Договориться с Тенью. Продолжение 16

     Костя был прав. «Шопенгауэр» назначил встречу Павлу в самом крутом ресторане города и заказал для себя любимого самые изысканные, самые дорогие блюда. Он был уверен: сегодня платит Павел, и можно ни в чём себе не отказывать. Павлу не было жаль денег, однако жаль самого Эдика. Он действительно был рабом своего глупого безразмерного желудка. После обильного ужина с коньяком Эдик заказал кофе и десерт с авокадо и шоколадом.
— В своё время Казанова отдавал предпочтение именно шоколаду. В нём содержится фенилэтиламин, — просветил Эдик свежего слушателя. — Его связывают с дофамином и адреналином — веществами, усиливающими чувственные ощущения. С годами, старик, ощущения, к сожалению, притупляются. Авокадо употребляют как стимулирующее средство при любовных утехах. В Европу этот южный фрукт завезли испанцы, у которых и без того горячий темперамент. За это им отдельное спасибо. Кстати, могу поделиться ценными научными данными о гормонах, афродизиаках, сексуальных запахах и прочей атрибутике для успешной любви, если желаешь.
— Да? Интересно. А что у этого списка общего с любовью?
— Не понял, — Эдик посмотрел на часы. — О, после договорим. Мне пора в аэропорт. Ко мне такая куколка из Москвы прилетает — не поверишь! Ну, ты, конечно, видел её на экране! Актриса, бывшая любовница режиссёра N… Впрочем, не важно. Я отбил её у него. Заезжай, познакомлю.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз, — ответил Павел.
— Что ж, рад был помочь, — на последнем слове Эдик сделал ударение и, с трудом поднявшись из-за стола, протянул руку для прощания. — Если что — звони, не стесняйся.


Павел сочувственно посмотрел на отяжелевшую фигуру бывшего спортсмена, на его живот, вздувшийся шаром, и подумал: «Да, тебя, Казанова, уже авокадо с шоколадом не спасёт».
Официантка подала счёт Павлу, хотя тот заказывал только минералку. «Видимо, они уже знают, с кем имеют дело», — отметил про себя Павел и с улыбкой оплатил счёт. Остави чаевые, он вслед за Эдиком направился к выходу.
    «Шопенгауэр» обеспечил Павлу чешскую визу через туристическое агентство. «Голь на выдумки хитра: нашим часто отказывают в визах, агентства несут убытки, вот и вышли из положения, с одной чешской визой умудряются всю Европу объехать» — прокомментировал он.
     Павел выехал из Киева с группой туристов до Кракова. На польско-украинской границе с ним произошла неприятность. Когда на станции Мостиска вбежавший спаниель, натасканный на наркотики надолго задержался возле него и пару раз тявкнул, Павел развеселился и со словами: «Ну, что тебе, глупая псина?» наклонился, желая приласкать пса. В это время пограничник грозно предостерёг: «Зайдите в купе!» Павел вспомнил, что накануне отъезда довольно долго просидел в закрытом автомобиле с Витькой (дождь лил, как из ведра) а дружок курил траву и делился своими проблемами. Видимо и сам Павел и вся его одежда пропитались дурманом, и собака это почувствовала. «Только этого не хватало!» — подумал Павел и покорно уселся на своё место в купе.

 Слава богу, что поезд простоял на границе больше двух часов и после тщательного досмотра и беседы в специальном помещении, Павлу не пришлось догонять его на такси. Он бежал к поезду, чертыхаясь на друга: «Услужил товарищ, посидели на дорожку!»
     В Кракове он расплатился с проводником за услугу и пересел на поезд до Слубице.
     Павел сидел в прокуренном помещении бара польского города Слубице, лениво потягивал водку, запивая томатным соком, и слушал лекцию старого поляка о сложной истории польско-немецких отношений. Некогда интеллигентный и хорошо образованный Тадеуш обнажал основные болевые пункты в сознании обоих народов, искусно лавируя между двумя моделями «непримиримого конфликта» и «образцового партнёрства». Но с каждой выпитой порцией водки всё больше склонялся к первой.
— Они нас презирают, — говорил на отличном русском Тадеуш. — Они говорят, что мы вороваты и ленивы и хотим получить всё сразу, ничего не делая. Да-да, именно так и рассуждает немецкий бюргер. А я тебе скажу: немцы хотят за бесценок выкупить нашу землю, а нас превратить в наёмных рабов. И хоть Вилли Брандт в 1970-м стоял на коленях перед памятником героям варшавского гетто и просил прощения, я всё равно не простил и никогда не прощу. И дети мои не простят. И не станем мы братьями, как ни крути. Историю не забыть.


— Никогда не говори «никогда», — вяло спорил с ним Павел. — Дети твои народят новых детей. Пройдёт время — всё позабудется. Будут люди думать об экономических выгодах, о культуре, образовании. Есть же у вас уже общий университет, будут и другие.
— Эх, твоими устами да мёд пить! Войны были всегда и будут всегда! — не унимался Тадеуш. — Последняя забудется — новая начнётся. В течение веков агрессивный западный сосед угрожал нашему государству, а путём германизации смежных регионов — и нашей культуре и традициям! И никогда не забыть нам трагедии двух мировых войн — агрессии против только что восстановленного государства Речи Посполитой, кровавого подавления Варшавского восстания и тотального разрушения Варшавы, уничтожения национального культурного наследия. А заключение в концлагерях и убийство миллионов польских граждан? Это как забыть? Его грамотная складная речь резко контрастировала с его обликом: стоптанные сланцы на босу ногу, мятая несвежая футболка и такие же спортивные штаны, давно не стриженые волосы цвета соль с перцем и кустистая поросль на небритом лице, водянистые глаза непонятного цвета и большие тёмные мешки под ними. Павел не мог до конца принимать серьёзно своего случайного знакомого, его удивляло, каким образом в этой голове, пропитанной алкоголем, могли рождаться подобные мысли.


— Я понял. Стереотип рядового поляка — это образ немца-агрессора, который стремится уничтожить польскую независимость и поработить ваш народ.
— Молодец, правильно понял.
— А то, что на сегодня Германия — ваш главный партнёр, на долю которого приходится треть польского экспорта и четверть польского импорта? А немецкие инвестиции в вашу экономику десятками миллиардов долларов — это как, тоже хреново для поляка?
— Осведомлён, — отодвинувшись подальше от Павла, Тадеуш окинул его взглядом с ног до головы.
Отлично сложенный русский был тщательно выбрит, на нём был дорогой тёмно-серый костюм, из-под костюма виднелась синяя рубашка тончайшего полотна. Его солидный «Ролекс», зажигалка и запах одеколона не монтировались с захолустным заведением. В его ногах под столиком небрежно валялась объёмная дорожная сумка. Тадеуш, в сланцах на босу ногу, выскочивший из дома на минуточку за сигаретами, пока его жена Беата готовила ужин, гармонично вписывался в интерьер бара, где частенько пропускал рюмочку перед ужином. И теперь Тадеуш знал: его жене придётся трапезничать одной, а возможно, и лечь спать, не дождавшись его. Ведь не каждый день удаётся встретить такого щедрого парня, как этот русский.
— Я тебе отвечу, но сначала скажи, кто ты такой и что здесь делаешь? — закурив, спросил Тадеуш.
—Я коммерсант. Занимаюсь в разной степени всем, что касается сред обитания. А здесь я пью водку с тобой.


К их столику подошёл высокий блондин неопределённого возраста с выцветшими, некогда голубыми, выпуклыми глазами. Его широкий лоб указывал на высокий интеллект. Если бы не низко расположенная линия роста волос, которая так всё портила! Одет он был в виды видавшую серую ветровку и джинсы. Блондин неуверенно присел на край свободного стула и только потом, обращаясь к Павлу, спросил на польском, не помешает ли  беседе. Тадеуш недовольно поморщился, процедив что-то в ответ — сквозь зубы и не очень приветливо.
— Всё нормально, — великодушно отреагировал Павел. — Пусть сидит. Закажи всем, я угощаю.
Блондин оживился, услышав русскую речь, и протянул руку для знакомства:
— Альгирдас Гутаускас, — представился он.
— Опаньки! А мы, значит, литовцы, — широко улыбнулся Павел. — Да, встречал я на соревнованиях вашего брата, Гутаускаса. За него и выпьем.
Павел вальяжно откинулся на спинку стула и поднял бокал.
— Мне кажется, я тебя последний раз послал. Но ты опять сюда вернулся экономически невыгодным бумерангом, — недружелюбно покосился Тадеуш на литовца.
Тот сделал вид, что не услышал колкость.
— О, ребята, а вы смотрели наш фильм «Ирония судьбы »? — обратился Павел к обоим.
— Конечно, — одобрительно загудели товарищи.
— Ваш, но с нашей красавицей Барбарой Брыльской в главной роли, — отметил Тадеуш.
— Да-да-да, действительно. Так вот, я к тому, что из нас троих кто-то должен обязательно помнить, что мне сегодня ещё ехать во Франкфурт.

Предупреждаю на случай, если вырублюсь — я ведь две ночи не спал, посадите меня в такси. Лады?
— Договорились. Не волнуйся, обязательно посадим, — заверил Тадеуш. — А давай ещё по одной.
— А давай, — с удовольствием согласился Павел.
— А куда тебе во Франкфурте? На случай, если вырубишься, что таксисту сказать?
— Линденштрассе, 12, отель «Сити Парк». У меня там номер заказан. Завтра ко мне девушка приезжает. Проведём недельку вместе.
— Красивая девушка? — оскалил в улыбке жёлтые неровные зубы Альгирдас.
— А ты думаешь! — мечтательно улыбнулся Павел, прикрыв глаза.— Одна проблема — на дух не переносит спиртное. Вот я сегодня накачаюсь как следует, а потом неделю — ни капли, только молочный коктейль.
— Это катастрофа! — посочувствовал Тадеуш. — Я бы на твоём месте девушку заменил.
— Я бы тоже, если бы не любил, — искренне ответил Павел.
— А я помню, — с сильным акцентом начал Альгирдас, — помню, лет двадцать назад захожу я со своей, скажем, не очень красивой пани в специализированный магазин, где все полки уставлены отличными спиртными напитками, и предлагаю, показывая на самую большую бутылку: «Дорогая, давай купим эту водку. Она сделает тебя неотразимой». Дорогая отвечает: «Так я же не пью». А я ей: «Это не важно, зато я выпью».


Мужчины рассмеялись.
— Я эту историю уже где-то слышал. И не раз, — отметил Тадеуш.
— Ну и что? Тебе опять было весело. Значит, это хорошая история, вовремя рассказанная. Вот ещё одна. Приходит мой друг домой — в очередной раз под хмельком. Жена ему говорит: «Выбирай, или я — или водка!» Он ей: «А сколько водки?»
Павел понял, что место и компания для реализации его плана выбраны правильно.

      Проснулся Павел на другой день в номере отеля «Сити Парк» с головной болью и смутными воспоминаниями о том, как польские собутыльники сажали его в такси. Альгирдас нёс Павлову сумку и, видимо, в последний момент его настиг приступ острой амнезии: он поспешно захлопнул за Павлом заднюю дверцу автомобиля, оставив при себе его багаж. Автомобиль резко тронулся. В это время Тадеуш повернулся к товарищу, увидел сумку, рванул её из рук Альгирдаса и побежал за такси, свистя, что есть мочи, пока водитель не остановился. Вслед Тадеушу неслись яростные ругательства литовца. Павел контролировал ситуацию и, конечно, не дал бы таксисту далеко уехать. Впрочем, всё закончилось благополучно и без его вмешательства.
   

 Девушка, с которой Павел мечтал провести недельку в «Сити Парк», а в дальнейшем и всю оставшуюся жизнь, к сожалению, не знала о его планах и руководствовалась своими, отнюдь не матримониальными.
Позавтракав в ресторане отеля, Павел пешком отправился на железнодорожный вокзал. До него было не более полукилометра, если верить информации, предусмотрительно оставленной администрацией отеля для гостей.
Изучив расписание движения поездов и карту Германии, Павел купил в кассе билет первого класса до Мюнхена. Там же взял так называемый Fahrplan — электронную распечатку, в которой были все данные о маршруте: станции пересадки, номера платформ, периодичность маршрута, время в пути и т. п. Поезд шёл сначала на Берлин и потом уж через Байройт и Нюрнберг на Мюнхен.
     Для удобства, будучи ещё дома, Павел зарезервировал номер в «Арабелла Шератон Грандотеле». Отель был не из дешёвых, но находился в районе Богенхаузен, именно в том районе Мюнхена, где по словам Софии, жил Герман. Павел прибыл в Мюнхен, поселился в «Арабелле», тщательно выбрился, принял душ, выпил чаю, благо, в номере было всё необходимое — и чайник, стоявший в строенном шкафу, и аккуратно разложенные пакетики с разными сортами чая и кофе, сахаром и его заменителем для диабетиков, и даже маленькие сухие пирожные в упаковках. Как и в предыдущем отеле, нашёл на столе книжку с информацией о городе и карту. Всё это было очень кстати. Потратив около получаса на изучение карты, Павел сложил её, сунул в карман брюк и отправился в город.


Он долго прогуливался по Мариенплацу, главной мюнхенской площади, увенчанной колонной Марии — заступницы Баварии, вдоволь налюбовался на новую Ратушу в духе неоготики с фигурами баварских правителей и легендарных персонажей. Как праздный турист, дождался двенадцати часов, когда начался глокеншпиль — перезвон колоколов. Фигурки на башне задвигались, закружились, напоминая зрителям о двух событиях в истории города: об эпидемии чумы и о свадьбе баварско-лотарингской герцогской пары — Вильгельма и Ренаты. Павел сделал несколько снимков и с чувством исполненного долга покинул площадь. Прошёлся вдоль открытого рынка,  побродив у церкви Святого Петра и церкви Фрауэнкирхе, вернулся к Ховбройхаузу, знаменитой королевской пивной, и надолго застрял там — исключительно для того, чтобы убить время, оставшееся до вечера. Словом, с удовольствием окунулся в необычайно уютную для миллионного города атмосферу.
К вечеру Павел совершенно освоился в городе и благодаря прихваченной карте без труда отыскал дом Германа (отдельное спасибо — Александру Сергеевичу!), несколько раз профланировал мимо высокой живой изгороди из вечнозелёного кустарника, за которой Германова обитель почти полностью скрывалась, и весь вечер с газетой в руках просидел на скамье в парке по соседству, не сводя глаз с входной двери. Но — безрезультатно.
 

Павел позвонил тестю и уточнил адрес — всё совпадало. София уже сутки находилась в Германии и пару часов тому разговаривала с родителями по телефону. «У неё был весёлый голос и хорошее настроение», — «обрадовал» тесть.
 На исходе вторых суток Павел почувствовал: где-то он просчитался. Слишком прост был его план, слишком легко в этот раз он шёл к своей победе, а в жизни ему легко никогда ничего не давалось. И тут до него дошло: они сейчас в загородном доме — не здесь, в Мюнхене, а где-то в его окрестностях. Как он раньше не догадался! Ведь почти все состоятельные люди имеют загородные виллы и проводят выходные на природе. Он снова набрал номер тестя, попросил перезвонить Софии и уточнить, где она находится. Ну, конечно, ненавязчиво и не вызывая подозрений. Два часа он курсировал по улицам города в ожидании ответа. Наконец Александр Сергеевич дозвонился Софии, и она ответила, что находится в Мюнхене. Они как раз ужинают, и ей неудобно говорить. Нет, не за городом, а в ресторане. С Германом и его друзьями.
Павел прошёл мимо замершего, без признаков жизни дома и вернулся в отель. Опустошив содержимое мини-бара, он вышел на вечерние улицы города. Бесцельно побродив около часа по «пивному брюху Германии», как некоторые величают Мюнхен, не заметил, как ноги снова принесли его к заветному дому. Павел решил перейти на противоположную сторону улицы и в тени деревьев дождаться возвращения парочки из ресторана.


И вдруг издали увидел молодого человека, выгуливающего овчарку. Теперь Павел уже не мог изменить маршрут: хозяин овчарки решит, что он испугался. Приближаясь, собака занервничала, повела себя агрессивно, натянув поводок, рванулась в сторону Павла, зарычала. Мужчина властным голосом отдал команду и придержал собаку, когда они поравнялись, извинившись перед прохожим.
И тут Павел узнал Германа, остановился и окликнул его на русском:
— Ты — Герман?
Тот приостановился. Собака рванулась, захрипела, захлёбываясь в лае. Герман, с трудом удерживая овчарку, коротко ответил на немецком:
— Извините, моя собака плохо реагирует на запах алкоголя!
Прикрикнул на собаку и быстро пошёл к своему дому.
Павел последовал за ним:
— Нам нужно поговорить!
Герман скрылся за массивной дверью, не удостоив ответом пьяного иностранца.
Павел обрадовался и разозлился одновременно: упустить такой случай, когда Герман был один, без Софии и посторонних ненужных свидетелей! Он уже полез в карман за письмом для Германа, но тот, видимо, превратно расценил его жест. Всё произошло слишком быстро! Немец скрылся за массивной дверью и не думал возвращаться. Павел не мог просто бросить письмо в отверстие двери для почты — он должен быть уверен, что письмо попадёт в руки именно Герману, а не кому бы то ни было другому.

Послание было на немецком. Павел сам его составил, используя старые словари Софии. Он принялся колотить в дверь. Сначала кулаком, потом ногами. Из домофона послышалась немецкая речь, суть которой сводилась к очевидной угрозе. При всём незнании чужого языка Павел сразу уловил обещание скорой встречи с полицией. В его планы это не входило. Выругавшись, он зашагал прочь. В номере, выпив стакан виски, Павел быстро уснул, решив, что утро вечера мудренее.
     Ночью ему снилась Дина — первая и единственная его собака, которая оставила след в сердце Павла. Вернее, даже не след, а шрам. Павлу было девять лет, когда ему подарили месячного щенка настоящей немецкой овчарки. Она вместе с пограничником «демобилизовалась», честно отслужив на охране государственной границы. Бывший прапорщик на работу не спешил, вёл холостяцкий образ жизни, постреливал в лесах дичь, случал свою кормилицу с солидными женихами, щенков продавал дорого, тем и жил. Однажды собака принесла чрезмерный приплод, щенков было много, а молока мало, и один слабый бракованный щенок совершенно даром достался Павлу. Это было настоящее мальчишеское счастье! Павел не отходил от пушистого чёрного комочка днями. Дину поселили в коридоре, и Павел кормил её кашами, в которые тёр морковку и яблоки, мыл полы за нею по десять раз на дню, выгуливал её, играл с ней.
    

Среди зимы, когда Дине исполнилось четыре месяца, отец выставил её во двор. Павел пришёл со школы и услышал, как Дина скулит и лает, посаженная на цепь у деревянной будки. Потрясённый, он смотрел на Дину несколько минут, а потом помчался в дом и, захлёбываясь слезами, стал просить отца вернуть собаку в дом. Отец смотрел на него и смеялся:
— Это животное! Посмотри, какой у неё мех. Она может спать прямо на снегу. Скажи спасибо, что я будку для неё смастерил!
— Дина — не животное! Она не будет сидеть в будке, она не может жить на цепи! — крикнул Павел и помчался освобождать свою подругу.
Вслед за ним вышел отец.
— Только попробуй! — угрожающе сказал он.
Но было поздно. Дина, с трудом дождавшись момента освобождения, радостно облизала Павлу руки и лицо,  метнулась в сторону огорода. Павел побежал за ней. Собака скребла калитку и пыталась отодвинуть лапой задвижку, поскуливая от нетерпения. Павел выпустил Дину на волю, и оба — мальчик и собака, опьянённые внезапной свободой, устремились в лес, где обычно гуляли ежедневно. Сначала Дина вихрем пронеслась по ближайшей поляне, нарезая круги и с каждым разом увеличивая радиус, потом убежала далеко в лес и долго не возвращалась, — видимо, увлёкшись погоней за птицей или зайцем, что нередко с нею случалось по молодости, по глупости. Наконец вернулась.

Не останавливаясь, на бегу хватая снег зубами, утолила жажду и закружила вокруг Павла. Радостно лая, глядя на Павла чёрными бусинками, встала на задние лапы, передними упёрлась в грудь мальчику, облизала его лицо, призывала к обычной игре, не понимая, почему он сегодня такой тихий. Постепенно угомонилась, как будто поняла, что сейчас ему не до шуток, покорно позволила Павлу почистить шерсть снегом, и они направились в сторону дома. По дороге Дина постоянно отклонялась от маршрута, то и дело убегая далеко в сторону, и Павлу приходилось подолгу её звать. Собака, побывавшая на привязи, чувствовала, что её ожидает, и не спешила домой.
Дома разгневанный отец выпорол Павла ремнём и поставил в угол, а Дину таки посадил на цепь. Павел прощенья не просил, заснул в углу прямо на полу, пообещав уйти с собакой из дома.
Неизвестно, чем бы закончился этот конфликт отца и сына, если бы не вмешался мудрый дед. Он привёз сварочный аппарат, арматуру, сварил большой вольер для Дины, сбил из досок настил и сказал Павлу:
— Собака — твоя, ты и держи за неё ответ. Теперь от тебя зависит, какая жизнь у неё будет. Но жить в доме ей уже не позволят. Собака — не игрушка. Она растёт, от неё и запах, и проказы — то мебель от скуки погрызёт, то обувь зажуёт. Это не карликовый пудель, скоро ей и в вольере мало места будет. Так что управляйся с уроками и можешь заниматься с собакой на воле. А остальное время она будет проводить в отведённом для неё пространстве. На ночь будешь выпускать, пусть территорию дома обходит, охраняет.


Внук деду перечить не стал и каждый день спешил разделаться с уроками, чтобы поскорей заняться с Диной. Павел начал дрессировать собаку. Правда, Дина оказалась трудно управляемой, с игривым, озорным характером, дисциплину не любила и всячески уклонялась от серьёзных упражнений. Всех друзей Павла принимала, как своих, стараясь при встрече продемонстрировать всю свою любовь, и слово «чужой» категорически отказывалась понимать. Павел сам водил её к ветеринару на собачьи прививки, купал в реке, вычёсывал  шерсть после прогулок, освобождая от репейника, удалял клещей. В общем, жили они дружно и любили друг друга беззаветно. Пришло лето, родители решили отправить Павла в пионерский лагерь, всего на три недели. Он упирался, ехать не хотел, но пришлось подчиниться.
     Когда отец забрал его из лагеря, все вопросы были только о Дине.
Отец вёл себя подозрительно, от вопросов уклонялся, а потом даже рассердился, прикрикнув:
— Ты бы о матери лучше спросил! Всё Дина да Дина!
Только вошли во двор, Павел бегом понёсся к Дине. Вольер был пуст! Отец поспешил в дом. Павел бросился за ним, предчувствуя беду.
— Где Дина?!
Отец отвёл глаза. Мать вышла навстречу, обняла сына:
— Не горюй, сынок. Убежала твоя Дина.
— Как — убежала?! Когда? — не поверил Павел матери.
— Как ты уехал, она скулила, скулила. Отец выпустил её погулять. Она убежала в лес и не вернулась. Мы ходили искать, звали, калитку на ночь оставляли открытой. Думали, придёт сама. Нет, не пришла. Может, кто поймал да присвоил твою Дину?


Мать была не очень убедительна. Павел сразу догадался, что случилось, но всё равно не мог поверить своей страшной догадке и пошёл искать собаку, надеясь на чудо.
     Он действительно нашёл свою Дину, погибшую Дину. Она случайно попала в одну из петель, оставшихся с зимы. Обычно деревенские мужики ставили такие петли на зайцев. Павел, обливаясь слезами, руками вырыл в лесу яму и похоронил свою любимицу, как человека, даже крест соорудил на её могиле. А себе так и не смог простить её смерти. Он знал, что Дина тосковала по нему. И эта случайная гибель была расценена им тогда, как суицид. Больше Павел не хотел заводить собаку, хотя родители предлагали купить ему любого щенка. Павел наотрез отказался. В его представлении это было равносильно предательству по отношению к Дине.