Потому что гладиолус

– Девки нынче пошли бестыжие совсем, юбки носят такие, что сразу и не поймёшь, юбка это или пояс. Вот такие, вот по сюда юбки, – тётя Света вскакивала с лавочки и чертила ладонью поперёк своего объёмного зада ровно пополам – показывала своим соседкам длину юбок юных бесстыдниц.

Машка тихо хихикала в своём уголке, представляя модниц в этих юбках, которые, судя по размерам тёти Светы, были больше похожи на широкий пояс.

Из укрытия на балконе девочка внимательно наблюдала за нелюбимой соседкой через дырочку в обшивке и ловила каждое её слово. Впрочем, слышно всё было прекрасно, потому что тётя Света тихо разговаривать не умела. Каждое слово выходило у неё таким шумным, округлым и значительным, будто она заранее возмущена любым событием, что может случиться в её жизни.

Через дырочку в обшивке балкона можно было не только смотреть вниз на соседок, но иногда поливать их водой из шприца. Этого удовольствия Машка лишилась, после того как глазастая тётя Света раскрыла её присутствие и отчитала при смущённой бабуле. Сначала тётки подозревали в злодействе дождь, потом соседа, но потом всё-таки обнаружили источник дождя с Машкиного балкона.

Бабуля учила Машку, что надо принимать людей такими, какие они есть, и любить их безусловно. Но за что можно было безусловно любить тётю Свету, Машка решительно не понимала.

Сколько раз её визгливый голос прерывал Машкины мечты, лишал покоя, обесценивал радость удачных вылазок.

- Нииина! Посмотри, что твоя внучка творит! Девочка, а скачет по крышам, как мальчишка! – возмущение тёти Светы бурлило через край.
 
А Машка и не скакала вовсе, а тихо наблюдала жизнь двора, свесившись с крыши гаража. И сама крыша ей служила именно как наблюдательный пункт, оттуда все было прекрасно видно и слышно.

- Ну что ты, Света, возмущаешься, - спокойно отвечала с балкона бабуля, - что, никогда девочек на крыше не видела? А ты, Маша, слезь сейчас же, а то сосед увидит тебя на своём гараже, уши надерёт.

Уши у Машки были что надо: крупные, заметные, торчащие. Говорят, что обладатели таких ушей всё хорошо слышат и хорошо усваивают информацию. Про информацию Машка ничего не знала, так, ещё одно непонятное слово, но рукам соседа свои уши бы не доверила, это точно. Приходилось слезать с крыши и лезть на соседнее дерево.
 
Машка настоящая пацанка, кто ж спорит. Её кроме как Машка никто, кроме бабули, по-другому и не называет. Кому придёт в голову называть Машенькой или Машуней девчонку с торчащими ушами, всклокоченными волосами и вечно перепачканной физиономией? Девчонку, что исследовала все окрестные деревья, излазила вдоль и поперёк все закоулки между гаражами и  изучила все доступные крыши во дворе? Машка - она и есть Машка.

Но почему это тётя Света должна решать, куда Машке залезать, а куда нет? Сама-то она никуда залезть не может, толстая слишком и неповоротливая. Вон прошлый раз Машка попросила её достать голубя, застрявшего под карнизом пятиэтажки, а тётя Света только посмеялась в ответ и пальцем у виска покрутила. Вот и за что её любить?

Да, и самое главное: это ведь она разрушила Машкину заветную мечту.

Во дворе рос древний канадский клён, который Машке никак не удавалось покорить. Особенно манила к себе мощная ветка, что росла прямо над дорогой. Машка три недели ходила под этой веткой, прикидывая, как бы половчее на неё забраться, и представляя, как удобно будет рассматривать сверху проходящих внизу людей. А однажды утром Машка проснулась и увидела, как ветку спиливают рабочие, которых пригласила тетя Света. Ветка эта портила ей вид из окна. Вид из окна был спасён, Машкина мечта – уничтожена навеки.

Теперь у Машки появилась другая мечта. Она представляла, как залезет к окну тёти Светы по пожарной лестнице и воткнёт в окно сухие листья со спиленного дерева. Тётя Света проснётся утром, посмотрит в окно, увидит листья, и ей станет ужасно стыдно за свой поступок. В способности тёти Светы испытывать стыд Машка поначалу не сомневалась, а вот в прочности пожарной лестницы – ещё как. Поэтому эта мечта оставалась пока только мечтой.

Перед сном Машка всё же иногда представляла себе в красках свою победу: смущённую физиономию тёти Светы, своё торжествующее лицо, рабочие с выражением запоздалого раскаяния на красных обветренных лицах... Но тут же перед Машкиным взором всплывало обычное выражение лица тёти Светы, и девочка понимала: ну нет, такая не раскается, бесполезно даже пытаться.

Вот, и за что её, скажите, такую любить?

Однажды, когда Машка ушла спать, взрослые завели непонятный разговор.

- Жалко Свету, ей-богу, - говорила бабуля. - Единственный сын, вырастила его одна, на ноги поставила, а он уже столько лет даже в гости не приезжает. Так и живёт одна, болеет сейчас сильно, а стакан воды подать некому. Позвонила ему, чтобы он её поддержал, а он отвечает: «Мать, решай свои проблемы сама, мне некогда».

Машка за дверью в спальне, конечно же, всё слышала. Это мама думала, что уложила её спать, когда выходила из комнаты, поцеловав дочку на ночь и подоткнув ей одеяло. На самом деле после этого Машка подолгу лежала на полу, грея свои большие уши разговорами взрослых на кухне и подсматривая в щёлочку под дверью, не идут ли её проверять мамины ноги.

Раньше взрослые о тёте Свете таких разговоров не заводили. О ней вообще редко говорили, разве только после её очередной акции по улучшению мира. То клён спилила, который никому не мешал, то замок на подвал навесила, ключ от которого только у неё есть, то соцслужбам на соседку нажаловалась – за то, что одинокая тётя Катя двадцать бездомных кошек в квартире приютила.

Машка всегда её за это осуждала. Но теперь не знала даже, что и думать.

Это, кстати, многое объясняло. И нетерпимость тёти Светы к молодости и красоте, и любимую присказку «всё сама, всё сама», и её любовь к фиолетовому цвету.
Фиолетовый – любимый цвет одиноких людей. Так бабушка недавно Машке сказала.

На следующий день Машка ходила вся какая-то потерянная: ни на забор не забралась, ни на стене мелом не рисовала, даже дворовые кошки остались на этот раз без её обычного внимания. Сидела весь вечер на лавочке, чертила ногой по песку и о чём-то напряжённо думала, глядя на цветы, растущие в палисаднике: крупные, махровые, с множеством бутонов на длинной устойчивой ножке.

Машка цветы эти не любила. Безликие какие-то, простенькие. Даже вонючая ромашка имела свой характер, она хотя бы мухам нравилась. А эти и не пахнут совсем. И название у них какое-то заковыристое – гладиолусы. Захочешь, не выговоришь. Но бабуле они нравились. Она говорила, что это – семейный цветок: бутоны держатся вместе и даже расцветают по очереди – чтобы дать другим своим товарищам шанс удивить окружающих своей красотой.

Весь вечер бабуля нет-нет, да и выглядывала в окошко. Очень уж её беспокоило такое необычное настроение внучки, которая обычно и минуты не могла на месте усидеть. А тут – на тебе – сидит и не шелохнётся. И совсем уж переполошилась бабуля, когда, выглянув с балкона, чтобы позвать к ужину, Машку на лавочке не обнаружила. Еле докричалась. А нет, всё нормально, прибежала на зов Машка, довольная и счастливая, аж светится вся.

Наутро двор гудел пересудами. В окне тёти Светы на втором этаже красовался огромный фиолетовый гладиолус. Взрослые судили-рядили и никак не могли понять, как этот цветок с клумбы мог оказаться там. И только Машка ходила по двору и загадочно улыбалась.