Жизнь по-мужски

    Мать свою Колька помнил плохо. Умерла она , когда ему было всего лишь четыре годика, оставив сына на попечение мужу Федору. Бабушек и дедушек тоже не было, потому что оба родителя Колькины были детдомовские, эвакуированные из самого пекла войны- Ленинграда.
    Какими-то неведомыми путями детдом обосновался в небольшом уютном подмосковном городишке, притаившимся среди кудрявых садов. И в детстве Федька с тайной завистью наблюдал за неспешной жизнью обывателей, которые возвращались после работы в свои неказистые, но уютные домишки.
    Суженную там же, в детдоме, приглядел. Для себя решил, что будет у них обязательно славный дом, с занавесками и с кроватями, на которых так кокетливо будут поблескивать железные шарики. После семилетки Федора отправили, как способного, учиться в московское ФЗУ. Так и остался он в столице. Сначала жил в заводском общежитии, сходил в армию на два года, а потом снова вернулся на завод.  Как привез Любашу, так дали им комнату в бараке. А через год и Колька народился. И зажили вроде счастливо, да недолго то счастье продлилось.
    Федор сильно горевал за своей Любашей,  сгорела как свечечка, истаяла любимая за несколько месяцев. Но деваться некуда, стал он  сам воспитывать сынка.
    Работал на маленьком механическом заводе, что прятался в тихом  московском переулке. Утром отводил Кольку в садик, сдавал чуть свет на руки немолодой воспитательнице с грустными глазами .
    Колька зевал, морщился от запаха горелого молока и активно давил в себе желание завыть в полный голос, брыкнувшись на пол. Но проявляя не детскую сознательность, молча садился в угол, дожидаясь прихода других детей.
Федор же спешил на работу. Работал он хорошо, за что начальство его и поощряло: премию выписывало, вручало ценные подарки.  Тетки заводские, конечно же, за спиной вздыхали, качали головами, жалели по- бабьи. Мужики молча уважали, пожимая ему руку крепче, чем другим.
    А Федор как-то помалу приспособился. С мужиками пиво не пил. После работы, забрав сынишку из детсада, шел в магазин, покупал кое-каких продуктов и обязательно буханку черного хлеба. Пока сам резал и чистил овощи, совал голодному Кольке черную горбушку, присыпанную солью. Ужинать садились обязательно вместе. Отец резал толстыми ломтями хлеб, крошил луковицу и огурцы в миску. Щи получались у него неизменно густыми: с порезанной на четыре части картошкой , лопухами капусты и большими кусками мяса.
-Самый витамин здесь, Колька. Давай рубай,- посмеивался отец, наливая в железную миску щи.
    После ужина Федор стирал поношенную одежонку Кольки, свою робу, а раз в месяц и белье постельное попадало в корыто. Про себя  Федор считал стирку самой простой работой, и все попытки соседок по бараку помочь по хозяйству отвергал. Молча делал свою работу.
    Шли шестидесятые годы, Москва быстро строилась, как от старой одежды избавлялась от ветхих деревянных домов. На их месте строились крепкие  и теплые современные дома. Вот и век барака подошел к концу.
    Вызвали Федьку в жилотдел, и сам директор завода, улыбаясь, вручил внезапно растерявшемуся Федору ордер.
  -Пошел на нарушение,- улыбался в густые усы начальник,- видишь, на двоих выписал вам ордер на двухкомнатную квартиру, так сказать, намек на расширение семьи.
Сей факт , конечно же, незамеченным среди сотрудников не остался. Люська- комплектовщица шипела:
  -За что отвалили этим бирюкам хоромы двухкомнатные - непонятно. Даже жалко квартиру. Им, мужикам, же все равно, где жить, все равно ни уюта, ни чистоты не будет. А вон  Хохловым на четверых тоже дали двухкомнатную.
    Федор мало обращал внимания на болтовню. Все так же методично и сосредоточенно делал то, что привык: воспитывал Кольку и точил свои детали. Ладный и невысокий Федор имел на удивление синие глаза, а темные волосы зачесывал набок, поэтому он, конечно, нравился женщинам. Верка- кладовщица сладко жмурилась и улыбалась ему, повстречав в коридоре. А когда Федька приносил сдавать детали, она прижималась как будто невзначай к нему горячим телом. Мужчина не отказывался. Грешили здесь же, на складе, впопыхах на  каких-то пыльных мешках. Но продолжения романа не случалось.
    Заманивала Федора и Нюрка , продавщица из магазина, соседка по бараку. Тут тоже Федор не отказывал женщине, а после утех целовал ее в макушку и уходил к своему сыну Кольке.
  -Женился бы ты что ли,- бубнил мастер Петрович, седой сухой мужик лет пятидесяти, пристально изучая через сдвинутые на нос очки  свежий срез на болванке.- Все же облегчение бы тебе вышло, да и за Колькой пригляд нужен.
  -Сам я за Колькой приглядываю. Даже на выходных на Чистые пруды возил, а в прошлые- на Красной площади были. Может и непросто, а пока сам справляюсь. Да и бабам нужен я и моя квартира, а Колька никому не нужен, -   бормотал Федор в ответ, измеряя штангель-циркулем ширину шпильки.
  Получив ключи от новой квартиры, Федор неспешно перевез на тележке, которую выпросил у сварщиков, весь свой нехитрый скарб, благо новый дом был недалеко от  барака. Маленько попыхтел, когда таскал вещи на 4 этаж. Колька ему помогал в меру сил своих. Вместе же расставили всю наличествующую мебель. Ее, в аккурат, хватило на одну комнату.
  Хозяин ходил по просторным комнатам и довольно хмыкал, разглядывая стоящие друг против друга железные кровати с блестящими шишечками и притулившийся в углу шифоньер с мутными окошечками вверху створок.  Еще на кухне торжественно был поставлен буфет темного дерева , стол и два табурета.
В буфет, аккуратно застеленный внутри газетой, Федор поставил стопкой железные миски и кружки, положил вилки, ложки.  Рядом пристроил плоские железные эмалированные тарелки. В нижнее отделение водрузил две кастрюли и сковороду. На этом все обустройство кухни было закончено.
    Вечером, глядя на бесприютные голые окна, в которых беспечно плыла круглая луна, Федор  размышлял о том, как сложно создавать домашний уют с нуля, вспоминались наивные детские мечты о железных шишечках.
    На выходных Федька поехал в магазин «Текстиль», решил купить ткань на занавески. Крепко держа Кольку за руку, мужчина с опаской  вторгся на исключительно женскую территорию. Тут же с любопытством на нарушителей устремились многочисленные взгляды. Продавщицы круглили обведенные синими тенями глаза, покупательницы ревниво поглядывали на конкурентов, крепко прихватывая в руки присмотренные отрезы.
    Федор, придав себе независимый вид, тоскливо глядел на громоздившиеся на столах штуки разных тканей, но расслабиться и впасть в сомнения себе не дал. Пошел понятным и простым путем: нашел стол с ситцем, выбрал непритязательного вида белую бязевую ткань с густо раскиданными большими, с ладонь, синими ромашками. Малость помял толстую ткань, про себя решив, что сносу ей не будет. На кассу отнес сразу рулон, решив таким образом все бытовые проблемы.
Еще неделя ушла на то, чтобы из алюминиевой трубы и выпиленных кронштейнов сделать карнизы для занавесок. Подрубив вручную крупными стежками занавески, хозяин повесил их на купленные в хозмаге прищепки. Правда, длину сделал после недолгих размышлений до середины батареи. Посчитал, что так мешать при уборке занавески точно не будут, да и опять же на лицо экономия материала.
Из остатков ткани вышло два прекрасных комплекта постельного белья. Правда, тут подмогла соседка тетя Дуся, почти силком отобравшая ткань, ворча, что портить материал не даст.
Колька же все никак не мог привыкнуть к новому жилью, бродил по комнатам, удивлялся простору, с удовольствием вдыхая запах свежей побелки. По нескольку раз в день ходил в ванную, включал воду и завороженно смотрел как из хромированного гусака весело бежит хрустальная струя. Отец положил на край раковины кусок хозяйственного мыла и в граненный стакан поставил две зубные щетки. На прибитой доске с крючками висело два серых вафельных полотенца из прежней барачной жизни.
Во вторую комнату было решено торжественно положить гантели, а в будущем повесить турник. На этом можно было и закончить обустройство в новой квартире, но Федор еще решил дополнить обстановку собственноручно сделанным стеллажом. Выпилив все нужные детали, Федор собрал нужную вещь. Одну полку выделил для игрушек сына: обрезков труб и уголков, бракованных шпилек, обломков болванок. Так- то у Кольки был единственный медвежонок, купленный еще покойной матерью, но разве мог он конкурировать с настоящим мужским занятием- работой с металлом.
Еще один уголок на стеллаже был отведен для немногочисленных книг. Ну, под этим чисто номинальным названием хранились еще разрозненные журналы и какие-то технические брошюры. Остальное место на полках занимали разные инструменты и ящички с гвоздями и болтами.
    Когда Колька пошел в школу, отец еще докупил по случаю письменный стол, придвинув его к окну. С формой морочиться сильно не стал, купив все вещи, которые увидел на манекене школьника в витрине. А вот на родительские собрания ходил строго, ни разу не пропустив их.
    Так они и жили, оба делали свое дело. А Колька учился неплохо, потом поступил в институт, выучившись на инженера.
По пятницам Федор всегда ставил на стол пол литру, но выпивал строго половину, закусывая водку квашеной капустой, которую покупал в полуподвальном овощном. Да и теперь, когда Колька вырос, стал вместе с сыном ездить на кладбище к Любаше. Так и не утихла в душе его глухая тоска, не смог забыть любимую.
Светка появилась в их устоявшейся жизни внезапно. Затащив в подсобку, притаившуюся в недрах проектного института, зазевавшегося Кольку лихая бабенка познакомила наивного инженера с главным женским секретом. Работая здесь уборщицей, она давно присмотрелась к холостому и перспективному мужику, попутно выяснив, что у того и своя жилплощадь имеется в наличии. Да и обликом Колька был хорош: статью в отца пошел, глаза тоже синие имел и лишь волосы были слегка посветлее.  Через пять месяцев невысокая и черноглазая Светка прижала Николая выпирающим животом к стене коридора и пригрозила подать в суд. 
После ЗАГСа она торжественно вошла в квартиру молодой хозяйкой, нежно прижимая к себе сумочку, в которой лежал паспорт со свежим штампом с московской пропиской. Покрутив носом на покрашенные зеленой краской панели и беленые стены, она принялась хозяйничать, но встретила жесткий отпор Федора, который разрешил ей делать ремонт только в свободной комнате. Единственным нововведением стали фарфоровые чашки и тарелки в буфете, которые Светка, злобно поглядывая на свекра, торжественно поставила рядом с вечной железной посудой.
    В своей комнате она, конечно, развернулась: поклеила обои, купила диван, притащила откуда-то детскую кроватку. На окна повесила кружевной тюль и портьеры с люрексом. А потом родился Алешка. Николай ходил чуть дыша, заглядывая беспрестанно в кроватку на сына. Дед Федор тоже шастал в комнату беспрестанно, глядел на внука и покрякивал: «Наша порода».
  А тут грянули лихие девяностые. И Федор, и Николай работали, но получали сущие копейки. Светка бросила работу и стала челночить: возить из Турции вещи на продажу. Деду пришлось уволиться и сидеть с трехлетним внуком, потому как невестка теперь частенько уезжала. Ну,  как и с Колькой Федор приобщал Алешку к заброшенным было железным игрушкам.
  -Так и знай сынок, самая лучшая вещь в мире - это железо, и самая надежная вещь. А после умелого обращения оно будет тебе служить вечно, - приговаривал он, раскладывая на полу стальные стержни и обрезки уголков.
  Из одной поездки Светка не вернулась, позвонив по межгороду, нагло заявила, что повстречала прекрасного турка, совсем не жлоба и с хорошей жилплощадью.
С того времени Колька стал выпивать по пятницам с отцом. Норма осталась неизменной, теперь бутылку делили на двоих. А жизнь шла дальше. Колька нашел хорошую работу, а Алешка пошел в школу. Теперь уже Колька готовил щи, потому что дед Федор почти перестал ходить.
-Вот ведь раньше как бегал, мог по пять километров  в армии пробежать не запыхавшись,- горевал Федор.
    Колька купил ему кресло-каталку, и теперь каждый вечер они с Лешкой выносили деда на улицу и катали его по тенистым московским улочкам с разросшимися тополями. Так и жил этот по -своему уютный мужской мирок.
   -Ты посмотри, живут бирюками, и ни одна баба никак не приживется с ними, не зря их бобылятами прозвали- удивлялась соседка.
    -А все же хорошие они люди, ни в чем не отказывают, всему дому ремонтируют все бесплатно, - ответила вторая.
    -И скажи, ведь на железных тарелках выросли. Говорят, так до сих пор она у них в обиходе.
    -Иным и тонкий фарфор не впрок, а тут правильных парней Федор воспитал, вон как заботятся о деде,- вздыхала соседка.
    А баба все же опять появилась в их жизни. Когда Лешка заканчивал девятый класс заявилась опять Светка. Вернее, это была тень той Светки: серая кожа на лице теперь была туго натянута на скулах. Когда-то округлая, она стала похожа на высохший скелет.
    Дверь открыл Лешка. Втолкнув в открытую дверь двоих черноволосых мальчиков, Светка зашла за ними. Дернулась было обнять старшего сына, но , увидев отшатнувшегося парня, махнула рукой. По- хозяйски прошла на кухню, устало опустилась на табурет, кивнула вышедшему на шум Николаю на соседнюю табуретку.
    -Садись, разговор есть. И не морщись, знаю, что не рад. Ну, что ж, так вот жизнь сложилась. Помощь мне твоя нужна.
    -Какие разговоры, Света, могут быть между нами, - Коля все никак не мог понять, как себя вести с этой теперь совершенно чужой для него женщиной.
Он неловко присел на край табурета. Теперь их было три, пришлось сладить еще один для Лешки.
    -Видишь ли,- замялась обычно наглая Светка,- заболела я, и теперь непонятно выздоровею или нет. Вот хочу попросить, чтобы ты приглядел за сыновьями, - она кивнула на двух черноглазых мальчиков – пятиклассников.
    -Света, это переходит мыслимые границы,- взгляд Николая заметался, а из комнаты донесся хриплый голос дед Федора.
    -Гони, сынок, эту шаболду, одни неприятности от этих баб.
    -А вы , видать, так бабами так и не обзавелись,- ядовито крикнула в ответ Светка, на мгновение став прежней, и злобно оглядела тоскливые зеленые панели.
    -Как я возьму этих совершенно чужих для меня детей? Ты в своем уме? – выпучил глаза Николай.
    -Не такие уж они и чужие тебе,- хмыкнула Светка,- не развелись мы тогда, и по документам это твои сыновья. Не сомневайся: и фамилия твоя, и отчество тоже.
    Да и Лешке они приходятся родными братьями. Вон ты какого хлопца воспитал,- она завистливо кивнула на прислонившегося к косяку около дверей в комнату старшего сына.
    Коля вдохнул было воздух, но глянув на двух стоящих рядом несчастных мальчишек, выдохнул, а Светка тем временем бросила на стол синюю пластиковую папку с документами и шаркающей походкой вышла в коридор.
   -Закрой за мамкой непутевой, - бросила она Лешке, - и приглядывай за Амиром и Тимуром.
   А из комнаты донесся возмущенный голос деда:
    -Это что ж опять эта кукушка нам подкинула свой приплод. Так теперь же , Колька,табуреток на этих басурман не напасешься.
   А тот встал, подошел к совершенно растерявшимся пацанам, похлопал по плечу их по очереди:
   -Ну, пойдемте, сынки, посмотрим, где же вас разместить.
   Так и стали они жить впятером. Лешка как-то быстро с братьями сдружился, водил их в школу, стирал и гладил им вещи, делал с ними уроки. Николай все так же варил щи на всю семью.
    -Ишь ты, -дивились соседки,- размножаются что ли в той квартире мужики.
    А Колька с сыновьями и отцом все так же неспешно вели свое нехитрое мужское хозяйство. Да, все выходило сурово, по – мужски, топорно и грубовато, но им такая жизнь нравилась. И по- прежнему они вывозили деда Федора на кресле на прогулки, но теперь по очереди толкали ее вчетвером. И казалось, что они были совершенно счастливы.
    Но все изменилось как- то внезапно. Лешка, только -только закончивший в июне институт, вдруг вернулся домой с тощей смешной девчонкой.
-Здравствуйте, Аленка я,- звонко с порога заявила та.
    Не чинясь, подошла прямиком к стеллажу мимо опешившего деда и Николая, подхватила со стеллажа болванку, смешно присвистнула, прищурив свои серые глаза:
   -Сталь 30ХГС для ответственных сварных конструкций, какие богатства у вас хранятся, - она весело оглянулась на Лешку. - Да вы не удивляйтесь, -девушка поправила длинные русые волосы, перевела взгляд на мужчин, - я вместе с Алексеем на одном курсе училась, материаловедение хорошо усвоила.
Хотевший было сказать что-то едкое дед Федор уважительно покачал головой, Николай вдруг неожиданно заулыбался.
   -А может чаю тогда попьем,- и с надеждой добавил,- не сомневайтесь, мы все здесь поместимся, переезжайте.
    -У меня своя наследственная квартира имеется,- чинно ответила девушка, присаживаясь на кухонный табурет,- но Алексей не хочет от вас уезжать.
    Через неделю Аленка привела откуда-то двух молдаванов-строителей, которые тут же рьяно под веселую музыку взялись за дело.
Вскоре кухня преобразилась: стены кокетливо оделись декоративной штукатуркой, вдоль одной из них протянулся кухонный гарнитур, а старая мебель исчезла. Вместо нее появились новые светлые стулья и стол. А на окне теперь висела прелестная занавеска с порхающими разноцветными бабочками.
Дед Федор, было пытавшийся протестовать, был мягко и бережно переложен на деревянную кровать с удивительным матрасом. Тело, привыкшее проваливаться в яму на родной железной кровати с панцирной сеткой , вдруг ощутило небывалый комфорт. К тому же Аленка, уложив деда на дивно хрустящее и ароматно пахнущее белье, прочла ему статью из учебника по металловедению, чем навсегда покорила суровое мужское сердце. А ее стряпню бобылята оценили в первый же день, уплетая с небывалой скоростью вроде знакомые, но невероятно вкусные щи.
Потом очередь дошла до комнат, которые тоже как будто скинули многолетнюю пыль, став после ремонта светлыми и чистыми. Стеллаж заботливая Аленка сохранила, только прикрыла его шкафом-купе.
    Через пару месяцев, на излете лета, Аленка достала из шкафа дорожную сумку, подала ее опешившему Николаю.
-Поедете в воскресенье на дачу к Ирине Анатольевне, что со второго этажа,- и ,не обращая внимания на покрасневшего свекра, продолжила,- в хозяйстве кое-что поправите, тем более у вас пока отпуск.
-А…, - было начал Николай, хоть немного и располневший, но все еще сохранивший привлекательность.
-Бросьте, папа,- Аленка махнула рукой,- детей вы вырастили, за дедом есть кому присмотреть, пора и о себе подумать. 
    Так Николай больше в свою квартиру и не вернулся, хотя исправно навещал отца ежедневно, так со второго-то этажа недолго подниматься.
    А через год помер Федор Павлович, не дожив всего месяца до рождения правнука. Посоветовавшись, Аленка и Алексей назвали сына Сергеем.
  Братья Алешкины тоже выросли и выучились на инженеров. Приезжал к ним их турецкий отец, звал их с собой, расхваливая медовую заграничную жизнь. Но Амир вынес из комнаты стальную болванку и, показав ее турку, спросил:
-Знаешь, что это такое? Это русская сталь, и мы с Тимуркой будем служить русской стали, а отец у нас один- тот, который нас вырастил и воспитал и который научил любит железо.
Время текло, бобылята переженились и разъехались по Москве, но на поминки по деду Федору собирались в старой квартире, неизменно ставя на стол железную посуду. Вспоминали слова деда: «С железом могут работать только лучшие люди».