Антигештальт в три четверти экстаза

Когда я засовываю гранату внутрь, она не взрывается — она
цветёт. Это не металл, а лепестки шиповника, пропитанные порохом. Мой лобок — кратер вулкана, где лава застывает в форме афоризма Ницше: «Ты должен стать хаосом, чтобы родить танцующую звезду».  Вот и я — галактика в миниатюре, где рванула гиперсверхновая, вырывающаяся из лифчика паутины.

В трусах остаются звёздные нити — следы ночи, которая не смогла удержать форму. Я вытряхиваю их в унитаз, наблюдая, как созвездия моей галактики тонут в водовороте, смешанном с мочой. Это мой личное постоянство памяти: вместо часов — менструальные сгустки, вместо пустыни — кафель, покрытый инеем из спермы единорогов.

Телефон снимает перформанс: я сижу на стульчаке, как Дали на троне из слоновой кости, а вокруг — котята с крыльями стрекоз. Их проворные язычки — алые кисточки, пишущие арабской вязью  похабные сонеты на моих бёдрах. Гусеницы в бархатных камзолах ползут по щиколоткам, оставляя следы, похожие на строки апокалипсиса.

— Вы что, не видите? — спрашиваю я у камеры, вытирая губы, испачканные в космической пыли. — Это же жест отрицания! Вы хотели, чтобы я носила стыд, как корсет? А я вплела в него бикфордов шнур.

Облизывая мне клитор, котята превращаются в сфинксов, задающих загадки без ответов: «Что тяжелее — гиря нигилизма или пустота между моими рёбрами?». Гусеницы ползут вверх, целуют меня в рот, оставляют вкус расплавленного янтаря — возможно, это Фрейд плакал над моими снами.

Когда граната наконец взрывается, из неё вылетают стаи колибри, несущие в клювах обрывки зеркал. В каждом осколке — я, но не та, что в Instagram. Там я — медуза в аквариуме декаданса, щупальца из шёлка и шипов, тело — палимпсест, где поверх библейских заповедей выведено: «Бог умер, а я — нет».

В конце видео я нажимаю «стоп», а экран телефона трескается, как лёд под тяжестью безумия. В щелях — мелкий почерк: «Женщина есть мост к сверхчеловеку... но что, если мост захочет стать пропастью?»
  Рассылаю ролик в Telegram-каналы, подписав: «Искусство — это я, разлагающаяся в ваших зрачках».

А потом ложусь спать, завернувшись в простыню, сшитую из теней забытых героев.  Завтра придумаю новый антижест! Может, прикреплю к соскам дирижабли из детских снов и пролечу над городом, роняя конфетти из собственных ногтей.  Ведь, как говорил тот, чьё имя рифмуется с "вечным возвращением": «Жизнь — это источник наслаждения; но всюду, где пьёт толпа, родники отравлены».

Но я не родник. Я — вино, забродившее в бутылке с кляпом из собственного языка.