Острова архипелага гулаг

(Записки бывшего работника ФСИН)

Как-то постепенно и неприкаянно отошли куда-то в забытьё, стёрлись из внимания и сделались обыденным фоном недавней отечественой истории события, описанные А.Солженицыным в своих диким ором кричащих книжках. 

Понимал ли он, человек, взявшийся за непосильно адский труд рассказать обо всех сторонах жизни «Архипелага», что его усилия будут оценены не так, как это должно было произойти в цивилизованном и уважающем себя и свою историю обществе? Я думаю, что понимал. Он не мог этого не понимать, постоянно возвращаясь в своих книгах к мысли о необъяснимости природы человеческой наивной непосредственности. Ведь что такое - этот феномен «промывание мозгов пропагандой»? Как могло такое случиться, что прекраснодушные украинцы, этакие весёлые «Тарапуньки», превратились как-то вроде бы ни с того, ни  с сего в наших заклятых врагов? А ведь именно те же, выражаясь современной терминологией, приёмы информационной политтехнологии использовались большевиками, захватившими государственную власть в том далёком приснопамятном 1917 году, по отношению ко всему народу России. Почему, как вспоминает Солженицын, даже униженные неслыханно бесчеловечными условиями неволи, бывшие коммунисты с пеной у рта оправдывали маниакальную подозрительность «Великого кормчего», отправившего на верную смерть сотни тысяч ни в чём неповинных своих соотечественников?

… Как говорится, проехали.  Как говорится, другие времена, другие  проблемы. Но меня до сих пор напрягают довольно спорные размышления уважаемого писателя по поводу современной системы, ориентированной на содержание правонарушителей в местах лишения свободы.
 
А и в самом деле - что правильнее с точки зрения высшей справедливости (как её понимает среднестатистический российский обыватель): предельная жестокость по отношению к убийцам или лояльная уважительность к личности преступника в прекраснодушных надеждах на его чистосердечное раскаяние?

Я, признаться, не раз задумывался об этом, когда садился за оформление своих воспоминаний о работе в системе исправления и наказания (ФСИН). Да, так случилось, что я инженер-металлург по образованию около 20 лет проработал в этой системе на руководящих инженерных должностях (12 лет - в ИТК строгого режима и 8 лет - в колонии для несовершеннолетних, совершивших тяжкие преступления).

1.Пещерные истоки правосудия

Так уж устроена наша человеческая природа, что никогда ей не суждено достичь совершенства. Никакие религии и никакие наши благие  намерения по искоренению зла не способны избавить нас от врожденных животных замашек – эгоизма, вспышек ярости, приступов похоти, жажды власти. Но как обществу жить со всем этим? Вполне понятно, что определенная часть наших пороков и в определенных (разумеется, ограниченная нашими моральными установками) пределах нами допускается приемлемыми для нормальной жизни. Мы молчаливо миримся с повсеместным хамством чиновников, понимающе сносим бытовые склоки соседей, лишний раз не реагируем на пьяные выходки молодых подонков на улице. Мы давно привыкли это принимать за непременный антураж нашей жизни.  И только выплеснувшийся за пределы допустимого разгул дьявольского сумасшествия отдельных наших сограждан отрезвляет нас и заставляет задуматься о защите.

Наверное, сколько человечество «помнит себя», оно постоянно было озабочено вопросом наказания зла. В древние века граждане, подозреваемые в совершении преступлений, помещались под стражу в подвалы, погреба, пещеры, ямы. Их лишали света и воздуха, заковывали в цепи и пытали. В средние века преступников стали содержать в специально сооруженных башнях, а в некоторых «продвинутых» европейских странах их додумались использовать в качестве гребцов на галерах (кстати, галера по гречески  - каторга). И использовали наказуемых бедолаг, как правило, пока те не умирали.

В период нарождения капитализма каторжные работы становятся основным видом наказания преступного элемента. Еще бы – общество не только на длительное время освобождалось от криминала, но и получало неплохую материальную выгоду.
Но казни, как зрелищный и самый эффективный вид наказания во все времена (вплоть до наших дней!) и во всех уголках планеты всегда были востребованы, как непременный атрибут нравственного воспитания. Какой изощренной бывает человеческая фантазия, когда решается вопрос способа наказания преступника. Здесь тебе и посадка на кол, здесь тебе и гильотирование, здесь тебе сожжение заживо на костре, здесь тебе - четвертование (Емельяну Пугачеву отрубали поочередно руки, ноги, голову). Татаро-монголы ломали несчастным жертвам позвоночник, стягивая голову через спину с ногами, индийцы ложили жертву головой на камень и заставляли специально обученного слона ставить на нее ногу, Иван Грозный травил несчастных своих жертв медведями, азиаты забивали камнями, а Гитлер своих вероломных генералов подвешивал за нижнюю челюсть на кованых крюках. Да что там далеко ходить: вспомните хотя бы, какой мучительной пытке был подвергнут мученик Иисус.

…В конце 18 века по мере вызревания юридически-правовой мысли  в развитых странах мира стали организационно складываться тюремные системы, отражающие сложившиеся политико-экономические интересы их правящих кругов. Поначалу всеобщее одобрение получила американская так называемая «пенсильванская» тюремная система, при  которой заключенные помещались в одиночные камеры и отбывали наказание в полной изоляции от внешнего мира. Потом « в моду» стали входить режимы, называемые «оборнской» системой, где при сохранении прежних условий содержания заключенных привлекали к тяжелому каторжному труду. Англичане внесли свое слово в развитие «тюремной» науки, введя в обиход «прогрессивную» тюремную систему, суть которой состояла в том, что назначенный судом срок лишения свободы разделялся на несколько ступеней (смягчаемый постепенно по мере отбытия наказания). Но вся «прогрессивность» оказалась на деле фикцией, потому как под смягчение режима практически никто из заключенных не дотягивал.

…С тех пор огромные изменения претерпело мировое общественное самосознание. В корне поменялось отношение общества к системе уголовного наказания. Главное – сместились акценты в мотивации права относительно смысла лишения свободы преступников. Раньше это была только кара за содеянное зло. Сегодня стали актуальными либеральные ценности с ориентацией на воспитательную составляющую. Но означает ли это, что человечество движется в нужном направлении?

2.В поисках призрака справедливости

А давайте, для начала разберемся в том: а насколько эффективно существующее разнообразие пенитенциарных мировых систем. Давайте поймем: а как мы относимся к тем людям, которые по тем или иным причинам попали за решетку. Давайте честно решим: ждем ли мы возвращения в нашу жизнь тех, кто совершил тяжкие преступления. Давайте осознаем: готовы ли мы простить по-христиански тех, кто совершил тяжкий грех, а потом раскаялся.

…Я вспоминаю свои личные ощущения, когда молодым пареньком (мне тогда было 22 года) впервые вошел в зону колонии строгого режима в качестве вольнонаемного работника, принятого на мебельное производство в качестве инженера-конструктора.
Мне почему-то был безбашенно безразличен сам факт необычности контингента, который должен был окружать меня на новой работе. То есть я понимал, что все те, кто встречался мне на пути, убийцы или насильники (режим-то – строгий), но в тех внимательно осматривающих меня взглядах я не чувствовал неприязни, а наоборот – надежду на сочувствие. Меня несказанно удивило, что практически все те, кто встретился на пути, (даже если он был намного старше меня), привстав, если сидел, с доброжелательной улыбкой обращал на меня внимание: «Здравствуйте, гражданин начальник».

И все же тягостное ощущение оставило то первое мое знакомство с промзоной. Уже сам запах (неискоренимый кисло-безысходный дух зоны, затмевающий собой все другие запахи) въедался во все мои поры, действуя отравляюще на мысли и настроение.

Примитивное оборудование… ручной труд, лишенный какой-либо механизации… полное отсутствие вентиляции… безнадежная антисанитария… явное пренебрежение нормами техники безопасности…

И все это – на фоне монотонного, безрадостного труда, прерываемого иногда на принятие запрещенного в ту пору «чифира».
Мне хватило тогда чувства самосохранения, чтобы сразу правильно себя «поставить». Все попытки проверить меня «на вшивость» я решительно пресек, а с теми, с кем пришлось сталкиваться по работе, установил дружественно-доверительные отношения, очертив их рамками дозволенности.

Вот тогда-то и пришла мне впервые в голову мысль: «А что же это такое – справедливое наказание за преступление?».  Месть, которая «око за око, зуб за зуб»? Общественная месть с цивилизованно-мотивированным набором сопутствующих деталей ее осуществления. Месть, облеченная в форму рутинного акта, разработанного умными «человековедами». Но разве можно эту месть суметь исхитриться подобрать адекватной преступному проступку?

Поясню примерами. Молодой парнишка, отсидевший в детской колонии за какое-то незначительное хулиганство, вышел на свободу и по приезду домой решил начать самостоятельную жизнь. Родственники помогли купить домик на окраине города. Парень устроился на работу, женился. Однажды, решив отремонтировать крышу дома, он пригласил какого-то малознакомого приятеля, которого вечером после трудов праведных привел на кухню поужинать. Этот приятель после первого же стакана водки вдруг начал проявлять бурные знаки внимания к молодой хозяйке дома. Слово за слово – началась потасовка. В результате – смерть неудачливого ухажера от падения головой на угол скамейки. А дальше – суд и приговор, который учтя предыдущую судимость, определил лишение свободы сроком на 10 лет.

Другой случай. Трое мерзавцев в возрасте от 20 до 22 лет зверски изнасиловали, а потом убили встретившуюся им в темном переулке девушку, единственную дочку пожилого мужчины. На суде насильники не только не раскаялись, они вели себя настолько по-хамски, что судья то и дело вынужден был прерывать заседание. Решение суда было ошеломляюще мягким – лишение свободы каждому – по пять лет. Мужчину после суда с инфарктом увезли в больницу, но это, разумеется, уже  к закрытому делу отношения не имело.

Еще пример. После веселой вечеринки, которую организовал семнадцатилетний парнишка для своих одноклассников по случаю дня рождения, одна изрядно захмелевшая девушка решительно вознамерилась остаться ночевать у именинника. Естественно, после того, как ее родители дознались от вернувшихся домой гуляк, где их дочь, случился грандиозный скандал. Дело дошло до суда, где несовершеннолетняя девушка была представлена, как жертва сексуальных притязаний. Парню определили срок лишения свободы – 10 лет. И верно: обеспечил он спаивание доверчивой жертвы? Обеспечил. Не отправил домой упорно цеплявшуюся за него простодушную дурочку? Не отправил. Не объяснил ей, что она еще не доросла до совершеннолетия, чтобы предаваться природному зову чувств? Не объяснил.
Можно привести огромное множество примеров, когда, например, за три украденных рубля бедолага получал три года (этот случай я вычитал из личного дела одного своего подопечного), а, к примеру, уже подзабывшийся экс-министр обороны Сердюков, имевший непосредственное отношение к разворовыванию миллионов казенных рублей, так и остался на свободе.

Я явственно увидел: какие же условные границы отделяют нас, тех, кто по эту сторону тюремной решетки, от тех, кто – по ту. Я наяву столкнулся с дикой неравнозначностью лагерных сидельцев. И еще я уяснил, что в существующей лагерной системе для нормального человека – условия совершенно непереносимы.

3.Тюрьма или курорт?

Сразу хочу уточнить: в существующей нашей, то есть российской лагерной системе. Конечно, не стоит сразу же приниматься «посыпать голову пеплом». Есть системы и «покруче» нашей. В тех же Соединенных Штатах Америки наряду с тюрьмами «отельного» типа имеются закрытые для СМИ лагеря, где царит вполне средневековый беспредел. Но ведь существуют и вызывают, мягко говоря, удивление такие тюрьмы, как, например, в Голландии, где каждый заключенный проживает в отдельном двухкомнатном «номере». Где на территории тюрьмы имеются клубы, библиотеки, спортзалы, бассейны и даже минизоопарки. Справедливости ради надо заметить, что условия содержания заключенных ни коим образом не влияют ни на рецидив преступлений в стране, ни на статистику их совершения. Кстати, и по числу заключенных в пересчете на численность населения впереди планеты всей те же США, где это соотношение колеблется на отметке, соответствующей цифрам СССР в 1937 году, то есть в разгар Сталинских репрессий!

Хочу ещё раз вернуться к уже упомянутой мною книге А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Вот что он пишет о своей беседе с членами комиссии законодательных инициатив, которые как раз и занимались в то время  (конец шестидесятых годов) вопросами тюремных реформ: «Так я еще шире: хотим ли мы вернуть этих людей в общество? Почему тогда мы заставляем их жить в окаянстве? Почему тогда содержание режимов в том, чтобы систематически унижать арестантов и физически изматывать? Какой государственный смысл получать из них инвалидов? Вот я и выложился. И мне разъясняют мою ошибку: я плохо представляю нынешний контингент, я сужу по прежним впечатлениям, я отстал от жизни. Для тех изолированных рецидивистов все, что я перечислил, - это не лишнее вовсе. Только и могут их образумить нынешние режимы. А вернуть в общество?.. Да, конечно, да, конечно, - деревянно говорят они, и слышится: нет, конечно, пусть там домирают, так спокойней».

Оствлю пока этот словесный пассаж писателя без комментариев…
А для продолежения своих мыслей вспомню свою работу в одной из детских воспитательно-трудовых колоний.

4. Заслужил – получи?

… Из всех воспоминаний о том периоде моей жизни ярче всех врезалось в память это:
Яркий летний солнечный день. Воскресенье. А потому колония живёт по распорядку выходного дня. Но день не только выходной, а ещё он – день коллективного свидания.

С утра в жилой зоне предпраздничная суматоха: все что-то чистят, моют, метут. Из столовой, стены которой увешаны листами ватмана с наивно-самодельными рисунками,  несутся довольно необычные для этих мест запахи печеного теста.

Я – ответственный дежурный по колонии. В назначенное время открываются двери вахтенного помещения, и на территорию жилой зоны гуськом начинают проходить родственники тех воспитанников, которым разрешено иметь свидание. Я их сопровождаю в столовую, где уже накрываются столы для чаепития.

И вот он тот момент, когда происходит встреча…
Мне стыдно, что я еле сдерживаю слезы от вида такой искренней вспышки всеобщего счастья. Я смотрю на всех этих взрослых людей, онемевших от восторга общения со своими любимыми чадами, с которых они глаз отвести не могут, и мне становится не по себе.

Как они суетливо достают из своих дорожных сумок любимые угощения… как они любовно треплют стриженые пацаничьи хохолки… как они что-то рассказывают – смешное из домашнего быта и сами же при этом заразительно смеются… как они прикасаются как бы нечаянно к родным и худеньким мальчишечьим тельцам…

… И что-то раскалывается во мне надвое. Что-то огромным вопросительным знаком повисает над моими мыслями о сложившейся практике выбора наказания для несовершеннолетних подростков. Мы зачем так неоправданно с точки зрения здравого смысла жестоки к неокрепшей духовно юной личности?  Ведь вся эта убогая и сложившаяся веками в недрах кастового общества система унижения и убийства длительной несвободой убивает и калечит, не давая никаких шансов на выживание.

А с другой стороны… А что с другой стороны? Да, воровство, грабеж, убийство…
Заслужил – получи?

… Я вспоминаю еще один эпизод. Как дежурный по колонии, посещаю ДИЗО. Дисциплинарный изолятор (слово-то какое!) – это колония в колонии. Мне открывают камеры, где сидят провинившиеся. Надзиратель, полноватый мужчина с мягкой и заискивающей улыбкой, сначала одним, а потом другим огромными ключами с натугой  проворачивает в замочной скважине. Открывается с металлическим скрежетом массивная дверь, а там… нет, за бронированной дверью, укрытый семью замками – не хищный зверь, не бородатый дядька, расписанный татуировками.

… на узенькой лавочке в крошечной камере среди бетонных стен под светом тусклой лампочки – тщедушный мальчик с тоненькой шейкой и болезненным скуластым  личиком.
«За что?» – спрашиваю не то у мальчика, не то у надзирателя, не то у себя самого.
«Курил в неположенном месте, - гражданин начальник, - бойко и, смело глядя в глаза, отвечает мальчик, - сутки ДИЗО…».
Тоже заслужил – получи?

… Да, контингент колонии строгого режима – это не пионерский лагерь. Если полистать  «личное дело» любого из воспитанников – голова свихнется от прочитанного. Там тебе и изощренные убийства, и циничные грабежи, и (даже!) изнасилования.
Но никогда не покидало меня чувство – но ведь они дети!

Глупые, дурно воспитанные, выросшие в неблагополучных, вечно пьяных семьях.
… Хотя, нет. Вот другой эпизод. Но уже не подсмотренный с натуры, а прочитанный в одном из «личных дел».

Ребенок, выросший в интеллигентной семье, где папа директор коммунального предприятия, а мама – педагог. В день пятнадцатилетия любимого чада  родители дарят ему альбом с редкими почтовыми марками. В гостях у друга выясняется, что там родители тоже страстные филателисты. Друг хвастается редкой и очень дорогой маркой. И что же?

Ребенок, у которого мама педагог, просто места себе не находит от зависти. Причем, настолько серьезно он заболевает этой страстью, что решается, в конце концов, на преступление.

… Он совершает его настолько хладнокровно, что даже бывалые следователи не сразу верят установленным фактам. Во время школьного урока мальчик, сославшись на боль в животе, отпрашивается и тотчас же направляется в квартиру друга, точно зная, что там нет никого, кроме старенькой бабушки. Попросив бабушку открыть дверь, якобы для передачи каких-то вещей, юный злоумышленник уже в прихожей ударяет ее по голове приготовленным для этой цели топориком. Этим же топориком он убивает и выскочившую на него с лаем комнатную собачонку. Потом забирает понравившуюся марку и, положив ее в карман, уходит.

Но состояние его настолько спокойно и уравновешено, что он уже через несколько минут появляется в классе и, как ни в чем ни бывало, снова включается в привычную школьную жизнь.

И эпизодов, подобных этому в тех колонийских «личных делах», поверьте, очень немало. И как-то сразу исходят на нет жалостливые мысли о средствах и мерах компенсации морального ущерба пострадавших, выбранных для их малолетних обидчиков.

Правильно – очень сложно выбрать меру наказания для малолетнего преступника, сообразуясь с его морально-психической организацией. С его духовным развитием и готовностью к правильному восприятию общественной морали. Как это сделать, чтобы не получалось – всех под одну гребёнку?

1. Благие цели пенитенциарной системы

Психологи, специализирующиеся на подростковой особенности мироощущения, авторитетно считают: «Ключевой целью пенитенциарной системы в отношении подростков является не их наказание, а привитие норм, приемлемых для общества, исключение из их осознания окружающей действительности необходимости преступления, как средства достижения цели. Достигнуть подобной цели возможно только путем наглядной демонстрации подросткам привлекательности социально приемлемого поведения и возможности решения всех насущных проблем путем мирного сосуществования с окружающими».
 
Немного витиевато и как-то расплывчато, ну, да Бог с ними, с психологами, ведь суть дела – именно в этом.
А как такая благая цель достигается?

… Давайте для начала выясним, что же такое собой представляют эти детские колонии.
Сперва обратим внимание на их название – «воспитательные колонии» (а раньше были – воспитательно-трудовые).

Принципиально, колония для несовершеннолетних является таким же учреждением тюремного типа, как и для взрослого контингента, однако условия содержания в ней более комфортные, персонал является больше воспитателями, чем надзирателями, а вся жизнедеятельность контролируется надзорными органами.
Попасть в воспитательную колонию можно за преступления особой части УК РФ, правовая ответственность за которые наступает раньше, чем провинившимся будет достигнут возраст полного совершеннолетия.

В зависимости от тяжести претворенного в жизнь преступного замысла, орган правосудия может осудить подростка и с 14 лет, если сочтет, что условия жизни и социальный облик окружения подростка не позволят достичь коррекции поведения при условном осуждении.

Предельный возраст отбывания наказания  в колонии – 18 лет, но законодательство допускает пребывание там подростков до 19 лет. После достижения 19-летия оставшаяся часть срока переносится на взрослую колонию общего режима.
И ещё. Воспитательные колонии по особенностям законодательного исполнения наказания делятся на колонии с общим или усиленным режимом содержания.

5. Тёплый хлеб на казённом  столе

… Так получилось, что до работы в детской колонии, мне довелось поработать (правда, на «вольнонаёмных» должностях) во взрослой колонии. Так что, действительно, есть что с чем сравнивать. Тем более, что руководителями той воспитательной колонии, где я проработал до выхода на пенсию (а при мне они трижды поменялись) неизменно становились люди интеллигентного склада характера, требовательные, но понимающие специфику подростковой психологии.

… Перед выходом на пенсию я перешел с должности главного инженера на должность заместителя начальника колонии по тылу, то есть – по интендантскому снабжению. Вот когда бытовые проблемы воспитанников стали моими проблемами, тем более, что это случилось в пресловутые 90-е годы прошлого века.

… Вспоминаю отремонтированный силами воспитанников (под руководством неугомонной и очень ответственной женщины – мастера-строителя) свинарник. Не без труда нашел я на скромную зарплату свинарку, которой дали в подчинение 9 воспитанников. И каких свиней они стали выращивать! Как возились с поросятами ребятишки-воспитанники… только, что пятачки поросячьи платочками не вытирали…

… Потом восстановили заброшенное тепличное хозяйство. И опять я с потаёнными слезами умиления наблюдал за ребячьими восторгами по поводу выращенных собственным трудом огурцов, помидоров, редиса, зелёного лука.

… Я предложил, а начальник колонии очень деятельно поддержал – и мы построили собственную минипекарню! Я специально первое время ходил в колонийскую столовую, чтобы наблюдать восторги ребят по поводу свежего, еще тёплого ароматного хлеба на их вобщем-то не очень разносольных столах. А потом мои пекари (скромные и очень трудолюбивые женщины) научились выпекать булочки, коврижки, сладкие бублики, пирожки, которые мы стали продавать в колонийском буфете во время еженедельных «отоварок». И опять я еле сдерживал эмоции, наблюдая, как шумные и суетливые пацаны, не скрывая восторгов, уплетали купленную по безналичному расчёту в буфете сладкую стряпню.

… А разве лишней была бы на ребячьем столе дополнительная порция жареной картошечки? Я договорился с местными агрономами, и нам доброжелательно пошли на встречу - согласились выделить 1 гектар хорошо удобренной земли.

… И вспоминается такой эпизод. Лето. Жаркий июньский день. Мы едем в служебном автобусе с картофельного поля, на котором 3 часа в хорошем рабочем темпе окучивали картошку. Мы – это 18 воспитанников, 2 охранника и я. Проезжаем мост через местную речушку. И вдруг ребята хором начинают меня упрашивать: «Гражданин начальник, разрешите искупаться…». Я смотрю на охранников. Они пожимают плечами. Ребячьи глаза умоляюще смотрят на меня. И я понимаю, что то нехитрое омоновение в речной водице, которое для нас – просто забава, сейчас для этих обиженных судьбой ребятишек – нечто такое, что даёт им надежду на возвращение к далёким и родным семейным истокам… и разве равноценными были мои сиюминутные сомнения по поводу правильности моего решения той внутренней волне умиления от вида радостно плещущихся и визжащих от удовольствия голых пацанов?

… Да, воспитательные колонии – не самое удачное изобретение человечества по поводу воспитания детской, такой хрупкой и склонной к самой причудливой деформации духовно-психологической организации. Но пока они существуют. И я испытываю чувство глубокой признательности к тем людям, которые, находясь по долгу службы рядом с малолетними правонарушителями, не дают им потерять веру в возвращение к тем, кто их ждёт. Не дают им ожесточить души, делая их звероподобными. Не дают забыть тех уроков добра, которые закладываются с беззаботной малышовой поры в тёплых семейных уголках.


Продолжение следует.