Героев надо знать

* Разведчик Артём Глебов с позывным "Хан": - Больше всего я боюсь позорного перемирия.
/Статья из «Царьграда» БАНИШЕВСКОЙ ЮЛИИ от 16.02.25./

  Если бы у везения было человеческое лицо, оно, наверное, было бы похоже на 33-летнего Артёма Глебова. В молодости простой парнишка из Сургута отслужил срочником в морской пехоте. В армии получил хорошую подготовку, был признан лучшим гранатомётчиком Балтийского флота. Кто бы знал, что армейские навыки через 15 лет пригодятся?
  Вернувшись "на гражданку", дембель Глебов устроился строителем-монтажником, колесил по командировкам. На Севере у мужчины две дороги – либо в "нефтянку", либо на вахту. Но в мирное течение жизни простого сургутянина ворвалась война. Артём вспоминает:

  "На меня очень повлияли видеоролики о том, что творилось в Донбассе. Я увидел в клочья разорванных детишек. Увидел, как бомбят города. Разве можно равнодушно смотреть, как гибнут дети? Или спокойно спать, увидев "Аллею ангелов" в Донецке?"
Когда началась СВО, Глебов решил подписать контракт. Сначала пытался попасть в "Ахмат", но из-за бюрократических проволочек не получилось. Договорился с "Вагнером", уже собирал вещмешок, а тут – мобилизация, военком вручил повестку. Так морпех с позывным "Хан" попал в войсковую разведку. С 2022-го воевал в составе разведроты. В 2023 году его перевели в отдельный батальон "Сумрак", где он командовал отделением, подчинялся непосредственно комбату – герою России. Задание, которое стало для "Хана" последним на фронте, он получил в июле 2023-го.

 Три дня без еды и воды.
"Дело было в Белогоровке. Нам дали команду выйти на "передок", окопаться и наблюдать за дорогой, по которой двигались "немцы",
- вспоминает "Хан", называя исключительно "немцами" – и никак иначе – украинских боевиков за зверства, которые те творят в Донбассе с 2014 года.

На передовую выдвинулись втроём, ночью: "Хан" (старший позиции), контрактник и доброволец из местных. На позиции уже находились 15 "зеков". Таким составом группа трое суток вела бой. В первый день были единичные перестрелки, потом начался плотный огонь. На второй день дозорный проморгал момент, и к нашим окопам почти подползли диверсанты.

"Хан" увидел их в "тепляк" (тепловизор. – Ред.). Достал гранаты, кинул три. Увидел в "тепляк" уже фрагменты тел. После этого стало совсем жёстко – по их окопу несколько часов били из пулемёта. Отработав в ответ из гранатомёта и пулемёта, Глебов предупредил остальных, что приляжет на 10 минут отдохнуть в импровизированном укрытии – "лисьей норе". Истекали третьи сутки почти непрерывного боя, организм был истощён: за это время бойцам так и не подвезли ни еды, ни воды.
Чтобы хоть как-то утолить жажду, они собирали конденсат с маскировочных сетей. Да вот беда – "Хан" уронил бутылку, вода пролилась. Тогда он достал остатки зубного ополаскивателя (и такое бывает на войне) и разделил его на шестерых. Жидкости было буквально на донышке, каждому досталось по несколько капель, но это спасло – пить хотелось уже не так сильно.

Никто не собирался сдаваться
  Поспать в "лисьей норе" "Хану" не удалось: начался дождь, вода покрыла пол и залила его по горло. А тут ещё и срочное донесение – согласно разведданным, в половине пятого утра противник собирался штурмом прорвать нашу оборону.
"Я спросил у ребят, что осталось из вооружения. Не было почти ничего – только один автомат и один магазин. У них не было жгутов, промедола, нефопама. У меня с собой был запас, и я им это всё раздал. Я понимал, что сегодня будет наш последний бой",– говорит разведчик.

Предложенный им план был простой и самоубийственный: двое пулемётчиков должны были выйти из окопа и окопаться на "открытке" (открытая местность. – Ред.). Под их прикрытием бойцы собирались оказать сопротивление подошедшему противнику и взять его в кольцо. "Хан" выступил перед ребятами с речью. Сказал, что этот бой нужно провести достойно, чтобы умереть героями. Потом вышел из окопа, сделал пять шагов и подлетел в воздух метра на три – мина. Упал, пробил голову, но сознание не потерял. Первая мысль – хоть бы ничего не оторвало. Стал себя осматривать и увидел, что правая нога ниже колена висит. Понял, что всё. Левая была перебита осколками "в решето", вся в крови, и он подумал, что оторвало обе.

  Так он пролежал минут 30-40, истекая кровью в ожидании помощи. Из окопа к нему не решались подойти. Врачи потом скажут, что "Хан" потерял 2,5 литра крови и не должен был выжить. Но его хранило провидение. Артём Глебов – потомственный защитник. Отец в прошлом военный, затем работал в милиции. Деды воевали в Великую Отечественную. Один из них, мотострелок, сражался с фашистами как раз в тех местах, где "Хан" принял свой последний бой, и – вот так совпадение! – тоже под Белогоровкой потерял в результате ранения ногу. Другой дед, лётчик, сбил много вражеских самолётов, был подбит и всю жизнь прожил с осколком в ноге.

"Я достал гранату – добить себя, чтоб не мучиться и не попасть в плен. Но тут меня на 30 секунд "выключило", и я увидел, словно наяву, своих дедов. Они дали понять, что умирать пока рано. Я очнулся и понял, что гранаты в руке уже нет",– вспоминает воин.

По раненому били из пулемётов
Тем временем бойцы решились под покровом темноты вытащить командира. Им удалось к нему подойти. Когда один стал обходить "Хана", тот вдруг истошно закричал: "Мина!" Возле его головы всё это время лежал снаряд, на который товарищ едва не наступил. Повезло, что раненый был в сознании и контролировал происходящее – в тот момент он спас жизнь сразу трём сослуживцам.
Со словами "Сейчас мы тебя, братик, будем вытаскивать" ребята схватили его за оторванную ногу и потащили. Это сейчас ему смешно, а тогда "Хан" от боли поймал приток адреналина и прокричал: "Вы что творите?" Тогда его взяли за другую ногу, перевернули и затащили в окоп. У всех штурмовиков были круглые от удивления глаза – ещё живой? Многое видели, но такое впервые. Он сам вколол себе промедол и записал время на лбу.

Надо было выбираться в тыл. Раненого вынесли из окопа, но тут темноту прошила автоматная очередь. В оторванную правую ногу прилетело три пули. Боли Хан не почувствовал, ощутил только касание. Пока ребята ввосьмером по очереди тащили его до соседнего блиндажа, он просил, чтобы те его бросили – иначе группу отследят с квадрокоптера и всех "положат". А те – ни в какую!

"Ты ещё живой?"
В итоге дотянули раненого командира до второй линии, где его перехватили трое мобилизованных – эвакуационная группа. Парнишки молодые, не старше 23 лет. Один смотрел за небом, двое несли. И тут по их группе (и плевать, что несут "трёхсотого"!) стала работать артиллерия. По инструкции раненого надо оставить и укрыться в безопасном месте. "Хана" положили возле куста в открытом поле и отошли.

Лежу, смотрю в небо, слышу свист снарядов над головой. Последний упал где-то рядом, и я ощутил, что снова прилетело в ногу, но под промедолом боли не чувствовал. Ребята подбегают: "Брат, ты ещё живой?" И опять круглые глаза. Напряжение было такое, что мы и плакали, и хохотали одновременно,
– смеётся Хан.

С горем пополам дотащили его, уже неоднократно раненого, до конца второй линии. Занесли в блиндаж, положили на пол, дали воды. Измученный жаждой, "Хан" выпил две полуторалитровки, остальное поливал на голову, чтобы сбить жар. Но расслабляться было ещё рано. С вражеского коптера засекли движение возле блиндажа и ударили туда артиллерией. И снова сработало везение – снаряд попал не в крышу, а в стену. "Хана" по шею засыпало мокрой землёй вперемешку с червями и травой.

Меня откапывают, а я им говорю: "Больше терпеть не могу, либо меня добейте, либо выносите". А выносить без команды нельзя – дорога простреливается, работают "птички", пулемётчики, артиллерия.
Дождались команды, нашли строительную тачку с одним колесом, закинули туда раненого и помчали по кочкам по "дороге смерти". Добежали до середины – там уже "буханка" встречает. Медики, не веря глазам, схватили выжившего всем смертям назло "терминатора", водитель дал по газам, и "Хан" увидел, что третья линия обороны осталась позади. Очнулся в каком-то гараже, куда подъехала карета скорой помощи и отвезла раненого в госпиталь в Рубежном.

"Это была моя работа, и я её выполнил достойно"
Безумная эстафета с передовой в тыл длилась восемь часов. Эти десять километров показались бесконечными. И только теперь Артём понимает, что противник добивал его целенаправленно – раненого разведчика преследовали на всём пути, но так и не смогли уничтожить.
«Я был хорошо "заряжен", и меня вели с коптера. Я был для них важной целью. На фронте так: если ты выглядишь как бомж, тебя не тронут. Если как спецура, по тебе отработает всё, что возможно, главное добить»,
– говорит Хан.

В Рубежном врачи ампутировали ему ногу. Он порывался смотреть, но мешала ширма. После операции его сразу отправили вертолётом в ростовский госпиталь. Там девушка-волонтёр разрешила позвонить со своего телефона. "Хан" набрал отца в Сургуте и проговорил: -У меня нет двух ног.
Дальше говорить не смог и вечером попал в реанимацию – началось обширное заражение крови, отказали почки. Оперировать тяжёлого раненого было решено в Москве, Глебова самолётом отправили в госпиталь имени Бурденко.

Меня занесли в холл, где стояло полтора десятка врачей. На меня все показывали пальцем и больше ничего не делали. Казалось, прошёл час, и я не выдержал: "Ребята, это была моя работа, и я её выполнил достойно. Сделайте же теперь и вы свою".

После операции раненый две недели был в коме. В столичном госпитале он провёл больше года и только в сентябре 2024-го вернулся в родной Сургут. За полтора года с момента ранения разведчик перенёс 56 операций. С переливанием крови ему занесли гепатит, но и тут ему повезло – вылечился. В ноге осталось более 100 осколков, носить которые придётся до конца жизни. Впереди длительная реабилитация.

В прошлом году Артёму Глебову вручили заслуженную награду – орден Мужества. Дали "мужика", как говорят военные. Сейчас он ждёт свой протез и строит планы. Во-первых, послужить стране в тылу. А во-вторых, обязательно отпраздновать победу. Вот что говорит воин, которого не смогли уничтожить ни мины, ни дроны, ни пули:

-"Больше всего я боюсь позорного перемирия. Не для того мы кровь проливали, чтобы недобитые сволочи сейчас пожимали нам руки".


p.s. Президент и Верховный Главнокомандующий РФ Владимир Владимирович Путин называет воюющих на СВО «мои ребята». Хан это знает…


                *

В прятки со смертью и чудеса выживания… (статья Чертинова Владлена в “Царьграде” от 06.04.25)
…
Снайпер "Зима" получил ранение на боевом задании — в полукилометре от позиций врага и примерно в четырёх километрах от своих. Эти четыре километра он преодолевал 17 дней. Без еды и воды. На него охотились дроны, он неделю прятался под подбитым "Уралом" — ждал дождя, когда они перестанут летать. Потом ещё неделю прятался под подбитой "буханкой". С отмороженными, простреленными ногами полз по трупам, по минному полю, притворялся мёртвым. Пил из лужи и собственную мочу. И молился. На 15-й день отсутствия его записали в без вести пропавшие. А он выжил и выбрался!

Адреналиновая юность
Мы встретились с ним на "Ленфильме", на съёмках для фотопроекта "Парни из стали".  Его записывали в 5-м павильоне, где развёрнута выставка "Пропавшие в кинохронике", посвящённая Великой Отечественной войне. Место выбрано не случайно. Снайпер "Зима" пришёл с СВО, как и его прадед с Великой Отечественной войны, на протезах. До знакомства с ним я знал про него только этот один поразительный факт. Но оказалось, что с "Зимой" всё куда удивительнее. К своему чуду выживания он шёл давно. Сам того не зная.
"Зима" родом из посёлка под Новосибирском. Занимался лыжами, много бегал на них по морозу. Любил с друзьями ходить в многодневные зимние походы. После школы поступил в колледж и там занялся полиатлоном — многоборьем, включающим в себя лыжную гонку на 5 или 10 км, подтягивание и стрельбу.  До кандидата в мастера спорта не хватило лишь пары очков.
Из колледжа его призвали в армию. Службу проходил в Абхазии. Ему нравилось и то и другое. И служба, в которой было много тактических занятий и стрельб, и Абхазия, покорившая его красотой природы. После армии закончил учёбу в колледже и снова приехал в Абхазию — увидел объявление в интернете, что охранное предприятие туда набирает сотрудников. А через два года работы перевёлся на контракт в одну из дислоцированных в Абхазии российских воинских частей. Там как раз был недобор снайперов.
“Наступило благословенное время. По выходным мои сослуживцы уезжали отдыхать в Россию — в Адлер и Сочи — тусовались в клубах. А я брал палатку, карту и уходил на два дня в горы. Все окрестные ущелья облазил, поднимался на вершины, бродил по альпийским лугам. Любовался красотой, но в то же время это была и своего рода школа выживания. Местные говорили, что в горах водятся медведи и волки. Они ни разу мне не попались, но сама возможность встречи с ними добавляла адреналина в этих моих путешествиях и ночёвках в горах.”
Встреча с настоящими хищниками у "Зимы" была впереди.

Из "детского лагеря" в бахмутскую "мясорубку"
Когда началась СВО, часть откомандировала его на фронт, перед этим направив на три месяца в школу снайперов под Петербургом. Там каждый день были стрельбы — с разных дистанций из разных, в том числе очень неудобных позиций, потому что на войне удобных позиций может и не быть — там снайперу могут даже не дать залечь. На полигоне отрабатывали, например, стрельбу, сидя на плечах у товарища.
На фронт  "Зима" попал в ноябре 2022 года. Сначала — на левый берег Днепра. Ширина реки на их участке составляла 7 километров, и особой работы там для снайперов не было. "Зима" находился на первой линии, но враг бил по второй — искал артиллерию: снаряды летали над головой. Летали и дроны, но их было не очень много. "Зима" называет этот свой военный период "детским лагерем".
Но через полгода их роту снайперов перебросили на Бахмутское направление. И они сразу почуствовали разницу. Бахмут только что пал, но "мясорубка" в тех  местах продолжалась (по словам "Зимы", продолжается она и сейчас). Они работали на флангах: два месяца справа от Бахмута — под Соледаром, а потом слева — в районе Курдюмовки. Там уже был совсем не "детский лагерь". По ним били дроны, кассеты. Из блиндажа было не высунуться. И работы для снайперов там хватало.

50 метров между жизнью и смертью
“Мы в основном ходили на задачу ночью с тепловизорами и в антидороновых накидках, скрывающих тепло твоего тела. До снайперских позиций нужно было идти километров 4-5. Двигались "по серости" — в короткий (меньше часа) период послезакатных или предрасветных сумерек, когда вражеских "птиц" в небе было значительно меньше. Им в это время переставляли "глаза" с дневного на ночное видение или наоборот. Мы работали парами. Первый номер — стрелок, второй — корректировщик и наблюдатель. Напарник может прикрыть от "птицы" автоматным огнём, оказать помощь, если тебя ранят,”
— рассказывает "Зима".

18 марта 2024 года они вышли на очередную задачу. Работали в 370 метрах от позиций противника, неподалёку от их "аэродрома дронов". "Зима" в этот раз был вторым номером, а первым — его напарник позывной "Восток". На четвёртые сутки у них закончились еда и вода, стали садиться рации. Нужно было возвращаться.
Когда они под утро шли по лесополосе в серой зоне, их атаковал дрон — сбросил ВОГи (гранаты для автоматного подствольника).
В этом месте у них проходил постоянный полётный маршрут, и там даже в сумерки не было никаких "бездроновых окон". Осколками от ВОГа напарнику посекло ноги, и пока дрон летал на перезарядку, "Восток" нашёл какую-то щель и спрятался в ней. Укрытие было таким маленьким, что мне в нём уже было не поместиться. Я хотел оказать ему помощь. Напарник ответил: "Я сам. Ты только меня не пали. Иди за эвакуационной группой".
"Зима" шёл быстрым шагом. Рассвет застал его на открытой местности — в поле, и он увидел высоко в небе дрон. Тот начал снижаться. "Зима" стал стрелять по нему из автомата. Не попал. И тогда побежал, петляя. Но земля была глинистая и мягкая, как после дождя. Ноги разъехались и он упал. Подумал:

Всё, приплыли, сейчас скинет боеприпас.
Но ему повезло: дрон ничего не скинул. Благодаря этому он смог выиграть у смерти несколько десятков метров, которые в итоге спасли ему жизнь. "Зима" встал и побежал дальше.
Дрон сбросил перед ним два ВОГа — на опережение. Оба попали.
“Боли я не почувствовал, только дискомфорт в ногах. И просто чудо, что впереди, метрах в 50, я увидел подбитый российский "Урал". Уже хромая, смог проковылять эти 50 метров и залез под него.”
Так "Зиме" повезло снова. И этих счастливых везений на пути к выживанию у него будет на удивление много. Слово "повезло" во время своего рассказа он произнёс раз пятнадцать.

Убей, если сможешь
"Зима"  забрался под заднюю часть грузовика. "Птица" всё видела. И слетав на очередную перезарядку, приступила к добиванию раненого под машиной.
Дрон сбросил два ВОГа с таким расчётом, чтобы они поразили пространство под задней частью "Урала". "Зима" был зажат на маленьком пятачке: не мог переползти поглубже под днище машины — мешала задняя ось, которой "Урал" сидел на земле.
Первый ВОГ разорвался совсем близко, но осколки мне не причинили вреда. После второго сброса почувствовал резкую боль в ноге. Дрон опять улетел  на перезарядку, а я вылез из-под машины и переполз под её среднюю часть. Дрон прилетал и сбрасывал ВОГи ещё три раза — по всему периметру машины. Но это был 8-колёсный "Урал". И теперь меня от осколков слева и справа защищали диски четырёх колёс — да ещё колеса спереди вместе с уткнувшейся в землю передней осью. Когда я слышал, что дрон опять подлетает, старался не лежать на земле, а, опираясь на всякие железяки, вжаться в днище машины.
После того как БПЛА закончил обрабатывать "Урал" ВОГами, машину сверху ещё атаковал fpv (дрон-камикадзе). Именно они сейчас в основном уничтожают бронетехнику. Но "Зиме" вновь повезло. "Родная техника выручила", — говорит он. "Урал" выдержал удар.

7 дней под машиной
Сбросы прекратились, дрон улетел, и только теперь "Зима" смог оказать себе медицинскую помощь.
“У меня не осталось ни еды, ни воды, но я взял с собой  очень хорошую аптечку. В ней было 8 штук обезбола, много кровоостанавливающих бинтов, несколько жгутов и турникетов. Осмотрев себя, я увидел очень большую дыру — чуть ли не во всю икру на левой ноге и поменьше с внешней стороны голени на правой (сейчас мне на оба эти места будут делать пересадку кожи). Поставил турникеты, накинул жгуты. Обычно при виде крови мне становится плохо. А там, под машиной я был весь в  крови, но организм собрался, и я ничего такого не почувствовал. Я сжимал турникетами ноги на 20-30 минут, потом ослаблял. Кровотечение прекратилось. Мне повезло, что осколки не попали в артерии — большой кропопотери у меня не было. И потом я уже без жгутов и турникетов просто менял бинты.”
"Зима" пролежал под "Уралом" 7 дней!

Он ждал тумана или дождя, когда  в небе не будет БПЛА и он сможет двигаться дальше. Потому что над подбитой машиной пролегал их маршрут. Скорее всего, операторы решили, что с русским покончено. Но, возвращаясь со своих рейдов на перезарядку и смену аккумуляторов, они всё равно на всякий случай  зависали над "Уралом" — "контролили" его. В первые дни висели минут по пять, потом сократили время до полуминуты.
А "Зиме" снова повезло: под днищем грузовика, как раз под его средней частью, куда он переполз, была лужа. И он все эти 7 дней из неё пил. Когда в первый раз зачерпнул воду шлемом, наткнулся на результат очередного везения. Вода уходила из шлема через пробоину, в ней торчал осколок — последствие одного из 8 сбросов, которыми "птица" обрабатывала "Урал". Осколок совсем чуть-чуть не достал до его черепа.
Несмотря на все эти счастливые случаи, ситуация для "Зимы" с каждым днём ухудшалась. По ночам было холодно, у него сильно мёрзли ноги и пальцы рук, потом они стали болеть и чернеть …
Наконец, на седьмые сутки ближе к вечеру пошёл дождь.
“Я выполз из-под "Урала". Начал, сидя, надевать экипировку и понял, что не смогу в ней двигаться дальше. Тогда всё с себя снял, опираясь о борт машины, поднялся. Сделал два шага и упал.  Стало ясно: ноги меня "покинули", идти я не мог. И тогда пополз. Живи, пока идёт дождь”.

"Зима" полз под дождём по размытой грунтовой дороге на руках и коленях (когда увидел потом себя в госпитале, колени были всех цветов радуги — теперь им тоже требуется пересадка кожи).
Проползал метров пять, и силы его оставляли. Лежал, отдыхал, и делал рывок на следующие пять метров. Да ещё ползти приходилось почти по минному полю.
Там везде были натыканы мины — противотанковые и противопехотные. Первые были хорошо заметны, а вторые не очень — были присыпаны землей или лежали в траве. Да ещё было разбросано много "лампочек" (кассетных натовских мин), которые имеют эффект мины-"лепестка" — взрываются, если их задеть. Приходилось обползать все эти препятствия. Начались сумерки, и мины становились уже плохо видны.
За полтора часа или больше  "Зима" прополз метров 500 — до очередной лесополосы, вдоль которой шла другая дорога. На ней было много нашей подбитой техники. И тут дождь стал заканчиваться. "Зима" уже в полной темноте успел залезть под первую попавшуюся на этой дороге машину — на этот раз под уазик-"буханку". И вскоре дождь совсем прекратился. "Зиме" в очередной раз повезло.

Призраки не дали умереть
Под "буханкой" он пролежал ещё около недели. Дроны хоть больше и не зависали над ним, но постоянно пролетали мимо. "Зима" их слышал. Их жужжание раздавалось через определённые интервалы.
"Птицы" летали как на дежурство по одному и тому же маршруту. Они контролили  лесополосу. Сначала шёл БПЛА-наблюдатель, минуты через три за ним — "фэпевишка". После этого наступала короткая пятиминутная пауза, когда их не было слышно в небе.
Луж поблизости не было. У "Зимы" наступало обезвоживание организма. Он начал пить собственную мочу. Говорит: было противно, а что делать?
“Без воды я почти умирал. И уже почти смирился с тем, что так и останусь под этой "буханкой". Поддерживала мысль, что я должен выжить ради родителей, у которых я единственный ребёнок. Ради старенькой бабушки. Думал: что будет с ними, если меня не станет? Я плакал, молился Богу. У меня начались галлюцинации. Чудилось, что рядом со мной под "буханкой" незнакомые девочка и два мальчика, и они помогают мне искать воду. Что я в пустыне, а в ней есть какой-то подземный ход, лестница уходит вниз, на её ступеньках сидят люди и молятся, а в конце лестницы — источник воды, и я её набираю. Чудилось, что ко мне подходят мужчина и женщина в форме и говорят: "Вы должны пройти это испытание, если хотите попасть в наше элитное подразделение". Привозят в  ангар, и там мне надо проползти по каким-то железкам…”
Проходя в своих видениях это испытание, "Зима" очнулся. И увидел себя на дороге, куда выполз в бессознательном состоянии. Он не знал, сколько так пролежал на открытом пространстве на виду у пролетающих дронов. Но ему в очередной раз повезло. Он быстро заполз обратно под "буханку". И вскоре его осенило:
“Я подумал, что в двигатель "буханки" в какие-нибудь бачки должна заливаться вода. "По серости"  в сумерках хоть и  с трудом, но смог забраться в салон, начал искать и обнаружил 15-литровую канистру с надписью "Тосол". Открыл крышку — запах был жёсткий. Сделал глоток — привкус неприятный, но пить было можно. За ночь осушил всю эту канистру. В животе бурлило.  Но на следующий день со мной всё было нормально.”

Вероятно, в канистре из-под тосола действительно была вода. Иначе бы Алексею не поздоровилось: тосол имеет в своем составе сильный яд этиленгликоль, летальная доза которого — 100-300 миллилитров, и даже если смерть не наступит, произойдёт сильное поражение почек — человеку потребуется пожизненный гемодиализ.
Впрочем, возможны и другие объяснения... В любом случае "Зиме" опять повезло.
“Когда я выпил воду из канистры, у меня появились силы. И я понял: сейчас или никогда. Мои ноги всё больше чернели. Решил: если ждать следующего дождя, гангрена пойдет выше: пока есть силы, надо ползти.”
Прямо через дорогу от "буханки" начиналась лесополоса. Лес давал шансы — там человек менее заметен, чем на дороге, а ветки деревьев теоретически могли защитить от сброшенного ВОГа или дрона-камикадзе. "Зима" дождался, когда пролетят очередные БПЛА и у него будет пять минут до пролёта следующих. Этих пяти минут хватило, чтобы переползти дорогу.
Было примерно три часа дня. Дальше "Зима" пополз по лесополосе.

Выйти к своим — ещё не значит выжить
На этом маршруте было все то же самое, что и на грунтовке, по которой "Зима" полз от "Урала" до "буханки".  Он так же отдыхал через каждые пять метров, так же натыкался на мины и кассетные "лампочки". Но ещё натыкался на трупы. В этой лесополосе лежало много наших "двухсотых" ребят.
“С 18 по 22 марта — за те четыре дня, что мы с "Востоком" работали вблизи украинских позиций, было два неудачных штурма. Мы их слышали. Эта лесополоса имела дурную славу, считалось, что враг даёт в неё войти, но не дает выйти.”
Когда в небе раздавалось жужжание и к нему приближался очередной дрон, "Зима" притворялся мёртвым. На его счастье, дроны летали без тепловизоров и не могли отличить живого от мертвецов.
Примерно через 200 метров лесополоса свернула направо. "Зима" знал, что метров через 800 должен выползти к своим.  Этот в общей сложности километр он полз пять часов.
“Наконец я увидел блиндажики. Закричал: "Я трёхсотый, неходячий!". Из одного блиндажа вышел военный, быстро затащил меня к себе. Я попросил его по рации связаться с моим подразделением, сказать, чтобы прислали эвакуационную группу. Потом пришли ещё двое бойцов и перетащили меня в  другой, менее заметный блиндаж  метрах в 50. Хотя он уже был с пробоинами — внутри частично засыпан землей. Скорее всего, по нему отработала "Баба-яга". У украинцев система такая: днём наблюдательные дроны срисовывают блиндажи, а ночами по этим координатам их бомбит "Баба-яга".”
"Зиму" занесли в блиндаж и оставили там одного. Это было ещё далеко не спасение. Он выполз на промежуточные позиции, где отсутствовал постоянный состав.  Бойцы через них ходили "транзитом" — могли ненадолго задержаться, укрыться, следуя на боевую задачу или возвращаясь с неё.

“Утром, когда я услышал голоса и шаги рядом с моим блиндажом,  стал кричать: "Я трёхсотый, неходячий. У кого есть вода?". Все отвечали мне: "Нету". Только кто-то один закинул литровую бутылку, в которой вода была только на донышке. Я пил по глоточку и растянул эту воду на двое суток.”
Именно столько "Зима" ждал группу эвакуации. Казалось бы, почему его не могли вынести бойцы, возвращавшиеся с боевых заданий? Для современной дроновой войны это глупый вопрос. Раненый — серьёзная тяжесть. Для его транспортировки нужны носилки и как минимум четверо человек. И это отличная цель для дронов, которые летают над такими промежуточными позициями постоянно.
На третье утро перед рассветом, заслышав шаги, "Зима" опять закричал, попросил воды. В ответ спросили, какой у него позывной. Услышав "Зима", сказали:

А мы за тобой.
Но пришедшая эвакуационная группа состояла лишь из двух человек. Из разговора по рации в подразделении "Зимы" почему-то не поняли, что он неходячий. Парни ушли, пообещав вернуться вечером уже вчетвером.
Ожидание было мучительным. "Зима" копал землю, которой была засыпана часть блиндажа. Искал воду. Нашёл две 5-литровые канистры. В одной была солярка, в другой бензин, наверное, предназначавшийся для генератора. В голове у него настолько уже помутилось, что им овладели бредовые мысли. Он открыл крышки канистр — надеялся, что химия из них испарится, а вода останется. Сидел ждал. Химия не испарилась.
Вечером, в сумерках, за ним, как и обещали, пришли четверо сослуживцев. Положили на носилки, понесли. Полная темнота застала их на тропинке, идущей вдоль лесополосы.
“Меня и километра не пронесли, как раздался звук приближающегося дрона. И сразу же по нам начал работать миномёт. Парни — все четверо — убежали прятаться в лесополосу. А меня оставили на носилках на  тропинке — на открытом месте. Я лежу, а по мне бьёт миномёт — мины рвутся метрах в 50. Потом дрон улетел, видно, у него стал садиться аккумулятор. И обстрел сразу же прекратился.”
"Зиме" повезло снова.
Парни вышли из леса и понесли его дальше.
Тем временем приближалось опасное время ночных вылетов "Бабы-яги". Эвакуационная группа решила его где-нибудь пересидеть. Нашли большой блиндаж. Положили туда раненого и стали думать, что делать самим — остаться с ним или уйти. Решили остаться.
Где-то через час услышали "Бабу-ягу". И вскоре поблизости от нас раздались два взрыва. Но ни один снаряд по нашему блиндажу не попал!
По утренней серости двинулись дальше — прошли ещё метров 800. С наступлением рассвета группе эвакуации по рации поступила команда быстрее возращаться без раненого, а его оставить в ближайшем блиндаже. Сказали, что за ним вечером придёт новая группа.
Пока искали подходящее укрытие, случилось очередное везение: один из парней нашёл на дороге целую полторашку воды и отдал её "Зиме". Эвакуационная группа ушла. Он опять остался один.
Вечером за ним никто не пришёл. И на следующий день тоже. Только утром на второй день "Зима" услышал, что его кто-то зовёт.
“Пришедший боец, чтобы не терять времени, взвалил меня себе на плечи и в одиночку потащил. Метров через 200 вышел на идущую навстречу остальную эвакуационную группу с носилками. Вчетвером меня пронесли ещё с полкилометра. И мы оказались на "нуле" — в точке, откуда я с напарником 18 марта уходил на задание. Там уже была асфальтированная дорога, и "птиц" летало гораздо меньше,”
— вспоминает "Зима".

Такова реальность современной войны. Из-за засилья в небе дронов транспортировка раненого примерно на два километра длилась четверо суток и потребовала двух эвакуационных групп!
Когда "Зиму" вынесли на "ноль", было 7 апреля — 17-й день после его ранения.
Родители думали, что сын в Абхазии
Приехала "буханка", в неё загрузили раненых и убитых. "Зиму" положили прямо на  двоих "двухсотых". Так и доехал до госпиталя.
Там его на кушетке раздели, осмотрели. Он глядел на своё голое тело и сам себя не узнавал.
“Я же долго занимался спортом, у меня всегда были сильные, накачанные ноги, а тут вместо них я увидел какие-то узкие палочки. Стопы, как и пальцы на руках, были ссохшиеся, почерневшие. Хирург сразу настроил: "Скорее всего, тебе их отрежут". Так и получилось.”
В этом госпитале "Зима" впервые за 17 суток поел — выпил чай с двумя булочками. И там же узнал, что 22 марта его напарник "Восток" ещё выходил на связь, называл свои координаты, но то ли его не смогли забрать, то ли даже и не пытались. Через две недели командир подал на них двоих сведения как на без вести пропавших.
Вечером 7 апреля "Зиму" вертолётом доставили в Ростов-на-Дону. А уже утром сделали первую операцию — ампутировали отмороженные пальцы. К счастью, не все. Удалось сохранить большие пальцы, а на левой руке еще и мизинец. От остальных осталось лишь по одной фаланге.
В Ростове "Зима" пробыл неделю. Врачи ещё пытались спасти его ноги — делали компрессы. Спал он в обнимку с полуторалитровой бутылкой воды (и вообще с тех пор никогда не расстаётся с водой — всегда носит с собой бутылку).
Из Ростова позвонил родителям. Они не знали, что сын на СВО! За полтора года боевых действий "Зима" часто им звонил, но ни разу не признался, что находится на войне. Говорил, что так и служит в Абхазии.
В госпитале девушка-волонтёр предложила мне позвонить им со своего телефона, набрала номер — я-то своими пальцами тогда не мог в экран тыкать. Сказал родителям, что всё у меня хорошо. Но они по моему голосу поняли, что нехорошо. Перезвонили снова девушке по её номеру, и она рассказала им правду. Мама сразу приехала. Только не в Ростов, а уже в Петербург, куда меня доставили самолётом, чтобы сделать другие, более серьёзные операции. Сначала отрезали по полстопы на обеих ногах, а потом и целиком стопы. Неделя после второй операции была просто адская. Обезболиващие — нефопам и морфин — не помогали, действовал только промедол, да и то полчаса, а потом опять жестокая, невыносимая боль. Хорошо, что в этот момент приехала мама: она сидела рядом со мной в палате и плакала, а я плакал вместе с ней…

Счастье ходить!
"Зима" пробыл 7 месяцев сначала в госпитале, а потом в гражданской больнице, к которой пристроили новое реабилитационное отделение для военных. Осваивал протезы. Ноги у него ампутированы  выше стопы — примерно там, где кончаются икроножные мышцы. Протезы огибают колени, и вся нагрузка идёт на них.
Каждый привыкает к протезам по-разному. "Зима", как и все, учился ходить, держась за параллельные брусья. Ходьба давалась ему тяжело. Постепенно он увеличивал нагрузку. Сперва расхаживался, опираясь на брусья, 10 минут, потом 15, 20, 30. Дальше тренировался с помощью специальных ходунков на колесиках.

“А потом я сам предложил врачам попробовать ходить без ходунков. И даже без костылей или трости. Почувствовал вдруг, что смогу. Шёл с трудом и всегда с болью. Но — удивительное дело! — раз в неделю примерно на час боль вдруг пропадала, и я ходил просто в своё удовольствие. Это было настоящее чудо: Всевышний будто давал мне этот час, чтобы я почувствовал, к чему надо стремиться и какое это счастье — ходить!”
"Зиму" выписали из госпиталя в октябре 2024-го. Он, как и его прадед, для которого Великая Отечественная война закончилась в Латвии, вернулся домой на костылях.

Пробыл с родителями и бабушкой два месяца. А потом убыл на новое место службы. Когда ещё лежал в госпитале, туда пришли какие-то военные, предлагали раненым бойцам пройти в соседнем корпусе обучение на сотрудников военкоматов. И "Зима" подумал, почему бы и нет. Теперь он служит в одном из районных военкоматов. Он старается каждый день проходить не менее 5 километров.
Мы встретились с "Зимой" спустя неделю, после того как он окончательно отказался от костыля. На мой взгляд, ходит отлично — нет никакой хромоты! Хотя сам признаётся, что ноги начинают быстро уставать, если просто стоять без движения,  — так что есть ещё над чем работать.

Высшая награда
7 апреля — год, как "Зима" выбрался к своим. Его выживание длилось лишь на сутки меньше, чем у Героя Советского Союза знаменитого Алексея Маресьева. И ноги у них ампутированы примерно в одних и тех же местах. Но "Зима" за свой подвиг даже не был представлен к награде. Он объясняет:
С командиром части не повезло. Скуп на медали. Мне мой ротный скинул голосовое сообщение — запись, на которой он говорит командиру части: "У меня пацан 17 суток прополз" — а тот ему отвечает: "Ну и что".
"Зима" награждён медалью Жукова, но за выполнение другой задачи. Ему ведь доводилось даже ходить на штурмы. В их части в качестве штурмовиков в основном используют бывших заключённых. Но периодически, когда людей не хватает, в штурмовые группы направляют снайперов, артиллеристов, миномётчиков, медиков. Своё первое ранение "Зима" именно там, на штурме, и получил.
“Нас ночью посадили даже не в технику, а на технику. Но мы на ней не доехали до линии соприкосновения. На нас скинула снаряд "Баба-яга". Мне повезло — меня не сильно задело. Несколько мелких осколков попали в ноги. И я сам прошёл километра четыре до полевого медпункта.”
Это была своеобразная репетиция перед эпопеей 17-дневного выживания. Хотя, если вдуматься, репетиций у "Зимы" было много. Столько ему всего пригодилось — и закалка сибирская, сельская, и спорт, и одиночные походы с ночёвками в горы. Он говорит:

“Я себя не считаю героем. Это просто мой выбор, мой путь. Я считаю, меня спас Господь: столько в этих 17 сутках было чудес. Каждое из них — круче любой награды.”

                *

Стенка на стенку. Огонь в упор. Гора трупов. Четверо бойцов дали бой почти сотне нациков. Интервью Алексея Шабанского корр.АиФ:
Бойцы БАРС-19.
Летом 2022 года никто в России не знал, что таймер войны будет отсчитывать её дни так бесконечно долго: год, два, три... Не знал этого и Алексей Шабанский. У него была хорошая спокойная работа инженера-электронщика в Иркутском авиационном техникуме, плюс подработка, она же хобби, в автосервисе. И для Иркутска очень-очень высокая зарплата. Алексею в тот год исполнилось 33 года, самое время воспитывать детей, строить планы на будущее и, в конце концов, просто жить. Но три года назад, впрочем, как и сейчас, Алексей был абсолютно уверен, что, если в стране беда, никакой человек не вправе отставлять себя от войны.
«Решение уйти на СВО я принял сразу, как только узнал, что идет набор в добровольческие батальоны БАРС, — всё это Шабанский рассказывал спокойно, с верой в правоту и силу своих слов. — Перед отъездом, походил по Иркутску, попрощался с ним. Не рассчитывал, что вернусь, прекрасно понимая, что там происходит».
В первые месяцы СВО таких людей было много. Взрослые мужчины, отцы семейств, ветераны Афганской и Кавказских войн, офицеры, попавшие под сокращение после развала СССР — все, кто сердцем чувствовал, что Родина в опасности, записывались добровольцами и уходили на фронт.
 «Валидольные войска» поддали жару нацистам
Летом 22-го в спецоперации уже принимали участие первые добровольческие батальоны БАРС в рамках особого контракта с Минобороны РФ. Боевой армейский резерв страны (БАРС) начали создаваться в рамках военного ведомства ещё до СВО, но должного развития в мирное время они так не получили. И только с началом спецоперации формирования «БАРС» стали реальной боевой единицей. Именно сюда потянулись те, кто хотел служить Родине, но в силу возраста не мог на тот момент заключить контракт с ВС РФ.

Алексей рассказал, что всех добровольцев из Сибири, Дальнего Востока собрали в Новосибирске и самолетами доставили на юг России, поближе к зоне боевых действий.
 «Когда набралось на полноценный батальон, что-то около 400 человек, нам объявили, что теперь мы в составе БАРС-19. Выдали оружие, бронежилеты, прислали технику и после небольшого курса боевой подготовки машинами доставили в район Лисичанска, — вспоминает Алексей. — Тогда-то и взял себе позывной Лабус. Ребята думали, что я прибалт, а это я где-то в книжке вычитал необычное имя, и оно мне сразу запало».
Алексей рассказал, что, когда на полигоне выдавали бронежилеты многие оказались без бронеплит. У кого не хватало спереди, у кого сзади. «Мы их бронемайками в шутку прозвали. На "передке" уже нормальными обзавелись», — объяснил доброволец.
Боевым крещением БАРС-19 был штурм знаменитого Лисичанского НПЗ. Там впервые бойцам пришлось столкнуться с польскими наемниками.
«Вояки, скажу честно, так себе. Взять что-то с наскока, они мастаки, а если упираешься и не отступаешь, то весь их польский гонор сразу слетает», — объяснил Алексей и добавил, что после боев за Лисичанский завод с «барсами» стали считаться. До этого, из-за возрастного контингента, добровольцев называли «валидольными войсками», но увидев, как они воюют — армейские командиры мнение изменили и всё чаще стали привлекать для штурмовой и даже разведывательной работы.

Стенка на стенку, огонь в упор, гора трупов
Бой на прожаренной солнцем пустынной улице в Белогоровке, по словам Алексея, останется с ним навсегда. Такой плотности автоматного огня, взрывов гранат, криков ужаса и десятков человеческих тел, бездвижно лежащих, ползущих и разбегающихся из-под огня, он не видел больше никогда.

В тот день группа из четырех наших бойцов, среди которых был Лабус, нос к носу столкнулась почти с сотней боевиков ВСУ. Но тогда разведчики этого не знали, а просто дали бой.
«Нам приказали выяснить ситуацию в Белогоровке, — рассказывает Алексей. — Мы выворачиваем из-за угла, а нацики прут на нас. Нас четверо, их целая толпа, точно не скажу, но очень много».
Позже, получив разведданные, командование пришло к выводу, что наша передовая группа могла столкнуться с выходящим из Белогоровки подразделением ВСУ. Количество трупов боевиков, так и оставшихся лежать на перекрестке и вдоль улицы, позволяло предположить, что это была рота или несколько взводов.
«Они шли на полном расслабоне. Что-то тащили на себе. Стволы вниз, как туристы, это и спасло. У нас автоматы были наготове, и в четыре ствола мы начали лупить по ним в упор. Дистанция 20-30 метров. Промахнуться было невозможно. Били прямо в эту толпу. Стрельба, крики, кто-то падает, кто-то ползет, бежит. Выпустили по полному магазину. У нас одного ранило. Решили откатиться, понимая, что с такой толпой не справиться — раздавят. Сейчас они чуть-чуть оклемаются и примутся за нас».

Они атакуют, а мы ржем
Так и получилось, едва разведчики успели закрепиться в здании, как начался штурм. Дом был кирпичный, стоял на углу, подобраться к нему незаметно было невозможно. Боевики вначале полезли напролом, думали захватить с ходу, но встретили такой кинжальный огонь, что тут же залегли.
«Мы жестко закусились. Били очередями, бросали гранаты. Только у меня на начало боя было 11 набитых магазинов, плюс рожок в автомате, патроны в пачках и восемь гранат. У парней плюс-минус также, — вспоминает перипетии боя доброволец. — Нацики думали, что нас много. Кстати, армейцам, захватившим позже пленных из этой группы, сами "всушники" рассказали, что просто офигели, когда во время штурма из дома летели гранаты, лупили очередями и нёсся жуткий ржачь. Это Олег "Спартанец" анекдоты рассказывал, а мы ржали и стреляли. Конечно, это был нервяк, но с той стороны, думаю, точно охреневали от непоняток».
Автоматы забирали у мертвых нациков
— Долго отбивались? — поинтересовался я.
— На круг часа четыре. Нацики после первых атак тоже перестали лезть нахрапом. Передали координаты минометчикам и те стали нас утюжит. Обстреляют, атакуют. Мы отобьемся, они опять минами шарашат. Когда чуть поутихло, прикинули, что патронов мало, если ещё штурм, то не отобьемся. И со «Спартанцем» мы поползли через дорогу. Боевики отошли, а трупы своих оставили. У них БК решили и пополнить.
Алексей рассказал, что сняли с мертвых боевиков несколько автоматов, забрали патроны, гранаты, и назад в дом. Уже в укрытии Лабус разобрался, что прихватил у убитого нацика АКМ калибра 7,62.
«Я захватил разгрузку с магазинами. Часть была с патронами, а пули у всех были надпилены крест-накрест, чтобы при попадании раскрывались цветком и делали дырки размером с кулак», — пояснил Алексей.
Но больше отстреливаться не пришлось. Боевики начали обрабатывать дом из минометов. По рассказам добровольца, они понимали, что наши где-то рядом, но вытащить раненого под плотным огнем не смогут. Тогда решили, что один будет с раненым, ему оставят по максимуму патронов и гранат, а двое пойдут за помощью. Побежали Лабус со Спартанцем.
«По нам сразу же открыли огонь, — рассказывает Алексей, — Мины падали рядом, но останавливаться было нельзя. Мы бежали, а они взрывались, подталкивая нас в спину».
Алексей считает, увидев, как они со Спартанцем убегают, нацисты решили не продолжать штурм, подумав, что дом уже пустой. Бойцы добрались до российских позиций, всё объяснили и разведчиков, оставшихся в доме, забрали на квадроциклах.

Мертвых выносили на руках
Думал поговорить с Алексеем не больше часа, а разговор затянулся на целых три, и ещё было о чем говорить. Хотя я больше слушал, а он рассказывал. Чувствовалось, что ему хочется выговориться. Доброволец рассказывал, как попадал под обстрелы, как выстрелом из гранатомета взорвал склад с натовскими боеприпасами, как был дважды ранен во время эвакуации убитого товарища.
«Мы своих никогда не оставляли. Выносили обязательно. А этот парень умер у меня на руках. Осколок попал в пах, перебил артерию, и я не смог остановить кровь. Он вытек меньше, чем за минуту. Умирая, он сказал: "Я хочу домой". Медики позже сказали, что в тех условиях остановить кровь было невозможно. Но этот парень мне снится до сих пор».
Алексей рассказал, что он, как самый молодой, постоянно сопровождал раненных с передка на ноль, где была точка эвакуации.
«Контуженные вообще путались в пространстве, могли пойти не туда. Раненые от потери крови часто теряли сознание, приходилось тащить. А ещё нацики обрабатывали тропинки минами и артой, — очень спокойно рассказывал доброволец. — В общем, туда с ранеными, назад с водой и БК. Как-то на спине тащил станковый гранатомет с треногой и "улитками" (прим. — короб с боеприпасами), вес под полтинник, думал сдохну под ним. С горки, в горку. Как вспомнишь о тех днях, думаешь, откуда силы были».

 «Это не к нам»
Прекрасно понимая, что всё совершенное Алексеем Шабанским, это настоящий подвиг и даже не один, я спросил: «Награжден?»
— Представлен. За первую командировку в 2022-м к ордену Мужества, за вторую в 2024-м к медали, но так и не получил. Наверное «наверху», считают, что не достоин, — ответил доброволец.
 — В смысле?
— Понимаешь, я сидел. Подрался в армии со старослужащим. Получил срок. Вышел по УДО. Но судимость с меня так и не сняли. В личном деле это везде проходит. А раз сидел — значит не достоин.
— Так ведь судимости снимают тем, кто воевал? Закон же такой есть.
— Может и есть, но мне не сняли. Обращался в «фонд», там сказали, что это не к ним, — Алексей раздраженно махнул рукой. Чувствовалось, что случайно зацепил за больное. — Ничего, разберусь. На войну добровольцем уходил — решал сам. И сейчас разберусь сам.
  Дальше мы шли с Алексеем по улице и молчали. О чём думал он — не знаю. А я думал, как так может быть, что участнику СВО, ветерану, раненому, защитнику, какой-то чиновник сказал: «Это не к нам». А к кому тогда?
Дмитрий Наводников, АиФ. 02.06.25