Рак на безрыбье

Рак на безрыбье

Назар Шохин

Если бы бог отвечал на все молитвы об избавлении родственника от рака, рак бы перестал быть для человечества проблемой,
над которой нужно работать.
Ричард Докинз

Вскрытие сейфа педиатра Бершина всех ошарашило: скончавшийся накануне Ефим Залманович давно знал о своей неизлечимой болезни, но скрывал это от родных, близких и коллег почти до самого последнего момента.

…Врач-онколог, сообщивший Бершину об обнаруженном недуге, был больше беспристрастен, чем кощунствен. Он предрек коллеге конец земного пути уже в ближайшее время. С каким диагнозом? С его величеством онкологией, или раком, проще говоря. Причем явно неоперабельным.

«В Ташкент надо ехать, Ефим Залманович, а еще лучше – в Москву», – посоветовал онколог, поправив очки и отведя в сторону взгляд, будто стесняясь своей беспомощности перед ситуацией.

«А зачем отправляться в столицы, – подумал про себя Бершин, – если и в здешней глухомани всё делают правильно – по учебникам, рецептам, протоколам?» Во время командировки в столицу он лежал в том же хваленом Ташкенте по случаю банального ушиба, и, простите за грубость, ни один тамошний эскулап не удосужился сделать ему снимок.

Уж во многом ином из области медицины педиатр разбирался и мог обстоятельно побеседовать, а может, даже и поспорить с онкологом. Да, ген активировался, и Бершин об этом, к ужасу, узнал только сейчас, когда ведать об этом было уже поздно. Это, как выяснилось, рак легких, боли при котором, как известно, на поздней стадии ничем, кроме опия, приглушить невозможно. Благо, достать наркотики сейчас, после развала Союза, – не такая уж и проблема.

Он, Бершин, вроде не злостный курильщик. Да, баловался иногда сигаретами, как и многие, в школьные и студенческие годы, но тем не менее самая страшная болезнь, сопутствующая, как правило, курению, что называется, «нашла своего героя» только сейчас. Прошло много лет; после такого срока легкие обычно очищаются, но ему, видать, не повезло – это, как говорится, лотерея, с той лишь разницей, что в выигрыше оказываются те, кому не повезет.

Должно быть, толчком к развитию болезни послужили недавние переживания Бершиных.

Нервы разыгрались сразу же после выведенной известкой на воротах бершинского дома звезды Давида. Такого безобразия прежде никогда не случалось и в принципе не могло быть. А сегодня – и это больно наблюдать – благодарные родители его вчерашних пациентов разом ожесточились и стали делить окружающих по национальному признаку.
 
«Время такое, – пришел к выводу Бершин, – что каждый пятый сегодня сошёл с ума, ввергая в неизлечимый недуг четверых других, чтобы они обогнали первого на годы вперед…» А длиннющая городская толкучка, снование челноков закрыли все пути в цивилизацию. Все несутся куда-то как угорелые, но, к сожалению, к худшему, и каждый с непроглядным мраком в душе. И будь Бершин проклят, если это мираж.

Знаете, кто на первом месте по заболеваемости раком легких? Работники убойного цеха. По-видимому, это происходит не столько от миазмов, сколько от работы, результатом которой являются бесконечные смерти.
Всех людей однако рак убить не в состоянии, «рака всего» как эпидемии быть не может; онкология, похоже, лишь спасает людей от самих себя.

Самое страшное – растеряться и впасть в отчаяние. «Известие о раке легких, как и течение болезни, – убеждал себя Ефим Залманович, – не должны парализовать волю, лишить всякого желания предпринимать что-либо. Надо использовать всю силу характера, для того чтобы твоего беспомощного состояния никто не заметил. Заболел раком – не встань раком. И пошли на хер все невзгоды».

Раввин, единственный, с которым Бершин сразу поделился известием о своей болезни, посоветовал ему помолиться об исцелении у Стены плача, приведя в пример местного прихожанина, у которого после посещения Израиля исчез рак кожи. Да, можно, конечно, перебраться в Нью-Йорк, Вену, Иерусалим, посчитал Ефим Залманович после беседы в синагоге, чтобы там и завершить счет своим дням, – но вполне себе приличное и ухоженное иудейское кладбище с могилами отца и матери, есть и тут.

…Раковый корпус, куда привезли уже почти не встававшего с постели Бершина, пленял царской архитектурой, зеленел высоченными карагачами, белел окнами, создавая впечатление вполне цивилизованной больницы.

Работы в здешней онкобольнице столько, что даже для опытного врача есть риск спиться. И пусть себе спиваются, закусывая огурцами или мочеными яблоками.

«А может быть, – размышлял Бершин уже на больничной койке, – онкология – это болезнь одиночества? Особенно, когда практически вся твоя паства перебралась в земли обетованные. В этом случае, наверное, человек, не в силах вынести своего сиротства, начинает чахнуть и таять. А доктора-лекари, лекари-“калекари” просто называют это раком».

«Кстати, – решил Ефим Залманович, – надо не забыть посоветовать облздраву охватить психологами местного пединститута всю область, разместить кабинеты психологической помощи там, где высок риск онкологии, равно как и здесь, в раковом корпусе».

…Как хочется вырваться из этой больницы домой! Там супруга, белая лебедь Ефима Бершина, любимый диван, любимый плед, полки с оставшимися еще от деда книгами, чайник со свистком, который так любят внуки.

Впрочем, так, собственно, и вышло: вскоре Бершин был, так сказать, эвакуирован из больницы домой, ибо никто из доброжелателей вокруг больше не ждал чуда, наслаждаясь считанными днями общения с Ефимом Залмановичем.

Уже дома Бершин мысленно представлял, как встретят его смерть те, кто ее фактически ускорил. Эти хищные щуки наверняка станут говорить: «А мы учились вместе, он окончил институт с красным дипломом, но так и не поднялся выше заведующего отделением»; «Какой ужасный конец, а ведь все могло быть иначе, будь он повнимательней»; «Какая терпеливая супруга у него, другая бы давно бросила и ушла»; «Сгорел в считанные месяцы, а какой активный был, особенно на партсобраниях»; «Как он подзалетел, бедный, ведь весьма сносно лечил, а его тем временем подстерегла собственная болезнь».
«Давайте, давайте, щуки, работайте плавниками, “ду-раки” вы наши!» – посмеивался про себя над потугами своих недоброжелателей Бершин.

…Собравшись с силами, доктор поднялся с дивана и посмотрел на себя в зеркало. Исхудал, поседел, посерел лицом. Похоже, всё внутри окончательно сгнило, но только не сердце и душа; они – дай Бог каждому. Эдакий небесталанный педиатр и с таким драматическим недугом!
 
Белая лебедь, рак и щуки безуспешно тянули его в разные стороны.

По сути, рак – это все же вполне банально, «фигня по сравнению с мировой революцией»...

Бершин заставил себя улыбнуться в зеркало. Сейчас придет из кухни та, кого он встретит на том свете «с флагом и песней»; его, бершинскую, онкологическую ложь она простит и поймет.

Литературный престиж. -- 2025. -- №15. -- С.457-460.

Илл.: Ташкент. Тот самый "Раковый корпус". Ныне снесен.