На Грани Гл. 1

   Гришаня очнулся и по привычке хотел зевнуть, но челюсти не шевельнулись, как ни ста-рался. Правое плечо упиралось в стену, где должен висеть толстый красный ковер с белыми лебедями на голубом озере. Ковра Гришаня не почувствовал не столько плечом, сколько отсутствием привычного запаха. Вместо этого пахло лаком и свежей сосновой стружкой. Левое плечо тоже уперлось во что-то твердое, хотя там должно быть мягкое плечо жены Люськи.

;  Доской отгородилась, что ли,; подумал Гришаня. ; Вот дура, могла бы и на диване лечь или меня туда спихнуть, коль я слегка выпил. Так ведь не где-то выпивал, а чинно-благородно на тещином юбилее, будь она неладна эта Анна Петровна, грымза старая. А может теща обиделась, что я Митяю врезал, сыночку её ненаглядному? Так он сам на мой кулак нарвался. Мы с Тарзаном сцепились, а он, дурик, разнимать полез. Мы же не за просто так драчку устроили, а для соблюдения традиции. А то что ж: гулянка была, а ни одной гармошки не порвали  и ни одну морду не расквасили. Непорядок. Традиции блюсти надо.
 
   Гришаня попытался пошевелиться и понял, что лежит не на мягкой перине, а на досках.
 
;  С боков доски, снизу доски – это как так? – тупо поплыло в голове. ; Может меня по злобе заживо похоронили пока пьяный был? Да быть того не может, теща за меня всегда горой против всех, хоть и всю плешь проест потом. Не иначе как на верстак меня в мастерской уложили. Вот и под головой не подушка, а наволочка со стружкой, потому и пахнет так. А доски по бокам, так это Митяй по доброте душевной прибил, чтобы я, значит, не свалился. А может все-таки замуровали демоны, может я в гробу глубоко под землей?

   Гришаня попытался открыть глаза и не смог, не чувствовал их. Попробовал поднять руку, чтобы пощупать над собой, рука даже не шевельнулась. Стало жутко до обморока: а вдруг…? Говорят, что от страха человека прошибает пот, но Гришаня остался сухим, как кирпич на солнце. Он вполне чувствовал, что у него есть руки-ноги и прочее, но были они чужими, как вроде совсем не его. Сердце тоже должно от страха бешено колотиться, но оно как умерло, хотя и не совсем: нет-нет, да и стукнет, слабенько так, редко, но все же дает о себе знать. Так себя Гришаня чувствовал, когда ему в городе удаляли грыжу: сделали в спину болючий укол и через несколько минут нижняя часть тела онемела напрочь. А тут весь, как после того укола.
 
;  Видать, я вчера под машину крепко попал, вот и лежу теперь на верстаке весь переломанный. Не на перину же класть с переломанными костями – это я и без врачей знаю. А Митяй молодец, позаботился,; подумал Гришаня, улыбнулся и забылся ненадолго.

   И невдомек ему было, что лежит сейчас в гробу, в новом черном костюме при строгом галстуке, а на ногах дорогие черные туфли сияют лаком. А у ног стоит ближайшая родня.

;  Знатный гроб ты ему, Митя, сладил,; сказал отец Иван Кузьмич, и по морщинистой щеке скатилась горючая слеза. ; Цвет приятный, под орех, и блестит лаком. И все-то досочки одна к одной прилажены без щелочки, дуть не будет. Все отшлифовано, внутри белым шелком оббито. А по кромке золотая лента. И Гришаня мой в черном костюме, на белом фоне, как на портрете в рамке в полный рост. И улыбается. Хоть и не совсем весело, но все же….

;  Тю на тебя,; толкнула свата локтем в бок Анна Петровна,; ты где таких покойников ви-дал, чтобы, значит, улыбались.
;  Я много видел покойников, давно живу,; заупрямился Иван Кузьмич,; все скучные ле-жали, а наш наособицу, потому что ; наш. Да ты, Анна, очки одень и приглядись, Гришаня даже лицом посвежел.

;  Так ведь третий день не пьет, вот и посвежел,; вставил Митяй, ; я, бывает, неделями свежий хожу.

   Рядом охнула Люська и застыла, как окаменела. Анна Петровна одела очки, пригляделась, после тихого «ох» стала мелко крестится и шевелить губами, вроде, как молитву читает. Наконец сказала:

; Это нам Гришаня знак подает, что встретили его хорошо и он вполне устроен.
; Понятно, что там хорошо,; авторитетно заявил Иван Кузьмич,; было бы там плохо, кто-нибудь да вернулся, рассказал, что да как. А так пока никто.

; А может Гришаня не совсем помер,; засомневалась Анна Петровна. ; Фельдшер наш, Степан Карлович, говорил, когда вы с ним поминали Гришаню, что бывает этот, как его… во… ле-таргический сон. А еще бывает клиническая смерть ; это когда человек вроде как умер, а не умер. Вроде живой, а не совсем. И Гришаня вчера лежал, как настоящий покойник, а сегодня не совсем.

; Ну и бестолочь ты,; сказал Иван Кузьмич. ; Степан Карлович что сказал: у покойника зрачки расширены во весь глаз, как у нашего кота в темноте, вот и у Гришани такие были, сам видел. А еще покойник на внешние раздражители не реагирует. Люська так базлала над Гришаней, что на другом конце села стекла дрожали. Вот такой  был раздражитель, а Гришаня и ухом не повел, лежал бревно бревном.
 
; Так он  и при жизни на Люськин визг ноль внимания, фунт презрения,; задумчиво сказал Митяй, ; любил он эту дуру, хоть она и сестра мне. Люска, бывало, орет, а Гришаня только улыбается. Так что этот раздражитель не пойдет, тут что-то другое надо. Знать бы от чего помер, так ведь не узнаешь. В городе бы узнали, да как до него добраться, на реке ледоход, а другой дороги через тайгу нет.

; Я знаю,; очнулась Люська. ; Степан Карлович сказал, что если человек долго не пьет, а потом много выпьет, у него может случиться алкогольный шок. Даже со смертельным исходом. На юбилее я все подливала да подливала Гришане, мол, не позорь меня, пей как люди, коли маму уважаешь. А то еще хуже: люди скажут, что если не пьет, значит, хворый, а то и вовсе жадный, позору не оберешься.  Он все норовил рюмку мимо пропустить, чтобы, значит, не спьянеть. Да рази его свалишь, он вон какой здоровый, на гроб тесу чуть не кубометр пошел, и то ему тесно лежать. Соколик мой.

   Люська всхлипнула, потом подхватилась и, крича что-то несвязное, упала поперек гроба, вздрагивая  пышноватым телом. С минуту попричитала и затихла, только иногда вздрагивала. За эти дни в доме привыкли к ее припадкам и потому молчали.

;  Так вот оно что…, ; подумал Митяй, на мгновение задумался, в голове мелькнула безумная идея, хотя для Митяя вполне здравая и единственно верная, а вслух сказал: ;
   Вы идите, готовьтесь, а я посижу, Псалтырь Гришане почитаю, попрощаюсь, значит, по-людски. А Люська пусть остается.

;  Какой ты, все-таки, добрый, Митенька,; сказала Анна Петровна, и подняла руку, чтобы погладить сына по голове, но достала только до плеча.

   Все не спеша вышли.  Митяй извлек из внутреннего кармана черного пиджака плоскую зеленоватую бутылку с легким сколом на горлышке. В левой руке сам по себе, как у фокусника, появился раскладной стаканчик.  Митяй набулькал в него из бутылки до половины. Задумчиво посмотрел и со словами: «маловато будет», долил «с горкой». Теперь предстояло главное…. Митяй осторожно поднес стакан ко рту и самогон полился в луженую глотку. Когда проглотил последние капли, от крепкого напитка перехватило дыхание, глаза выпучились, как у рака. В таких случаях надо резко выдохнуть, чтобы не задохнуться, но Митяй сдержался…. чего не сделаешь ради друга…, слегка наклонился, губы свернулись трубочкой и в лицо покойника устремился ядреный запах крепчайшего пахучего самогона. Дул до тех пор, пока не закружилась голова. А когда воздух внутри кончился совсем, сделал последнее усилие и дохнул еще раз, да так, что чуть не потерял сознание. Лицо Гришани осталось неподвижным.

;  Стоп, не дурак ли я,; нараспев, будто читал Псалтырь, пропел  Митяй. ; Спиртовые пары ведь в желудке, а не в легких, так чего я напрягаюсь. Надо понемногу..

   Митяй набрал в рот самогона, рот приятно обожгло, покатал во рту жидкость и после глотка снова стал дуть на покойника. В мертвом лице как будто что-то изменилось, что-то дрогнуло, а в голове Митяя слегка помутилось то ли от усилий, то ли  от самогона.

;  Ага,; пропел Митяй,; верной дорогой идете, товарищи. Победа будет за нами.
За дверью в это время соседка баба Феня прислушивалась, что происходит в комнате покойника.

;  А ведь и вправду Псалтырь читает,; чуть слышно прошептала она и плотнее прижала ухо к двери. ; Да как задушевно читает-то, куда там Степаниде. Я-то грешным делом подумала, что Митяй решил напоследок с дружком своим выпить.
Баба Феня поманила сухонькой ладошкой Анну Петровну и показала, что надо послушать. Теперь слушали вдвоем.

  Анна Петровна послушала и прошептала:
; Хорошо читает Митенька, душевно. Только слова вроде как не из Псалтыря. Свои какие-то.

;  Ну, так что ж, что свои, зато слова от души идут, от сердца, а это главное, ; возразила баба Феня. ; Может Митенька свою какую молитву читает, особую. Так покойничку еще лучше. А голос-то, голос… Я в городу в храме была, так и там такого голоса не слыхала, а там батюшка ученый, не то что мы, лапотники.

   Пока они шептались, в бутылке осталось меньше половины. В голове Митяя изрядно помутилось, он сделал очередной глоток и подул так, что на лицо покойника полетел самогонный туман. Митяю показалось, что ноздри покойника слегка дрогнули, а лицо слегка скривилось в недовольной гримасе,  не так чтобы очень, но если присмотреться, то вполне заметно.

;  Ничего не показалось,; пропел счастливый Митяй. ; Давно известно: клин клином вышибают, и все есть яд, и все есть лекарство.
   И тут  в голову, как конь копытом, ударила гениальная мысль, до которой не один трезвый академик не догадался бы, а пьяный Митяй ; запросто.
Он поднялся со стула, его слегка качнуло, и вполне твердыми шагами двинулся к комоду, где лежали использованные одноразовые шприцы.
   Так уж многие устроены, что хранят ненужное, что может быть, когда-нибудь, для чего-то пригодится. Вот и пригодилось.
 
*******

   Гришаня вновь очнулся и почувствовал, что не лежит стиснутый со всех сторон, а свободно стоит. Он открыл глаза и с любопытством оглядел огромный мрачноватый зал. Стены из грубых огромных камней угадывались где-то далеко. Высоко над головой нависает мрачный каменный купол. Пол под ногами из ровных  каменных плит и подогнаны так плотно, что между ними не пробьется и травинка. Зал заполнен людьми и слышен обычный легкий гул при большом скоплении народа. Люди стоят отдельными группами, вроде как по интересам. Вот отдельная группа стариков и старушек шепчутся о чем-то. Рядом стоят молодые парни с тупыми взглядами и такие же тупые размалеванные девицы одетые, как попугаи, вены на руках у всех исколоты так, что живого места нет. Чуть дальше что-то разношерстное и отдельно люди в военной форме, все покалеченные и окровавленные.
  Вот совсем молоденький солдат прижимает правой рукой к груди оторванную левую руку, в глазах солдата обреченность. Другой солдат держит в руках оторванную по колено ногу, в глазах злость, даже – ярость. Полумертвые губы, Гришаня разобрал, шепчут: ; Ну, падлы, отлежусь в госпитале, куда я денусь, я вас, ушлепков, всех порву за своего брата. Зубами рвать буду.

   Гришаню передернуло, и он отвел глаза, но и там было не лучше: молодой солдат зажи-мал ладонью простреленный бок, в безумных глазах тоска и боль. Другой молоденький солдатик в изорванной окровавленной одежде окровавленными грязными ладонями запихивет в себя вываливающиеся кишки из разорванного живота, в глазах отчаяние и крик: ; Жить! Я хочу жить!
 
   Глаза Гришани растерянно забегали, и везде одно и то же: живые мертвые люди. Из растерянности его вывел вкрадчивый голос:

;  Добрый день, Григорий Иванович.

   Гришаня  вскинул глаза, перед ним стоял человек в черном, до пят, плаще. На боку висит длинный меч, на голове черный блестящий цилиндр по моде аристократов девятнадцатого века. Утонченное лицо незнакомца излучает вежливую полуулыбку, а черные бездонные глаза сверлят насквозь. Гришане стало жутковато, но он справился и вместо ответного приветствия буркнул:

; Куда уж добрее….

; Ах, да, простите мою бестактность, я бываю несколько рассеянным, возраст, знаете ли, позвольте представиться: Люцифер,; сказал аристократ и вполне благожелательно глянул в глаза Гришане.

   Бабушка Варя с детства наставляла Гришаню: ; «Не подавайся Дьяволу, он хитер и коварен, так оплетет сладкими речами, что и хрюкнуть не успеешь, как попадешь в его тенета». Слова запали в душу, и потому сейчас сказал:
;   Это я что же, на Том Свете, в Аду, а ты, стало быть, сейчас ввергнешь меня в геенну огненную.

;  Вовсе нет,; всплеснул руками Люцифер. ; Вы, Григорий Иванович, сейчас не на Том Свете, как говорят у вас наверху, хотя и на Том, в смысле ; на этом, где мы сейчас беседуем, но и не совсем. Вы даже не в Чистилище, где идет сортировка душ грешных и праведных. Хотя насчет «праведных» абсолютный вздор. Все зависит от степени… Вы сейчас в, так сказать, предбаннике, а точнее: на Грани между Жизнью и Смертью. На тонкой Грани. Стоит вам оступиться и пересечь свою Черту, и возврата к Жизни не будет, а потому присядем и побеседуем.

 Гришане под колени ткнулось мягкое глубокое кресло, и он невольно сел. Напротив, в такое же кресло, сел Люцифер.

; Уверяю вас, Григорий Иванович,  эта беседа вас ни к чему не обязывает. Вы пришлись мне по душе: мужественное лицо, пронзительный взгляд синих глаз, волевой подбородок, да и статью вы на загляденье. Такие в древние времена водили армии, сокрушали империи, из простых пастухов становились властелинами мира. Да и женщины от таких без ума, а это, согласитесь, многого стоит. Из-за них столько крови пролилось. Одна троянская война чего стоит.

; У меня Люська есть,; буркнул Гришаня.

; Да-да, конечно,; согласился Люцифер. ; Я прекрасно осведомлен о вашей земной жизни, но речь не об этом.  Вы потомственный кузнец, а, как известно: «Кузнец ; всем ремеслам отец». Ваша родословная древнее Владимира Красное Солнышко, только он был воином и политиком, а ваш пращур пошел по другой линии.

  Гришане это несколько польстило, но вспомнил бабушкины наставления и потому решил вести себя если и не грубо, то хотя бы грубовато. «Тыкать» старшим он считал неприличным – а Люцифер еще какой старший! ; и тут решил отступить от правила:

; Чего ты хочешь от меня, Люцифер? ; спросил Гришаня со злостью. ; Если хочешь заполучить мою душу, то шиш тебе, буду отбиваться до последнего.

   Ну, что вы, Григорий Иванович, у меня этого добра выше крыши,; ничуть не смутившись грубостью, возразил Люцифер,; можете убедиться.
Люцифер щелкнул пальцами, и собеседники оказались на краю огромного котлована с кипящей смолой. Вся поверхность усеяна человеческими головами. Смола булькала, взрывалась фонтанами и фонтанчиками. Брызги попадали на лица обезображенные смертельной мукой и ужасом. Грешники пытались руками  отодрать с оскаленных лиц прилипшую горячую смолу. Кому это удавалось, то нередко смола слезала вместе с кожей, а то и плотью и тогда на месте щеки видны были челюсти с гнилыми или здоровыми зубами. Кто-то пытался влезть на плечи товарища по несчастью и хоть немного облегчить свои страдания. Самые проворные прорывались к берегу котлована и пытались вылезти. По краю метались черти с трезубцами и сталкивали проворных в кипящую смолу.

; Ты хочешь меня запугать, и заполучит мою душу за какие-то поблажки,; уверенно сказал Гришаня, хотя внутри все тряслось от ужаса и отвращения.
; Вовсе нет,; ответил Люцифер. ; Никому никаких поблажек, каждый получает по заслугам, у нас с этим строго. Взгляните вот сюда. 

Продолжение -> http://proza.ru/2025/02/16/860