Договориться с Тенью. продолжение 15

     От хироманта Павел вышел потрясённый. Так задумался, что пошёл не к своей машине, а в противоположную сторону. Опомнился, вернулся. Сел за руль, закурил сигарету. Сидел, курил и просто смотрел на прохожих. Было ощущение, что бежал-бежал, куда-то очень спешил, боялся опоздать и вдруг увидел, что всё-таки опоздал. И бежать уже не надо, можно расслабиться и подумать, что делать с образовавшейся уймой времени.
Павел не предполагал, что его так прищемит, что он захочет встретиться с хиромантом и узнать о своей дальнейшей судьбе. Но вот захотел. После того, как провалялся три недели в больнице и был, если верить доктору, на полшага от инфаркта, вдруг пожелалось узнать, сколько ему ещё осталось. Никогда не занимался подобной хренью, а тут пробило.
Хиромант успокоил в этом смысле: жить Павел будет долго. Оказывается, зря волновался: короткая линия жизни, вовсе не означает, что рано умрёшь. Оказывается, о сроках говорит совсем другая линия — так называемая линия здоровья. Или её отсутствие. И здесь у Павла оказалось всё в порядке. Его бойцовский характер хиромант сразу определил по бугорку Марса. Сказал о потребности в активных действиях. Затем по каким-то там бугоркам, выемкам и одному ему ведомым признакам определил внутреннюю силу Павла, обнаружил знак спортсмена, свидетельствующий о ярко выраженной воле к победе.

 Когда хиромант ко всему разглядел на Павловой ладони жажду острых ощущений, упоение опасностью, потребность иметь всевозможные хобби, связанные с риском, рассказал о прошлых событиях в его жизни, Павел безоговорочно поверил и в предсказанное будущее.
— Ничего сверхъестественного. Всё объяснимо и просто, — убедительно сказал хиромант. — Линии на руке возникают вследствие интеллектуально-эмоциональных и физиологических процессов, происходящих внутри нас. А вот об этом знаке должен вас предупредить — редкий и очень серьёзный. Называется «знаком убийцы». Имейте в виду, что он проявляется в реальной жизни, когда присутствует на обеих ладонях. Если знак на одной руке, то это означает, что человек может подойти к крайней черте очень близко, но вряд ли переступит её.
Хиромант пристально посмотрел Павлу в глаза, определяя, насколько тот внимает ему, и продолжил:
— Должен вам сказать, что линии на наших руках имеют свойство исчезать и меняться. Повторюсь. Мы сами своим мышлением, своими поступками и выбором прочерчиваем рисунки на наших ладонях. Следовательно, сами влияем на свою судьбу. А предупреждён — значит вооружён. Не думайте, что наличие «знака убийцы» обязательно приведёт вас к трагедии, вы способны изменить ситуацию.

 Тем более что общий рисунок линий свидетельствует о вашей духовности. И в белом есть часть чёрного, и в чёрном есть часть белого. Научитесь хранить свою светлую часть. Вопрос в том, что мы выбираем. Знак обозначает скрытое, но не творит сущности обозначаемого.
Напустив тумана, хиромант ткнул пальцем в Павлову ладонь:
— А вот линия брака, разбившаяся на две линии, говорит мне о том, что вы со своей любимой женой сейчас находитесь в разлуке. И островок на линии брака указывает на временный, но очень серьёзный разлад в семейных отношениях. Правда, это ещё не конец. Вы способны изменить ситуацию. Похоже, вы однолюб… Кстати, случай в наше время очень редкий. Удивительно, но других привязанностей и влюблённостей я не наблюдаю на ваших ладонях. Что вы хотите ещё узнать?
— Больше ничего.
Павел встал. Хиромант протянул ему листок бумаги с откатанными отпечатками ладоней, по которым изучал его судьбу:
Возьмите на память. Если захотите прийти через несколько лет, захватите с собой — сравним.
   

  Павел выкурил в машине две сигареты подряд, запустил двигатель и медленно вырулил с площадки. В потоке автомобилей не спеша двинулся к центру города — в ночной клуб, где в любое время суток можно было найти, как минимум, одного из друзей. Обладая характером циклоидного типа, Павел в период подавленности становился крайне замкнутым, настроение поднималось — и он превращался в «своего» парня, общительного, нуждающегося в компании. Но не в какой попало, а в узком круге избранных друзей, с кем давно установились хорошие отношения, кто понимал с полуслова. Его друг Костя почти всё свободное время проводил в своём заведении, постоянно контролируя и занимаясь воспитанием своих подчинённых, изводя их чрезмерными претензиями. Павлу нравились аккуратность и добросовестность друга, его серьёзность и надёжность в делах. Но иногда педантичный Костя слишком уж доставал окружающих своим занудством и бесконечным брюзжанием. Очевидно, из-за этого Костина жена легко переносила его постоянное отсутствие дома.
Павел оставил «Лексус» на стоянке и направился к клубу. Ночник был закрыт для посетителей в дневное время, и Павел настойчиво постучал в запертую дверь. Ему открыл охранник.
В углу затемнённого зала за большим столом обедали Костя и Валерка.
— Привет! Всё те же на манеже. А вот и я!
Павел пожал друзьям руки.
— А ты кого-то другого ожидал здесь увидеть? — спросил Костя.
— Костян, ты заметил, есть только две категории друзей: одни, когда заходят к тебе, говорят: «Кого я вижу, какие люди!», а другие, как наш Паша: «А вот и я!» — прокомментировал Валерка.
— Есть будешь? — спросил Костя друга, пропустив реплику.
— Конечно. Отчего бы я припёрся сюда с другого конца города? На халяву и уксус сладкий!
— Да ладно, не прибедняйся. Читали про твои успехи. Бабла на макулатуру не жалко? — съязвил Валерка.
— Я, чтоб ты знал, бартером рассчитался с журналом.
— А я думал натурой, — хохотнул тот. — Слышал, главный редактор — она же и учредитель журнала, дама сморщенная, как изюм, с тяжёлой формой климакса. Кто с ней встретится — живым не уходит. Такая фанатка своего дела, всех отредактировать норовит!


— Где слышал? Ты блин, как тёлка глупая болтаешь!
—За «тёлку» извинись. Лично мне её фотограф жаловался. Говорит, уже не рад и зарплате, и машине, и подаркам  — заездила мужика.
— Не завидуй!
— Да кто завидует? Если бы я хотел, то давно бы всё имел таким путём. Сто раз дамы предлагали. Я не проститутка! — заявил Валерка и перевёл разговор на другую тему. — Я понял: друзья — это люди, которые всю жизнь помнят о твоих проколах и ржут над тобой. — Но и благодаря друзьям я не сдох до сих пор. Кто покормит, кто спать уложит? — улыбнулся он, не подумав обидеться.
Валера вообще был самым безобидным малым в их компании. Малый — и в прямом смысле слова: невысокого роста, гибкий и подвижный, переполненный жизненной энергией, очень контактный, словоохотливый, яркий в выражении жестов и мимики, симпатичный, влюбчивый, любитель поспорить, но никогда не доходивший до открытых конфликтов. Ему было двадцать девять, но выглядел юнцом. Он носил короткую стрижку и спортивную одежду  тинейджеров. И невозможно было представить, что Валерка когда-то станет стариком или хотя бы повзрослеет. Про таких говорят: «Маленькая собачка — до смерти щенок».

Благодаря своему альтруизму и чувству сострадания он имел кучу друзей и знакомых — как среди женщин, так и среди мужчин. Женщины легко влюблялись в него, но так же легко остывали, хотя из него вышел бы, пожалуй, неплохой муж: он был очень добр, привязан и внимателен к близким. Но отсутствие воли, некий инфантилизм, боязнь ответственности и неумение делать деньги, всё вместе, как правило, быстро охлаждало пыл очередной влюблённой барышни.
Впрочем, близкие знали и о теневых чертах его характера — паникёрстве и склонности к легкомыслию и аморальным поступкам. Валерка был уместен и доброжелательно принимаем в любой компании, но никто не догадывался о его личной трагедии — неуместным в этом мире он считал себя самого. Не сумев заявить о себе в соответствии со своим предназначением, не найдя применения своим замечательным врождённым качествам и считая себя бездарной посредственностью, он не мог найти своего места в этой жизни. Работал юристом в небольшой фирме за очень скромную зарплату, которой едва хватало на обеды и оплату однокомнатной квартиры на окраине города, доставшейся ему от бабушки. Иногда он впадал в отчаянье и присаживался на алкоголь.

Время от времени это было просто необходимо, чтобы выйти из определённых границ, выпустить на волю колоссальную, невостребованную энергию. В такие моменты он был безрассудно смел и бесшабашен. Обычно на другой день после таких безрассудств он с удивлением узнавал от других много нового о себе.
Возможно, в нём умер, так и не родившись, замечательный врач, — сам Бог велел с таким добрым сердцем быть врачом. А может, великолепный актёр или выдающийся режиссёр… Кто знает, что бы вышло из этого парня при более благоприятных обстоятельствах? Многие тысячи из тех, кого считают бездарями, таковыми не являются просто потому, что природа не могла бы себе позволить такой роскоши.
 
 — Хороша окрошка, рекомендую. Я себе нового повара взял, — руки откуда надо растут, — похвастался Костя.
— Во, погляди, чьи булки-то надо растрясти, у кого бабла не меряно, — показал Павел на Костю. — Людям на портвейн не хватает, а этот харчами перебирает, поваров элитных, как перчатки, каждый квартал меняет, с других мест переманивает!
— Да ладно, скажешь тоже — каждый квартал. Последний у меня целый год отжарил. А этот народ баловать нельзя. Он через год решил, что стал великим и теперь будет мне права качать. Великий? Базара нет — покупай моё заведение и руководи. Я с удовольствием избавлюсь от головной боли.


— А чё, и правда бы отдал? — не поверил Валерка.
— Гоню, наивный! А мне что делать? В спортзале мускулы качать? Так я и так там через день по три часа торчу. Не-а, пацаны, дело моё, что ребёнок для мамки. Вот когда новое изобрету, тогда можно клуб продать. А пока — это мой крест.
— Не, ну ты посмотри! Суп из акульих плавников! — листая страницы меню, удивился Павел. — И что, народ заказывает?
— Ещё как! Кстати, разговаривают две акулы, — улыбнулся Костя, предвкушая реакцию на анекдот, — молодая и старая. Молодая спрашивает: «Старая, ты как на людей охотишься?» Та отвечает: «Очень просто. Делаю один большой круг, потом — средний, потом — маленький и проглатываю». Молодая ей: «А можно сразу маленький?» Старая: «Конечно, можно. Только тогда придётся с говном глотать».
— Приятного аппетита! — давясь от смеха, произнёс Валерка.
— Костян, у меня разговор есть, — разделавшись с окрошкой, пытливо посмотрел Павел на друга.
— В наш музей свежего Ренуара завезли? Будем брать? — сострил Костя.
— Да нет, скорее отдавать. Надо эти картины переправить за бугор.
— Ну, это смотря за какой бугор. Говори. Есть пацаны, порешают твои вопросы.
— В Германию.


— Ха! Вот это ход! Гуманитарная помощь их столу от нашего? Ну, ты, блин, даёшь! Я всегда знал, что ты пацан неординарный. Но чтоб такое завернуть!
— Понимаешь, надо довести всё до логического завершения.
— Ты — воще логичный, я понял. Сначала: давайте, мужики, поднапряжёмся, возьмём десяток экземпляров немецкой мазни из музея. Теперь, бля…, вернём их на родину — в Немеччину. Да не просто так, а ещё и рискуя башкой. Давай-ка, брат, легально их передадим. Я тебе и эфир организую, базара нет, пропиаришься заодно. Скажешь, нашёл в мусорном баке. Подаришь безвозмездно какому-нибудь немецкому детскому дому. Есть в Германии детдома? Не знаешь, Валерка?
Валерка пожал плечами:
— Детдома там тоже должны быть. Чем Германия хуже нас?
Друзья весело загоготали.
— Ладно, хватит ржать! — разозлился Павел. — Моя собралась в Германию. Тесть утром звонил. Говорит, молчала до последнего дня, а тут вдруг выдала, что едет в гости. Думаю, что к этому хмырю. Вот я и решил сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться, — предложить ему картины. С условием, что Софию оставит в покое. Усекли?
— А если немчура выберет Соню, что будешь делать? Потащишь картины назад? — спросил Валерка.
— Ага. Или сдаст тебя в полицию?
— Ну, сдаст — значит, идиот. На фига я их полиции? Меня домой торпедируют, а он без картин останется.


— Молодец, — обронил Костя, азартно ковыряясь в зубах деревянной палочкой. — В принципе, картина ясная. Нормальный обмен: бабу — на картины. Ха, романтик ты у нас, оказывается, Паша!
— Ладно. Скажи лучше, как их протащить туда? Ты же у нас голова.
— Да легко — как два пальца об асфальт. Делаешь себе шенгенскую визу, берёшь билет в Польшу, даёшь проводнику денег. Он не только картины, но и тебя спрячет в своём служебном купе под полом. У них там нычка есть, да и всё куплено. Они своё кино крутят с таможней. Знают, когда, что и почём. Короче, всё тебе нарисуют. Дальше ещё проще. Приезжаешь в Слубице, напиваешься в стельку, берёшь такси и катишь через мост во Франкурт-на-Одере. Это, в принципе, один город на две страны. У них и универ общий на немецкой стороне. Не успеешь испугаться — и ты уже в Германии. А там уж и вали, куда надо.
— Напиваться обязательно?
— Я бы напился. Во-первых, не будешь психовать при паспортной проверке, если остановят: пьяному море по колено. Во-вторых, меньше вопросов. Если заметут — опять же: ты, пьяный иностранец, что-то напутал и с географией, мол, с детства не дружишь. Кому охота с алкашом возиться? А таксисту надо денег побольше дать, знаешь, по-купечески, типа — русский мот, чтобы он на бабки позарился и сам был в интересе. Прочешешь ему, что интересуешься правами иностранцев и процедурой покупки немецкой недвижимости, намекнёшь, что подыскиваешь себе домик на старость. Помашешь ему толстым кошельком с кешью перед носом. Только денег надо давать уже на той стороне.


— Всё так просто?
— А жизнь, брат, вообще проста. Это люди сами ухитряются её усложнять. Вот ты, например, придумал такую ахинею с обменом картин на бабу и счастлив в ней сам поучаствовать. А проще было бы тебе встретить Соньку хоть, к примеру, сегодня вечерком и объяснить, что она заблудилась. Ну, интеллигентно, конечно. Купить шампусика, колготки, брюлик новый — что там она любит, тебе лучше знать — и поговорить душевно. Всё выяснить: да — да, нет — нет. Баба с возу — дилижансу легче. Чего зря свой мозг разрывать? И вообще, я не понял: она собралась к какому-то хмырю, а ты ей позволяешь? Вы же с горшка вместе.
— Королева имеет право на любой ход, — нервно постукивая пальцами по столу, произнёс Павел (ему неприятен был столь откровенный разговор). — Я понял, понял и подумаю над твоим советом.
— Ага, и сделаешь по-своему, гроссмейстер хренов. Тебе только дай повод поиграть в войнушку. Вот и придумал себе проблему. Давай, валяй.
Кажется, Костя не на шутку озадачился рискованным предприятием друга.
— Я сказал — я понял. Завязывай с проповедями! К кому подойти насчёт визы и проводников? У меня в прошлый раз с визой осечка вышла.
— А я что, знаю? У меня ночной клуб, а не посольство.
— Ты сказал, есть у тебя к кому обратиться.


Костя выдержал паузу, порылся в телефонной книге, нашёл нужный номер, протянул Павлу:
— Позвони этому комерцу. Скажешь, от меня. Встретишься — он тебе всё расскажет. А лучше сделай так, как я советую.
— Спасибо, Костян, — Павел крепко пожал другу руку. — Как его зовут?
— Шопенгауэр!
— Ты чё, прикалываешься?
— Нормальное имя — Эдька Шопенгауэр. Ты должен его помнить. Когда мы в универ пришли, он на последнем курсе был. Фарцой занимался, кроссовки модные возил и нас всех обувал — и в прямом, и переносном смысле. После отбоя водкой в общаге торговал, на бедных студентах наваривался.
— А-а-а… Ну, с этого и надо было начинать. Конечно, помню. Здоровенный такой бык, сейчас на Х-пятом гоняет.
— Не здоровенный, а толстый. Здоровьем там давно не пахнет.
— А Шопенгауэр — это что, его настоящая фамилия?
— Кликуха.
— Не вижу связи.


— Дык он любитель при случае афоризмом блеснуть. И сам, типа, бумагу в юности марал. Когда-то ему пацаны в шутку посоветовали: «Ты отправь свои труды в издательство. К тебе, Эдик, великая слава придёт, и мы в её лучах рядом с тобой погреемся». А он в ответ на полном серьёзе словами философа: «Разве может музыкант рассчитывать на аплодисменты, если его публика состоит из глухих?» Ну, и просветил пацанов: типа, Шопенгауэр в тридцать лет написал свой труд и только через тридцать пять лет — перед смертью — стал знаменитым. За столом Эдику равных не было — пожрать он не дурак, да и тут прикрывался Шопенгауэром, цитируя: «Я действительно ем втрое больше вас, но у меня и мозгов во столько же раз больше». И для пущей важности принимался рассуждать на тему «Четвероякий корень принципа достаточного основания».
     Так что связь, как видишь, существует. Шопенгауэр тоже вкусно пожрать любил и по молодости приударить за актрисульками. А Эдик наш чрезвычайно слаб на передок, его хлебом не корми — дай с известной девочкой зарисоваться в публичном месте. Ты на его страничку зайди на «Одноклассниках»: из четырёх сотен друзей — триста девяносто бл… с обложек глянцевых журналов, а остальные десять — известные киноактёры. Только не подумай, что это действительно его друзья. Просто чувак таким образом самоутверждается, поскольку реально соображает, что до личной славы не дожить. А так хочется!
— Забавный парень.


— Да я бы не сказал. Шопенгауэр действительно под пессимиста-философа косит. И вечно жалуется, что бабок нет. Постоянно в кредит гуляет. Жлоб — редкий. Чужие деньги берёт взаймы охотно, а свои отдавать — жаба давит. Имей в виду, если попросит. Что попросит — не сомневаюсь. Он умеет использовать свой шанс. Сначала начнёт плакаться на судьбу, придумает себе очередную болезнь — тяжёлую, неизлечимую, и, верю, не так далёк от истины: с его образом жизни он первый из нас претендент на престижное кладбище. Когда же поймёт, что пробил тебя на эмоцию, твой порыв великодушия и щедрости зря не пропадёт, поверь мне. Столько народу ловилось на его песни и до сих пор ловится. Но связи у чувака! Среди его четырёхсот липовых друзей пара-тройка реальных есть. И какие! Но в «Одноклассниках» их не найдёшь. Люди — публичные, из высшего эшелона власти. Они, типа, небожители: в школе не учились, не какают, живут на своём Олимпе, манной небесной питаются… А мы — бесной! Поэтому они сразу умными родились, им школа наша чужда и не известна.
— В чём же секрет их дружбы с Шопенгауэром?
— Секрет не поэтического свойства. Для мужиков взрослых, что в Крым из своих столиц погулять приезжают, Эдик незаменимый чел. Останавливаются в его отеле. Кому девочки, кому мальчики, сауна, массаж, групповуха — любой каприз Шопенгауэр исполнит. Встретит — проводит, всё организует по высшему разряду. В авто со шторками тихо привезёт, тихо отвезёт к трапу самолёта. Вся мусарня схвачена, все ксивы у него есть, под любой знак подъезжает, ему — насрать. Чайная церемония, китайские повара, модельки… Известный набор.

 Ко мне привозил своих гостей однажды. Морды, скажу тебе, довольно известные. Я их по ящику часто наблюдаю.
— Живут же люди! — мечтательно вставил Валерка.
— Единственный способ решения вопроса существования бедных — дать им всё, чего они желают. Это немедленно убедило бы их в тщете подобных вещей и в бренности жизни, — философски изрёк Костя, смерив презрительным взглядом Валерку.
— Ага, сытый голодного не разумеет. Ещё моя бабка говаривала, — ответил обиженно тот.
— А ты что, ещё не наелся? Рита! — громко позвал Костя официантку.
Девушка тотчас появилась в проёме двери, ведущей на кухню.
— Прими заказ, — Костя жестом показал на Валеру.
— Не гони! Я напёрся, как верблюд, — смутившись, тихо ответил тот.
— Тогда принеси нам чаю, — распорядился Костя.
— Ладно, мужики, я погнал, — поднялся Павел из-за стола и протянул по очереди руку друзьям. — Спасибо, Костян.
— Денег не надо. Второй раз свадьбу играешь у меня в клубе. Я тебе по дружбе по двойному тарифу посчитаю. Да, кстати. Как все жлобы, Эдик любит шару. Ты сделай ему при встрече босяцкий подгон — и он твой навеки. Или хотя бы на время решения твоих проблем.
— А что подогнать-то?
— Ну, я не знаю. Шампанское «Дом Периньон» или коньяк «Хенесси». Эдик, как сорока, любит всё блестящее, заграничное. Отечественное — не жалует.


 Когда за Павлом закрылась дверь, Костя повернулся к Валерке:
— Ну, как тебе клинический случай? Чем дальше в лес, тем — ну его на фиг! Ненормальный. Вот, Валерий Иванович, с каким контингентом приходится работать. И на ваш вопрос, как обычно снимаем стресс, ещё раз с удовольствием отвечу: пьём-с! Наливай!
— Я — Викторович.
— А я чё сказал?
Валерка помолчал, а потом выдал:
— А я ему завидую! Может, он самый нормальный из всей нашей компании.
— Да кто б сомневался, — без эмоции ответил Константин, погружаясь в думы о своих коммерческих проблемах. — Да кризис, мать его! Людей каждый вечер полный зал, а жрут дома. На хрена я повару такие бабки плачу? У меня только пьют да кальян курят. Надо опять повышать цены на спиртное. Иначе — я банкрот.