Ожидание чуда, день восьмой
Мое родное Братаново, недавно узнавшее лампочку Ильича, еще хранило запахи керосина на всякий случай, сухих веток малины на чердаке от простуды, сена, щекочущее нос, туалета, где все отработанное летело вниз так долго, а потом плюхалось, будто щука в озере. Но самое странное - в деревне жила доброта, доставшаяся от первых братьев Березкиных. Видно, она была у них врожденная, как и березовая стройность и плакучесть. Уже и другие семьи разбавили нашу династию, но доброта, словно незнакомый вирус, не выводилась. Мальчишки всех возрастов и ростов дружили со мной, редкие девчонки строили глазки, осыпая юными горячими искорками, собаки виляли хвостами, побуждая меня тоже повилять чем-нибудь, лишь один жадный петух защищал свою семью - не случайно, он ведь видел своих жен, бегающих с отрубленными головами по двору.
Бабушка все время вспоминала добрую барыню, дарившую ей красивые платья, а война с мешком сухарей на случай прихода немцев забылась, будто и не было ее. Сын вернулся, и слава богу.
Ее младшая дочь, для меня просто Вера, ведь мы росли вместе пять лет, работала в совхозе: к пяти на дойку - далеко, на другой конец озера, потом косьба, спасибо трактору, уже не жала серпом рожь, а я помнил снопы на поле. Придет перед темнотой, сначала выпьет густой чай, наполовину с сахаром, вроде отлегло. А еще свое хозяйство немалое: поросенок, овцы, корова, куры, гуси. Все это больше на бабушке, но она все ниже наклоняет спину, уж и по ягоды не ходит, и за водой. Колодца нет, до озера под горку прилично шлепать, а как обратно? Коромысло совсем прижимает к земле.
- Да у тебя же зять уже давно, - кричат старухи.
Но не упокоиться, как же я даром хлеб буду есть. Печка на ней, рано потрескивает, чугуны разных размеров переставляет ухватами, ворошит угольки. Здесь и для порося, и коровы, и нам что-то достанется. Баночки с творогом перекрещивает ножом, бабахи несладкие печет, картошечка в мундире - целый полк, а за хлебом я хожу - буханок десять в день все разжевывают: и двуногие, и четвероногие.
Везу немного тушенки, но редко вижу ее в щах - они из крошева, разваренные, утомленные печкой, источающие неземной добрый аромат.
В этом году везу велосипед, точнее, он впереди меня багажом домчался, не терпится ему поколесить по лесным дорожкам. Здесь такие не продают, я сам выбрал в Гостином Дворе самый лучший и, уже ничего не боясь, приехал на нем к своему дому. Встречает Вера на лошади, телега скрипучая погружается в лужи на дороге, едва не скрывая нас под водой. А больше здесь ни на чем не проедишь, да и не докатились до нас еще машины, лишь цыгане иногда проходят мимо, и тогда все прячутся по домам.
Вера уже надеется, что буду помогать - коров пасти некому, огород поливать, за хлебом теперь можно на велике, даже на станцию, когда поближе не завезут. Я в коконе из полушубка лежу, слушаю, едва сдерживаясь, чтобы не вылететь в этот первобытный мир, куда еще ничегошеньки не дошло из городских заморочек. Вот и головы ни у кого не болят, только спины, ведь города кричат: давай, давай, кормите нас!
И все кормят, не рыпаются, вот уже и рожь, и ячмень заколосились, лен, словно море, на ветру поднимает волны, а море здесь никто и не видел, да и не увидит. Редко кто доберется до Ленинграда, накупит палок колбасы, шоколадных конфет, да килек в томатном соусе и будет безмерно счастлив.
Проехали Синяково, лес подосиновиковый, шляпки у самой дороги должны краснеть, но темно. Дальше поле, земляничная сопка, картофельные участки, две избы, и мы - дома! Бабушка охает, суетится с банками молока, кот Володька трется об ноги, дядя Коля до боли жмет руку, две сестренки щебечут воробьями, плющ по бордюру над потолком по всей комнате, из чугунов головы гортензии торчат, а на полу тканые вручную половики. Сегодня сплю на кровати, кот непременно придавит, а завтра в полог на чердаке, я так захотел, чтобы никого не будить в темноте. Чудо, пусть и временное, закружило, окрылило, унесло от суеты, а дальше сам!
Свидетельство о публикации №225021700577