Пусть она ещё поплачет

   На лестничной площадке стояла Любочка в белой шубке и плакала. Горько плакала, как Танечка из стихотворения Агнии Барто. Круглое кукольное лицо – румянец – там, где ему и надлежит быть, ресницы – длиннее не бывает, глаза…
   А вот их невозможно ни с чем сравнить: ясные, неописуемой голубизны и ангельской невинности. И по этому великолепию бегут хрусталинки слез.

   Мы с Юрой так и остолбенели. Застыли на месте, забыв куда и зачем идем. Юра – натура утонченная. В суворовском училище оказался, не как все - по  большому конкурсу, а в качестве наказания: видите ли, ему не нравилось играть на скрипке. Юрин отец, человек в стране известный, влиятельный, желал, чтобы сын был скрипачом.

   Но и в суворовском Юра от музыки не убежал – играет на аккордеоне. И как играет! А по вечерам мы с Юрой, погасив свет в классе, – всё на одном этаже и классы, и спальни, и туалеты – сидим на столах и на два голоса поём «На Муромской дорожке, стояли три сосны…»   

   Любочка влюблена в офицера-воспитателя майора Изотова. Да, холостого! Да, красавца офицера! Но ему тридцать, а ей шестнадцать!

   Как она встретилась с товарищем майором, как познакомилась – неизвестно. Впрочем, такое вполне возможно. Вот и сегодня – вечер танцев. Девочек приглашают из соседних школ или своих знакомых. И некоторые офицеры тоже танцуют. Как правило, вальс, которым начинается вечер, и которым заканчивается.

   Любочка плачет. А мы два великовозрастных чудака стоим и любуемся её чудными слезами.

   - Был бы поэтом или писателем, - прищурив глаза и устремив взгляд в небо, произнес Юра, - написал бы стихи в метр длиной про это чудо из чудес. Или рассказ в толстую книгу.

   Но девичьи слезы, что летний дождь – брызнул, выкупался в лучах солнце – и нет его, будто и не было вовсе. Вот и Любочка… Во все свои чудные глаза с интересом рассматривает двух остолопов.

   С деловым видом мы проскальзываем мимо Любочки и останавливаемся этажом выше.
   - Как бы заставить её ещё поплакать? – смотрит вопросительно на меня Юра. – А стихи писать я не умею.

   Не хотел я уличать друга не только в его нелюбви к игре на скрипке, но и чтению. Я знал, что их уже написал задолго до нас Шекспир:
Не ведая, что за слезой слеза
Жемчужно катится из глаз лучистых,
Короче, люди  полюбили б горе,
Когда бы всех так красило оно.