Летним вечером

    Вакулиху- страшную, беззубую старуху в селе не любили. Некоторые даже боялись, несмотря на ее, казалось бы, благородное дело, которым она занималась. Марья Леонидовна ухаживала за одинокими, пожилыми людьми. Их небольшая деревушка нуждалась в таких людях, но, когда она начинала кому — то активно помогать, сельчане знали, что дни его сочтены. Бабка каким - то звериным чутьем угадывала нужный момент, и появлялась на пороге, когда человек прошел все этапы борьбы с судьбой, и приготовился к худшему сценарию. Больные старики доживали свой век и тихо угасали в домах, построенных отцами и дедами. Молодежи в селе не было, дети не часто посещали родные места, иногда родственники все -таки появлялись, и оказывалось, что дом аккуратно освобожден от всего ценного. Нет, документы на недвижимость были в порядке. Бабка не претендовала на непосильное для себя. Она по мере своих возможностей выносила из дома все, что могла продать на рынке в соседнем райцентре. Да и недвижимость была тем, что не имело цены.
 В доме Петровича, бывшего лучшего сельского баяниста и весельчака, она появилась именно в такой момент.
- Ты кто!? Вакулиха или старуха с косой? - спросил он, верный своей привычке веселить людей. Но старуха не поняла юмора.
- Что ты, Петрович! - остановилась она на пороге. -Это же я, Мария. Помнишь, ты один раз хотел меня Машенькой назвать, но тут дорогу перешла… - Она даже имени не хотела назвать его жены.
- Вот и теперь тебе дорогу перейдет женщина! - продолжил он.
-Какая женщина!? – с недоумением остановилась она.
- С косой!-
 Господь с тобой, Петрович! Давай я тебе помогу встать и умыться! - Она почти насильно усадила его в кровати, заставила проглотить несколько ложек бульона, принесенного с собой.  После третьей ложки он вытер пот от усталости и опрокинулся на подушку.
- Все!-
Отдышавшись, обратил взгляд к спасительнице, деловито снующей по комнате. -Уходи, пока не тревожь! Надо подумать мне! -
- О чем тебе думать! – почти весело возразила старуха, уже присмотрев, что можно взять.
- Уходи! - попытался сказать он грозно, но задохнулся и замолчал. Старуха нехотя повиновалась. Она окинула взглядом комнату, соображая, что возьмет в следующий свой визит и исчезла.
Тишина зазвенела в комнате. В груди Петровича она грохотала колокольными ударами запыхавшегося сердца. Потом оно остановилось.
-Все! – подумал Петрович. Но сердце снова стукнуло и заработало. Искры засверкали в глазах и поплыли красные круги. Они набирали скорость и уплывали куда –то в непроглядную темноту, грозя захватить его с собой. Но, где- то вдали за страшными, налитыми кровью кругами, виднелось теплое, оранжевое, спасительное солнце. Так тепло было с мамой, и он стремился к этому чудодейственному тепло. Путь закрывали кровавые круги, в глубине которых иногда мелькали страшные сцены. Он боялся смотреть в них, но они оставались перед глазами, когда от ужаса он зажмуривался. Даже наоборот, они становились отчетливее и подступали, как будто ближе. Они обладали необъяснимой привлекательностью. В них хотелось всматриваться, но из страха попасть в них и остаться навсегда в вызывающих ужас сценах, он отворачивался и высматривал за ними такое родное, ласковое солнце. Наконец, сердце заработало ровнее, и видения перед глазами исчезли. Петровичу хотелось скорее очутиться там, где, он чувствовал, находятся все его любимые люди: мама, бабушка, отец, которого он помнил плохо. Отец погиб в сорок первом, когда ему было два года. А теперь он его узнавал и был близок, и казалось, никогда не расставался с ним. Хотелось радостно обнять их всех, прикоснуться к их любящему теплу, и заплакать от счастья. Хотелось сказать им так много всего, что не передать словами, а можно только молча смотреть им в глаза, из которых почему- то текли слезы. Так со счастливой улыбкой и слезами на глазах он уснул. Во сне он бродил по крышам величественных замков и присматривал новый дом для жилья. Разбудила его старуха, судорожно схватив за плечо и нервным голосом спрашивающая: - Петрович, ты живой!? -
- Живой! Живой! - отозвался он неохотно. Она опять принесла бульон и попыталась его накормить, но он отверг всякую попытку, плотно сомкнув зубы. А воспоминание о близкой встрече с любящими родными придало ему силы. Наконец, умаявшись, бабка оставила его в покое и переключилась на мирское. Снова пошла по комнатам, высматривая, что можно взять. Петрович хотел приказать ей уйти, но у него не было сил, и он в бессилии закрыл глаза. Бабка достала на кухне из шкафа недавно торжественно подаренный Петровичу на день празднования дня урожая набор кастрюль. Завернула его в наволочку и, не спеша удалилась. Стало тихо. Так тихо и пустынно, что Петрович видел летающих по комнате ангелов. Они к чему- то готовились. Он наблюдал за ними, не сводя глаз. Ему нравился их бесшумный полет, их белоснежные крылья и тихие, вдохновляющие голоса. Внезапно они исчезли, и удушающая тьма приблизилась со всех сторон. Петрович открыл рот, глотая остатки воздуха, не поглощенного тьмой, и застонал. На звук его голоса слетелись неведомые птицы.
- Они будут клевать сердце! - понял он. - Это очень больно! - И от страха он закричал: - Мамочка! - и заплакал.
- Умирает! - сказал кто — то голосом бабки. И, недовольно добавил: - Надо же! Как быстро! Два дня полежал и все! Не успела ничего взять! Но, может, еще денек протянет!? Надо спешить! - И бабка задвигалась по дому с удвоенной скоростью, уже ничего не стесняясь. Соседи, видя, что бабка зачастила от Петровича к себе домой, поняли, что он умирает. Пришли проститься товарищи по хору художественной самодеятельности, где Петрович много лет аккомпанировал на баяне. Ваня Самоделкин, Николай и Денис Столяров. Они любили романсы. Так и стали сейчас у ног Петровича, как всегда стояли на сцене: Николай посередине, Ваня справа, Денис слева.
Стояли молча, смотрели в осунувшееся, неузнаваемое лицо Петровича, глотали слезы. Потом поклонились и вышли на улицу. Присели около дома на скамейке. Летняя тихая ночь опускалась на землю. Звездное небо, казалось, завернуло землю в сверкающее покрывало. Вдалеке слышался лай собак. Цикады вели неумолчный разговор. В чьем — то палисаднике зацвели ночные фиалки, запах распространялся далеко вокруг.
- Хорошо как! Господи! - сказал Ваня, думая о том, что не хочется умирать. Его все поняли и дружно согласились. Сидели молча, тяжело вздыхая время от времени. 
-А помнишь, Ваня!? - сказал Николай — Как праздновали выход на пенсию Петровича!? Тогда еще была жива его жена Настасья? Ой, певунья!
- Да радостно воскликнул Ваня. Кто же не помнит? Это когда приезжие артисты были! Послушали наших, местных и сникли. Куда им до наших! Даром что самодеятельность! -  Они хотели посмеяться, но вспомнили, что Петрович умирает, и снова вздохнули.
- Настасья пела, помните, - снова не выдержал Ваня, - Мне нравиться, что вы больны не мной! Мне нравиться, что я больна не вами! Что никогда...- Он умолк и снова все долго молчали. Разошлись далеко за полночь. Бабка продолжала ходить и ходить от дома Петровича к себе домой.
- Так и хочется ее двинуть палкой! - сказал Николай, и поднял костыль, кому — то угрожая. Пошли дальним путем по берегу реки, чтобы не встречаться с бабкой. Тут вовсю царили лягушечьи хороводы. Лунный дорожка пролегла посередине реки.
- Искупаться бы! - мечтательно сказал Николай.
- Русалки утащат! - глядя на яркую луну, предостерег Ваня.
- Да я просто сказал, я не собирался! - ответил Николай.
Под утро протяжно и громко завыла собака Петровича, разбудив деревню.
- Умер!- Поняли проснувшиеся.
- Царство небесное, рабу Божию Виктору! –