Самоволка с продолжением

                Самоволка
                ГЛАВА из романа

Туманная дымка над посадками неспешно таяла, бледнела, сливаясь с утренней голубизной неба, которое медленно, не заметно копило, собирало  внутри себя дневной зной.

БК, воду и продукты не подвозили вторую неделю, потому народ потихоньку  начал колыхаться, возмущаясь себе под нос; по русской традиции – ныть, но ничего не делать. Накалялись, вели меж собой разговоры если не было рядом начальства.
--Суки позорные...-- не ворчал – ныл Москва. --Жратва – ладно: как -нибудь перебьемся. А вода? Без воды человек  по такой жаре три дня не протянет, кердык ему!
--А ч-чего мы-то до сих пор дышим? Г-де эт-тот «кердык»-то поселился?– заикаясь, невесело шутил Серега:
--Да и не арестантское это дело – нытье по поводу жратвы. А то получится, как в старом, зоновском анекдоте: «Я на свободе барашка за обедом съедал, весь аул говорил: «Хорощий джигит!» А тут добавки попросил, и завыли: --«Ну,  к-кишка!»
Молчали, ухмыляясь, веселясь сказанному, кривились улыбками.
--А я вообще-то не кишка...-- с нотками театрального стёба продолжил Серега.--Но говорили же... – и развел он руками: – Еще в зоне базар шел, когда покупатель из Минобороны на вербовку подъехал : «Котловое довольствие у вас будет! Все как в ту войну – при каждой роте повар, кухня. Только, говорят,  котелки будут ваши. А так – все  как в кино!»
--А повариху они тебе на вербовке не обещали? Или только повара одного на всех?
Тут уже не удержались, грохнули хохотом.
--Котловой довольствие это вон тем, что за нами стоят...Росс гвардия или кто там еще? А мы так перебьемся.
--Да они и кислород бы нам перекрыли, если б только могли! Сухим пайком раздали бы перед штурмом, а там – как хотите...ну твари! – ругался кто-то из стариков.--У меня из БК на два магазина патронов не набереть. Это как? Вот если завтра хохлы обкурятся и на штурм рыпнутся? Чо тогда?
--А раньше-то как было?
--«Раньше»...-- то ли задумчиво, то ли с раздражением передразнил сидевший рядом  Москва --Перед штурмом воду, жратву и БК всегда завозили. Да и так -- у всех запасы по позициям были – ну не завезли и не завезли. Достанут из закутков. Воды-то хватало.
--А чего случилось-то? Без воды же – ну никак!
--Во-во! – согласно кивнул он. – Ты вот пацан деревенский, знаешь – где вода, там и люди. А где воды нет, там и людей нет.
--У нас вода везде...-- отмахнулся Серега.--Ручейки, р-речки, речушки. А нет – пруды роют, колодец.
--Ну, это у вас. А тут поселки крупные, воду подводят. Или скважину бурят. А просто так, в поле воду найти трудно.
Потом, что-то вспомнив, заулыбался:
--Не-е-е...ну когда плотину-то взорвали, на этой как ее...вылетела из башки! Нас тут хорошо подтопило, не сразу, а все равно волна догнала. Потому воды на все и на всех хватало – и помыться, и попить, и окунуться: недели три  бултыхались по траншеям. Во, балдеж был! --то ли серьезно сказал, то ли с сарказмом.
Серега как-то недоверчиво засопел носом, качнул головой.
--Чего, не веришь, да? Было- было такое: разденешься до трусов и как тритон туда, в воду, ногами вперед. Жара стояла: лето тут такое, знаешь, ни как в Заполярье.
--А хохлы?
--А чего хохлы? Им уже не до нас было, они тоже поплыли. У нас же всегда так – вот нагадили соседу под дверь и сами же в это дерьмо вляпались. А кому плохо-то сделали? И нас смыло, и их!
--Так это... хохлы же рванули?
--Ну, это по нашему зомбо ящику фраерам мозг полоскали – хохлы взорвали! Только зачем им свою же плотину рвать?
Рота молчала: оно спокойней слушать в такой ситуации, чем говорить.
--А если, в натуре, без стеба, рванули плотину и на позициях жуть началась: вода прибывает, вот-вот смоет нас и унесет, а ты сидишь и не знаешь, что вообще делать: отходить нельзя, лоб зеленкой смажут, – обещали же! -- но и стоять тут было нельзя.
Москва замолчал на какой-то миг, потом вздернулся:
--Ну, прикинь – мы торчим как раз в середине грязного потока. Как на острове. А там ящики плывут, стулья, ветки, кровать какая-то, а на ней – мыши толпой устроились. Потом смотрю – корову мимо нас понесло, а она не мычит, воет. Ну, наводнение во время чумы. А ты спасайся как можешь, но отходить нельзя!
--А что делали?
--А ничего. Сидели, ждали – может, наши снимут. Может вода упадет. Только наше МЧС сюда вообще носа не совало, а хохлы они больше аборигенами занимались. Да мы их и сами не подпустили бы! А к ночи всегда паника начиналось: спать хочешь, а места сухого не найти: блиндажи-то, понятно, сразу под воду ушли, прилечь было негде, вода повсюду! Сухо, это когда по колено было. Секешь?
Серега только хмыкнул.
--Посадки тогда еще наполовину нетронутые стояли, но я же не обезьяна, на дереве спать  не могу. Хотя пробовал. Автомат не знал, где на ночь пристроить!
Москва вдруг сник, помрачнел:
--А потом все. Медики сказали – нельзя эту воду пить! Там уже трупьё плавало...а все равно пили. Да и без лепил понятно уже было – дизентерия пошла, все вокруг загадили. Ждали холеру, но, видишь, обошлось.
--Так кипятить воду надо было --лез кто-то непрошеный в разговор.
--Ты в разговоры взрослых-то не встревай... – голосом школьного учителя попросил Москва. – А то –  умный...Тут только нас три роты стояло – справа люди, слева. И вторая линия обороны. Кругом люди и все пить хотят! Хохлы, кстати, тоже. И все кипятить начнут?
--А колеса... у каждого в аптечки должны быть! Для очистки воды. Выдавали же.
--У тебя они есть?
--Ну...сейчас уже нет. Все, вышли.
--Во-во! И у всех так – было да кончилось. А новых так и не дали.
Серега, до сих пор понуро молчавший, вдруг проснулся:
--Д-да все уже позади...забыть можно – махнул он рукой. – Чего сейчас-то делать будем? Еще день- два и все, кердык нам! Луж не хватит.
Москва не слышал, занятый своими мыслями.
--Отойдем-ка...-- мотнул головой в сторону. Отошли.
--Блат комитет так постановил – начал он – гонцов послать нужно-- воду нужно где-то найти..Чтоб недалеко. Пойдем ты и я.
--Так базар-то шел – ты с Индусом пойдешь?
--Ты Индуса видел?
Серега поджал губы и отрицательно мотнул головой.
--Ну так а чего ты тогда...Решено так -- пойдем ты и я: там пацаны побацилистей нужны. Я тебе потом все расскажу.
Москва достал сигареты. Закурили.
--Найти надо срочно – народ уже из луж пьют. Секешь?  Потом по округе поползаем... может, чего нужное  надыбаем. Берем рюкзаки и с утреца, пока туман не рассосался, двинем.
--А чего не ночью? Удобно же – никто и не заметит как ушли, как пришли!
--Ух-ух-ух...ночью! – Москва фыркнул, покосился на Серегу: в глазах брызнул смех.-- Наши-то ладно – они все в курсах. А соседи?--мотнул головой.--Ну ты в натуре – «ночью»... Ночью подстрелят. Сто процентов!
--А днем чего, не тронут, побоятся?
--Днем еще разглядывать начнут – кто там ползает, чужой, свой? А ночью это уж в обязаловку хлопнут: кто ночами по полям бродит? Пятисотые, либо диверсанты.
--А когда пойдем?
--Я тебе говорю – пересменок пройдет, мы и тронемся. Там уже всё перетерли.
Москва засопел, видимо что-то обдумывая:
--А по дороге, может, к аборигенам заскочим, чего-нибудь выдурим у них.
--А к этим-то зачем?
--Выдурим чего-нибудь – пожрать, попить... А питьевую воду без них так и так не найти...по крайней мере быстро: будешь тут неделю по полям ползать, куда-нибудь да влетишь. А мне бы еще к электричеству присосаться, хоть на часок бы...труба у меня тут пригашена. Ну и тебе, наверно, надо?
--О-о...-- Серега вяло махнул рукой. – Мне уже не надо: у нас еще в учебке шмон был, все изъяли. Номера переписали, марку. Сказали – домой поедите, вам вернут.
--О-от, ****ь, козлы...--начал плеваться Москва – «Вернут они, суки...» – Ты бы хоть симку снял!
--Ну чего теперь об этом...
--Вот заодно и трубу какую-нибудь простенькую у колхозников    изымем.
--Да ну... – отмахнулся Серега, облизывая потрескавшиеся губы. – Попить бы. А так, без воды я по этой жаре не потяну. Поплавлюсь с краев.
--Дотянешь, не расплавишься... – пообещал Москва. – На крайняк, попить я тебе из моего НЗ выделю: вода у меня хоть и не кипяченая, но лучше заводской.
--Это как?
--Во, секёшь? – в руках у него, как у фокусника, блеснула крупная, определенно старая,  монета.
--Сталинская, серебряная... – пояснил он: так, будто все это происходило на школьном уроке. --У аборигенов попользоваться взял. Просили вернуть... – и скривился в улыбке.-- Жалко только, в бутылку не лезет, падла...
--Дай гляну?
Серега вертел в руках диковинную монету, с интересом разглядывая уже полустершиеся тиснения молотобойца, год выпуска, надпись по кромке.
--Двадцать четвертого года выпуска...считай, сто лет ей?
--Да ты не считай...оно так и есть – сто лет. Потому гнуть ее, сам понимаешь, не могу, рука не поднимается – антиквариат... Ну я ее так, не гнутую, на ночь в котелок кладу, сверху заливаю воды литра полтора- два, а утром эта вода уже стерильная, пить можно. Проверенно!
 Замолчал, и  вдруг помрачнел лицом, вспомнив что-то неприятное:
--Цепка была серебряная, я ее в бутылке так и держал, не вынимая: воду залью с вечера, ночь стоит, а днем уже пью...так с-суки, вместе с бутылкой  подрезали!
--Да ну? – удивленно дернул башкой Серега: последнее это дело –  крысятничество, смертный грех даже у фраеров! А у арестантов... Могут и в петушиный угол за это загнать, могут просто под нары переселить. 
Щурясь, Москва мстительно жевал губами:
--Знал бы, кто этот косяк  запорол, я бы ему дырок в башке насверлил...на пять сорок пять. Точно по диаметру, без всякой предъявы. С-суки, крысы поганые!

Утром присели по-зековски в закуточек – так, чтоб все на виду было. Первым делом закурили для вида, вяло переговариваясь.
...Бросить курить у Сереги никак не получалось – хотя нужно было, физуха того требовала: считай, целый день торчишь на ногах -- рыть этот долбанный чернозем, стоять в жару-в дождь на посту, таскать чего-нибудь... Пытался с этой заразой разобраться, но таких жутких перебоев с табаком, как в Буре или в ШИЗО, тут не получалось – где-нибудь, но перехватишь. Потому как-то не получалось.
И жизнь в постоянном стрессе била по нервам: пережил обстрел, главное, ни царапины – ну как пяточку не дернуть?! Бляха муха, живой остался!! В конце концов понял – что-нибудь одно. «А эту заразу потом брошу»

...Сидели, терли по делу: со стороны глядя на них – ну, ничем пацаны не заняты, простой лагерный треп ведут. Привычка...
А между тем, наблюдали: старый, хорошо отработанный в зоне метод – сиди себе, кури, да срисовывай ситуацию.
--Подождем еще...--не раскрывая рта, вместе с дымом давил Москва.--Пусть пересменок пройдет. Чтоб не рюхнулись: База на пост заступит, мы и тронемся.  Он уже в курсе.
Молчали какое-то время. Потом, зевая, от нечего делать Серега спросил:
--Ну, вот закончится война, чо делать-то будешь?
--На нотариуса пойду учится. Или на адвоката.
Махровое зечье оно, как правило, все такое – начитанное и с хорошо подвешенным языком: есть время, чтобы в отрыве от алкоголя собой заниматься.
Все же Москва был не лучший экземпляр среди зеков.
Наткнувшись на удивленный Серегин взгляд, добавил:
--А чо? – пожал плечами.--Разрешают! У нас в зоне несколько человек кончили...ну этот, как его...техникум! Вот теперь, в натуре, нотариусами работают. Даже на адвокатов учились и тоже кончали!
--Не кончали, наверное, а закончили?
--Ну да, закончили...-- согласился Москва без спора.
--У тебя какое образование-то?
--Восемь классов, девятый коридор.
--Так у тебя даже документы не примут...--общение с Гогой наложило отпечаток на культурный уровень Сереги.--Для начала надо среднее образование закончить.
--Ну так не дали же, к-козлы д-драные, закончить, сам знаешь! А у меня и Хозяйское погоняло такое было – Нотариус – с гордостью сообщил он, недовольно косясь на хмыкающегося Серегу.-- Чего, пургу что ли гоню? Я всему отряду  ксивы в прокуратуру писал. Во!
--Да не пыли ты...
--Я уже девятый-то класс в зоне  проскочил, а видишь, СВО началось. Ну...ничего, время-то еще есть. Подождем.
Серега закрыл глаза, будто пытаясь там, после войны, разглядеть счастливое будущее нотариуса с погонялом Москва. По губам у него плавала ядовитая улыбка.
--А ты это вот чего... – начал он.--С войны-то придешь, небось все с чистого листа начнешь?
--Так обещали же -- судимости закрыть....и все это...ну, с чистого листа чтоб!

--А я-то о чем?! Мы же с тобой теперь новая э-элита!! – Серега с патетикой воздел руки перед собой, так, будто он хотел обнять нового героя.
Нотариус засопел носом, шея начала медленно наливаться кровью – не нравился ему этот хитрый базар и подлые интонации.
--Чего покраснел-то, не веришь? В натуре: кипешный ящик на всю страну эту новость объявил! А если мы с тобой новая элита, стало быть и образование нужно получить...пусть и фуфлыжное. Так ведь?
--Ну?--Москва, чувствуя в сказанном хитрый подвох, все же согласно кивнул.
--Так вот и я об этом же: с чистого листа – значит, они страницу перевернут и по новой тебя закроют! Пойдешь как первоход, без судимостей. Только ты смотри, чтоб не надолго! – шутливо погрозил он пальцем. –  Закончишь у Хозяина среднее образование, получишь ксиву и – вперед, в  нотариусы!
Лицо Москвы застыло и начало медленно менять окраску: ну все как в зоне, только тут Калаш под рукой, а там заточка, которую еще из тайника достать нужно...
--А ты чего, без ствола что ли пойдешь? – мысль о Калаше сама собой влезла в Серегин разговор: --Ни подсумка на тебе с магазинами, ни автомата... Один бронник и РД-ешка.
--А я за мир за дружбу...--невесело отшутился тот и нервно дернул  плечами.
--Так русские всегда были за мир за дружбу! – так же небрежно- серьезным тоном согласился Серега: глаза при этом у него сделались  круглыми, но ни одной морщинкой не улыбнулись. Лишь где-то в их глубине запрыгали бесенята. Потом добавил:
--Русские всегда были мирным народом...только что с автоматом Калашникова на перевес. Но это так...для стабилизации отношений. А ты, секи, уже без Калаша хочешь...
Помолчали, зыркая друг на друга.
--Слушай, а если какой кипешь? – последнее время Серега стал осторожнее: взрослеть, видимо, начал.
--Ну, на крайняк у меня «Макар» с собой. А ты свой Калаш  возьми...так, на всякий случай--посоветовал он.
--Не-е-е...-- отмахнулся Серега. – Чего, на штурм что ли идем?  Лимонку возьму, а «лопату» свою тоже оставлю. Был бы хоть с откидным прикладом, а то – таскай  эту падлу на себе! Замучила.
--Ну смотри...
Серега, насупившись, молчал, видимо что-то обдумывая. И вдруг неожиданно попросил:
--Мне-то «Макар» организуй?
--За что?
--Как это – «за что»?
--Ну, что ты даешь за него?
--Бабло, понятно, чо еще?
--Ой...-- устало отмахнулся Москва.-- За бабло – это в охотничьем магазине можно взять, а тут водяра...ну, у нас еще может быть чай в довесок. Но лучше бухло. Вот сейчас пойдем, может, где горилки по пути срубим. Вернемся, я тебе через полчаса и организую.
--А ты чего без канистры-то? Сам же базарил -- взять ее под воду нужно?
--Ну, базарил... Поменяли план: пацаны сказали--просто разведка будет. Сначала ту воду найти нужно, а потом уже думать, как ее брать. А то пойдешь, побегаешь с этой канистрой, а там голяк. Ну, а наткнемся, я вон пару двухлитровых бутылок в рюкзак кинул. Нам хватит.
И вдруг напрягся, уперся взглядом куда-то в одну точку – ну прямо как кот на охоте, внезапно заметившей мышь:
--Секи-секи-секи! База на пост рулит... – сорвал какой-то чахлый цветок для вида, понюхал, так, для посторонних.-- Паси его! Все, валим отсюда, маякнул уже!
А Серега уже устал от столь долгой речи: сидел, расслабившись, ничего не соображая, вялый от постоянного недоедания и мучившей его жажды. Пялился в небо, провожая взглядом редкие облака.
--Ну ты чего, заснул что ли? Валим я говорю! Только потихоньку- потихоньку, без паники, а то нас свои же сфотографируют...еще из пулемета приласкают!
--Ну прям, свои...слепые что ли?-- очнулся Серега.
--А у тебя на лбу да на спине не написано, что ты свой.
Шли какое-то время молча, не спеша, так, словно в парке на прогулке.
--На хохлов мы тут не наскочим, они далеко: сейчас нам свои хуже врагов.
Под ногами шуршала редкая, порыжевшая на солнце трава: такой спасительный туман, заметный из траншеи, внезапно исчез.
--Вот падла, был и нету...Выключили его что ли?
--Туман так...его только издали видно, а войдешь в него – и пропал. Но с позиций нас уже не видно...-- пояснил Серега и хихикнул.--Ты брюки свои пощупай – там и туман и роса...может, еще чего? – вот тронулись в путь и дышать сразу стало легче, и голод пропал.

--Ну в натуре...-- ворчал Москва. – Как в холодном пруду искупался. Пацаны как-то пытались росу собирать, только овчинка выделки не стоит – стакан воды на квадратный километр. А с дронов это водохранилище за километр видно.
Серега молчал, с интересом поглядывая по сторонам. Потом вдруг встрепенулся, ожил:
--Тут наши-то ничего не наставили? – сейчас его заботило это больше, чем лирика о тумане, росе.
--Да не-е...-- отмахнулся Москва. --Я спрашивал у наших пацанов и у соседей тоже: не мы же одни с тобой такие умные, что ползаем тут...все ползают! Только начальство оно всего не знает, у них там свое в башке. А пацаны базарили – ничего нету...хотя кто его знает, под ноги  смотри.
Потом пошел мелкий, с прорехами кустарник: видно было, что его тут  активно вырубали и выносили – плохо натоптанные тропы тянулись в сторону их позиций.
--Это на стенки блиндажей тут рубили, на борта траншей. Вот тут осторожней надо быть! Базар шел, лепестков тут хохлы накидали...
--Так а чего там с Индусом-то? – напомнил Серега вчерашний разговор.
--А ты не слышал что ли? Он же курьером к аборигенам ходил – всю округу исползал. Пацаны со своими заказами к нему бегали, а он – гонец – туда-сюда! И все его отмазывали. Ну, знаешь же? Так вот сдал кто-то гонца...
--Ну?--Серега отвлекся от дороги, поднял голову.
--Чего...бросили на яму, а тут как раз дожди пошли, так он там воспаление схватил и раны открылись. Шили, говорит, дезертирство, а он в отказ – нет и все! Я так, говорит, поискать бегал – пожрать- покурить Помучили- помучили, говорит, попытали, а потом отпустили. Но он уже никакой...лежит, ласты клеит. Потому все на тебя переиграли.
И вдруг открылась степь.
--Тихо-тихо-тихо! Отошли назад...-- Москва рукой загородил Сереге дорогу. --Не высовывайся: сейчас нас отовсюду можно увидеть. Но и мы же с тобой тоже не заколпаченные! Давай-ка приляжем да глянем, что там нас впереди ждет...
Скинул РД-ешку, достал бинокль в чехле.
--Ты тоже ложись и паси по сторонам...там, там и там! – указал он направление. -- Если что заметишь, мне цинкани!
Серега опустился в траву, лег на спину, закрыл глаза и вышел из событий: он был у себя дома, а рядом с ним сидела Натаха и улыбалась ему.
--Ты что, падла, спать?! – вдруг грубо спросила она и больно толкнула его в бок. Серега открыл глаза вынырнул из полусна- полуяви. Натаха  зло пялилась на него, принимая иные формы и черты лица.
--Не могу...вырубаюсь, так спать хочу! Сам знаешь, неделю ночами долбили по позициям... Не поспишь,  если такой концерт.
--Чаю пожуй!
--Так запить-то все равно нечем...
--Чай есть?
--Есть.
--Так жуй, воду я тебе дам. Чай, сам знаешь, голод тоже глушит.
Давясь, Серега пережевывал чай, скупо смачивая его водой. 
--Ну чего, отпустило?
--Да вроде как... не совсем, но уже не кумарю.
Москва не слышал, внимательно разглядывая горизонт, водил биноклем справа налево и назад. И вдруг застыл, будто врос в грунт:
--Во, секи! – тронул Серегу и показал куда-то вперед пальцем. --Там какой-то поселок. Туда двинем, посмотрим, чего там хохлы нам приготовили.
--А это далеко?
--Нуу...думаю километра три, может поменьше: крыш домов-то не видно, а антенны,  секи, торчат. Столбы...
--У тебя карта-то есть? Давай хоть глянем, чо там за поселок-то?
--Карта? А на фиг она?
--Как это – «на фиг карта»? --глаза Сереги медленно полезли на верх, под шапку.
--Так мы же далеко заплывать все равно не будем, все одним днем: тут поползаем рядом, посмотрим чо да как, а вечером вернемся.
--И что?
--Как «что»? По компасу зашли, по компасу вышли! На хрен она вообще нужна? Тут и так все видно...
--С картой все равно лучше, чем только по компасу: хоть название поселка знать будешь.
--А чо тебе то название? Жить там собираешься?
--Ну хоть привязку какую-то сделаешь...--Серегу прям убивала такая безграмотность: как это -- без карты болтаться по незнакомой местности? --Так есть или нет?
--Да есть-есть, сейчас гляну...-- Москва снова запустил руку в РД-ешку. Порывшись, протянул Сереге свернутую трубкой карту. Тот развернул плотную, затертую бумагу и от неожиданности закашлялся:
--Хе-м...это...ну. В горло чего-то попало...кхм. Ты где такую надыбал-то? –  и удивленно поднял глаза.
--Да школа тут рядом была... – махнул он рукой.--Раздолбали всю по кирпичику. Там нашел. Места эти...
Серега молчал, пораженный, видимо, ценностью карты.
--Если школа, надо было глобус там искать...--возвращая пергамент заметил он. -- На глобусе все сразу видно. Даже Украину! А с этой картой...в натуре, с ней только что на дальняк ходить.
Москва засопел недовольно, как керогаз, набирающий температуру – конфликт был уже на пороге. Серега покосился на него, опасаясь последствий: на СВО все стали злее, но сдержанней, особых понтов никто уже не ломал – стрельнут на штурме в спину, никто и разбираться не станет. Смягчил тон:
--Ладно, гражданин Нотариус. Проехали. Берите ноги в зубы и потопали. Посмотрим, чо там за поселок нас ждет.

*  *  *
...Через час ходьбы стало понятно, что поселка как такового уже и не было. От него осталась одна большая, не выработанная до конца каменоломня – в бинокль лезли поваленные трубы, столбы, бетонные плиты. Вышли на линию электропередач и по ней выскочили на асфальтированную дорогу.

Бои в этом месте шли, судя по всему, именно за эту дорогу: видно было, как фронт перепрыгивал через нее то тут, то там, перерезая ее в разных местах – до самого горизонта.
И мясорубка за нее была знатная: посередине черного асфальтного куска, отрезанного крупными воронками  от самой дороги стояло то, что осталось от разутого танка: ржавые гусеницы тянулись от платформы, показывая откуда и куда он полз.  Башня от него была откинута взрывом куда-то за окопы. А сбоку, видимо пытаясь объехать разбитую дорогу,  редким пунктиром выстроились армейские машины, севшие в грязи, в воронках и расстрелянные там.
Тут все делалось просто: углубили кювет, переоборудовав  его под траншею, укрепили все это тем, что было когда-то поселком. Брус, обгоревшие доски ушли на ячейки, блиндажи, ломаным кирпичом застелили дно кювета- траншеи. Получилось вроде как хорошо – воюй себе да воюй на таких позициях, но – не удержали...
Поселку в этих штурмах досталось больше всего: от него остались лишь глубокие оспины воронок да раскиданный прямым попаданием кирпич, бетонные блоки, кровля, железные ворота – все то, что осталось от дома.
«Бли-и-н, как строили...-- по хозяйски вздыхал Серега, глядя на то, что осталось от поселка.--Ни одной деревянной постройки: вроде на века люди ставили, а за  час все потеряли. Вот переждать бы жару или дождь, а негде...»

Запах смерти повис над этим хаосом: даже сейчас, по прошествии времени, трупный запах перебивал все остальные. Нет-нет качнулся ветер, так, слегка – и хоть стой, хоть падай.
--Закрой нос шапкой... – посоветовал Москва и сам закрылся полой камуфляжа.
Впереди, сзади, сбоку –  по всей ширине дороги  валялись носильные вещи, разбросанные стулья, какая то посуда: это уже, видимо, потом  поработали. Или местные жители пытались выбраться, а не у всех это получилось.
Серега  даже присвистнул, разглядывая все это. Встал, выбирая себе цель. И решительно шагнул в сторону пузатого, плотно набитого чемодана, торчащего как раз на кромке дороги. Рядом, опрокинутая на бок, выглядывала детская коляска.
--Да не суйся ты в сторону от дороги... – ерзая глазами вдоль воронок по кювету, предупредил Москва. -- И под ноги лучше смотри, под ноги, чем по сторонам.
И вдруг встал:
--Ты чего...этот угол вертануть хочешь? К нему рулишь?
--К нему...-- сознался Серега, приближаясь к чемодану.
--Оставь ты его в покое!
--А чо так? Лежит же? Чего не посмотреть-то, чо там внутри?
--Да уж больно он гарно тут положен...--вот вошли в Украину и все потихоньку над ее языком глумится начали. --Секи, даже чердак приоткрыт: мол, загляни...а уж я тебя порадую!
--А чего пришли тогда, если все так и оставить?
--Да пришли-то ладно...--недовольно ворчал Москва, мелкими шажками приближаясь к чемодану, так, будто это и не чемодан лежал на дороге, а гремучая змея.  – Пришли потому, что не подумали. Уйти бы теперь! Только чтоб с ногами да с руками...о, це было бы тоже гарно!
Обошел, не трогая чемодан, глянул на детскую коляску.
--Давай-ка мы сначала дернем этот «угол» слегонца...вон хоть из кювета. А там посмотрим, чего там у него внутри.
Похлопал себя по карманам, достал смотанный в аккуратный клубок красный шнур. Ухватил конец ладонью, сам клубок кинул на землю.
Один конец привязал к ручке чемодана, второй остался у него в руках.
--Давай- давай, двигай в траншею! Сейчас мы его...пошевелим.
Пригнулись, дернули раз. Подождали. Потом дернули еще разок, да посильней. Подтянули ближе. Тишина.
--Пошли посмотрим! – Москва выпрыгнул из траншеи: прям как на соревнованиях.
--О-о-о!--радостно вытанцовывал он вокруг чемодана, как чернокожий  каннибал над добычей – Постельное белье!
--Сырое все...-- недовольно ворчал Серега.--Плесень вон уже пошла.
--Ничего, просушим и плесень уйдет.
--А главного-то все равно нет... Давай, пробежимся по блиндажам, может где чего и осталось. А?
--Ты знаешь... – глядя куда-то вдаль, вдоль разбитых блиндажей задумчиво тянул Москва -- Я бы тут все перерыл...нашли бы много чего интересного! У меня вон БК усохло, а не подвозят, с-суки. А уж чего-чего, а патроны тут точно есть!
Вздохнул глубоко,  замолчал на миг:
--Только, знаешь, чой-то я малось очкую: у нас в роте так человек пять уже исчезло. Запихнут в такой вот «угол» болванку килограммов на десять, поставят ее на растяжку, а кто-то с дуру возьмет да влезет туда...и все – пропал человек без вести!
--Так а чего делать- то?
--Одеяло, подушки, дело, конечно, нужное. Берем. Но воды-то все равно нет! А нам пустыми как возвращаться: если сегодня не подвезут, не знаю, чего там дальше будет.
--Ну ладно...--Серега растерянно топтался на месте.--Давай тогда обойдем все это: раз люди тут жили, колодец или какая-нибудь труба все равно должна где-то быть?
--Не-е-е, братан! – мотнул головой Москва. --Я не первоход, в азартные игры уже давно не шпилю.  Ты тут смерть свою найдешь... В село нужно топать: колхозники знают, где тут чо положено и посажено.
--Так эти же козлы все равно ничего не скажут.
--Скажут. У меня бабло с собой...рубли, правда. Но все равно – договоримся: вода не водка, за бабло не просто скажут, покажут, где тут что. И довезут.
*  *  *
--Слушай... давай замутим? – без какой-либо связи с разговором  предложил Серега: мысль эта давно сверлила его. – Место вроде тут клевое...вон щель какую нибудь надыбаем, чтоб спрятаться. Блин, надо глотнуть, а то я не дойду...
--Ну давай...-- не споря, согласился  Москва. --Только дров-то все равно нету...
Серега уже хотел было предложить на это дело школьную карту, но глаза его уперлись в разбросанные по всей дороге книги:
--О! Вот тебе и дрова...
Конвоя рядом не было, никто не мешал, все слепили в пять минут, не больше – ни дыма, ни суеты.
--Назад пойдем, по пару книг с собой захватим...--пряча чифирбак в полиэтиленовый мешок, планировал Серега. – С дровами тоже кердык.
--Так надо думать – двести чифиристов одной толпой в поле поселить! Тут никаких дров не хватит: энергети-сский кризис... – в два слога выдавил из себя малознакомое слово.
--Даааа...--согласился Серега.-- Газет нам тут не выдают как в Шизо да в БУРе! Ну чего, потопали? – потирая ладони предложил он. – Я теперь бодрячек!

Дальше  идти решили по дороге.
--Где дорога, там всегда люди... – кружа восьмерками по разбитому асфальту сам с собой рассуждал Серега. – А где люди живут, там и магазины где-нибудь рядом...-- не только чай, мысль о магазинах стоящих вдоль дороги бодрила его с самого начала.
Москва, до этого момента молчавший, поднял голову и хитро покосился на товарища.
--Чего так смотришь? Это проверенный и доказанный наукой факт!
Напарник, наклонив голову молчал, внимательно слушая эту лекцию.
--А уж они там, в магазине, чего-нибудь ценное для меня точно оставили!
--Ну п-ря-м-м там, в магазине тебе чего-нибудь оставили! – бессовестно лез в личную жизнь Москва. --Еще и подписали, что это для тебя?
--Это я там разберусь, главное – наткнутся на этот центр культуры: они, в натуре, всегда их вдоль дорог стоят. Давно замечено. Поэтому шанс у нас есть.
--Это с «Макаром» и с одной гранатой? – гоготнул Москва.
Серега смолк, видимо убежденный последним фактом. Через минуту вернулся к разговору:
--На асфальте хоть растяжек не наставишь, нету их тут, все на виду.
--О-о-о-о...--махнул рукой будущий нотариус. --Ты, я смотрю, совсем зеленый. Прям как майское яблоко.
--А чо? – сам себя убеждал Серега.--По крайней мере не заблудимся: все дороги куда-нибудь ведут.
--Это точно. Даже в зону везут по дорогам... – поднял глаза, добавил:
--Ты чем пургу-то гнать, секи лучше по сторонам – могут и за обочиной чего-нибудь  при сандалить, а ты и не заметишь, как тебя на части разберет. И чо асфальт, под ноги смотреть тоже надо – поймаешь  лепеток – и все, приплыли. Я тебя отсюда не потащу...
Шли какое-то время молча. Потом инициативу взял на себя Москва:
--Ты свою сторону паси – все что вдоль дороги и до горизонта. А я  свою.
Серега тоскливо вздохнул: чайной бодрости и энтузиазма хватило едва ли на час- полтора. Сейчас уже хотелось есть, хотелось пить, хотелось отдохнуть...
--До гнаться бы...-- с намеком протянул он.
--Да? Это мы в ближайшем  магазине с тобой организуем...-- пообещал Москва и проследил застывший Серегин взгляд.
--Чо там?
--Секи. Мины вдоль дороги разложены.
--Давай хоть присядем, чего мы тут торчим у всех на виду...
Москва потянулся к чехлу, сел на край обочины. Долго рассматривал мины, потом повел биноклем по горизонту. И вдруг оживился:
--Смотри- смотри...--кивнул головой. – Вон там два деда на лошади едут!
--Чего, верхом что ли?--удивился Серега.
--Почему верхом? На телеге. На, смотри сам... – и протянул бинокль.
Серега принял его, пытаясь поймать линзами медленно двигающуюся точку, но ничего не получалось – бинокль дрожал в руках.. Наконец, ему это удалось.
--В нашу сторону рулят...секешь? – жужжал Нотариус откуда-то сбоку.
--Да вижу-вижу! К нам едут...а-а-а-а б-блин, пропали! – Серега засуетился, пытаясь снова найти неизвестно куда исчезнувшую точку.
--Куда они делись-то? -- гадал он, нервно рыская биноклем по горизонту.--Пропали, суки...
--Да там бугор какой-нибудь небольшой, вот они и пропали. Сейчас на рисуются: ищи, где там дорога наверх выходит.
--Ну да, вынырнули на дорогу...
--Вот теперь секи -- она же к нашей дороге идет!
--Кто «она»-то?
--Да дорога..век свободы не видать!
--А-а-а-а, понятно...-- не отрываясь от бинокля согласился Серега.
--Вон он тот перекресток, видишь? – кивнул он по выбранному ими  курсу.--Вон там где дорожный знак стоит -- туда они и выскочат...если не свернут раньше. Все, рулим-рулим! Сейчас они нас тоже не видят! Там их встретим!
--Ты паси по сторонам...чтоб на триста шестьдесят градусов! – на ходу раздавал указания Нотариус: сейчас он был строг и серьезен как никогда.
--Тут со всех сторон все открыто: нас на этой насыпи за километр видно! Бинокля не надо...
Осторожно прошли разложенные на дороге мины. Линия обороны, окантованная воронками, свернула куда-то вбок и побежала в степь.
--Все, тут шустрей надо: мы сейчас тут как прыщ на заднице – всем  смешно, а тебе больно!
Серега едва поспевал за напарником, иногда, чтобы догнать его, переходил на трусцу.
Сейчас он больше напоминал уставшую, замученную работой  лошадь, которую неделю не выгоняли в поле – повесил голову, ссутулился. Внимания на триста шестьдесят градусов уже никак не хватало: мысль в голове шевелилась вяло, не замечая происходящего вокруг.
Внезапно начали одолевать мухи: они настойчиво кружились вокруг, пытаясь сесть на лицо, губы, лезли в глаза.
--Чего они п-падлы въелись-то? – проснулся Серега и принялся отмахиваться от мух.
--Пить хотят... – Москва с ухмылкой кивнул на одиноко торчавшую  у края обочины жидкую грязь. От центра до кромки лужа шевелилась, забитая мухами и головастиками. --Ты как, попить вместе с ними не хочешь? – гоготнул он.
Серега не слышал его, он так застыл с поднятой рукой, отгоняющей мух – как живой памятник жертвам СВО: впереди, поверху, что-то беззвучно шевелилось, медленно плыло параллельно с их курсом. Москва проследил за его взглядом и ахнул:
--Др-о-он... – и щелкнул зубами, поспешно закрыв рот: мухи, почувствовав паузу, ринулись туда всем роем:
--Тихо-тихо-тихо, отходим...резких движений не делать, заметит
п-адла... – медленно шагнул в сторону и сполз в ближайшую воронку; Серега последовал за ним. И будто нырнул самый центр мушиного роя: земля под ногами пружинила, как резиновый пол на хорошем стадионе, поднимая в воздух тучи мух. Запах внутри был непереносим – приторно- сладкий, проникающий всюду. Серега на автомате закрыл  рот и нос локтем и полез наверх – воронка на треть была забита едва присыпанными землей  двухсотыми.
--Да куда ты, п-падла, лезешь-то?! – завыл сзади Москва и потащил его вниз. – Заметят!! Терпи...-- и зашелся в кашле, отплевываясь от мух.
Серега оперся руками о покатую стенку воронки. Застыл, пытаясь дотянуться до воздуха, которого тут, внутри, не хватало: болотного цвета камуфляжи,  пробитая осколком каска с выведенным  по боку позывным «Степа», нашивки плыли  перед глазами.
Мир как-то неуверенно шатнулся под ним, пытаясь выскользнуть из-под ног, и, двоясь, поплыл в сторону. Серега мотнул головой, отгоняя подкатывающуюся к горлу тошноту, и, чтобы не упасть, встал на коленки, оперся ладонями о борт, глянул вниз.

Двуглавый орел с шеврона, строго покосился на него хищным глазом, грозно размахивая мечем. Он словно предупреждал – не вздумай бежать!
Вторая орлиная голова зло прищурилась, отвернулась в сторону, закрыв с этой стороны глаз – она вообще ничего не видела и видеть не хотела!
Нашивки, шевроны, чьи-то босые пятки, торчащие из грунта, плыли  перед глазами. Чтобы не упасть, Серега  сел под радостно-парадное жужжание мух.
--К кромке лезь, к кромке! --Москва толкал его в спину, протягивая бинокль. --Там воздуха больше. Дыши! И паси...на триста шестьдесят градусов паси!

Через минуту сам не выдержал запаха, жужжащих и надоедливых соседей, и тоже полез наверх.
Мухи сразу отстали – по степи гулял ветер, сдувая их.
--Ну, чего тут у тебя?--поинтересовался он.--Птица-то где?
Серега молчал – он тут был только на половину.
--Тебя спрашивают. Где птица-то? Была же?
--Да не видно ее, ушла вроде как...--Серега медленно приходил в себя, даже как будто взбодрился, порозовел лицом.
--Все спокойно? – не веря в счастливый конец, переспросил Москва: столкнуться нос к носу с дроном и уйти не замеченным – это много счастья надо иметь.
--А чо тут за пару минут изменится может? Вот там...--кивнул он, указывая направление.--Бредли вроде как проскочило...
--Бредли?! --Москва нервно помял заросший подбородок. --Точно?
--Ну-у точно...они проскочили и тут же исчезли. Я тебе говорю – «вроде как...» А чего точно – вон там, куда мы по дороге с тобой топали, стая собак сидит. На бугре устроились, здоровенные такие, прям как волки...
--Ну мы так далеко не пойдем...но вообще с ними лучше не встречаться. Могут и напасть.
--А за каким хреном ты тогда «Макар» с собой брал?
--Да эти падлы сейчас вообще ничего не боятся! Если стая бродит...у нас даже случай такой был случай, когда они на трехсотого напали.
--Ну и чего, покусали?
--Ха! «Покусали»...– фыркнул Москва. – Если один трехсотый лежит, да еще тяжелый, кровища кругом  –  сожрут за милую душу!
Серега вытаращил глаза, ошарашенно щелкнул зубами.
--Чо, не веришь что ли?
--Ну, в натуре...--Серега не знал что и сказать: столько злых шуток над первоходами в СИЗО и в зоне  видел, что и впрямь уже не верил.
--У нас во втором взводе был один такой...этот, как его...ну, кинолог! У ментов с собаками работал. Так он так базарил: в такой ситуации лучше с волком в поле столкнуться, чем со стаей диких собак. Они, говорит, человека знают и вообще его не боятся. А волк очкует и на чела нападет только в этой...ну, в самой критицкой ситуации... – слово было тяжелое, трудно и редко произносимое, потому вывело Москву из себя:
--Бл..., в натуре, о чем базар-то?! Мне потом пацаны из-за тебя рога отпилят!! Тебе чего приказано было?! Следить?! Где аборигены?!
Серега дернулся как в эпилептическом припадке и снова прилип к биноклю:
--Так вон они, уже макушки появились...
--Ну-ка дай-ка сюда! – Москва потянулся к биноклю.
--Так они оба вроде как спят...ну так, в полудреме.
Повесил бинокль на шею, замолчал, видимо обдумывая план:
--К ним подойти надо как-то так...тихо и незаметно, чтоб не напугать их. Секешь?
--Ну?
--Только как ты незаметно к ним подойдешь? Тут же не посадки... Степь!
--Чего-то я сомневаюсь, что они вообще с нами базарить захотят... Может, пусть проедут, а мы сзади их нагоним? 
--Ну, сзади...-- Москва с сомнением качнул головой. – Им от нас уйти – как два пальца об асфальт: они же на лошади! Хлестнул ее и все –  лови их! Ты же не бегаешь как лошадь?
Москва вздыхал, кусал губы, наконец решился:
--А чего...засухаримся-ка мы где-нибудь у дороги? А? Вон хоть в кювете? А в последний момент встанем и пойдем им навстречу: назад им уже никак! Тормознут...куда они денутся?
--Ну, так, вроде как можно...
--Только не быковать-не быковать! Вежливо: у хохлов стариков уважают, это ни как у нас – пинком в зад да еще и с матом. Все, пошли...
И вдруг дернулся, будто только что проснулся что-то вспомнив:
--Подожди-ка...--достал из-за пазухи «Макар», дернул затвор, повозился, ставя пистолет на предохранитель, потом, пихнул в потайной карман:
--Так оно, братан, надежнее будет – вежливо, но сердито.
*  *  *
--Здорово, отец! – Москва картинно- вежливо поприветствовал не ездоков, а скорее лошадь. Она тут же встала, мотнула головой, всхрапнула – тоже , видимо, ответила.
Серега скривил губы: «Ну мерин, раскланиваться начал! Он чо, так и земляков своих на гоп- стоп ставил – вежливо?»
--Здравствуй, хлопчик, здравствуй, коль не шутишь...-- руки деда не выпускали вожжи, а глаза, шустрые, как две мышиные бусинки, так и забегали по фигуре Москвы – сверху вниз, снизу наверх.  Прилипли на миг к нарукавной нашивке, снова скакнули вниз, чуть в сторону. Москва проследил это взгляд – из-под свежескошенной травы торчал отполированный руками черенок – то ли коса, то ли вилы.
--Дед...-- начал он, пытаясь поймать его взгляд. --Мы же к тебе с миром пришли, без оружия, видишь? – и показал пустые ладони.--Ну чего ты, в натуре...чего этот театр-то ломать?
Напарник деда сидел на другой стороне подводы и никак не реагировал на разговор.
--Так чего пришли-то? Чего ищите?
--Воду, отец, ищем, воду. А найти не можем. Помоги.
Дед кашлянул, но не двинулся – слушал. Мышиные бусинки в его глазах остановились. --Я же не даром, отец, я заплачу!
--Воду, говоришь...-- дед отпустил одной рукой вожжи и, по молодому  перегнувшись, отложил на другую сторону вилы, косу. Нагреб охапку скошенной травы для пассажира. --Садись,  язви тебя в душу! И другу своему скажи, шоб садился...
Серега плюхнулся на край подводы, посидел какое-то время и устало  опрокинулся спиной на пахучую свежескошенную траву.
Подвода была хорошая, на резиновом ходу, с рессорами – едешь – ну прям как на машине. Успел еще подумать: «Не то что у нас – телега едет, вся деревня на скрип окна открывает: кто это там и куда? Ну бляха муха, живут же люди и лошади!»
И задремал, убаюканный этой мыслью, скрипом рессор  и такой домашней трелью жаворонка.
Однако тревога шевелилась, жила в нем даже во сне. С первого срока она уже никогда не покидала его, так, будто получила  в душе постоянную прописку. Не временную, а постоянную – еще в той, лагерной жизни, где могли подставить, закрыть, намотать новый срок. Только тут тревога  стала острее, рельефней.
Разговор Москвы с возчиком сверлил назойливо уши, бодрил, не давая заснуть.
...--Ну, батя, выручил – весь день на ногах, хоть присяду чуток! --лез в  трель жаворонка прокуренный сип Москвы.
--А чего ты меня – то дед, то батя?
--А сколько тебе лет-то?
--Да столько и не живут, малец...-- мрачно отшутился дед: видно было,  что  показное добродушие давалось ему ой как не легко.
--А ты чего, батя, не в ВСУ-то? --Москва подозрительно пробежался взглядом по ладной фигуре возничего.
--Так у меня же нога сухая – это с детства. Так меж собой и кликали --Сухоног.
--А этот чего все в небо смотрит? -- Москва кивнул на второго ездока.
--А-а-а... – отмахнулся возничий – Он с божевильни...Ты мне, хлопец, лучше расскажи, как ты попал-то к нам? Ты же не нашенский, ни с Украины?
--Да как не вашенский-то я, батя? Видишь, и язык у нас с тобой вроде как один! Не знаю как ты, отец, а я родом с Советского союза.
Дед как-то непонятно мотнул головой – то ли в знак согласия, то ли чтоб от мух- от слепней отмахнуться – они тоже тронулись вместе с повозкой.
--Чего, не веришь? Только, вот,  видишь, заблудился..-- шуткой увернулся Москва.
--Тогда мы с тобой, хлопчик, можно сказать, что земляки – я тоже из  Советского Союза. Только что с другого угла...-- глянул на пассажира насмешливо, как сверху вниз:
--Только форма на тебе, хлопчик, все равно не нашенская...-- и  неожиданно спросил:
--Зек?
--З-зек...-- Москва был несколько озадачен и удивлен: ну в натуре -- по фени вроде не ботал?
--А ты как это...ну, врубился-то?
--Так мы же с тобой, сам говоришь, с одной страны...--дед с  серьезным видом пожал плечами. --Чего ж мне не догадаться-то кто ты такой?
Помолчал, хлопнул, подгоняя, лошадь вожжами по спине:
--Тебя, хлопчик, еще в проекте не было, а я уже твои наколки ни раз и ни два  видел... Эк, перстней-то ты наколол! Как в галереи...
Москва засопел недовольно:
--Тебя вообще как звать-то? У вас же тут всё, базарили, по другому, не по-нашенски. Это...ну, на «вы» тебя, или на «ты»?
--Зови уж как зовешь – на «ты» и дед.
--Ладно, Дед, проехали...-- Москва крутнул перед собой в синь исколотые ладони, внимательно осмотрел их со всех сторон – так, будто первый раз увидел:
--А я уж привык к ним...в натуре, свои так вообще не вижу! Да у всех так: если ты, земеля мне, стало быть, знаешь, когда все это набивалось – по малолетке!
--Ну?
--Чего «ну»? Эти-то...ну как их, половые-то органы уже тогда у меня   были, а мозг, в натуре, еще совсем не работал! Малолетка, чего ты хочешь...
--А сейчас?
--Чо сейчас?
--Мозг работает?--Дед хитро скосил один глаз в сторону, задержал его на Москве.
--Ну-у сейчас...я же  не малолетка уже, Дед! Сейчас у меня все работает, все тип- топ!
--А чего ж ты тогда сюда-то приехал, если мозг у тебя так хорошо работает? А?
--В натуре...!-- начал ругаться Москва.--Ну ты и зануда, Дед!
И, глядя куда-то в степь, замолчал, задумался:
-- Если б можно было вернуться...я бы, пожалуй, вернулся. Но такую скощуху у нас, Дед, только двухсотым делают. И то не всем...вон тут наших-то сколько – кругом валяются! Собаки кости по полям растаскивают, а не вывозят. Это как? Да я, честно говоря, в двухсотые пока еще и не тороплюсь. Подожду малость...
--Так...язви тебя в душу! --ругнулся дед.--А остаться-то там нельзя было?!
--Это где – «остаться-то»?
--Ну где ты был – в тюрьме, в зоне?
--Так все у тебя просто, Дед – взял да и остался! «А я не поеду!»--Москва зло сощурился, скривил губы. -- А если тебя в трюм на год замуруют? А в пресс хату не хочешь? Знаешь, что это такое? Там  тебя для начала рылом в парашу окунут, а потом подписать не заставят, а попросят...И не посмотрят, что ты инвалид -- что им твоя нога? У нас вон вся санчасть целиком ушла: тубиков, спидных, сифилитиков – всех подчистую замели!
--А людей убивать? Это тебе как, не страшно?
--А чо мне люди, если они меня убивают?
Дед зло поджал губы, глубоко вздохнул, не стал спорить.
...А Серега лежал на сладко пахнущей степью траве, бездумно слушая  треск кузнечиков, жаворонка, какой-то бестолковый разговор – он слишком устал, чтобы мысль сама  убегала в свободное плаванье. Она просто трусила в ногу с событиями. 
Он открыл один глаз, выпрыгнул из полу сна.
--«Остаться...»--и снова закрыл его, чтобы вернуться назад, в сон.
Давно заметил, что в зоне чаще всего снилась свобода, дом, деревня весной, накрытая запахом цветущей черемухи. А тут, где не было решеток, конвоя, он  ночами бродил по промке, строил планы-- как бы отсюда не заметно свалить? Ну хоть на месяц куда-нибудь поболтаться: девяносто процентов всех побегов так и делают – на эмоциях!  Или это не тут?-- спутано крутилось в голове.
...--Погодь-ка...-- противно скрипнул голос деда. Серега беспокойно открыл глаза, глянул на говорившего: тот привстал, натянул вожжи, вглядываясь куда-то из-под ладони:
--Тут где-то поворот должон быть... А то, язви его в душу, еще проскочим...
--Так ты чего, Дед, не местный что ли?
--Почему не местный? Местный я, местный.
--А чего плутаешь? – Москва подозрительно покосился на него.
--Так не отсюда же я, с Донбасса.
--А говоришь – местный! Где Донбасс, а где мы...Секешь разницу-то? Ты как тут оказался-то?
--Так нет уже Донбасса, нету его! – Дед сел, со злостью хлопнул вожжами по лошадиной спине.
И завздыхал, замотал головой, глаза у него повлажнели, набухли:
-- Жить там уже негде, все порушино... язви вашу  душу! Потому сюда с бабкой тронулся. А пока сюда бежали, вишь, и тут уже началось.
--Так чего бежать-то от нас, дед? Мы чо, звери что ли?
--А то...
--Мы вас спасать пришли, а ты бежишь от нас!
--Спасать меня? Да ну-у-у?! – дед картинно выпучил глаза, вроде как удивился. И принялся мелко- мелко креститься, так,  будто только что, прямо на дороге столкнулся с самим Чёртом, раз за разом шепча себе под нос:
--Свят-свят-свят!
Ему бы артистом в областном клубе быть, а не крестьянствовать. --Это от кого же, интересно?
--Чо «от кого»? – не сразу сообразил Москва: бывало у него такое – иногда замыкало...
--Да спасать-то ты меня от кого приехал, Спаситель ты мой?!
--Ты, это, дед, бл..., в натуре,... не язви меня в душу! -- передразнил  он и завелся, как всегда, с пол оборота.-- Сам знаешь от кого  – от ваших, от фашистов, от бандеровцев.
--А-а-а-а, фашисты! – Дед понимающе поднял подбородок.--Фашисты это да-а-а... – почему-то без спора согласился он. – Это сволота известная, язви их душу! Бандеровцы одним словом... --и зачмокал губами подгоняя лошадь:
--Они...ну эти, фашисты которые, еще в ту войну Авдеевку два года разоряли и мучили. У нас  на них все злые были: зараз не знаю, а тогда да, дулись...мать тоже рассказывала.
--Я же тебе говорю! – встрепенулся Москва. – Тогда вас Красная Армия спасла, а сейчас мы!
--Они, тогдашние фашисты, за два года, считай, четыре человека из селян убили...это мне еще соседи рассказывали – не слушая, гнул свое Дед.
--Ну?
--Чо ну? Снаряд в мельню стрельнули, он угол снес. А мельница тогда  на селе, это как у вас в Московии винно-водочный магазин – святое место. А главное, они школу сельскую закрыли: деток выгнали оттуда, а лошадей, язви их душу, поставили. Во как – считай, конюшню организовали! И прокурору на фашистов ты не пожалуешься! Так и зараз то же самое... – дед, судя по всему, ерничал, старательно прикидываясь дурачком.
--Ну и к чему ты мне это рассказываешь, дед? – Москва, чувствуя хитрый подвох в теме, в голосе деда, исподлобья косился на него: базар-то шел ни за ту войну! «И куда эта падла повел его?»
--Я к тому тебе это рассказываю...внучек! – не удержался дед, чтоб не уколоть. – Что зараз от Авдеевки вообще ничего не осталось! Так ее...этими, как их... КАБами, наши Спасители  бомбили!
И замолчал, принялся нахлестывать лошадь плетенным сыромятным кнутом – так, будто это она была во всем виновата:
--Она, эта бомба, когда взрывается недалеко, девятиэтажка сама складывается...как гармошка – этаж за этажом! А люди все там, внизу остаются...под плитами! Фашисты у нас такого не делали!! – упрямо, со злостью замотал он головой.
--Ладно, Дед, давай оставим этот базар? – вдруг примиряюще предложил Нотариус, удивленный прямотой старика: вот хлопнут дурака за такие разговоры и куда его бабка пойдет жаловаться? – Ну чо, я что ли эту войну придумал?
Дед не возражал – видимо, спорить тоже особо не хотел.
Какое-то время ехали молча.

Нотариус, повозившись  на сене, аккуратно уложенному по подводе,  повел «базар за жизнь» дальше:
-- А прокурор, дед, это ты прав, ему ксивы пиши не пиши – не поможет! Это уголовник  иного уровня и... это...ну, другой формации! –   вставил в разговор шпильку – чтоб за мириться! – и сам не понял, что произнес нечто-то оригинальное.
Заметив улыбку деда, напрягся, почесал затылок--«с чего  это он?» – но, вникнув в содержание сказанного, заржал.
--Дед... -- как-то неожиданно мягко начал он.-- Расскажи про Союз, а? Ну в натуре: ты же старый уже, наверное, Сталина еще помнишь?
--Сталина не помню, хотя родился при нем...--слегка скривился в улыбке, добавил:
--Вегетарианец, говорят, был – все так рассказывали.
--Ну все равно, дед, расскажи: я же в ФСБ на тебя ксиву не буду!
--А чего это вдруг так тебе захотелось про Союз-то узнать? Вон, радио включи, а то – возьми старый журнал. Да кругом об этом – читай- слушай- не хочу!
--Так у нас об этом кто что базарит: по ящику треп – там вообще рай был, детей в лагеря по всей стране отправляли, на море...и так тоже – квартиры, говорят, бесплатно давали! Ну, было же, дед?
--Было-было такое! – подтвердил дед и прищурил в смехе глаза:
--Только батя мне еще рассказывал, что не только детей в лагеря отдыхать отправляли, а и взрослых иногда...не всех, правда, а так, по заслугам: он двенадцать лет на Колыме в обнимку с тачкой отдыхал.  Ногу там отморозил.
--Вот и я об этом же, кто что несет: одни базарят – «хорошо было», другие плюются. Я же не жил там, дед, сам понимаешь – после Союза уже родился. Так хорошо было или как?
--Хе-хе-хе... – непонятно чему улыбнулся дед. --Так и было – кому хорошо, а кому «или как». Только я туда больше не хочу!
--А чего так? Жили же вместе и дружно? Сколько время прошло, а мы до сих пор на одном языке говорим!
--Так это, хлопец, я из вежливости с тобой на твоем языке говорю. Ты же вот в гости пришел к нам...с автоматом. А языка моего не выучил?   – дед так увлекся разговором, что сам не заметил, как натянул вожжи. Лошадь встала.
Дед расслабил руку, хлопнул ее вожжами по спине.

Второй ездок всю дорогу сидел молча, на этот рассказ не реагировал никак: глядя на него, можно было подумать что он спит – дыхание у него было ровное, глаза застыли и смотрели куда-то вверх, как у жабы, вышедшей в поле на охоту.
--Ты чо, не слышишь? – коснулся его рукой Москва.
--А? --проснулся молчун. – Не разумию по вашему... – то ли на польском, то ли на украинском пояснил тот, и, снова остановив глаза, удалился куда-то.
Солнце давно уже перебралось за макушку неба. Утренняя туманная дымка растаяла, исчезла, смешалась с дневным зноем.

В воздухе вдруг потянуло аппетитным дымом  – кто-то невдалеке явно жарил картошку.
--Село рядом...-- пояснил дед и как-то нехорошо сверкнул глазами.
Серегу, до этого молча дремавшего на подводе, словно накрыл кто-то невидимым, прозрачным колпаком, который источал вокруг себя страх. Он открыл глаза, сел, свесил ноги с подводы и потянулся – так, будто он и впрямь крепко спал, а не лежал слыша весь разговор в дреме. Огляделся, пихнул руку в карман, сжал гранату, запоздало оценивая ее: лимонка в такой ситуации – оружие для дурака. Ты только брось ее тут, рядом – оно себе дороже встанет. Лучше бы вилы под рукой были или топор...
Посадка в этом месте кустами подходила к самой дороге и его будто тросом кто-то тянул в эти кусты: знакомое, нехорошее чувство, впервые посетившее его еще на второй и последней отсидке -- было пару раз нечто похожее, но не так пронзительно, как тут, на «нуле».
--С-скажи им...--заикаясь, кивнул он Москве.--Я от-т-тлить от-т-ойду на м-м-инуту... – не вынимая руки из кармана спрыгнул с подводы,  шагнул в кусты раз- два- три и присел от внезапно навалившегося на душу страха.
--Ну б.... что ты его отпустил-то?! – чисто по русски ругнулся глухонемой попутчик. --Держи этого, а то и он уйдет!
--Гони в село, гони!!
Слышно было, как на подводе началась возня, хлопнул один пистолетный выстрел, другой и лошадь понесла.
А Серега полз сквозь густой, как джунгли,  кустарник, стараясь ни шевельнуть- ни шатнуть ни одну веточку, ни одну травинку. Полз и чуть не плакал оттого, что не взял с собой так надоевшую ему  «лопату».

Конец главы
*  *  *