К. Г. Юнг. Наука как религия или религия как наука

     Вклад в науку родоначальника психоанализа. З. Фрейда нередко сравнивается с кантовским переворотом в философии. Несомненной заслугой «отца» аналитической психологии следует считать понимание того, что так называемое сознание (в психологическом смысле) охватывает лишь ничтожную часть психики, являясь как бы верхушкой айсберга подсознательного и бессознательного. Но при этом существует и ряд присущих теории Фрейда противоречий, одним их которых можно считать ограничение подсознательного уровня сферой либидо . 
     Противоречия, как справедливо замечает Е. А. Торчинов, указывают на односторонность учения Фрейда, которое в конечном итоге не удовлетворило ни психологов, ни религиоведов, и спровоцировало  критическое переосмысление и дальнейшее развитие его теории. В связи с  разработкой неофрейдистских концепций в рамках психоаналитической парадигмы называются имена А. Адлера, Э. Фромма и К. Г. Юнга. Последний выделяется особо как исследователь, проявлявший исключительный интерес к культурологической и религиоведческой тематике. Именно К. Г. Юнгу «по-существу удалось показать, что фрейдистское понимание подсознательного затрагивает лишь самый поверхностный слой глубинных измерений психики и никак не объясняет более глубокие области индивидуального и трансиндивидуального (интерсубъективного) бессознательного» . Общеизвестно, что Карл Густав Юнг – автор теории архетипов и коллективного бессознательного как вместилища архетипических форм. Несколько подробнее остановимся на том, что Карл Густав Юнг подразумевает, говоря об архетипах, проанализировав ряд работ известного ученого.
     Вот о чем свидетельствует сам психоаналитик, говоря о возникновении термина: «Моя идея архетипа – буквально: предсуществующей формы – не стоит особняком, а подразумевает нечто такое, что признается и получает название в других областях знания» .  Подчеркивая, что значение понятия связано с существованием в душе  определенных форм (выделено нами: Н. А.), К. Г. Юнг проводит параллели с различными областями науки, в которых обнаруживаются корреляты соответствующего явления. Так, в мифологических исследованиях подобные феномены называются «мотивами».  Леви-Брюль при изучении психологии первобытных народов вводит понятие «representations collectives» (коллективные представления). Адольф Бастиан называет похожие явления  изначальными мыслями,  Юбер и Мосс в области сравнительного религиоведения определяют их как категории воображения .
     В работе «Инстинкт и бессознательное», проводя «конспективный очерк» динамики теории познания, К. Г. Юнг пытается «распознать архетипы под маской рациональных мотивировок и понятий»  в воззрениях европейских философов. Кстати, именно в названном произведении можно найти информацию о том, что сама идея архетипа «позаимствована» ученым у Св. Августина, хотя термин «архетип» встречается также у Дионисия Ареопагита и в Corpus Hermeticum .
Начиная свой очерк с освещения воззрений Платона, К. Г. Юнг замечает, что античный философ необычайно высоко ценит архетипы как метафизические идеи, «парадигмы» или модели, в противовес реальным вещам, являющимся лишь копиями этих образцовых идей . На данной, платоновой, платформе понимания архетипов стоит и средневековая философия – от вышеупомянутого Св. Августина до Мальбранша и Бэкона. И если учесть это последнее обстоятельство, то онтологический статус первоначальной идеи архетипа становится вполне очевидным.
Далее, говоря о средневековой схоластике, К. Г. Юнг приводит фрагмент сочинения барона Герберта Шербургского, в котором архетипы – это естественные (natural) образы, запечатленные в уме (mind) человека и помогающие ему образовывать суждения «независимо от дискурсивного мышления» .
В дальнейшей эволюции философской мысли от Декарта до Спинозы «метафизическая ценность» архетипа как идеи неуклонно снижается, превращаясь в мысль и понятие. Что же касается И. Канта, то он, по утверждению К. Г. Юнга, «окончательно свел архетипы к  ограниченному набору категорий рассудка» . А. Шопенгауэр же – вновь наделяет архетипы «почти платоновским значением» . Но какой же смысл вкладывает в понятие  «архетип» сам К. Г. Юнг?  Обратимся к юнговской структурной демаркации психики.
     «Душа» (psyche), по определению ученого, имеет следующую трехуровневую структуру : (1) сознание, (2) личное бессознательное, (3) коллективное бессознательное.
Под первым уровнем (1) понимается «реагирование на настоящее и адаптация к нему» , «умственная перцепция (inward perception) объективного хода жизни… [которая] придает нашим действиям форму и направление» . Личное бессознательное (2) – есть «скопление» вытесненных представлений, «вместилище утраченных воспоминаний и всех содержаний, которые еще слишком слабы, чтобы проникнуть в сознание» . И, наконец, третий уровень (3) представляет собой «более глубокий пласт бессознательного», содержащий «априорные, врожденные формы интуиции, а именно архетипы восприятия и понимания, являющиеся необходимыми априорными детерминантами всех психических процессов» . Основной характеристикой данного уровня является то, что «коллективное бессознательное, – насколько мы вообще можем что-то сказать о нем – состоит из мифологических мотивов или изначальных образов, и потому мифы  всех народов являют собой его подлинные образцы. Фактически, мифологию в целом можно было бы считать своего рода проекцией коллективного бессознательного» . Сопоставляя вторую и третью позиции бессознательного, К. Г. Юнг пишет: «Вместе инстинкты и архетипы образуют «коллективное бессознательное». Я называю его коллективным, потому что в отличие от личного бессознательного оно составлено не из индивидуальных… содержаний, а из содержаний, представляющих собой универсальные и закономерные явления» . И еще: «Тогда как личное бессознательное состоит большей частью из комплексов, содержание коллективного бессознательного составляют, по-существу, архетипы» .
     По версии К. Г. Юнга, возникновение коллективного бессознательного связано с «аффективно заряженными  фантазиями» как реакцией на возбуждающие психику природные и прочие явления, на протяжении веков хранимые и передаваемые генетической памятью в цепи эволюции человека . Говоря о самом понятии архетипа – буквально: предсуществующей формы – К. Г. Юнг имеет в виду «все мотивы мифов в общем» , «формы, принимаемые инстинктами» , «априорные врожденные формы интуиции» , «некий фактор, детерминирующий способ понимания» (apprehension)» .  Так же об  «архетипах восприятия и понимания» К. Г. Юнг заявляет как о «необходимых априорных детерминантах всех психических процессов (выделено нами: Н.А.)», находящихся в «более глубоком» по отношению к личному пласте бессознательного.
     Проиллюстрировать характер архетипа как формального выражения интуиции поможет трактовка последнего термина Бергсоном, разделяемая и самим Юнгом: «Интуиция – это бессознательный процесс, результатом которого является внезапное вторжение в сознание неосознаваемого содержания, неожиданной идеи или «предчувствия» . С данным определением связан необычайно важный для нашего исследования момент, так же раскрывающий глубину и прозорливость интуитивного видения К. Г. Юнга. Говоря о коллективном бессознательном как о той части психики, которая «любит выражать себя мифологически (или символически), потому что такой способ выражения согласуется с ее природой»  (выделено нами: Н. А.), ученый, по-существу, затрагивает вопрос феноменологии символа.
     Считая ошибочным определение Зигмундом Фрейдом данного понятия как (при)знака или симптома подпороговых процессов, Юнг отводит символу совершенно иную роль: «его следует понимать как выражение интуитивной идеи, которую пока невозможно сформулировать иным или более совершенным образом» . В качестве примера  К. Г. Юнг приводит постановку проблемы теории познания Платоном в притче о пещере, а так же – объяснение идеи Царства Божьего Христом опять-таки с помощью различных притч. Следующим примером проявления природы символа может служить поэзия, произведения которой берут свое начало «не в личном бессознательном поэта, а в сфере бессознательной мифологии, чьи изначальные образы являются общим наследием человечества» . Причина силы воздействия архетипов на сознание объясняется К. Г. Юнгом следующим образом: «Кто бы ни говорил в изначальных образах, он говорит тысячью голосов... и вместе с тем возвышает выражаемую им идею из области случайного и преходящего до сферы вечно сущего» .
     Таким образом, юнговские архетипы представляют собой априорные,  передаваемые по наследству изначальные мифологические образы, имеющие символическую форму, обладающие качествами надындивидуального уровня, детерминирующие все психические процессы, определяющие способы понимания и являющиеся интуитивными  проявлениями психики. Судя по перечисленным характеристикам, речь идет об аутентичных началах сознания (в широком смысле этого понятия), коррелирующих в онтологическом контексте с высшими «тонкоматериальными» (мета-материальными) уровнями реальности.
     Если рассматривать первую, описательную часть исследований К. Г. Юнга, – на наш взгляд, самую сильную и глубокую сторону творчества ученого, связанную с интуитивным распознаванием им природы феноменов, – то она, вне всякого сомнения, может служить верификацией трансцендентной философской мысли. Некоторые выводы ученого, на наш взгляд, детерминированы сильным влиянием позитивизма как приметы времени. В работе 1936/37 годов «Понятие коллективного бессознательного» К. Г. Юнг вполне определенно высказывается насчет научного статуса своей теории: «Хотя упрек в мистицизме часто звучал в адрес предложенного мной понятия, я все же должен еще раз подчеркнуть, что понятие коллективного бессознательного носит не теоретический и не философский, а эмпирический характер» .
     Таким образом, строго научные интенции К. Г. Юнга не вызывают сомнений. Но доказывать очевидное вынуждает ученого, видимо, причина, которая, в свое время, заставит и Е. А. Торчинова отказаться от употребления термина «мистический» в своих работах. Имеется в виду «неудовлетворительная полисемичность» данного термина и «предубеждение у современной научной и философской аудитории при обращении к проблемам мистического опыта» .
     Е. А. Торчинов, так же как и К. Г. Юнг, связывает данное понятие исключительно с научно-познавательными коннотациями, да и ни о каком другом его значении в рамках строгой науки (и философии как науки в том числе) не может идти речи. Имея в виду сугубо европейское, «западное», явление, Е. А. Торчинов замечает: «Между тем в других культурах подобное противопоставление «мистического» и рационального неизвестно, и «мистики» соответствующих традиций никоим образом не отрицают разум (точнее, дискурсивное мышление) как высшую инстанцию в пределах его компетенции, и более того, зачастую создают вполне рационалистические (в широком смысле этого слова) философские системы на основе осмысления (то есть опять же рационализации) своего «мистического» опыта» .
     Те же строго научные интенции побуждают К. Г. Юнга обратиться в его поздних работах (1951-57 г.г.) к рассмотрению совсем уже близкого к «мистическому» феномена, названного термином «синхронистичность» . Имея в виду «многозначительное совпадение двух или более событий, – там, где включается нечто большее, чем вероятность слепого случая» , ученый говорит о «невероятных случаях акаузальной природы» , не подчиняющихся известным эмпирическим законам. «Причинное объяснение, – единственно возможное с точки зрения естествознания», – пишет К. Г. Юнг, – «терпит здесь неудачу вследствие психической релятивизации пространства и времени, вместе составляющих необходимые предпосылки причинно-следственных отношений .  В конечном итоге психоаналитик делает вывод о том, что «акаузальные феномены, иначе называемые чудесами, представляются возможными… И хотя многозначительные совпадения бесконечно разнообразны в своей феноменологии, как акаузальные события они, тем не менее, образуют составной элемент научной картины мира» . Строго научные интенции не мешают К. Г. Юнгу в данной работе поставить вопрос о «мистической» природе детерминированности описываемых явлений, о которой ученый говорит следующее: «Однако, их совпадение настолько невероятно, что невозможно удержаться от предположения о движущей силе, вызвавшей (выделено нами: Н. А.) этот результат» .
      Не трудно заметить, что, несмотря на то, что К. Г. Юнг рассматривает явления в психологическом контексте, сам круг избранной им проблематики, предметное поле и идейный компендиум, как генетически, так и содержательно, представляют собой, пользуясь выражением Е. А. Торчинова, «вполне философский домен». От понятий и дефиниций К. Г. Юнга совсем не трудно сделать шаг к онтологическому рассмотрению избранных ученым предметов. Что мы и попытаемся сделать.
      «Все самые яркие и мощные идеи восходят исторически к архетипам», – замечает К. Г. Юнг, – «Это особенно верно в отношении религиозных представлений, хотя центральные понятия науки, философии и этики (выделено нами: Н.А.) также не составляют исключения из этого правила. В своем нынешнем виде они являют собой варианты архетипических представлений, созданные посредством их сознательного применения и приспособления к действительности». 
     Эта мысль, которую можно встретить не единожды в трудах выдающегося  ученого, выраженная в нашей терминологии, будет означать то, что имплицитные области реальности неизменно вторгаются в эксплицитную действительность и взаимодействуют с ней (если не сказать – определяют ее).
     По-существу, воззрения Карла Юнга тесно смыкаются с учением Платона о мире идей (и это не случайно, если вспомнить об их генезисе, связанном с учением Августина Аврелия), с философскими постулатами И. Канта и взглядами А. Шопенгауэра, видевшего в явлениях  не более чем «представления». Если не знать, что нижеследующее выражение принадлежит К. Г. Юнгу, трудно не приписать его кому-нибудь из философов идеалистического толка: «Существование только подразумевается, поскольку материя познается лишь посредством воспринимаемых нами психических образов, переданных нашему сознанию органами чувств» .
     Выводы психиатра-ученого, основанные на эмпирическом материале, логике и, несомненно, на интуитивных прозрениях, не в меньшей степени соотносимы и с религиозными доктринами – несмотря на известную нейтральную позицию К. Г. Юнга в вопросе веры. В статье Т. Х. Керимова юнговское понятие архетип вполне определенно называется «трансцендентальной схемой или структурой, в которой запечатлен опыт жизни всего народа» .