в книгах гений соловьёвых

         в книгах гений соловьёвых,
        Гейне, Гёте и Золя...
            а вокруг от ивановых содрогается земля (Саша Чёрный)

                Алексею Борисовичу Иванову посвящается,
                без него меня бы не было и физически, и душой

    Должно хранить тайны своих друзей. Не хранящий тайну бесчестит свою совесть и посрамляет доверие к себе.
                Иоанн Дамаскин


    У России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем. Сказывается сказка: Еруслан Лазаревич сидел сиднем 20 лет и спал крепко, но на 21-м году проснулся от тяжкого сна  встал и пошел… и встретил он 37 королей и 70 богатырей и побил их и сел над ними царствовать… Такова Россия…
    Михаил Лермонтов


    Оглянитесь.
    Это (наше «сейчас») - будущее.
    «Однажды навсегда отрекся ты от сатаны и от ангелов его и при многих свидетелях вступил в завет со Христом. Смотри же, с Кем вступил в завет, и не пренебрегай этим! Знай, что в тот же час ангелы записали слова твои - и завет твой, и отречение твое и хранят это на небесах до страшного дня Судного.» (преподобный Ефрем Сирин)
    Это - наше «сейчас»; практически в нём (в нашем будущем) - нас прежних уже нет; и в данном (арте)факте почти нет метафизики: почти все эти описываемые мной персонажи (мои более чем живые друзья) давно уже физически умерли... Надо сказать об этой (недо)метафизике лишь одно: это было прошлое будущее.
    Надеюсь, что ныне мы - в настоящем будущем; за-чем мы там, а не здесь?
Это - просто: «Не то чтоб я не желал выйти немного из своей неизвестности, принимая во внимание, что это было бы средством дать ход той мысли, которую я считаю себя призванным дать миру; но главная забота моей жизни - это довершить ту мысль в глубинах моей души и сделать из нее мое наследие.» (Пётр Чаадаев)
А вот что - за этой (святой) простотой: мы пришли в настоящее будущее за своим наследием; а наследуем мы Царство Божье.
Мы. Уже. Там. Поскольку...
… что создать мог Господь, кроме рая? (Борхес. Роза Парацельса)
Даже если мы сейчас - в прошлом будущем, мы - всё равно в настоящем.
Не удивительно, что в прошлом мы умираем, и живём лишь в настоящем будущем.
Поэтому - тот давний я (не-мой я) уже практически умер даже для моего (ещё совсем недавнего) прошлого будущего.... Назовём это прошлое будущее - (самоуничижительно) просто: миг крушения Царства Божьего СССР.
Но - поскольку другой я продолжает об этом времени помнить и всё громче говорить об нём (и начинать его понимать - как нечто большее времени нынешнего), все эти якобы умершие люди - живы и в настоящем будущем.
Живы (и физически, и мистически) - для настоящего меня.
А вот та реальность (то чудо) - это данное нам осознание, что уже и в ней некоторые наши прошлые «якобы чисто механические» телодвижения осознаются единственным мускулом, что стягивает разномастные корпускулы наших тогдашних тел.
Соединяет в некую внешность настоящего будущего.

Меж тем я помню и прошлое будущее.
Прошлое будущее, в котором - в настоящем Россия как бы ещё есть, но - у неё (без)надёжно даже забрали её настоящее будущее.
Это - почти так же, как с умершими друзьями: они - живут в совокупной памяти их близких, они живы - у тебя и у Бога... Но. Если. Забыть о них (о смыслах их со-Бытий), то их уже не станет ни у моей родины, ни у моего человечества.
Так и будет, если я решу, что забывать (равносильно «умирать») - возможно.
Если. Так.
То...
… что и того меня (и физически, и метафизически) - практически уже нет; такова внешность (скоморошья личина) моего прошлого будущего... И здесь главное: эта самая  внешность моего прошлого будущего и есть мой лирический герой.
Я, как Николай-победитель.
Такой, которого почти никогда не было в прошлом будущем, но он почти есть в настоящем будущем. Единственный герой, которого (в прошлых и будущих ипостасях его) - на самом деле великое множество!
Например: «В V веке до нашей эры на острове Фасос жил боксёр Феоген, который был таким сильным, что его считали сыном Геракла. Он был неоднократным победителем Олимпийских игр. Считается, что за свою жизнь он одержал более 1400 побед. Его соотечественники воздвигли ему статую на Острове Фасос, которую изготовил скульптор Глауций из Эгины. А один из завистников так возненавидел Феогена, что приходил по ночам и избивал эту статую плетьми. В одну из ночей статуя упала на него и задавила. После этого состоялся суд, в ходе которого скульптуру приговорили к изгнанию из города… и сбросили её со скалы в море.
Но на этом история не закончилась. В тот же год на Фасосе случился страшный неурожай, так что его жители оказались на грани голодной смерти. Они обратились к Дельфийскому оракулу за советом, который напророчил, что земля останется бесплодной до тех пор, пока они не достанут статую Феогена из моря и не установят её обратно на почётное место. Когда это было сделано, все беды прекратились. После этого жители Фасоса стали почитать статую Феогена и даже приписывать ей способность исцелять от болезней.
Мы не знаем как выглядела та самая статуя Феагена, но, возможно, она была похожа на статую эллинистического периода, изображающую отдыхающего боксёра. Она чудом сохранилась до наших дней, ведь большинство греческих бронзовых статуй были переплавлены в средние века. Боксёра нашли в XIX веке в Риме на склоне Квиринальского холма во время строительных работ и передали в национальный музей.» (Сеть)
Представим: некто глупый и завистливый хлещет в себе самом образ Царства Божьего СССР, просто дляради самовозвленичивания






Это все мы, всечеловеки - ставшие всечеловечеством... То самое тождество с настоящим, ставшее частью Среды Воскресения... Что есть Среда Воскресения? Не жонглируя терминами, а глядя на материал.
На материю, матерь нашу!
И это - почти (по русски) цензурно: когда материя неизбежно расползается (под руками тех, кто пытается её владеть), что иное с ней сделать можно (если ничего сделать нельзя) - кроме как воскресить?
Вот так, к примеру:
_________ тайная вечеря до реставрации
Он оштукатурил и покрыл стену свинцовыми белилами - что делается при грунтовке доски для живописи, но не используется при настенной росписи. И начал писать темперными красками с добавлениями масла. Подобный прием позволил ему достичь необычного эффекта - на белом грунте смесь масляных и темперных красок создала эффект сияния. Но своей техникой Леонардо обрек картину на разрушение.

Жутко объективная реальность
Шуткой на картине возрожденца.
И минутка есть, чтоб оглядеться
И понять, что это твоё сердце.

Там Господь.
А здесь вся плоть распалась.
Жалость не к себе, а к Мирозданию.
И прощание с собой как с оболочкой.

Пусть сейчас ты маленькая точка!
(даже меньше почки в моём марте.
Даже меньше строчек эпитафий).
Но ты как глоток водоворота.

Как рычаг.
И это знак, что дальше
Потолок небес перевернётся.
Жутко объективная работа

Тонкою материей завьётся.

Шутка, что ты заперт в этой точке.
Дай минутку, я скажу, что дальше.

И вот-вот я (такой уже, как мой герой Николай - с послезнанием) скажу такому мне (который - ещё только с не исполненным предназначением и едва подозревает о нём)... А что на самом деле я могу ему сказать?
А ведь что-то должен!










Хотя бы для того, чтобы изменить (воскресить) меня прошлого, чтобы изменённый я смог заглянуть наперёд и переиначить «под настоящего себя» своё прошлое будущее... Так и движемся: оглядываемся назад, изменяем (воскрешаем) себя прошлого, потом изменённым собой изменяем себя будущего...
Иначе - никак; потому - вот он (тамошний) я; а что он (этот я) - такой же, как и описан, так и я - не и'накий!
Иноком не ставший, себя - признавший, но не смиривший.
А так же - в мифах своих ирреально живущий, в истовую дружбу всё так же верящий и постоянно находящий для этой веры материальные подтверждения.
Словом (в начале было Слово, а не слова) - всё ещё человек....
Даже если это - уже мёртвый ныне человек (тогда-то он был жив), который и говорит на словах того изначального (мало кому из не «воскрешённых собою» понятного) языка, для которого любые новосотворённые или давно общеупотребимые алфавиты - просто-напросто тесны: это соборный язык небесной дружбы и Божьего Царства.
Язык, которому любой алфавит просто-напросто тесен.
Я не сужу маски, которые мы носим (мы все их носим).
Я сужу добро и зло, которое приносит «ношение» этих личин.
Но я так же знаю, что - я «не знаю, что лучше - зло ли, приносящее пользу, или добро, приносящее вред. (Микеланджело Буонарроти»
Я просто пробую переводить моё время на языки соври-менности (языки личин); и если кто-либо заявит мне - это мёртвые языки, я - соглашусь, но... Только отчасти! Вот он, голос друга:

Памяти поэта
Михаила Кульчицкого

Давайте после драки
Помашем кулаками,
Не только пиво-раки
Мы ели и лакали,
Нет, назначались сроки,
Готовились бои,
Готовились в пророки
Товарищи мои.

Сейчас все это странно,
Звучит все это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов
Фанерный монумент
Венчанье тех талантов,
Развязка тех легенд.

За наши судьбы (личные),
За нашу славу (общую),
За ту строку отличную,
Что мы искали ощупью,
За то, что не испортили
Ни песню мы, ни стих,
Давайте выпьем, мертвые,
За здравие живых! (Борис Слуцкий)

Итак - моё прошлое будущее.
Вспомнилось (и - опять началось и продолжилось) оно негаданно: связался со мной в одной из социальных сетей (то ли на параллели, то ли на меридиане нашего плоского глобуса расположена эта линия связи) старый знакомец и почти что забытый друг-художник из Пскова.
-  Здравствуй, Коля! Задумали обо мне делать док. фильм в Пскове. Сейчас беседуем. Просят рассказывать о моей жизни. Я вспомнил, что давно в Питере меня снимал (А. Иванов). Он готовился поступать во ВГИК и писал сценарий и начал снимать. Может быть можно добыть эту съемку. Может быть Леша её оцифровал. Кроме тебя спросить некого. Что скажешь, что помнишь..?
Я помнил лишь то, что прошло более сорока лет.
Понимал (ли).
Что было - тогда, но - не стало теперь.

(было) Из анкеты

Материально обеспечен:
В дождливый день хожу в плаще.
В случайных связях не замечен
И не заметен вообще.

Безволен также как безвластен.
Не ангел, но и не злодей.
Женат. Имею двух детей.
К спасенью мира не причастен. (Поэт Николай Зиновьев)

Это мы - те, кто «потерял» Царство Божье СССР.
Но это мы - те, кто составлял, составляет и будет составлять моё всечеловечество, мою Среду Воскресения.
Ведь тот данный нам в материи факт, что из всей нашей тогдашней компании физиологически живы лишь мы с Ильёй (таково имя художника из Пскова), придавало ситуации пикантность сродни скабрезности... Словно бы из моих уст в ответ на слова художника прозвучала фраза-анекдот:
-  Лучше поздно, чем никогда, - сказал врач, ставя клизму трупу.
Разумеется, сказано это вслух не было.
Илья (так имя художника) отреагировал на этот (не) рассказанный мной анекдот буквально:
Не. Рассмеялся. Но.
Его «пскопские» гонор и напор, благодаря которым он когда-то смог «продавить» нашу ленинградскую закомплексованную образованщину (представляясь чуть ли не провидцем, столь же многозначным и туманным, как дельфийская пифия), требовал от него, чтобы я не допускал никаких вольностей в толкованиях смерти бывших друзей.
Я не стал говорить, что Св. отцы неоднократно говорили: «Знаем, как он жил. Но теперь посмотрим, как он умрёт». (по памяти)
Будет ли светлым его мёртвое лицо.
Я не стал это говорить. Я про себя (не) заметил:
-  Бывших друзей не бывает. Значит, и не друзья были вовсе.
-  Это для тебя, - (не) сказал художник.
Я (своеобразно) промолчал.
Я, слава Богу, художником не был, и корпускулы моего тела были пропитаны логосами... Так я, во всяком случае, мнил о себе.
А тела моих (настоящих) друзей - все уже поистлели; осталось уповать на светлые логосы.
На Воскресение в Слове.

________________ Саше Наумову (одному из...)

Если ты летал на крыле,
Надо привыкать и к земле.

Если ты душою крылат,
То земное тело стократ

Неудобно будет лежать
(но подробно небо держать

Близко-близко чтоб от земли).
Не ушли мы, но прилегли.

Пропитали каждую пядь,
Чтоб земля умела летать.

И корпускулы взяв у плоти,
Собирала в мускул полёта. (Niko Bizin)

Наш тогдашний полёт - прибрала себе здешняя (земная) смерть; а как ещё происшедшее со всеми нами понимать и оценивать? И всё бы хорошо было с моей тогдашней Россией: глядишь, моей нынешней России просто бы не было... Зато какая память отпечаталась бы на ладонях ноосферы!
Тех самых ладонях, что были бы умыты (как ладони Пилата): кровь России не на мне, а на вас, русские всечеловеки... Во времена, о которых я вспоминаю, так бы всё и завершилось, если бы не... Не отыскали идею, которая нас подвигнет к воскресению?
Ан нет! «Вот уже два десятилетия у нас ищут национальную идею. Пока остановились на том, что это патриотизм. Конечно же, оно так, но любые окончательные формулировки, к сожалению, рано или поздно становятся общим местом, они всегда ограничены и уязвимы, почти всегда досадно идеологизированы. Такие формулировки неизбежно меняются в зависимости от изменений то государственного строя, то направления политики. Но есть вечные и высшие ценности и человеческие качества, - такие, как вера, честь, благородство, справедливость, стремление к истине, служение своему делу, труд в раскрытии талантов, данных человеку Богом, жертвенность, доброта, любовь к людям, любовь к своему Отечеству и верность ему. Не формула национальной идеи, а люди, воплощающие в себе эти лучшие и преемственные в нашей тысячелетней истории духовные качества и выражают собой цель и национальную идею России. Да и народ по большому счету никогда не формулирует свою национальную идею, но зато безошибочно определяет ее носителей.» Епископ Тихон (Шевкунов)
Это значит, что нашёлся человек...
Искали-искали, и нашёлся...Это значит, что человек был всегда... Лишь мы его не видели и не слышали... Это значит, что надобно уметь видеть и слышать...
И что для обретения зрения (души) и слуха (души) иногда надобно и умереть (душой), чтобы воскреснуть с новыми зрением и слухом! Что не слишком отличается от забегания в будущее, своего там определения как настоящего будущего и возвращения назад, чтобы изменить себя прошлогого...
Повторю: это и есть Среда Воскресения... А смерть (в процессе становления - всех нас - как Среды) - так что смерть?
«Поэтому смерть мы оцениваем как итог того, что в состоянии понять. А смерть праведников мы сравниваем с зацветанием растения. Как написано в акафисте святителя Николая про этого святого, «финик процветший». Вот его посадили, поливали и в конце концов оно расцвело и стало благоухать. По этому благоуханию Церковь решает, что умерший праведник угодил Богу. Наслаждаясь видом цветущего растения, мы спрашиваем, как и нам достичь такого же состояния. И как нам умереть так хорошо, чтобы наша смерть стала праздником.» Священник Константин Камышанов. 11 июля 2016 года.
Это как раз о человеке, который меня спас:

___________________________ Лёше Иванову

Есть только один критерий именем Благодать.
-  Посмотрим, как будет он умирать, -
Говорят святые отцы! И прямо в лицо
Светит солнце и праведнику, и подлецу.

А разве бывают другие сны,
Помимо весны? Вот только-только
Было студёно и горько! И даже без Воскресения
Достоинство есть такое Спасение.

И не надобно воинства, чтоб его проявить.
И проснуться во сне, чтобы не в смерти жить,
А уже в Nova Vita! Моё сердце разбито,
Поскольку не собрано, не подобрано женщиной.

А ведь было обещано.

И значит, исполнено так, что пока не возмог.
Но и срок не иссяк, ведь не вода в песок.

Художника Илью из Пскова я не ставил в известность ни об этом, ни о предыдущем стихотворении... Здесь следует упомянуть, что в нашей компании (из которой в живых остались мы двое) мы с ним начинали как поэты... Теперь я пишу и издаю романы, а он устраивает свои выставки картин.
Почему мы это делаем?
А. Потому что. Пока что. Умерли (здесь) - и не остались (пока что) лишь там: в нашем идеальном Прекрасном Вчера; дело за малым (тоже «пока что», дальше будем посмотреть): всего лишь - сказать, зачем мы вообще есть и были... Что влечёт за собой ещё более малое: кто мы вообще такие...
Были мы или не были.
И какой была тогда Россия (как мы её - вместе и порознь - понимали).
Согласитесь, это почти по симоновски: ЖИВЫЕ и МЁРТВЫЕ.
Я вспомнил: прекрасная маленькая женщина Наталья, тогда бывшая женой Алексея Иванова, попросила меня привести к ним в гости помянутого «выше» (словно бы так в астрале навсегда и «оставшегося») Илью... Сказала:
-  Я говорила Алексею об Илье, он очень заинтересовался. Ты не мог бы...
Замолчала. Не мялась, а с некоторым сомнением меня оглядела.
Договорила:
-  Привести его к нам в гости.
Я мог.
Хотя. До этого. Момента (миропорядка) ни разу в гостях у Натальи и Алексея не был. Даже не знал о них практически ничего... Даже того, что у Натальи есть какая-то своя жизнь (помимо наших встреч).
Я. Мог.
Разве что (неизбежно) спросил:
-  А кто у нас Алексей?
Перефраз из прекрасного фильма по Шварцу «Обыкновенное чудо» вышел у меня невольно, как и ответ Натальи:
-  Муж, - сказала она.
Далее - подразумевалось: а кто у нас муж? Ах, волшебник!
Далее - утверждалось: да, настоящий волшебник! Что было почти что правдой.
Это. Была. Чистая правда - для меня, мальчика из Норильска, второй год подвизавшегося студиозусом в Санкт-Ленинграде на электрофизическом факультете ЛЭТИ - дальнейшее будет удивительным; другое дело, что...
Всё это - никаким чудом бы не обернулось!
Не. Обернулось. Не. Могло. Обернуться. Чтобы позвать.
Но. Обернулось.
На меня оглянулась моя нарождающаяся малая Церковь Друзей; и всё это происходило в обрамлении дейсвительного чуда (разве что - по питерски камерного, чуть доморощенного)...  Алексей, муж Натальи, работал в то время администратором на Ленфильме у режиссёра Сокурова...
Не то чтобы я восхищался филмами Сокурова (я тогда их просто не знал); не то чтобы меня овеяло ветром высших сфер (я тогда ничего не понимал в таких разных ноосферных веяниях); но...
Согласитесь, не чудо ли: встретившись в некоем литературном объединении по интересам, собиравшемся в «непомню каком» Дворе Культуры, расположенном (если идти от Невского проспекта) за Искакиевским собором, перезнакомились между собой всё эти люди... За-чем?
А за Искакиевским собором!
Это. Полезно. Повторить: там (в Исаакии) в те времена был подвешен к куполу маятник; может быть, он подвешен и сейчас... Главное, чтобы язык наш русский не был подвешен над пропастью, но - оказывался суворовским переходом через Альпы.
Тогда. Этот. Маятник. Качнулся (в мою сторону).
Наташка, (повторю) маленькая женщина одного со мной возраста, изящно и сексуально-скульптурная, сразу же (при взгляде на неё) представлялась мне небожителем некоей «Поднебесной» империи просветлённых, где именно в синтоистской манере (одушевляя неодушевленные предметы) все эти населянты этой удивительной страны совершали некие многозначительные ритуалы.
А. Если. Всерьёз. То - от правильности их (ритуалов) совершения зависело будущее русской (советской) культуры.
Более того!
Даже тогда, когда в девяностые годы прошлого столетия стало казаться, что никакого будущего у русской (советской, от Царства Божьего СССР) культуры нет - я (благо-даря малой Церкви друзей) продолжал восхищаться красотой мира (а ведь эта красота - женская, рожающая нас); по счастью, я был невежествен: склонялся к первобытному магизму, полагал нас вершителями судеб Мироздания.
Тогда как мы были всего лишь со-вершители.

С этого приглашения Алексея Илье, переданного мне маленькой женщиной Натальей, и началось со-свершение этих (наших) судеб и судьбы моей (нашей) родины; кто бы мог в это поверить... Разве что я, домашний мальчик из заполярного Норильска.
Всё ещё (сорок лет назад) сохранивший это ощущение космического холода вокруг человеческого жилья... Все эти электрофизические подробности - важны; главное, о чём следует сказать: я был тогда неверующим.

Я. Был. Неверующим.
Всё это (неверие) - было мне позволительным и пока безвредным: детская вера в собственное (земное) бессмертие вполне заменяла мне саму Вечность; согласитесь, есть в этом глупости детства что-то изначальное.
Пред-знание. Что. Силы Невидимые Бесплотные - всегда рядом.
Но - ведь и неверие всегда смертельно.
И вседа-навсегда - не хватает какой-то былинки, чтобы переломить спину верблюду, несущему это неверие; кто ж знал, что для возвращения этой детской веры в чудо нам предстоит прожить Апокалипсис девяностых и безвозвратную потерю Царства Божьего СССР.
И только потом попробовать понять простое: всё к лучшему в этом лучшем из миров. Вот и я тогда не знал, что с этой просьбы маленькой женины началось моё настоящее будущее.

Вы скажете, оно (это моё «тогдашнее» будущее) - уже в прошлом, и все его населянты мертвы?
Так ведь это всё (эта нынешняя Вселенная) - даже не форма, а формальность со-Бытия; даже по этой формальности художник из Пскова Илья более чем жив... Он позвонил, и маятник (уже в бессчётный раз) качнулся в мою сторону.
Силы Невидимые Бесплотные...
Встали на мою сторону: я ещё не все имена назвал, ещё не всех отблагодарил...
-  Я рассказала Алексею об Илье, и он очень заинтересовался, - поведала Наталья (иногда - тогда - она ещё казалась мне ведьмой).
(хотя) - я (тогда) не увидел в помянутом Илье ничего выдающегося.
-  Так ты его привезёшь, - сказала Наташка, прежде чем исчезнуть в зеве метрополитена.
-  Я ему скажу о твоей просьбе.
Здесь я замер.
Прежде чем шагнуть дальше в прошлое (а потом оттуда начать ускоренно подниматься: это и есть пересказ истории), следует упомянуть о роли женщины в судьбе мужчин; следует описать внешность самой Вечной Женственности (или даже Софии Премудрости)...
Это ведь невозможно в принципе.
Но. Мы. Попробуем.

Тайны Божьего Царства
Всем даны, ну а мне только притчи.
Вот и речи мои словно реки
Кровеносных сосудов страны.

Я не знаю коварства и встречаю коварство,
Это признак весны.
Тайны Божьего Царства
И видны, и слышны как пространство.

Вот и внешность твоя, Мать Мария.
Вот и грешность твоя, и безгрешность.
И доступность и зрению, и слуху
С осязанием... А что прикасается к Духу

Осознанием - почти не имеет к тебе
Отношения как бы!
Но вот здесь я опять наступаю на грабли,
Понимая и душу, и плоть - как Господь на губе. (Niko Bizin)

Что. Мы. Берём у женщины.
Заметьте, я не собираюсь опошлять неопошляемое - задаваясь вопросом: что женщина берёт от мужчины?
Всё, что можем, то и берём.
Если есть что-либо - над, это «что-то» - близко к любви; если нет чего-либо - над, это «нет чего-либо» - тоже близко к любви (просто потому что любовь - всё и ничто); итак - маленькая женщина Наташка, жена работавшего администратором на Ленфильме Алексея... Моего будущего друга.
Пожалуй, даже единственного друга.
Друга, которого я совершенно не понимал; но - мнил, что мы с ним со-мысленны (я ещё не знал понятия «со-Быти'йны»)... Так я впервые понял (настоящий я, а не прошлый я): со-Бытийность между людьми - значимей и возвышенней, нежели плотски-духовная связь мужчины и женщины.
Но(!) - ведь и с плотски-духовной близостью...
(если есть плотски-духовная близость) - тоже ещё не всё постигнуто за многие эпохи человеческой истории...
(кто может знать), что мы берём у женщины?
Пожалуй, ничего - кроме самого рождения (а ведь нет ничего большего)...
Такие вопросы меня тогда не занимали: я просто не знал об их наличии (на человеческих личинах нахождении); более того - я хотел поступить единственно верным образом: чтобы всё происходило - как-нибудь, и (что бы) никто и ничто не могли нарушить этой Мировой Гармонии...
Вы скажете, это инфантилизм?
Я отвечу известным: не мешайте детям приходить ко Мне.
Дети - это те, на ком ещё нет личины Князя Мира Сего. Те, кто ещё не вышел торговать этой «княжьей» личиной на Сорочинскую ярмарку Мира Искусств...
И невозможно вырваться из Мира Искусств!
И его невозможно постигнуть (до конца)... В непостигаемый мир я вступаю, пробуя описать всё это!
Пробуя описать Вечную Женственность.
Вот она (на примере маленькой Натальи). Просто- женщина. Волосы её - сейчас (тогда) были собраны в узел; походка её была своеобразной: она словно бы свивала шажками кошачью ведьмину тропку; так она вошла в мою жизнь... И так она из неё уходила; ныне (на этом Свете) - её тоже больше нет.
(повторю) - есть у святых старцев критерий духовности человека (впрочем, оне и словцом таким не пользуются): посмотрим, как он будет умирать... Впрочем, об этом - после; это ведь о всех нас; овальное лицо, локоны, нежность щёк...
Но - прежде всего: нечто над всем.
Это именно что магия, преступление перед Непостижимым: женщина - желание - обладание ею... Забежав наперёд: когда Наташка стала уходить от Алексея, он сделал всё, чтобы её сохранить.
Но что он мог: Женственность и Премудрость всегда уходят.
Тело иногда остаётся.
Так что не женщина для мужчины и не мужчина для женщины оказываются настоящим критерием: посмотрим, как будет человек умирать... Об этом и история: о смерти советских людей, населянтов Царства Божьего СССР.
И что потом из них (после этой «смерти») вышло.
Не только (и не столько душа): много гнили и падали... И всё-таки мы все - всё ещё люди; потому - небольшое отступление от темы (Среды Воскресения), хотя — кто может знать!
Быть может, как раз - приближение.
Во всяком случае, (недостижимая) мечта.
«Сказать, что Федор Михайлович обладал повышенной сексуальностью, значит, почти ничего не сказать. Это физиологическое свойство было настолько в нем развито, что, несмотря на все старания скрыть его, невольно прорывалось наружу - в словах, взглядах, поступках. Это, конечно же, замечали окружающие и осмеивали его. Тургенев назвал его «русским маркизом де Садом». Не в состоянии совладать с чувственным огнем, он прибегал к услугам проституток. Но многие из них, однажды вкусив любви Достоевского, потом отказывались от его предложений: слишком уж необычна, и, главное, болезненна была его любовь.
Спасти от пучины разврата могло лишь одно средство: любимая женщина. И когда такая в его жизни появилась, Достоевский преобразился. Именно она, Анна, явилась для него и ангелом-спасителем, и помощником, и той самой сексуальной игрушкой, с которой можно было делать все, без чувства вины и угрызения совести. Ей было 20, ему - 45. Анна была молода и неопытна, и не видела ничего странного в тех интимных отношениях, которые предложил ей муж. Насилие и боль она воспринимала как должное. Даже если она и не одобряла или ей не нравилось то, чего хотел он, она не говорила ему «нет» и никак не обнаруживала своего неудовольствия. Однажды она написала: «Я готова провести остаток своей жизни, стоя пред ним на коленях». Его удовольствие она ставила превыше всего. Он был для нее Богом…
Знакомство с будущей супругой Анной Сниткиной пришлось на очень трудный период в жизни писателя. Он заложил ростовщикам за копейки буквально все, что только мог, даже свое ватное пальто и тем не менее, за ним оставались срочные долги в несколько тысяч рублей. В этот момент Достоевский подписал с издателем Стрелловским фантастически кабальный контракт, согласно которому он должен был, во-первых, продать ему все свои уже написанные произведения, а во-вторых, написать к определенному сроку новое. Главным же пунктом в контракте была статья, согласно которой в случае непредставления нового романа к сроку, Стрелловский в продолжении девяти лет будет издавать как вздумается все, что напишет Достоевский причем без вознаграждения.
Несмотря на кабальность, контракт дал возможность Достоевскому расплатиться с наиболее агрессивными кредиторами и сбежать от остальных за границу. Но после возвращения оказалось, что до сдачи нового романа в полторы сотни страниц остался месяц, а у Федора Михайловича не написано ни строчки. Друзья предложили ему воспользоваться услугами «литературных негров», но он отказался. Тогда они посоветовали ему пригласить хотя бы стенографистку, которой и была юная Анна Григорьевна Сниткина. Роман «Игрок» был написан (вернее, продиктован Сниткиной) за 26 дней и сдан в срок!
Достоевский же сделал юной девушке предложение и получил согласие.
Мать Анны Григорьевны Сниткиной была солидной домовладелицей и давала за дочкой многотысячное приданое в виде денег, утвари и доходного дома. Анна Сниткина уже в юном возрасте вела жизнь капиталистки-домовладелицы и после свадьбы с Федором Михайловичем, сразу взялась за его финансовые дела.
В первую очередь она усмирила многочисленных кредиторов покойного брата Михаила, объяснив им, что лучше получать долго и понемногу, чем не получать вовсе.
Потом обратила свой деловой взгляд на издание книг ее мужа и обнаружила, опять же, вещи совершенно дикие. Так, за право издать популярнейший роман «Бесы» Достоевскому предложили 500 рублей «авторских», причем с выплатой частями в течение двух лет. В то же время, как оказалось, типографии, при условии известности писательского имени, охотно печатали книги с отсрочкой платежа на полгода. Таким же образом можно было приобрести и бумагу для печатания.
Казалось бы, при таких условиях очень выгодно издавать свои книги самим. Однако смельчаки скоро прогорали, поскольку издатели книготорговцы-монополисты, естественно, быстро перекрывали им кислород. Но 26-летняя барышня оказалась им не по зубам.
В результате изданные Анной Григорьевной «Бесы» вместо предложенных издателями 500 рублей «авторских» принесли семейству Достоевских 4000 рублей чистого дохода. В дальнейшем она не только самостоятельно издавала и продавала книги своего мужа, но и занималась, как бы сейчас сказали, оптовой торговлей книгами других авторов, нацеленной на регионы.
Сказать, что Федору Михайловичу бесплатно достался один из лучших менеджеров его современности, - значит сказать пол правды. Ведь этот менеджер еще и беззаветно любил его, рожал детей и терпеливо вел за копейки (отдавая кровно заработанные тысячи рублей кредиторам) домашнее хозяйство. Кроме того, все 14 лет замужняя Анна Григорьевна еще и бесплатно работала у своего мужа стенографисткой Достоевский был невероятно ревнив. Приступы ревности охватывали его внезапно, возникая подчас на ровном месте. Он мог неожиданно вернуться час домой - и начать обшаривать шкафы и заглядывать под все кровати! Или ни с того ни с сего приревнует к соседу - немощному старику.
Поводом для вспышки ревности мог послужить любой пустяк. Например: если жена слишком долго смотрела на такого-то, или - слишком широко улыбнулась такому-то!
Достоевский выработает для второй жены Анны Сниткиной ряд правил, которых она, по его просьбе, станет придерживаться впредь: не ходить в облегающих платьях, не улыбаться мужчинам, не смеяться в разговоре с ними, не красить губы, не подводить глаз… И вправду, с этих пор Анна Григорьевна будет вести себя с мужчинами предельно сдержанно и сухо. Анна Григорьевна сохранила верность мужу до своего конца. В год его смерти ей исполнилось лишь 35 лет, но она сочла свою женскую жизнь конченной и посвятила себя служению его имени. Она издала полное собрание его сочинений, собрала его письма и заметки, заставила друзей написать его биографию, основала школу Достоевского в Старой Руссе, сама написала воспоминания. В 1918 году, в последний год ее жизни, к Анне Григорьевне пришел начинающий тогда композитор Сергей Прокофьев и попросил сделать в его альбом «посвященный солнцу», какую-нибудь запись. Она написала: «Солнце моей жизни - Федор Достоевский. Анна Достоевская…». (Сеть)
Сразу скажу, Наташа под это описание совершенно не подходила!
Более того, она могла бы походить на героиню из Золотого Ключика, некую Мальвину (аналог этой героини обязательно появится в следующей части этой истории); разве что пуделя Артемона при ней не было, и она бы (если бы не некоторая ленность ея души) вполне могла бы полагать пуделем своего супруга, пока что неведомого мне Алексея...
Но это более глубокая история, нежели короткий карандашный набросок...
Проще - явиться в процессе самой жизни... Я (с некоторой внутренней неуверенностью) при следующей встрече подошёл к Илье.
- Тебя приглашают в гости.
-  Кто?
Илья был несколько похож то ли на Александра Блока (в юности), то ли на Игоря Северянина (не будучи опосредованно ни тем и ни другим - он восхищался Хлебниковым); странные мы были люди!
Бессмертные (но уже мёртвые) адепты поэтического Слова казались нам важней реальных связей с живыми людьми (или только я так предполагал: советоваться лишь с непререкаемыми вещами - талантом и самоотверженностью); во всяком случае, свои ещё не вполне сформулированные идеалы я переносил на людей, с которыми мне ещё только предстояло познакомиться.
Такая вот коллизия: времена смешались и судьбы совпали.
Мы. Стали. Быть связаны.
«Тысячи скрытых нитей связывают мысли одного разумного существа с мыслями другого; наши самые сокровенные мысли находят всевозможные средства вылиться наружу; распространяясь, перекрещиваясь между собой, они сливаются воедино, сочетаются, переходят из одного сознания в другое, дают ростки, приносят плоды – и, в конце концов, порождают общий разум. Иногда случается, что проявленная мысль как будто не производит никакого действия на окружающее; а между тем – движение передалось, толчок произошел; в свое время мысль найдет другую, родственную, которую она потрясет, прикоснувшись к ней, и тогда вы увидите ее возрождение и поразительное действие в мире духовном. Вы знаете такой физический опыт: подвешивают несколько шариков в ряд; отстраняют первый шарик, и последний шарик отскакивает, а промежуточные остаются неподвижными. Вот так и передается и мысль, проносясь сквозь мозг людей. Сколько великих и прекрасных мыслей, откуда-то явившихся, охватили бесчисленные массы и поколения! Сколько возвышенных истин живет и действует, властвуя или светясь среди нас, и никто не знает, ни откуда явились эти грозные силы или блестящие светочи, ни как они пронеслись через времена и пространства!» (П. Я. Чаадаев. ПИСЬМО ПЯТОЕ из Философических писем)
-  Так кто меня пригласил?- (пере) спросил Илья.
-  Алексей, муж Натальи.
-  У неё есть муж? - мог бы спросить Илья.
Но я (бы) опередил.
Я позволил (бы) ему спросить:
-  Зачем я мужу красивой женщины?
И тогда я (на самом деле) ответил:
-  Твоё поведение, твоя рефлексия на Слово, твоя внешность произвели впечатление на Наталью, и она поделилась с мужем.
Я не обратил внимания на главное: моё (а не Ильи) поведение, моя (а не Ильи) рефлексия на Слово, моя (а не Ильи) внешность не произвели впечатления на Вечную Женственность, сквозившую (по моему разумению) сквозь каждый жест и каждый шаг, и каждое Слово Наташки... Неужели тогда наши женщины были иными, нежели стали сейчас?
Были.
Женщины Царства Божьего СССР.
Даже. Если. Они. Были эльфически возвышены и демонстративно не социальны, как Наташка.
В них. Было. Царство Божье СССР. Со всеми его безысходностями: бескорыстием, взаимопомощью, самоотверженностью, безоглядной верой в во всё лучшее, что есть в каждом человеке.
Скажете, в СССР этого не было?
Конечно, не было!
Но - всё равно было, ибо - (не только) декларировалось и впитывалось с воздухом; недалёкие люди называют это явление двоемыслием и лживостью, полагая себя от рождения обладающими какими-то правами на какие-то права... Как там у Ключевского (по памяти): человек (и весь род его) понимался не сам по себе - сам по себе человек лишь предмет, занимающий место в пространстве; человек понимался - по заслугам...
Заслужи. И будешь иметь право на обладание.
Чем? Только лишь каким-то имуществом?
Нет! Что есть вещь без вещего; ничто.
Всего лишь (если будешь) - обретёшь право на обладание своим мнением о вещах масштаба вселенского (или общегосударственного, что в понимании российском и есть судьбы Вселенной: мы поселились во Вселенную, нам и отвечать за неё); а ведь даже вселенский масштаб не есть пропуск к атериям.
А теперь главное: всё, о чём я рассказываю сейчас, произошло именно в СССР (его Царстве Божьем).
Но (пока что) - не будем углубляться в Божье Царство... Тем более, что это и невозможно.
Либо оно - есть, либо... Всё равно есть.

Что есть, то есть.
И чего нет, то есть.
Такая повесть - это бросить Свет
На то, что нет вопросов - есть ответ.

Что есть, то есть.
И чего нет, то есть.

Я есть как есть.
И чего нет, то есть.
Ты есть как есть.
Ты для меня как Весть.

Вопросов нет,
Поскольку всё есть Свет.

Всё это - над.
Но я сейчас и здесь.
И ты сейчас и здесь.
Не весь весь Мир - и всё-таки он весь. (Niko Bizin)

Илья делал вид, что сомневается: ехать или не ехать?
Я поначалу его специфическому северорусскому (прежде называл такой менталитет пскопским) достоинству - верил; казалось даже, что Илья откажется ехать к незнакомцам... Через некоторое время он признается, что ему и самому негаданное приглашение было до смерти интересно!
Интересное выражение: до смерти.
Подразумевающее Воскресение узнавания. О котором (о Воскресении) - неверующему мне тогда ещё было неизвестно; кто бы мог предположить, что дорога сия негаданно приведёт меня к Храму? Именно так, от малой Церкви Друзей - ко Вселенской Церкви... Которой (Церкви Друзей) - ещё и не было...
Но. Было. Тело Вселенской Церкви.
-  Хорошо, - сказал Илья. - Ты знаешь адрес?
-  Наталья мне объяснила.

Как-то - я уже рассказал, что проезд школьного автобуса вокруг Медного Всадника, происшедший всего лишь десять лет назад, обозначил чуть ли не тектонический сдвиг в сопряжении судеб Мировых держав... Казалось бы, слово «Мировых» (поверхностно) означает ещё и  мудрых (мудростью Князя Мира Сего)...
Казалось бы!
Сейчас - я иду глубже!
Та самая (тогда ещё только намечаемая) поездка в гости к Наталье и Алексею  действительным представляется (теперь) само-утверждением в нас двоих Логоса, счастливо (это как понимать, если что) обрекшего меня на служение Миру Искусств... Но! Следует понимать: именно русское служение, как самоотверженность.
И минимум гордыни (куда без неё).
Если Мир Искусств (пространство версификаций) - это настоящая преисподняя (повседневная реальность иллюзий), то даже ничтожная человеческая само-отверженность в преисподней - единственно возможная попытка выйти из ада... А это совершенно невозможно без веры.
Я постоянно указываю на это (единственно, пожалуй, мне возможное) чудо.
Вспомним моё: проезд школьного автобуса - десять лет назад (Безымянный роман о Месте Силы).
А так же взглянем: описываемая мной сейчас поездка в гости - имевшая место быть сорок лет назад (роман Среда Воскресения).
Почему я ссылаюсь именно на мои произведения?
Очень просто: если я не могу ничего сказать о картинах Ильи (просто нравятся), то о своих романах позволю себе упомянуть... В таких очевидных вещах не следует множить сущности... А так же - сущности сущностей ( это как у тела души есть ещё и душа души)...
Тем, что я всё ещё жив (и не подведены мои итоги) - я и так это делаю.
Делаю.
Это - как расстановка приоритетов: сдвиги в геополитике и наша изначальная обречённость на Победу... Если Победа - предопределена, это вовсе не значит, что и каждый из нас не должен одержать свою личную Победу.
Это - как у некоей Жанны из Домреми (героини моего романа Безымянный роман о Месте Силы) на первом трибунале инквизиции (до того ещё, как дать ей войска) спросили:
-  Почему, если Бог на стороне Франции, Он своей волей не прогонит англичан?
Ответ был прост:
-  Воины будут сражаться, и Бог пошлёт им Победу. (цитата по памяти)

Илья спросил:
-  Тогда где мы встретимся?
-  Я знаю дорогу только с Петроградской стороны: ехать нам на сороковом трамвае до Гражданского проспекта, - я говорил, ничуть не понимая символизма своих собственных слов.
Там были и Николай Гумилёв с его Ночным трамваем, и Александр Галич с его «можешь выйти на площадь»; это как ноосфера всех человеческих придумок (даже извращений и убийств с самоубийствами), но - лишённых всей плотской слякоти, просто и наглядно: идеи в чистом виде.
Добро или зло во всё это предстояло (предстоит) приносить нам.
И будут (добро и зло) - предстоять.
И мы предстанем перед абсолютными добром и злом.
И что своего (человеческого, слишком человеческого) мы в эти абсолютные добро и зло принесём; вот она, точка поворота.
Это. Решаемый. Вопрос.
Нами.
А что и кто, и как именно (и поимённо) - принесёт (будет приносить) в этот стерильный мир какие-либо «умопомрачительные» идей (свои заразительные хотелки), сейчас и всегда - решается нами; потому - мы с Ильёй уже не были свободны...
Мы (пусть даже на какой-то миг) - оказывались заключены в настоящее будущее. Даже в столь простом вопросе: ехать нам или не ехать.
Ехай, маленький, ехай (со снежной горки) - помните такое в детстве?
Или - в нынешнем мире гаджетов (гад же ты, - говорит человеку «покидаемый» им реальный мир, тогда как виртуальный всё ещё не освоен).
Так ведь и у этой истории нет никакого начала, есть бесконечное продолжение.
Так ведь и у добра или зла нет никаких имён (даже «добро» или «зло») - пока человек не напялит на какую-либо из виртуальных версификаций преиподней Мира Искусств свою скоморошью личину.

Почему именно «скоморошью»?
А потому что - ходит человек гоголем (с малых буквиц николаем васильевичем) по скоморошьей ярмарке своего само-мнения (о себе) и предлагает на продажу даже не себя, а лишь свою намалёванную на душном картоне личину...
Меня (будущего) прервали из прошлого:
-  Где встретимся? - повторил Илья.
Его не интересовали мои измышления.
-  А на трамвайной остановке у стадиона Петровский. Там, где поворот от Невы во глубину Петроградской стороны.
Илья качнул головой.
Ели бы по личиной Ильи вдруг открылась личина Илии (если бы он оказался другой, предстал -  почти не тот, что в реальности), верно, что-то слышал о пространственно-временных загадках Петроградской стороны.
Если перескочить чуть наперёд (а это дело обычное), мы и не предполагали, что вступали сейчас в другие закоулки (становящиеся площадями покрытия массового уничтожения): исчезающую запредельность
«Современный мир особенно и не прятался. Не маскировался. Не пытался стать тысячеликим американским шпионом. Он был весел и даже мил. Все происходило просто, буднично просто. И можно было это отменить - как и любой соблазн, пока он не прошел в твою плоть, в твою кровь, не стал раковой опухолью, когда резать придется уже по живому. Часто - слишком поздно.
Я вспоминаю Юру Шатунова, его "сладкомордую физиономию", где смешалась наглость, порок и отвратительная босяцкая красота, его расстегнутую рубашку, в разрезе которой маячило неприятно-белое, как снулая рыба, тело; вспоминаю переливы электроорганчиков, под которые колыхались люди в "варенках", похожие на медуз, поднявшихся ночью к поверхности моря. "Юра, я хочу с тобой петь!" - звучало из одного угла, а в другом отзывалось: "Я хочу быть с тобой", - где смешная деревянная кукла стояла в углу, затянутом паутиной.
Такова была музыка пошлости и распада, которая скоро продырявится выстрелами, будет зиять пустыми окнами войн и нищеты, и белые розы облаков полетят вниз - в зияющие могилы.
И когда я порой слышу Юру Шатунова, его столь же юный голосок, будто звучащий из преисподней, я вспоминаю, как розовым вечером над моей родной страной встала смерть.» (Максим Шмырев)
Но!
В таких категориям мы не мыслили. Мы были очень молоды и неизбежно казались себе почти богами (в своём очень скором будущем); оно (будущее) нам представлялось другим,  ни в коем случае - не таким «Что, если бы днем или ночью подкрался к тебе в твое уединеннейшее одиночество некий демон и сказал бы тебе: “Эту жизнь, как ты ее теперь живешь и жил, должен будешь ты прожить еще раз и еще бесчисленное количество раз; и ничего в ней не будет нового, но каждая боль и каждое удовольствие, каждая мысль и каждый вздох и все несказанно малое и великое в твоей жизни должно будет наново вернуться к тебе, и все в том же порядке и в той же последовательности, - также и этот паук и этот лунный свет между деревьями, также и это вот мгновение и я сам. Вечные песочные часы бытия переворачиваются все снова и снова - и ты вместе с ними, песчинка из песка!” - Разве ты не бросился бы навзничь, скрежеща зубами и проклиная говорящего так демона? Или тебе довелось однажды пережить чудовищное мгновение, когда ты ответил бы ему: “Ты - бог, и никогда не слышал я ничего более божественного!” Овладей тобою эта мысль, она бы преобразила тебя и, возможно, стерла бы в порошок; вопрос, сопровождающий все и вся: “хочешь ли ты этого еще раз, и еще бесчисленное количество раз?” - величайшей тяжестью лег бы на твои поступки! Или насколько хорошо должен был бы ты относиться к самому себе и к жизни, чтобы не жаждать больше ничего, кроме этого последнего вечного удостоверения и скрепления печатью? («Веселая наука»)
Но вернёмся к нашей Петроградской стороне. Наверное, Илья (не Илия всё же) — знать-таки не знал о забавном казусе. О том, как еще до 1905 года некие налётчики обчистили ломбард и выскочили из дверей, и ринулись в переулок к ожидавшей их пролётке...
И вынесло их прямиком к полицейскому участку! Там их и повязали, болезных.
А ели бы знал? Что с того?
-  Трамвай Гумилёва - это не совсем та пролётка, а мы - совсем не те бандиты, - мог бы сказать я.
А Илья-Илия мог бы согласиться.
Во всяком случае он сказал:
-  Хорошо. Там и встречаемся.
И неслышно содрогнулась земля. А всего-то и надо понять: так мы и согласились поехать сквозь время.
Просто - на трамвае.
К прошлому и будущему - на трамвае... А ведь нам (мне) представлялось всё достаточно просто: поступай по совести, и всё само собой образуется...
Совесть забылась, так вспомни(сь).
«К прежнему возвратимся. Видят они, что я с ними не соединяюсь, - приказал государь уговаривать меня Стрешневу Родиону, окольничему. И я потешил его, - царь ведь он, от Бога поставлен, - помолчал маленько. Так меня поманивают: денег мне десять рублёв от царя милостыни, от царицы - десять же рублёв, от Лукьяна-духовника - тоже десять рублёв, а старый друг, Фёдором зовут, Михайлович Ртищев - тот и шестьдесят рублёв, горькая сиротина, дал; Родион Стрешнев - тоже десять рублёв, Прокопий Кузьмич Елизаров - тоже десять рублёв. Все гладят, все добры, всякий боярин в гости зовёт. Так же и власти, пёстрые и чёрные, припасы ко мне везут да тащат, полну клеть наволокли. Да мне же сказано было: с Симеонова дня на Печатный двор хотели посадить. Тут, было, душа моя возжелала, да дьявол не пустил.
Помолчал я немного, да вижу, что неладно колесница бежит, попридержал её.» ("Житие протопопа Аввакума, им самим написанное")

И вот здесь я мог (бы) понять: все мы, в сущности, много больше себя, кем бы ни были... Кем бы не считали себя в реальности, знай: ты в своей ирреальности много больше твоей личной вселенной (преисподней личного Мира Искусств).
И не только образом и подобием больше.
Это (образ и подобие) - огромно и несказанно, со-гласен (это как призыв: оглашенные, выйдете на просторы Космоса и Логоса); кроме них ты - ещё и те, кого ты продолжаешь в своей жизни и памяти о прошлом и будущем, кого ты обогащаешь своей жизнью (и наоборот - кто обогащает тебя); банально, но - ты ещё вся история твоего человечества, прошлого и будущего...
Если ты настоящий...
А настоящие - мы все... Так вот - даже Илья сейчас едва не споткнулся о своё же имя: Илия... Впрочем, к этому ещё мы придём: споткнуться о себя, не в силах себя переступить... Итак! Встретились мы с ним на следующий день, часа в два.
И и Ильёй. И с Илией.
Неведомо, с кем из нас - именно и поимённо: кто из нас был пророк; да никто! Но - я (по имени) был победитель...

-  У Лёши завтра как раз выходной, - сказала мне Наташка перед тем, как отправить договариваться с Ильёй.
Странно, я тогда совсем не подумал о простой вещи: а зачем вообще понадобился посыльный с приглашением? Нет, мы не будем вспоминать о Великой Традиции провансальских трубадуров и их рыцарственных спонсорах.
Я тогда мало знал о трубадурах
Это потом, через годы, я высказывался В. Л. Топорову, знаменитому тогда в Петербурге переводчику поэзии и известному блогеру фейсбука (сеть, запрещённая в РФ): цель трубадура не изменилась с веками!
а) Получить место на кухне барона.
б) получить место в спальне баронессы.
в) не быть застигнутым бароном.
Когда я это высказывал, я забывал: трубадуры сами были сеньоры, а некоторые из «почти» простолюдинов (согласитесь, в те времена образование стоило очень дорого) и сами становились владетелями замков - за трубадурские художества...
Редко, но - пору-тройку случаев за пару сотен лет отыскать можно.
-  Так ты хочешь стать владетельным сеньором? - мог бы сказать Илья.
Я бы мотнул головой, отрицая.
Я, разумеется, хотел; и Илья бы мне (мотнувшему юной башкой, но - не душой) не поверил. Но (раз уж) - мы всё равно собирались поехать сквозь время... А (сквозь время) - это выглядело так: я невольно изрёк чистую правду.
Правда.
Личная правда. Скоморошья личина на (сомнительной) личности... Но все те привнесённые в меня хорошей советской школой №6 города Норильска правила октябрёнка, юного пионера и даже комсомольца; скажете, это лицемерие?
И я соглашусь!
Это. Измерение. Лица души.

Итак, Петроградка с её загадками.
Итак, на следующий день) мы встретились. История началась.
Я ещё не понимал, что началась она задолго до со-Творения: ведь и Господь «не» способен спасти человека без его (человека) старания понять, что есть Спасение (и что такое Спасение)... Хотя бы просто потому, что человек есть Образ и Подобие, и он уже спасён.
Остаётся это понять.
Как и то, что собрались мы с Ильей не за Спасением (преуспевание в Мире Искусств - то ещё искушение)..
Я не знал, что мы уже погибли (в глазах всего мира и его Князя).
Не знал, что не погибли (в глазах Бога).
Или знал, не зная.

Я - тогда даже несколько похожий на актера Табакова в роли знаменитого нациста Шелленберга (кстати, любовника знаменитой Коко Шанель); и главный герой действа - Илья, несколько похожий сразу на нескольких(!) знаменитых деятелей Серебряного века русской культуры...
Через бездну лет ещё живой Алексей издаст мой единственный поэтический сборник В ожидании совы... И что? А ничего! Все мы тогда (во тьме советского бюрократизма) ждали свою сову; глупцы и невежды, со-лженицынская образованщина...
Этот Со-лженицын, кстати...
Раз уж мы сейчас (тогда) на Петроградке - сорок лет назад, то этот нобелевский лауреат (предположительно, лагерный стукач: нельзя стать в ГУЛАГе библиотекарем без одобрения местного кума) всё ещё жив; немного слов о нём (сказка Ангелы и демоны):
«В наше время слова стали на рынке одним из самых главных товаров, определяющих валовой национальный продукт. Именно деньги определяют, что будет сказано, кто это скажет и тип людей, которым это будет сказано. У богатых наций язык превратился в подобие губки, которая впитывает невероятные суммы.

Иван Иллич, французский философ, изучающий роль языка в обществе

Представим, что завели однажды разговор ангел и демон. Что решали бы они между собой и без человека, без чего нельзя человеку жить. Ведь даже разумом разумеется, что человеческим ответом может быть только вопрос:
-  Где жить? Везде ли , где возможно любить?
Разумеется даже разумом, что могли бы ангел и демон ответить. Что прозвучал бы (или промолчался бы) самый понятный ответ:
-  Нет! Лишь в России жить, разумеется! - который ответ неизбежно должен будет повлечь последующие (вопиющие) человеческие вопросы:
-  В России, понятно; но! Без надежды жить? Без такого терпения жить, которое только у русских имеется? (кстати, это уже к известному тосту Иосифа Сталина) Без надежды, понятно, нельзя жить даже в России; но надежды на что? На лучшее или... На чудо? На белые одежды, когда будет снята пятая печать? - представим, что такой вот неспешный разговор вели бы ангел с демоном.
Если бы им было о чём говорить в присутствии человека, посмертие которого они бы сейчас решали, но который их (напрямую) не слышит.
Представим, как именно будут они меж собою судить да рядить. Тем более что и представлять ничего не надо. Думаю, такая встреча действительно была. И во время встречи ангелом владела божественная немота. Тогда как демоном - буйное красноречие; всё так, и никак иначе!
Кроме разве того, что и демон был не вполне демон (точнее, совсем не демон), а самый обычный бес: Персонифицированная функция обессмысливания любых смыслов бытия. Впрочем, нам не до тонкостей, нам бы их недосягаемую беседу услышать.
И увидеть одушевлённый предмет их неизбежного дискурса: Вполне конкретного человека (напомню: Посмертие которого они сейчас решали)! Итак, над кем витают сейчас  мои ангел и недоделанный демон? По обе стороны от его ушей и души! Вот вполне очевидный ответ: Витали бы они оба сейчас над простым смертным, занятым исполнением присвоенной им себе вселенского масштаба миссии.
А звали бы человека Александр Исаевич Солженицын.
Итак, ангел (хранитель) и не совсем демон (но искуситель) витали по обе стороны воодушевлённого человека и почти не нашептывали - ему, но - собеседовали меж собой, столкнув красноречие и немоту; дискуссия у них, понимаешь! (фильм Соловьёва Убить дракона, по Шварцу). Ах, Александр Исаевич, вы как будто и не при чём и не в ответе, что творится за каждым вашим плечом!
Или Александр Исаевич, буде человеком провидящим, сознательно бы не соучаствовал  в этой (быть может, роковой для себя) беседе; тогда отныне и навсегда он отстранёно представал бы перед самим собой в облике Владимира Сирина (Набокова), словно бы вообразив себя блистательным героем стихотворения Слава писателя.
То есть в сторожке, среди окурков, опилок и рукописей. Под сенью заоконной берёзы, возносящей мечтания на уровень свой. И не сочинял бы он число погибших от сталинских репрессий. Напротив, понимал бы всю гармоничность своего ничтожества, всю несказанную красоту его.
Не до гордыни ему было бы. Сквозь свет увенчанной скромным абажуром (не из  освенцимов) лампы его перо не выводило бы лишние нули.
А что с одной стороны от приглушённого луча лампы парил бы беспомощный в своей божественной немоте ангел-хранитель, тогда как с другой являлся гордый собой - вездесущий «другой», который весьма красноречив… Впрочем, у Владимира Сирина в тексте всё изложено:

«А его разговор
так и катится острою осыпью под гору,
и картавое, кроткое слушать должно
и заслушиваться господина бодрого,
оттого что без слов и без славы оно.
Как пародия совести в драме бездарной,
как палач, и озноб, и последний рассвет -
о, волна, поднимись, тишина благодарна
и за эту трехсложную музыку. Нет,
не могу языку заказать эти звуки,
ибо гость говорит, и так веско,
господа, и так весело, и на гадюке
то панама, то шлем, то фуражка, то феска:..» - но прервёмся! Забудем на миг о кромешности дискурса, станем к себе ещё более снисходительны: Это ведь мы, которые не пророки! А жгущий цифирью Александр Исаевич, отвечая на будущие упрёки в некотором преувеличении числа жертв сталинских репрессий (по некоторым источникам, чуть ли не в десятки раз) будет говорить, что он (буквально) не статистик, а передаёт лишь дух времени… И, кстати, будет совершенно прав.
Как человек, он имеет полное право попробовать себя на роль такого вот пророка. Которым овладел дух времени, облечённый в «...иллюстрации разных существенных доводов,
головные уборы, как мысли вовне;
или, может быть, - было бы здорово,
если б этим шутник указывал мне,
что я страны менял, как фальшивые деньги,
торопясь и боясь оглянуться назад,
как раздваивающееся привиденье,
как свеча меж зеркал, уплывая в закат.»

Вот мы и определили имя беса. Дух времени. Человеки пред ним преклоняются, стараются ему следовать. И безусловно и совершенно тоже (как наш герой нашего же  времени) в этом правы. Ибо дух времени демонически красноречив и убедителен. Причём он совсем не вопиет: О времена! О нравы! - которым воплем можно себя оправдать, словно бы от времени себя временно отделив.
Он делает так, что его люди перестают нуждаться в оправдании. Как? Всего лишь следуя духу времени (ещё даже не мной помянутому бесу), просто упоенно исполняя свой перед духом времени долг. Который формулируется просто: Дело всей жизни - это не дело, а жизнь.
Но тем дольше приходиться исполнять свою жизнь, тем больше тяжести на душе. Но вернёмся к посылу моей истории:
Ангел-хранитель с одной стороны от ушей Александра Исаевича. Дух времени - с другой стороны. Примем во внимание, что во время своего чистописания (даже ежели в рукопись) Александр Исаевич ведать не ведал статистики; хотел ли он показать величие подвига русского народа, который сохранил себя и (не смотря ни на что) победил мировое зло, или вульгарно и пошло (ибо справлял насущную потребность времени) боролся с мертвящей идеологией коммунизма? Пустой вопрос!
Кстати, замечу: У этого темного беса времени нет такого второго светлого имени: Коммунизм! Почему, вы думаете? Как объяснить, не разрушая твердыни человеческого невежества? Не углубляясь в духовные постижения смыслов? Только на конкретном примере! Раз уж мы завели разговор о сталинских репрессиях, вот всем примерам пример:
Оценка личности Сталина лучше всего сформулирована учёным Сергеем Лопатниковым: «Я отношусь к Сталину, как к величайшему государственному деятелю, ТРИЖДЫ спасшему Настоящую Россию - первый раз от “мировых революционеров” Троцкого. Второй раз от уничтожения Европой, возглавляемой Гитлером. Третий раз - создав ядерный щит, - от уничтожения Британией и США.»
Как видим, речь о выживании, а не о зле или добре - здесь, сейчас и каждому; впрочем, бросьте! Я не хочу углубляться в странные связи событий, рассматривать(!) влияние невидимого на видимое. Я хочу любоваться зрелищем. Прямо как Владимир Сирин бабочкой или Александр Исаевич - своей миссией; действительно, ангел и дух времени парят над буйной головой...
Аки бабочки! Чернявенькая и белявка, обе незамысловато прелестны.
Я не сужу Александра Исаевича, Бог нам всем судья.
Ведь не менее прелестно, нежели бабочки, и сам трудо-и-вольнолюбивый Александр Исаевич склоняется над рукописью. Перо скрипит (как скрипичный ключ), бумага (как и сердце писца) почти что рвётся; вдали проносятся тени новомучеников, в потоках которых вплетены дивные ряды свидомых коллаборантов с Украины, прибалтийских зелёных братьев (тоже удивительных людоедов) и не менее человеколюбов-комиссаров гражданской... Я не сужу их. И уж точно не уравниваю.
Я рождён русским в России, и её враги - мои враги; а кое-кто из человеколюбов-комиссаров Россию попросту спас. Тогда как белые лебеди с Дона на это оказывались не способны.
А две прекрасные бабочки пусть себе и дальше вьются! Причём не только над головой Александра Исаевича, но и над безднами прошлых, настоящих и будущих живых душ. Ибо у души нет тела, но есть её дело. Какое дело, вы спросите? Да очень простое!
«ПОТРЯСАЮЩЕЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО о старце Николае (Гурьянове)
...Отца Николая страшно избили, когда он был в лагере. Потом поставили к стене и, ударив вагонеткой, раздробили всю грудь. После чего он умер.
Священники, бывшие в лагере, отслужили у тела литургию. И он вдруг ожил.
Во время литургии отцу Николаю была показана красота обителей рая.
А потом показали и ад со страшными мучениями грешников. И он проникся к ним жалостью...
По своей христианской любви он спросил у ангелов, как им помочь. Ему ответили, что помочь им можно только будучи на земле.
Отец Николай стал просить возможность вымаливать грешников. И Господь вернул его на землю...» - человек провиденциальный, Александр Исаевич (должно быть), знает что-то, что мной недопонято, недочувствовано, и потому я с ним не согласен! Но я тоже порою любуюсь двумя простенькими бабочками, чёрной и белой. И они тоже витают над моими ушами и моею душой. Разве что я не присваиваю себе вселенской миссии.
И тогда я понимаю это. И тогда я всего лишь смеюсь.

«И тогда я смеюсь, и внезапно с пера
мой любимый слетает анапест,
образуя ракеты в ночи, так быстра
золотая становится запись.
И я счастлив. Я счастлив, что совесть моя,
сонных мыслей и умыслов сводня,
не затронула самого тайного. Я
удивительно счастлив сегодня.
Эта тайна та-та, та-та-та-та, та-та,
а точнее сказать я не вправе.
Оттого так смешна мне пустая мечта
о читателе, теле и славе.
Я без тела разросся, без отзвука жив,
и со мной моя тайна всечасно.
Что мне тление книг, если даже разрыв
между мной и отчизною - частность.
Признаюсь, хорошо зашифрована ночь,
но под звезды я буквы подставил
и в себе прочитал, чем себя превозмочь,
а точнее сказать я не вправе.
Не доверясь соблазнам дороги большой
или снам, освященным веками,
остаюсь я безбожником с вольной душой
в этом мире, кишащем богами.
Но однажды, пласты разуменья дробя,
углубляясь в свое ключевое,
я увидел, как в зеркале, мир и себя,
и другое, другое, другое.»

<Уэльслей (Масс.), 1942>

И я продолжаю смеяться. В том числе и над благими помыслами провиденциального Александра Исаевича, объективно принесшего вред моей Родине; пусть его! Должно быть, он счастлив своими свершениями. Я смеюсь и помню: Если с тобой (и твоей Родиной) Бог, не всё ли равно, кто против тебя?
Так что мне всё равно.» (Niko Bizin. Ангелы и демоны)

Итак, Алексей (годы спустя) издал-таки за свой счёт мой первый и пока единственный поэтический сборник «В ожидании совы».
Придумав к нему подзаголовок: серия Новый Серебряный век.
Но это - потом, когда Алексею очень захочется стать т. н. «элитой» (а кому не хочется, нет, ты скажи); хочется- перехочется, и никто не хочет слышать под собой магмы земли... Разумеется, в моём первом сборнике не было вот этого текста:

Вырождение элит. Возрождение элит.
Ты убит между этим и тем.
Сколько тел, обретающих души.

Сколько дел, снова души ломающих.
Слушай магму земли.

На ней суша лежала. Вот горы откуда взошли,
А потом провалились (обратно).
А потом в них моря пролились (на попятный).

Это лесть для теряющих душу,
Что дано им с наско'ку вернуться в свою в мертвечину.

Вырождение элит. Возрождение элит.
Возражаю на это: не ходить в величины.
Быть зерном урожая, корпускулой Света. (Niko Bizin)

Магма земли - рокочет: «Когда родители тяжело трудятся, а дети просто наслаждаются жизнью, внуки будут жить в нищете»; мы с Ильёй - встретились, и никто из нас не слышал клокотания под ногами...
Все хотели - вверх; и всё равно я не понимал, с кем (на самом деле) встречаюсь.
С Илией.
Илья, впрочем, тоже не понимал; да и что было понимать? Как стать зерном урожая, корпускулой света и не лезть (при этом) в величины?
Сие невозможно.
А вот этого текста - тоже не было, но - мог быть: отдав Алексею рукопись, я сразу же написал её продолжение...
Я тогда жил в его особнячке в посёлке Моторное, слушал, как скрипит дом и крыша (на ветру перемен) кормил кавказкого пса по имени Арчер, топил КЧМ (котёл чугунный малый), исполнял за малую денежку роль сторожа... Впрочем, именно этим Алексей спас мне жизнь.
Об этом позже, а пока - текст:

Так потрескивает новострой, притирая свои сухожилия.
Или женщина, что в постели чужой свои глаза протирает.
Или змея, коли из кожи сухой.
Или земля, когда континенты рожает — заново!

Нарождается новый мир.
Старый Рим погружается, Вечный город недолгий.
Я Сатир козлоногий и, конечно же, пьяный...
Но являются новые и опять очень смертные боги!

Нарождается новый мир.

И опять мир сражается с миром,
Изменяется как бы и грядёт в обрамлении грома...
Что четвёртому Риму козлоногий и пьяный Сатир?
Даже если (о чудо!) однажды восстал он из гроба.

Но Полярная, как и была, путеводна звезда!
А на куполе мира как всегда моя флейта и чаша цикуты.
Что Сатиру четвертые римы и их лилипуты?
Даже менее чем суета.

И вот в чём эта мысленная суета состоит: «А еще всё посмеиваются, когда говоришь, что интеллигентики обрушили Российскую империю и диссидентура развалила СССР. Понятно, что они все за все хорошее против всего плохого, только вот мозгов не имели, когда и что надо говорить.
Есть несвоевременные слова. К ним относятся Новиков и Радищев. Они говорили правду, и высокую человеческую правду. Однако если бы эта «правда» расползалась в десятках и сотнях тысяч листков, брошюр, книжек, журналов по лицу русской земли, – доползла бы до Пензы, до Тамбова, Тулы, обняла бы Москву и Петербург, то пензенцы и туляки, смоляне и псковичи не имели бы духа отразить Наполеона.
Вероятнее, они призвали бы «способных иностранцев» завоевать Россию, как собирался позвать их Смердяков и как призывал их к этому идейно «Современник»; также и Карамзин не написал бы своей «Истории». Вот почему Радищев и Новиков хотя говорили «правду», но - ненужную, в то время ненужную. И их, собственно, устранили, а словам их не дали Удовлетворения. Это - не против мысли их, а против распространения этой мысли. Вольно же было Гутенбергу изобретать свою машинку. С тех пор и началось «стеснение свободы мысли», которая на самом деле состоит в «не хотим слушать».
В.Розанов. Опавшие листья (короб первый)

(в самом начале пути) мы были образованщиной, возомнившей себя интеллигентами (тогда как и то и другое смертельно); и что же спасло нас... Не всех, но спасло...
Россия и Бог.
«В других землях писатели пишут или для толпы или для малого числа. У нас последнее невозможно, должно писать для самого себя.» (А. Пушкин) - в России это и значит: соотноситься с Богом... В этом соотношении нет так называемой свободы.

Рука Бога, опустившаяся на плечо,
Не делает шаг легче, но делает горячо
На сердце и подле солнца и подлости не допустит.
Вот разве немного грусти о том, что теперь уйти

Почти неизбежно! Даже лежачим камнем
Теперь придётся расти, чтобы найти любовь.
А коли пролить кровь, то совершенно насмерть.
И вот на белую скатерть я положу букет,

Что с полосы нейтральной. Это ведь изначально
Предполагалось, что я не добуду истин.
А вот сами они неистово меня приберут к себе.
Родинкой на губе буду произносить.

Родиной голосить, а не самим собой.

Рука Бога, опустившаяся на плечо,
Извлечёт откуда угодно и каждого наперечёт. (Niko Bizin)

Такова была наша «знаменитая» встреча с Ильей, перед тем отправлением в будущее.
История - началась, не смотря на все будущие фукуямовые концы истории. Подошёл совершенно не гумилёвский (разве что если отослать к сыну двух поэтов, знаменитому Льву Гумилёву) - совершенно дневной и более чем мистически советский трамвай...
Кстати, я горжусь измысленным моей душой определением: Санкт-Ленинград.
А так же прозрением: Царство Божье СССР, которое мы в грехопадении почти что потеряли.
Так вот, трамвай - был именно санкт-ленинградский, состоял из двух вагонов, оказался полупустым, и мы с Ильёй загрузились в первый вагон... Было раннее лето, конец мая, наступали прекрасные дни, вокруг была зелень...
Было даже солнечно и хорошо.
Внутри моего тела было космически пусто...
Кармический поезд трамвая (где мы дерзнули зайти в первый вагон - чего уж, это была претензия на жизнь и на различные перерождения...
На вершины этих прижизненных реинкарнаций.
Колёса - ударили о рельсы... Нет, колёса - сначала надавили, начиная-начиная-начав-таки проворачиваться... Ударят они - потом, придав разбег мировым перерождениям... И задрожали рельсы! Гул пошёл по силовым линиям, связующим Миропорядок.
А вы что подумали, читая заглавие, взятое мной стихотворения Саши Чёрного?
Что «от ивановых содрогается земля) - это насмешка; это наверняка, что ещё ждать от Ивана-дурака? Только то, что он противостанет непобедимой энтропии... Впрочем, сейчас (тогда) мы с Ильёй всего лишь едем к собственному перерождению
Более того, собственное перерождение ждёт и Наталью с Алексеем... Да, я забыл сказать: Наталья тогда работала корректором в издательстве (кажется) Знание, расположенном (кажется) на улице Некрасова в самом центре Санкт-Ленинграда!
Я даже один или два раза заходил к ней (это не кажется).
Запомнилось: работа Натальи находилась на втором или третьем этаже, а на первом располагался некий детский театр: все мы простые актёры в театре Господа Бога... Ах как хорошо это пелось под гитару (Натальей).
И не зналось (мной), что эта песня на стихотворение Гумилёва Театр.
Я вообще не слышал про этого гениального человека Серебряного века, вот Наташка и Илья - они были осведомлены уже тогда; не суть!
Сейчас (тогда) - трамвай крутил по Петроградской стороне, переезжал через мостики и мосты; рельсы миропорядка гудели и содрогались, и моё осознание провиденциальности происходящего тогда - именно сейчас, через сорок лет, облеклось в слова...
И снизошло на нас (тогдашних) Слово.
Никто ничего не заметил (тогда). Даже мы с Ильёй.
«Уход Толстого из дому, сожжение рукописи Гоголем, смерть Пушкина на дуэли - это несловесные способы выговорить что- то главное, невыговариваемое в словах на бумаге, сами эти слова изменяющие обратной проекцией поступка, пограничного со смертью - абсолютного поступка. Такой абсолютный поступок либо есть в творчестве либо его нет. В высшем творчестве он всегда присутствует как чтение Мандельштамом вслух эпиграммы на Сталина, или как выстрел Маяковского в сердце. Абсолютный поступок сдвигает буквы всего написанного и не обязатедьно происходит в конце жизни. Либо ты на него способен либо нет. Об этом хорошо знал Кьеркегор отказываясь от Регины. Это большая тема творчества как поступка здесь едва намеченная.» (Андрей Тавров. 5 июнь 2023 г.)
Хорошее слово «тогда».
Известно ведь, для Бога всё - сейчас, люди же погрязли во времени; сейчас я (словно бы кусок янтаря с тем червячком-трамваем взявши на ладонь) думаю о своей гордыне: не слишком ли это напоминает картинку Чюрлёниса Сказка королей?
В этой картине я (Король из Сказки, на ладони которого его королевство) мог перенестись через сорок лет... И подслушать совсем иной разговор (не натальино приглашение в будущее), но - Слово, определяющее Настоящее.
Здесь мы не будем размышлять о значениях слова и Слова, как и не будем рассматривать настоящее как сейчашность: это нечто изначальное и всегдашнее... Не будем размениваться на праздность!
Конечно, это праздник души: поездка в неведомое (тогда ещё) будущее!
Конечно, это праздник души: ощутить свою причастность к мироформирования!
Вот только праздник этот - немилосердная работа: почувствуйте её запах! Так из пор души выделяется пот плоти... Вовсе не наоборот.

Тяжёлый аромат моей души.
Душа души, иди и не греши.

И к трудному полёту поспеши.

Я наблюдаю плоть моей души.
Я выбираю суть моей души.

Я обретаю мускулы души.

Не каждая корпускула звенит.
Не каждая восходит в свой зенит.

Но, напрягая мускулы души,

Пусть даже словно рыбина на сушу,
Душа души, за мною поспеши. (Niko Bizin)

Вот и мы выделялись сейчас из пор своих душ: наши будущие тела (Слово есть Дело) начинали мироформироваться - вместе с нашей родиной... Но (повторю) - не будем выделять тогдашнее сейчашное, а сразу опишем плоть души.
Это (как ни крути) - будущее.
Именно в этом будущем тот(-да-не-тот) Илья напишет мне узнать, сохранились ли съёмочные материалы о нём у того(-да-не-того) Алексея, тогда ещё мужа той(-да-не-той) Натальи; именно в этом будущем, когда спадает с меня вся эта суета умствований о социальной реализации, я начинаю прямо таки плотью своей ощущать, что всё - сейчас, что всё - всегда...
Начинаю понимать, что наша плоть - свята (сквозь поры души просачиваясь); что Образу и Подобию не нужна реализация: кто реализован в этой реальности более, нежели Образ и Подобие?
И вот мне, пока мы катили по Петроградской стороне и (после нескольких дантовых виражей) начинали «содрогать» колесами мост через Неву, через десятилетия наперёд вспомнился разговор с одной давней подругой...
Тот я, что тогда в трамвае, не понял бы ни слова.
Тот я, который помнит о «том трамвае прижизненных реинкарнаций», понимал несколько больше того я, который собственно этот разговор вёл...

Вся эта история и начиналась, и продолжилась онлайн (бес-плотными масками).
Плоть - была в центре со-Бытий, душа - была сутью со-Бытий. И никакие виртуальности никаких витий (предатели, погибла Россия, как видно писатель, вития. В. Маяковский. по памяти) не могли помещать овеществлению будущего наших душ.
Даже когда некая Майя (я называл её Майкой или дразнил я-Майкой) позвонила мне из Москвы после долгого перерыва, когда просто-напросто не отвечала на письма или звонки (это у нынешних завсегдатаев всемирной паутины называется «игнорить»)... Всё было очень во-время.
Временность уступала место Вечности.
-  Привет.
Голос Майи был гортанен и принадлежал моему детству.
-  Привет.
-  Ты знаешь, мы всё-таки предназначены друг другу.
Я ей не поверил.
-  Я тебе всегда так говорил, - ответил я.
Тот я, что в трамвае, о Майе - понятия не имел; тогда как я - получал сейчас (сорок лет спустя) её персонификацию... Что в переводе на старосоветский язык: мог вообразить её прежней, из моего детства (мы учились в одной советской средней школе номер 6 города Норильска)...
Словно бы увидеть рядом с собой во плоти.
Пусть даже в качестве женского голоса.
Ноты слов, ведомые скрипичным ключом, обретали очертания и некий тонкий духовный вес... нет, лучше так:

Тот, кто Слово даёт говорящему.
И молитву даёт молящему.
Своё зрение вперёдсмотрящему
Я бы дал, если б не был слеп.

И опять соловей поёт.

И опять мой зрачок как нота.
И опять он может летать,
Направляем ключом скрипичным.
Или только лишь открываем.

А потом уже всё сам.

Соловей поёт небесам.
Раздаёт не пригоршни нот,
А всего лишь мою немоту.
Словно тот, кто Слово даёт. (Niko Bizin)

Майя (столько лет её зная) была настоящей врушкой.
Имя её - звучало, и колебались реальности, сдвигаясь в невыполнимое (на земле); не то чтобы она полностью соответствовала своему имени, но... Сейчас (сорок лет назад) - это было именно так!
Имя её - звучало. Реальность становилась тоньше волоса...
Ибо «Майя - (санскр. m;y;, букв. «иллюзия», «видимость») - понятие в индийской философии, особая сила, или энергия, которая одновременно скрывает истинную природу мира и обеспечивает многообразие его проявлений.
Майя является иллюзией не от того, что она лишена бытия, а от того что она - преходящая. Человек из-за своего неведения (авидья) строит в уме ложное представление о существующем мире, такое представление о мире является майей. Для индуизма и буддизма характерно сравнение майи с постоянно меняющимися очертаниями облаков, пузырями на воде и т. п.
Майя - созданная творцом иллюзия, череда перемен, оковы страданий, и цель адепта путём отречения от соблазнов, постижения высшего начала избавиться от цепей майи и выйти из бесконечного круговорота сансары.
Некоторые[уточнить] философские школы индуизма относят к псевдореальности (майе) не только окружающий, тварный мир, но и всех богов индуистского пантеона. Истинной же реальностью является Брахман (санскр. ;;;; ;;;, IAST: ekam sat, букв. «единственное бытие»).»
Майя - позвонила (перешагнув сорок лет) в тот самый миг, когда наш провиденциальный трамвай разогнался-таки....
-  Коля, мне плохо, - сказала Маяй.
Я (сорок лет назад) смотрел на летний Санкт-Ленинград (и не знал, что когда-нибудь буду его так называть); было светло и солнечно, и мы с Ильёй ехали к нашему (обязательно сказочному) будущему...
Я поверил Майе.
Но - поверил сейчас; тогда - я просто ничего не понимал.
-  Что случилось? - молча сказал я сейчас.
Илья сидел со мною рядом на скамье (тогда в трамваях были скамьи, покрытые лакированными планками); всё было до восторга реально... «Майя может относиться к одному или нескольким типам иллюзии:
иллюзия постоянства этого мира. Всё, включая клетки, людей и звёзды, проходит свой собственный цикл смерти и возрождения.
иллюзия, что каждый человек независим от мира/экосистемы. На самом деле живое существо - это грань Бога, которая взаимодействует с другими гранями (живыми существами). Эта экосистема включает в себя фермеров, водителей автобусов/поездов, владельцев магазинов, инженеров-программистов и т. д. Все они взаимозависимы.
иллюзия, что наши постоянно меняющиеся желания могут быть удовлетворены. Мы чего-то хотим и чувствуем, что будем счастливы, если это желание исполнится. Но когда оно исполняется, мы хотим чего-то другого.»
-  Мой сын хочет отправиться на СВО, - сказала Майя.
-  Молодец, - ответил я.
-  Молодец то молодец, а каково мне... Отец его (кстати, я и не знал, что они в разводе. прим. автора) мне отвечает: он мужчина, мужчины работают и воюют, это правильно.
-  Это правильно, - эхом повторил я слова моего (более «счастливого») соперника.
На этом связь времён заколебалась.
Здесь я опять оказался в том трамвае.
Я был всё тот же образованец, что был тогда. Но. Странное чувство сверхзнания посетило меня. Я знал то, чего не понимал.
Тогда - у моего СССР (Царства Божьего СССР) был Афганистан
Теперь - у моей России (моего смирения перед неизбежной нашей Победой) есть т. н. Украина... Не хочу углубляться в простое понимание того, что чем выше подвиг, тем больше сил прикладывают силы непобедимой энтропии... Не хочу сейчас углубляться!
Тогда - я «просто» (вместе с Ильёй-Илией) ехал к Наталье и Алексею.
Сейчас - я (там и тогда) еду в будущее.

Казалось бы, даже неосознанного осознания этого несомненного факта хватило бы для помянутого мной чувства сверхзнания... Казалось бы, связалась цепь времён; но! Не было никакого запаха озона...
Не. Было. Никаких. Мандельштамовых дуговых растяжек между бормотаниями наших незначащих слов, которыми мы с Ильёй обменивались в пути...
Но. Уже. Было. Стихотворение, которое я напишу Майе и отправлю в Москву через сорок лет; там всё просто:

____________________ М. К.

Знаю то, чего не понимаю.
Понимаю то, чего не знаю.
Вот такая у меня любовь.
Что не скажешь, будет невпопад.

Мудрый скажет, надобно молчать.

Люди говорят, надо любить.
Каждый судит только по себе.
Слово на губе само кричит.
Знаю то, о чём нельзя кричать

Понимаю это невпопад.

Где пески зыбучие, там надолбы.
А где лбы скрипучие, там надобно
Промолчать уже выше немоты...
Как душа души и ещё что-то.

И ведь как хорошо (говорится), когда нельзя говорить!
Согласитесь, нельзя счесть говорением произношение связующих молчание вещей; Майя звонила мне не первый и не последний раз; и ведь все эти звонки «моей» Майи из Москвы в Санкт-Ленинград - сквозь время (через сорок лет это имя уже выкристаллизовалось в потоке световых лучей); это - сродни молчанию слов, когда Слово уже...
Даже не скажешь, что произнесено.

Даже не знаю, что сказать врушке-Майке. Разве что: такими вещами не шутят...
А она: я и не шучу.
А я:... молчу.
А она:
-  Зачем ему это? У него всё было. Он... Золотая молодёжь. Зачем?
Я (молча):
-  Он молодец. Так надо.
Она:
-  Я знаю. Зачем это мне?
Я (молча):
-  Ты мать.
Большей банальности трудно представить.
Да. Ты. Мать. Тебе принимать боль сына.
Забыл сказать: она - дочь замдиректора Норильского Никелевого комбината, впоследствии даже замминистра... Я намеренно забыл об этом сказать!
Мы - оба из Норильска, она одноклассница моей младшей сестры.
Мы - на равных настолько, что у меня был с ней роман уже в Санкт-Ленинграде; тогда я жив в Бернгардовке (неподалёку от предполагаемого места расстрела Н. Гумилёва), а она обитала в трехкомнатной квартире на ул. Козлова, неподалёку от метро Проспект Ветеранов... Все эти незначительные детали сорокалетней давности есть та самая данность, которой нерасторжимо объединено грядущее...
Впрочем, я настоящем грядущем сказал в самом начале.
Более того, тот трамвай, в котором мы с Ильей сорок лет назад едем к Наталье и Алексею, тоже словно бы нить из волокон реинкарнаций, увенчанная вагоновожатым (ах, какое старорежимное слово) - выступающем в обыденной роли швейной иглы...
И здесь (через сорок лет) в мой телефонный разговор с Майей вмешалась моя сестра:
-  Её сын не прошёл на СВО по здоровью.
-  Да, она мне говорила, сначала... Теперь сказала, что он всё преодолел.
Сестра была у Майи в Москве на Новогодних праздниках 2025 года.
-  Мне она ничего не говорила.
Я повторил:
-  Она врушка... Но не в этом же.
Я имел в виду человека, женщину и мать. А вот Майя-иллюзия -совсем другое дело... И я (сорок лет назад) вновь услышал (сказанное через сорок лет):
-  Мне она ничего не сказала.
Мы с Ильёй всё ещё ехали к Наталье и Алексею.
Что-то. Вещественно. Происходило.
Становясь вещим.
Я - не понимал, что вот-вот вступлю в Мир Искусств (прельстительный человеческий ад бесчисленных - по человеческим меркам - версификаций); слава Богу, я был советский человек с рефлекторным отторжением любого постмодерна.
От имени Ильи - промолчу: сам он мне на эту никогда ничего не говорил!
Он ценил каждое своё Слово и видел сейчас (тогда) во мне некое передаточное звено, средство коммуникации между пригласившими его ленинградцами и им... Скорей всего он мыслил о себе так:

Великим быть желаю,
Люблю России честь,
Я много обещаю -
Исполню ли? Бог весть!

Пушкин А.С.
Про себя 1817-1820 гг.

Почему я так думаю?
Потому что я и тогда так думал (о себе): всё, что происходит вокруг меня - это для меня, для моего будущего... Я не понимал простой вещи (которой и сейчас до конца не понимаю: будущее может быть лишь настоящим или прошлым.
Впрочем, как и прошлое.
Зато. Я. Считал. Что. Всё, что происходит, произойдёт ради меня.
Что. Не важно, что. Думают о себе другие. Что. Будущее - за мной, как тень в полдень.
Я не знал тогда, что и весь маленький мир (искусств) - средство коммуникации между местами сил: чтобы пройти от Места Силы (личной благодати, провиденциальности и богохранимости) к другому Месту Силы, нужно пройти Миром Искусств (необоримой и непроходимой  преисподней псевдовозможностей)... Хорошо, что я этого не знал!
Ещё более хорошо, что я знаю об этом сейчас.
-  Она врушка, - с нежностью сказал я о Майе.
Сказал из будущего в настоящее прошлое.
Там ты - Илья, который Илия.
-  Что? - спросил Илья (который Илья).
-  Ты о чём? - вопросом на вопрос ответил я.
Тот самый я, который ещё не был давним любовником Майи (Мира Иллюзий) - я казался себе атеистом: очень хорошо чувствовал свою кожу, уже не очень хорошо видел (минус четыре), хотел научиться чувствовать всей полнотой... души?
Я заглядывал себе в душу и находил пустоту.
Напрасно.
Надо было находить имена.
Вовсе не случайно сложились так судьбы, что «уцелели» в настоящем будущем лишь мы с Ильёй-Илией и «моим» Николаем-победителем: «Андрей Тавров
6 июнь 2023 г. ·О ЛИЧНОСТИ В БУДДИЗМЕ И ХРИСТИАНСТВЕ

Буддийская личность не имеет "самостоятельного существования", как, впрочем, и пять скандх, из которых она состоит. Говоря более доступным языком, - все формы вселенной взаимопорождаемы, взаимозависимы или, как сейчас бы сказали: голографичны. Действительно, стул состоит из элементов не-стула: древесины, солнца, земли, на которой выросло дерево, человека, который его срубил и т.д., включая всю вселенную звезд, туманностей, неизмеримых далей и всех живших и когда-либо живших в ней существ. Аркадия Драгомощенко, например, такое виденье вполне интриговало, судя по его высказываниям о природе поэзии , аргументированным указанием на Пояс Индры (модель ваимозависимости форм).
Т. е. я, определенный человек - всего лишь часть божественного сознания, на время вошедшего в пустотную форму, поэтому с распадом формы от старости или в результате болезни или насилия, я лишь возвращаюсь в океан Божественного, а личность, как таковая, как форма, состоящая из восприятий, мыслей, чувств, - фиктивна, как и любая отдельная форма, становящаяся прекрасной и "временно реальной" лишь в силу того, что сквозь нее просвечивает Абсолют, божественное сознание, которым по сути она и является.
Поэтому, продолжая, размышление, трагизм всех оптовых смертей, всех миллиардов погибших людей, не говоря о других, менее развитых существах, на самом деле не трагичен - просто реки влились в тот океан, откуда вышли, чтобы снова выйти и облечься в пустотные формы, и весь этот бесконечный круговорот есть лила - Божественная игра.
Но почему же сердце так противится этому, казалось бы бесспорному, заключению? Почему так хочется удержать хоть что-то ЕДИНСТВЕННОЕ для каждой отдельной личности, что не растворится и не распадется в блаженном Океане Всего, несмотря на то, что понимаешь, что в виде формы во взаимообусловленном и вечно текучем мире, мире пояса (ожерелья) Индры ничего сохранить невозможно.
И все же...
Ведь пошел же Иисусов пастух искать ЕДИНСТВЕННУЮ отбившуюся овцу, значит было в ней то, что делает ее единственной? Что же это такое, если все формы пусты, если в их мире единственность невозможна?
Что нас так влечет к единственности личности, что шепчет в нашей глубине глубин, что это не фикция, не желания эгоистичного ядра выжить любой ценой, а нечто иное?
Я долго искал определение личности в философских книгах и в словарях и ничего толкового не мог найти, пока не набрел на совсем ненаучное Бердяевское - "личность - это то, что о нас думает Бог".
И теперь я бы мог , пожалуй, наметить, что же в каждом из нас есть неповторимого, "личностного", того, что можно назвать непроизносимым ядром человека, не являющимся ни формой, ни не-формой. Это наше "тайное имя", написанное "на белом камне" (Откр. Иоанна), это наше истинное имя, о котором писал Иоанн в своем "Апокалипсисе", которое вне форм и вне не-форм, вне тишины и вне не-тишины постоянно произносит Бог. Оно неразрушаемо, потому что его выговаривает на своем языке то, что не может быть разрушено.
Позволю себе допущение. Вероятно, такое же тайное имя есть и у стихотворения как у "существа" (А. Белый), наиболее приближенного к человеку и богам (Рильке).»
Я вовсе не хочу сказать, что «выжили» только мы с Ильёй: выжили в настоящем будущем все мы, живые и мёртвые...
Повторю: в настоящем всё - сейчас.
Но.
Напомню: познакомились мы все (кроме Алексея, «сейчас» - мы к нему «всё ещё» едем) в литературном объединении, где собирались любители версификаций... Признаюсь: версифицируя, я (именно что) - нырял в себя за т. н. вдохновением и находил именно что пустоту.
Тогда в дело вступали механические переборы словесных чёток.
Я перебирал слова и выбирал то, которое чётко ощущалось на кончике языка:

Начинается речность.
Завершается Вечность.

Речь твоя на века
На конце твоего языка.

Ведь отныне она как река,
Берега выбирая.

Я на самом краю вижу кра'я
Продолжение и бесконечность.

Я тогда замираю,
Понимая величие края родного.

Я почти становлюсь воплощённое Слово.
Бесконечность такая не но'ва в пути. (Niko Bizin)

Благословенно то моё невежество!
Благословен тот мой атеизм, который был «настоян» на принципах коммунистической молодёжи Царства Божьего СССР; впрочем, что мы всё о вечном да о вечном... Пора (на время) прекратить перескакивать из времени во время...
Прекратить!
Словно эпизод из фильма Звезда пленительного счастья, когда охранники избивают актёра Косталевского, а невеста-француженка кидается к местному начальнику... И тогда всё жены обращаются к нему гневно...
И начальник начальственно рявкает:
-  Прекратить!
Не прекращу, конечно.
Дело не в избиении лицедея-«декабриста» местными держимордами (бить-то почти не за что: все мы наново делаем лица... каждый раз, когда материя местности и время проживания его уродуют); казалось бы - время и место меня бьют, а я не сдаюсь (или сдаюсь, это всё равно); если я всё ещё жив - это и есть мой личный крест... Казалось бы? Ан нет!
А - именно Майя, кажущееся (ещё раз об именах)...
А - на деле «Диавол не боится ни нашего ума, ни наших знаний. У него их больше. Он не боится даже наших добродетелей. У него их больше. Только одной добродетели у него нет и она его убивает, а нас спасает. Что это за добродетель? …Однажды, достигнув чего-то, я гордо пошел к своему старцу.
Он, увидев меня, сразу понял, что я поскользнулся, и не дождавшись моих слов, сказал:
-  Почему мы так гордимся, сынок? Какими делами гордимся? Тем, что постимся, мало едим? диавол постится больше нас, никогда не ест. Тем, что не спим ночью, что мало спим? диавол бодрствует больше нашего, никогда не спит.
-  Тем, что воздерживаемся? что сохраняем девственность? диавол девственнее нас: даже если он захочет блудствовать, то не сможет - у него нет тела.
Я не поверил своим ушам. Какими бы добродетелями мы не обладали, диавол тоже обладает ими. Какие бы добродетели мы ни приобрели, тех добродетелей, которые диавол имел, когда был архангелом, мы не приобретем никогда. И все они были утрачены.
Почему? Потому что ему недоставало одной добродетели. Мы должны стараться приобрести эту добродетель, чтобы спастись.
Диавол одолевает нас не только грехами. Он одолевает нас добродетелями больше, чем грехами. Грехи мы видим, можем их избежать, но за добродетели боремся, чтобы их приобрести.
Один святой сказал:
”Хочешь поститься? Диавол тебе помогает. Хочешь подать милостыню? Диавол тебе помогает. Строить храмы? Диавол тебе помогает. Почему? Потому что знает, что если добьемся всего этого, то можем возгордиться и все погубить”.
Мы должны обладать той добродетелью, которой у него нет. Быть смиренными! (Святогорец Никон)

Какое-такое смирение?
У меня ли (я понятия не имел о таком понятии), у Ильи ли (его североруский-пскопско'й практицизм и даже скобарность - это больше от плоти; гордыня там тоже имеет сугубо прикладное значение); у Натальи ли  (маленькая женщина женщина постулировала для себя, что её женственность - в большей мере услуга миру, и лишь в обоснование этого - часть Великой Женственности)...
Продолжаем называть души по именам.
Кстати, о скобарях.
Почему Илья так привлёк внимание Алексея, и чем он же заинтересовал ту же Наталью, чтобы она даже рассказала о нём своему мужу... Может, разгадка кроется вот в этой ссылке:
«Удивительно, но отношение к слову "скобарь" более чем неоднозначно. Одни считают его унизительным, а другие гордятся таким самоназванием. Вся загвоздка в происхождении этого слова. Существуют разные версии, почему псковичи - скобари.
По одной из версий, однажды Петр I хотел разогнуть скобу, сделанную местными кузнецами, но не осилил ее. Это очень удивило его, ведь, будучи крепким мужчиной, он без особого труда справлялся даже с подковами. Вот и похвалил он псковских умельцев, назвав их скобарями. Поэтому многие уроженцы этих земель гордо именуют себя именно так в память о предках. Более того, в 2014 году даже поставили памятник скобарю в Пскове. Создатели увековечили мастеров кузнечного дела и выразили им свою признательность.
Скобарь - это неотесанный провинциал?
Хотя предыдущая версия, скорее всего, чистой воды вымысел, но дыма без огня не бывает. Известно, что Петр Первый издал указ в 1714 году, который обязал около двухсот семей псковских рыбаков переселиться в окрестности Санкт-Петербурга. Город только строился, а хороших кузнецов там не было. Им выделили слободу для поселения, которая по понятным причинам позднее стала называться селом Рыбацким. Свою миссию - изготовление скобяных изделий - они выполняли исправно. Переселенцы снабжали молодой город гвоздями, прутьями, подковами. Поэтому скобарством стали обозначать более узкую специализацию кузнечного дела.» (Сеть)
Но - это об Илье... У Алексея (тогда нищего сироты без отца и матери, вечно желавшего изменить свой социальный статус и завидующего «тогдашней золотой молодёжи» - так сложилось, что посредством т. н. искусства; в момент т. н. Перестройки всё это моментально изменится)... Простите намеренную тавтологию, она показывает уровень нашего тогдашнего осознания происходящего, а вовсе не особенности лексики некоего будущего (для нас) жалкого недо-демиурга, М. С. Горбачёва...
Впрочем, ни об Алексее, ни о его амбициях нам пока что неведомо.
Мне вообще об амбициях мало что было ведомо: всё решалось по мановению, от со-Творения до воз-Даяния не было промежутка (ни мгновения, ни Вечности); что создать мог Господь, кроме рая?
Но. Амбиции. Какое-такое смирение?
Какой-такой рай?
Разумеется, что сейчас (сорок лет назад) ни о каких-таких характеристиках «составных частей» нашей будущей малой Церкви Друзей, и речи нет... Тем более что кармический состав трамвая добрался-таки до станции метро Академическая.
Наташка давеча объясняла:
-  Доедите до Академической, выйдете и не доходя до проспекта (кажется) Науки (или Гражданского) перейдёте на противоположную от метро сторону, там сразу между домами будет скверик... Пойдёте прямо по нему и мимо стоянки автомобилей, там будет девятиэтажка, в первом же подъезде подниметесь на последний этаж и сразу звоните в дверь прямо перед вами.
Я к тому это всё так подробно объясняю, что несколько лет моей дальнейшей жизни окажутся связаны с этим схематическим словесным наброском: между Гражданским и проспектом Науки.
Собственно, мы перешли на сторону, противоположную от метро и углубились в скверик... Если бы вы знали, до чего чахлое питерское лето было мне, уроженцу заполярного Норильска, по сердцу.
Это и называется, есть с чем сравнить.
Нить моего повествования, продетая в иголку лёгкой рукой художника Ильи из Пскова, о котором вдруг некие современные (и соври-менные) люди вознамерились снять свой современный (и соврименный) фильм о художнике Илье, легонько уткнулась в фасад обычного панельного девятиэтажного дома... И не затупилась, а прошла насквозь и пришила его к белому-белому листу бумаги, на котором выступают контуры буквиц...
Мы подошли к парадной.
Само собой, ни о каких кодовых замках и домофонах в то время никто и ведать не ведал; само собой, дверь в подъезд была вполне разболтана, но - вполне на своём месте; и лифт с пластиковыми бледными дверьми был сразу справа от входа... Это всё очень важно!
Эти мелкие детали держат на себе весь наш птолемеевый плоский глобус.
По этим деталям катится кармический трмвай Гумилёва... В книгах гений Соловьёвых, Гейне, Гёте и Золя (это попытка осветить ту самую нить, что пришивает меня (со всеми моими прижизненными реинкарнациями) к белому листу бумаги.
Белое Слово на белом листе.
Вместе с этим Белым Словом мы поднялись на лифте на последний этаж, прошли ещё пролёт по лестнице, и я сразу же (руку саму повело) позвонил в звонок первой же двери - она была не справа или слева, а передо мной...
Началось!
А вокруг от ивановых содрогается земля... Дверь Отворилась!

Открыла её, сколь помню, Наташка.
Всем нам было по чуть больше двадцати и немного меньше двадцати пяти; о каждом из нас более двух тысяч лет назад было сказано: «Двадцать три года, и ничего не сделано для бессмертия.» (Гай Юлий Цезарь); но...
Маленькая женщина стояла напротив нас.
Лицо - нечто с картин Рафаэля. Тело - исчезающе желанно (именно так: хотелось - плотски, тогда как душа - лицезрела); Вряд ли я понимал всю метафизику такого лицезрения; но...
Наталья всё прояснила:
-  О, Илья, - сказала женщина.
Я (речь ведь и обо мне) - словно бы не присутствовал в происходящем.
Я (речь ведь и для меня) - всего лишь (по)стоял рядом во время этой встречи: Наталья встречала Илью как своего суженого-ряженого (не в плане плоти, а как самаритянка у колодца, рассказавшая селянам об Иисусе); я был воспитан в норильской школе, пионерии и комсомоле именно в букве...
И в духе коллективизма...
Я - не просто стоял рядом, но - пришёл вместе и даже (доля шутки) вместо «ожидаемого машиаха»...
-  Илья... И Николай... Заходите.
Наталья чуть сдвинулась.
Мы могли бы зайти... Но! Напротив входной двери располагалась вторая комната этой двухкомнатной (но очень в этот миг многомерной; главное, чтобы и дальше такой оставалась) квартиры... Мы могли бы сразу зайти... Но!
Дверь этой комнаты (обычная, нищая тогдашняя фанерка какого-то неудобоваримого цвета) распахнулась, и вышел тот самый человек, ради которого я и принялся излагать эту давно мне известную историю.
Мне её даже повторять не надо, любая история - вечна (непрерывна как весна: её - как бы нет, а она - всегда происходит и всюду прорастает); фанерная дверь открылась и выскочил Лёша...
По виду он был - чистый белёсый эсер, уверенный в своём праве на поступок и жертву (не свою, а по нечаевски: революционеров второй категории; по ленински: полезных идиотов); был он высок и белобрыс (тогда ещё не лысел), лицо имел узкое, ноc прямой и правильный, губы тонкие.
Это. Явление. Главного героя.
По крайней мере (а мы все всегда ad marginem) для меня.
Алексей... Алёша из Карамазовых... Казалось бы; ан нет! Разночинец или даже Клим Самгин, но - дошедший почти до нечаевщины... Когда и сил, и внутренней убеждённости для нечаевщины не хватает...
Всего не хватает, даже такой (не житейской мелочи) как талант...
Который. Кстати. Силой берётся, как Царство Божье...
Итак, на полголовы выше меня, на полдуши опытней в житейских и прочих делах (другое дела, что никакой полдуши не существует); и вот здесь - в этот миг, сошлись Невидимые Силы Бесплотные и сохранили во мне и для меня моё Царство Божье СССР...
«Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это.
Где путь к жилищу света, и где место тьмы?
Ты, конечно, доходил до границ ее и знаешь стези к дому ее.
Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико.» (книга Иова. гл. 38)
Видите, какая гордыня: во мне и для меня!
Другое дело, что я тогда и слова такого не понимал.
Это было явление главного героя (грядущей перестройки, различных деловых махинаций, преуспеваний и банкротств, чудовищной деградации критериев в поп.искусстве и много ещё чего; и многих-многих потерь на этом Крёстном пути русского искусства); Алексей - вышел...
Алёша (не-Карамазов) направился к Илье...
Я был рядом.
-  Алексей, - сказал мой будущий лучший друг Илье.
-  Илья.
Я промолчал.
-  А это Коля, - сказала Наташка. - Он привёл к нам Илью.
Я уже проводил эти аналогии с пророком Илией, заявившем нечестивому царю (не помню имени, много их - нечестивых):
-  Жив Бог Израиля.
Илью и встретили как пророка.
Дело было за малым: в пророчествах.
От меня их никто не ждал. Да я и собирался тогда пророчествовать (вру, конечно), и не собираюсь - сейчас (потому что знаю, что это такое и как происходит); сошлись времена - я смотрел и видел итоги этой встречи.
Видел, что их нет (и они есть): любая история вечна.
В этой вечной истории (любой истории) пророчествовать - просто, но бесполезно для тех, к кому пророчество обращено: пророчества пишутся на их телах и душах, высекаются на скрижалях, что положены в их ладони; зачем?
А просто потому, что они и так есть.
Затем они (камни скрижалей) и кладутся в ладони, что они и так там есть. «И кто-то камень положил в его протянутую руку» - это и есть Майя, кажущееся; никто ничего не клал, но воображал, что положил.
Я смотрел на Алексея и (тогда) - совсем не знал его, но (через сорок лет) - уже видел его будущие бездарность и деловитость, амбиции и волю (эрзац Божьего дара); смотрел на Илью и видел его генетическую самозначимость (скобарство)... И вот здесь впервые случилось то, чему нет названия!
Согласитесь, соборность...
Примиритесь, раздельность...
А здесь - всё вместе; не Илья или Натали, а именно Алексей станет моим вторым я (если еретически: в нераздельности и неслиянности); именно я (через годы) стану ему зачем-то необходим, и он спасёт мне жизнь... Как при этом оказалось, я своей жизни стал должен.
Необходим этому миру...
Стал виден его Князю...
-  Пойдёмте на кухню, чай пить, - сказал Алексей.
И мы вчетвером пошли на крошечную кухню панельного дома.
Забегая наперёд, скажу: ещё не понимая внутреннего мира Алексея, понятия не имея ни об уровне его образования, ни о нравственных основах, я уже тогда словно бы ожил внутри него... Но!
Видел его таким, каким он был для меня наилучшим.
При этом я (не) мог бы повторить его прижизненные реинкарнации.
Прожить его жизни, (не) умирая и (не) воскресая.
Даже не осознавая подобной возможности: она просто-напросто не помещалась в моё маленькое со-знание.
Это очень напоминало моё со-Бытие с моей родиной, Царством Божьим СССР: мы (я) могли бы (мог бы) руководить «латанием дыр» миропорядка; руководить - в прямом смысле, водить - «своими» руками «своих» душ (и руками души Алексея - точно так же, как он - моими); одного не хватало - самоотдаления от самих себя.
Мы - всё примеряли на себя.
Мир - был (как костюм из магазина «больших размеров»).
Главное мир - был, а нас в нём - не было; мы не понимали (а некоторые так до смерти и не поняли) что всё - наоборот: нам в миру - тесно; миропорядок - глиняное тесто в руках наших душ... Даже если это и не совсем так (а с любой истиной в миру так и обстоит: не совсем так)...
Это - потом...
Главное - мы пошли вчетвером пить чай.
Кстати, кроме чая (грузинского, кстати) ничего нам не предложили; Алексей был нищим администратором на Ленфильме(тогда или чуть позже - занят был в фильме А. Сокурова Скорбное бесчувствие)... Чай чаем, но проговорили мы двое суток!
С перерывами, конечно.
В самом обычном советском шкафу (кажется, даже болгарского производства - советская поговорка: курица не птица, Болгария не заграница) в квартире Алексея отыскались два матраса, их бросили на пол в гостиной (так традиционно звалась одна из комнат), и мы с Ильёй даже умудрялись высыпаться.
Наташка с Лёшей уходили спать в ту комнату, что была напротив входной двери.
В перерывах между стремительным сном мы всё время говорили.
О чём? Да ни о чём и обо всём, то есть о искусстве (о преисподней Мира Искусств с его бес-численными версификациями псевдореальностей мы тогда и не помышляли); но - главной темой была другая: наше будущее в искусстве.
Мы. Явно. Были гениями. Все!
Что на это указывало? Всё! Ведь мы встретились, и задрожали рельсы кармического трамвая... Наше будущее в искусстве была предопределено: мы обязаны состояться и быть прославленными на весь свет.
Почему? Нет такого вопроса!
У нас нет другого выхода. «Это немцы учили нас исключительности. Наши же цели - вселенские.»
Василий Осипович Ключевский (1841–1911)
русский историк
Алексей, Наталья, Илья и Николай.

Продолжаем выкликивать свои души по именам.
Из глуши в сердцевину и оглядываться о по сторонам.
Николай-победитель или Илия - тот пророк,
Что сказал мне однажды: жив Бог Израиля.
Тот самый (от Авеля), что ныне стал русский Бог.

И сие не явление культуры или фольклор.
Я знаю, что русский Бог не есть синекура.

Продолжаем выкликивать свои души по именам.
Из глуши в сердцевину и оглядываться по сторонам.
На четыре Стихии Света Россия всего одна!
Значит, должна мне многое, но - у многого есть цена
Неоплатная; и - на попятный никак.

И не кесарю кесарево и Богу богово, а что-то ещё
Как пророку пророково: знать, что должен ей всё.

Niko Bizin

Повторю: Алексей, Наталья, Илья и Николай.

И не было выхода, ибо масштабы вселенские.
Куда? Выхода - из одного ада в другой (но мы пока что об этом не знали); и вот здесь - в со-знании, возникала необходимость в нравственной точке отсчёта; страшно то, что мы не представляли себе того мира, в котором находились.
Страшно то, что мира у нас (и в нас) не было.
Утешало одно: любая история - вечна.
Любая душа - неистребима.
И у нас действительно нет права на ошибку: мы не то чтобы обязаны быть и состояться прославленными на весь свет... Дело и лучше, и хуже: если один ты не исполнишь должного, то должное исполнит другой ты; карма, дык!
Санкт-Ленинградская поговорка тех лет.

Карма...
Это когда с кормы
Смотрим на чаек, которые были мы.

Карма...
Это когда корма
Приносят в птичьи дома, дабы не вылетали,

Как из кармана деньга!
Дабы на берегу
Труп своего врага увидеть, плывущий мимо.

Мимо ристалищ, капищ,
Мимо просторных кладбищ
Умрут на земле пилигримы...

И вновь являются зримо.
Карма - это хранимы.
Карма - это не мы.

Я наблюдаю с кормы,
Ты наблюдаешь с кормы
Карму, что не летает,

Но словно бы снег тает!
Словно бы на лету!
Словно солдаты Суворова на Чёртовом том мосту.

Вижу вверху высоту (это следы высоты).
Вижу внизу высоту (это следы высоты).
Выйти из тех высот я не спешу. И ты. (Niko Bizin)

Итак, проговорили мы двое суток.
Потом - разошлись.
Наташка уехала к матери на проспект Ветеранов (там были ещё одна квартира, о ней м. б. позже); Илья тогда учился в архитектурном техникуме - ему надо было на занятия и в общежитие; я был студентом ЛЭТИ им Ульянова (Ленина), и тоже куда-то засобирался.
И когда я выходил из подъезда дома на Академической (так я его буду называть в моей памяти), мне вновь были дарованы слова Великой Майи (озвученные губами женщины):
-  Ты представляешь, как мне тяжело;
Я не представлял.
Тамошний я (напомню) - не знал, что такое СВО, но - был воспитан в СССР.
Воспитан - СВО-им для всех и вся; я не знал, что смыслом жизни русского человека является спасение человечества русскими (чья-то цитата, по памяти), но - на меньшее бы не согласился.
Собственно, об этом мы и проговорили все эти двое суток.
Слова - были другими. Мы - были разными.
Не подходили для подобной сверхзадачи. Которую, кстати, никто, кроме русского Бога (перефраз из А. С.), перед нами не ставил... И тогда я словно бы переуслышал слова всеобъемлющей иллюзии, которая нами владеет:
-  Ты представляешь, как мне тяжело?
Мог ли я представить всю тяжесть иллюзий?
-  (не) могу, - ответил я через сорок лет
-  (не) можешь, - подтвердила Великая Майя, во всей силе тех иллюзий, что сорок лет назад бросили меня в бесчисленный и великолепный ад версификаций Мира Искусств.
И скажите, что может помочь из него вырваться?
Ничто, казалось бы.
-  Всё, - сказал (бы) я сорок лет спустя.
-  Что всё? - спросила Великая Майя.
Если бы моя Майка (сродни реке Мойке: чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил) могла представить, что я величаю её Великой (именно так, масло масленое), она бы усмехнулась, дочь замдиректора Норильского комбината и дочь замминистра, а так же (далее и далее) члена правления какого-то банка.
Она (советский человек, рождённый в удивительном заполярном городе, где все всех знали), но - сейчас она ещё и одна из Сил не-Зла или не-Добра; она - кажущаяся женщина-символ почти не достигаемой женской истины в любви; я знаю - в этой Силе нет постоянства, есть лишь вечные интересы самоопределения той единственной точки приложения себя самой.
Там нет места мне, но - я есть.
Это как с Илией (Ильёй): жив Бог Израиля... Вот и я жив - главное: ощутив эту удивительную взаимосвязь всего со всем, не стать воплощённой гордыней!
Это хуже, чем быть Великой Майей, кажущимся.

На деле - всё сводится к действию и последствиям.
На деле - действие вечно, а последствия - длительны; и как это всё сказывается на мелочной повседневности, которая подобна летней исчезающей пыли под подошвами наших кед (на Илье - пророке Илии - были кеды; на мне невесть какие туфли фабрики Скороход)... А ведь это неверная постановка вопроса!
Как именно самая мельчайшая пылинка влияет на всю бессчётность вселенных... Нет! Будем скромней.
Всего лишь на одну Вселенную.
Нашу.
Вот единственно верный вопрос: как? А вот примерно так.

Каждое движение вызывает ропот...
Каждое волнение или даже шепот
Имеет продолжение где-то в Гондурасе
И землетрясение где-то в Эфиопии -

Как покажет опыт: все вослед идее!

Или на матрасе, где зачали Пушкина...
Или на террасе видеть метеоры -
Как они сгорают в непреклонной массе...
Или у Радищева (если не отпущены) -

Как они страдают!

Я бросаю воры,
Ты бросаешь взоры:
Взор сдвигает атомы со своей опоры
И срывает дверь со своих петель -

Каждое движение вызывает ропот

Или как капель,
Или как метель:
Ты поверь, что мы живем в невидимом,
Что теперь все более невиданно! (Niko Bizin)

Итак, мы расстались.
Мы, четверо, расстались, (на)став быть вместе.
В этом было что-то от Вечности, что летней (летейской) пылью легла нам с Ильёй под ноги, когда мы близились к тому, чтобы собраться всё четверо...
В этом мире всё повторяется.
В этом мире всё повторяется иначе.
Вот так и звучат всё эти слова, становясь Словом. Которое совершается (произносится), а после повторяется, (не)надолго становясь совершенством. Я уже подступался к описанию чуда, происшедшего с нашей четвёркой, когда мы с Ильёй ехали к Наталье и Алексею...
Мы становились Хранителями этого (СВО-его) мира; отсюда, кстати, проброс телефонного разговора с Великой Майей (и с моей бывшей любовницей Майкой) - это тоже нить, сшивающая разные лоскуты реальности.
Той самой сверх(над)реальности, для которой всё - сейчас; и вот «сейчас-тогда» - мы четверо рас(-два-три-и-далее-)тались; однако Майка - никуда не делась: она была для меня СВО-я; мы становились Хранителями этого (СВО-его) мира, и её присутствие в моей жизни (главное, чтобы я его осознавал) было необычайно важным.
Без этого осознания человек перестаёт быть Хранителем и становится бесом.
Становится частью Энтропии.
С другой стороны - роль Хранителя не является чем-то особенным: все мы Хранители СВО-его мира (пока не станем частью Энтропии); следует помнить ещё - Энтропия везде и она непобедима... Что отсюда следует?
Как мы шутили тогда: за победу нашего безнадёжного дела!
Имелось в виду: в противостоянии с устоявшейся системой, с массами бездарей на должностях и так далее; никто и предположить не мог, что мы самой этой декларацией подрываем в себе основы Царства Божьего СССР...
Всё это сказано мной для иллюстрации: Энтропия и Царство - в человеке.
Они совсем рядом.

И напомню ещё раз, что (и кто) есть Великая Майя: _______Майя (санскр. ;;;;), слово с неясной этимологией, вероятно, происходит от корня m;, который означает «измерять». Согласно Моньер-Вильямс, майя в более древнем языке означала «мудрость и необычайную силу», но начиная с ведического периода это слово стало означать «иллюзию, нереальность, обман, мошенничество, уловку, колдовство, чародейство и магию». Однако П. Д. Шастри утверждает, что список Монье-Вильямса является «неточным определением, вводящим в заблуждение обобщением» и не подходит для интерпретации древних ведических и средневековых санскритских текстов. Вместо этого он предлагает более точное значение m;y; - «видимость, а не просто иллюзия».

Женщину зовут Майя
(что-то от индуизма).
Нет у иллюзий края.
Я лишь в моей отчизне.

Я лишь в моём теле.
Я лишь в моём деле
Пробую осознать,
Где же здесь Благодать? Чёртова рать бесов

И моих интересов пробуют помешать
Этим определениям.
Выйду я на мгновение из берегов Вечности.
Я захочу встречности с Истиной красоты.

Женщину зовут Майя
(что-то от индуизма).
Пруд дворянской усадьбы (и кувшинки цветут).
Встретились в прошлой жизни. (Niko Bizin)

И действительно: мы с Ильёй (когда ехали в кармическом трамвае к Наташе и Алексею) - это была жизнь будущая: мы собирались кем-то становиться; а вот звонок Майки из Москвы (по поводу сына на СВО) - это жизнь прошлая....
И здесь я ничего не буду объяснять: если надо объяснять, то не надо объяснять. (цитату приписывают Зинаиде Гиппиус); нет - разложению на составляющие логические оставляющие (это тоже Энтропия), да - чувству Всего (и сразу).

К чему я вспомнил этот эпизод с поездкой?
А к тому, что мне его напомнил своей просьбой пскопской скобарь Илья (в своём «астральном» двойнике чуть ли не пророк Илия, студент архитектурного техникума); и вся эта история (набросок истории) не имела бы никакого смысла, если бы не два простых слова: Среда Воскресения.
Мы четверо - в прошлом уже были Средой Воскресения для будущего.
Но - не только мы,
Все остальные - тоже.
Этот набросок всемирной (всемерной или даже вселенской) истории не направлен на то, чтобы обратить внимание на духовные свершения (на Невидимые Сила Бесплотные), приводящие к появлению личности (например) Верховного Главнокомандующего)... Этот набросок - о маленьком человеке.
Человек. Жив он сейчас (я или Илья) или уже умер (Наташа и Алексей); вовсе не случайно при первой же встрече моё провидение результата амбиций Лёши, моё чуть ли не происшедшее при встрече взаимопроникновение в будущее Алексея имеет большое значение для самоопределения множества душ и сердец моей родины.
Мы не формулируем идеологию, мы вновь создаём нового (советского) человека.
Это как с принятием христианства: казалось бы - крестись, так всё просто; но нет! Чтобы веру Христову принял народ, необходимо, чтобы подвинулись небесные пласты во множествах душ человеческих.
Необходимы книжная премудрость, архитектурные строения и многое множество подвижников (сродни игумену Земли Русской Сергию Радонежскому); кровь мучеников, кстати, тоже необходима и неизбежна.
Как бы это не казалось негуманным плоскому уму.
Но что я всё о будущем да о будущем? Давайте о прошлом: о пророке Илии (и об Илье, с письма которого начались эти размышления)... Давайте о прошлом!

Мне плохо.
Не эпоха виновата.
А лишь ума палата той эпохи.

Мне плохо.
Не эпоха виновата.
Что якобы о стену все горохи:

Благие помыслы, прекрасная любовь
И юность, что нисколько не иссякнет...
Нагие девы хором отойдут.

Другому будут ласковы напевы.
Мне плохо!
А ведь это Страшный Суд.

И вот теперь - узнай,
Что плохо - это рай (без счёта)
Работай дальше. Справишься. Дерзай.

Так вот, о пророке Илии.
И о нашем вероотступничестве (скромном - если помните: за победу нашего безнадежного дела); мы были готовы любого человека Силы (внутренней и внешней) признать за (лже)пророка...
И (лже)пророки не замедлили, что их заметили.
А ведь на самом-то деле - давно известно: «Пророк Илия - не просто один из наиболее почитаемых святых, как в Православной, так и в Католической Церквах. Пророк Илия - один из самых известных людей в истории человечества. Его почитают не только в христианстве и иудаизме, но и в поздних протестантских сектах и исламе, а следы его образа присутствуют даже в языческих религиях.
Мы собрали самые интересные факты о пророке Илии.
Неизвестное имя пророка Илии
Мы ничего не знаем о происхождении пророка Илии, о его родословии, и даже его имя, возможно, не является именем собственным.
«Элийаху» на древнееврейском языке значит «Яхве - мой Бог». Существует мнение, что это имя пророк взял себе во время противостояния со жрецами Ваала.
Проповедник Единого Бога
Современный Илии царь Израиля Ахав и его жена Иезавель были идолопоклонниками: они приносили жертвы языческому божеству Ваалу (Иезавель происходила из финикийцев, поклонявшихся ему, и сама была жрицей) и склоняли к этому народ. Илия открыто обличал царя и царицу, снискав тем самым ненависть последней.
В наказание за упорство царя в идолопоклонстве Господь посылает на страну зной. Три года не было с неба ни дождя, ни росы. Засуха прекратилась только по посрамившей жрецов Ваала молитве Илии.
Произошло это при следующих обстоятельствах.
Илия собрал на горе Кармил народ Израиля и жрецов Ваала и предложил сложить два жертвенника - Богу и Ваалу - и принести на них жертвы, но не поджигать ее. Если Ваал попалит свою жертву огнем с неба, то он и есть истинный Бог. Если Господь - истинный Бог Он.
Ваал, разумеется, своей жертвы «не принял». Бог же попалил не только жертву, но и дрова, каменный жертвенник и даже ров с водой, который по приказу Илии окружал жертвенник.
Народ Израиля покаялся и восславил Бога, а Илия собственноручно убил всех жрецов Ваала как тех, кто совращал людей. После этого он взмолился к Господу о дожде, и Господь призрел на его молитву.
Живой на небе
Согласно Священному Преданию, в истории человечества есть всего три человека, взятых на небо живыми: апостол Иоанн, Енох и Илия.
Причём если о Енохе возможны различные толкования (в 5-й главе книги Бытия о его уходе из земной жизни сказано туманно: «не стало его, потому что Бог взял его»), а об Иоанне мы знаем только из Предания, то о пророке Илии конкретно сказано в Библии: «вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на Небо» (4 Цар.2:11).
Илия - предтеча Христа
Согласно церковному преданию, основанному на пророчестве Малахии: «Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного» (Мал.4:5), пророк Илия станет предтечей Второго Пришествия Христа на землю и будет убит за проповедь Христа, повторив тем самым судьбу Иоанна Крестителя, пришедшего «в духе и силе Илии» в качестве Предтечи Спасителя («Илия должен придти прежде и устроить все; но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним, как хотели; так и Сын Человеческий пострадает от них» (Мф.17:11-12), - говорит Христос).
О том, что Илия является одним из провозвестников Христа, свидетельствуют его чудеса. Во время засухи, последовавшей за грехи царя Ахава и народа Израиля, он поселился в доме вдовы из Сарепты Сидонской, язычницы по происхождению - подобно тому, как Христос пришел к погибающему народу Израиля, но, будучи отвергнутым, был принят язычниками.
Илия - собеседник Христа.
О том, что Илия - величайший из пророков, Евангелие свидетельствует тем фактом, что лишь он и Моисей удостоились беседы со Христом во время Его Преображения на Фаворе.
Есть разные объяснения, почему именно этих двух пророков избирает для беседы Христос.
Во-первых, Илия, как и Моисей, имел опыт непосредственного богообщения: Моисей получил от Бога закон, а также общался с Всевышним настолько близко, насколько возможно для человека - видел «задняя Бога» (Исх., 33). Илия же стоял лицом к лицу перед Богом по Его призыву, «закрыв лицо свое милотью своею» (3 Цар., 19).
Святитель Иоанн Златоуст излагает другое мнение: «один умерший и другой, еще не испытавший смерти», предстали пред Христом для того, чтобы показать, что Он «имеет власть над жизнью и смертью, владычествует над небом и землей». (Сеть)

Нам здесь интересно: Илия - собеседник Христа (а ведь мы - часть Церкви Христовой, часть Его Тела); Майя - это завлекало бы язычеством, если бы персонификация этого «явления» было примитивным.
На самом деле Майя - не зло (не от бесов напрямую), но может быть использовано (использована) во зло; да что там! Само слово «использовано» - уже есть зло.
И не есть зло! Не ешьте зла, и будет вам добро.
Шутка.

А теперь - без шуток: это только начало истории!
Если история вечна, начало её - тоже вечно; не будем вдаваться в казуистику, просто поймём: в моей истории (как и во всех остальных) неприкрыто сошлись явления вселенского масштаба... Я (рассказчик этой вечной истории) попробую им соответствовать.
Если время моей жизни не помешает её вечности.
«От всего, чего человек жаждет, он всегда отделен только временем (…)! Оно - одна из опор, один из мостов, которые надо прежде всего упразднить, если хочешь свободы.» (Герман Гессе. Последнее лето Клингзора)
В этом мире совсем нет весны, ведь она постоянна.
Это всегда начало.

Читателю: перебирая буквицы, не будешь взят живым на небо.
А ведь именно этого мы все хотели и хотим: чтобы нас взяли. За этим мы с Ильёй ехали на кармическом трамвае.