Сорняки

Меня пригласил к себе в кабинет Артуро Молина - мэр небольшого городка, в который меня забросила сама судьба.

- Моя жена – поклонница вашего таланта, - заговорил он при моем появлении. – Любит читать ваши рассказы. Говорит, что они, как леденцы, быстро тая во рту, оставляют приятное послевкусие. Но перейду к делу. Не могли бы вы написать роман, события которого проходят в нашем городе. Это привлечет дополнительно туристов, которых после показа им средневековых развалин, поведут, например, к дому, где, допустим, зарубили топором старика из корыстных побуждений.

- Старуху, - поправил я мэра.

Мэр, на пару секунд задумавшись, согласился, но уточнил:

- Мерзкую подлую старуху.

- За все время, пока здесь живу, - сказал я, - случилось одно происшествие. Одна пожилая женщина заявила, что у нее украли оставленный у торгового центра велосипед. Как оказалось, велосипед был припаркован у магазина на соседней улице и через час был вручен полицией владелице. Но за этот час успели собраться люди на центральной площади и потребовать вашей отставки. А тут зверская расправа над беззащитной горожанкой. И доказывай потом перепуганному обывателю, что это не более чем болезненный вымысел писателя.

Мэр несколько сник и, наконец, уселся за свой огромный стол, присел и я.

- Что вы предлагаете? – спросил он.

- Ну, - начал я. – Допустим, так. Проживал в вашем городе в своем замке мелкий дворянин. Не женился – запутанная история. Постарел, разорился, прислуга разбежалась. Титул не приносит никаких привилегий, а тут еще король присваивает дворянский статус бог знает кому: спортсменам, художникам и даже биохимику. Замок развалился окончательно – развалины вы можете предъявить. Приходит к нему починить замок каменщик. Он шел мимо и подумал – дай предложу свои услуги. А когда узнал, что у мелкого дворянина кончились деньги, то сел рядом с ним на развалины, и они разговорились по душам.  Звали каменщика По Газоль. В процессе разговора мелкий дворянин говорит По Газолю, чтобы тот, как представитель народа, а власть народа хоть и меньше власти бога, но больше власти короля, торжественно лишил его титула, и когда это свершится, то он возьмет себе имя Куло Кано и попросится к Газолю в подмастерья, желая стать вольным каменщиком. И вот они ходят по городу всегда вместе, ища мелкие заказы, порой им улыбается удача. А потом Куло как-то случайно влюбился в молоденькую проститутку. Он обратился в ассоциацию «Мессалина» и, ссылаясь на Вестготскую правду, изданную королем Риккесвинтом в 654 году, попросил, чтобы эту проститутку отдали в услужении ему, бедному мужчине, но там и слушать его не стали. А тут еще семейство Альба подослало к Куло тореадора с дескабло, который сказал Куло, что тот своим поведением позорит всех аристократов страны, и предложил от имени Альба ему небольшой замок с пансионом. И что он может взять туда и своего приятеля, но за свой счет. Год прожили друзья в замке, а потом решили вернуться в город к прежней жизни. Куло Кано так одрях от безделья, что пришлось его посадить на осла, которого вел под уздцы По Газоль. Народ, узнавши про это, высыпал на улицы встречать наших героев. Вышел и мэр с ключами от города. Через неделю Куло Кано умер. На деньги горожан соорудили памятник – осел, на нем длинный худой Куло Кано. Осла ведет толстый низкорослый По Газоль. Все из бронзы. По Газоль целыми днями ошивается возле этого памятника и ждет туристов.

Мэру решительно понравился сюжет романа, и он намекнул о вознаграждении в десять тысяч евро за счет города. Я попросил аванс.

- Знаете, - ответил мэр, - вы второй, к кому я обращаюсь с этой идеей. Первым был писатель из России. Еврей. Застрял в нашем городе и перебивался случайными заработками. Сразу хочу сказать, что я никакой не антисемит. Скажу больше, я даже какого-нибудь выходца из Африки ни разу не назвал сукиным сыном. Короче, дали мы этому писателю часть денег вперед, фиктивно оформив его помощником главного тренера нашей городской футбольной команды. И что же вы думаете? Целый месяц он посещал тренировки футболистов и путался там под ногами. А потом уехал в Америку. Теперь о вас. Вы сейчас, насколько мне известно, в некотором роде на мели. Женщина, которой вы задолжали за жилье за три месяца, не решается вас выгнать, боясь, как бы вы в отчаянии не сделали что-нибудь с собой или с ней. Но я вам помогу. Я могу дать рекомендацию, и вас возьмут на работу в одно поместье. Оно недалеко от города. Поместье принадлежит одному моему хорошему знакомому, но в основном там живет с прислугой его дочь. Им нужен человек. И жду от вас роман.

Управляющий поместья, мужчина лет пятидесяти, степенный, с бакенбардами, прочитал рекомендательное письмо, спрятал его во внутренний карман пиджака и повел меня мимо огромного господского дома к деревянному продолговатому одноэтажному зданию. По дороге он инструктировал: за пределы поместья без разрешения не выходить, по территории без дела не слоняться, громко не говорить, выполнять все распоряжения управляющего и непосредственного начальника, никакой дерзости, даже во взгляде, к хозяевам и их гостям. В здании было десять в ряд помещений, выходящих дверьми в длинный коридор. Позже я узнал, что тут уже проживали три горничные, один повар, две кухарки, садовник, разнорабочий и конюх. Жилье, которое выделили мне, было обставлено в стиле минимализма – стул, стол, кровать и шкаф, холодильника не было. В совмещенном узле - унитаз, раковина и душевая кабина. Я подписал контракт на работу в качестве помощника садовника на срок два месяца. Напоследок управляющий сказал, что завтракать, обедать и ужинать за счет работодателя надо в строго отведенное время на кухне, куда следовало попадать через служебный вход господского дома, и еще - сегодня мне ужин не полагается. Я сел за стол, раскрыл свой ноутбук и стал писать роман.

Рано утром постучал садовник. Ему было лет семьдесят или около того. Я влез в шорты, натянул футболку, водрузил на голову бейсболку и поплелся за ним. Он привел меня к газону размером в треть футбольного поля.

- Траву недавно я постригал, - сказал он. – Теперь это будешь делать ты, когда трава достигнет высоты четырнадцать сантиметров. Состригаешь ровно половину. Газонокосилку возьмешь у меня. Но это не главное. Тут на каждом квадратном метре есть сорняки. Все что не похоже на траву – сорняк. Метр за метром осуществишь прополку всего поля. Не оставляй ямки. Растения складывай в одно место. Поливка рано утром и вечером здесь автоматическая.

Пока он говорил, его лицо то и дело принимало недовольную гримасу, с чем это было связанно – не знаю, думаю, что ни с чем. Напоследок он извлек из кармана рукавицы и какую-то штуку, похожую на узкий совок, сунул все это мне в руки и ушел. Я прошелся по газону туда-сюда, забрел в один из углов, встал на четвереньки и начал при помощи врученного мне инструмента извлекать сорняки с корнем...

А потом появилась она. Не иначе как сама хозяйская дочь. Молодая, высокая, в костюме для верховой езды, с хлыстом. Она прошла по дорожке в метрах десяти от меня в конюшню, которую скрывали деревья. Я рассмотрел девушку украдкой, и этого было достаточно, чтобы я ее полюбил, как говорится, всем сердцем и душой. Часа через два она проследовала обратно.

Потекли дни, похожие друг на друга. Я работал, ходил на кухню есть, сухо здоровался с коллегами, вечером писал роман. В выходные по собственной инициативе работал до обеда, чтобы увидеть ее. Любовь моя была возвышена и печальна.

Постепенно к растениям, которых я вырывал с корнем, проникся сочувствием.  Некоторые из них я вертел в руках, они поражали меня своим совершенством и красотой. Я размышлял: они в честной борьбе отвоевали свое место под солнцем, а тут вмешалась третья сила и сделала все по-своему. Для этих растений есть шанс только там, где природа продолжает существовать так, как существовала изначально. А здесь они сорняки. Я и сам в какой-то мере ощущал себя сорняком.

Как-то стою на коленях, внимательно рассматриваю доселе не попадавшийся мне сорняк и вдруг боковым зрением замечаю – стоит она в трех шагах от меня и хлыстом поигрывает. Как я не заметил ее приход – не понимаю. Головы поднять и посмотреть ей в лицо не посмел, а поспешно принялся за дело, и она ушла.

Ни с кем я тут не сблизился, даже не заговаривал. Но как-то вечером, когда работал над романом, в дверь постучали, я сказал:

- Войдите.

Вошел разнорабочий. Этот тип был лет тридцати, неуклюж, черняв, низкого роста, широкоплеч, с вечно нахмуренным лбом и с чего-то стыдящимся взглядом. Он без спросу присел на мою кровать. Возникла неловкая пауза. Потом он заговорил, и стал похож на студента, пришедшего на переэкзаменовку. Он говорил о буржуазных революциях, происшедших в этой стране, об их незаконченности и что с теперешним дворянством, которое сохранило огромную собственность со времен Средневековья, надо что-то делать. И еще сказал, чтобы я не думал, что он какой-то там марксист, маоист или троцкист. Я встал, подошел к нему, выдержал небольшую паузу и с пафосом произнес:

- Позвольте мне пожать вашу руку.

Он встал, мы крепко пожали друг другу руки, и больше он не приходил.

За неделю до истечения срока контракта я закончил роман, получил разрешение управляющего на выход за ворота и через пару часов был у мэра. Я ему отдал флешку с написанным романом и сказал, что зайду через неделю.

Прошла неделя. Получив расчет, я собирал в сумку свои вещи, и тут входит она. В платье, в кроссовках.

- Я всегда хотела побеседовать с писателем, - сказала она.

- В чем же дело? – ответил я. – Вы только свистните, и десятки писателей выстроятся в очередь у ваших ворот.

- К сожалению, я не умею свистеть, - она улыбнулась обворожительной улыбкой.

- Вы присаживайтесь, - спохватился я.

- Спасибо, - сказала она и осталась стоять. – Мне сказали, что вы целыми вечерами что-то писали. Над чем вы работали?

Я стал рассказывать, на ходу придумывая сюжет. Жил, мол, один сеньор, благородный и состоятельный, но не мог найти себе женщину в жены. То попадется дура, то истеричка, то гулящая, то всего этого понемножку. Стал он выспрашивать у других мужчин на этот счет, и выяснилось, что у всех без исключения подобная история, но они как-то приспособились. Тогда сеньор решил сам воспитать для себя достойную женщину. Он взял из приюта годовалую девочку, оформив над ней опекунство, и поместил эту девочку в роскошный дом за высоким забором. Сеньор оградил ее от всякого контакта с женщинами, справедливо полагая, что женщины набираются всякой дури исключительно друг от друга. Прислуга, учителя, врачи – все были мужчины и, надо сказать, весьма благородного воспитания. Девочка набиралась от них хороших манер, и когда стала весьма манерной, то сеньор решил, что достаточно, тем более, что ей было уже восемнадцать. Сеньор женился на ней и вывел в свет. И года не прошло, как она наполнилась таким бабьем, что сеньор только диву давался. Поначалу он впал в отчаянье, но потом махнул рукой и по примеру других мужчин приспособился, как это делает всякое живое существо, преодолевая затруднения на своем жизненном пути.

На следующий день утром я пришел к мэру. Он энергично выскочил из-за своего стола, подошел ко мне и сказал:

- Моя жена в восторге от вашего романа, находится под впечатлением и в связи с этим, дабы его не портить, отказывает мне в интимной близости. Браво. Деньги я вам дам, даже немногим более оговоренной суммы, если вы откажитесь от авторства в пользу моей жены.

Я сказал, что сочту за честь.

Вечером я уже летел в самолете. Куда? Какая разница.

                2025