Двенадцать

   В июле 1941 г., в результате неожиданного тактического удара немцам удалось отсечь значительную территорию в этом направление, да так, что остатки армии едва вышли из окружения и то не все.
  А ранним утром, немцы вошли в этот исправительно-трудовой лагерь, поспешно брошенный начальством и надзорсоставом.
   Первым делом они расстреляли собак, часть из которых видимо выпущенных покинувшими лагерь, бесцельно бродила по лагерю. Едва увидев посторонних, они привыкшие лишь к специфическим запахам тотчас набросились с грозным лаем на солдат и их совсем не смущала рычащая  мощная техника. Оставшиеся в загонах собаки тотчас подержали это рвение своих сослуживцев и немцы, хорошие знатоки собак, зная, что таких собак не перевоспитаешь и не приучишь без раздумья покончили и с ними.
   Убедившись, что никто не собирается оказывать им сопротивления, сооружения для охраны и начальства оказались пусты, немцы тотчас осмелели, как-то сразу повеселели и стали шумней.
   Въехавшие последними в лагерь командование военного соединения, тоже были в хорошем настроение, ведь им ещё никогда не приходилось брать такого рода учреждения.
   Приказав убрать с территории трупы убитых собак, они в сопровождении небольшой охраны, с интересом начали осматривать бараки с заключёнными. Солдаты распахивали перед ними двери, и они проходили мимо стоявших с двух сторон заключённых у своих нар.
   После первого же барака, к ним присоединился один из заключённых, прекрасно владеющий не только немецким языком, но и всей ситуацией в лагере до прихода немцев, а также о почти каждом из всего контингента лагеря. Это был некто Бася Цукерман, как выяснилось позже, один из хорошо замаскированных ранее лагерных стукачей. Но немецкий хорошо знал только он и поэтому остальные его подельники из стукачей, как-то ещё побаивались проявить себя.
    Теперь уже он, Бася, первым вбегал в барак и повернувшись лицом к немцам, лишь изредка оглядываясь назад боясь оступиться, быстро рассказывал им что это за барак, какой в нём в основном контингент, кто из заключённых имеет особый авторитет или может иметь интерес из-за политических убеждений для господ офицеров. При этом Бася прекрасно знал, кто из них троцкисты, а кто и убеждённые    коммунисты, что конечно должно было убедить немцев, что Цукерман, для них настоящая находка.
   Впрочем, особой помощи немцам и не требовалось. В одном из помещений они обнаружили полный архив личных дел заключённых, в которых указывались все согрешения их против советской власти, как например тот же Цукерман, осужденный за расхищения социалистической собственности.
  В одном из бараков, обнаружили, восемь недавно расстрелянных заключённых и видимо столь поспешно, что их тела даже не успели убрать и закопать.
— Это они вчера получили телеграмму из Москвы, кого нужно срочно ликвидировать, чтобы они не попали к вам в руки, - пояснил Цукерман, вновь проявляя глубокие знания всего того, что происходило в лагере.
   Он медленно обошёл тела казнённых, и как-то с удивлением выдохнул и сказал как бы себе:
— Это же надо!?
- Чему ты удивляешься? -  спросил его один из офицеров.
- Семь из них – коммунисты, а восьмой, даже не троцкист, а монархист, я ведь точно знаю!
- Чему тут удивляться? – заявил старший из офицеров майор по званию. – Всё правильно. Я бы тоже так поступил. Лучше иметь врага, которого ты уже знаешь, чем того, которого ты себе нажил.
   Он тут же поручил обер-лейтенанту Шольцу разобраться с   контингентом лагеря с помощью Цукермана.
   Шольц, разрешил Цукерману взять себе в помощники ещё двух человек и разложить все личные дела заключённых по следующим показателям: евреи, коммунисты, военные, другие политические, уголовники-рецидивисты и осужденные по другим статьям.
   Здесь, Цукерман действительно оказался находкой для немцев. Шольц с удивлением наблюдал, как он лишь изредка открывал некоторые дела, а так просто передавал их в руки помощников, едва взглянув на фамилии, указывая в какую стопку их складывать. Буквально за час он уже закончил с заданием Шольца. Тот приказал отпустить помощников и взглянув на дела, ткнул пальцем на самую маленькую стопку с делами военных и заявил:
- Начнём, пожалуй, с них. Напиши мне список, кто с какого барака и после обеда всех по очереди, по одному ко мне на допрос.
                2.
    Допрос заключённых, бывших военнослужащих обер-лейтенант Шольц вёл начиная с более их высоких званий и поэтому бывший капитан, заключённый Иванов Алексей Петрович был в списке седьмым.
   Когда он вошёл, Шольц и Цукерман перебросились несколькими фразами над чем-то пересмеиваясь.
- Проходи, проходи, садись вот здесь, - пригласил наконец Цукерман Иванова, и прибавил. – Господин лейтенант сказал, что не смотря на низкий рост и молодость ты быстро дорос до звания капитана. Я сказал, что у нас русских говорят: «Мал золотник, да дорог», но кажется он не очень понял. Эти немцы туповатые, они и в своей культуре-то мало чего смыслят.
   Затем Цукерман приподнялся и поправил настольную лампу, которая, действительно из-за низкого роста Иванова светила где-то поверх его головы, и продолжил:
- Ну, начнём. Господин лейтенант ознакомился с твоим личным делом и обратил внимание, что ты обвинён по делу Тухачевского. Лейтенант интересуется, был ли ты с ним лично с ним знаком?
- Нет, - ответил Иванов. – Я также не имел никого отношения к людям, близким к Тухачевскому, в чём и был обвинён. Я даже не знаю, на основания чего мне были предъявлены эти обвинения, по которым был осужден.
- Как не знал? – усмехнулся    Цукерман. – А как же показания свидетеля лейтенанта Царёва Николая Павловича?
- Как Царёва! – воскликнул Иванов и даже приподнялся с места и заявил – Этого не может быть! Это какой-то подлог!
   И здесь он был прав. Этого не могло быть. С Николаем Царёвым его связывала не только совместная служба, но и близкая дружба.
— Вот как? – удивился Цукерман. – Значит ты не знал, кто написал на донос? Ты хорошо знаешь почерк Царёва?
- Конечно, - ответил Иванов.
Тогда Цукерман встал, подошёл к Иванову и показал ему лист с показаниями Царёва.
   Иванов узнал почерк Царёва и вспомнил, как сразу после его ареста, тот был утверждён выкатную должность, на которую должны были утвердить его – Иванова.
   Цукерман, между тем, вернулся на своё место и что-то сказал Шольцу. Тот высказал своё согласие и кивнул головой в сторону Иванова, чтобы Цукерман воспользовался состоянием заключённого. И он продолжил.
-Царёв прямо указывает, с кем ты был связан и в какое время, - заявил Цукерман. – Ты, Иванов не стесняйся, здесь тебе не сталинский беспредел. Какие-никакие, но немцы всё-таки уважают демократию. Понятное дело, Тухачевский был на их стороне и если ты подтвердишь связь с его сторонниками, то господин лейтенант может по-новому взглянуть на твоё дело. Он уважает твой военный опыт и звание и предлагает сотрудничать с их армией – освободительницы России от коммунистического рабства.
   Иванов, некоторое время посидел молча, под впечатлением, не столько от предложения Цукермана, сколько от бумаги с почерком Царёва, и наконец ответил:
- Я не имею никого отношения к делу Тухачевского и сегодня не являюсь военнослужащим и не желаю быть им. Я – заключённый Иванов Алексей Петрович.
   Но обер-лейтенант почему-то не стал ждать полного перевода Цукермана этих слов и сказал:
-Спроси у него, он-коммунист?
Немного ошарашенный таким направлением допроса, Цукерман растерялся, но быстро пришёл в себя.
-Да, господин обер-лейтенант, в деле указано, он до ареста был коммунистом.
Шольц скривил губы, но как бы показывая, что иного ответа и не ждал, приказал:
- Увести! Давай следующего!
                3.
   На следующее утро, часть заключённых немцы вывели за территорию лагеря.
   Большинство из заключённых здесь было из евреев, которым очевидно немцы не доверяли и поэтому инструменты – лопаты и кайло несли на себе с десяток уголовников.
   Впрочем, после прихода на место, немцы сразу приказали последним сбросить инструменты евреям, которым сразу отметили габариты ямы, которую им предстояло вскопать.
   Однако, со стороны сразу было видно, что основными «героями» этого представления были заключённые, бывшие военнослужащие, которых немцы охраняли особо, хотя их было всего лишь за десяток человек.
   Вот и старший из них по возрасту и когда-то по званию, спросил у окружавших его некогда военнослужащих:
-Нас было четырнадцать, где ещё двое?
- Лейтенанта Васина, этот их лейтенант Шольц, на допросе забил до смерти, - ответил ему один из бывших офицеров. - Мне этот Цукерман для страха об этом рассказал. А майор Орлов к ним подписался с потрохами.
- Ах Орлов, Орлов - сказал старший по званию, бывший полковник. – Такую фамилию испоганил.
   Между тем, евреи, старательно сменяя другу друга продолжали копать.
   - Что- то, слишком глубоко хотят нас запрятать, - мрачно заметил полковник.
Это дело решил отметить и обер-лейтенант Шольц. Он подошёл к бывшим военнослужащим и через Цукермана спросил их:
- Ну что, господа военные? У вас было много времени подумать о себе. Не слишком ли глубокую яму копают вам эти евреи, чтобы никто не узнал о вашей судьбе? Может кто-то передумал?
   Не дождавшись ответа, он резко развернулся и приказал прекратить копать.
   Довольные евреи побросали лопаты у ног уголовников и уже порешили понаблюдать, что же будет дальше.
   Ну а «дальше» оказалось касалось их самих.
   По приказу Шольца их по десятку стали подводить к яме и тут же расстреливать.
   Когда подвели к яме последнею десятку, Шольц вдруг остановил процесс и указал двум автоматчикам на Цукермана. Те схватили его, подтащили к этой десятке. Цукерман упал на колени и завопил, обращаясь к лейтенанту:
- Господин лейтенант! Это же я – Цукерман! Я же – свой! За что вы со мной? Кто же вам будет помогать?!
   Обер-лейтенант Шольц прошёлся вдоль ямы, остановился напротив Цукермана и вдруг на чистом русском языке сказал ему:
- Ты что же, еврейская свинья, думал, что мы нуждаемся в тебе?! Сдохни тварь!
   Автоматные очереди покончили с последними евреями и Цукерманом.
   Понимая, что теперь очередь за ними, бывший полковник пожал каждому из бывших военных руки и сказал:
- Я доволен, что в эту минуту оказался среди вас.
Вскоре их подвели к яме, и обер-лейтенант Шольц прошёлся перед ними, вглядываясь в их лица.
-Я даю вам последний шанс подумать о себе, ведь никто не узнает о вашей судьбе, - заявил он.
- Эй, вояки! – вдруг кто-то выкрикнул из блатных. – На кой вам это надо?! Чай, вы же не жиды. Почто вам это советская власть сдалась?! Мы хоть за дело от неё поимели, а вы за что!?
- А пошёл ты!  - ответил ему один из военных и так умело выругался, что вызвал у блатных смех.
- Ну, довольно пропаганды! – сказал Шольц и дал отмашку старшему расстрельной команды.
   Через минуту блатные стали забрасывать яму землёй.
   Спустя минут двадцать, когда немцы с блатными направились в сторону лагеря, из этой ямы выбрался бывший капитан, заключённый Иванов Алексей Петрович. Сбитый телами своих товарищей, он без единого ранения упал в яму и пролежал там пока не пришёл в себя.
                4.
    Из окружения Иванов вышел в ноябре месяце в группе из сорока двух человек под командованием лейтенанта Маслова, который начал это движение с четырнадцатью бойцами своего полка и принимал в неё других военнослужащих и особенно офицеров, с условием, что они будут подчиняться лично ему. Таким образом в этой группе оказались один майор и два капитана, считая Иванова. И хотя из самой группы лейтенанта в конце пути остались в живых единицы, он сумел сохранить за собой и командование и веру в его решения.
    Вышедших ранним утром к своим, группу Маслова немедленно разоружили и вывезли подальше в тыл вместе с сопроводительным документом первого допроса лейтенанта, в которой он описал историю группу, её состав, маршрут, боевые столкновения с противником.
   Несмотря на хорошую встречу и отношение, группу тщательно охраняли уже очевидно имевшие в этом опыт бойцы. С началом войны таких групп военнослужащих, выходивших из оккупированных территорий, было немало. Они насчитывали иногда от сотни человек, до единичных случаев. Но чем позже они происходили, тем были более организованными и замаскированными, если были организованы врагом, или в группе были люди внедрённые с той же целью имеющие тщательно придуманные легенды.
   Прибывший из глубокого тыла, но имевший более высокие полномочия и опыт майор-особист, дал приказ группе отдыхать, чтобы приступить к разбору дела выходцев с раннего утра.
    Однако, едва стемнело, как лейтенант, командир охранявших бойцов доложил майору, что к нему просят разрешения пройти лейтенант Маслов и ещё один человек из его группы.
- Пусть войдут! – приказал майор и достав из кобуры оружие выложил его на стол, прикрыв кипой бумаг.
Лейтенант завел в комнату двух людей и доложил:
- Задержанные дополнительно обысканы, товарищ майор! – доложил он.
- Хорошо, можете идти, - ответил майор и обратился к Маслову. - В чём дело лейтенант? Я же дал команду, что с вами и вашими людьми мы будем разбираться завтра.
- Извините, товарищ майор, но дело, с которым я хочу к вам обратиться, мне бы хотелось решить сегодня. Завтра у вас будет много дел и много людей, о которых я и сам мало что знаю. Со мной капитан Иванов, и я бы хотел, чтобы вы выслушали его сегодня, потому что завтра, вам будет трудно отделить его дело от других. Не буду скрывать, это моя инициатива, а не его.
   Майор испытывающем взглядом окинул лейтенанта и Иванова.
- Ну хорошо, - сказал он. – Садитесь. Слушаю вас Иванов.
Когда Иванов кратко рассказал о себе, майор на лице которого казалось не было никаких эмоций, выслушав его, откинулся на спинку стула, немного задумался и потом крикнул:
- Лейтенант!
Вошедший тотчас лейтенант, встал у порога и вопросительно смотрел на майора.
— Вот что, лейтенант, - сказал ему майор, - Видишь, у меня гости. Ты организуй нам тут что-нибудь.
   Лейтенант, словно ожидал этой команды, исчез за дверью, но тотчас вернулся с горячим чайником, а затем и с подносом со снедью.
    Разложив всё это на столе, он аккуратно положил перед майором фляжку.
- Я вас правильно понял, товарищ майор? -спросил он.
- Абсолютно правильно. Свободен! – ответил ему майор и едва дождавшись, когда он уйдёт, свинтил крышку фляжки и разлил понемногу содержимое в стаканы.
- Ну, за возвращение!
Они дружно махнули стаканы и не жадно закусив принялись пить чай, который тут же разлил лейтенант в свободные стаканы.
- Так что же ты хочешь от меня лейтенант? – спросил майор, спросил немного спустя майор.
Тот, словно не ожидал, что майор обратится именно к нему, резко встал, оправился и по-военному доложил:
- Товарищ майор, за время нашего перехода, капитан Иванов проявил себя как хороший и умелый офицер, во многом благодаря его советам и решениям наша группа сумела вырваться в расположение наших войск. Я бы хотел, чтобы вы посодействовали возвращению капитана Иванова в ряды вооруженных сил и лично сам готов служить под его командованием.
   Майор внимательно выслушал лейтенанта, затем не спеша снова плеснул из фляжки в стаканы и сказал:
-  Ну, ты молодец лейтенант, можешь, если надо! Однако, насколько я наслышан, ты своё командирское звание ни Иванову, ни другим старшим тебя по званию не передал, а тут вот так себя обесцениваешь. А это ты зря так! Да ты не стой, садись!
   И когда он дождался, когда лейтенант сел, неожиданно встал сам и продолжил говорить:
- А я вот хочу выпить за тебя лейтенант! Я вот уже с десяток таких групп встречаю с проверкой. И могу сказать тебе, все их командиры умелые и смелые командиры, очень достойные люди и я рад, что ты такой же. Так давай лейтенант выпьем за тебя и таких как ты.
   Они выпили. Майор не стал садиться, он закурил папиросу и стал прохаживаться вдоль комнаты, размышляя о чём-то. Но он понимал, что в этой комнате только он может говорить и поэтому вскоре снова обратился к лейтенанту:
- Ты, конечно, прав лейтенант, такие люди как Иванов во как   нужны сегодня армии! Недавно к нам вышел из окружения целый генерал. Один! Совсем один! И что же? Уже через три дня ему дали дивизию!
   Ты вот хочешь вернуть в армию капитана Иванова, лейтенант. А вот здесь ты не прав! Он не капитан!   Он заключённый особого лагеря! И никто его оттуда не освобождал! И нет у нас никаких прав его освобождать и отправлять в армию! Что ты так смотришь так на меня лейтенант?! Ты хочешь сказать, что это несправедливо и неправильно! Не тебе судить меня лейтенант! Меня самого и ещё многих, сам Лаврентий Павлович в сороковом году из лагерей вытащил, да как видишь не всех успел! А ты, наверное, думаешь, там одни безвинные сидят? Как бы не так! Вот ты, если мне не веришь, спроси у Иванова, он-то тебе врать не будет! А ты пойди разберись, кто там безвинно, а кто и враг! И ещё неизвестно, что бы с нами было если это не было правдой!
И я тоже бы не хотел, чтобы это было правдой, только вот фашист не только такого как ты лейтенанта Маслова к нам пропускает, но иногда до взвода предателей под командованием какого-нибудь их хорошо подготовленного врага. Откуда они взялись?! Вот и я не знаю!
   Тут майор остановился, он вдруг понял, что пытается убедить уже самого себя в чём-то. Он ещё походил по комнате, затем сел на место и закурил новую папиросу.
- Тут вот что нескладно получается ребята. Самое страшное, что капитан Иванов побывал в плену. Да, всего лишь на один день, но в плену и остался один жив. Я надеюсь, вы сами понимаете, что может быть с ним, если кто-то об этом узнает. И я так разумею, самое большее, что мы можем сделать, если скажем, что он сбежал из лагеря до прихода немцев, узнал о том, что там было от кого-то из местных и прибился потом к твоей группе лейтенант с единственной целью, сдаться вновь в руки правосудия. Как вам такой вариант, а мужики?
   Лейтенант промолчал и лишь взглянул на Иванова. Иванов казалось тоже замкнулся в этом молчание, но потом вдруг попросил у майора лист бумаги и стал что-то писать на ней. Майор и лейтенант, переглянулись и стали ожидать чем же всё это закончится.
   Наконец Иванов закончил писать и протянул исписанную бумагу майору.
-Вы всё правильно сказали, товарищ майор! Спасибо вам за то, что вы пытаетесь помочь мне. Надеюсь, что справедливость когда-нибудь найдёт и меня. Вот здесь, на бумаге я написал фамилии моих двенадцати товарищей, которых расстреляли фашисты. Я бы очень хотел, чтобы об их преданности узнали, где надо и возможно это послужит восстановлением их доброго имени. Пожалуйста, сделайте для этого, всё что возможно. Чтобы, хотя бы их родные и дети узнали об их судьбе. Отдельно в списке, фамилия майора-предателя.
   А что касается меня, то, пожалуй, здесь вы очень правы. Спасибо вам, гражданин начальник! Кажется, я правильно теперь обратился?
   Майор с усмешкой на губах, взглянул на него и сказал:
- Эх, вот за что я люблю наш народ, так он и в аду найдёт о чём пошутить!
   Потом он ещё разлил из фляжки в стаканы, взял свой в руки, задумался на мгновенье и сказал:
- А давайте ребятки, по нашему обычаю, не чокаясь, помянем этих двенадцать наших товарищей! Мы всё равно победим, а без таких, как они это было бы невозможно.
                5.
    Бывший капитан, заключённый Иванов Алексей Петрович продолжил отбывать срок в одном из особых лагерей Казахстана. Был амнистирован в 1954 году и окончательно реабилитирован в 1960 году.