Ты не ушла

Повесть основанная на реальных событиях

Глава 1

Первого сентября он увидел её в темно-коричневом платье и белом фартуке, она, тем не менее, не выглядела как все. Он сразу отметил, что она в отличие от большинства пришла без пионерского галстука. Сам он как будто забыл, что сегодня первый день, как они перешли в восьмой, и галстук уже в прошлом. Да, она выглядела сейчас совсем по-взрослому. Он просто залюбовался ею, поворачиваясь как бы невзначай к соседке за партой позади то за ластиком, то за подсказкой. На самом деле ему страшно хотелось смотреть на Лену, сидящую за предпоследней партой, смотреть не отрываясь.
Её голубые выразительные глаза, сияющие, лучистые, теплая улыбка и короткая мальчиковая стрижка, заразительный смех – все восхищало в ней и манило бездонной пропастью внезапно вспыхнувшего чувства. И он уже не знал, что с этим внезапно нахлынувшим приливом любви делать. Пожалуй, вскоре и сама Лена стала замечать эти знаки внимания со стороны скромного и самого незаметного мальчика в восьмом А. Но она привычно игнорировала их, ведь по рангу она была королевой класса и самой красивой девочкой в той школе. Тихий Семенов если и нравился ей, то виду о том она ни за что бы не подала.
Однажды на большой перемене Славка вышел на улицу покурить, прихватив портфель, покурив, решил на уроки не возвращаться, его путь лежал в любимый тенистый сквер. Там в любую погоду было прохладно. Шли люди, проносились машины, создавали иллюзию отрешенности лишь ветки деревьев, густо переплетенные меж собой в кронах. Даже здесь он думал о том, почему Лена не пришла сегодня на занятия, он вообще в принципе не мог думать ни о чем, кроме нее. И, конечно, полной неожиданностью было для него её появление на бетонной дорожке парка. Она шла навстречу, он пригляделся и заметил, что взгляд у нее немного отстраненный.
– Семенов, ты чего на уроки не идешь? – спросила она, приблизившись, и поправила лямку висящего на плече портфеля.
Славик растерялся и не знал, что ответить, но она ответила за него, что было полной неожиданностью.
– Славик, у меня к тебе просьба, исполнишь?
– Все, что попросишь, Лен.
– Тут недалеко храм заброшенный, ну ты знаешь, сходи со мной, а то одной страшно, я отпросилась с трех пар, ходила здесь, но не осмелилась идти одна, а тут Бог тебя посылает…
– Бог?
– Славик, ну ты что, на дворе восемьдесят девятый, люди по всему Советскому Союзу поворачиваются лицом к церкви. Я из семьи верующих, если хочешь знать.
Она легко и открыто протянула ему руку. А он смотрел на девочку и думал: «Что, вот так все легко? Бред, я терзался, мучился, а оказалось все легко. Может, заслужил?»
Внутри от тех мыслей все ликовало, он в ответ поначалу робко протянул ей руку, всё еще не веря, что может прикасаться к ней. Он подал руку, но смущение скрыть так и не смог, Лена видя его нерешительность прятала в уголках губ улыбку.
– Идем, рыцарь мой, – сказала она, – храм ждет.

Глава 2
2004 год

В маленьком кафе не нашлось ни одного свободного столика.
Облокотившись на барную стойку, Вячеслав то придвигал, то отодвигал полную рюмку коньяка, вызывая неудовольствие бармена. Подошли его бывшие одноклассники шумной, как и в школьные времена, гурьбой.
– Славон, хорош уже! Проспись, иди в номер!
– Да, ребята, вы правы, лишку хватил.
Слава поднялся в номер, но ложиться не стал, сидел на кровати, полный печальных раздумий, сон не шел, хмель не помогал. Чуть попозже в номер пришли одноклассники поддержать его.
– Зря мы затеяли эту встречу, – сказала Вероничка, – прошлое не отпустит, как ни крути, и исправить нечего нельзя, только раны бередим. Слава, когда ты прекратишь терзаться по поводу того, что Ленка попала в колонию? Кто виноват во всем, ты прекрасно знаешь. Как я ненавижу эту Прилуцкую! Как её вообще ноги до сих пор по земле носят!
– Да, пожалуй, – согласился Слава, – а где, кстати, сейчас Лена? – Храмы реставрирует, живет в Калининграде, приехать не смогла. Тебе, кстати, отдельный привет, ты ведь до сих пор не женился из-за нее?
– А она?
– Тоже не замужем.
Славик глубоко вздохнул, ему не терпелось уехать из городка, где все напоминало о прошлом, о проклятой трагедии. Поезд завтра ранним утром, но еще предстоит посетить школу, чего особенно не хочется, но ради одного дела нужно.
Сопровождать его вызвалась только одна Вероничка. На подходе к школе сердце его ёкнуло.
– Ничего не изменилось, – сказал он, – и хорошо, а вот что поляны, где били Пантелееву, нет, тому я несказанно рад.
Предупрежденная заранее директриса вышла им навстречу.
– Мы вам очень рады, – сказала она, – что вы желаете посмотреть в первую очередь? Директриса была очень молода и амбициозна, от бывших учеников она ждала не воспоминаний, а спонсорства, но просить в открытую считала наглостью, хотя и просила не для себя, потому и была создана в школе портретная галерея всех лучших учеников прошлых лет. Авось кто-то из бывших, умилившись таким участием к себе, возьмет, да и расщедриться!
– Конечно, галерею, – ответил Слава.
– Прошу, – сказала донельзя довольная директриса, мысленно потирая руки.
Слава медленно ходил от фото к фото, рассматривая знакомые лица одноклассников, различных отличников, и даже, к немалому своему удивлению, нашел себя, вот уж кого не должно было быть в этом ряду, так это его! Директриса определенно страховалась на все случаи жизни, потом нашел Вероничку, а вот портрета Ленуси не было, хоть убейся. Но она больше всех заслуживает быть в этом почетном ряду! Он повернулся к директрисе.
– Я хотел спросить вас об одной девочке, нашей бывшей однокласснице, Лене Переваловой.
– Знаю, предвидела ваш вопрос, – кивнула директриса, – она была воистину гордостью школы, пока не случилась та трагедия, ну посудите, круглая отличница, комсомолка и активистка попадает под суд за убийство одноклассницы… Какой удар для школы. Потому её фото здесь под запретом, я в то время училась в пятом, но всю помню хорошо, и суд, кстати…
– Но теперь известно, что все это нелепая, трагическая ошибка. Пятнадцать лет прошло, неужели…
– Разберемся, обязательно разберемся, – хитро заверила она, – портрет девочки в моем кабинете, не волнуйтесь, разберемся и повесим на подобающее место.
– Слав, пойдем отсюда, – вдруг сказала Вероничка, – противно, пятнадцать лет прошло, а они все живут по старым меркам.
Вероничка показала на фото Прилуцкой.
Слава закрыл глаза, его трясло от бессильной ярости.

Глава 3
1989 год

Славик и Лена отошли от центра парка и приблизились к месту, откуда виднелись кресты заброшенного храма, они выглядывали из-за бурно разросшегося кустарника. Лена положила голову Славику на плечо.
– Боишься?
Славик отрицательно покачал головой.
– Наконец-то без свидетелей я обо всем могу тебе сказать. Я тебя люблю, не удивляйся, Слава, люблю, ты удивлен?
Он протянул руку и, возможно, совершил свой самый первый смелый поступок в жизни. Погладил её по колечкам волос, и достаточно робко приложился губами к её пылающей щечке. А она говорила и говорила, не подавая вида, что замечает знаки внимания с его стороны.
– Ты знаешь, Славик, я устала, страшно устала от всего, что окружает нас. В школе сплошная показуха, вранье, все желают выслужиться друг перед другом, ученики перед учителями, учителя перед директором, директор еще перед кем-нибудь. Ну, ты скажи, почему кто-то диктует мне, ниже колен должно быть мое платье или нет? Почему я должна носить форму, в которой похожа на монашку?
– Вот не думал, что ты бунтарка, – улыбнулся Слава, – ну, идем?
– Идем.
Взявшись за руки, они пересекли лесополосу, отделяющую парк от кладбища, посреди которого стоял храм, Лена уже смотрела только вперед на собор, забыв обо всем, а он смотрел на нее, и никак не мог сообразить, что не так? Потом понял, что его смущает распахнутый ворот её школьного платья, вроде ничего в том нет, Лена и в школе ходит так, но то в школе, в храм она не может войти в расстегнутом платье! Как бы сказать ей об этом? Может быть, взять и застегнуть самому? Сказать нужное и застегнуть, как будто это самое обычное дело, как было бы хорошо!
Но нет, этого делать нельзя, просто невозможно. Славик отвернулся, выждал паузу, и потом сказал, что бы она застегнула ворот, закурил, в такие удивительные минуты сигарета помогает. Опять несмело взглянул на нее, платье застегнуто, щеки её пламенеют, глаза темные и строгие. Она смотрела на Славика так, будто за эти минуты он мог измениться или узнать нечто важное. За эти минуты они стали немного ближе друг другу.

Глава 4

И вот они стоят у полуразрушенной лестницы, ведущей к сорванным с петель воротам храма. Парк южной стороной вплотную примыкал к маленькому кладбищу, окружающему собор. Может быть, он в свое время и задумывался как единый с этим сооружением культа ансамбль.
– Мне нужно покрыть голову, подержи портфель, – сказала она. Лена повязала косыночку, вид у нее был очень серьезный. Славик внимательно наблюдал за ней, стоящей перед входом в неизвестное, полной решимости и боязни. Губы её что-то беззвучно шептали. Может быть молитву? Вспоминая позже тот момент, он думал о том, что не жил мыслью поддержать её в религиозном безумстве, как тогда казалось. Но Лена вошла внутрь первой, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней. Сделав шаг внутрь, он сразу же оказался под пристальным взором какого-то святого, чей полустертый лик проглядывал сквозь гадливые надписи на стенах. Хрустнула и зазвенела под ботинком пустая бутылка. Невыносимо воняло испражнениями, капала с высоты ржавая вода. Славику тут же захотелось уйти. Но Лена стояла в пред-алтарной, не видя всего этого. Глаза закрыты, губы что-то беззвучно шепчут, руки раскинуты, так будто хотят обнять все небо.
Под дырявым куполом блеснул солнечный луч, на миг озарив место запустения. Лена открыла глаза, обернулась к Славе, улыбнулась.
– Славик, когда-нибудь я вернусь сюда, вернусь и заставлю петь молчащие колокола, сотру грязь со святых ликов, память о моем деде, который был священником здесь, не умрет! Она почти кричала.
– Умрет, умрет, умрет, – вторило эхо. Лена ничего не замечала, но Славка увидел, как мелькнуло в дальнем углу алтарной за колонной лицо Прилуцкой, так, как будто она давно и целенаправленно следила за ними.
– Лена, поздно уже, пора, – напомнил он.
Они выбрались из собора почти в сумерках, дошли до развилки парковых дорожек, остановились.
– Прилуцкая была там и видела нас, – сказал Славка.
– Ничего, она же моя подруга. Ну, до завтра?
– Проводить?
– Дойду, иди домой, отдыхай.
Славик после ухода Лены ещё посидел на скамейке, думая о том, что гроза неизбежна и неминуема.

Глава 5

На другой день, как он и предполагал, над головой Лены и его головой разразилась целая буря. Уроки вроде бы начались как обычно, но только сначала. В середине урока пришла десятиклассница и что-то шепнула русачке на ухо. Лицо у той сразу вытянулось. Класс почувствовал недоброе, зашептался.
– Перевалова, к директору, – недобрым голосом повелела русачка. Под тридцатью любопытными взглядами Лена прошла между рядами и вышла в коридор. Славка посмотрел на Прилуцкую, та, заметив его взгляд, потупила глаза, изобразив полную невинность. Славка, не спросив разрешения русачки, выбежал в коридор догонять Лену. Он настиг её только у кабинета директора.
Девочка, увидев его, благодарно кивнула, и к директору ребята зашли вместе.
– Семенов, тебя никто не звал, – сказала директриса, – выйди, с тобой вообще будем говорить особо, только в другой день.
– Иди, Слава, – тихо попросила Лена.
Он вышел, но остался в приемной секретаря, слушая с ужасом те гневные тирады, коими разразилась в адрес Лены директриса.
– Похоже, не видать поповской дочке золотой медали, – злорадно прошипела секретарша. – Марья же ей все прощала, и глаза закрывала на происхождение, а тут накануне приема в комсомол – и такое! Натворила девчонка дел…
Дверь распахнулась и вышла Лена, бледная, заплаканная, её всю просто трясло, а голос директрисы гремел вслед, и был просто беспощаден и безжалостен.
Они вышли в пустой коридор, подошли к окну.
– Я же говорил, что Прилуцкая следила за нами…
– Времена уже не те, чтобы ругать за поход в храм, – перебила Лена, – но она боится, прием в комсомол через три дня… Вообще приказано забыть о нашем походе и полностью переключиться на будущий праздник, вот так-то.
– А твой папа вообще как относиться к тому, что ты в комсомол вступаешь? – спросил Слава.
– Нормально, – пожала плечами Лена, – мы, знаешь, хоть и православные, но не консерваторы, но боже мой, как она кричала. На урок, возлюбленный мой, может быть, физика отвлечет меня от дурных мыслей.
Славка при тех её словах проглотил ком в горле и, не поверив, переспросил.
– Как ты меня назвала?
– Так мой папа всегда маму называет. А что не нравится? Славка, поддавшись внезапному порыву, привлек её к себе и поцеловал, но уже не робко, не стесняясь. Ему было плевать на мир, на тех, кто смотрит из-за угла, потому что он любил, и мог кричать о том на весь мир, натура такая.
Они вернулись на уроки, даже не подозревая о том страшном испытании, которое приготовила для них судьба. Праздничный долгожданный день приема в комсомол, обернулся для всей школы истинным кошмаром, отзывающимся в её жизни черным эхом даже спустя долгие годы.

Глава 6

Естественно, в праздничный день по традициям того времени все пришли в парадной школьной форме, коридоры школы посветлели от белых передничков. Никто и представить или предположить не мог, что в этой всеобщей атмосфере добра, ликования и счастья вспыхнет конфликт, который перечеркнет жирной чертой столько судеб.
На большой перемене за два часа до торжественной линейки три девочки вышли из школы и направились к лесопарку. Шли они с деловым видом, молча. Майское солнце хорошо освещало белые передники и воротнички.
– Идем разбираться с Пантелеевой, – объяснила Прилуцкая четвертой девочке, подбежавшей к ним. – У тебя есть к ней вопросы?
– Вопросы есть, – ответила четвертая, неприязненно глянув на ту, что шла в середине (это и была Пантелеева). – Мне сказали, она и обо мне болтала…
По дороге к лесопарку им повстречалась пятая.
– Будем сейчас разбираться с Пантелеевой, – объяснили ей. – У тебя есть основания тоже участвовать?
– Основания есть, – ответила пятая. – Говорят, она и обо мне наплела… Теперь их было пятеро. Пять белых фартуков и белых воротников.
Они шли по-прежнему молча: четверо – парами по бокам, одна Пантелеева – обособленно, посередине.
Когда они вошли в лесопарк, то увидели мальчишек, те сидели, лениво курили, играли в карты; по их бездельно-напряженному виду можно было догадаться, что они, возможно, игнорируют важное для школы мероприятие.
– Куда вы? – полюбопытствовали мальчишки.
– Разбираться с Пантелеевой.
– Физически или морально? – добивались те полной ясности.
– Физически, – ответили им.
И пять девочек, не оборачиваясь, углубились в лесопарк, а мальчишки не спеша, будто бы нехотя, поднялись с земли и пошли за ними, по дороге ватага мальчишек росла.
Было пустынно в лесопарке, остановились, окружили одну двумя полукружиями – небольшим тесным из четырех девочек, а также широким из мальчиков.
Мальчики ожидали, и пять девочек чувствовали это напряженное до дрожи ожидание.
Осталось невыясненным, кто же ударил первой, но точно позже установлено, что после первых ударов Пантелеева упала, её подняли: после новых ударов она упала опять, её подняли…
Когда она упала в третий раз, один из мальчиков не выдержал однообразия, монотонности ударов и падений.
– Ногами её, – посоветовал он. – Ногами!
Девочки последовали совету.
Особенно рьяно следовала его совету Кира Говорова. Она возмущалась Лидой Медведевой, которая отошла в сторону.
– Затеяла разбираться, – сердилась она, – а не разбираешься. И Лида, устыдившись, ведь действительно именно она убедила остальных, что необходимо разобраться с Пантелеевой, подошла и несколько раз ударила её. Пантелеева уже лежала неподвижно.
– Поднимайся, – наклонились над ней девочки. Она поднялась…
– Теперь, – потребовали от нее, – опустись на колени и извинись перед нами.
Пантелеева стояла неподвижно, будто не услышала.
– Если хотите поставить на колени, надо ударить по сухожилию, – дал компетентный совет тот самый мальчик, что ранее советовал бить ногами.
– Я опущусь сама, – быстро пообещала Пантелеева, – но велите уйти мальчишкам, мне стыдно при них.
Мальчики отступили, скрылись за молодыми, в человеческий рост, елями. Пантелеева опустилась на колени, залепетала:
– Извините, больше не буду говорить, что Прилуцкая высокомерна, а Говорова любит мальчиков. Ой!
Девочка подняла голову. Мальчики вышли из-за елей, подходили к ней. Теперь они опять стояли рядом. Их было не меньше десяти из старших классов. И, чувствуя их напряженное любопытство, девочки несмотря на то, что Пантелеева извинилась перед ними на коленях, вновь принялись её бить.
Вдруг один из мальчишек, будто бы очнувшись от дурного сна, кинулся к Говоровой, с силой отшвырнул её, закричал:
– Дуры! Это же садизм!
Стало тихо, стало на редкость тихо. Было слышно, как поскрипывают под майским ветром нагие, чуть зеленеющие ветви старых берез.
– Ударьте в последний раз и пойдем… – выговорил в абсолютной тишине Женя Ромашов.
И опять в третий раз решили его послушать. Кира Говорова подбежала, занесла каблук над лежащей навзничь Пантелеевой, но опустить его не успела… В ту же секунду Виктор Мушкин сильным ударом в челюсть кинул Ромашова на землю. Кира растерянно опустила ногу. Мушкин, не глядя, зашагал к школе, за ним потянулись мальчишки. На поляне остались только девочки.

Глава 7

В это самое время в школе Лена искала Прилуцкую, та срочно понадобилась директрисе, искала и не находила. Вдруг её отозвала в сторону тихая троечница Аля Комова.
– Они повели Пантелееву в лесопарк, – чуть не плача, выпалила она, – будут бить, бежим!
Девчонки никому ничего, не сказав, выскочили из школы, и побежали к лесопарку. Славик опоздал лишь на несколько минут, и это стало для Лены роковым. Лена и Аля ворвались в лесопарк, когда девчонки уже вовсю пинали ногами лежащую на земле Пантелееву.
– Стойте, остановитесь! – кричала Лена, – люди вы или нет! Она почти без сознания. Таня что ты делаешь! Мы же с тобой подруги с самого детства…
– Не продолжай, – оборвала её Прилуцкая, – я скажу, эта тварь, что валяется сейчас в наших ногах, свое наказание заслужила. Что, скажешь, не она закладывала нас регулярно директрисе?
– Таня, ну нужно же по-человечески!
– По-человечески? Вот как заговорила попадья, – глаза Прилуцкой вспыхнули как угли, – а ну отойдем.
Лена и Таня отошли.
– Хочу, чтобы ты взяла наравне с нами вину за избиение Пантелеевой, – сказала Прилуцкая, – спросишь, зачем? А затем, что мы с детства подруги, вот и проверим твое отношение к дружбе. О девчонках не беспокойся, они будут молчать. Мы все теперь одним миром мазаны. А то мы в колонию, а ты чистенькая и гладенькая получаешься?
– Тварь, какая же ты тварь! – воскликнула Лена. Её трясло от негодования. Они вернулись к девчонкам, которые курили, поджидая свою предводительницу,. Истерзанная Пантелеева заворочалась на земле, застонала.
– Ей в больницу нужно! – воскликнула Лена.
– Через несколько минут здесь будет вся школа, – сказала Таня, я жду твоего ответа, решайся, наконец. Алька побежала в школу, времени нет…
И в этот момент Лена не выдержала, сжав кулачки она бросилась на Прилуцкую, что было бесполезно, потому что свита той была на страже своей предводительницы. Завязалась драка, на Лену посыпались пинки, и удары не хуже тех, что достались лежащей без сознания на земле Пантелеевой. По разбитому лицу текла кровь, платье и белый передник были разорваны в клочья, но девчонки уже не могли остановиться. А в Прилуцкую и вовсе как будто вселился жуткий бес. В этот момент и произошло самое кошмарное в этой истории. В какой-то миг, защищаясь, Лена успела подхватить с земли толстую, сучковатую палку и, видимо под шквальным градом ударов не сознавая, что делает, опустила со всей силы на голову Говоровой. Как подкошенная, та рухнула на землю.
– Тварь, ты же убила её! – запричитала Прилуцкая, – ну вот квиты, от тюрьмы тебе не отвертеться, попадья.
– Если хоть одна подойдет к Пантелеевой или ко мне на шаг, я убью и вас, – сказала Лена металлическим голосом, – мне уже все равно идти в тюрьму, но, по крайней мере, мир без вас будет намного лучше и чище.
– Девчонки, огромная просьба к вам, – Прилуцкая обернулась к жалким остаткам своей свиты, – дайте все показания против нее, это она, а не мы затеяли разбираться с Пантелеевой, пусть ей мало не покажется.

Глава 8

Поляна в лесопарке наполнилась прибежавшим из школы народом. Завыла сирена скорой. Истошно заголосила, запричитала директриса, сознавая, что это ЧП – конец её долгой карьеры. Пантелееву и Говорову погрузили в скорую, и та, мигая, быстро умчалась. Виновницы происшествия стояли, выстроившись в ряд кто с виноватым, а кто и не очень видом.
– Хороши, – с горечью произнесла директриса, – вы знаете, осознаете, что поломали себе сейчас жизнь? Что вас ждет впереди? Суд, тюрьма, лучшие ваши девичьи годы пройдут и не воротишь.
Прилуцкая, Веретенникова, но от Переваловой я ожидать подобного и подумать бы не смогла…
Директриса проглотила комок в горле и, обреченно махнув рукой, отвернулась, глотая слезы.
Стоящие позади учителя и школьники, потрясенные происшедшим, молчали. Стоящий где-то во втором ряду Славка так и вовсе потерял дар речи, смотря только на Лену и ни на кого больше. А Лена, посмотрев в ответ на него, вдруг сделала шаг вперед и произнесла:
– Инициатором драки была я, и только я, девчонки не виновны…
– Нет-нет! – закричал взбешенный Славка, – не верьте вы ей! Прилуцкая заставила её оговорить себя!
– Милиция разберется, – устало произнесла директриса.
Как обезумевший, Славик изо всех сил рвался защитить Лену, его еле утащили с поляны два рослых десятиклассника.
А вот директрисе Полине Петровне уйти с проклятой поляны уже не было суждено. Она вдруг схватилась за сердце, все засуетились, забегали, начали вызывать скорую, но ничего не помогло. Женщина директор, воспитавшая не одно поколение учеников, отдавшая школе сорок лет жизни, умерла в одночасье, не сумев перенести позора.

Глава 9

Городская молва явно переусердствовала. События в лесопарке сами по себе исключительные для маленького провинциального города были расцвечены волною слухов деталями, уже совсем фантастическими, которые в судебном разбирательстве не подтвердились: когда Пантелеева и Говорова лежали в больнице, там умирала от тяжелой болезни их ровесница – тоже пятнадцатилетняя девочка. Городская молва, тревожно сосредоточенная на этом деле, отожествила её с потерпевшими.
Весть о том, что жертвы избиения умирают, ещё больше взбудоражила страсти…
Поздно вечером, накануне последнего дня, когда судьи должны были удалиться в совещательную комнату, перед домом, где находился суд, собралась большая толпа. Она шумела, она настаивала:
– Расстрелять!
Вывели подсудимых, толпа заклокотала…
На лице подсудимых девочек был написан ужас. Первый раз в жизни они поняли, что это такое – «разбираться не морально, а физически».
– Назад! – остановил толпу лейтенант милиции. И в наступившей тишине яростно выдохнул, – Это же дети, дети…
И хотя самосуд неприемлем, дик, независимо от возраста его жертв, это пронзительное, это ранящее «Дети!» подействовало на толпу, бурлящую от гнева, как мощный удар электрического тока. Да, это были дети, ровесники юного города…
Последний день суда должен был пройти в стенах школы. В актовом зале собралась половина населения всего того маленького городка, в котором подобное происшествие было немыслимым ЧП. Где-то в задних рядах сидел и отец Лены, священник, который даже ради такого случая не пожелал переодеться в мирскую одежду, пришел в церковном облачении. Тут же сидели многочисленные братья и сестры Лены, только не было её мамы, она слегла, узнав о трагедии.
И вот, когда конвой ввел в актовый зал девчонок, толпа взорвалась, в них полетели плевки и грязная ругань. Судье и конвою пришлось приложить немало усилий, чтобы призвать зал к порядку. Процесс шел мучительно и долго, в зале от скопления людей было ужасающе душно. Славику удалось занять место почти рядом с Леной, и он, трепеща, с замирающим сердцем смотрел на свою любимую, не смея сдержать слез. Лена же смотрела поочередно то на него, то на отца и ни на кого больше, и вид у нее был очень виноватый.
Прилуцкая же весь процесс просидела с низко опущенной головой, но было видно, что она нисколько не сожалеет о происшедшем, и не раскаивается.
В зал вошел Ромашов. Для дачи свидетельских показаний его, как несовершеннолетнего, сопровождал отец.
Судья обрушилась на мальчика с несвойственной ей излишней эмоциональностью:
– Как это понимать? – волновалась она. – При вас избивали девочку, её могли забить насмерть, а вы наслаждались, как в цирке.
– Я первый раз видел такое, – лепетал Женя Ромашов.
– Если человек элементарно порядочен, он не может никогда это видеть ни в первый, ни в последний раз.
– Я растерялся.
– Растеряться можно на пять, на десять минут, а не на час! А ваш сын, – обратилась она к Ромашову старшему, – наблюдал с удовольствием целый урок и перемену. Вам было интересно? – подалась она опять к Жене. – Интересно вам было?!
Женя молчал. На лице Ромашова-старшего читалась буря эмоций. Судья успокоилась, она сообразила, что, дав волю эмоциям, ничего не добьется. А надо было понять, разобраться.
– Вам было интересно? – повторила она, собираясь с мыслями. И задала новый вопрос: – Это вы любите играть с малышами в микрорайоне?
– Он! – ответил радостно Ромашов отец.
– А почему играете? – допытывалась судья.
– Интересно… – отозвался Женя.
– Интересно… – повторила судья.
«Интересно играть с детьми, – думала она, – интересно наблюдать, как бьют. А ведь он не наблюдал, он советовал, как больнее бить, как лучше поставить на колени».
И вдруг, не выдержав напряжения, Женя закрыл лицо руками и выбежал вон из зала.
После Жени судья по очереди вызывала и других мальчишек, проходящих как свидетелей происшедшего в лесопарке, их показания были все монотонными, одинаковыми, будто вмешиваться не хотели, считая это не своим делом. Впервые за двадцать лет службы судье расхотелось быть судьей.
«До чего же гадко, мерзко всё и противно», – думала пожилая женщина, глядя на сытые, равнодушные лица мальчишек, – а ведь это дети, будущее поколение. Возможна ли была подобная история в моем послевоенном голодном детстве? Вряд ли, кодекс чести для тех далеких мальчишек сороковых не был пустым звуком».
Единственная, к кому прониклась глубокой симпатией судья, была дочь местного священника Лена Перевалова, попавшая на эту скамью по воле какого-то злобного рока, её не должно было здесь быть, не должно! Но, однако же…
Впервые за всю долгую службу закону сердце непререкаемой судьи кровоточило. Три дня назад от кровоизлияния в больнице умерла Говорова, вследствие этого ей предстоит вынести Переваловой более суровый приговор, чем остальным девочкам. В то, что Лена принимала участие в избиении Пантелеевой, судья не верила никак, но это все равно не поможет хоть как-то смягчить приговор, убийство есть убийство.
И вот, наконец, подошло время для зачитывания приговоров.
– Приговорить именем закона Российской федерации Прилуцкую Татьяну Анатольевну к пяти годам лишения свободы.
Услышав приговор, Прилуцкая побелела, вскочила со скамьи, и как рыба, выброшенная на берег, начала хватать губами воздух.
– Я не виновна ни в чем, – кричала она, – это все Ленка!
– Она задыхается! – крикнул кто-то из зала.
– Конвой, – приказал судья, – выведите пока осужденную, ей нужно в себя прийти.
– Девчонок искалечить – это вы могли, – зло выкрикнул кто-то из зала, – а отвечать что-то не хотите!
– Да опомнитесь вы, – возразил другой голос, – какие они преступницы? Дети ведь совсем, нужно дать шанс…
– А Пантелеевой они дали шанс?! – человек в пятнадцать лет стал инвалидом, о чем вы говорите, боже правый…
Зал резко зашумел, разделившись лагеря на три и судье пришлось призвать всех к порядку. Приговор Лены судья зачитывал последним.
– Приговорить именем закона Российской федерации Перевалову Елену Федоровну к восьми годам лишения свободы…
Чудовищная сила притяжения этих слов вдавила Славика в кресло и дышать стало трудно, просто невыносимо.
Но с каким достоинством и тактом держалась Лена в отличие от подруги при вынесении приговора и когда ей дали последнее слово.
Славик в тот момент просто не мог оторвать от нее глаз, ведь в роковой миг она была необыкновенно красива. Черные как смола волосы, сплетенные в две аккуратные косички, в них вплетены ленточки, черная юбочка чуть ниже колен. А заправленная в нее строгая белая блузочка контрастно выделялась на фоне бесформенных маек остальных подсудимых девочек.
Когда Лене предоставили последнее слово, она обратилась именно к своему отцу.
– Папочка, милый, не осуждай меня, потому что отныне наши дороги разойдутся навеки. Ты выбрал дух религиозности и отрешенности от мира, ты служишь Богу, но не знаешь его лично. Мой путь другой, мне открылось, что я должна пройти через страдание ради того, чтобы хотя бы одна из этих блудных душ, сидящих рядом со мной на скамье подсудимых, была бы спасена и принята небом…
– У вас всё, подсудимая? – спросила судья.
И вдруг отец Лены вышел в проход между рядами и опустился на колени, чем вызвал неимоверный протест в зале.
– Вот времена то, – кричал кто-то, – развели поповщину, в те годы бы за такое!
– Я горжусь такой дочерью, – сказал священник, – поднялся с колен и вернулся на свое место.
Славик жестом показал Лене знак одобрения девочка, увидев, улыбнулась в ответ и совсем не грустно.
Суд закончился, сопровождаемые конвоем, с заведенными назад руками осужденные школьницы прошли мимо сотни взглядов к конвойной машине. Славик выбежал на улицу и долго провожал уезжающую машину взглядом, не смея сдержать слез. Неожиданно к нему подошел отец Лены и положил руку на плечо.
– Ах, если бы вы знали, какая у вас дочь! – сказал Славик.
– Я знаю, – ответил священник, – приходи в наш храм, я буду ждать.
– Приду, – согласился Славик.
Эпилог
– Когда суд окончился, я выбежал на задний двор, – вспоминал Вячеслав. – Я смотрел, как всех девчонок, в том числе и Лену конвой ведет к тюремной машине. Она успела взглянуть на меня и глаза её были полны слез. Зачем, зачем она такое сделала?
– Об этом ты спроси её, – неожиданно сказала Вероничка, – Лена приехала.
– Что?! – закричал он, обезумев от счастья.
Лена зашла в комнату, и та словно озарилась светом. Одноклассники бросились обнимать её и целовать, но она смотрела только на Славу. В красивых глазах те же слезы, что и пятнадцать лет назад.
– О прошлом ни слова, – сказала она, – Слава, ты помнишь наш с тобой храм?
– Ещё бы!
– Поехали все.
Еще только пересекая парк, одноклассники услышали громкий перезвон колоколов. А у входа на кладбище их встретила повзрослевшая на пятнадцать лет хулиганка Прилуцкая.
– Слава, ты помнишь мое обещание? Я его исполнила, храм жив. А Таня помогала мне в его реставрации, мы много лет работаем вместе.
– Ну а теперь-то вы скажете мне, что случилось с вами пятнадцать лет назад? – настойчиво спросил Славик.
Лена погрустнела и облокотилась на кладбищенский забор.
– То был промысел Божий, – сказала она, – ведь попади Таня в колонию одна, без меня, пришла бы она к Богу или нет, неизвестно. Я не могу долго говорить о том, больно. Одно знаю, тюрьма стала для нее искуплением, пройдя через нее, она поверила всем сердцем в Бога. Тогда в тюрьмах начали активно проповедовать верующие разных конфессий. Благо, что и я была рядом с ней, мы попали в одну колонию. В итоге мы остались верны Православию и приняли решение по выходе на свободу заняться реставрацией храмов, учились, этот храм стал нашим первенцем, давайте же войдем в него.
Одноклассники замолчали и двинулись к входу в храм, он, поднятый из праха, ждал их, постигших страшный урок жизни.
Ждал, чтобы утешить и приютить.

***

В основе повести лежит реальный факт, произошедший в маленьком уральском городке в 80-х годах. Все совпадения с реальными именами и фамилиями автор просит считать чистой случайностью.

От автора:

Эту историю я прочел в одном документальном репортаже ещё советских времен. Тогда происшествие, случившееся в маленьком уральском городке вызвало огромный резонанс. Одноклассницы избили не понравившуюся им девочку столь жестоко, что та на всю жизнь осталась инвалидом. Причем тогда было казавшееся вполне благополучным время, когда о подростковой жестокости слышали разве что по фильму «Чучело». Но это были первые тревожные сигналы о неблагополучии тогдашнего общества. О происшедшем тогда много писали региональные газеты, но прошло двадцать лет, и мало что изменилось в плане школьной и подростковой жестокости.
Конечно, история Славика и Лены сильно романтизирована мной, но писал я её уже с точки зрения верующего человека.
История Христианства, насчитывающая более двух тысяч лет, полна примеров удивительного самопожертвования верующих людей во имя спасения души близкого человека.
Лена идет в тюрьму со спокойной душой не только потому, что ей нужно искупить вину пред обществом и Богом за изувеченного человека, нет. Она понимает, что ей открыто свыше быть рядом с Прилуцкой все эти годы, иначе эту юную, но уже с налетом ржавчины душу не спасти.
И, наверное, моя повесть о том, что любовь в темном и жестоком мире несокрушима, пока есть такие люди, как Лена Перевалова, бросившаяся защищать человека несмотря ни на что. Такие люди, как Славик, пронесший любовь к девушке через пятнадцать лет разлуки. Такие люди, как их одноклассники, не забывшие все то хорошее, что было в школьной жизни.
Ради таких людей и жить хочется, не правда ли?

Апрель-май 2004