Statio Radiophonica Vaticana

Statio Radiophonica Vaticana

Момент хорош, и он хорош не только потому, что в определенные моменты ты его не осознаешь так глубоко, как это случается уже после того как он прошел, но и оттого, что не понимаешь, как этот момент к тебе приходит; нельзя отследить его движение, он просто появляется и, остановившись на время, исчезает, как затопленный остров. Поэтому такие моменты надо ловить, буквально хватать руками и, крепко вцепившись пальцами, не растрачивать на какую-то посредственность, а направлять в самое русло, туда, где находится настоящий слог.

Карточка 1. Habemus papam. (у нас есть Папа)

Значит ,было дело в Ватикане, на одной из тихих улиц. Ничего не говорило о себе так как должно ,но всем видом показывало, что сказать что-то хочет. Щебетанье кружащих над городом скворцов ,ласковый южный ветер, не раздражающие никого шаги любознательных туристов. Если к тому малому ,но достаточному описанию можно что-нибудь добавить, то лишь звук церковного служения, колокол которого никогда не ржавел, не унывал и крепился; ровно в 7-8 часов ,в любое время года и никак иначе, раздавался звон, который был прекрасен как надеваемые супругами обручальные кольца ; помимо того григорианское пение ,возвышающее и тело, и душу над всеми мирскими проблемами и звук которых переносит тебя в самые отдаленные от нашей планеты места, где уже ничто не может нарушить установившийся покой.

Иногда кажется, что мы изменимся ,хотя на самом деле с возрастом в нас лишь более явно выступает то, что в нас и так было. Кажется, если только не хочется, чтобы после эпизода в прошлом должна заиграть музыка, как в фильме и всё, всё готово, исход известен, герои действуют по сценарию ,оператор протер линзу локтем - начинается новый дубль. И даже зная все на свете, зачем говорить все, когда можно сказать только самое важное?

Дома XV-XVI века из травертина, известняка или красного римского кирпича с крышей из глиняной черепицы, обожжённой в одну партию гончарами, у одного из которого от скрупулезного ночного труда разъехались глаза в разные стороны; одна плитка из десятков, выполненная косоглазым мастером , съехав вниз, разбилась. Именно поэтому в том месте стоит одна светлая плитка на фоне остальных потускневших прямоугольников, поросших мхом. И даже случайный дедушка, смиренно попивающий свой экспрессо возле террасы и сообщающий мне такую весть, не мог знать, когда упала черепица. Дед после кофе подошёл к сборищу стариков, просунув голову сквозь забор, смотрел на стройку, давая советы грохочущей бригаде как лучше строить. Чисто итальянская черта.

Кто такая Маргарет? О, это была невероятная по своим внутренним силам девочка, и несмотря на свой небольшой относительно других рост она могла дать взбучку любому негодяю. Глаза у нее были карие, догадывающиеся, почти блестящие, с некоторым прищуром, когда находила что-то любопытным. Очень любила свою коллекцию камней и занималась на секции по футболу. Была бомбардиром команды "гвозди", в состав которой входило пару девочек с её класса, но знала она не всех и тесно общаться хотела не с каждым, поэтому к некоторым относилась с предостережением, внешне почти незаметном для других обоюдном смехе и жестах. Кажется, был у нее в классе мальчик, который ей очень нравился и которого взрослые, умиляясь при их совместной растерянности, нарекли "женихом". Они вдвоем не придавали внимания всплескам эмоций взрослых и дальше продолжали играть в игры, которые рисовало им безграничное детское воображение. Звали его Винченцо, но Маргарет сама иногда забывала его имя, поэтому пусть будет Винченцо. Спустя несколько лет обучения в ее классе, он с родителями переехал в другой город и теперь они виделись, лишь когда Винченцо приезжал на каникулах. Когда Маргарет удалили молочный зуб, она положила его под подушку, в сердцах обещая хранить и оберегать всю жизнь рядом. Спустя день резец закатился под кровать и спустя еще неделю , забыла , удивляясь уже другим вещам.

Она, в отличие от сверстников умела многое и обладала разного рода способностями. Её дед, бывший радиомеханик— ныне пенсионер, научил её разбираться в электронике и помимо паяния, показывал ей как делается та или иная работа по дому, которую традиционно называют мужской. Её бабушка , преподаватель по вокальному пению, игравшая в свое время в местном церковном хоре на пианино, научила Маргарет шитью и вязанию, а также в подражание бабкиному мастерству в живописи, Маргарет научилась хорошо рисовать. Часто бабушка, проходя рядом со столом по своим делам, поглядывала как внучка рисует пейзажи, зверей, различные наброски, хваля её за аккуратность и повторяла:" видимо, по генам передалось". Рисовала бабушка в свободное от забот время, и картинами ,принадлежавшим ее кисти, был выставлен весь дом. Старушкино стремление за как можно меньший срок передать как можно больше состояло в обучении любимой внучки пению и игре пары сонет на пианино, но постижение музыкального искусства не давалось ей от слова совсем, поэтому бабушка, не желая видеть внучку расстроенной из-за собственных неудач, плавно убрала занятия музыкой, сместив акцент на изучение графики и художественного рисунка.

 

Карточка 2 Museo Storico della Cominicazione.(Музей истории почты и связи)

Учитель со своим классом решил посетить музей. Через ворота по пропускам зашли в современное аккуратное темно-зеленое здание. Проходили по отделам, где стояли старинные телеграфы, телевизоры с линзами, почтовые ящики с обширными узорами и гербами. Большинство толкалось и разглядывало сквозь стекло ряд револьверов, которые почтовые курьеры использовали для своей защиты и сохранности посылок. Звуки вспышек и детский хохот раздавались переходили из отдела в отдел по мере передвижения группы. Маргарет, с привычной ей отчужденностью и неспособностью ,несмотря на желание, влиться в коллектив, пыталась найти ртом прозрачную трубочку сока, будучи незаинтересованной ни в чем и ни в ком.

Зайдя не в тот зал, чуть не споткнувшись о высокий порог, Маргарет ходила по отделу Второй Мировой Войны с изумленным видом, она не могла прийти в себя и одновременно пыталась пробудиться, словно находилась во сне, но не в приятном и сладком, как вата, сне, а в сновидении — странном, частично сюрреалистичном, не поддающемся логике и растолкованию. Однако это то, что, будучи ребенком просто приходится принимать на веру, чтобы удостовериться в этом уже будучи взрослым. Это те вещи, которые ты принимаешь как незнакомое, потому что ты знаком еще не со всеми компромиссами и условностями мира людей(больших теть и дядь), и просто впитываешь это, как губка, пока оно не затвердеет бетоном в качестве прочной основы для дальнейших взаимодействий с миром. Это как со словами "бежит время" или "идет время", как часто слышала Маргарет за столом от родителей, скорбно смотрящих на неё, умиляясь стремительному взрослению девочки. И когда говорят так, то все понимают, что пытается сообщить говорящий, а ты нет. И цепляясь за смысл таких словосочетаний, ты не успеваешь понять, что там дальше говорил человек:" так, ну бегать, идти — это куда-то, а время…а куда движется время? И почему время начало забег, значит оно когда-то стояло на месте, а потом оно внезапно решило побежать, это же нелепо!". И для нас, уже выросших в этих словах всё чисто — очередной ребенок познает вечный, постоянный мир, однако ребенок эти связи не улавливает и единственный способ к ним приспособиться — это найти, усвоить и знать такие условности, иного способа нет.

Она глядела за ограждения: реалистичные манекены в зеленой солдатской форме, а вот там окоп, в нем проложенная по черному кабелю телеграфная связь, передатчик Морзе. Рядом с передатчиком лежало две пары наушников, одна валяется, другая на солдате; у него очень задумчивое, но в то же время, ясное лицо, будто он хотел стать легкомысленным, как Маргарет, и не замечать всего того, что его окружает. На его шее, окружённой кожаными лямками, висело радио цвета хаки, которое он держал с трепетом, как младенца, как самое дорогое, что есть у него вообще. Фигура бойца-связиста, по грубым чертам физиономии и мешкам под глазами, выглядела изнуренной недосыпом и постоянным писком аппарата Морзе в душном отделении.

Так потрясло обстановка и вид солдата, но больше всего – радио в его руках, что девочка даже отшатнулась назад, имея задней мыслью убежать оттуда как можно скорее, ведь окоп за ограждением казался не игрушечным, а самым настоящим. Еще больше она поверила, что если не отойдет назад, то к ней приблизиться поле боевых действий словно разумное существо.

Сверху над насыпью, на пригорке, лежал другой солдат, судя по всему, кем-то давно подстреленный ; на сырой земле были черная лужа крови. Лица его не было видно, но Маргарет, рассеяно обратившись к зеленой табличке EXIT, воображала, что оно застыло в ужасно изуродованной гримасе и наверняка выглядело не менее уставшим, чем у того связиста в окопе.

Карточка 3 . Effetto del raschio delle sfere metalliche (Эффект скрежета металлических шариков)

Каникулы - прекрасная пора. Время ,когда не нужно ни о чем задумываться , и жизнь учебная уступает жизни социальной. С наступлением каникул Винченцо с согласия родителей приехал в дом к Маргарет. Родители Винченцо так же приезжали к ним ,и одноклассники дружили семьями. Родители одного прекрасно знали родителей другой.

Еще про Маргарет. Там ,где она была не как все, так это уроки. В школе их задавали не очень много, но она сразу говорила, что ей не понравилась картинка или не понравилось объяснение и даже не попытавшись взяться за домашнее задание ,сдавала пустой листок. Не была той самой хорошенькой девочкой-отличницей, понимая ,что в этом нет смысла, ведь когда ей мягко намекали или прямо указывали на лень, то она самодовольно отвечала ,что жизнь не сошлась на одних уроках.

Окружающие редко смеялись над ее легкомысленностью и доверчивостью, но моментами находили приятным развлечением загнать Маргарет в тупик изъянов собственного характера, смотря как она искренне пытается понять, что у нее спрашивают. Но это было большой редкостью, чаще она всем нравилась ,потому что сама по себе была удобна. Или например те же тренировки. Она находилась в центре внимания, могла ввернуть шутку одну-другую, все ее уважали, хотя она и могла опоздать на тренировку, но никогда не позволила бы пропустить ее. Этого не могло произойти. Но несмотря на это, многие уважали ее и выказывали некоторое предубеждение перед полноценным общением с ней. Никто не хотел знать ее лучше, чем "какую-то одноклассницу со школы" и ,возможно, предубеждение против близкого общения с ней накладывало отпечаток на то, как она подстраивалась под других, не вспоминая о себе.

Временами ей хотелось видеть себя в роли этакого ангела-спасителя, который готов всегда прийти на помощь и унять любую ссору. Хотя на самом деле со стороны это выглядело жалкой попыткой угодить другим, но она убеждала себя тем сильнее, чем громче смех поднимался над ней. Помирить двух одноклассников для нее было делом чести, ведь она - самая большая ученица и физически гораздо развитая всякого ее ровесника. В итоге, и первый , и второй, не оценив помощи, начали издеваться и хулить ее. А она, подставив прочный щит своего характера, сидела под ним и ждала, когда нападки закончатся.

И каким-то днём, история запамятовала каким именно, вышли погулять вдвоем, на сеновале. Пока компания пробирались сквозь каменистую почву и молчаливое солнце, дошли до виноградников, а там дальше, в самом конце его, поле с его стогами и сеновалами. Темный виноград на палках сверкал белыми искрами ,солнце нежно и игриво касалось светом каждой упругой и выпирающей кожуры, медленно и ласково ,так ,чтобы он это прочувствовал, как женская рука проводит по щеке любовника. Не бежали, шли пешком, потому что оба понимали, что Маргарет быстро утомляется. С ними шел пёс - Барабан. Ее дразнили в школе за лишний вес, так что она, любила после школы идти качаться на двойных качелях на цепи одна, даже не зная ,почему люди так остро реагируют на то, что к ним никак не относится. Она не верила ,что дети могут озвереть и унижать друг друга , а после по-товарищески горячо хлопать другого по плечу. Маргарет подбирала и кидала от безделья булыжники подальше, стараясь дойти аж до горной возвышенности на горизонте, Винченцо отрывал грозди винограда, делясь с Маргарет и ,улыбаясь солнцу, ребята плевали косточки кто дальше. Внезапно в их речи проскочила одна тема:

— Вот школа, школа. Закончилась пока что школа. Можно и вздохнуть. Никаких домашних заданий. Никаких учителей. И хочешь что расскажу? Даже когда у нас в школе началась география и учитель , поскользнувшись, гордо поставил этот синий кусок пластмассы, мне казалось, что всё, всё, что хотя бы немного отдавало лазурно-синим цветом, я думал… я был точно уверен, что это было небо , белоснежное , пушистое, как брюхо пингвина или как фата у невесты, а те две белесые шапки сверху и снизу,—Антарктика и Антарктида, как мы уже знаем сейчас— казались облаками, точнее их скоплениями, откуда уже впоследствии они отчаливали и разбредались по всей планете.

— Ну это просто были твои догадки. Ты этого не знал , а сейчас знаешь, ничего необычного - холодно произнесла Маргарет. Эта холодность ощущалась, но ощущалась Винченцо не так будто подруге совсем неинтересно, и дело было точно не в разности характеров. Она стучала найденной палкой по камням на дороге, будто проверяя полые ли они внутри. Но он видел, что ей совсем неинтересно. Как достигался такой эффект - вопрос, на который еще предстояло ответить. И внутренне Винченцо никак не мог объяснить себе это.

Характер ее был молчаливый, хотя она с большим энтузиазмом протягивала руку новым знакомствам. Если ее не спрашивали, то она и не отвечала, но могла проявить внезапную злобу, рождающуюся словно из ниоткуда. Совесть у Маргарет имелась, но достучаться до нутра сквозь толстые стены пофигизма ещё нужно было уметь.

Даже в "гвоздях" ее часто не брали в расчет, и когда планировали сходить в лазертаг на выходных, чтобы хоть как-то разгрузиться и компанией своих, родных девушек ,то она сама , занято собирая в раздевалке волосы в хвост, говорила ,что многое может поменяться к выходным и что не стоит загадывать наперед, как оно будет.

Спустя пару минут рассказов из прошлого Винченцо вот в какое место пришел:

— по телеку показывали фильм документальный про Африку, как там бегают негры. Шаманы, танцы возле обрядового костра высотой с человека. Как они строят жилища ,обмазывают их глиной, сверху крыши из сухой травы и палочек. И с другой стороны они ходят в церковь по субботам и распевают псалмы, как у нас! А ещё я слышал ,что понтифик ходит под своим белым одеянием голый, только...ха-ха, листика смоковницы не хватает! А ещё... А ещё почему луна всегда светится ночью, если ,например, мой ночник в виде маленькой луны перестал гореть, дядя сказал ,что на неделе заедет за батарейками, а вот большую луну кто и чем подпитываю, что она светится без остановки? Хм...интересно, а Луна сделана из сыра , а если так, то значит наверное живут мыши. Такие большие, конечно же ,большие ,инопланетные мыши. А может там земные мыши в скафандрах пищат и носиком сыр пронюхивают, представляешь!

— Да нет же, Винченцо. Какой же ты наивный и глупый. Луна сделана из камня! - внезапно взбунтовалась Маргарет

— Но почему тогда она светится ,а? - замедляясь к концу возражения, Винченцо наслаждался своей убедительностью.


Маргарет замолчала, словно пустая яма. Она сама не знала ответ на этот вопрос и никогда о нем не задумывалась, вообще она мало о чем задумывалась и текла по веянию жизни, совсем не теряясь и не разбиваясь о камни судьбы. Наоборот, она приловчилась и на какой бы скорости ни шел ее плот, но он точно шел по потоку, не сворачивая. Держать курс, не используя для этого никаких затрат и даже не влезая в это, как она сама определила для себя, запутанное и очень неприятное состояние осознанности, как будто тебя разбудили и что-то требуют, а ты пытаешься хотя бы не зевать до потолка и продрать слипшиеся глаза. Тихо, дул теплый бриз и было слышно тарахтенье тарелок из окна. Они дошли до домиков возле виноградников, и вот-вот подходили к полю.
Барабан высунул язык и ,бегая кругами то по Винченцо ,то по Маргарет, не находя себе места, игриво вилял хвостом. Наконец Винченцо прервал тишину.
-— Не знаешь!


И Маргарет показалось, что он залез в ее голову. И оттого ей хотелось молчать ещё больше ,но тут же словечко само вырвалось, неосознанное и необдуманное ,как и прошлые слова, но уже сказанные от агрессии. Такие слова ,которые нельзя удержать в разъяренном пыле.
— И что? Что дальше? - говорила Маргарет, задыхаясь от быстротечности воздуха и пока вдыхала, уже подобрала пару ругательств для него, которые хотела дробью выпалить по нему, его лицу, чтобы оно проникло в уши, и след от выстрела ,разойдясь по лицевому полю сражений, растекся рекой слез.

— Ты очень доверчива, Маргарет. Это по жизни не поможет.

— Ой, прекрати, Винченцо, а то я сейчас встану и уйду!

— Давай! Давай! Давай! - начал было поддевать ее Винченцо.

Она, надломив балку бровей, поднялась, оттряхнула комбинезон от сена и направилась в сторону дома, а добрались они ,идя по прямой. Махнув рукой, она позвала к себе Барабана, заодно ожидая , что Винченцо подскочит за ней. И он действительно побежал, но при этом некстати устроив догонялки, постоянно то убегал от бедной Маргарет, то догонял ,осалив, напоминая, что теперь догоняет она. Винченцо не понял, что начавшееся никаких шуток, но почему-то у него все равно вызывало искренний смех и непонимание серьезности происходящего.

— Ничего смешного, ничего, совсем - пробормотала Маргарет, ощущая тревогу и как будто нутро каждую секунду спотыкалось об тот дурацкий порог в музее. Голос дрожал и хотелось плакать.

Винченцо, увидев, что она плачет, решил подойти и спросить в чем дело, но видя, что Маргарет только ускоряется и идет дальше, оставил ее, вздохнул, сел на велосипед и, обогнав ее, уехал вдаль. Увиделись они только вечером и то, за ужином, не обращая внимания друг на друга и разойдясь по комнатам. Играясь с Барабаном, она пыталась причесать пупса, но расческа запуталась в волосах и Маргарет не придумала ничего лучше , кроме как постричь куклу под каре.

— И как было ему объяснить, дать понять, что так делать ни в коем случае шутить нельзя было? А как-то же нужно было. Или он сам должен был знать , что так делать нельзя.

Когда уже через несколько часов легла спать, то услышала музыку на улице, пока, слушая в темноте дыхание Барабана, думала про себя:

«Музыка извне будто накладывается на мои мысли и не дает ни о чем думать. Хоть она грустная или веселая, все равно. Благодаря ней я заглушаю свою способность мыслить. Не пойму, что делает со мной музыка!»

Да, несмотря на их один и тот же возраст, общих тем, в которых каждый мог бы почувствовать себя вовлеченным и заинтересованным, не нашлось. Либо происходило перетягивание обсуждаемой темы с любимой для одного и непонятной для другого, либо они сходились на какой-то подвешенной и оторванной теме, настолько общей, что никого она не заинтересовывала, выглядела одинаково усыпляющей для обоих, пока наконец не начинали бестактно каждый говорить о своем, вовсе не задумываясь над словами другого.

Когда один рассказывал радостную , то другая не понимала основания для его радости. Так же происходило в обратную сторону. Хотя доверие присутствовало, но как будто не появлялась эмоциональная связь, хоть какая-то, и учитывая отсутствие эмпатии у обоих, то дружба напоминала скорее некое социальное обязательство, нежели дружбу.

Общались они с друг другом по причине того, что разговаривать было больше не с кем. Чувство вынужденного общения добавляло неловкости в их взаимодействия. И каждый отлично ощущал, что наступило необычное чувство, когда не хочется разговаривать с человеком, но при этом это единственный человек, с которым можешь говорить. А ведь эта дружба началась с простого "привет, давай дружить?" . Говоришь по нужде , а не по желанию. Особенно это сильно проявлялось в Винченцо, ведь если он говорил с ней , то ему было неприятно, будто сквозь душу просунули руку, а потом высунули обратно. А если не говорил, то чувствовал себя так, словно он таракан в эпоксидной смоле - статичный и огражденный от внешнего мира, невидимым барьером. Его опустошала беспомощность перед ситуацией.

В один из таких дней до ссоры ,когда Маргарет гуляла с Винченцо , она сказала:

—Да уж, красивое небо, но мне оно не нравится, слишком белесое, без признаков жизни и какое-то тусклое — так говорил её отец, и не придумав ничего лучше, она вставила недавно услышанные слова, бездумно позаимствовав их с сегодняшнего диалога с отцом.

—В плане? —, вопрошая, Винченцо повернул свою голову к ней.

Маргарет немного пришла в ярость оттого, что он захотел углубиться в позицию, смысл которой сама она не очень ясно осознавала. Ну что ж, пришлось выкручиваться.

— В плане, что они, ну знаешь, слишком тускло светят, мне кажется поэтому до них никому нет дела: потому что их никто не замечает; даже если бы не наш разговор, то, думаю никто из нас не смотрел бы на них без нужды, мы ведь не алхимики в колпаках и мантиях и не астрономы, чтобы рассматривать эти штуки, похожие на жемчужины.

— Как, как ты сказала…"жемчужины"?

— Да, немного похожи.

Тут Маргарет чихнула, на что Винченцо отреагировал внезапным "будь здорова". Где-то вдали слышался лай озабоченной собаки. Она стремительно куда-то бежала и было тяжело определить, где животное находится. Винченцо задрожал, как будто промок в колодце, а Маргарет, уверенная, как ни в чем не бывало, лежала на сеновале и вертела пупса в руках. Чтобы еще больше озадачить боязливого друга, Маргарет громко крикнула "Ба-ра-бан", а после, приставив ко рту руку с отставленным указательным и большим пальцем, свистнула во всю силу, так что у Винченцо зазвенело в голове и сжав глаза от страха, он приставил ладони к ушам. Звон утих; не прошло и минуты, как бело-буро-черный пес, издавая скулящие звуки, округлив большие, как теннисные мячи, глаза, уже сидели переминался на сеновале в поисках удобного, наименее колючего места.

— А, так это твой?

— Нет, это моего отца —, слегка улыбаясь, Маргарет начесывала за ухом питомцу—, бигль по кличке "барабан", порода такая, охотничья порода, он давно у моего отца.

— А сколько ему лет?

— Даже не знаю, но сколько себя помню, он всегда с нами жил. Если я не ошибаюсь, то лет ему 8 или 9 лет.

— Интересно, как быстро он умеет бегать.

— Он очень быстро бегает! Если пустить Барабана и зайца в одном месте, дав притом фору зайцу в несколько минут, то Барабан всё равно поймает зайца; настолько он быстрый. Само собой, он бегает быстрее всех в нашей семьи; забавный случай произошел, но мы вправду соревновались с ним в беге. Соответственно он быстрее тебя и всех, кого я знаю.

— Что!? — вскрикнул мальчуган, как обычно это делают особенно неустоявшиеся и особенно чувствительные к любым колкостям юноши, силясь доказать другим обратное. — Нет! Он точно не может быть быстрее меня. Давай проверим, ставь его. Лицо Маргарет изменилось. Перейдя от беззаботной улыбчивости к кроткой серьезности, она поставила пса на зеленую траву, порываемую потоками ветра, пока в это время пес растерянно глядел по сторонам, глядя то на принявшую строгий вид лицо хозяйки, то на высокомерно смотрящего незнакомца, который смотрел на него не без доли соревновательной злости.

— Как хорошо, что сейчас довольно светло —, произнесла она, доставая из кармана комбинезона платок и протирая капающий нос—, ну, начинайте тогда.

— Подожди, давай я дам ему фору, сделай ему сигнал, чтоб он бежал во-он до того сена.

— Барабан, туда! —, указала пальцем на стог сена и свистнула как прежде.

Винченцо не успел и глазом моргнуть, как трехцветный бигль, скача то передними, то задними лапами, добрался до стога с сеном. В свое оправдание надо было что-то сказать, потому что не мог проиграть какому-то жалкому Барабану в том, что он делал лучше всех мальчишек и девчонок — бегать. Пока он думал, что именно тут надо было сказать, Маргарет подозвала собаку к себе. От неприязни к поражению и нежеланию признавать чужое превосходство, он набил оскомину. Он хотел бы сказать, что ничего подобного не было, но избрал путь молчаливого бунта и несогласия с реальностью.

— Съел? И можешь не говорить, что я этого не говорила. Я оказалась права, я всегда права.

— Ну что ж, видимо твои слова оказались пророческими. Видимо нашелся кто-то, кто оказался быстрее меня, хотя я всё равно считаю, что если бы мы стартовали честно, в один момент, то я бы опередил его.

— Как скажешь—, тут она посмотрела на Барабана, рассматривая беспорядочно вьющийся узор пальцев—, как прекрасно иметь руки, целые, настоящие.

— Говоришь, как робот из фильмов, который замыслил что-то. Ты случаем не робот, ты не питаешься батарейками на завтрак?

— Нет, я имею ввиду, что хорошо, когда все пальцы в целостности, ты можешь вот так, по своему желанию, приблизить их к себе, посмотреть на них, в какой-то отвлеченный момент, ведь большую часть времени мы не обращаем на руки никакого внимания, что-либо делая будучи слишком занятыми для этого, конечно смотреть на них не так интересно, как на телевизор, да, там не идут мультики, но я не об этом. Просто интересно рассматривать их, двигать суставы и наблюдать за тем как фаланги пальцев сгибаются — разгибаются—, в такт последних слов, она согнула и разогнула пальцы на руке, демонстрируя способности тела.

— Да, пожалуй, это так.

— Смотри, чего придумала.

Маргарет взяла пупса и, подозвав к себе Барабана, который лег на передние лапы, посадила его на спину собаки. Пупс, конечно, упал, сразу, как только собака встала. Девочка придумала перевести руки и ноги куклы перпендикулярно телу и снова усадить винилового младенца на спину, в позе хватающего-обнимающего собаку, так, что теперь он не мог упасть, как бы пес не двигался.

Тут же Винченцо и Маргарет охватил убористый смех, и Барабан, который все понимал, но не смеялся, потому что ему было не смешно

Карточка 4. Urbi et Orbi. (Городу и миру)

Сегодня Маргарет как-то не спалось, она заглядывала под кровать, чтобы обнаружить там монстра, но вышло хуже и зауряднее: там никого не оказалось. У неё лежала там стопка книг и банка стеклянных шариков. Робинзон Крузо, Пэппи Длинный чулок, Гарри Поттер, Дон Кихот — у Маргарет было много разных книг. Бывало, в порыве злобы или просто предчувствуя мучительную тревогу желая оградиться на время от этого мира, она залезала под кровать с фонариком и читала пока не надоест, не пройдет обида или пока просто не уснет. А, стоит сказать, спала она по-настоящему крепко, богатырским сном и громко храпела из-за проблем с носом. Иногда во сне выкрикивала какую-то бессмыслицу, яркие отрывки сказанного за день, которыми сильно пугала ее родителей

Внезапно она увидела вспыхнувший факел, точнее она была в самом очаге пламени, но пламя не приносило никакой боли, а как будто совсем наоборот - обдавало кожу холодком, и волосы на руках вставали дыбом. С каждого замаха руки холод следовал за ней, закручиваясь и уплотняясь в воздухе невидимой спиралью. Наконец она поняла в чем дело, это открытие стоило ей не дюжей сосредоточенности, как перед прыжком через пропасть с кольями, - она во сне, а кто-то просто открыл окно. И что-то голова разболелась.

Спустя неделю, Маргарет сидела за столом и счастливо рисовала ярко-оранжевую лошадь(это был ее любимый цвет). Она по неизвестной причине называла его Пегасом. Представила как было бы чудесно если бы кто-то спросил ее о том, чего она хочет и о чем думает. В пустой комнате она начала говорить сама с собой ,очень стесняясь этого, поэтому говорила тихо:

Сначала я подумывала украсть из музея то радио, настолько сильно оно мне приглянулось. Потом я подумала, что в общем-то было бы неплохо если бы у нас дома был чердак или какой-нибудь чулан, в котором чудесным образом обнаружилось точно такое же радио, как и там, в руках солдата. Выходя каждый раз на улицу, я даже думала заприметить радио, выброшенным прямо передо мной или на помойке, но, большую и, пожалуй, всю часть я ее не встречала, чем наоборот. Мне было очень обидно и досадно от неудачи от каждого моего решения. От бессилия я заливалась слезами, надеясь, что это как-то продвинет дело. Решение пришло оттуда, откуда его никто не ждал, — с теми мыслями крутясь где-то поблизости, она стремилась к чему-то определенному, — я сидела и рисовала то, что запомнила за недавнее время, кажется, собор Петра, все эти колонны, площадь, мощеную булыжниками еще давным-давно, а потом я решила нарисовать радио, которое увидела. Я показала дедушке рисунки:

— Ты настоящая художница, внучка.

—Спасибо, дедушка. Да, пожалуй, я точно рисую получше тебя. — после этих слов Маргарет засмеялась, а вместе с ней и дедушка.

—Продашь кому-нибудь, хоть один свой шедевр? За миллион долларов, например?

—Нет, и за миллион миллионов долларов не продам, — тут девочка сделала паузу, малость прищурив глаза. — Но тебе вправду нравятся рисунки; какой больше всех, самый хороший тут?

Дедушка указал на рисунок радио. Маргарет незамедлительно, почти рефлекторно отреагировала.

—На, держи. — она сунула ему в руку рисунок зеленого радио, нисколько не сожалея о своем решении.

— Мне что ли даришь картину?

—Да, бери, мне не жалко, я еще могу нарисовать, но понравился тебе только один.

—О-о, спасибо, дорогая. Иди, давай обниму тебя.

И дедушка, распахнув руки и держа в одной из них дорогой подарок, обнял свою бесценную внучку, тут же влетевшую в его объятия.

На следующий день, она проснулась, обнаружив, что ни дедушки, ни бабушки нет дома, а это значило, что он мог быть в своей мастерской что-то ковырять или паять свои схемы. Хотя возможно он был на своем кружке по шахматам, куда он ходил рано утром по четвергам.

Зайдя в комнату к дедушке, где пахло старыми изжелтевшими книгами, над столом высился серо-белесый дым от канифоли и припоя. Там, на стуле, сидел дедушка и одновременно с его движением левой руки, паяльник издавал звук смиренного шипения. Маргарет не подходила к дедушке, потому что не хотела отвлекать или напугать его, чтобы он ненароком не обжёгся. И он делал для внучки радио, заранее сколотив утром каркас из ждавших своего часа досок, зашкуренных до гладкости и выкрашенных оливковой краской. У него даже была антенна и кожаные лямки, как у оригинала. И хотя оно совсем не было как то радио в музее, выглядело более дешевым и, грубо говоря, но девочке было всё равно, ведь дедушка позаботился о его работоспособности: оно вполне могла ловить радио станции, так же меняло громкость и включалось по тумблеру. Её душу грела мысль о том, что дедушка потратил время и усилия, чтобы сделать что-то такое особенное для нее, девочки, которой в тягость были подарки и будь ее воля, то она запретила бы дарить себе разные ненужные вещи. В комнате дедушки звучали назойливые шумы шуруповёрта. Маргарет, затаив дыхание, провернула скрипящую ручку и зашла в маленькую каморку. Повернув голову к двери с скрипящей ручкой, дедушка

—Не бойся, заходи. — сдвигая на лоб подсвеченные очки-лупу, он отодвинулся от стола и смотрел назад— Это я тебе мастерю, держи.

Проснувшись следующим днем, Маргарет спонтанно вспомнила, что уже наступило утро, а это значит впереди целый день, день, который можно было наполнить чем угодно, но главное — определить настрой дня. Вскочив с кровати, она с хрустом размяла пальцы и, ощущая холодный пол ступнями, натянула теплые носки, связанные бабушкой с любовью и заботой о каждой ниточке, иначе, если не с любовью, то как можно было объяснить такое бодро различающие сознание. Тепло? Умывшись, она побежала завтракать. К сожалению, кроме хлопьев дома ничего не было, пришлось есть их.

«Да – вот оно-то и есть самое главное. Радио, надо проверить» Не утерпев до конца приема пищи, она притащила травяное матовое радио на плечевых лямках и поставила его к себе на стол, где ела, продолжая прием пищи параллельно пялясь на него. Она в томящем предвкушении воображала сколько всего можно с ним сделать и сколько тумблеров, защелок и кнопок там нужно понажимать. Усердно работая ложкой, она опустошила тарелку и, быстро помыв за собой посуду, прыгнула в кресло-качалку, изучая куб радиосвязи. Она долго изучала его глазами пока ела и наконец получилось порезвиться с ним, изучив уже руками. Случайно переключив что-то, у нее замерло сердце, потому что из динамиков послышался неразборчивый дикторский голос, изначально в студии звучащий абсолютно чисто. Кажется, это были новости, после которых обычно идет прогноз погоды. И она с упоением слушала его, качаясь в кресле то взад, то вперед.

Так она и включала его каждый день, когда у нее появлялись ощущение тревоги или беспокойства. И это не было как с новой игрушкой, которая надоест и выбросит. Ей всегда приносило удовольствие слушать новости именно от радио, не по телевизору, не на телефоне. Она так радовалась этому, быть может, потому что, слушая радио, соприкасалась с совершенно другой эпохой, в которой никогда не жила, потому оно было невероятно интересно, что остальные находили бредом или, в лучшем случае, наивностью. Подымаясь с утра, она шла к нему, как по уже известной дороге. Так оно звучит повседневно, незаметно, тихо, но все же постоянно. Так оно звучало когда-то давно, лет 100-110 назад. Так оно будет звучать до тех пор, пока снова не перегорит и сломается.

Кому-то нравится поток музыки, песен, рассказов - звуков, одним словом, несущийся из радио, а кому-то не нравится, но люди слышали то, что так нравилось Маргарет по выражению ее лица, например, когда играет ее любимая песня или диктор с приятным голосом зачитывает новости. Некоторые могли оценить ее выбор в музыки, некоторые - нет, но это помогало ей открываться и находить общее с незнакомыми людьми. Таким образом, она находила выражение своих эмоций, эмоции наконец нашли выход к внешнему миру и они могут обратить внимание на Маргарет. Когда становилось грустно и кто-то был рядом, то она приносила туда свое радио, и включив его тихо, но так чтобы другой человек мог уловить настроение играющей композиции и она всегда подпадала под настроение Маргарет. Точнее само ее внутреннее ощущение смещалось с собственной пустоты, которая никаким тоном не обладала, перемещалось в тон композиции, находило там внутри отклик Так она самовыражалась, используя радио. Во время того, как играла композиция, ее собственные эмоции утихали, и на передний план выходило заложенное в самой композиции, комбинированные с собственными раздумьями.

Это радио позволяло другим услышать ее настоящие чувства и мысли. Наступил момент , когда она нашла способ связаться с миром, не используя слова. Она не могла донести до других ,что она чувствует словами, поэтому общалась предметами, в том числе - при помощи радио.

Наконец, она поставила радио, которое говорило песнями и музыкой за нее, рядом с Винченцо и тому стало легче на душе.

- Да, ты настоящий друг - протянул он ей руку

- Само собой, разумеется - в ответ протянула свою и пожала.

А вообще о чем толк, если мы каждый день вынуждены пользоваться этой круглой моргающей штукой, которую мы зовем головой. Все мы так или иначе задумываемся о всяком, но суть в том, что замолчанные мысли, бесшумно возрастающие и так же бесшумно оседающие, ничего не стоят, если они не сказаны вслух. Многие боятся сказать эти слова, но это относится лишь к тем, кто по-настоящему их знает, но боится сказать, а кто-то не знает никаких слов и потому начинает, прикрывая свое невежество, пустословить, создавая обширную завесу из слов.

Рощи и сады, статуи и красоты мирных улиц, откуда доносилось чудное посвистывание, лай тамбурины и манящая песнь мандолины ,— всё выглядело таким нелепым сквозь бьющий водяной поток фонтана. Лучше бросить монетку