Искусство под микроскопом В моменте

Практически обосновать силу творчества и понять, что же это такое. Нацепили на писателя, художника и музыканта датчики, много разных датчиков, а важные лысые умы в халатах трепетно изучали скачущие показания приборов, как будто они с учеными говорили на человеческом языке. Решили протестировать, попробовать, понять, что всё работает. Проверили и откалибровали. Далее попросили всех заниматься ровно тем, что каждый умеет — оригинальничать и делать любимую работу, пока один лысый, седой, в очках, как два кинескопа, стучал карандашом по планшетке и делал пометки. Он выглядел строго, но скорее устало от нескончаемых испытаний, на которые выделили безгоризонтные суммы. Но хозяин барин – делаем и тянем улыбочку. На полях голой, как затылок ученого, бумаге ученый проставлял точки, задумавшись, рисовал бессмысленные круги на месте, начеркал скрипку, на которой он так не любил играть, но родители и педагоги твердили брать выше. И он ее зачеркнул. Пока молодые настраивали аппарат, выполняли заказы творцов, несколько пожилых профессоров наметили сетку и кораблики, потом играли в крестики-нолики. Молодые настроили. Сказали начать творить. Подданные искусства начали творить. В итоге каждый занимался каждый своим: художник делал уверенные взмахи на мольберте, писатель прижался к одной из стенок и, ходя туда-сюда, отвлекаясь на потолок будто там висел ответ, что-то записывал, бурча под нос; и музыкант, поглаживая укладку и трогая подбородок, сомневался и проигрывал отдельные партии, и как только нащупывал нужные – бережно наносил туда и вот на листах появляются ноты и разные закорючки. У всех в мозгах происходило приятное покалывание. Да, это чувство, которое ни с чем не сравнить.

Все ученые всё записывали, один, старый, боязливо опустил рукав, обнаживший татуировку мотоцикла с языками пламени. Он же неловко кашлянул, втиснувшись в уставшее общество коллег.
Наконец испытания закончились. У деятелей было время на свои работы, у ученых появился материал для обработки - все остались довольны и никого не обделили. Художников отпустили и даже дали по кружке и футболке. Ученые убирались
прошло несколько часов и стоя и держа в руках печатающуюся бумагу. Все тешились обладанием сверх ценного знания, которое было правильным не потому что верили в него, но еще потому что основываясь на фактах и тех правилах самой вселенной. Старичок с татуировкой потешался , возвышаясь над всеми как опытнейший член группы, очень высокомерно переминал струящуюся в руках бумагу. Спустя долгий сбор и анализ данных отметили корпоративным к танцами, кофе, а после разошлись.

И где тут вообще творчество? Где приятное покалывание, радость первооткрывателя и создателя своих творений? Неужели вся тайна в этих цифрах, уровне гормонов и всё? Наш босс хочет быть счастливым? Так пусть порисует, попишет или помузицирует.

Старичок оставил на пороге паленые кроссовки и кинул на пустующие крючки свое пальтишко. Подолгу отвлеченно смотрел на свои скверные предметы и составлял планы поменять всё-всё. Знал, что это отвлечение от самого пораженного болью в груди. Он выдохнул. С выдоха мурашки посыпались сильнее. Да, скверно. Прошелся к серванту по скрипящему улыбчиво надеющемуся паркету с румяными щечками, взял черный футляр, включил на плазме старые добрые мультфильмы. Кажется только они могут восполнить его опустошенную душу, изголодавшуюся по знакомому, доброму и вечному, по открытиям и тому, как находишь где-то обращение , как будто лично к тебе. Давно такого не было. И может под скрипом паркетных дощечек прячется мышонок, как в Том и Джерри. Но тогда, где его Джерри? Ведь даже терпеть не мог котов, хотя и единственное, что мог позволить со своей зарплатой подкармливать ломтями колбасы бесхозного кота, ошивающегося на улице. Невероятно трогательно. И ведет себя как живое, и ест, как живое и оно и есть живое ,— думал про себя , наблюдая рыжую моську кота. "Такие милые, но совсем бесполезные".
Опомнился. Слегка остывшая еда, подминающая диван; майка цвета слоновой кости, раскрытое руководство от утюга, и он сидит, заботливо и трепетно обмазывая порез перекисью. Показывали "Ну, погоди". Да, это единственное , что могло залечить его искалеченную душу. Так весело и захватывающе, хоть ты видел это уже сотни раз.
— Поужинали. Уже 10 часов, пора спать. Полезно. Раньше лягу — раньше встану. Пф-ф, надо бы, надо бы.
Сегодня была странная ночь: спать не хотелось. Вертелся, крутился — бессонница вымотала. Лежал час, два. Смотрел в потолок, пытаясь уснуть.
Зевнув, он провел по выбритой рыхлой шее и, не включая света, зажег ласковую теплую лампу. Достав из черного кейса скрипку, ученый сел и играл, играл, не обращая внимание ни на что. Он не задавался никакими вопросами, не сомневался, не думал о практической пользе подобного занятия, не думал уверен ли он в своих действиях, а просто, наслаждаясь действиями, совершал их. Нашумел. На следующий день соседи написали жалобу.