Сияние звёзд

Сидя на берегу реки в тихую безлунную ночь у потрескивающего полыхающего огня от костра, согревающего жаром, исходящим от подброшенного только что полена, вдруг замечаешь сполохи огнива, разлетающиеся до небес, и начинает казаться, нет, в глубине души даже начинаешь в это верить, как себе самому, может где-то и уверовал в то, что искры пламени, взлетающие ввысь, достигают самых вершин неба прямо над рекою и становятся яркими звёздами, что аж дух захватывает и сердце учащённо клокочет, и хочется вновь и вновь подбрасывать поленья, вызывая всё новые и новые сполохи и рождая новые сияния вдали – сотворение умопомрачительного спокойствия, тишины и добра – рождая звёзды своей мечты…

Умиротворение затмевает на какое-то мгновение разум, расслабляет организм до невероятной степени, что окружающая действительность растворяется там внизу в речной глади – в отражении звёзд от перевёрнутого неба – и мерещится жизнь прозаичною и прозрачною, и что человека определяет только его мечта…

А какая мечта может быть у нашего старшины, нач. комроты Дурихина, который только и твердит: «- Я заставлю вас грызть корешки науки» или ехидничает не в меру: «- Будете вы у меня черпать воду из реки вилами» -? Мы-то дембелёчки уже пообвыклись, а как быть салагам, тому же Сидорову, которого приехавший с проверкой начбатальона Печёнкин уже пообещал представить к награде за идею проковырять дырку в заборе? А ведь если вспомнить, как всё начиналось…

Наш начитанный комроты (нач. комроты – означает начитанный) перед приездом высокого начальства заставил, как полагается в нашем гарнизоне, обновить газон  – прочесать граблями и выкрасить траву зелёной краской, а там, где образуются проплешины вдоль берега реки, устроить полигон для отвлечения потенциального противника – на том берегу, – так сказать, усыпить бдительность посредством разведения по всей береговой линии костров. Эту идею ему подсказал ефрейтор Сидоров, который своими идеями буквально закидал своего командира. А что ж ему было делать, когда нач. комроты на каждом построении повторял: «- Кто идею представит, того и выдвинем!» (к награде, разумеется).

А река-то длинная и проплешин немереное количество – не успеть никак! Вот тот и подкинул ещё идею: огородить забором полигон, разграничить с лесом, а чтобы не вызывало подозрений насчёт беспорядков с проплешинами за забором, в нём проковырять дырку, – для отвлечения внимания начбатальона Печёнкина! Только если тот захочет глянуть в дырку, расположить её направление ракурсом к небу, то есть, кверху, – под углом в 45° к горизонту! Естественно, на вопрос высокой комиссии во главе с Печёнкиным: «- Зачем дырка в заборе?», отвечать, что для ведения наблюдения за спец. объектом – Полярной звездой в небе!

Дурихину идея с забором понравилась, – скашивать, вычёсывать и выкрашивать траву за забором не нужно. Он прямо так с ухмылкой и заключил: «- Луга косить не актуально, – нет столько дойных коров, сколько скошенных лугов!»

И добавил Сидорову (в приказном тоне): «- Ты от меня слов не вороти, немедля докладывай все идеи!» – он и других в приказном порядке заставлял дыхнуть идеей, ибо считал, что без идеи невозможно жить… У кого идей нет, заставлял читать!

А мы-то что? Приказы исполняем, не бесчинствуем… Одни, главное, читают и ничего на ум не идёт: слова в одно ухо влетают – в другое вылетают… Вовсе не запоминают, как тот Дурихин. У нач. комроты всё в голове как у Сивки-Бурки! Всё, что в ухо один раз протиснулось, где-то там и застряло в виде памяти навеки! Нервов с ним не оберёшься, коли станет покрывать козырной картой знаний!

Простому рядовому тут крыть нечем, приходится перед ним бисер метать. А он им так и говорит: «- Я, говорит, вас по-новому звёзды пересчитывать заставлю!» И что же это получается? А как быть с теми, что в зеркальном отражении в реке – учитывать, али как? Та медведица, что слева была, станет справа? А он им в ответ: «- Свет, говорит, по ночам разгадывать будете!» – вот такой нач. комроты у нас начитанный, не то что… “наш батя” (так за глаза мы начбата зовём). «- Искры в небо вкручивать, говорит, начнёте!» – и всё как бы неестественно ухмыляется!

А им-то что? Им прикажут вкручивать, они и вкрутят! Это нам дембелькам недолго осталось, а тому же Сидорову ещё столько же тянуть, как от начала до середины!

И опять же, костры разжигать, – то спички отсыреют, то бумагу забудут подложить или неверно хворост уложат: не «домиком», а наперекосяк. Бензину-то в нашем гарнизоне для розжигу днём с огнём не сыщешь… Он бойцам: «- У вас то спички отсырели, то ещё какая-то каракатица»…

Бойцы с ним не спорят, они действуют! Им что каракатица, что рак варёный…

Ну в общем-то и случилось всё, как предрекал Сидоров! Начальство, собственно, приехало с проверкой, чтобы посмотреть на дырку в заборе! Это мы после узнали – нач. комроты Дурихин сам случайно проговорился… хотел себе идею Сидорова прижучить, – звёзды себе на погоны… чужой идеей ускорить, так сказать.

А вот что вышло-то из всего этого. Идеей этой сам наш батя заинтересовался! Ему и самому-то не грех дела свои со звёздами поправить… не вечно ж ему под подполковником ходить! Он и комиссию создал специально… и сам прибыл… со своей левой рукой – нашим настоящим комроты Веселухиным, которого из штаба в гарнизон почти не отправлял. Тот там нужнее был для составления отчётов, как интендант-снабженец, а в гарнизоне в его отсутствие роль комроты исполнял уже упомянутый Дурихин, несмотря на свои неофицерские чины карьерной лестницы.

Веселухин в проверке являлся зампред комиссии и приготовил заранее протокол с двумя разными вариациями – на случай принятия положительного решения и на случай принятия отрицательного решения комиссией. Собрались в штабе, рядом с полигоном, где в ожидании на плацу выстроилась рота в полном составе.

«- Рассказывай идею», говорит Печёнкин Дурихину после осмотра дырки в заборе. Офицерский состав комиссии аж напрягся! Дурихин перевёл ответственность на голову, в чьей идея родилась, и его тут же поддержал Веселухин: «- Правильно! – и повторил заученное: голова – носитель разума, а не только головного убора!»
 
Срочно послали за Сидоровым! Тот с порога: «- Разрешите доложить, товарищ майор!» Печёнкин по уставу разрешил. И стал тогда ефрейтор Сидоров высокой комиссии рассказывать про звёзды на небе! И чем больше рассказывал, тем всё ярче членам комиссии казались звёзды на их собственных погонах! Веселухин и тот почувствовал появившийся шанс, не желая его упустить!

А когда, стало быть, Сидоров озвучил суть идеи, по которой единственной на всём небе неподвижной звездой сияет Полярная, наш батя сконфузился: «- Ты что тут намекаешь на однополярный мир, понимаешь…», но вовремя проинформировал сидящий по левую руку Веселухин: «- Звёзд, говорит, на всех хватит!»

И так убедительно это сказал, что члены комиссии переглянулись, осознав, что это касается и их тоже! Все как-то разом успокоились и выдвинули идею Сидорова к представлению награды! Что и отразили в положительном протоколе, который тут же все интересанты и подписали!

«- Разрешите обратиться?» – обратился Сидоров к председателю комиссии.
«- Что ещё?» – повёл бровью майор.
«- В рекогносцировке на местности приняла участие вся рота, товарищ начальник батальона!» – отрапортовал ефрейтор.
«- А, это, ну идём!» Все вышли на плац, где по команде: «Равняйсь! Смирно!» каждый боец выпятил вперёд грудь так, чтоб была видна третьему, стоящему справа.

Со стороны казалось, будто каждый боец подставил свою грудь для награды!

«- За добросовестное выполнение боевой задачи всем бойцам роты, командирам и офицерам объявляю благодарность!» И распорядился Дурихину к солдатскому вечернему пайку дополнительно выдать каждому бойцу по стакану… молока…

Под троекратное «Ура-а-а!» бойцов наш батя с комиссией покинули гарнизон.

При поощрении их лица сияли, а после отъезда бати одномоментно потускнели. Желудки многих бойцов не переносили молока… то бишь, им предстояло боевое «испытание» – короче, млечный путь был им уготован…
   
Тут весь груз ответственности лёг на плечи нач. комроты Дурихина. В отсутствие непосредственного начальника Веселухина он лихо сводил дебет с кредитом, и по документам в его распоряжении числились коровы в количестве: три штуки! А неофициально – корова была одна и располагалась она в ближайшем селе под присмотром бабы Нюры, – та и кормила и доила скотину. Летом паслась на лугах гарнизона и в низине у реки, а на зиму бойцы заготавливали сено и высушенным свозили под навес во двор бабы Нюры.

Удои молока соответственно составляли по документам: 45 литров в день, а на самом деле баба Нюра выжимала из коровы в лучшем случае по 8 литров в день. По рациону бойцам полагалось молоко: 250 мл раз в три дня. Но вместо молока разливали компот, ввиду слабости многих желудков от молока. Зато по договору с председателем местного сельсовета Егорычем (сего условия не разглашались и не фиксировались бумагою), Дурихин обменивал цельное молоко на бледно-мутную жидкость, с виду похожую на порошковое молоко, разведённое водою. Обмен в соотношении 1:1 устраивал обе стороны, что отводило подозрения надзорных органов за деятельностью председателя, ибо по сельской бухгалтерии всё сходилось, а бидоны с молоком не подписывали, и только один Егорыч ведал, в какие какой разлит товар. Транспорт воинской части не подлежал досмотру, а посему воинский прицеп размещался всегда в нужное время в нужном месте.

Кто понимал хоть что-нибудь в социальной коммерции, тот знал каким волшебным свойством обладала вымениваемая Дурихиным у Егорыча жидкость. Считалась она в чистом виде – валютой! Нач. комбат наш в этом плане – голова!

Имея такой ресурс за душой, он мог заставить любую звезду ярче сиять, только б захотеть! И начальство знало и ценило по достоинству, но не представляло к младшему офицерскому чину… Как говорится, без высшей учебки выше пупка не прыгнешь… А Дурихин мечтал: одним махом, без учебки, – за заслуги-выслуги!

А тут ещё история эта с дыркой в заборе… нет, вышло всё не плохо… но комбат выдвинул представить к награде того… Сидорова, – за идею. Вышло нейтрально, даже незаметно для нач. комроты – ведь это же он, Дурихин выдавил из горла у Сидорова идею! Даже затаилась некая злость на выскочку-ефрейтора…

«- Запомни, Сидоров, – ставил в упрёк Дурихин идейному родителю, – людям думающим гениальные мысли в голову не лезут!» «А куда же они лезут?», хотел было спросить Сидоров, но промолчал, поминая, как нач. комроты может мигом вспыхнуть, если ему перечить. Он прочитал мысли на лице Дурихина, одиночные и разбавленные пустотой, – по субординации было лучше промолчать!

Нач. комроты продолжал выговаривать, передавая «из уст в уста» Сидорову всё, что накопилось к тому моменту в виде знаний о звёздах… как бы сам отвечая на беззвучный вопрос, о котором промолчал Сидоров. «- Ты, Сидоров, будешь у меня искать бесконечность в матрёшке! Состыкуешь начало с концом!» – постепенно заводил себя сам, распаляясь не на шутку: «- Найдёшь у меня предел беспредела, почувствуешь бездну в чудесах!»   

Сидоров ушами внимал его ораторству, делая вид восхищения-восторга, ровным счётом не понимая истинных намерений Дурихина. Чего тот добивался от салаги, было не ясно, впрочем для несения службы – не так важно. Иногда казалось, не только Сидорову, а всем бойцам роты, что у Дурихина наступали моменты, когда ему хотелось просто выговориться… И тогда он выливал на солдат потоки словес, граничащие по мощи с извержением вулкана. Но затем, как правило, набор фраз его осыпался, как зола или пепел… на наши непосвящённые головы. Некоторым из нас чудилось, что полностью покрыты пеплом, и тот забивался под воротник и начинался зуд, – приходилось чаще обычного менять подворотнички и мыть шею с мылом.

А иногда неординарность нач. комроты нас завораживала. Особенно с этими кострами… он постоянно мнил себя великим полководцем! Он мог «заглянуть за горизонт», владея полномочиями комроты и волшебным сельским зельем, – своих идей было хоть отбавляй! Мог проводить манёвры на местности, обеспечивая победу над потенциальным врагом, притаившемся на том берегу реки. Однажды вынашивал план массового отравления противника зельем, переправляя тайно бидон во вражий стан, оставляя там с открытой крышкой с подветренной стороны для распространения остервенённо привлекательного запаха…

Позже пришлось отказаться от этого манёвра, так как духан от зелья обычно шёл в разные стороны, независимо от розы ветров. К тому же, вражья гадюка, коей ему мерещились несметные полчища ордынцев Чингисхана и Батыя, отправляли на передний край лазутчиков, что могло порушить планы Дурихина. Он осознавал, что лютый враг за сопками по ту сторону реки не дремлет и поэтому в вывернутый карман за красным словцом не лез. Ну уж очень любил повторять одну фразочку.   

«- Слаб тот… кто не мнит себя генералом!» – перефразировал Дурихин и смачно так расставлял ударения, чтоб каждый, кто слышал, невольно представлял себя на месте троеточия…

Посвящённая часть дембелёчков знала, а непосвященная, такие как Сидоров, догадывалась по запаху о содержимом бидонов, но в роте хранили молчание на сей счёт. Казарменная обыденщина не оставляла времени на пассивный отдых, но никому не возбранялось мечтать, к чему располагали еженощные дозоры при выполнении ответственного задания у ночного костра в уединении.
 
Преследовались одновременно два плана: дурихинский и сидоровский. По плану нач. комроты Дурихина следовало днями заготавливать поленья для кострищ из соседнего соснового бора, а по ночам устраивать вдоль берега багровое зарево, для устрашения потенциального противника из стана Чингисхана. Надо было так это зрелищно представить глазами хана Батыя из-за реки, чтобы тот не догадался о малочисленности нашей роты. Срабатывала стратегия полководца Суворова: не числом, а умением! По замыслу Дурихина, враг должен дрогнуть и бежать со страху врассыпную, не дожидаясь подкрепления от орды!

Надо было посмотреть из-за реки, создать видимость численного превосходства сил нашей роты пред несметными полчищами ордынцев – методом разведения кострищ… Чтоб создать иллюзию, что всё не так, а иначе…

Для этого нужно выстроить по береговой линии видимые очертания кострищ в шахматном порядке или «журавлиным клином», введя в заблуждение взор Батыя. Идею «журавлиного клина» предложил как раз Сидоров – во время вечернего построения на плацу, где нач. комроты ставил бойцам боевую задачу.

«- Кто может добавить свою идею?» – обратился командир к строю.
«- Я!» – отрапортовал ефрейтор. «- Я тут интуитивно подумал… и…», – отчеканив на два шага вперёд перед строем, стоя напротив ротного.
«- Как ты сказал?» – оборвал на полуслове его Дурихин.
«- Я тут интуитивно… подумал…»
«- Ты не в богадельне! – взбесился нач. комроты: - Тут… тут устав за тебя думает!»
«- Разрешите стать в строй?» – ретировался Сидоров…
«- Докладывай по уставу!» – вперив орлиный взгляд в бойца, приказал Дурихин.
«- Журавлиный клин, товарищ командир! Как при… ледовом побоище…»
Дурихин навострил ухо, провёл бровью вдоль шеренги: «- Слышали? Все слышали мой… приказ? Строить будем кострища двумя темпами – в шахматном порядке и как сказал Сидоров – «журавлиным клином»!

После построения сказал с остервенением Сидорову: «- Посмотрим, чья возьмёт!»

Расчёт Сидорова был ясен, как божья ночь! Он учитывал растяжку вглубь клином, чтобы зрительно увеличивать зарево от кострищ – в отражении реки. Хитрющий приём ефрейтора Сидорова оправдался, поскольку глазами хана Батыя являлись глаза самого Дурихина, отправившегося лодкой с переправы с двумя бойцами на вёслах на ту сторону, дабы лицезреть лично граничащее со светопреставлением действо! «- Вот же чертяка!» – подумал про себя нач. комроты…

И срочно по возвращении отправил депешу с докладом в свежих подробностях в центр – Веселухину, – чтоб прямо к утру доставили!

На утреннем построении на плацу рядовые бойцы, кто слушал речь нач. комроты, уверовали в победу заранее! Его красноречие сквозило и в ночной депеше, после прочтения которой Веселухин отметил вслух цепкую хватку врага за горло!

Веселухин особо ценил манёвренность Дурихина за то, что тот каждый свой шаг оповещал и самостоятельно действовал как бы по уставу. Вот и давеча свой план по отравлению зельем лютого ворога в подробностях описал в рапорте, прислав бидон в центр для оценки распространяемого запаха по округе… что должен ударить в нос мамаевской братии, дабы надорвать могучесть организмов изнутри.

Прыть Дурихина разносилась далеко за пределы гарнизона, но представлять его к офицерскому званию командиры не спешили. В такой обстановке ему нужна была особая идея, наподобие ошарашивающего залпа в небо, пред которым не устоит высокое руководство… идея, пред которой все звёзды поблекнут…

Только как это сделать?... если Земля вертится, то можно промазать… залпом в небо – мимо цели…

Нет, Дурихин мечтал наверняка… нужна была неподвижная цель всей его мечты! И так рассчитать залп, чтоб астроном из гастронома поверил в чудеса!!

Он уже дважды встречался с сельским астрономом, выдворенным из школы после закрытия предмета преподавания – астрономии. Тот бедняга хотел податься в скитальцы, да случайно споткнулся о Клавдию Ивановну – завпродмага местного розлива, представляющую собой и товароведа, и главбуха, – всё в одном лице…

Яков (так звали астронома) хотел устроиться к ней простым “бухом”, но в штатном расписании такой единицы не предвиделось… пришлось пойти в грузчики…

Единственное, чем утешила Клавдия Ивановна согбенное положение астронома, – поменяла вывеску на продмаге на «Гастроном», – чтоб хоть чем-то напоминала Якову его истинное призвание. И ломаная буква «Г» не удручала так уж слишком, не ущемляла его самолюбия, пускай даже и означала невесть что…

К Дурихину Яков расположился приветливо: уже на первом совместном заседании под хрустящий огурец доложил всю небесную обстановку! Мерилом всей жизни астронома являлась звезда Альфа Центавра, полёт к которой при верном расчёте мог осуществиться всего-то за каких-нибудь 20 лет! Жаль только, что из здешних мест не видать её, но зато в Южном полушарии она сияет как солнце!

Под рассказ Якова нач. комроты аж несколько разомлел… сияние звёздочек на воображаемых будущих погонах младшего лейтенанта разрасталось до размера маршальских…       

Астроном поведал, что, оказывается, всё происходит не так, как кажется…

Оказывается, в нашей системе не одно, а два солнца! Второе скрывается под преломлением системы… И уже зарождается третье… солнце…

Ошарашенного Дурихина ажно оторопь пробрала и он смачно икнул! 
 
Он заглянул в соловьиные глаза Яши и по их бездонности счёл необходимым ту беседу прервать на потом. «- Совсем ошалели!» – в сердцах выпалил астроном, ругая вольнодумцев и сторонников однополярного мира, – видимо лишку хватил…
А в другой раз Дурихин уже сам чётко следил за рационом: 250 мл и никаких гвоздей! Как полагалось… молока бойцам!

Но и астроном оказался на редкость менее разговорчив… , памятуя перебор - лишку взболтнул… всё же должна оставаться какая-то загадочность в звёздах…

Ничего больше не добился Дурихин из вялых уст Якова… шанс был упущен…

И вот, стоя на плацу в тот же день при вечерней поверке, Дурихин ожидал гонца с ответной депешей от Веселухина. Чтоб ещё с большим пристрастием продолжить ночные манёвры по выдавливанию из дикой степи Тугарина и его пособников.

Вместо этого, вдруг начали сбываться предрекания астронома: всё происходит не так, как кажется…

Вместе с посыльным в гарнизон неожиданно прибыл сам… Веселухин!

Весть о масштабной деятельности в рамках отдельного гарнизона докатилась до Главкома!

Поскольку попахивало несанкционированной конспирацией, Веселухину поручено было лично во всём разобраться и доложить наверх!

Представление ефрейтора Сидорова к награде почти вышло боком, но и теперь вызванный срочно в штаб гарнизона Сидоров каким-то непостижимым образом перекрыл амбразуру начитанному Дурихину! Произошло невероятное в истории звёзд со времён древнего мира! 

О, если б Сидоров не проявил смекалку, не просвоевольничал, так сказать, мимо устава, то и рассказа б этого не было…

В тот момент, как Сидорова вызвали на ковёр Веселухина, в гарнизоне случился переполох, – время для всей нашей роты как бы остановилось… даже медленно начало будто вращать себя вспять…   

Боец Сидоров вёл себя, как боец невидимого фронта, и участвовал в разведении кострищ вместе с другими бойцами, – по сути действовал на два фронта сразу! То есть, явно вёл двойную игру, хотя о рождении звёзд от искр пламени костра он не скрывал… Остальная же информация сжатым его ртом была засекречена…

Проговориться он не имел уставного права, покуда не настал этот самый момент!

В этот момент казалось, что весь мир держится на Сидорове, и пошатнись он на мгновение, порушатся мириады звёзд, и перестанут исполняться мечты всего человечества…

Нам казалось, мир ночных созвездий вот-вот перевернётся вверх тормашками…

Чудилось, будто у Сидорова спрятан некий ключик – где-то за стиснутыми зубами, как у папы Карло в коморке за очагом, то бишь, за ширмой…

«- Ты мне объясни, как товарищ товарищу, а не как гражданин гражданину, – начал допрос Веселухин, – что всё сие означает?»
Но слова Сидорову для доклада всё ещё не дал…

Время стало потихоньку приходить в чувство и тиктакать стрелкой в нужном направлении…
 
«- Главком, говорят, понял, что главный ориентир – это Путеводная звезда… так, Сидоров?» – пытливый взор Веселухина прищурился…
«- Так точно-с!» - отчеканил ефрейтор.
«- А если это так, ефрейтор Сидоров, где ж тогда второй полюс? Или по-твоему мир однополярный?» – вытягивал из-за зубов сокровенную тайну Веселухин…
«- Никак нет-с, товарищ Веселухин, мир двух… многополярный-с!» – справился с волнением чуть не пошатнувшийся Сидоров.
«- Так в чём же дело? Где второй полюс, спрашиваю я тебя по-дружески?...»
«- Второй полюс – это наша… Земля… мы на ней и поэтому не замечаем!»
«- Ну, и что дальше?» – как бы разжимая рот Сидорову и влезая щупальцами за ключиком, понизив чуть голос, продолжил выманивать слово за словом комроты.
«- Прочерчиваем прямую линию от дырки в заборе до Полярной звезды, – это есть ориентир! Неподвижный… двух… многополярного мира!» – выдал Сидоров секрет древнего мира…
«- Так двух… или много… полярного мира? – не тяни меня за язык!» – глаза его сузились до щелочек, но Веселухин всё ещё не отпускал, вцепившись в горло Сидорову, как цапля лягушку.
«- Время никуда не идёт! Оно описывает… восьмёрку…», – выпалил ефрейтор!
«- По-яс-ни!» – получилось чуть ли не нараспев…
«- Землю штормит, трясёт и морщит… а она лишь покачивается на волнах, как лодка, насаженная на… как пришампуренная к стержню… как прибитая волнами к неподвижному ориентиру…» 
«- Нарисовать сможешь?» – смягчившись спросил комроты.
«- Уже нарисовал! Разрешите, сгоняю-с…», – бесцеремонно обратился Сидоров.
«- Одна нога тут, другая здесь!» – разрешил Веселухин.

Спустя полминуты на столе у комроты лежала заранее подготовленная офисная папка с аккуратно выполненным рисунком и вложенным внутрь единственным фотоснимком у ночного костра, сделанным собственноручно ефрейтором.

«- Так ты уверен, что это древнейшая история звёздного мира?» – рассматривая внимательно папку и фото, непринуждённо глотнув свежеприготовленного чаю с лимоном, спросил Веселухин.

«- Так и есть…», – начал было рассказывать Сидоров про Полярную звезду, о чём командир роты уже слышал с докладом на комиссии.

«- ПЗ – точно подмечено… Главкому понравится…, – перебил его Веселухин, – от имени начальника батальона майора Печёнкина объявляю благодарность!... С занесением в личное дело!» – таков был окончательный вердикт!

Через пятнадцать минут УАЗик Веселухина скрылся за горизонтом, и впервые за последний месяц в ушах Сидорова зазвенела тишина… И… главное, никто не догадался, что эту папку изготовил не он сам…

Чуть позже, греясь у костра в плащ-палатке, ефрейтор нам долго рассказывал, как бегал в самоволку к астроному, интересовался о расположении звёзд на звёздном небе, и тот ему рассказывал о древнейшей астрономии, об утерянных знаниях во времена Святой инквизиции и борьбе с ересью, переписывании геоцентризма на гелиоцентризм для окончательного запутывания наук в угоду католической церкви и многое-многое другое… Бойцы, окружив Сидорова, слушали с открытым ртом…

Под утро он нам ещё про какие-то созвездия говорил, уж и не помню… Задремал я в плащ-палатке… Трепещущий ритм жизни отмерял путь чеканным шагом, огонь сердца пылал жаром, накрывая меня пеленой мечты, – спокойное мгновение, как полёт звезды: красиво и радостно, торжественно и загадочно...