Гостья

Мистический   рассказ

Нежность   воды,   надежней    всего   что   я   знаю   
               
Б.Г.
               
********

Где-то незадолго до полуночи обязательно наступают такие минуты, когда время приостанавливает  свой  неустанный бег.  Старчески кряхтя, присаживается на запыленную скамеечку, достает из кармана мятую газетку и отдыхает, наслаждаясь покоем, попыхивая трубочкой.
Я рассмеялся, уж очень удачным показался мне этот образ: время - седой старичок, отдыхающий на скамейке.
Но шутки шутками, а нетрудно заметить, что когда по ночам тебя мучает бессонница, приходит ощущение, что время навсегда осталось ночевать на лавочке в каком-нибудь тенистом скверике.
Минутная стрелка приближалась к двенадцати ночи. Смотрю в окно. Высоко-высоко, где-то возле носа Большой медведицы мерцает таинственная звезда Маир, обитель несбывшихся мечтаний. Ночной простор неба похож на опрокинутый аквариум, словно незримый и хулиганистый великан его задел, и он упал, расплескав содержимое: млечные реки, холодные туманности. События более чем двадцатилетнего прошлого и относительно недавнего, когда погибла моя семья, вставали перед глазами и не давали покоя.
Я  уже  никак  не  мог  различить  где сон,  а  где явь,  вот  уже  какую ночь я не мог спокойно спать, меня мучил мерцающий за окном белый свет. Казалось, в окно смотрит кто-то или что-то со стороны улицы.
Никто в нашем городке не знал и не мог объяснить причину данного явления. Особо отважные ходили туда, где находилось средоточие белого света, в заброшенный парк аттракционов, но  возвращались  ни с чем. А многие вообще тронулись умом, так и не найдя разумного толкования тому, что видели. Зная, что уснуть больше не смогу, я зажег ночник и сел через силу печатать продолжение романа. Напечатав несколько страниц, увлекшись нелегким процессом, я не сразу заметил одну странность: настенные часы тикали и, судя по всему, были исправны, но стрелки застыли на цифре двенадцать, словно время мистическим образом остановилось. Я обвел взглядом комнату. Ничего в ней не изменилось с того дня, когда мы отправились в ту роковую поездку. Раскиданные в спешке вещи жены и дочери так и лежали там, где были брошены. Я ничего не трогал, не убирал.
Многие люди после гибели близких сходят с ума, кончают с собой, у меня же никогда, совсем никогда не возникало и тени подобной мысли. Недоумение было:  почему остался жив я? Ведь удар грузовика сильнее всего пришелся на мое водительское место, конечно я помнил о том, что осколок зеркала дает мне множество преимуществ перед обычными, не владеющими таким сомнительным даром, людьми и может быть спасает от смерти.
Да вот только я за двадцать лет ни разу этим даром не воспользовался, предпочтя всей той  поганой  мистике обыденную жизнь обыденного человека со всеми её страстями и прелестями, и моей семье этот проклятый дар никак не помог.
От больничной койки до разверстой могилы, навсегда поглотившей мои надежды, мечты, устремления, я вел жестокую борьбу с самим собой. Священник монотонно читал «Отче наш». Помню, мне так и хотелось подойти и выключить его как надоевшее радио.
В голове промелькнула мысль - что ты без них? Иди и ты вслед за ними…
Нет! Я резко отрубил эту страшную мысль, как янычар, разящей саблей, рубит голову своему врагу. Взгляд мой пронесся через ряд темнеющих могил, полускрытых пасмурной дымкой осени.
Я разглядел, что за одной из оград стояла девочка лет двенадцати-тринадцати. Её взгляд, цепкий, недетский, колючий почему-то пронзил меня насквозь, я отвернулся, а когда вновь повернулся в ту сторону, девочка уже скрылась в тумане, покрывшем могилы.
Вспомнив зачем-то девочку с кладбища, я подумал, что ничего особенного в ней не было, ребенок как ребенок, но взгляд какой-то совсем уже пугающий. О, если б я знал!
Уезжая с кладбища, я все высматривал её среди детей моих родственников, но её нигде не было: ни в автобусе, ни на поминках.
Итак, в ту роковую ночь время остановилось, и сколько я ни смотрел на часы, они показывали только полночь. Причудливые тени на потолке превращались то в длинношеего жирафа, лакающего в полуденный африканский час спасительную воду оазиса, то в гривастого льва, догоняющего с видом победителя трепещущую и исполненную ужаса добычу. И ещё, ещё образ за образом, видение за видением…
Я уже не понимал, являются ли эти видения следствием затянувшейся полночи, или же я просто брежу наяву.
Долго сидел я над неоконченной рукописью, считывая видения, и вот как раз тогда, когда жираф поднял шею-шлагбаум и посмотрел на меня молящим взглядом, будто прося о чем-то, раздался звонок в дверь. И я ему не удивился, а воспринял лишь как следствие  затянувшегося  безумия, звено  той  цепочки,  что удерживала меня в бредовом  мире, где нет более моей жены и моей дочери.
Я открыл дверь и сначала никого не увидел. Лестничная площадка утопала во мраке, и я уже хотел было захлопнуть дверь, когда услышал слабый и жалобный детский голосок:
- Дяденька… не оставляйте меня в темноте.
В углу, сжавшись в комочек, обхватив колени тоненькими ручками, сидела та самая моя девочка, которая  тогда  то  ли почудилась, то  ли  была наяву.
               
*********

«Боже, - думал я, - как не по-детски рассуждает этот ребенок. Да полно, ребенок ли?»...
Девочка сидела на табурете, качала ножками, но вот взгляд её был недетский, словно в ней жили две разные ипостаси - внешность ребенка, а суть взрослого, умудренного опытом лет человека.
С того момента, как я обнаружил свою гостью в коридоре, прошел час. Время сдвинулось с мертвой точки и помчалось к рассвету, подобно гепарду, спешащему за добычей.
Я пригласил гостью в квартиру, потому что как человек проницательный сразу понял, девочка совсем не проста. Она отказалась от ужина и попросила освободить для неё табурет, заваленный старыми рукописями, уселась и почему-то сразу заговорила на мою любимую тему: об аргентинском философе Хорхе Луисе Борхесе. Странно было слышать из уст ребенка совсем не детские рассуждения, но эрудиция этой девочки во многих  областях науки и литературы  была  просто  потрясающей.
- Ты  мне  расскажешь  о  себе,  -  попросил я,  -  но только правду.
Она показала пальчиком на книжный шкаф.
- Культура древнего Египта, том второй, страница шесть.
Я  раскрыл  том  на  указанной странице. Древний папирус  изображал  скорее всего писца или жреца, сидящего перед развернутым свитком. Перед ним стояла маленькая египетская девочка в парике передающая писцу знак Анх.
- Мое изображение вы найдете и в других культурах. Ночь кончается, мне нужно исчезнуть, но следующей ночью я вернусь, тогда вы многое узнаете.
Гостья ушла, я пошел прилег, сердце колотилось бешенными толчками. Я осмысливал происшествие и так, и эдак. Конечно, я уже сталкивался с непонятным и необъяснимым, но  было  то уже почти двадцать лет назад, а мне опять необъяснимо захотелось приключений, да так захотелось, что уже не оставалось сомнений - на Земле меня никто не удержит. Потускнели причудливые тени животных на потолке, не видел я больше ни грустного взора африканского жирафа, ни льва догоняющего добычу. Сознанием моим овладела маленькая девочка, сидящая на табуретке и качающая ножками в белых туфельках.

 Проснувшись в полдень и бросив взгляд на незаконченную рукопись, сиротливо лежащую на столе, я собрался и вышел из дома. Гулял по набережной. Был день города, праздник, народа тьма, лотки, балаганчики, шарики, клоуны. Я кому-то улыбался, мне улыбались, узнавали. Автографов, правда, не просили, ныне это не модно.
Словно и не было белого света, ночных терзаний, никто здесь никому и ничем не обязан, огромная тусовка, людской муравейник. Мне же отведена в нем роль летописца, что в принципе тоже неплохо. У меня зарябило в глазах, пока я шел, лавируя между спинами, визгливой ребятней, клоунами. Многочисленные комнаты смеха, карусели, балаганчики, автодромы.
Но в одном месте я остановился. Некий юнец, одной рукой запрокидывая бутылку пива, другой держал цепочку, к которой был прикован за лапку большой и уже немолодой ворон. Вид у птицы был печальный, а тут ещё парень, желая позабавить публику, дергал цепочку, и ворону приходилось танцевать. Но честное слово, я увидел в тот момент в глазах птицы слезы. Более того, в больших мудрых глазах царя птиц я увидел отражение перевернутого мира. Слезинка беспомощной птицы, да это же вся наша подлость, безразличие, желание унизить. Ворон пляшет, но никогда не простит себе такого унижения. Я не выдержал и подошел к юнцу.
- Отпусти его!
- Да ты чё, папаня! В глаз захотел?.. – но   тут  же осекся, - Это вы?
Конечно же, он меня узнал, как и все, кто наблюдал эту сцену. Потом напишут в газете: «Сенсация! Писатель Филимонов, лауреат городских конкурсов, затеял драку на городской площади!» Ну и пусть.
Я с такой силой вцепился в руку парня, что тот не выдержал и отпустил цепочку, сказались двадцать лет занятиями самбо. Ворон взмыл и, видно в знак благодарности покружив над нами, исчез в облаках.  Паренек смотрел на меня  завороженными  глазами, несмотря на то, что я все ещё больно сжимал его руку. Другой он протягивал блокнот и ручку:
- Антон Петрович, автограф, пожалуйста.
Дело было сделано, ворон обрел свободу, и  я, чиркнув  парню  автограф на своей недавно  выпущенной  книжке,  пошел  домой.

*********

А девочка и впрямь была удивительной. Она то трепетала перед моей солидностью, называла дяденькой, и в ответ на это хотелось её приласкать, погладить по светленьким волосикам как когда-то дочку, но уже в следующий миг она становилась властной и не терпела возражений. В её голосе появлялись не присущие ребенку металлические нотки.
Мы встали с девочкой на край подоконника.
Что испытывал я в тот момент, готовясь сделать шаг навстречу бездне, да, впрочем, то же самое, что умирающий - вся жизнь пронеслась перед глазами. А потом первый шаг с подоконника и полет, невероятное ощущение, его я не смогу передать словами извините.
Мы молча летели над вагонным депо, над изрытой канавами землей, стремительно приближаясь к парку белого света.
Честное слово, я нисколько не ощущал веса своего чуть грузного тридцатисемилетнего тела, напротив, испытывал необыкновенную легкость, как будто в меня вдохнули огромный запас свежих сил. И самое удивительное - исчез извечный панический страх высоты, преследующий меня с самого детства, с того момента, когда я упал с яблони.
«Эх, видел бы меня сейчас заядлый материалист, физик Миша Кирильцев, позеленел бы от зависти, - подумал я. - Все его заумные домыслы рассыпались бы в прах».
- Все равно бы не поверил, - сказала девочка, - никогда не поверит, потому и не увидит того что увидите вы.
               
***********

- Я до сих пор не знаю, как тебя зовут, девочка?
- Зачем вам мое имя? Оно чудно. Библию помните? Оно и просто, и сложно одновременно.
Мы подлетели к условной черте, за которой начиналось неизведанное.
- И все-таки? - спросил я.
- Для вас я Лена.
Прямо перед моими глазами вырастала огромная белая стена, туманное варево похожее на прозрачную занавеску. Было ощущение, что откинув её, я окажусь на балконе своей комнаты. Почему-то забыв, что я нахожусь не дома, протянул руку, что бы прозаическим, привычным движением откинуть прозрачный тюль. Протянул, сопровождаемый чуть насмешливым взглядом спутницы, и вдруг невольно вскрикнул. Прямо передо мной промелькнула черная быстрая тень: то ли огромная рыба, то ли дракон, толком я не разглядел, успел заметить лишь плавник в виде гребня.
Эта страшная тень на миг перечеркнула безмятежную кисею тумана и исчезла, оставив после себя волнистую рябь.
- Здесь кончаются привычные законы материального мира, - услышал я голос девочки, - ну а дальше вам останется только ахать.
 Девочка первая вошла в туманную завесу. Минуту поколебавшись, я последовал за ней  и старался не упускать из вида. Кстати, это белое пространство не было пустым и безжизненным, совсем нет. Перед моим взором огромным шаровым скоплением возникла стая необыкновенно красивых рыбок. Наверно до конца жизни не забуду этого зрелища. Рыбки те лениво шевелили плавниками, переливались всеми цветами радуги, сверкали прямо таки ослепительной чешуёй.
«Наверняка иллюзия», -  подумал я и попытался схватить одну из рыбешек. Рука прошла через неё как нож сквозь кусок масла. «Голограмма!», - понял яи смело прошел прямо сквозь рыбью стаю.
Напрасно я поглядывал на часы, стрелки не двигались. Не помню, сколько бродил я по тому миру тумана, разглядывая, восхищаясь, анализируя, ощущая себя Алисой в мире белых кроликов. Прозрачные грифоны, единороги, гномики, полулюди - полузвери проходили сквозь меня. Я перестал их бояться и сам смело проходил через них, стараясь изо всех сил запечатлеть в памяти этот странный паноптикум голографических образов, словно собранный в единое целое из разных эпох, стран, времен, и может быть, галактик.
Туман внезапно кончился, я стоял на краю бетонной дорожки, густо усыпанной опавшими листьями. Деревья казались ненастоящими, дул ветер, а ветки не шевелились, не гнулись, подобно солдатикам, вытянувшимся по струнке. Такую вот я заметил странность.
- Идите прямо по дорожке, не сворачивая, - раздался голос девочки, - дойдите до конца скверика, я там буду вас ждать.
Дорожка уперлась в итоге в ажурные ворота, я толкнул их, они открылись и я ахнул.
Я стоял на краю бездны, а передо мной во всем своем великолепии простерлась безграничная Вселенная. Я же, крошечная пылинка мироздания, стоял посреди чудовищной, нескончаемой бездны, став её частью. Мое зрение больше не было человеческим, ибо я проницал и видел так много, сколько за всю жизнь не увидеть одному обычному человеку.
Я машинально сделал шаг назад, так как с детства звездная бездна, словно фобия, пугала и отталкивала меня.  Как   только  я  отшагнул,  ворота  закрылись  и  я повернулся обратно, лицом к скверику, который недавно прошел. Но лучше бы я этого не делал, потому что вместо недавней бетонной дорожки увидел я беседочку, стоящую на площадке, вымощенной ограненным  булыжником, а сама площадка как маленький полуостров выдавалась то ли в море, то ли в озеро. За озером были видны остроконечные пики скал. А небо над всем этим было совсем уж какое-то не земное, оно приобрело оттенок такого цвета, словно его нарисовали углем на холсте, при том добавив серых мрачных красок. И солнце вовсе не наше привычное, ласковое, а зловещее, опутанное паутиной протуберанцев. Неласков и неуютен стал этот представший мне мир, словно нарисованный кем то. «Вот именно нарисованный», - вспыхнул в моей голове голос девочки. - «Хочешь туда?». Но более всего поразили меня двое стоящие в беседке, мужчина и женщина. Их лица были не мертвые и не живые, а взгляды, обращенные, кстати, в мою сторону, казалось, уносились куда-то мимо меня в толщи звездных бездн, пронзая и проницая все. И все, буквально все в их странном облике - одежда похожая на старинную, посох с сакральным знаком, который и можно было разгадать, и нельзя, знак этот ещё и вращался с бешеной скоростью, говорило о том, что нужно было бежать отсюда и как можно быстрее. Это была настоящая пропасть и бездна смерти, жутко затягивающая в себя, порабощающая, затягивающая лживым покоем. А дерево, растущее за беседочкой? Оно было очень  странное,  не  похожее   на  обычные  земные  деревья,  на  его  ветках  так  и покачивались сами по себе качели, незакрепленные, кстати, никаким образом.
- Скажи, сколько эта парочка стоит на этом месте вот так? - спросил я девочку.
- О! - ответил мне голос. - На самом деле эти боги творческого мира постоянно в движении и здесь ты просто видишь отражение того, чему ещё только предстоит свершиться. Да, вот так. Не больше, не меньше, но одновременно  же здесь это уже случилось, и, кстати, случается в настоящем. Однако,  мой  хороший, не пора ли покинуть это мрачное место?
Глубоко вздохнув, я повернулся лицом к ажурным воротам, толкнул их, шагнул в бездну. Тут же ярким стремительным болидом я перенесся туда, где жизнь на молодой Земле делала свои первые шаги. Я увидел странных полулюдей, покрытых шерстью. В их огромных глазах светилась мысль, но это были ещё не совсем люди. Передо мной развернулась стремительная цепочка смертей и рождений.
Я умирал и воскресал, воскресал и вновь умирал. Первую свою смерть я принял от лап чудовищных тварей в битве первозданных полулюдей и жутких монстров, словно сошедших с картин Иеронима Босха. Затем я погиб как дикий варвар, которого пьянит битва, затем разорителем египетских гробниц, которого убили коварные ловушки усопших фараонов, римским легионером, участвовавшем в разорении городов. Стоял среди толпы, которая требовала распять Христа, и вместе со всем с искаженным ненавистью лицом выкрикивал «Смерть Мессии!». Ведьмой входил на инквизиторский костер, языки пламени жгли и опаляли мне лицо и я кричал, изгибаясь от боли.
Погибал под Полтавой, разорванный на куски снарядом из пушки шведов, при Ватерлоо, умирал от тифа в революцию, шел в газовую камеру в концлагере Второй мировой.
А затем цепочку жутких этих перевоплощений сменила другая картинка. Спокойная гладь небольшого озерца, утлая лодчонка покачивается на барашковых волнах, паренек в рубашке с распахнутым воротом, девушка в васильковом сарафанчике с кувшинкой в руке. Они смотрят друг на друга, не отрывая взгляда. Господи, это же мои мама и папа перед самым моем рождением. Потом увидел я домик, обычный сельский домик с палисадником. Он стоял прямо посреди звездной пустоты, и так странно было видеть его здесь. В далеком детстве в таком же домике жила моя бабушка.
Разительный контраст - безмолвная пустота космоса и уютный домик с  палисадником.
До сих пор я стоял не двигаясь, теперь же мне предстояло испытание: сделать шаг в млечную пропасть. Я не удивлялся тому, что как-то дышу в вакууме без скафандра, но вот идти по пустоте было действительно поразительно, под ногами не чувствовалось никакой опоры. Я сделал шаг, другой и уже уверенно зашагал к домику. Сердце замирало в предчувствии необыкновенных приключений, которые не заставили себя ждать.
Дойдя до домика, я постучал, но никто не ответил. Толкнул дверь и она как обычная, земная, растворилась со скрипом, приглашая войти в таинственный и яростный мир полный тайн.
               
**********

Помещение внутри было совершенно пустым. По сторонам, помимо той двери, в которую я вошел, были еще три, ведущие неведомо куда. И тут я увидел девочку. Она сменила свой, обычный наряд, белую блузку и юбочку, на спортивный костюмчик.
- Не обижайтесь, что я вас оставила. Вам необходимо было освоиться.
Девочка, кстати, сидела, но  сидела ни на чем, на пустоте.
- Присаживайтесь, - сказала  она, коварно  улыбнувшись.
Не проведешь, подумал я. Мой разум мгновенно среагировал. Я уже начал принимать и понимать условности этих зыбких миров, поэтому сел на пустоту так же спокойно, как сидела она. Девочка изумленно подняла бровь, но ничего не сказала, хотя в её глазках я прочел явное одобрение.
- Пришло время вопросов? - спросила она.
- Хорошо бы перед этим чего-нибудь попить, а то горло пересохло.
- Ах, люди, люди, когда же вы научитесь питаться духовной пищей?..
Она эффектно щелкнула пальцами, перед моими глазами возник висящий в воздухе огромный запотевший бокал с апельсиновым соком.
- Скажи, - спросил я, с удовольствием вливая в себя сок, - что есть этот дом, эти двери?
- Каждая дверь выход во все основные ветви вселенского древа миров, а ещё-это копилка человеческих иллюзий и заблуждений. Что же для примера вам показать?.. Ну хотя бы Кен, кентавр наоборот. Смотрите.
Из-за одной из дверей вышло странное существо: тело человека, голова лошади. Одет был анти - кентавр в ярко-красный смокинг, в руках держал поднос с кушаньями.
- Обслужи гостя, Кен, - приказала девочка.
Кен принялся прямо в воздухе расставлять столовые приборы. Пока он сервировал стол  девочка  взволнованно  ходила взад и вперед по комнате, потом, чем немало меня удивила, вытащила из кармана самые банальные сигареты и закурила.
- Как мне все-таки хочется постичь твою тайну, - сказал я, - кто ты, скажи? Я своей проницательностью избранника вижу - ты шутя двигаешь галактики, прячешь целую вселенную в кармашек своей кофточки. Кто ты?! Для тебя нет ничего невозможного?
- Если бы так, - горько усмехнулась девочка, - курить вот бросить не могу, а ты говоришь…  Ну, я?  Кто же я? Банальная создательница миражей, жалкая тень Всевышнего, вернее Всевышней Воли, которую ни опрокинуть, ни одолеть, ни опровергнуть.
Она вновь взяла меня за руку и вывела за одну из дверей. Теперь мой взгляд словно подменили. Я увидел пропасти и глубины, такие, какие никогда не увидеть обычному человеку. Я пронизывал звездные скопления и пылевые туманности, видел чудовищных в своей фантастичности тварей, против которых блекнут изощренные готикой фантазии наших мудрецов, видел рождающиеся, подобные искорке, миры, и погибающие, похожие на быстро затушенный водой костер. Но внезапно холодную бездну космоса сменила спокойная гладь реки, несущей свою воду мимо склонившихся над её водами ивушек, роняющих в реку опадающие листики и капельки росы. И мирно покачивается у берега пустая да утлая лодчонка с забытой кем-то книгой, наполовину источенной водой.
- Тоша - а! То - ошенька!  -  кто  то  зовет  меня.
Забавно, а ведь это голос моей мамы. Только отзываться мне лень, я плыву на спине, трогая жемчужную волну руками, ощущая этой спиной грозную глубину водного космоса, где вероятно таятся затонувшие чудесные города и пиратские клады.
Рядом со мной всплыла огромная прозрачная спина с плавником.  Сомик - сомушка, я тебя и не боюсь, прокати меня. Я протягиваю руку и щекочу сома возле жаберных щелей. Чудо-рыба бьет хвостом, обдавая меня фейерверком искристых брызг, благодарственно шевелит усами, а потом скрывается в глубине, успев показать на прощание полупрозрачный бок с отраженными на нем звездами.
- Я провела вас через все ваши воплощения, - голос девочки как всегда кстати, - теперь и за вами стоит сила всех веков, всех поколений. Обычному человеку не дано знать свои предыдущие жизни, информация о них хранится в определенных участках мозга, но не доминирует. Иначе человек просто сошел бы с ума, но вы иное дело.
Мы с ней вернулись в дом и девочка продолжила:
- Вам теперь кажется, что той жизни, до аварии, не было вовсе. Но уверяю вас, встретившись со мной, вы не утратили связь с реальностью, более того, вы крепче обрели её. Давайте вернемся к выбору, ибо мне не было бы никакого смысла уводить вас так далеко от дома без видимой на то причины.
- В чем заключается этот выбор? - спросил я, хотя и догадывался.
- Закон ДАО - закон обратимости. Добро и зло составляют одно целое и, тем не менее, находятся в постоянной битве между собой. Змея кусает собственный хвост и с этим ничего нельзя поделать. Но есть то, против чего бессильны все темные и мерзкие силы хаоса. И то нечто зовется выбор! Только выбор разумной искорки мироздания, человека, может помешать темной половине ДАО, всепожирающему хаосу, поглотить свет окончательно. Есть удивительный мир, именуемый Хабдра. Или пустошь забытых Богов. Он как бы преддверие ада, но еще не сам ад. Там, на краю Пустыни Великих Иллюзий, стоит Храм Семиста Ощущений, где вечно горят, не сгорая, семьсот свечей. И только одна из них Свеча будущего света.
Девочка говорила, а я прикрыл глаза и в моем, давно переставшем удивляться чему-либо, воображении проплывали удивительные картины далеких миров. Пустыня, исчерченная барханами, формой своей напоминающими застывших, занесенных песком животных. Или их остовы. Два фиолетовых солнца с косматыми протуберанцами. Чудеса, да и только!..
- Выбрать ту самую свечу? - спросил я, приоткрыв глаза.
- Да, выбрать Свечу Будущего Света. Но сделать это непросто. Вы же помните притчу о драконе, лежащем на груде золота. Каждый новый избранник, приходя в замок, убивал дракона. Но едва герой касался желтого демона хотя бы взглядом, то сам ложился возле горы богатств и становился стражем сокровищ. Это я к тому, что вы можете, конечно, и другую свечу выбрать, право ваше. Неограниченной власти, например, и станете подобием Бога. Но в таком случае потеряют надежду миллионы миров, которые живут упованием только на вас, посланника света.
- Посмотрим, - сказал я. - Но есть одна просьба: к тридцати семи годам я чуть пополнел, подвиги в тучном теле совершать трудно, помолодеть бы…
- Это у нас легко, - сказала девочка.
Она подвела меня к проявившемуся на стене зеркалу, и я ахнул. Оттуда, из недр зеркала, на меня смотрел юноша с горящим, полным устремлений взором. Вот только старый плащ, рассчитанный на более упитанное тело, свисал  теперь ненужным балахоном.
- Ну, кто вам теперь скажет, что вы старик? - рассмеялась девочка, и её серебристый смех раскатился по домику звенящим колокольчиком.
- Вы в самом соку. Сами порой виноваты, даете себе и иным установку на старость.
- Меня поклонники не узнают!
- На что они вам?! Начнете жизнь сначала.
- Ты права, надо оставлять маразматические привычки. Похоже, я не прочь пройтись под ручку, леди. Хотя, ты же еще маленькая.
- Оставь эти глупости, для тебя я скорее прабабушка. Пойдем, нас ждут.
Мы взялись за руки и вышли через одну из дверей, и мир по ту сторону прекрасный и яростный принял нас в свои объятия плеском несущихся навстречу звездных     океанов скоплений.
- Держись, - приказала  девочка, - прыгаем через миллионы парсеков, тряханет малость.
И в следующее мгновение мрак космической пустоты понесся мне навстречу, обжигая ледяным холодом. Мы неслись через пустыню вселенной.
               
2001/ 2002