Сон Тимирязева

Было ясное мартовское утро, и Аркадий Климентьевич прекрасно выспался. Однако новый день встретил его не бодрым и обещающим началом, а куцыми обрывками нелепого сна, которые как собаки злобно цеплялись за его память, и отбиться от них было решительно невозможно.
Ночные видения угнетали сознание, и было даже как-то неловко вспоминать, как совсем недавно, получив свежий номер журнала «Под знаменем марксизма», он торжественным голосом зачитывал близким цитату из ленинской статьи, где он, Тимирязев, был упомянут не как сын знаменитого физиолога, а как выдающийся мыслитель, достойный целого абзаца от самого вождя. Да что там зачитывал! Он впитал в себя этот абзац, поднял его над собой как знамя, сделав его своим оберегом и магическим заклятьем. Вот и сейчас его губы чуть слышно повторяли ленинские слова:
 «Помещённая в 1–2 номере журнала "Под Знаменем Марксизма" статья А. Тимирязева о теории относительности Эйнштейна позволяет надеяться, что журналу удастся осуществить союз с представителями современного естествознания. Надо обратить на него побольше внимания. Надо помнить, что именно из крутой ломки, которую переживает современное естествознание, родятся сплошь да рядом реакционные философские школы и школки, направления и направленьица. Поэтому следить за вопросами, которые выдвигает новейшая революция в области естествознания, и привлекать к этой работе в философском журнале естествоиспытателей – это задача, без решения которой воинствующий материализм не может быть ни в коем случае ни воинствующим, ни материализмом».
Ленинские слова падали в равновесный самодвижущийся вселенский эфир, не дававший покоя проснувшемуся профессору, и каким-то образом застывали на огромной грифельной доске, возле которой стоял за университетской кафедрой ненавистный ему Альберт Эйнштейн. Обрывки образов из недавнего сновидения как лёгкие магнитики собирались вокруг создателя теории относительности по принципу полукольца, воссоздавая тем самым полную ночную картину, доставившую Аркадию Климентьевичу столько беспокойства. А обиднее всего, что на скамьях выстроившейся аудитории сидели не зловредные «качественники-виталисты» научного мира, против которых вёл беспощадную войну московский профессор, а бродячие собаки, стайки которых обретались на дальних задворках достославного МГУ. Собаки сидели смирно и внимательно наблюдали за лектором, собравшимся изложить им положения Общей и Специальной теории относительности. Большей частью тут были беспородные собаки, но встречались и породистые, как, например, пятнистый английский бульдог, который сидел в аудитории на первом ряду и очень старался громко не хрипеть.
– Друзья, – подала голос какая-то лохматая шавка с задних рядов. – Лектору привычнее говорить на немецком. Я полагаю, возражений ни у кого не будет?
– Ну да, конечно, пусть говорит на немецком!
– Как ему удобнее, на немецком, так на немецком! – залаяли со всех сторон.
Это невинное заявление маленькой собачки было сделано весьма кстати, ибо смогло снять напряжение, вызванное явлением столь именитого лектора. На какое-то время в аудитории поднялся шум и гвалт. Гул голосов одномоментно заполнил большую залу, ибо каждый хотел высказаться и поделиться своими ощущениями. Собаки обменивались репликами, в результате чего выяснилось, что лекция сумела собрать не только выкормышей Физического института МГУ, но и всех приблудных псов с Моховой, среди которых находились даже те, которым ещё посчастливилось слушать лекции самого профессора Столетова.
– Прошу минуточку внимания, – обратился Эйнштейн к расшумевшейся аудитории. – Меня интересует, было ли сделано предуведомление о моей лекции, поскольку я не вижу среди слушателей председателя Физической Предметной Комиссии профессора Тимирязева. Хотелось бы специально для него остановиться на моментах, которые он отчего-то не понял или просто не захотел понять, дабы раз и навсегда прекратить с его стороны бездоказательные инсинуации по отношению к моей теории относительности.
– Да знает он, – пролаял рыжий пёс, знакомый всякому, кому случалось отдыхать в сквере напротив здания института. – Не пришёл, потому что готовит нам всем засаду. Он уже давно воспринимает нас как проводников идеалистических, антинаучных и махистских воззрений.
– Да он ещё и студентов своих привлечёт к отлову, – завыло сразу несколько собак. – Известно ведь, что только за счёт голосов своих неотёсанных студентов он и занимает столь ответственные посты! Скоро нам всем хана!
– Не стоит волноваться, друзья, – обнадёжил Эйнштейн обеспокоенных собак. – Поскольку он сомневается в абсолютности скорости света, то наверняка он абсолютно сомневается и во всех прочих делах. Может быть, он просто спит, даже не подозревая, что мы здесь собрались для научного диспута и познавательной беседы.
– Нет! В следующий раз я, скорее всего, больше не смогу удержаться и обязательно его укушу! – заявила большая чёрная собака, которой не хватило полноценного места, и она была вынуждена сиротливо сидеть в проходе.
Терпеть такое у Аркадия Климентьевича больше не было сил. Он, на сколько у него хватало голоса, заорал в открытое окно аудитории, из которого всё это время наблюдал за происходящим.
– Специальная теория относительности и Общая теория относительности Эйнштейна не имеют никаких логических основ и являются абстракцией, не имеющей к реальной действительности никакого отношения!
Все собаки повернули головы в его сторону и одна за другой ринулись за ним через окно.
Аркадий Климентьевич бежал быстро, но собаки всё равно отчаянно рвали его за штанину.