Внутри себя

Задумались ли вы о том, чем будете заниматься в старости?
И будете ли заниматься вообще?

Удивительным образом мы получаем такой расклад, что дряхлеющее тело ограничивает наши и без того изначально лимитированные возможности. И тогда встаёт вопрос о том, есть ли шанс заниматься чем-то внутри самого себя, когда внешние наши деяния помимо нашей воли постепенно сходят на нет?

Кто-то спросит: что ж в этом удивительного?
Иные возмутятся: вы что, старость воспеваете?
А вы против?

Начнём с древнекитайской мудрости.

«Юноши, непочтительные к старшим, часто умирают преждевременно. Коль скоро они не ценят старость, зачем Небу давать им долгую жизнь?» (Чэнь Цзижу)

Мы волей-неволей всю жизнь наблюдаем за происходящим в старости, пряча в глубине души свой страх перед нею. Вернее – страх перед беспомощностью и увяданием красоты, ежели таковая у нас в пользовании была.

Да, согласна, старость бывает разная.
От чего зависит, какой она будет, если вообще случится?

Как у моей неактивной престарелой соседки снизу, которая доживала без сознания, но каждый день неизменно обходила территорию вокруг дома, старательно убирая мусор, накиданный живыми и активными? Собирая мусор, принося его к себе в квартиру, тем самым делая мир чище.

Или как у моей матушки, которая открыла все шлюзы после инфаркта в семьдесят и прочитала и «Розу мира» Андреева, и учебник по эмбриологии для университетов, чтобы понять, что там внутри неё жило два раза по девять месяцев, и, наконец-то, увидевшая, что у неё есть дочь, певшая вместе с нею, смеющаяся и играющая?

Вот потому я и наблюдаю – с интересом, любопытством и удивлением, начиная с десятилетнего возраста, когда однажды в журнале увидела фотографию 93-летней Мариетты Шагинян, пишущей очередной опус, возможно, всё из той же ленинианы, в своё время принесшей её славу и немалые деньги. Тогда я подумала: да? Так бывает? Чтобы в 93?

И теперь со мною за столом сидит баба Рая – Раиса Николаевна – 93 лет от роду, мать пятерых сыновей и одной дочери. Она в основном молчит, но слушает и слышит нас, щебечущих о событиях своей жизни, и реагирует или уместно вставленным в разговор словом, или улыбкой. У неё своя жизнь, про которую в девяносто лет она призналась дочери:
– Да я только жить начала…

А что было раньше?
При буйном муже, шестерых детях? При работе по дому и работе бухгалтером, при корове и двух бычках, при овечках и домашней птице, при вышивании по ночам?
Некогда подумать, а живёшь ли ты…

Теперь под присмотром дочери баба Рая, окружённая заботой и достатком, живёт внутри себя. В основном её жизнь сводится к чтению молитв и передачам по религиозному каналу.
Без жёсткого фанатизма.
Без навязывания своего другим.

– Сегодня праздник, – говорит она с улыбкой.
– А какой, ма? – спрашивает дочка.
– А я не знаю, – улыбается она. – Праздник.

Она гладит йорка, пригревшегося у неё на коленях, мягко отодвигает его и идёт в свою комнату – к образам и молитвам. К своей внутренней жизни.
И всё?
А с внешней что?

С нею тоже норма, успокойтесь уже те, кого старость страшит.
Сознание не сворачивается в точку, оно просто живёт по собственным законам и в тех пространствах, которые ему комфортны, даже если внешне они выглядят странно.

Баба Рая открывает свои.
Они не странные. И дают шанс задуматься о том, как удивительно жизнь продолжается там, где её порой не увидишь.

Порой от бабушки можно услышать:
– Что-то давно Насти не было? Я скучаю.
– А где та хорошая женщина, что к тебе приходила?

Баба Рая не пишет лениниану.
Давно не вышивает.
Ходит медленно, сторожко.

Но жизнь продолжается там, куда чужим глазам и чужому пониманию, трясущемуся от страха перед старостью, доступа нет:
– Я люблю веселье. Это я снаружи сижу или еле двигаюсь, а внутри я с вами вместе танцую, - говорит баба Рая.

В свои семьдесят я продолжаю танцевать.
Дома, одна.

И если раньше меня печалило, что с возрастом прекратится самой счастливое действо моей жизни, то, благодаря бабе Рае, теперь мне спокойно, потому что позже я буду танцевать внутри.
Может быть, и во сне.
А, возможно, и после смерти.