Договориться с Тенью. продолжение 18

Герман брезгливо оттолкнул ногой скулящую овчарку и вошёл в дом.
«Чёрт возьми, где я возьму ему Софию? Почему этот сумасшедший решил, что она здесь, в моём доме? И эта чёртова кукла не отвечает на звонки! Последний e-mail я получил от неё неделю назад».
Герман вошёл в ванную комнату, ополоснул лицо холодной водой, налил в стакан воду из крана, выпил жадными глотками и задумался, глядя на своё отражение в зеркале.
Он был недоволен собой. Хорошо, что не было свидетелей его фиаско и незваный гость не рассмеялся ему в лицо, увидев его испуг. Обычно так делал он сам с юного возраста. Его экзальтированная, слишком нежная мать с детства отмечала радость сына, вызванную чужим несчастьем. Она очень расстраивалась и пыталась объяснить своему мальчику, что неприлично смеяться над другом, упавшим с велосипеда и разбившим колени до крови. Позже начитанный Герман отвечал ей: «По утверждению Платона, смех — это древний рык превосходства над соперником». Мама, родившая единственного, долгожданного, позднего ребёнка, была искренне убеждена, что её сын гений и с младых ногтей внушила ему это. Она читала ему сказки уже с первых дней его появления на свет.
Когда ему было четыре года и Герман, заинтересовавшись чёрно-белыми рядами блестящих клавиш фортепиано, случайно извлёк какой-то звук, похожий на мелодию, мать вдруг решила, что родила второго Моцарта!

Она фанатично верила: в сыне дремлет талант композитора — и настойчиво пыталась этот талант разбудить. Мать регулярно таскала юное дарование на концерты в Мюнхенскую филармонию и в Marionettentheater — малую сцену для больших опер вечером. Всё было тщетно. Его талант, если он и был, надолго впал в летаргический сон и просыпаться не собирался.
Тогда мать начала водить его в Старую Пинакотеку — знаменитую на весь мир картинную галерею Мюнхена, где были собраны коллекции герцогов, курфюрстов и королей. Мать с сыном посещали художественные выставки, коих было не счесть в городе. И со временем её гениальный малыш стал-таки малевать! Его акварели были развешаны по всем стенам дома и загородной виллы. Мама решила, что доминантные гены его деда перешли к внуку. Он будет великим художником! Их домашняя библиотека была завалена альбомами шедевров мирового искусства, а по воскресеньям мама вывозила сына то на выставку, то в очередной художественный музей, то в Нюрнберг в дом-музей Дюрера — напитаться атмосферой и энергией великого художника.
Сначала Герман и сам верил в свою гениальность, в свой талант художника. Когда в четвертом классе реальной школы предстояло традиционное разделение учеников на перспективных — тех, кто пойдёт учиться в гимназию, и бесперспективных — кто останется учиться в школе, Герман даже не сомневался: он не один из лучших — он лучший! Но к моменту окончания гимназии он открыл о себе правду и возненавидел свою мать. Она продолжала рассказывать всем, что её сын будет великим художником, а Герман уже решил про себя, что никогда в своей жизни не возьмёт в руки кисть. У него так же, как и Адольфа Гитлера в своё время, получались вполне сносные акварельные пейзажи, но ему совершенно не давался портрет. Он не хотел повторять ошибку Адольфа, который дважды пытался поступить в Венскую художественную академию и дважды проваливался.

 Впрочем, это сходство с Гитлером несколько успокоило Германа и дало ему возможность думать о себе, как об избранном.
Не слишком долго выбирал он свою будущую профессию. После окончания гимназии Герман без труда поступил на юридический факультет одного из старейших Баварских университетов — имени Людвига Богатого и Короля Максимилиана. Герман никому и никогда не говорил, почему остановился именно на этом университете, однако проблему выбора он решил для себя тотчас, как узнал, что среди учёных, работавших в этом университете, насчитывается добрая дюжина лауреатов Нобелевской премии. Признано, что именно этот университет готовит лучших юристов в стране. А его педагоги и научные школы ценимы во всём мире.
Герман окончил университет и получил право частной практики. Ему было тридцать три года, и у него была адвокатская контора, приносящая приличный доход. Городской родительский дом перешёл ему, мать и отец переехали за город. Изредка он навещал их. Свободное время Герман любил проводить в Химзе на озере с друзьями. Летом к его услугам были и виндсёрфинг, и дайвинг, и конные прогулки вдоль живописных берегов, зимой — горные лыжи. После активно проведённого дня Герман любил отужинать здесь же, в одном из ресторанчиков, а напоследок постоять у водной глади, проникнуться спокойствием зеркального озера и величием альпийских хребтов.
 

Свой отпуск Герман проводил, путешествуя по Европе, считая своим долгом посетить международный фестиваль в Зальцбурге и фестиваль Герберта фон Караяна в Баден-Бадене. Лишь самому себе он мог признаться, что оперная музыка не очень-то затрагивала его душу. Тем не менее, ради имиджа потомственного аристократа Герман регулярно посещал «Арену ди Верона» во Франкфурте, Королевскую оперу Бельгии, «Опера де Бастиль» в Париже и, конечно же, Венскую оперу.
 Жениться Герман не собирался. Он в принципе не понимал, для чего вообще люди женятся. Ему было хорошо одному. Разве только для продолжения рода, чтобы наплодить себе подобных? Но что он может сказать своему сыну? Что передать? Чему научить? Что ответить на его вопросы? У Германа самого было вопросов больше, чем ответов. Его отец не научил ничему. И он не хотел брать ответственность за кого бы то ни было, ему хватало самого себя. Он наслаждался жизнью, был доволен ею и собой. Герман любил заводить новые знакомства, у него было много женщин, и он не позволял себе длительных отношений. Если очередная влюбленная женщина становилась настойчивой, начинала беспокоить его частыми звонками и просьбами о свидании, Герман мгновенно прощался с нею навсегда. Стабильные отношения напрягали и тревожили его. Стабильность он предпочитал в карьере, но не в любви. Любовь для того и дана, чтобы поднимать его на своих крыльях до вершин Цугшпице. Но вечно находиться на вершине невозможно.


София заинтриговала его. Эта девушка могла бы долго оставаться рядом с ним и не наскучить. Кроме того, она приносила удачу Герману. Сначала он нашёл картины, и не где-нибудь, а в её стране, в городе, где она жила. Правда, потом они исчезли при таинственных обстоятельствах. Теперь-то он понял, что это были за обстоятельства. И спасибо ей за это, иначе неизвестно, удалось ли бы ему когда-нибудь вызволить своё наследство из этого провинциального музея. Да! Она определённо несёт ему удачу, но на этом пора ставить точку. Цель достигнута. Ни одна женщина не стоит этих картин! «Да, ведь она же писала, что собирается в Германию, — вдруг вспомнил Герман, — и говорила, что мы можем увидеться, если я захочу! Вот в чём дело. Этот тип уверен, что она здесь, и притащил мне картины в обмен на неё. Ну, и кто против?» Он взял телефон и снова набрал номер Софии.
22
     К своему семидесятилетию Ева получила оригинальный и неожиданный подарок — племянницу славянского происхождения. Сначала она приняла это известие без оптимизма, если не сказать враждебно. Но потом, когда поняла, что внезапно объявившаяся родственница интересуется исключительно своими корнями, своим происхождением и не посягает на её, Евино, наследство, Ева успокоилась и даже нашла, что это лучший из всех подарков судьбы, полученных ею за последнее время. Такое развлекательное событие случилось для пожилой фрау весьма кстати.
Ева прожила прекрасно устроенную безбедную жизнь. Она была дважды замужем и оба раза удачно. Неудачно заканчивались браки лишь для её супругов: первый умер от инфаркта в расцвете лет, ему не было и сорока; второй — по той же причине, но после пятидесяти. Детей, в отличие от породистых собак, Ева как-то не успела завести. Поначалу думала, будет вечно молода, а когда поняла, что это не так, каждые пять лет пыталась стереть следы жизни на своём лице с помощью пластических операций. Тут уж не до детей. У Евы некогда была интересная работа, любимые увлечения и ограниченный круг близких знакомых.


Она и не заметила, как подошла к семидесятилетнему рубежу — прекрасно сохранившаяся, с умом, не тронутым деменцией, в отличие от некоторых своих сверстниц, с внушительным счётом в банке, который заметно увеличился после ухода в мир иной её отца, американского дяди и двух мужей. Но была совершенно одинока. Видимо, это семейное. Вот и отец Евы — Пауль дожил до девяноста лет в одиночестве. Насколько было известно Еве, после смерти жены он даже не пытался найти себе пару да, кажется, не очень и тяготился положением вдовца. Своего брата Алоиса Ева почти не помнила, он умер от болезни крови в юном возрасте, сразу после окончания войны.
 В свои семьдесят лет Ева превосходно выглядела, была относительно здорова. Её не преследовал панический страх при мысли, что она будет умирать в одиночестве на холодных шелковых простынях в своей роскошной постели. Однако в последнее время она всё чаще размышляла о своём будущем и даже всерьёз подумывала о компаньонке, с которой ей было бы веселее при жизни. Они могли бы вместе путешествовать: в мире ещё столько чудесных мест, где она не успела побывать! А долгими зимними вечерами, сидя у камина с бокалом любимого каберне «Анри Мезон», она могла бы слушать великого Верди не только в обществе любимой гончей. И самое главное: у них были бы общие воспоминания, и они с удовольствием бы просматривали домашнее видео, вспоминали удивительно синие ледники и водопады Норвегии или снова мысленно возвращались на тропические острова Атлантики…

 Но в таком тандеме Ева всегда находила как положительные, так и отрицательные стороны и откладывала идею поиска компаньонки в долгий ящик.
И вдруг жизнь преподнесла ей неожиданный занятный сюрприз. «Папин подарок» (так окрестила Ева новоявленную племянницу) должен был вот-вот прибыть. Ева, находясь в Берлинском аэропорту, волновалась и мысленно готовилась к встрече. Вспоминая, как в недавнем прошлом восприняла это удивительное известие, Ева улыбнулась. Поначалу она была настроена враждебно по отношению к «самозванке». Но со временем, читая письма племянницы, с интересом разглядывая её семейные фотографии, разговаривая с ней по телефону, «оттаяла», и теперь уже подумывала, что неплохо было бы на память о встрече выбрать для девочки что-нибудь из фамильной шкатулки. Ещё Ева отметила: ей совсем не безразлично, понравится старая рыжая фрау своей племяннице или нет.
Когда до посадки самолёта осталось минут пять, Ева решила вдруг, как замечательно было бы, если бы девочка переехала в Германию навсегда, конечно, при условии, что она не окажется глупой гусыней. Нет, это исключено! Она может оказаться не очень красивой, не такой красивой, как на фото, которое прислала Ева знала: с помощью фотошопа сегодня любую деревенскую дурнушку можно превратить в королеву красоты, но глупой быть София просто не имела права. Глупых и бесталанных женщин, равно как и мужчин, в их семье голландского происхождения не было никогда. Или эта София не Ван-Дер-Билт!


Самолёт пошёл на снижение, и София, следуя требованию стюардессы, пристегнула ремень безопасности. Она не часто летала самолётами и всегда волновалась при взлёте и посадке, припоминая в такие моменты «Отче наш» от начала и до конца. А в этот раз она просто впала в ступор, когда при оформлении билета оператор спросила её номер телефона, по которому они позвонят в случае чего.
— В случае чего? — не сразу сообразила София.
— Ну, всякое бывает. И самолёты не долетают до назначенного пункта, и…
Губы девушки-оператора слегка растянулись в милой невинной улыбке.
— Вы сегодня в юморе! — натянуто улыбнулась в ответ София и назвала берлинский номер новоявленной тётушки Евы.
Живо представив весёлую сотрудницу, сообщающую маме с папой о том, что её самолёт не долетел до Берлина, София решила, что такую новость «в случае чего» старушка Ева перенесёт полегче, чем её родители, а у них будет время подготовиться и разобраться, каким образом их дочь перепутала рейсы. Ведь они были уверены, что София отправилась к Герману в Мюнхен.
    

 Бывало, конечно, что Софии приходилось невинно лгать родителям, но чтобы вот так, по-крупному, — впервые, и она чувствовала себя не очень комфортно. Но по-другому поступить не могла.
София поклялась бабушке, что, пока та жива, София будет нема, как рыба, и мать не узнает о своём вражеском происхождении. София понимала, как тяжелы для бабули все эти воспоминания и разговоры. А заикнись она об этом матери — разговоров не избежать. И, кто знает, не сократят ли они Ольге Сидоровне уже и без того не долгий остаток жизни?
Лично её эта история зацепила не сразу. Но с каждым днём она всё чаще задумывалась и вскоре уже ни о чём другом мыслить не могла. Её обуяла идея составить генеалогическое древо, пока ещё живы те, кто сможет помочь ей в этом. Её заинтересовал немецкий дед с голландской фамилией Ван-Дер-Билт, и она разыскала-таки его дочь — рыжую Еву, о которой тепло отзывалась бабуля, и вот теперь летит к ней в гости. Ева поначалу встретила известие о племяннице холодно, но София иного и не ожидала. А как бы она сама отреагировала на такую новость? Правда, последнее время Ева общалась с ней без обычного напряжения, и София смогла оценить чувство юмора старушки.

А та, в свою очередь, сделала комплимент её немецкому: мгновенно понять завуалированную шутку в иностранном языке не всем по силам. Некоторым и родной юмор не всегда понятен.
София сразу узнала Еву, хотя даже на фотографии не видела её ни разу, — не так уж много было в зале ожидания рыжеволосых дам преклонного возраста. Они встретились взглядами ещё издали и улыбнулись друг другу. У Софии отлегло от сердца: искренняя улыбка Евы и тёплый взгляд сказали о многом. Теперь уже не важно, какой тон выберет фрау для общения с иностранной племянницей. Главное она увидела — ей здесь рады. Расстояние между ними сократилось — они обнялись.