Придёт серенький волчок

Лет пять как потихоньку стали пустеть дома родной для Эммы деревеньки Колодезное. Отец, 1924-го года рождения, был призван на фронт в конце 43года.Из далёкой и ненавистной Германии для своей единственной дочки, родившейся через пару лет после Победы, Ефим привёз иностранное для русской глубинки имя. Видимо, храня что-то сокровенное в своём обожжённым войной сердце. Жена поняла, не с ветру, и долго упиралась, не принимая  чужеродное.
Но в маленькой колхозной конторке, которая в те годы  была наделена и полномочиями ЗАГСА, со слов Ефима в метрики аккуратным каллиграфическим почерком вписали имя Эмма.
– Чудны дела твои, Господи! – сказала Клашка, ставя синюю печать в уголке свидетельства о рождении. Клашкой Ефим по-соседски звал Клавдию Васильевну, которая с войны стала управляться колхозными делами – мужики-то все были на фронте. Да и вернулись – раз-два и обчёлся. А имя прижилось, и с годами уже не резало слух. Эмкой окликали, Эммой звали, за бескорыстную помощь  и душевную  отзывчивость  Эммочкой.
Сколько воды утекло с той поры, когда родителей одного за другим  приняла отчая земля. Давно сама овдовела. Дети, а их у неё четверо, не одно десятилетие живут по большим и малым городам. Самый младший  в небольшом  обветшалом  шахтёрском  городке, в двадцати  верстах от дома. Шахты  позакрывали лет тридцать назад. По карьерам да отвалам со временем, заселяя вольные места, берёзовые колки  поднялись. А в них свои, уже коренные жители ¬– грибы всех мастей и окраски. Тихая охота пуще неволи. Да и карамельно-земляничный  дух  заросших травами  бывших колхозных угодий  привлекал не только пчёл, бабочек и  жуков.  Накатанной автострадой, неохотно съезжающей на раздолбанный асфальт, а потом на «стреляющий» щебёнкой просёлок,  съезжались горожане. Для многих из них, как и для семьи Эммы, такие поездки стали семейной традицией.  Конечно, каждому крепышу-грибку, каждой  солнечной  ягодке надо в пояс поклониться, но когда вёдра споро полнятся  усталости  не чувствуется, и занятие в удовольствие не утомляет.
Вот и Эмма, собирая вместе с детьми или внуками грибы-ягоды, была счастлива простыми земными радостями.
А нынче-то внуки повырастали, разъехались по столицам, а кто и в чужих краях  сгодился. Не понимает, не принимает и не может смириться с разлукой  душа  бабы  Эммы. А что поделаешь – жизнь! Да и у соседей такая же история: внуки выросли, в присмотре нужда отпала. Бойкая и шумливая деревенька стала понемногу хиреть, а вскоре её долгожительницы одна за другой засобирались к предкам на погост. Уезжали к детям в города, но не задерживались, не обременяли хлопотами, возвращались в родимую земельку.
Сын Алексей, Лёнька по-деревенски, не раз приезжал  за Эммой. Она держалась, отговаривалась.
Но как говорится, свято место пусто не бывает. Ушёл человек, пришёл зверь. Да и не зверь он вовсе, а такой же полноправный житель здешних мест, рассуждала Эмма, спасая в очередной раз козу, и жертвуя парой кур с петухом. Но вскоре поняла, не сможет уберечь любимицу от волка, то ли оголодавшего, то ли обнаглевшего, почувствовавшего себя хозяином безлюдной деревеньки. Так остатки лета и продержала Маньку в загородке, изредка выгуливая между домишками, осиротевшими без надзора домочадцев.
Иногда на чужом подворье, заросшем молочаем, трилистником и крапивой, дремавшей на крыльце Эмме Ефимовне, слышались  голоса  давних подруг, кумовьёв, крестивших её сынков. А то в короткое забытье врывался дробный стук каблучков, да дивный русский наигрыш – разговор  песенный – «Разлюбезная Матаня, Я хочу тебе сказать, Замотала мне сердечко, Что теперь не размотать!» Встрепенётся, подскочит Эмма – а никого. И невероятная тишина.
С макушки  лета из палисадников и садов, в которых ещё теплилась жизнь, стал доноситься глуховатый стук.  Спелые яркие  плоды, кипя земным здоровьем,  не дождавшись заботливых хозяйских  рук, сквозь густую крону  потянулись к земле.
В работе по дому и за уборкой небольшого урожая  ясные дни бабьего лета прошли у Эммы незаметно.
Как отглаженная  прабабкиным  угольным  утюгом, кровать в горнице запамятовала, когда хозяйка взбитую подушку под голову себе правила.
В кухоньке, тесной, но  чистенькой и уютной, стоял топчан, на котором  Эмма спала, укутываясь  словно  одеялом,  овчинным тулупом мужа, до сих пор хранящим запах Егора. Под боком каждую ночь выводил колыбельную Котейко. В последние дни у печки спал старый Бимка. Сени надежно берегли Маньку от ненасытных клыков.
Но минувшей  ночью испугано  зашипев,  Котейко забился в мохнатый рукав тулупа.
Не зажигая света, Эмма чуть подняла уголок ситцевой занавески и обмерла  – из темноты обожгла  лютая  звериная злоба. Волк смотрел  глаза в глаза. Спать больше не ложилась. Подобру-поздорову пока ничего страшного не случилось, решила  податься к сыну в городок. Остаток ночи прошёл в торопливых сборах. Сын обещался заглянуть на следующей неделе, но страх потерять любимцев, с которыми она жила душа в душу, подгонял Эмму. Из вещей уложила только самые нужные, небось, Лёнька позже привезёт, если что запамятовала. А главное – гостинцы да носовой платок с деньгами, накопленными с пенсии.
Почтальонша заглядывала каждый месяц и тоже склоняла к переезду. Оно и понятно, кому охота месить грязь весенне-осенней распутицей. От остановки до деревушки было километра три колеи. Да и зимой проделать этот путь работа не из лёгких, с почтовой сумкой через плечо, в которой из периодики только пара  районных газет, а остальное всевозможная бакалея для плана.  Изредка,  после снегопада, свернув со щебёнки, колею выглаживал  дорожным автогрейдером  бывший сосед Витька.
Утром Эмма сняла иконку и обошла  дом, вверяя родные углы  Николаю Угоднику, присела перед дорожкой.
До знакомой,  покосившейся от непогоды остановки, Эмма с питомцами  дошла скорёхонько, несмотря на тяжесть поклажи. Сходу узнала свою товарку Лидушку из соседней Ильинки. Та сидела на щербатой скамье в обнимку с неизменным потрёпанным  рюкзаком, ждала попутный транспорт. Лидушка перебралась к дочери  в городскую квартиру   года три назад,  но летом жила своим хозяйством в деревне. Новость о волке её не удивила. В соседнем районе медведя видели, грибника напугал.
Разговор перешёл на детей и внуков. Оказалось, двое внуков Лидушки ушли добровольцами на СВО. А Ильинку обживают приезжие из Средней Азии. Один из них сейчас работает на рейсовом автобусе в городке.
Долго ожидать старый  пазик не пришлось. Из подкатившего автобуса  выскочил  плохо  говорящий  по-русски  шофёр:
- Бабушька, Бувижон*, пойдём, давай  сумка!
Подхватив  объёмистые  узлы, помог загрузить вещи и козу. Сиденья в середине были заняты грибниками. Но Эмму и Лидушку водитель расположил даже с некоторым комфортом, а Бимка забрался в свободный угол под  крайним  сиденьем. Нисколько не обеспокоенная обстоятельствами, коза  притулилась к хозяйке, Котейко с любопытством оглядывал  пассажиров.
Водитель, выглянув в салон, широко улыбнулся:
¬¬¬– Кетдик!** Якши йолда!***
Эмма, ничего не поняв, ответила:
– В добрый путь!
И прикрыв  рот  уголком  платка  вполголоса  то ли  себе, то ли Лидушке:
– Погощу, а там будет видно.
               
*Бувижон - уважительно бабушка.
**Кетдик - поехали на узбекском языке
***Якши йолда - В добрый путь
автор Ольга Молодцова