И приснился мне отец...

Между неплотно сдвинутыми оконными створками из темноты улицы вместе с предутренней прохладой в комнату вплывает шум деловой суеты. Короткие реплики приглушённых голосов и  характерные звуки разгрузочно - погрузочной возни выдают прибытие  грузовика, доставившего товар в располагающийся в цокольном этаже нашего дома круглосуточный минимаркет АМ: РМ. Работа грузчиков удивительным образом вплетается в канву моего сна. Реверберирующий шум звуками эха отражается от голых панельных стен иркутской родительской квартиры по адресу ул. Лермонтова 297а -50. Я заскочил проведать родаков, вырвавшись на минуту из непрерывной череды дежурств и  поликлинических приёмов в больничных кассах. Квартира  пуста: куда-то исчезла мебель, в гостиной нет книг, от чего комната лишена былого уюта. В окружении стен с поблекшими обоями на голой панцирной сетке старой кровати сидит отец. Кроме кровати и отца в доме нет  никого и ничего. Мама ушла от него потому, что, во-первых, не могла продолжать жить с нелюбимым человеком, а во-вторых, потому, что отец умер, и возиться с ним не было никакого смысла. Отец же, даже умерев, продолжал каким-то невероятным образом тянуть, не смотря на новые инфаркты и инсульты. Я время от времени вижу папу в своих снах. Этакий отец Шрёдингера, одновременно живой и умерший. В моих снах мы никогда с ним не разговариваем, наверное потому, что он не обращает на меня внимания. Вот и сейчас он отстранён от меня и погружён в какие-то свои мысли. Вид одинокого, покинутого всеми отца, щемит моё сердце жалостью и какой-то пронзительной нежностью.

- Папа, папа, я до конца буду с тобой, я тебя не оставлю...
  
   Отца моего, Татарова Виктора Петровича, образцовым родителем даже с натяжкой назвать было никак нельзя. Мною и моим старшим братом он почти не занимался озаботившись лишь тем, чтобы мы были сыты и одеты. В своё время, будучи ребёнком в военные и ранние послевоенные годы, отец с ещё тремя братьями какое-то время жили впроголодь. Дед воевал, денег, которые портняжным трудом зарабатывала бабка, на еду детям едва хватало даже после того, как старшего Толю она отдала на воспитание в Суворовское училище. Голодное детство отца впоследствие оказало и ему, и нам с братом медвежью услугу. Папа часто переедал и нас с братом старался кормить как на убой. Никто из нас худым уже никогда не будет. На этом, очевидно, свою родительскую миссию наш родитель считал исчерпаной. Помню лишь пару эпизодов, когда он вдруг задался целью передать мне что-то своё отцовское. В детстве я по большей части был предоставлен самому себе, и на какое-то время улица приняла меня напоруки. Если бы не тётушка, привившая мне любовь к чтению книг, вырос бы я человеком никчёмным, без интереса к какой бы то ни было сфере знаний и умений, необходимого для формирования цельной личности. Однажды, правда, отец загорелся целью приобщить меня к фотографии. Часами проводили мы время при свете красного фонаря, запершись в ванной комнате, готовя необходимые растворы, проявляя и закрепляя фотки для пополнения семейного архива. Магия проявления образов родных и близких на белом листе в процессе печати фотографий не долго очаровывала меня. Поэтому, когда отец для закрепления влияния своего личного примера обязал меня посещать фотокружок при детско-юношеском клубе Искатель, я долгое время морочил ему голову вымышленными историями о поездках на пленэр в которых якобы запечатлевал на наш Зоркий виды родного города. Фотоаппарат Зоркий подозреваю, имел какое-то отношение к моему рождению, будучи изготовлен  в 1967 г., о чём свидетельствовала гравировка на его настроечной панели: "50-летию Октябрьской революции". Ни на какие пленэры, я, конечно, не ездил и болтался на улицах, а фотокамеру на время своего отсутствия прятал под матрасом своей кровати. Второй и последней попыткой передать мне полезные навыки стали несколько занятий по ювелирному делу. С помощью специального инструмента готовили мы с братом завитки из мельхиоровой проволоки и спаивали их затем на газовой горелке в витиеватое ажурные кольцо. Как и к фотографии к ювелирке я душой так и не прикипел. В конце концов, отец махнул на меня рукой окончательно, перестал меня к чему-либо приобщать, и я не помню, чтобы как-то вообще мной особо интересовался: сыт, обут-одет, ну и хорошо. За что я его любил, не знаю, но любил и... побаивался. А вот бояться было чего. За внешним спокойствием и, казалось бы, неизменным добродушием толстяка скрывался неуправляемый психопат, вызвать которого к жизни было хоть и не просто, но можно, если хорошо постараться. Впервые я сумел это сделать в раннем детском возрасте. В первом классе мне диагностировали дальнозоркость, и врач прописал мне огромные очки в роговой оправе. Благодаря обновке я превратился в маленького белобрысого совёнка. Тогда мои родители не понимали того, что сегодня хорошо известно мне. Нами правит безсознательное. Меня оно просто вынуждало отделываться от очков при любой возможноси. Я это уродство постоянно снимал с
лица и часто забывал где попало. Надо сказать, что упрямство было второй отцовской натурой: всякий раз, когда я возвращался домой без очков, он покупал мне новые, с неизменно огромными линзами и обязательно в роговой оправе. Чем упрямее был отец в своём стремлении сделать из меня изгоя в школе, тем настойчивее и чаще я терял очки. В конце концов без очков домой я стал возвращаться что ни день, так через день, и в какой-то момент отец не выдержал. Помню, что испугаться я не успел, я даже не сразу понял, что происходит, когда, вдруг, увидел над своей головой взмывший к потолку стул, удерживаемый за ножку мощной отцовской рукой. Тут же возникло стремительное движение матери, метнувшейся наперехват с криком: "Витя, опомнись, что ты делаешь?!" Всю серьёзность намеряний родителя и подвиг матери я осознал мгновением позже. До сих пор моя память хранит чёрно-белое изображение родителей: белое лицо отца и чёрную фигуру матери, повисшей на его шее...

   Был у нас свой гараж, крайний в нижнем ряду первого гаражного кооператива Академгородка. Строили его в 70-х годах  собственными руками отец с младшим братом Геннадием Петровичем и старшим сыном Сергеем. Между прочим важным достоинством этих гаражей было паровое отопление. Гаражный ряд подобно кусочкам шашлыка был нанизан на длинную и толстую отопительную трубу, по которой циркулировала горячая вода. В гараже даже в лютые сибирские морозы стояла плюсовая температура, что позволяло зимой с лёгкостью заводить машину без шаманских танцев паяльной лампы и огня под картером двигателя. Кое-кто из соседей счастливо проводил в гараже свой досуг без риска дать в холодном боксе дуба или угареть от выхлопных газов  машины, греясь в салоне своего жигуля / москвича. У этой золотой медали, как оказалось, была и другая сторона. В тёплом гараже невозможно было хранить домашние консервы. Во времена развитого социализма принято было солить на зиму помидоры-огурцы и заготавливать разные плодово-ягодные варенья. То ли в помощь реализации продовольственной программы партии, то ли по настоянию матери было решено оборудовать в гараже холодный подвал. Как говорится, сказано - сделано. Отец собрал где-то команду строителей-алкоголиков и оплатил работу экскаватора. Тот вырыл перед фасадом нашего гаража котлован, что привело к осадке грунта, и у соседнего бокса повело ленточный фундамент. Смежная стена обоих гаражей дала диагональную трещину по всей длине. Не знаю, как решал проблему владелец второго бокса, наш же пришлось укреплять стальными швелерами, сваренными в фермы и призванными вместо стены удерживать от падения бетонную крышу.  Владелец смежного бокса, укрепление своей крыши начал с предъявления претензий моему бате. Отец в течение всего времени, пока сооружалась яма и устранялись разрушительные последствия котлована, строительный объект не покидал, "подогревая" вольных каменьщиков в процессе укладки кирпича и следя за тем, чтобы пьяные работники из котлована ни куда не разбрелись. Всё было бы хорошо, но в напряжённый процесс строительства упорно лез со своими жалобами и требованиями сосед. Отец  отмахивался от него, обещая разобраться в проблемах последнего по завершению стройки и вежливо просил пока не путаться под ногами. Сосед оказался ещё тем занудой и не оставлял отца в покое, а  встретив с его стороны вместо понимания полное равнодушие, возможно, даже и стал угрожать. Тут он, конечно, плохо подумал, зря он так. В какой-то момент сосед был настолько беспечен, что оказался от отца на расстоянии вытянутой руки и был этой рукой схвачен за шкирняк. Свидетелем последовавшей за тем драмы был мой брат Сергей. Батя держал слегка придушенного соседа над краем котлована и рычал вмиг протрезвевшим строителям: "Что уставились? Берите лопаты, прямо здесь его и закопаем, пока никто не видит!"

   Отцовскому первенцу однажды тоже давелось испытать на себе последствия краш-теста, которому тот подверг батино терпение. На сей раз резьбу сорвало во время шахматной партии. Папа, между прочим, увлекался шахматами. Увлекался так, что временами не вылазил из журнальных шахматных квестов а-ля "мат в два хода" или"белые начинают и выигрывают". Разбором шахматных задач дело не ограничивалось. Отец всегда был готов сразиться с достойным соперником, а когда такого не находил, разыгрывал партии сам с собой. Играл он с остервенением и мог делать это часами без перерыва на поесть и даже попить. Я даже припоминаю один забавный эпизод. Было мне тогда лет 5 или 6, в школу я ещё не ходил. Оказался я на одном шахматном турнире, куда притащил меня папа. Вероятно, деть меня просто было некуда, или мама заставила папу взять с собой в качестве этакого балансира, который не даст тому сбиться с верного курса и вместо шахматного турнира попасть совсем в другую компанию. Шахматные баталии на 2-3-х досках разыгрывались в смежной с гостиной комнате. Я скучал в салоне, сидя за столом, покрытом скатертью. Хозяйка дома была чем-то занята на кухне, лишь изредка заглядывая в салон, чтобы спросить, не скучно ли мне? Очевидно, карандаш и пара листков бумаги на столе, которые женщина извлекла для меня откуда-то должны были меня как-то развеселить. В какой-то момент хозяйка принесла из кухни глубокую тарелку, полную кусочками жаренной курицы. Заглянув в смежную комнату она поинтересовалась у шахматистов, скоро ли они? Ответом была задумчивое молчание. По дороге на кухню женщина потрепала меня по голове со словами: "Деточка, покушай пока они там играют". И ушла, оставив меня на едине с жареной курицей. Я сразу повеселел. Кушать я любил больше, чем рисовать грифельными карандашами, а из всех угощений я больше всего уважал курицу. Короче, дважды меня приглашать было не нужно. Я вытащил из тарелки кусок и съел. Затем ещё и ещё. Будучи ребёнком воспитанным (спасибо любимой1 тётушке) я всякий раз громко спрашивал хозяйку, можно ли взять ещё? Не выходя из кухни та разрешала: "Конечно, деточка, кушай ещё, кушай"... В тарелке оставался один, последний кусок. В этот момент меня одолели сомнения, а хорошо ли вот так съесть всё, не оставив ничего другим? Поэтому я снова подал голос: "А можно я съем последний кусочек?"  "Конечно, деточка, съешь последний", - пришло из кухни.
   Когда мы прощались с гостеприимным домом, хозяйка в выражениях сожаления и некоторой неловкости объясняла закончившим свой турнир шахматистам: " Я была уверена, что мальчик хочет съесть ещё один, последний, кусочек и на этом остановиться. Ну кто мог подумать, что этот кусочек - последний буквально? Я же не могла себе представить, что маленький ребёнок способен съесть всю курицу."
    Папу эта история, кажется, нисколько не смутила. Более того, я почему-то уверен, что тогда он гордился богатырскими способностями младшего сына...

  Дело было как-то поздним вечером. Старший брат, тогда ещё совсем молодой человек лет 23-х вернулся домой под шафе. По всему было видно, что день он провёл не зря. Потому, что был в приподнятом и даже слегка вальяжном расположении духа. Застав отца, разыгрывающего в свете настольной лампы очередную хитрую шахматную комбинацию, Серёжа предложил тому "сыграть партейку"."Иди спать, ты пьян," - пробурчал папа, не поднимая головы от шахматной доски, и махнул рукой, как бы отгоняя назойливую муху.

- Да ладно, тебе. Ну давай одну партию.

Надо сказать, что Сергей над шахматными задачами никогда голову не ломал, но играл, судя по всему, очень недурно. Ну был у человека такой талант. Шахматы давались ему легко и без какой-либо школы.

- Да ну тебя. Ты же сейчас ничего не соображаешь.

- Тятя ( к отцу Сергей обращался тятя, а к матери - маман), я постараюсь не проиграть.

-Ну, шут с тобой, садись.

Брат плюхнулся на стул напротив отца, едва не смахнув фигуры с доски. Отец поморщился, но ничего не сказал.  В первой партии папа явно переоценил степень алкогольного опьянения сына и сдал партию, не успев понять, как так случилось. Сергея выигрыш вдохновил настолько, что он позволил себе пару другую глупых смешков. Во второй партии отец сопротивлялся изо всех сил и даже пробовал атаковать, но братец потихоньку добился позиционного преимущества и давил на соперника до тех пор, пока тот не срезался на какой-то нелепой ошибке. Выиграв вторую партию, Серёжа веселился вовсю. Отец видимо мрачнел. Поймав кураж, братец давил и в третьей. Когда же отец делал очередной ход, Сергей всякий раз заливался смехом, совершенно утратив чувство самосохранения. Третья партия закончилась в тот момент, когда, сметя фигуры с доски и сложив её вдвое, отец прохрипел: "Ну, что ты смеёшься как дурак?" В один момент к брату вернулось и трезвое мышление, и чувство самосохранения. В тот момент, когда отец с побледневшим лицом и доской в руке поднялся из-за стола, Сергей был уже на лестничной клетке и с шумом летел по ступеням вниз.

   Шум вдруг превратился в грохот. Упал?.. Наверное грузчики что-то уронили. Грохот нарастал. Так грузчики не шумят. Это... это... В сон быстро встроился образ мусоросборочной машины. Ну вот, уже пять утра, спать осталось не долго. Минут через пятнадцать будет звонить будильник. Я погрузился в темноту, уже без сна.