Год 1997-й, февраль

Так получается, что февраль я вынужден вывести за его рамки, чтобы завершить повествование.
Я действительно не знаю, почему депутаты так боялись открытого разговора на сессии районного Совета. Ведь можно было и впрямь, спокойно всё обсудив, возможно, даже сказав мне «спасибо» за работу, передать дела другому человеку и не обязательно Андрееву. Конечно, я могу о чём-то догадываться, но догадкам здесь не место.
В итоге они выбрали то, что выбрали: я сидел в кабинете наверху, а внизу, в малом зале, проходила сессия, решавшая по сильно подправленному уставу вопрос о выборах Главы района из состава депутатов, но не о расторжении со мною контракта, хотя именно этой датой, четвёртым февраля, он закончился. Это тоже по-своему уникальный случай: даже в самые мрачные времена партийного диктата никогда бюро райкома партии не рассматривало персональное дело в отсутствие виновника торжества.
По окончании сессии я увидел другого Андреева, правда, более привычного мне. Если верить ему, выходило, что пока он поднимался на второй этаж, только и думал о моём будущем трудоустройстве. Правда, место первого заместителя оказалось легко и давно забытым, да и должности такой теперь вообще не было. Мне предложили продолжить работу на вторых, третьих ролях в только что недавно созданной мною службе единого заказчика.
- Дмитрий Григорьевич, вряд ли стоит притворяться. А то мы так договоримся до того, что у меня есть права категории В и С, а где-то нужен шофёр на грузовую машину. Ведь на самом деле вы хотите, чтобы я взял трудовую книжку и ушёл, но я хочу того же.
И это была сущая правда. После четырёх лет практически каторжной работы мне нужно было несколько перевести дух, посмотреть на жизнь чуть со стороны. Тем более, что я знал, что на следующий день после сессии стану работать собственным корреспондентом городской газеты в Пскове. Меня это устраивало во всех отношениях. Благодаря принципиальной позиции прошедшего через выборы Мэра Пскова Александра Прокофьева, его администрация и газета находились в жёсткой открытой оппозиции к новым обитателям Дома Советов.
***
Прошло всего пара дней и раздался звонок домашнего телефона. На том конце провода я услышал знакомый голос председателя районного суда Ивановой.
- Евгений Федорович, я жду вас, а вы всё не идёте.
- А в чём дело, Наталья Владимировна?
- Как в чём? От вас мне нужно только заявление и я в два счёта отменю незаконное решение о вашем отстранении от должности.
- Наталья Владимировна, я, действительно, искренне благодарен вам за всё. За прошедшие дни это лучшее, что я услышал, но я не приду к вам с заявлением, не обессудьте. Тому есть очень личные причины, возможно, как-то за чашкой чая расскажу о них… 
Об угрозах в мой адрес и близких мне людей я не говорил ни с кем. Так что и судье мог высказать тогда только самые общие, но вполне логичные доводы. Согласись я, она восстановила бы меня в должности, а дальше, даже отбросив откровенный криминал и всякую партизанщину, на поверку вышло бы следующее. Область начала бы войну с районом, для начала объявив негласную, но полную финансовую блокаду, и самое большое через месяц уже я стал бы проситься в отставку. А мудрый совет моей матери, данный в своё время, состоял в том, что «последний стыд хуже первого». Хотя в данном случае я обошёлся и без первого, ибо мне нечего стыдиться за сделанное за четыре предыдущие года.
А четыре месяца спустя я сидел в ординаторской с заведующей неврологическим отделением районной больницы и одновременно депутатом районного Совета Быковой. Напротив, в одноместной палате под присмотром медсестры умирала моя мать. Несмотря на все старания медиков, после обширного инсульта жизнь в течение трёх суток медленно, но верно уходила из неё. Алла Антоновна, вероятно, чтобы как-то отвлечь меня от этих мыслей, а, может быть, это просто не давало ей покоя, сама завела этот разговор.
- Евгений Федорович, вы очень правильно сделали, что не пошли тогда на сессию…
- А меня туда и не приглашали…
-…Как? А нам сказали…А, может быть, и хорошо, поверьте, было очень неловко, если не сказать иначе, слушать всё это.
- Алла Антоновна, поверьте, для меня несомненно: всё, что происходит в нашей жизни, всё к лучшему. Надо просто в таких жизненных ситуациях правильно ставить вопрос: не за что, а для чего. Я к сорока годам понемногу становлюсь философом, правда, пока, питаюсь чужой мудростью, в данном случае екклесиастовой: время строить и время разрушать, время собирать камни и время разбрасывать камни. Всему своё время.
Сам собою просится сюда маленький штрих. Спустя пять лет тот самый взбалмошный активист от ЛДПР, что требовал в зале пыталовского кинотеатра от своего партийного цезаря моей немедленной крови, даже отказываясь от хлеба и зрелищ, приехал в Псков. Он настойчиво просил меня бросить работу в администрации города ради того, чтобы поучаствовать в выборах и вернуться в район, обещал мне чуть ли не всенародную поддержку. И при этом уверял, что и в данном случае оказалась верна древняя мудрость: всё познаётся в сравнении. 
И в тех же нулевых, отправившись в очередной раз по поручению мэра Пскова в Москву (на этот раз представлять город на собрании Конгресса муниципальных образований России), я оказался на месте проведения мероприятия раньше запланированного времени. Устроившись на диване в уголке фойе так, чтобы видеть приходящих, скоро заметил до боли знакомое лицо: то же чуть раньше времени и без привычного хвоста сопровождающих приехал Жириновский. Мне ничто не мешало подойти, поздороваться и представиться. Без тени иронии в этих словах я собирался, по сути, выразить Владимиру Вольфовичу своего рода благодарность за тот знаковый приезд в район. Отставка послужила скорому переезду семьи в Псков с новой интересной работой для меня и мгновенным решением жилищного вопроса. К моему немалому удивлению, он вспомнил меня и, не дослушав, сразу начал говорить о наболевшем для себя.
- Не хочу вспоминать. Михайлов оказался совсем не тем человеком. Я на него всерьёз рассчитывал, ставку сделал. Так меня подвести! Я ему такую перспективную область можно сказать подарил, а он всё испортил.
Я вовремя уловил по настроению Жириновского отсутствие необходимости ни подтверждать, ни опровергать сказанное. Пользуясь ситуацией, тут же перевёл разговор на проблемы местного самоуправления, на вопросы предстоящего собрания. А тут ещё подошли и другие представители городов, и разговор стал общим, но для меня всё равно памятным.



***

Прошло время и как-то так сложилось, или кто-то именно так и складывает, создавая в памяти людей, особенно посредством низкопробного кинематографа впечатление, что девяностые годы – это сплошь разруха, криминал, кровавые разборки, беспредел и оборотни в погонах. Было это? Было. Но было и другое. И этого другого не в пример больше.
Были учителя, подчас, чуть ли не бескорыстно учившие детей, кроме знаний ещё добру и справедливости. Были медики, лечившие больных чуть ли не безвозмездно и не только от болезней, но и от отчаяния. Были механизаторы и доярки, вынужденные отдавать государству за бесценок продукцию, выращенную не благодаря, а вопреки, и щедро политую потом. Были люди в погонах, которым на самом деле, как тому киношному таможеннику Верещагину было обидно за державу. Были сантехники, латавшие в очередной раз гнилую канализацию, и кочегары, сутками не отходившие от котлов, чтобы сохранить от размораживания городки и посёлки.
Был парад суверенитетов и реальная угроза развала страны. Были в конце концов работники местных органов власти, которые по мере сил, а часто и сверх них, пытались удержать расшатываемую и снаружи, и изнутри государственную машину.
И большинство тогда составляли именно эти люди. Подчас, тихие и незаметные. Не митинговавшие и не бастовавшие. Не мелькавшие на телеэкранах и в сводках новостей. Для страны и истории, по сути, безымянные. Если и бессловесные, то не бесчувственные. Выросшие и прожившие, как в строке советской песни, по принципу: раньше думай о Родине, а потом о себе. И надо, чтобы о них тоже обязательно помнили. Не им надо – всем нам надо.