10. 02. 2025 Про детские желания

Сеанс провалившегося самокопания
 
Когда я была маленькой, что там мне хотелось?...
Ммм...эээ... склероз — прекрасная штука, лучшая таблетка от психогенных расстройств.
Ничего уже не помню. После определенного возраста, когда поняла, что, если мои мечты не начну исполнять я сама прямо сейчас, большой риск оставить их мечтами навсегда.
 
Посидела, почесала затылок, составила списочек из тыщи пунктов (зачеркнуто). Начала с явного.
 
Так появился новый город, новая работа, ящичек духов, куча ненужной одежды и обуви на каблуках ( зачеркнуто) каблучищах, два сундучка ах какой бижутерии, горные лыжи, профессиональные танцевальные туфли и загранпаспорт. Ну и еще по мелочи.
 
После всего этого мелкие детские мечты сами собой показались смешными гномиками с пушистыми помпонами на мятых колпаках.
Сидят там, в закоулках памяти, на полке под вывеской «детство» , мотают в воздухе ножками в полосатых гольфах, блестят добрыми, всепрощающими глазками.
 
Вернемся к теме.
Поздние советские годы.Уже вот-вот, но еще пока нет.
Что мне хотелось... Что же мне хотелось?
 
Ну, в принципе, ничего особенного. Мне казалось, что все самое необходимое у меня есть, без остального как-нибудь переживем.
 
Не знаю, к чему это отнести: к удивительной самодостаточности или к ущербной неосведомленности. Или к возрасту. Когда самое главное, что нужно — это мама и папа рядом. Остальное приложится.
 
Что же мне хотелось... черт, ну хотелось же мне чего-нибудь, я ж живая была, в конце концов?
 

1

А, вспомнила! Очень хотела в школу. Страшно хотела, сгорала от нетерпения, все уши родне прожужжала.
Лет с пяти, наверное, над родственниками измывалась, ныла, как невтерпеж.
 
 Школ в нашем  небольшом поселке было две. начальная ( маленькая) и   средняя. 
 Первая    — деревянная, одноэтажная, большим таким домиком с  высоким открытым крылечком ступеней на десять. Внутри    коридор ,  упирающийся  в каморку  -раздаточную еды. и два разветвления :  налево,  туалеты и учительская на пару столов 9 даже как то неловко за учителей) . направо —   огромный коридор, он же   гардероб в виде  крючков на стенках, он же  променад    во время перемен, он же  площадка для подвижных игр   и место для фотосессий, он же  плацдарм для  линеек, он же   локация для уроков  физкультуры, когда непогода за окном.  Четыре   огромных двустворчатых двери выходило в этот коридор.  Четыре   классных помещения   помещалось в школе. За каждым классом закреплен свой постоянный класс. 
 
Больше    в той школе не было ничего. Ну, кроме, может быть, чердака. Но, даже если он и был,  входы туда были так тщательно   замаскированы, что  ни разу они  не фигурировали ни  в каких школьных фантазиях, ни в  одном из геройских    рассказах   одноклассников, ни  в одной  школьной легенде,   ни в одной  из былин.  
 
В младшей школе  мы учились первые три класса.   Обычно в параллели по 3 класса — А, Б и С .   Занимались  в две смены.  И класс и учитель был постоянный на эти три года.    
Вопрос,    который мне даже в голову не приходил  в те годы :  если  3*3 =9  классов в школе должно было быть,  где занимался еще один класс, которому 4*2=8 не  хватало учебного помещения? И почему это нас даже не волновало? 
 
Построенная,  наверное,  где-нибудь в околовоенное время, школа наша была  добротной,  милой и уютной.   Деревянной.  Снаружи —  бревенчатой, внутри — отделанной темными  досками, побронзовевшими от  времени. 
 
 У школы был дворик со всякой ерундой. основное пространство  дворика занимала пустая лужайка.  лужайка. была похожа на голову   советского научного работника  в  московском нии :  по периметру  зарастала  зеленой кудрявой травкой,    в центре же сияла непреходящей  желтой проплешиной, которому   детские неугомонные игры в гонялки и  догонялки во время каждой  перемены не оставляли никаких шансов на  хоть сколько-нибудь значимые    изменения. 
 
 Вдоль  заборчика   сиротливо  припараллелилось  какое-то полуспортивное бревно,    из последних сил  изображавшее спортивный снаряд.  В другом углу  игриво скрипела чреслами проржавевшая  каруселька, с покосившимися креслицами, но  ее я помню не точно. Возможно. ее  и доломали при мне, вывезя останки —   образ ее слишком   зыбок,  словно ее и не было вовсе. 

 Основным украшением лужайки  служили  тополя. Высоченные, высаженные, наверное, нашими дедами   в те времена, которые казались нам уже дремучей историей.  В  два обхвата среднестатистического первоклассника.
Огибал все это хозяйство  невысокий  заборчик   в редкую  тонкую деревянную дощечку. 

За школой  был садик. настоящий, засаженный деревьями, заросший травой по пояс,    с крохотной канавкой,  которая казалась нам искристым  ручейком,   романтично петляющим     там, на границе нашего мира и следующего  дома. 
Зимой все это было засыпано  снегом,  осенью слоями  разноцветных   листьев,   в мае   все утопало в сирени,  летом  загораживало нас  стеной густой непроходимой зелени. 

 Маленький домик, населенный гномиками жил своей  веселой и задорной жизнью.
Как, скажите, не хотеть  попасть в его чрево?  
Вот!  
 
И быть причастной к этому романтизму я хотела изо всех сил. 
И учиться жаждала   неудержимо. 
Понимаю, что народ меня сейчас осудит, да. Где я эту болезнь подцепила, узнать уже невозможно. И тогда-то модно было школу недолюбливать, а теперь вообще позор ее любить. Но мне ж, как обычно, неагрессивно по ветру на общие тенденции.
 
Апологетом знаний она мне казалась, интереснейшим местом, где столько разного нового узнаешь. И еще лет шесть, до шестого класса точно, после летних каникул рвалась туда   восторженно, фанатично, соскучившись по знаниям и дивному ощущению, как мир начинает приоткрываться с каждым новым пазликом информации о нем.
Не знаю, кому как, а меня интриговало.
 
После шестого отпустило. Нет, новое я хапала с такой же жадностью, а вот в школу как в объект уже ходила с ленцой.
 
 
2
 
Так... что еще там я хотела...
А, ну мороженое еще.
 
Его к нам привозили раз в год, наверное.
В продуктовый магазин.  И ты еще его должен был выковырять у беспощадной судьбы, отстояв в очереди.   Потому что есть такие  создания в природе, которых хочется всем.  Как только   машина  припарковывалась к тылу магазина,   у крыльца сразу собиралась толпа. ( Откуда узнавали только,    ни сотовых,  ни смс  ни интернетов тогда и в помине не было. Даже до пейджеров было еще лет 10. 
Впрочем,  толпа в магазине и без того была всегда — советские времена,  очереди за всем. 

 В этой вот удушающей атмосфере. антиромантичной и нисколько не способствующей здоровому аппетиту,  ты вынужден был провести    свою  операцию. Зажатый со всех сторон непонятными   людьми с их низменными желаниями   купить , например сметаны/селедки/муки  ты  обреченно терпел  их   примитивные  разговоры  о садах/огородах/ детях , весь в своих  нежных, высокопарных фантазиях о   НЕМ.  Холодном, как поцелуй кокетки и   колком, как стрела амура. Белом, полупрозрачном и   тающим  от твоего прикосновения в прямом смысле. 
Нда…  так ведь и было. Мечта — мороженое. 
   
Вид мороженого был один :  в стаканчике. 
 
Лет в 18, помню, меня, уже студентку первого курса, уже такую, не ребенка совсем,  с одним красным дипломом и  двумя ногами на первом курсе выбили из колеи вопросом : 
- А какое мороженое тебе нравится? 

Хорошо, что дело было осенью, после занятий. Сумерки   позволили скрыть недоумение на лице.  Затемнили покрасневшие щеки.   Сгладили  застывший взгляд  выпученных глаз. Промозглый ветер свистел   по  унылому октябрю,  смягчая  напряженную паузу, пока сознание лихорадочно  искало дипломатичный ответ на вопрос. 

Не,  я иногда находчива. Пытаясь увильнуть от позора так, чтобы никто ничего не заметил, я  прибегнула к  единственно верному в тот момент  пути : 
-А тебе? —  спросила я у подружки, как бы  вежливо предлагая  ей первой поделиться  важным. 
-Мне пломбир, молочное не люблю . Оно для меня невкусное.  —  впала она  в рассуждения, под мои  поддерживающие кивки «я тоже».
Правда же была такова, что мороженое в наших краях  был так редко, что   я не ощущала разницы   между его разновидностями. Как для голодного мужчины все женщины красивы, так и для  неизбалованной меня, все виды мороженого были вкусны.  
 
Когда  мне было лет 14,  в Вышнем Волочке ( 12 км от нас, полчаса на автобусе, машины нет) открыли кафе мороженное. 
Очереди к нему были, как в Макдональдс в первые месяцы работы.  Людям, которые  удивлялись, за чем  там в Макд-с стоять — там же только сэндвичи, можно возразить.  Там еще и  кофе. И мороженое. И еще, наверное, что-нибудь,   я не очень сильна в его ассортименте.   
А вот  очереди в кафе -мороженое, при том, что там  только мороженое — впечатляли всех. 
 
С открытием этого прекрасного кафе на углу, жизнь    как-то приободрилась. 
Нет, мы не  стали видеть его чаще. 
Времени ездить туда просто так у нас не было.   Дела  в Волочке случались не часто  ( практически вообще никогда),  только из-за этой глупости никто бы туда   ехать не задумал .

 Даже при  наличии какого-то важного дела,  нужно было бы сначала сделать его, а потом уже и глядь —  табличка «закрыто» на двери.
Или очередь   виляет хвостом перед входом.
Или   еще какие-нибудь непреодолимые финансовые   преграды. 
В общем, частота  появления мороженого в моей жизни не очень изменилась с открытием кафе мороженого в радиусе 12 км от моего дома. Такая же примерно и осталась — раз в год. 
 
Зато появилась надежда. На то, что гипотетически захотел — и вот оно, ты знаешь, в каком направлении     мечтать. 
И радость. От того, что    оно есть. Как настоящая любовь, ни дать ни взять. 
« Ты только живи.  Я счастлив уже просто от мысли, что ты  есть на этом свете.»
 
   
3
 
Машину хотела родителям. Ага. Чтобы мы ездили, а не ходили — ходить на большие расстояния тяжело. Фиг.


Машина  те поздние советские времена была показателем занебесного статуса.  Прямо зависящего от дохода семьи. У «богатых» была, у остальных — только автобусы.

И, несмотря на то, что по дорогам разъезжали десятки машин, видов их было только три: жигуль, москвич и волга. Первые две — у просто богатых, последняя — у   очень богатых.

А, еще был запорожец, но  он котировался где-то на уровне велосипеда. И уважения у зрителей не вызывал.  Тем, что помещал в себя максимум     пару человек  мелкого калибра в полусогнутом виде.  Хотя, если б мне его тогда дали б — я  была рада и ему.

Это не смотря на то, что как бы при советской власти все были равны.

И, несмотря на то, что по дорогам разъезжали десятки машин,  кто все эти люди, кто ими владел , мне было неведомо — в моем окружении  ни у кого этого сокровища не было.

Ну, может,  только трактора по работе.  И то  в дальнем кругу знакомых.

Машину мне хотелось всегда, с раннего детства. Со школы -   водить. С начала работы -   иметь.

В детстве это было абсолютно недостижимо — ни денег, ни... денег.

Во время учебы, пришедшейся на ранние девяностые, девяностые во всей своей развесистой клюкве и поздние девяностые, уткнувшиеся в дефолт,  о машине даже не мечталось. Счастьем было вовремя купить подержанный холодильник — как раз за пару месяцев до августа 97го.

Потом еще очень долго  не было возможности купить даже диван,   потому что, пока выровнялись   доходы и экономика,   хватало лишь на  еду и  штаны. Чаще на одно. 

А машины ездили вокруг, заразы, дразнили своим комфортом, скоростью и  независимостью от расписания на столбе.

Казалось, что   обладание  этим четырехколосным божеством автоматически перенесет тебя из мира  обычных  людей в мир  расслабленных.  Никуда не торопящихся, потому что везде   успевающих. С чистой обувью, немятых юбках. В  более легкой, и поэтому более элегантной  одеждой -  потому как не дует и не морозит. С  сохраненной прической — потому как не  намочит дождем и не   растрепет ветром.
Без  искривленного тяжелыми сумками лица.

Ну и вообще. Удобно же. Быстро, тепло и сухо.

До первых ласточек/зачеркнуто/иномарок было еще жить и жить.
До первой своей машины вообще полжизни мучиться. Спойлер ( права в 30, машина в 37, удовольствие от   вождения -бесконечно)

А тогда — робкое  детское желание.
Светлое, рожденное стремлением облегчить жизнь, внести в него хоть чуточку больше комфорта и тепла .
Безнадежное, потому что не видящее никаких  шансов на его реализацию вокруг.


4

Какие там еще желания были...
 
Чтоб телевизор после программы ВРЕМЯ ( это 21.30 примерно) давали посмотреть.

А! Вот! Хотела, чтобы телевизор наш брал «вторую программу», там «СПОКОЙНОЙ НОЧИ, МАЛЫШИ» показывали.

Фиг.

С телевизором было все строго.
Не то, что сейчас с ноутбуком: поставил на колени — и пропал навсегда.

Ближе пяти метров не подходи, глаза испортишь.

Ну и    детям смотреть можно не все.
Дети тогда были послушные,  тренированные, как в спортивной секции.
Не демократичные ни разу. 
Послушные.
Делающие вид, что послушные.

Родителям доверяли и чуть-чуть боялись. Ну, как боялись — в целом нет, но понятно же, что лучше не наскребать. Сказано  нельзя- значит нельзя. Пока не видят, конечно, можно.  Но в общем- нет.

Контроль и учет времени, проведенного  дитем у телевизора производился на глаз.   

Когда разрешили доступ — тогда и смотришь. Когда погнали — ищешь пути подсмотреть. Но так как квартиры маленькие, а двери плотно подогнанные   к проемам, то шансов подсмотреть что-то было совсем мало, проще послушаться и пойти заняться своим делом. Поспать, например.

Почему нас гоняли от телевизора так часто даже не понимаю.

Программа там была одна.

Передач мало. Детские — прелестные, но редко.   В выходные днем. АБВгДейка для совсем мелких. БУДИЛЬНИК для  постарше.
 В ГОСТЯХ У СКАЗКИ для  всех, кто еще в сказки верит.
Ну и детские фильмы /мульфильмы изредка.

Все остальное было для взрослых. И, несмотря на то, что  для взрослых, ничего нецеломудренного или   провокационного. Словно в санатории для постинфарктников : все пресное,   правильное и   не возбуждающее /эмоций/. Даже современным детям покажется слишком приторным. А тогда -  и взрослым казалось нормальным.  Примитивные, не избалованные  плейбоем времена.

На экранах ни девок без струселей, ни  певиц с вывалющимися декольте. Верхом смелости выглядели балетные танцовщики  в их наглых обтягивающих трико и Леонтьев , обливающийся потом по полуголому торсу. Ни то, ни другое  не зажигало чресел и не возбуждало  повышенного аппетита ( может , потому и   не   разрешали смотреть?).

В общем, на советском экране было чудом застать даже  невинный поцелуй, даже юбку выше колена. Верх  эротичности - накрашенные губы,   шпильки и   долгие немигающие взгляды в упор.  Разнузданной шалавой  выглядела любая дама с начесом.  Казановой — любой мужик с   ослабленным галстуком  и расстегнутой верхней пуговицей рубашки.

В общем, честь нации берегли,  психику детей щадили.

Те, у кого была «вторая программа» смотрели СПОКОЙнОЙ НОЧИ МАЛЫШИ и  загонялись по спальням.
У нас не было. Приходилось взрослеть под  программу ВРЕМЯ.

И, хоть это была одна из /несбывшихся/ мечт -  смотреть  живых кукол перед мультфильмами на ночь, зато у меня были лишние полчаса на пожить.

Спокойной ночи малыши были  8.45.

В 9.00 начиналась программа ВРЕМЯ,  интересная  мне  бравурными аккордами заставки и   жутко официальными  ведущими с идеальными по тому времени причесонами и  искусственными  выражениями лиц.

Все , что  заполняло  новостную программу меня не очень интересовало, как   временные, поверхностные и  маловажные сюжеты, не оказывающие влияния на нашу размеренную поселковую жизнь.

Все эти  партийные руководители с напыщенными лицами руководили какими-то  подчиненными в официальных костюмах, каких я вблизи в глаза не видела.
Все эти английские королевы жили в Англии и были  всего лишь символом монархии ( я еще долго в это верила, да).
Комбайнеры   ездили туда-сюда по полям.
За рубежом полицейские гоняли дубинками  демонстрантов, которые трясли  в растопыренных руках  куски обоев с криво написанными буквами.
Кто-то куда-то вечно наносил официальные визиты.
И периодически  что-то заявлял ТАСС.

В конце  под  кселофонную мелодию , которая сама по себе напоминала дождик,  мерно зачитывали прогноз погоды. Страна большая, перечисления городов и  температур занимало еще добрые пять минут,  за которые в детстве уйму всего можно успеть.

С последними  титрами  нас гнали спать и закрывали двери спальни.

5
 
Так, что еще там мне хотелось?
 
Ну, куклу хотела еще одну. Было... две, наверное.
Впрочем, сколько б их на полке не сидело, любая девочка хочет еще одну. (спойлер — болезнь переходит в хронь : всю оставшуюся жизнь, что бы не имел, хочется такого же еще один экземпляр).
 
Я была неизбалованным ребенком, кукла моих мечт была обычной, с голубыми глазками, негнущимися ручками и белыми синтетическими кудряшками. Мне казалась норм.

Такие продавались у нас в магазине.
На верхней полке, в детском отделе стояли в рядок. Немножко разные, но, в принципе все по одному шаблону. Упитанные, щекастые,  с пухленькими   пластмассовыми ручками и ножками.  В прикольных кукольных сандаликах и  платьицах из суровой синтетики  чистых, звонких детских цветов. Одежда их  аж отливала блестящим,  скрипела под пальцами, искрила при трении, где они брали такую ткань на кукольные фасоны, интересно?

На коробках из  грубого картона были написаны их имена. Хоть, конечно,  попав в семью, каждая переименовывалась .

Сколько стоили куклы, не помню.
Дефицита их не было . Вроде бы.
Но и особого изобилия в отдельно взятой семье не было.  Суровость и экономичность  незримо  размахивала крыльями даже над невинным советским  дитем.

И, хоть игрушки есть не просят,  изобилия их  не наблюдалось.  Не больше, чем помещается в изголовье кровати. Или на специально отведенную полку. Или   в специально  заведенный ящик.
Вот тебе одна,  будешь играть , пока она не умрет.
Но мы в большинстве случаев вырастали быстрее, чем они умирали.

Иногда, конечно, куклы  оказывались жертвами катастроф, пропадали  в запале игр навсегда,   теряли  здоровье и разные пластмассовые части тела, если детки вдруг черезчур увлекались своими играми.

Но привычка беречь скудное имущество с детства — она именно в   детстве и закладывалась.

Десять тысяч повторений — и ты непревзойденный мастер в  бережливости.

Кроме советских, добротных и упитанных,  иногда, где-то на окраине моего мира  проскальзывали  другие, утонченные, фееподобные создания.

И нет, это пока были не Барби.  Она в нашу глушь только лет через 10-15 добралась.
Пока до нас доезжали только более утонченные  немецкие барышни. Они где-то там, время от времени проныривали у подруг , с которыми я почти и не общалась, поэтому, как далекие звезды вызывали восхищение и желание обладать да.

Они отличались от советских кукол, как аристократки  от крестьянок. Они были и из более нежного пластика, и с более  милыми лицами, и в более человеческой одежде.

Наши  или были немы или умели говорить пару гласных. Те —  уже целыми фразами.

Появление такой красотки  было, конечно, предметом вожделения и зависти.

На улицу таких выносили редко, в буйные игры   ими не играли, использовали по назначению — любовались и лелеяли.  С чужими не делились. (Тут я вдруг поняла, что , возможно, ревнивые тираны не доиграли в детстве в немецких кукол?)
 
Впрочем, невозможность обладания была мне понятна и принималась с недетским смирением ( Хос-споди, откуда во мне это все?). Поэтому если я и думала о прекрасных немках, то примерно так же, как о полете в космос.

В принципе, да, но — фиг.

6
 
Так, что там еще хотела?
А! Хотела , чтобы в день рожденья проснулся, а под подушкой - подарок. Почему-то раньше было так модно.

Вообще как-то безсюрпризное детство было.
Может  именно поэтому любовь к Новому году была так сильна, потому что   в этот  короткий период, за какую-то неделю  на тебя вываливалась масса сюрпризов.

Неизвестно, как  нарядится елка.
Неизвестно, что принесет дед мороз.
Вообще неизвестно, придет ли, кстати.
И, подарки, конечно, будут, но что там будет — кто ж его знает.
Елка. Кто в каком костюме.
Елка у родителей для взрослых. Неизвестно будет ли , иногда и не брали.
Елка у  бабушки для детей. Приятная , совершенно  непредсказуемая каждый раз неожиданность. Иногда и не было.

Все эти сюрпризные моменты составляли  оглушительный контраст с обычной,  скромной, размеренной, заботливой,  жизнью, лишенной перчинки и задоринки.

Нежданной радостью оказывался даже  ответ «ага» вернувшейся с работы  мамы на вопрос «А ты принесла что-нибудь вкусненькое?».
Не важно, что  роль вкусненького выполняла банальная булочка из заводской столовой. Важнее, что   она была из небанального места. Важнее, что вкусная не столько сама по себе, сколько фактом своей неожиданности.


Ко дню рожденья,  проходило уже больше года после новогодних   вакханалий и тоска по неожиданностям, конечно, нарастала.
 Может, поэтому так хотелось чего-нибудь непредсказуемого.

В детстве казалось таким милым.П роснулся — и , еще не успев  открыть глаза — нырк рукой под подушку. А там -  что-нибудь.
То, что там может оказаться крокодильчик, откусивший палец,  я почему-то не думала.

Подарок ,  подсунутый таким неожиданным образом сначала хотела молча, потом родителям намекала. Потом говорила открытым текстом.
Фиг.
Ладно, проехали.


7

 
Хотела , чтобы папа на плечах поносил. Чтоб мы , такие, на какой-нибудь праздник, например, папа идет, я у него на плечах, и все радостные. Фиг. У папы были какие-то концептуальные внутренние запреты на этот вариант детского расположения.

В кино видела.
В живую вроде бы... тоже.
Сама- не.

Не думайте, что я уже такой дылдой  это желание осознала, ничего подобного. Достаточно маленькой, вполне еще  помещаемой на плечо.

Вполне разумно сравнивала себя со своими, наиболее удачливыми  ровесниками на местных демонстрациях и  празднествах разного рода.

Из этого желания я выросла быстрее всего -  именно в виду стремительного роста  . Там уже к первому классу — не каждую девочку взгромоздишь .

А. Кстати, еще одна короткая мечта, жившая может,  с годик.
Стать той первоклассницей, которая  будет давать первый звонок.

Той, в белом фартуке и  с колокольчиком, подвязанным пышным бантом, которую высокий десятиклассник на линейке пронесет /опять же/ на плече  по центру   школьной линейки, открывая учебный год  звонким дребезжащим   звуком.

Фиг. Выбрали  милую хрупкую блондинку Леночку.

До сих пор не очень понятно, что я так хотела на чужие плечи забраться. Мартышкой, что ли была в прошлой жизни...

8

Ладно, проехали.

Из сугубо прикладного.
 
Хотела, чтобы к бабушке разрешали брать тетрадки с ручками-карандашами. С целями писать-рисовать под столом, пока все взрослые будут заняты своими делами. Фиг.

Семейные обеды устраивались еженедельно.
Обязанность присутствовать на них не оспаривалась.
Семейство было небольшое, и какое-то очень долгое время из  детей была я одна. Когда народились следующие  , я уже как бы была одной ногой взрослая  и  проблем, чем занять себя уже не доставляла.

А вот тогда, в гордом одиночестве, любому  взрослому современному человеку было бы ясно, что ребенка нужно чем-то занять, чтоб не мешал, да?
 
Чем занимали меня родственники на тех обедах:
 Лепка пельменей.
 Протирание тарелок/ложек-вилок/ чашек-бокалов всех мастей для пущего сияния.
Сервировка стола.
Функция подай-принеси для всех членов собрания.

Выполнив обязательную программу,  поев  за 15 минут, я сползала  под стол и там, в тишине и покое, между  ногами взрослых,  как в лесу между стволами деревьев, сидела   и рисовала.

Вот как раз  тетради и карандаши для этого благородного дела мне и не разрешали носить с собой.
Не разрешали и ладно.  Тетрадь я лихо засовывала под слои штанов , накрывала  кофтенкой. Карандаши рассовывала по карманам.

Все это богатство, зайдя в туалет, выуживала из всех щелей, и выходила  оттуда, уже благородно, ни от кого ничего не скрывая, буднично   держа  свои сокровища в руках. Хоть бы раз  кто-нибудь сказал что против. Хоть бы раз кто-нибудь удивился, откуда   я их добыла. 

 
Вот... характер видно с пеленок, но... недоумение у меня и тогда было, и сейчас никуда не делось: взрослые, вы можете мне ответить, почему вы не разрешали ребенку брать их с собой?
 

***

Что мне действительно интересно: я не помню особенных переживаний в несбыточности этих мечт, хотя большинство из них так и остались не реализованными.
 
Ни истерик, по поводу чего-бы то ни было. Ни страданий по недоступности. Ни недовольства имеющимся.
 
Даже в моем детском сознании была какая-то адекватность.
 
Или мы тогда не знали понятий «боль» и «травма»? Меньше знаешь — крепче спишь?
Или мы тогда интуитивно понимали границы дозволенного/возможного, хоть до концепции « личностных границ» оставалось еще лет 20 развития большой психологии? Большие знания — большая скорбь?
 
А как же там эти классические детские желания, трагически не осуществившиеся? Огромные, как полмира, прекрасные как полцарства? Оставляющие след в психике на всю жизнь?
Жизнь-то уже — вот она, на всех парах, а следы где? Где? Притоптали? Замело?
 
Или не все вспомнила? Или уже насмерть забыла?
 
Пойду у мамы спрошу. Вдруг у нее записано.