Следуй за мной

Кофе в чашке совсем остыл, пенка растаяла, а Ника все глядела в густую черноту. Казалось, вот-вот вынырнет из нее что-то важное, что ищут всю жизнь. Те, кому это надо, конечно… Правильнее гадать на кофейной гуще. И Нике сейчас очень хотелось уметь гадать, чтобы узнать, где Алекс. Но в чашке она почему-то силилась разглядеть иное…

- Ты совсем меня не слушаешь! – ворвался в зачарованную тишину обиженный голос, и Ника вспомнила, что за столиком рядом с ней Эд.

Он часто провожал Нику из универа. По дороге они заходили в эту уютную кафешку в коричнево-зеленых тонах. Эд рассказывал о достижениях химии, и если Ника слушала, то было интересно. Но с тех пор как пропал Алекс, Ника стала весьма рассеянной. Даже лекции по любимой истории искусства толком не слушала, а уж химия ее теперь вообще не могла тронуть.

- Мне надо домой. Извини, – бросила девушка своему другу и ушла, оставив на столе нетронутую чашку.

Хорошо, что дом рядом. Без Алекса он такой пустой и холодный. Но все-таки дом, его жилище, фотографии на стенах. Молодые мама с папой: он сидит, она стоит, опираясь на высокую спинку кресла. Алекс очень любит это фото. А вот и он сам, в форме, только что вернулся с войны. Улыбка во весь рот. Был лейтенант, стал бизнесмен. Обжился в столице, пригрел сестру-студентку… Где же ты, Алекс? Но молодой красавец на снимке сиял счастьем и молчал.

Зазвонил телефон. Девушка сдернула трубку:

- Алло?

- Вероника, я достал билеты! – радостно сообщил мужской голос.

- Куда? – спросила она разочарованно.

- Ты что?! Ты же вчера сказала, что пойдешь на «Копи царя Соломона».

Почему бы не пойти, в самом деле? Антон ухаживает всерьез, с цветами, конфетами, билетами.

- А-а… Прости, не могу. Голова так разболелась, еле на ногах держусь.

- А как же кино? – растерянно протянул Антон.

- Ну, позови кого-нибудь еще. Пока.

Ника и сама слегка удивилась, что отказалась пойти в кино. Но не хотелось ей принимать Антоновы ухаживания, именно потому, что веяло от них серьезностью.

И девушка решила податься к подруге, с которой можно было провести вечер весело и беззаботно. Как раз то, что нужно.

Но и к подруге Ника не пошла. Весь вечер просидела на диване, в обнимку с подушкой, косясь на примолкший телефон. Ну хоть бы ты позвонил, Алекс!..


* * *


Алекс уверенно шел по улице провинциального городка, пока не достиг нужного дома. Поднявшись по лестнице на второй этаж, нажал кнопку звонка. Дверь отворилась.

- Ах!.. Вот сюрприз! Какими судьбами? – воскликнула уже немолодая полная женщина в шелковом балахоне с огромными алыми маками. – Входите-входите, мой лейтенант!

- Как поживаете, мадам? – улыбнулся Алекс, переступая порог квартиры.

- Да как?.. – вздохнула хозяйка, пожимая плечами, - Вроде бы тихо, спокойно. А все же когда вы у меня постояльцами были, так лучше жилось. Хоть холодно и голодно, а все ж не одна…

Пока хозяйка говорила, ее гость, не задерживаясь, прошел в комнату и выглянул в окно. На лице отразилось полное удовлетворение.

- Всю жизнь вы тут обитаете?

- Нет. За два года до войны поселилась, – ответила хозяйка квартиры. – А до того жила по-соседству с семьей сестры. Ох и тесно нам было вшестером в двух комнатах…

- А до вас кто тут жил? – продолжал расспросы молодой человек.

- Старик один.

- Съехал?

- Нет, умер. Квартира освободилась и…

- Старик… – задумчиво протянул Алекс. – Одинокий? Наследников нет?

- Не объявляются наследники, – несколько обижено скрестила руки на груди хозяйка. – Последнее время, правда, внук с ним жил. А как дед умер, он и пропал.

- Вот-вот, пропал, – подхватил Алекс. – А что этот внук делал, пока тут жил, вы знаете? Чем занимался?

- Да ни чем. Школу и ту еле закончил. Небось, дед с расстройства и… Да что вам дался этот баламут? Сейчас на стол накрою, попотчую вас не в пример былым временам.

- Не взыщите, не могу я. Дела. А где школа, где он учился?

- Да, тут, недалеко, – еще больше обиделась и опечалилась хозяйка. – Как из дома выйдете, направо поверните, в конце квартала – налево. Там и увидите.

Алекс, не задерживаясь лишней секунды, простился с огорченной дамой, выскочил на лестницу, потом – на улицу и торопливо зашагал указанной дорогой.

Школу он узнал сразу по неприветливому виду темно-красных кирпичных стен и решеткам на окнах. Сквозь бушующих учеников кое-как пробрался к тихой бухте кабинета начальства. Директриса подняла глаза на посетителя, и лицо ее сделалось весьма любезным.

- Здравствуйте! – мягко начал Алекс. – Я знаю, вы можете мне помочь. Я ищу одного из ваших выпускников.

- Кого именно? – спросила директриса.

- Макса Березича.

Директриса такого не помнила.

- А год какой?

- Точно не знаю.

- Ну, уже послевоенный? – Начальница искренне старалась быть приветливой, но в ее голосе звучали насмерть въевшиеся строгие нотки.

- Скорее до. – Алекс неотразимо улыбнулся. – За два-три года до, я полагаю.

- Я в этой школе в общем-то недавно… – Директриса поднялась из-за стола и подвела гостя к большому шкафу. – Вот тут у нас выпускные альбомы. Все, что уцелело… Посмотрите. Вот отсюда и вглубь времен. – Она провела пальцами по темным корешкам, указывая нужное направленье…

Солнце село, директриса нервно теребила свою сумку, а Алекс все листал и листал страницы истории. В глазах рябило, результата не было. Молодой человек залез уже в такие дебри, что учись искомая личность в те годы, ей бы уже за сто зашкалило.

- Ладно, – пожалел Алекс и себя, и директрису, закрыл альбом и убрал его на место.

- А вы уверены, что ваш, как его? в нашей школе учился? – Директриса радостно схватилась за пальто.

- Так мне сказали, – не скрывая своего отчаяния, вздохнул молодой человек и помог даме одеться.

- Есть один динозавр, – сообразила директриса, – всех учеников помнит лет за шестьдесят. Сходите к нему. Я покажу, где он живет. Только от встречи с ним увольте…

Они вместе дошли до маленького домика, заросшего травой по самые окна. У облезлой двери расстались. Алекс галантно поклонился директрисе, прижав руку к сердцу, потом постучал.

Дверь отворилась нескоро, и молодой человек увидел высокого сухого старика с густой седой шевелюрой и тяжелым взглядом.

- Добрый вечер, – вежливо поздоровался Алекс. – Прошу прощения за беспокойство. Я ищу одного из ваших учеников…

- И видно, срочно, – мрачно произнес "динозавр".

- Да, дело спешное. Но может, я напрасно пришел, вы не помните…

- Входите, – бросил старый учитель.

Алекс прошел в комнату с потертой мебелью, линялыми шторами, запахом плесени и нестиранного белья. Под потолком тлела желтая лампа без абажура.

- Кого ищите? – спросил местный житель, указывая посетителю на венский стул.

- Макса Березича, – ответил Алекс, присаживаясь с величайшей осторожностью.

"Динозавр" погрузился в недра своей памяти, но очень скоро вынырнул оттуда.

- Ленивый болван! – отрезал он, и Алекс поначалу даже не понял, к кому относятся эти слова.

- Ваш Березич, – нервно пояснил старик. – Дерзкий, самоуверенный, а ума – с гулькин нос. Учился плохо, потом совсем бросил. Пошел учеником к такому же болвану, как он сам. Картинки малевать.

- И где он теперь может быть? – с живейшим интересом спросил Алекс.

- Где теперь Березич, я понятия не имею. И не стремлюсь иметь, как вы понимаете.

- А тот болван, который рисовать его учил?

- А тот жил в Дубках. Может, и сейчас там живет, может нет. Векслер фамилия.

- Знаете адрес? – спросил на удачу молодой человек.

"Динозавр" ехидно ухмыльнулся, давая понять, что не стремится знать и это.

- Огромное спасибо за помощь! – искренне поблагодарил Алекс.

Выйдя на темную улицу, он подумал, что не худо бы теперь поискать и гостиницу…

К обеду Алекс был уже в Дубках. Рассчитывая, что художники в этом городе должны иметь нечто наподобие клуба, он спрашивал у каждого встречного, где обычно собираются здешние творцы. И через «пятачок» на набережной, пивнушку и салон местной «светской львицы» добрался-таки до квартиры художника Векслера. Старый еврей умер, но жена его, курчавая старушка, приняла молодого человека с большой радостью. Даже не спросив, зачем тот пожаловал, она заставила Алекса пройти в гостиную, усадила за стол и подала чашку чая с печеньем. Алекс пил и разглядывал офорты на стенах. Сюжеты были не чужды, но непонятны до тех пор, пока взгляд не уперся в Давида над поверженным Голиафом.

- Это все – вашего мужа? – начал Алекс, кивая на работы.

- Да. Все Иосино, – с законной гордостью подтвердила вдова художника и тут же вздохнула: – Ну вы подумайте: офорты в Дубках! Священная история!.. Я говорю ему: Иосичка, твоя фамилия значит «меняла», так поменяй ты хоть раз свою работу на хлеб. Надо ж хоть что-нибудь кушать. А он мне: Дуся, не ровняй меня с тем местом, где окажется хлеб после наших желудков…

- Ученики у вашего супруга были? – перешел к делу Алекс. – Я, собственно, по поводу его ученика к вам зашел. Макс Березич. Не помните?

- Вы меня поражаете, молодой человек! – засмеялась вдова. – Придумали тоже вопрос! Да Макс – единственный ученик Иоси. Чудный мальчик! Чудный! Тихий, скромный, и такие, скажите, способности!.. Гений! Учился жадно, целыми днями от холста не оторвать. Что ж вы хотите? На первой же выставке в столице его сразу заметили. Работы стали покупать, и очень дорого. А потом, вы знаете? даже убили кого-то за картину… Макс тогда приехал к нам такой потрясенный… Что ж вы хотите? Мир сошел с ума! Потом война началась…

- И где Макс теперь, вы, наверное, знаете?

- Нет, – покачала головой вдова, – не знаю. Кому я нужна?.. А зачем он вам понадобился?

- У меня к нему есть предложение как к художнику, – ответил Алекс. – Вы совсем ничего о нем не знаете? С тех пор, как война началась?

- Разве я так сказала? – удивилась старушка. – Он после войны письмо написал Иосе, что живой. И потом еще открытку прислал.

- Давно?

- Четыре года назад, перед Иосиной смертью.

- Вы мне покажете письмо и открытку? – попросил Алекс.

- А почему нет?

Вдова подошла к комоду, достала из ящика старую женскую сумку из вытертой кожи с порвавшимися кое-где швами, а уж оттуда извлекла потрепанный конверт и почтовую карточку. Алекс сначала посмотрел письмо: обратного адреса нет. Содержание тоже весьма лаконичное: цел-невредим. Почтовая карточка оказалась и вовсе «пустой», только «куда и кому». Алекс чуть было опять не отчаялся. Но вгляделся в оборот и ожил: на карточке запечатлен был черно-белый вид Северного Предгорья, в левом нижнем углу помещалась призывная надпись: «Приезжайте в Косой Брод». Таких карточек с видами разных уголков страны напечатали в послевоенное время во множестве, чтобы вернуть людям охоту путешествовать.

Алекс распрощался с милой старушкой, твердо держа в памяти новую точку своих добровольных мытарств.


Городок Косой Брод оказался даже меньше, чем Алекс мог предположить. Сотня домов, десяток улиц и одно-единственное заведение: трактир, магазин, клуб любителей хмельного – все вместе, – которое располагалось на центральной площади. Сидя за столиком у окна, Алекс потягивал неожиданно хорошее пиво и щурился, как кот, на заходящее солнце. Ухоженные разноцветные домики в три этажа приобрели в его лучах золотистость и казались сказочными. Над бурыми покатыми крышами темнели горы, на которые солнце накинуло багровую вуаль. Чистое небо выглядело искренне-бездонным.

- У вас так красиво. Наверное, здесь полно художников, – заметил Алекс усатому мужчине, скучавшему за стойкой магазина-салуна.

- Ошибаетесь, сударь мой. Этих бездельников здесь нет, – отозвался тот.

- По-вашему, художники – бездельники?

- А то кто же? Вот, скажем, маляр – это да, это дело нужное, и краски не жалко. А художник – что? Зачем они нужны?

- Значит, художников нет? – уточнил Алекс.

- Ни одного.

- А мне казалось, один все-таки был. Года четыре назад точно был.

- Так вам нужен этот сумасшедший? – догадался усач.

- То есть? – Алекс весь обратился в слух.

- Обосновался за лесом один… Точно, года четыре назад. Аккурат, я здесь начал работать. И верно! Болтали, что художник. Домина – дворец. Откуда деньги только? Сюда носа не кажет. И наших двоих с собой сманил. Правда, они тоже того, – торговец покрутил пальцем у виска. – Ни с кем не знались, ни здрасьте, ни до свиданья. Уж что они там делают втроем в своей пустыне во дворце?.. Дом сумасшедших. – Торговец хихикнул. – Но врать не буду, дурного не слышно.

- Как туда добраться? – нетерпеливо спросил Алекс.

Торговец задумчиво глянул в окно.

- Пешком засветло не дойдете. Обождите, может, кто отвезти согласится, если будет по пути.

- А сколько ждать?

- Вообще-то в те края неделями никто не ездит, – почесал в затылке торговец. – Зато с утречка, как солнце встанет, можно и прогуляться…

- По какой дороге?

- Ну вот выйдете отсюда и налево, за город. Там будет развилка. Правую дорогу выбирайте и вперед. Она полем сначала идет, потом – краем леса. Как увидите отворот в лес, так сворачивайте. Лес насквозь пройдете, там уж видно будет: долина небольшая, пригорок перед самым хребтом, на пригорке он, дом сумасшедших.

- Спасибо!

Алекс вылетел на площадь и припустил по начерченному словами маршруту так, будто за ним собаки гнались. Он ликовал и благодарил Бога за весну, когда темнеет уже поздно. Да еще – за то, что брод, давший название городку, оказался в другой стороне.

Сумерки застали Алекса на краю леса. А скоро округу накрыла непроглядная тьма. Но молодой человек с фонариком, способным осветить лишь небольшой кружок для нового шага, упрямо стремился к цели. Алекс не боялся, не чувствовал усталости, – он был в азарте. И поначалу даже не понял, что уже вышел в долину. Только когда увидел светящееся окно высоко, словно бы в небе, тогда догадался, что поиски подходят к концу. Спотыкаясь, молодой человек преодолел довольно крутой подъем, набил шишек и ссадин, но добрался до ажурных ворот и победно забарабанил в них.

На стук вышел большой суровый дядя с висящим в руке фонарем. Он был сильно удивлен явлению Алекса и бубнил:

- Чего? Чего?

- Пустите переночевать! Сбился с дороги! – с мольбой возгласил путешественник.

- Хозяин не любит, – ответил дядя.

- Спроси его! Будь человеком. Темно ведь.

Дядя тяжело вздохнул и поплелся в дом. Алекс вцепился в ворота и вглядывался в плавно удаляющийся свет фонаря. Он выхватил из темени часть деревянной стены, подоконник, крыльцо, потом скрылся за дверью. Силуэт большого дома чернел на фоне звездного неба. Окно светилось на втором этаже, сбоку от крыльца. Под ним в желтом луче красовался цветущий шиповник.

Скоро дверь снова отворилась, дядя неспешно прошаркал к воротам и молча открыл их. Алекс с трепещущим сердцем пересек двор и оказался в доме. Холл и лестница утопали в полумраке. На верхней площадке угадывалась человеческая фигура. Совершенно мистически прозвучал из «поднебесной» выси голос:

- Откуда вы взялись?

- Я в Косой Брод приехал. Отдохнуть. Тихое место искал. Вот, пошел прогуляться и сбился с дороги. Плутал-плутал в лесу, вышел сюда…

- Далеко же вас гномы затащили, – заметил хозяин. – Я только ужинать собрался. Хотите мне компанию составить?

- С превеликим удовольствием.

- Тогда поднимайтесь.

Алекс, и правда изрядно голодный, взлетел бы по ступеням одним махом, если бы имел возможность хорошо видеть лестницу. А так подъем занял целую минуту. Зато Алекс смог окинуть взглядом гладко обтесанные бревна стен, витые перила и круглую люстру на длинной цепи. Добрая половина ее ламп не горела. Наконец «заблудившийся турист» предстал перед хозяином и протянул ему руку, представляясь:

- Александр Лейн.

- Адам Пария, – ответил крепким пожатием тот и жестом пригласил гостя к столу.

Столовая оказалась маленькой и не в пример лестнице хорошо освещенной благодаря кованым бра. Дубовый стол накрыт был с самого краю на одного человека. Алекс переступил порог, хозяин за спиной гостя распорядился в полголоса, потом сказал уже громче:

- Присаживайтесь.

Алекс устроился за столом и наконец-то разглядел своего собеседника. Высок, но сутуловат. Возрастом на пару лет старше, стало быть – немного за тридцать. Профиль четкий, черты лица резкие. Само же лицо удлиненное, нос прямой, крупный, а глаза небольшие, светло-голубые, губы строго поджаты. Да и все выражение – сосредоточенное и отчужденно-холодное. Волосы пепельные и, разумеется, длинные. Одежда – свободный бордовый халат поверх рубашки и брюк.

Женщина средних лет принесла второй комплект посуды и столовых приборов. Затем появилась еда. Питались здесь просто и вкусно: запеченная баранина, поджарка из овощей, белый пышный хлеб и Пино Нуар.

- Откуда вы, чем занимаетесь? – опять спросил хозяин.

- Я из столицы. У меня мастерские. Машины чиню.

- Тогда понятно, почему по тишине затосковали.

- А вы чем-нибудь занимаетесь? – в свой черед спросил Алекс.

- Нет. Я здесь просто живу.

- И не скучно?

- Нисколько.

Алекс немного помолчал, жуя, потом заговорил снова:

- Воля ваша, а я все-таки не понимаю. Вот вы живете туту один, вдали от города. Из компании – только прислуга. Ну как это – ничем не заниматься?

- Читаю книги, слушаю музыку, гуляю в лесу или в горах, - пояснил ему собеседник. – Там можно ходить целый день напролет, смотреть слушать… Такие виды – просто восторг!

При этих словах в глазах хозяина дома мелькнул огонек, лицо преобразилось воодушевлением, но быстро все вернулось к прежней сосредоточенности.

- Целый день проходить – это я понимаю, - засмеялся Алекс. – Вы даже представить не можете, как я сегодня плутал. Поначалу тоже восторгался видами, но когда понял, что заблудился…

Он смеялся так искренне, словно говорил правду.

- А вот я, представьте, никогда не плутал ни в горах, ни в лесу, - проговорил хозяин дома. – Трава, кусты, деревья или камни – все такое разное… Вот растут рядом две сосны – ну разные же, у одной, скажем, сучок торчит, у другой ветвей больше и рисунок у этих ветвей совершенно не такой, как у соседней. Ну как же можно этого не видеть?

- Вы надо мной смеетесь. В лесу все деревья одинаковы, - недоверчиво прищурился Алекс.

- Ничуть не смеюсь. Просто вы смотрите на них невнимательно. Попробуйте приглядеться.

- Непременно. Завтра буду возвращаться в Косой Брод и пригляжусь. Только вы дорогу мне покажите, пожалуйста.

- Извольте. Вас даже проводят, если вы захотите, - пообещал гостеприимный хозяин.

Когда ужин завершился, он провел гостя в комнату с большим диваном, креслом, комодом и круглым столиком у окна.

- Располагайтесь, отдыхайте. Все необходимое в комоде. Ванная комната рядом. И рано я не встаю. Доброй ночи.

Хозяин удалился.

Алекс прилег, не раздеваясь. Закинул руки за голову, прикрыл глаза...

Пробудился он от дремы около трех часов ночи. Поднялся и вышел из комнаты с фонариком в руке. Здесь, в спящем доме он светил в самый раз, не то что в лесу. Тонкий луч провел Алекса в столовую, потом – мимо выхода на лестницу, к двери в противоположной стене (молодой человек заметил ее за ужином), дальше – в небольшой коридор и, наконец, – в просторный зал с картинами на стенах. Алекс подошел и осветил по-очереди каждую, точнее, левый нижний угол. Везде там красовалась подпись: "Макс Березич".

Алекс торжествующе кивнул, огляделся, снял самую маленькую картину, завернул ее в собственную куртку и выглянул в окно. Удостоверившись, что стена дома сплошь заросла диким виноградом, Алекс вылез и, стараясь не уронить картину, с большим трудом спустился на землю. Вдруг все внутри молодого человека похолодело: он услышал откуда-то сбоку глухое рычанье собаки. Не тратя время на то, чтоб разглядеть животное, Алекс с неожиданной для самого себя прытью рванул через двор, перелетел за забор и бросился наутек. Удирал, не разбирая дороги, не думая, что кругом лес и, возможно, дикие звери, – лишь бы его не схватил художник.

На рассвете Алекс уже еле передвигал ноги. По счастью он оказался близко от шоссе и побрел по нему в надежде на спасенье. Шофер первого же встреченного грузовика подбросил Алекса до города, и молодой человек смог наконец отдышаться. Добычу он из рук не выпускал.


* * *


- Ты?! Гад последний! Где ты был? – Ника повисла у брата на шее. – Я уже не знаю, что родителям врать! Раз пять на день звонят.

- Я такую картину добыл! – первым делом выдохнул Алекс.

- Что-о-о? Какую картину? Зачем?

- Да мы с Бобом поспорили.

- Ну?..

Ника знала братова приятеля, который увлекался живописью, но художником не стал. Зато – галерейщик и коллекционер.

- Он обмолвился, что есть такой гений, Макс Березич. Его картины стоят бешеные деньги, но жуткая редкость. Этот Березич только пару раз выставлялся и что-то продавал. Потом пропал, ни слуху, ни духу.

- Ну?

- Я и поспорил с Бобом, что никто бесследно не исчезает, и что я его найду.

- Нашел?

- Гляди!

Алекс развернул свой трофей и поставил на диван.

На Нику картина произвела невероятное впечатление. Волнующее, тревожное и вместе радостное, какое бывает от встречи с подлинно великим, глубокомысленным. Полотно, представшее взгляду, можно было читать как книгу, хотя это была именно картина. Ее можно было осмысливать как философский труд, поскольку на каждой фигуре паломника совершенно по-особенному лежала тень от креста. Вдобавок, как только Ника вгляделась в изображение, в ее голове зазвучала музыка. И не какой-то прилипчивый мотивчик, а Вагнер!

- Что ты с ней делать будешь? – очнувшись, спросила Ника брата.

- Утру нос Бобу, а потом – не знаю.

- Мне оставь!

- Нравится, что ли? Бери, – по-царски позволил Алекс.

Ника повесила картину в своей комнате и все выходные просидела, глядя в небольшой обрамленный прямоугольник, как старушки глядят в окно. В голове вяло барахтались бесформенные мысли, а вот ощущения были на редкость конкретны…

Затейливо побарабанив в ее дверь, вошел Боб. На лице гостя играла снисходительно-скептическая ухмылка, пока он не увидел полотно и подпись. Боб охнул, схватил картину, повертел и уверился в подлинности.

- Ты идиот! – зачем-то обругал он Алекса восхищенным тоном. – Как тебе это удалось?

- Не скажу, – наслаждался своим триумфом Алекс.

- Ты знаешь, где он? Ты был у него?

- Пойдем Кальвадос пить. Ты с нами, сестренка?

Ника отняла у Боба картину и повесила на место. Потом пошла пить Кальвадос. Оказалось, что спорили друзья на эту самую бутылку. Не диковина, просто символ победы. Открыв ее под говяжье жаркое, Алекс гордо вещал:

- Только я мог найти твоего гения.

- Почему? – допытывался Боб.

- А как бы ты искал? Где?

- Не знаю. Между людьми искусства много разговоров было, пробовали разыскать, но ясно стало только, что из столицы уехал еще до войны, что родом из какой-то глуши. И все…

- Вот. Я один знал, с чего нужно начинать.

- Да откуда тебе знать? Ты про Березича даже не слышал, пока я не сказал.

- Это правда. Ничего о нем не слышал. – Алекс выдержал паузу и сжалился над другом: – Ладно уж. Когда ты мне показывал каталог выставки этого Березича, был там набросок, вид из окна. Я точно знал, где это окно, и что за дом из него виден.

- Откуда?

- Я наслаждался тем же самым видом целый месяц! – И, радуясь уже немому удивлению Боба, Алекс продолжал: – Я на постое был в одной захолустной квартирке. С тем же самым видом из окна!

- Хитрец! Тебе, значит, просто повезло, – воскликнул Боб.

- Можно и так сказать. Хотя пришлось повозиться. – И Алекс расписал свои поиски и встречи во всех подробностях.

Собеседники внимательно слушали. Потом Боб спросил:

- Продашь мне картину? Без торга, сколько запросишь!

- Я Нике ее подарил. Она хозяйка, – ответил Алекс.

Боб обратился к девушке.

- Я не торгую искусством, – проговорила та.

- Тогда я женюсь на тебе, – немного обиженно засмеялся Боб.

Ника вернулась в свою комнату и вновь уселась созерцать полотно. Она уже все для себя решила, на душе было необычайно легко…


В понедельник, когда Алекс ушел в свои мастерские, Ника оделась, сгребла в сумочку маленький кошелек, зубную щетку, расческу, паспорт и зеркальце, сняла картину, аккуратно обернула ее большим платком с кистями, положила в хозяйственную сумку и вышла из дома, неся свое сокровище прижатым к груди…

И вот Ника стоит у подъема к деревянному "замку" Березича. Сердце колотится, под ложечкой сосет, ноги подкашиваются, – так сильно она взволнована. Но девушка все же поднимается к воротам и стучит. Является сторож.

- Мне нужно к хозяину, – робея, объявляет ему Ника.

- Не нужно, – категорично возражает сторож. – Хозяин никого не принимает.

- А меня примет! Пустите.

- Не пущу.

От раздраженья Ника перестает волноваться и робеть. Стучит и требует гораздо громче. И так как сторож все равно непроходим, она кричит, обращаясь к невидимому пока хозяину:

- Господин Березич! У меня к Вам важное дело!!!

Наконец открывается окно второго этажа, ближайшее к воротам. Ника издали видит бледное лицо, слышит голос:

- Вы кто? Что вам надо?

- Пустите! – кричит Ника, не успев "затормозить".

- Я уже пустил одного. Он меня обокрал в благодарность, – зло сообщил Березич.

- Я знаю. Это мой брат. Я привезла вашу картину.

Художник исчез. В следующий миг он уже бежал через двор в своем бордовом халате и чуть не сшиб уходящего стража. У самых ворот выдохнул:

- Давайте!

Ника просунула завернутое сокровище меж прутьев. Художник схватил его, отошел на пару шагов, развернул. Никин платок упал на дорожку, но Березич этого не заметил. Вытянув руки, он глядел на картину, не веря глазам. Потом торопливо вернулся в дом, ничего больше не сказав Нике.

Все вокруг как-то сразу затихло. Ветер не шелестел листвой, не чирикали птицы. Закат очертил горы резким контуром, заметно похолодало… Застрекотал сверчок. Он вывел прилипшую к воротам Нику из оцепенения.

- Эй! – позвала она и снова постучала в ворота.

В ответ – тишина.

- Э-эй!..

Становилось все темнее, в доме угадывалась жизнь, но на Никин зов больше никто не показывался. Только собака лаяла, но и ее не было видно.

Ника устало опустилась на землю, прислонилась к воротам спиной. Что делать? Через лес ночью одной идти страшно. Тут тоже страшно, но все-таки – дом, люди, собака… Ника медленно прикрыла глаза, впадая в странное бесчувствие…


Очнулась она в тепле. Хоть и одетая, – в уютной постели на диване. Небесного цвета шторы на окнах приглушали солнечный свет. Ника села и прислушалась к самочувствию. Голова тяжелая, горло болит (от вчерашних криков или от ночного холода?), но в целом – ничего. И тут Ника услышала музыку, приглушенную расстоянием. Девушка тут же узнала ее: увертюра к "Тангейзеру".

Ника поудобнее устроилась на диване и с наслаждением вслушивалась в величественные звуки, когда дверь со стуком открылась, и появилась строгая тетя с подносом, высокомерная, как большинство домоправительниц. Ника предпочла бы сейчас не отвлекаться на аборигенку, но тетя четко знала, что должна делать, и стальным голосом возвестила:

- Вот вам бульон и гренки.

Она поставила поднос на круглый столик.

- Спасибо, – шепнула Ника и обняла обеими ладонями шарообразную чашку, с удовольствием ощущая ее тепло.

Домоправительница вышла, а Ника, тихонько глотая бульон, дослушала увертюру. Затих последний аккорд, и вскоре в дверь опять постучали.

На этот раз пришел сам художник. Его классический вид радовал Нику гораздо больше ядовитых расцветок, немыслимых фасонов и прочей нарочитой "гениальности" столичных творцов.

- Как дела? – прохладно молвил Макс.

- Болит немного, – отозвалась Ника, указывая то ли на голову, то ли на горло.

- Нечего было сидеть на земле. Вернули картину и шли б восвояси.

- Ваша картина… Я сразу узнала паломников из «Тангейзера». Я тоже Вагнера люблю.

- И кем вы себя видите, Венерой или Елизаветой? – улыбнулся уголками губ Березич.

- Не знаю. Ни той, ни другой…

Художник пересек комнату и сел в кресло.

- Зачем ваш брат украл мою картину? Для банального вора уж слишком непрофессионально стащить один холст вместе с рамой. Или он начинающий?

- Он не вор, – возразила Ника.

- Да?! – Художник снова улыбнулся. – Тем более оригинальный поступок.

- Мальчишество. С приятелем поспорил, что найдет вас, а картину в доказательство прихватил. Простите его, – попросила Ника.

- Что за приятель? Зачем ему я? – насторожился Березич.

- Он картинами торгует… - пролепетала Ника, вдруг осознав, что меньше всего на свете ее собеседник хотел бы услышать именно это.

Березич до предела посуровел и придавил девушку тяжелым взглядом:

- А вы?..

- А я ее у брата забрала. И когда он рассказал, что натворил, решила вам ее вернуть…

Березич молча поднялся и вышел.

Ника доела гренки, допила бульон. Голове и горлу полегчало. Сняв свитер, девушка укрылась одеялом и принялась соединять в уме то, что услышала про Березича от Алекса и Боба, с тем, что видела теперь сама.

Вечером домоправительница объявила, что если гостья в состоянии подняться, хозяин ждет ее к ужину. Девушка встала, поправила блузку и брюки, причесалась и последовала за строгой тетей. Художник встретил Нику словами:

- Если уж я с вашим братом обошелся в соответствии с законами гостеприимства, прошу и вас скоротать со мной вечер.

Он помог девушке устроиться за накрытым столом, придержав стул за высокую спинку, потом налил ей вина в бокал, сел сам и продолжал:

- Поведайте же, кто вы такая.

- Да что поведать?.. Зовут Вероника, живу в столице у брата, учусь в университете. А родилась в городке немногим больше Косого Брода. Мама с папой до сих пор там живут.

- Чему учитесь? – поинтересовался художник, поскольку Ника замолчала.

- Изучаю искусство.

- И нравится?

- Очень! Есть такие профессора – заслушаешься. По эстетике, скажем: как в разные времена люди по-разному понимали прекрасное вплоть до диаметральных противоположностей… А историк у нас каждую лекцию моноспектакль разыгрывает. То он Цезарь, то…

- Клеопатра, – вставил Березич, вызвав этим их общий смешок. – А я вот так и недоучился. В школе все с учителями ругался, пока не выгнали, потом война началась…

- Невежда Вагнера слушать не может, – вырвалось у Ники.

- Благодарю, – Макс иронично склонил голову. – Итак, Вероника и Александр Лейн стали моими незваными гостями… Если ваш брат назвал свое, а не чужое имя…

- Свое, все верно. Только обычно все сокращают: Алекс.

- И у него действительно есть автомастерские?

- Да. После войны необходимость заставила ремонтировать технику, и это оказалось ему по душе.

- Рад за него, - буркнул художник. - Правдивая речь, искренний взгляд, широкая улыбка… Что еще нужно, чтобы вызвать доверие?..

- Простите его! – снова попросила Ника, краснея за брата.

- Это теперь неважно… - невольно вздохнул Макс, и сердце Ники похолодело.

Девушка побоялась спросить, почему неважно. Вместо этого она заметила:

- А вы представились брату Адамом-Изгнанником.

- Надо объяснять, почему? – Внимательный взгляд Березича впился в лицо собеседницы.

- Нет, не надо.

- Стало быть, вы знаете обо мне предостаточно.

- Вовсе нет, просто мне кажется, я понимаю…

Невеселый хохот Макса оборвал Нику на половине фразы. Девушка смутилась, глотнула чуть не полбокала и отметила:

- Хорошее вино у вас.

- Я постарался устроиться с возможным комфортом. – Ироничный тон фразы еще больше подчеркнул внутреннюю тоску Березича.

- Я однажды попыталась напиться. Тоже вином, прямо из горлышка. Не получилось. Не вкусно, – поделилась Ника, чтобы развеселить собеседника.

Уголки губ Макса и в самом деле несколько приподнялись:

- Зачем же нужно было напиваться?

- Алекс пропал, я очень волновалась…

- А друзья у вас есть? Друзья бы, верно, лучше вина помогли.

- Лучше. Но мне никого не хотелось тогда видеть.

Их взгляды снова зацепились друг за друга. Макс поднял свой бокал:

- Так вкуснее?

- Намного, – Ника подняла бокал в ответ. Они выпили.

Потом девушка задала новый вопрос:

- А что вы делали во время войны?

- Сказать "воевал" было бы неверно, хотя меня взяли в пехоту, - проговорил Макс. - Но командир увидел мои зарисовки в блокноте и оставил при штабе воззвания писать, портреты отличившихся солдат… Просто поразительно обилие оттенков в выражениях человеческих лиц… Я много писал их. Но не саму войну…

- Можно увидеть ваши картины? – решилась Ника.

- Нет, – отрезал Макс.

- Я же не украду.

- Это я знаю.

- Тогда почему нет?

- Потому, – проговорил художник и вдруг весь как-то потеплел. – Если вам тоже нравится Вагнер, тогда в качестве десерта вместе с кофе…

Березич поднялся и вышел. Вскоре он возвратился, неся в руках проигрыватель. Установив его на подоконнике, опустил иглу на закружившуюся пластинку. Заструились неземные звуки «Ангела». Макс и его гостья внимали им в уютном молчании, которое бывает между близкими людьми. Когда замер последний аккорд, Березич аккуратно поднял иглу:

- Хотите послушать песни в том порядке, как написал их Вагнер, а не как их обычно исполняют?

Ника кивнула.

И полились «Грезы», «Скорби»… Макс ловко менял порядок песен, а Ника слушала, слушала… Хороший крепкий кофе, проникновенный голос певицы, общество Березича, – Ника подумала, что это лучший вечер в ее жизни…

Музыка смолкла.

- Как грустно… – проговорила девушка.

- Не правда ли? – подхватил художник. – Я вас огорчил?

- Нет, напротив, утешили, – искренне возразила Ника.

- Отлично! А что вы собираетесь делать, когда получите диплом? – поинтересовался Березич.

Ника задумалась. Она еще всерьез не задавалась этим вопросом.

- Ну… можно вести обзор культурной жизни в каком-нибудь журнале… Хотя нет, - отвергла она данный вариант, - я слишком резко не принимаю некоторые современные штуки. У меня старомодный взгляд на вещи… Тогда можно устроиться работать в музей.

- Дорогие друзья, – тут же вскочил и изобразил экскурсовода Березич, - посмотрите на эту картину великого мастера. Что же хотел сказать нам художник?

- Это ужасно! Так я тоже не хочу! – расхохоталась Ника.

- Что же тогда? – весело допытывался Макс.

- Тогда я выйду замуж, - выпалила Ника.

- За вашего галерейшика?

- Никогда в жизни! За вас!..

Художник аж поперхнулся и произнес:

- Кофе тоже, как видно, пьянит.

Девушка снова смутилась и прикусила язык, но ее пылающие щеки кричали об искренности сказанного.

Макс отвернулся и глухо произнес:

- Я нелюдим и необщителен.

- Поэтому вы до сих пор?..

- О нет! – Макс повернулся, и Ника вновь увидела его улыбку. – Когда на меня навалилась известность, я утопал в женской любви. Ее было так много… Как в гроте Венеры, уж точно. Теперь все в прошлом…

- А вы сами любили?

- А вы? – вопросом на вопрос отозвался Макс.

- У меня есть друзья, но это все не то, - поморщилась Ника.

- В каком смысле? – засмеялся Макс.

- Ну в смысле чувств. Они не вызывают никаких, кроме дружбы…

Ника говорила все тише, а последние слова – прямо шепотом, потому что внутри у нее все сильнее замирало, трепетало от присутствия Макса. А он, словно нарочно, подошел ближе и не отводил от нее глаз.

- Опасную тему мы с вами затронули, - проговорил он. – Из-за десерта, должно быть. Надо было угостить вас шоколадом. Да вот беда, я все съел еще до вашего появления.

- Любите шоколад? – снова улыбнулась Ника.

- До умопомрачения, - признался художник, и девушка залилась смехом.

- Что? – спросил Макс и тоже весело рассмеялся.

Оба они хохотали дружно и долго, и Макс в эти минуты выглядел беззаботным мальчишкой.

Когда Ника, веселясь, начала всхлипывать, Макс подсел к ней, обнял и стал гладить по голове, приговаривая:

- Ну все, тише, тише…

И так уютно Нике было в его объятиях, что девушка вправду затихла и ощутила сильные удары сердца. Она поняла, что это и есть то самое, чего она искала и силилась разглядеть тогда в кофейной черноте…

- Как странно… - вдруг проронил Макс. – Почему ты должна была явиться именно так?..

Ника почувствовала, как обретенное сокровище ускользает. Она отстранилась и глянула в лицо художника. Оно снова было строгим, с поджатыми губами и застывшим взглядом.

- Это имеет значение? – спросила девушка.

Вместо ответа Макс заметил:

- Уже очень поздно, вам пора отдыхать.

Ника смирилась, тем более, что художник был прав – стояла глубокая ночь, и скромной девушке не следовало в такой час оставаться наедине с мужчиной. Макс проводил Нику до комнаты, пожелал доброй ночи и прибавил на всякий случай:

– Бродить по дому не советую. Все двери я запру.

- Нет, значит нет, – проговорила Ника.


Остаток ночи пролетел сладким сном и, что особенно порадовало девушку, с утра можно было понежиться в постели. Одеваясь, Ника услышала во дворе шум мотора и голоса. Выглянув в окно, она понаблюдала, как сторож и домоправительница на запыленном грузовичке выехали за ворота.

"За покупками, наверное", – резонно заключила Ника и высунула нос в столовую. Завтрак уже подан, но Макса не было. Ника подкрепилась молоком и куском пирога, прошлась от стены к стене, нашла на этажерке сборник Томаса Манна и вернулась с ним на свой диван, оставив дверь открытой.

Явился художник, и Ника вновь вышла в столовую.

- Я вас не дождалась.

- Правильно. – Он принялся за еду. – Как спалось?

- Замечательно. Так хорошо сосной пахнет… Давно я не спала как убитая. Жаль, снов не помню.

- Вам, пожалуй, еще сказки снятся, – проговорил Макс.

- А вам? – надула губы Ника.

- Мне ничего не снится. – Тон художника снова был так холоден, что девушка внимательно вгляделась в него. Вид усталый, тени вокруг глаз, – похоже, он не спал, но если и писал, то творение не удалось...

- Ваши… помощники уехали. Они привезут шоколад? – Ника сделала попытку вернуться во вчерашнее счастье.

Макс поглядел на нее долго и внимательно. В его глазах мелькнули боль и сожаление, но в следующий миг это был взгляд самоубийцы, и Макс проговорил:

 – Вы, как мне кажется, уже вполне здоровы и можете вернуться домой, к брату.

У Ники аж перехватило горло от нестерпимой горечи, что он прогоняет ее. Как бы задержаться?.. Может попросить?..

- А вот сейчас я знаю, кто я. Изольда. Поставьте на прощанье "Песнь любви и смерти".

- Как скажете, – согласился Макс.

Ника надела свой свитер, расчесала волосы, глянула в сумочку: не потеряла ли что. По дому в это время уже разливалась нежная мелодия. Слушая, Ника подошла к окну, поглядела на сизые горы и мглистое небо. Еще дождя не хватало…

Она покинула комнату и стала медленно спускаться по лестнице. Скрипка пела так, что, казалось, смычком водят по самому сердцу. Лишь бы сработало…

Ника вышла на улицу. Там уже не слышно было скрипки, но надрывная мелодия продолжала звучать в голове. Только бы не зареветь…

- Вероника! – Макс, в сильном волнении, догнал ее и взял за руку. – Идем.

Он потянул девушку обратно в дом, по лестнице, через столовую и узкий коридор. Они вошли в зал с картинами. Ника аж выронила сумку. Зачарованно смотрела она на полотна, медленно переходя от одного к другому. Увидев возвращенную знакомицу, Ника осторожно провела пальцами по раме, здороваясь.

- Я написал ее после одной кошмарной попойки, - проговорил Макс. – Друг потащил меня в бордель… Наутро дико болела голова и на душе было мерзко. Я вышел пройтись. Когда шел мимо Оперы, окна были открыты. Шла репетиция оркестра. Играли как раз тему паломников. Я остановился и слушал. Перед глазами возникли они… Потом я ходил в собор. Забился там в угол у алтаря и рисовал лица молящихся…

Ника продолжала разглядывать картины, но ни одну больше тронуть она не посмела. Только смотрела. На снег, от которого резало глаза, так он сверкал, на солнце в лужах, на еловую лапу, всю в каплях росы...

- Это здесь, в горах, в первую зиму, когда я только поселился в этом доме… - тихо продолжал пояснять Макс. – Это в лесу неподалеку прошлой весной. Эта елка кривая, но ветки такие пушистые…

Картины вызывали у Ники обостренное до предела чувство восторга или жалости. Душе было сладко до слез…

Ника ходила и ходила вдоль стен, не отрывая глаз от полотен. Наконец она обернулась к художнику. Он стоял неподвижно и тоже глядел на свои творения. Лицо искажено было такой душевной болью...

- Макс…

Ника кинулась к нему, крепко прижалась к груди… Заметно меньше и моложе, она сейчас хотела укрыть художника в своих объятьях. А укрыл он ее… Несколько минут они так простояли. Ника снова слышала его сердце…

- Подожди меня на лестнице, – уловила Ника шепот в самое ухо.

Девушка удивилась, но послушно вышла.

Макса не было примерно четверть часа. А перед самым его появлением до слуха Ники донеслись крики с улицы.

- Твой братец явился. Как раз вовремя, – проговорил художник. – Идем.

Он повел Нику вниз, вон из дома, потом через двор. Открыл ворота и вышел вместе с ней. За ними следовал неясный гул. Ника озиралась, но что это, понять не смогла.

- Привет, ребятки, – язвительно поздоровался Алекс.

- Вы ко мне за новыми работами? – в тон ему отозвался Макс.

- Я за своей сестрой, которая почему-то решила, что может исчезнуть из дома, никого не предупредив, и поселиться у чужого человека.

- Беру пример со старшего брата, - возразила Ника, - который возомнил себя ищейкой.

Алекс округлил глаза, - с детских лет сестра его не обзывала, а последние годы так вообще между ними был прочный мир и полное взаимопонимание.

Вдруг раздался звон стекла, мощно ухнуло, и, изменившись в лице, молодой человек закричал:

– Какого черта?!

Ника обернулась. Из окон второго этажа вырывалось пламя. Ника тоже закричала. Макс неторопливо поворотился к своему жилищу и с каменным лицом созерцал пожар, который быстро охватывал дом. У хозяйских ног вертелся и скулил фокстерьер.

- Псих ненормальный! – не помня себя, выругался Алекс. – Что происходит?!

По щекам Ники потекли крупные слезы…

Крыша дома рухнула, салютуя искрами. И мелкие капли дождя зашипели, падая на обгоревшие бревна…

Когда огонь совершенно расправился с домом, Макс развернулся и побрел по дороге к Косому Броду.

Алекс обнял Нику за плечи, и оба они потопали туда же. Пес, поджав куцый хвост, затрусил следом...

В трактире Березич спросил усача за стойкой:

- Найдется комната для меня?

Тот протянул ему ключ, и Макс, ни на кого не глядя, удалился.

Алекс и Ника присели за столик.

- Это ты виноват, – тихо сказала девушка.

Брат возразил:

- Я не знал, что он псих.

- Он не хотел, чтобы его картинами торговали, чтобы грызлись за них, он спрятался в этой глуши, а ты…

- Едем домой, – предложил Алекс, но Ника заявила:

- Я останусь с ним.

- Думаешь, ты ему нужна? – недоверчиво прищурился молодой человек.

- Он мне нужен. Я остаюсь.

- Не дури!

Но Ника выразительно глянула на брата, и Алекс сдался:

- Ладно, ты девочка большая… Вот тебе деньги. Жить-то надо… – Он сунул Нике все, что было в его кошельке. – Понадобится еще, смело обращайся. И помни: при любом раскладе я тебе брат и всегда тебе рад.

- Спасибо!

Ника проводила его взглядом и пошла в номер Макса. Художник сидел на кровати, обхватив руками голову. Ника присела рядом. Тогда Макс склонился и уткнулся лицом ей в колени…


* * *


Дни тоскливо тянулись. Макс почти все время молчал. Он или лежал целыми днями поверх одеяла или стоял у окна, отрешенный и безразличный ко всему, даже к Нике. Она глядела на него и силилась что-нибудь придумать, дабы прекратить эту медленную агонию. Но ничего не придумывалось. И Ника чувствовала себя такой же беспомощной, как верный пес Перл, который бродит вокруг их "трактира" и ждет, когда она вынесет еду.

Вдруг Нику осенило!

- Ты должен поехать со мной, – тоном воспитателя объявила девушка художнику, и он, как послушный ребенок, кивнул.

Ника расплатилась за номер. Они втроем, вместе с Перлом, отправились в путь. Ехали автобусом, поездом, снова автобусом. Макс равнодушно глядел на округу, а Перл тревожно принюхивался.

Их путь закончился у стен монастыря.

- После войны отстроились. Нужно расписывать, – коротко объяснила Ника. – Давай...

Макс шагнул внутрь. Ворота закрылись. Ника с Перлом остались снаружи…

Они поселились поблизости, в городе на берегу моря. Столичное образование, хоть и не завершенное, помогло Нике найти работу репетитором. Дни поплыли покорной чередой. Объясняя ученикам основы литературы, живописи, музыки, Ника глядела на далекие белые стены, на взмывшие в высь золотые кресты и ждала. Временами ей становилось страшно: вдруг ожидание напрасно? Но Ника не позволяла себе много думать об этом, чтобы не затосковать.

Каждый вечер они с Перлом ходили к морю. Пес лаял на волны, ловил маленький мяч, который бросала ему Ника, гонялся за девушкой, задорно подпрыгивая. Потом Ника садилась на большой камень, Перл устраивался рядом на песке, и оба глядели на море…

В один из таких вечеров, набегавшись, пес мирно лежал у ног Ники. Вдруг он поднял голову, принюхался, взвизгнул и бросился куда-то. Ника обернулась и тут же узнала фигуру, к которой устремился фокстерьер. Она тоже вскочила и побежала по вязкому песку. В двух шагах от Макса она остановилась. Перл уже прыгал вокруг хозяина и поскуливал от радости, а Макс трепал его по голове. Потом выпрямился, приблизился к девушке. Ника увидела, как счастливо сияют глаза художника, как светится улыбка на лице.

- Все? Закончил? – спросила девушка.

- Идем, сама поглядишь, - пригласил Макс.

Несмотря на то, что было поздновато, их впустили в монастырь и в храм. Когда зажегся свет, Ника увидела еще не досохшие фрески. Живые и вместе нездешние лики святых, невесомые ангелы и Сам Господь, величественный, милосердный, глядели в центр храма с высоты. А на уровне человеческого роста – благочестивые сюжеты среди знакомых Нике пейзажей. И даже паломники!.. Они, картины Макса, все были здесь. Возродились из пепла.

- Ты волшебник! – ликующе взвизгнула девушка.

- Да, - согласился Макс. – Я маг, я чародей, я гений! И все же я приму твое предложение.

- Какое предложение?

- Ну ты же предложила на тебе жениться. Я согласен.

Сияя, Ника бросилась художнику на шею. Монах, сопровождавший их, торопливо отвернуться, дабы не смущаться поцелуем.

- Здесь тоже скоро зазвучит Вагнер. Марш из "Лоэнгрина", - заметил Макс.