Тени прошлого

Лес Белого Клыка дышал тишиной, словно сам воздух здесь был выкован из древних тайн. Сосны, подобно седым исполинам, возносили к небу свои шпили, сплетая кроны в гигантский шатер, сквозь который пробивались лучи лунного света, словно серебряные нити, сотканные богиней-пряхой. Под ногами Светослава и Далебора хрустела хвоя, устилавшая землю бархатным ковром, пропитанным ароматом смолы и влажного мха. Воздух был густ, как мед, и каждый вдох обжигал легкие холодом, смешанным с терпкой горечью прошлого. Далебор, чья фигура напоминала груду камней, обтянутых кожей, шел тяжело, его доспехи позвякивали, а секира за спиной отбрасывала синеватые блики под луной. Его лицо, изборожденное шрамами, как кора старого дуба, выражало настороженность, а глаза, узкие и острые, как лезвия, сканировали каждую тень. 
— Здесь даже ветер шепчет, как шпион, — проворчал он, сжимая рукоять топора так, что костяшки пальцев побелели. — Лес словно притаился, слушает… 
Светослав молчал. Его волчая шкура, переливающаяся под луной серо-стальными оттенками, колыхалась в такт дыханию, а грудь поднималась и опускалась в ритме, знакомом только зверю. Ноздри ловили запахи: сладковатую гниль корней, металлический привкус родниковой воды, скрытой под корнями… и что-то еще. Что-то, от чего в висках застучало, а в груди заныло, будто тронули старую рану. …Детство… Запах волчьей шерсти, теплого молока и сосновой смолы. 

Внезапно из чащи вырвался вой — низкий, переливчатый, словно стон самой земли. Светослав замер, будто превратился в камень. В его жилах закипела память: тот же звук будил его по ночам в логове волчицы, где он спал, прижавшись к теплым бокам братьев. Прежде чем Далебор успел взмахнуть топором, из тени вышли трое. Не люди. Не звери. Существа, чьи силуэты сливались с ночью, но глаза пылали янтарем, как угли в пепле. Их пальцы сжимались в когти, а спины были сгорблены, готовые к прыжку, но в чертах их морд, в изгибе бровей и оскале зубов Светослав узнал то, от чего сердце сжалось, как в тисках. 
— Братья… — вырвалось у него хрипло, голос сорвался в рычание, которое он уже давно не слышал из своих уст. 
Волки-оборотни застыли, будто время остановилось. Самый рослый, с шрамом через левый глаз, похожим на молнию, шагнул вперед. Его шерсть, черная, как смоль, отливала синевой, а голос прозвучал глухо, словно из-под земли: 
— Щенок? Ты… жив? 
Далебор нахмурился, его пальцы сомкнулись на рукояти, но Светослав уже бросился к ним, и те, забыв осторожность, обняли его, смеясь рычащим смехом, который эхом разнесся по лесу. Их голоса переплелись, как корни древних деревьев: 
— Мы думали, тебя растерзали ящеры! Мать-волчица выла по тебе три луны, пока звезды не померкли от ее тоски… 

Светослав отпрянул, словно его ударили. Его ладони задрожали, а в ушах зазвенело, будто кто-то ударил в колокол прямо в его черепе. 
— Мать… жива? — выдохнул он, и голос его рассыпался на тысячу осколков. 
Он помнил последний миг: её тело, прикрывающее его собой.Глаза волчицы , мерцающие золотом сквозь кровь, и шепот, обжигающий кожу:«Живи…» Потом боль, тьма, и пробуждение в новом теле — полу зверином, чужом. Он видел её в видениях — то как волчицу с человечьими глазами, то как женщину с клыками, — но думал, это лишь призраки памяти. 

— Жива, — прошипел брат с шрамом, и в его голосе прозвучала укоризна. — После того как ты исчез, она не покидала логово. Считала дни по когтям на камнях. А потом… ушла. Но не в смерть. В Лес Теней, где духи предков учат нас слышать правду. 
Светослав схватился за грудь, будто пытаясь вырвать оттуда клубок горя и надежды. Его колени подогнулись, и он опустился на землю, вцепившись пальцами в мох. 
— Я думал… я думал, она умерла ради меня, — прошептал он, и в его глазах, человеческих и волчьих одновременно, отразилась луна, словно слеза. 

— А ты теперь такой… полукровка,  — проворчал младший из братьев, тыча когтем в его человеческую руку, где еще виднелись шрамы от волчьих игр. 

Шум внезапно оборвался, будто сама ночь затаила дыхание. Светослав почуял запах камня, пропитанного временем, — тяжелый, как свинец, сладковатый, как прах костра. Он рванулся к груде мха, разрывая его когтями, пока не обнажил плиту, покрытую резьбой, которая мерцала, словно звездная пыль. На ней плясали символы: люди и ящеры, сплетающие руки вокруг древа, чьи корни уходили в созвездия, а ветви пронзали облака. 
— Леший! — крикнул Светослав, и старик возник из ствола сосны, словно вырос из самой древесины. Его борода, сплетенная из плюща и паутины, шелестела листьями, а глаза светились, как гнилушки в темноте. 
— А, «Время Единства», — прошелестел он, касаясь резьбы пальцами, похожими на корни. — Было тогда небо общим, а границы — прозрачными, как слеза. Люди и ящеры делили хлеб у одного костра, а дети их играли в тени Великого Древа… Пока алчность не проросла в сердцах людей, как червь в яблоке. Они возжелали все тени под солнцем… 
— Бредни! — громыхнул голос, от которого задрожали ветви. Сварог появился как громовая туча со своими воинами, его плащ из шкур мерцал молниями, а глаза пылали, как раскаленные докрасна угли. — Это ящеры выжгли ту эпоху! Они вонзили нож в спину тем, кто им доверял! 
Светослав, склонившийся над плитой, вздрогнул. Его худые пальцы дрожали, когда он провел по строке: 
— Но здесь четко сказано: «Дети Неба и Дети Земли делили хлеб, пока Тень не разлучила их сердца…» 
— Ложь! — Сварог ударил кулаком по плите, и трещина, будто змея, рассекла дерево на рисунке, разорвав сплетенные руки. — Они отравляют ваш разум сладкими сказками! Вы забыли, как их когти рвали ваших детей?! 

Волки-оборотни зарычали, сгруппировавшись вокруг Светослава, их спины выгнулись, а клыки обнажились в немом предупреждении. Но Светослав стоял неподвижно, сжимая в руке обломок камня, где ящер, чешуйчатая лапа которого напоминала ветвь оливы, протягивал человеку цветок с лепестками из лунного света. В его груди рвались два сердца: волчье, готовое выпрыгнуть из грудной клетки, верило братьям, а человеческое, сжатое в комок сомнений, цеплялось за Сварога. А где-то в глубине, где прятался мальчик, вскормленный волчицей, рождался вопрос, острый, как шип: чья война справедлива, если даже камни врут? 

Далебор, наблюдавший молча, уперся руками в бока, его тень, распластанная на земле, казалась огромным кабаном, готовым к броску. 
— Что-то мне подсказывает, скоро нам всем придется выбирать, кому верить — богам или земле, — хмыкнул он, и в его голосе прозвучала горечь, словно он уже знал, какой выбор сделает сам. 

И пока Сварог уводил воинов прочь, его плащ взметал за собой вихри сухих листьев, Светослав остался у плиты. Его волчья родня растворилась в тенях, оставив лишь шепот, похожий на шорох крыльев совы: 
— Приди к озеру Лунного Зеркала… Там покажем… что скрыла твоя человечья стая. 

Лес снова затаил дыхание. Где-то вдали завыл ящер, но теперь его крик, протяжный и печальный, звучал не как угроза, а как призыв к диалогу. Словно сама земля, израненная копытами войн, просила остановиться. Над головой Светослава проплыла туча, открыв лицо луны, и в ее свете плита засияла, словно ожила, а трещина, оставленная Сварогом, стала похожа на рану, из которой сочилась тьма. 

Светослав прижал обломок плиты к груди, туда, где под шкурой билось сердце, всё еще помнившее тепло материнского бока. 
— Мать… — прошептал он, и в этом слове смешались надежда, боль и обещание. — Я найду тебя.