Кощеева супруга

Роман

21. 08. 2018 г.

часть первая

КТО С РУСАЛКОЙ СВЯЗАЛСЯ – ТОТ УЖЕ НЕ ЖИЛЕЦ

Жил-был добрый дурачина – простофиля.
Куда только его черти не носили!
Но однажды, как назло – повезло
И совсем в чужое царство занесло.
Слёзы градом – так и надо простофиле –
Не усаживайся задом на кобыле.
    (В.С. Высоцкий)

Глава первая

    Царицей быть, конечно, хорошо – думала Маша.
    Причем, не такой царицей, которая владеет и повелевает целой страной – большой, просто огромной, состоящей из многих десятков народов, у каковых народов великие тыщи докук (по нашему – проблем), страны, окруженной хитрющими «друзьями» и многочисленными злобными врагами…
     Нет, такой царицей быть – только головной болью страдать непрестанно. А намного лучше – быть царицей при могущественном супруге-царе, для которого все эти владения и докуки подобны черному насущному хлебу, который все их разруливает сам, а благоверную свою шибко такими делами не грузит. Правда, владеет царь сей не одной страной, а целым миром, населенным духами и чудовищами, объединяющимися в Тёмную Рать. Миром, каковой делится на Навь и Славь. А царя этого зовут Кощеем Бессмертным.
      Хорошо, когда таковой муж тебя любит, носит просто на руках, сдувает с тебя пылинки, заваливает подарками, готов исполнить, почитай, любую твою прихоть… Впрочем, любую – да не все…
      Подданные этого царя ходят у тебя в друзьях, а многие именуют себя твоими верными слугами. Ну, вот, огромный, пушистый и важный Кот-Баюн, конечно, не слуга Маше, а, скорее, друг, с которым иногда можно потолковать по душам, посекретничать… Не так давно этот шерстяной друг вылечил Машу от тяжелой и застарелой болезни, которая долгие годы не позволяла молодой женщине ходить. Наша царица Нави – тогда еще просто девушка Маша Квасцова – передвигалась только на инвалидной коляске, да и то не могла крутить обручи её колёс сама – из-за слабости рук. Кощей Бессмертный забрал Машу из лицемерного двадцать первого века, из унылого сельского Дома инвалидов и престарелых, сюда – в век семнадцатый, в сказочную реальность, где участливые чудовища и духи занялись Машиным лечением. Более других в этом преуспел означенный Кот-Баюн. Тяжкая хворь покинула Машу, и Кощеева супруга обрела ноги… пусть, не вовсе здоровые, но могущие сами ходить.
      А сначала своим усыпляющим мурлыканьем Кот-Баюн едва не усыпил Машу насмерть. Плохо, что мужа-Кощея в это время не оказалось рядом. Зато хорошо, что в самый миг явился верный друг, разжавший жадные лапы Смерти. Лишь благодаря этому другу и именно такому стечению обстоятельств Маша до сих пор жива и к тому же чувствует себя довольно счастливой.
      Хорошо иметь такого преданного слугу, как невидимый Шмат-Разум. Этот слуга знает и умеет, наверное, всё-всё. И исполнит любое Машино желание, так же, как и муж… Даже в постели, скажем по секрету. Маша недавно осмелилась соблазнить его… Ну, это так, даже стыдно рассказывать.
     Но одного Машиного желания ни Кощей, ни Шмат-Разум выполнять не станут. Ей так хочется побывать дома. Там у Маши остались родители, сестра и братья, а также собственный сын-подросток. Хочется не только изредка видеть их в волшебных зеркалах да блюдцах, а и прикоснуться к ним, обнять…
      Но это неосуществимо. Или очень, очень сложно.
      И не всегда хорошо, когда тебе всё делают. Когда, то есть, самой делать ничего не приходится.   
     - Шмат-Разум, давай, я хоть бельё какое постираю?
     - Не надо, хозяйка. У тебя кожа на рученьках потрескается. Я сам всё выстирал уже, - раздался бархатистый мужественный баритон из пустоты.
      - Тогда Кощею хоть рубашку зашью?
     - Угу, и пальцы исколешь до крови. Сиди, я сам всё зашил давно.
     - А тогда я схожу в гости к Кикиморе. Ходить ужасно хочется, понимаешь?
     И правда – вылеченные Котом-Баюном ножки Маши аж зудели от желания ходить, соскучившись по движениям за столько лет паралича.
       Тетка Кощея – Кикимора жила от племянника за добрую версту, причем, топать к ней приходилось вкруг болота или прямо по болоту. На это Шмат-Разум тоже не согласился.
     - Одна пойдешь – заблудишься, а то и в болото канешь. Сиди, с мышами занимайся.
      - Да что-то надоели мне они, - проныла Маша. – Да и я им – тоже. Они, вон – наелись и спят. Ночью шебуршать станут. Мммм, Шмат-Разум, скучно мне. А Касьян опять  в своей Нави царствует. Когда он домой вернется?   
      Кощей Бессмертный – он же Касьян – один из первых русских святых – летал где-то уже двое суток. Когда-то он спускался в свои темнейшие пенаты вместе с Машей, но сразу понял, что это ей не подходит.
      - Царицей Нави тебе не быть, - заключил он.
      Но сам он царем Нави был, и отказываться от сей повинности не собирался.
     - Он может в любой миг до дому пожаловать, - молвил Шмат-Разум, будто отмахнулся от хозяйки.
     Маша вздохнула, взяла пресловутое волшебное зеркальце, прихватила сигаретку – хроноклазм  из её времени – и двинулась в сад. Там, усевшись за серебряный столик, она вызвала на беседу отнюдь не своих родных, а падчерицу – то есть, дочку Кощея, Елену. Мать этой девушки давно умерла, не выдержав тяжких родов, а сама Елена Касьяновна теперь была замужем не абы за кем, а за Иваном-царевичем. То есть, носила статус великой княжны и жила в Первопрестольной.
      - Исполать тебе, Леночка, - по-старинному молвила Маша, когда та появилась в зеркале.
     - Привет, Маша! – радостно откликнулась красавица-падчерица, сияя огромными глазами и улыбаясь во всю ширину своего немаленького и очень губастого рта.
      Всё же что-то от лягушки в Ленке осталось – отметила себе Маша. Недаром Елена провела три года в болоте, обращенная в зеленую квакушку собственным отцом – в воспитательных целях. Но теперь всё это было давно позади.
      - Я соскучилась, - пожаловалась падчерице Маша. – Прилетай к нам в гости, а? Твой отец где-то путешествует, а мне тут очень тоскливо. Поболтаем, вина попьем… 
     - Да я теперь не пью зелена вина совсем, - сказала падчерица. – Ибо, ежели моему Иванушке вина нельзя, то я, когда даже немножко пригубляла, то не дюже лепо смотрелась рядом с ним. Так-то…
     - Да ну его к лешему, это вино, - махнула рукой Маша. – Я ведь обняться с тобой просто хочу. И поплакаться тебе…
     - Это как только – так сразу, - заверила мачеху падчерица. – При первом случае буду в гостях. А пока что мне некогда… А чего ты плакаться вздумала? Обижает тебя кто-то?
     Никто, конечно, Машу в Кощеевом каменном замке не обижал.
     - Но я ведь не только по тебе скучаю, - объяснила Маша. – Мне бы так хотелось дома побывать. У нас, в двадцать первом веке. Повидать родных и близких.
     - И что? – подняла бровь Елена. – Не можешь дома очутиться?
     - С тех пор, как тут живу, еще никогда не насмеливалась, - ответила Маша. – Это, наверно, и невозможно. Обратно сквозь время пройти…
    - Почему – невозможно? Сюда проникла – и обратно попадешь. У моего отца одна штука есть, с помощью которой всегда можно в родном дому оказаться. Он её не пользует, ибо сам по своей родине вовсе не скучает. А ты у него выпроси, когда он вернется.
     - И что же это такое? – удивилась Маша. – У Касьяна тут, в замке разных чудес – навалом, но о таком он мне никогда ещё не рассказывал.
     - Спроси, так и расскажет, - пожала плечами падчерица. – И попробовать даст.  Папка мой тебя жалеет, все, что угодно для тебя сделает.
     На этом их беседа прервалась.
     А Кощей вернулся в замок тем же вечером. Он влетел в окно столовой, сам будучи черным ястребом, грянулся об пол и принял свой обычный вид – высокого, костлявого мужика, возрастом – по облику – между  сорока и пятьюдесятью годами, с лысой головою, увенчанной черною короной. Глаза у Кощея сегодня, как, впрочем, и всегда, были грустные и усталые.
      - Как дела в Нави? – спросила его Маша.
      - Ну… как там дела?.. – пробормотал Кощей отрешенно. – Ты ведь знаешь, что оттуда, из Нави, из тронной пещеры, я гляжу на грешный мир. А там  - люди. Они живут, как обыкновенно. Грешат. И получают возмездие.
     - И не наскучило тебе людей мучить? – спрашивала Маша, ласкаясь к нему. – Не жалко их?
     - Ежели я не буду их наказывать – люди вовсе распоясаются, - промолвил Кощей невозмутимо. – Сознание своей безнаказанности делает человека нехорошо наглым. Он может перестать понимать добро.
     - Злом зла не поборешь, - попыталась возразить ему Маша. – Так гласит мудрость.
      - Гласить-то она гласит, - вздохнул Кощей. – А на деле… Вот, много ли наш теперешний царь Феодор III от жизни добра видел? С малолетства цингой страдает, теперь уже до того ослаб – еле по дворцу своему таскается… Ха-ха!.. – Кощей отвлекся, вспомнив занятное. – Так и вижу, как он в мой замок приперся – голову мне рубить, за то, что я его подружку – Василису умыкнул. Он тогда совсем молодым был – Фёдором-царевичем… Да, идёт время. За те полгода, что он у власти, Россия поляков победила – не без моего, конечно, Тёмного воинства… да… Со шведом Федька замирение придумал. Надолго ли? А всё ж народ русский продых получил. Перепись населения наш Феодор устроил. Не царь, а умница ходячая… Правда, ходячая еле-еле… да… А вот, подумай, что бы было, когда бы он своего лиха – цинги – не претерпел, здоровым бы уродился?
     - И чего было бы? – пожала плечами Маша.
     - Он был бы царем таким же, как все до него, да и после него, тоже. Хапугой и тираном. Опять же воякой. А Федька-то – он жалость к людям имеет. Потому, как сам сызмальства жалок… оооох…
     Кощей зевал с устатку, растягиваясь по кровати. Казалось, он вот сейчас заснет. 
     - А я ещё по дому соскучилась, - добавила Маша. – По родным, по близким. Кажется, уже сто лет там не была.
     - Какие сто лет?.. – бормотал Кощей, засыпая. – Полгода едва прошло.
     - Да и год пройдет, - не унималась Маша. –  И больше прокатится. И сто лет те же. А я своих родителей и сына смогу только через волшебные зеркала видеть.
    - А тебе чего хочется? – спросил Кощей, приоткрыв один глаз.
    Он давно – не  один век тому, как жил круглым сиротою, и возможно, не мог уже сам понять семейных привязанностей.
    - Ну, обнять их, расцеловать, к примеру, - доказывала Маша. – Родители у меня и сейчас-то старенькие, а время подойдёт – совсем помрут. Я их больше не смогу обнять. Сын вымахает до неба, я его узнавать перестану. Я сама тут состарюсь…
     Маше пришла в ум новая мысль, о чём она ещё не задумывалась за всё время своего пребывания Кощеевой супругой.
     - Я состарюсь, - заворчала она. – Стану морщинистой, некрасивой. Болеть опять начну. А ты-то бессмертный. Живешь вечно, и жить будешь, и ничего тебе не сделается.
    Кощей открыл оба глаза, приподнялся на локтях и сверлил Машу мудрым  взглядом.
     - И когда я стану дряхлой старухой, - подытожила она. – Ты меня вышвырнешь за ненадобностью… и найдешь себе с десяток новых… подстилок…
     То ли Маша была близка к истерике, то ли просто решила немного поскандалить.
     - Обожди, - сказал Кощей тихо и примирительно. – По крайнему разумению моему, пока что ты тут живешь – только здоровеешь и краше делаешься. Нет?
     Маша, и впрямь, с тех пор, как обрела обратно ноги, очень поздоровела и похорошела.
     - А с твоей смертностью – вопрос не праздный, - согласился с ней Кощей. – С этим что-то надо придумать. Но успеем. Время пока терпит. Или опять не согласна?
    - Да, - всхлипнула Маша. – Так ты всегда – всё «потом» да «потом». А что же мне сейчас-то предпринять? Я, вот например, прямо нынче же домой хочу.
     - Нынче? Домой? Ну, что же? Можно и прямо теперь.
     Кощей порылся внутри своего всегдашнего черного одеяния и извлек из потайных карманов сверкающее черное кольцо с вделанным в него мощным синим драгоценным камнем.
     - Вот, ежели бы я был уверен в тебе, - пробормотал он, будто бы толкуя сам с собою. – Так я бы тебе его навовсе подарил. А так…
     - А что – так?
     - Я не знаю. Вдруг ты захочешь сбежать от меня навсегда?
     - Милый мой! Ведь я же люблю тебя!
     - Если любишь – зачем покидаешь? – спросил Кощей ничего не выражающим хриплым полушепотом. А может, сей полушепот выражал его безразличие?
      - Но своих родных я тоже люблю, - оправдалась Маша.
      - Добро. Я ведь просто спросил. Вот, надевай сей перстенек на левую руку, на безымянный перст. И молви таковые волшебные слова:

     Кольцо-кольцо, друг мой!
    Доставь меня домой!

     И где бы ни был твой родимый дом – ты сразу же там и окажешься, - объяснял ей заботливый муж.
     - Попаду туда, где родилась? – осторожно уточнила Маша. – Но, если…
     - Не волнуйся. Родимый дом не всегда именно там, где человек родился, я знаю. Ну, ты попадешь туда, где живут сейчас твои родители. Так – гоже?
     - Но это же через время опять придется проникать?
     - И проникнешь, - кивнул Кощей.
     - Ты тоже с помощью этого кольца в наш век проник, когда меня забирал? – спросила Маша.
     - Нет, - ответил ей муж. – Ибо у меня родимый дом никак не там. От моего родимого дома давно уже ничего не осталось. И даже прах моих родителей развеян по ветру. Стало быть, и кольцо это мне теперь – без надобности.
     Он зевнул во весь рот.
      - Значит, отпускаю тебя домой на три дня. Ежели ты чрез этот срок аккурат ко мне воротишься – я, может, подарю тебе кольцо навсегда. Колдуй, сколь хошь. Но вот, ежели…
     Но Маша была твердо уверена, что никакого другого «ежели» тут быть не может. Она любила Кощея и не собиралась уходить от него, сбегать от своего счастья. Маша только побудет немножко дома, повидает родных – и, конечно, вернется.
      Волнуясь, она надела кольцо на безымянный перст левой руки и начала:

    Кольцо-кольцо, друг мой!
    Доставь меня…

    - А всё-таки, обратно ко мне ты возвращаться не собираешься, - перебил её Кощей.
     Он не спрашивал – утверждал.
     - Милый, не включай вредину, - попросила Маша, хмурясь. – Я тебя очень-очень люблю и всё запомнила. Ровно через три дня буду опять здесь.
     -…Только тебе совсем не интересно, что надобно молвить, чтобы вернуться, - рассуждал муж.
     - Ой, верно! – Маша хлопнула себя ладонью по лбу. – Я забыла спросить. Так что же надо сказать?
     - Значит, через три дня ты велишь так:

    Кольцо-кольцо, доставь
   Меня обратно в Славь.

   И будешь снова здесь, в нашем замке. Поняла, что ли? Сыми перстенек и повтори все слова. И только после этого – надевай и колдуй.
     Он убедился, что Маша ничего не перепутает и  сызнова благословил её на перемещение в пространстве и времени.
    - Но, колдуя, не забудь закрыть глаза, - посоветовал Кощей напоследок. – Не то, как бы голова у тебя от такого сильно не закружилась.
     Маша послушно прикрыла свои большие зеленые очи и поколдовала колечком. Она почувствовала лишь слабое дуновение ветра на лице. А когда снова открыла глаза…

* * *

     - Ни прости, ни пока не сказала, - прокряхтел Кощей, забираясь на свою привычную кровать. – Хоть  бы как-то собралась на гостьбу. Как у людей принято.
     Почти сразу же Кощея сморил сон. В этом сне он увидел себя маленьким мальчиком, ловившим на удочку окуньков в речке и опасавшимся, что ему попадет от мамы, если он вернется домой уже затемно.
     Пробудившись от этих мирных видений, Кощей не обнаружил в своем замке не только жены, но и верного слуги. Сколько он ни звал – никто не откликнулся ему в ночном мраке. Шмат-Разум тоже куда-то умчался.
     По расположению светил Кощей определил, что проспал все трое суток. Однако, супруга его, как видно, задерживалась в родном доме. Взяв волшебное зеркальце, он пожелал, как в былые времена, увидеть в нём Машу. Однако, зеркальце и не подумало исполнить его желание. Стекло осталось тёмным.
    - Вот тетёха-то… Телефон она, что ли, потеряла? – заворчал Кощей, при этом тревожно нахмурив брови.

* * *
      Когда Маша вновь открыла глаза, то обнаружила себя в прихожей деревенского дома своих родителей – того дома, где она и сама жила до того, как попала в сельское учреждение для престарелых и инвалидов.
      Родители были дома; из кухни доносились их голоса – они о чём-то негромко спорили.
      Стараясь ступать как можно тише, Маша подошла к кухонной двери и смотрела на своих родителей, прислонившись щекой к косяку.
     Её отец и мать говорили сейчас именно о Маше.
     - Да не приедет она больше к нам даже на праздники, - уверял отец. – Эвон, неведомо, куда её умыкнули  - может, в Америку… Странно всё это, конечно.
     - Да приедет когда-нибудь, - спорила мать. – Звонит же по временам. Хоть и слышно её плохо… Главное, говорит, что видит нас оттуда, а мы её не видим… И ножки её стали помаленьку ходить. Чудеса!
     - Не верю я ни в какие чудеса, - ворчал отец. – Хотя ведь сейчас развелось скайпов всяких… А если Машку увезли за границу – там знаешь, какие врачи бывают? Может, и подлечили её. Только вряд ли мы когда-то теперь её увидим.
     - А может быть, прямо сейчас и увидите? – тихо, с улыбкой произнесла Маша, входя в кухню.
     Последовала немая сцена. Старенькие родители взирали на Машу, широко распахнув глаза и даже рты. Они не могли поверить, что их дочка, которая совсем недавно была так больна и слаба, что не могла сама даже проехать в инвалидной коляске из одной комнаты в другую, теперь свободно шла на своих ножках, совершенно здоровых и довольно-таки привлекательных.
     Они сейчас же забросали её вопросами.
     - Как же ты смогла так выздороветь? Просто с ума сойти!.. Когда ты приехала? Как сумела до того неслышно войти, что мы и не услышали? Долго ли ехала и на чём? И откуда?..
     - Да не всё ли равно, как и на чём я добралась? – улыбнулась Маша. – Главное, что я опять здесь, с вами. Меня на три дня всего муж отпустил. Давайте, хоть чайку попьем.
     Позвонили её сестре Зое, и она немедленно пришла повидаться. Братья Маши жили в дальних городах и скоро прибыть не могли. Сестра тоже была в восторге от чудесного и неожиданного Машиного выздоровления. Долго болтали все вместе, сидя за кухонным столом, попивая чай. Маша рассказывала о разных чудесах своей новой сказочной жизни в ином времени.
      - Только об этом не следует трепаться особо ни соседям, ни знакомым, ни даже дальним родственникам, - предупредила она. – Могут неправильно понять. Могут подумать, что мы с ума посходили.
     Сын Маши находился опять в детдоме. Сам туда почему-то захотел.
     - Завтра с утра навещу его, - решила Маша. – Ой, вы не представляете, какой у меня Касьян богатый.  У него не то, что коттедж какой-нибудь – каменный замок высотой в пятиэтажный современный дом. И там чего только нет! И золота, и драгоценных камней, и разных волшебных штуковин…
       - А если он богатый, так и нам подарков шикарных, поди-ка, прислал? – предположила Зоя, немного склонив голову набок.
     Маша тут как-то растерялась. Торопясь попасть к родным, она и не подумала, что нужно собраться, взять что-нибудь в подарок отцу, матери, сестре, наконец, и сыну…
     - Я забыла о подарках, - пролепетала она. – Уж простите меня, если можно? Так соскучилась по вам… Думала, нет никакого средства обратно попасть. А оно нашлось. Ладно, завтра утром попробую до Касьяна дозвониться. Он точно что-нибудь придумает для вас. У него безвыходных положений вообще не бывает.
     - Да-да, - недовольно молвила Зоя себе под нос. – Так по нам соскучилась, что и забыла про нас… Интересно получается.
      Была уже очень поздняя ночь, и пора было ложиться спать. Но забравшись в домашнюю постель, уютно укрывшись одеялом, Маша решила, что ей обязательно и прямо сейчас необходимо позвонить еще одному другу – Ивану Кощееву. Что она, конечно же, незамедлительно и сделала.
     Но вместо Ивана ей неожиданно  ответил звонкий женский голос.
     - Да, - сказала какая-то девушка не очень приветливо, словно швырнув это маленькое слово.
    - Алиска, это ты, что ли? – вроде бы, догадалась Маша.
    - Какая Алиска? – хмуро осведомилась собеседница. – А, заморская княжна? Нет, я – не она… А вам кого вообще?
      - Простите, я, наверное, ошиблась, - сказала Маша, нажала на отбой, внимательно посмотрела, тот ли номер выбрала, и позвонила снова. Ей ответил опять тот же девчачий голос.
    - Слушаю! – прорычала девушка, будто Маша была её злейшей врагиней.
    - Скажите, а это ведь номер Ивана Кощеева? – спросила Маша оторопело.
    Тем временем там уже кто-то перехватил трубку и ответил другим голосом – самого искомого Ивана Кощеева.
   - Да, я здесь, - сказал Иван хрипло.
    - Прости, Ваня, я тебя, наверно, разбудила, - сказала Маша. – Привет.
    - Привет. Наверно, разбудила во втором-то часу ночи, - хрипел Иван заспанно.
     - Я очень соскучилась по тебе, - оправдалась Маша. – Вот и не смогла удержаться, потревожила тебя… А ты даже не представляешь, где я сейчас.
     - Об этом нелегко догадаться наверняка, - рассудил Иван. – Ты можешь в своем мире оказаться ого-го, где… да где угодно. Ты уж спроси у меня чего-нибудь полегче.
     - А я у себя дома, - объявила Маша.
     - Ну и что? – спросил Иван туповато. – Ночами и надо быть дома. Спать. Вот я так спать хочу. Передавай там привет Кощею.
     - Ты не понял ничего. Я домой прибыла, в наше село. Я в доме своих родителей. Это не так далеко от тебя. Хочешь, завтра приду к тебе в гости?
    - Гм… - промычал Иван Кощеев. – Будем считать это процедурным вопросом. Рассмотрим его на ближайшем пленуме.
     - Шутник, - улыбнулась Маша и тут же огорчилась. – Ты что, не хочешь со мной встретиться?.. А что это за девушка там у тебя мне ответила.
    - Это жена моя – Луша, - был его ответ. – Полное имя – Лукерья.   

    Глава вторая

    За три месяца до этого.

    Евдокия Петровна Кощеева вернулась из поликлиники, где была на приеме у лечащего врача. Войдя в свою квартиру, мама Ивана Кощеева обнаружила в прихожей чужие туфли.
     - К нам кто-то пришел? – произнесла она громко. – Кто у нас?
     В кухне никого не было. В средней комнате – тоже. Евдокия Петровна заглянула в комнату сына. Иван сидел на собственной кровати и беседовал с молодой девушкой. При появлении Евдокии Петровны сын и его посетительница вместе обернулись на дверь, причем, Иван вздрогнул.
     - Здравствуйте, - сказала Евдокия Петровна девушке. – Вы из газеты?
     - Нет, - ответила гостья, тоже поздоровавшись.
     Евдокия Петровна заметила, что посетительница тоже сидит на кровати Ивана, очень близко к нему.
      - Значит, вы из Общества инвалидов? – предположила мама.
      Она отметила про себя и то, что пришлая девушка очень худа и бледна аж до зеленоватого  оттенка кожи.
     - Скажем… да. Из газеты… Или из общества, – растерянно пробормотала гостья, как будто себе под нос.
     - Что же вам у нас нужно? – спросила Евдокия Петровна, не расслышав, что та бормочет.
     - Да вот – по нему соскучилась, - девушка покосилась на Ивана.
     - Как… как вас понять? – озадачилась Евдокия Петровна. – Вы что – знакомы с моим сыном?
     - Ага, - кивнул Иван, ввернув своё слово. – Давно знакомы.
     - А! – Евдокии Петровне показалось, что она догадалась. – Вы, наверное, в детстве с ним дружили, в череповецком санатории?
     - Да-да, - обрадовался Иван. – Вот там и познакомились.
    Гостья кивнула согласно, но довольно-таки растерянно.
    - Как же вас звать? – спросила хозяйка.
    - Луша, - просто сказала гостья.
    - Интересное какое имя у вас! – удивилась Евдокия Петровна. – Редкое, похоже. А как оно звучит полностью?
     - Лукерья.
     Мать Ивана поспешила представиться гостье сама.
    - Очень приятно, - улыбнулась ей Луша.
    - Ты хоть чаем-то леди попотчевал? – озаботилась мама. – Пойдемте, Луша, пить чай?
     Та вопросительно взглянула на Ивана и на Евдокию Петровну – дескать, а это непременно нужно? Но мама не придала значения Лушиному взгляду, а Иван поспешно вскочил из-за ноутбука и проследовал в кухню первым.
     Луша тянула чай из чашки как-то до странного медленно, чуть ли не с отвращением. Иван услужливо подложил ей еще пару ложек сахара, и современный напиток стал нравиться гостье из прошлого немного больше.
      - Может, тебе кофе налить? – спросила Лушу Евдокия Петровна, на что пришелица не смогла сдержать гримасы. При виде такого кривляния улыбка сползла с лица хозяйки.
     - А сколько же тебе, Луша, лет? – спросила Евдокия Петровна, заставив себя опять улыбнуться.
    - Много… - неопределенно пробубнила гостья.
    - Ты выглядишь очень молоденькой, - добавила мама Ивана.
   -…То есть, мало… - поправилась Луша.
   - Сколько же? Двадцать? Меньше? – нахмурилась почему-то мама Ивана.
   - Двадцать… пять… - определилась Луша, поперхнувшись чаем и забрызгав скатерть.
    - Я бы тебе больше двадцати не дала, - призналась мама Ивана.
    Вдруг у Луши из кармана послышалось:
   
    А я вовсе не колдунья –
   Я любила и люблю…

    - У тебя и телефон есть? – почему-то удивился Иван.
    Мама с недоумением взглянула на него – чему тут удивляться? У всех же есть.
    -…Нет, Аксинья, не ведаю я, когда вернусь, - говорила Луша кому-то в трубку и нажала сразу на отбой.
    - Можно посмотреть телефончик? – осведомился Иван под неодобрительный взгляд мамы – дескать, что ты?! Невежливо! Ведь чужой человек!..
     Но Луша без всяких церемоний протянула Ивану свой мобилььник. Кощеев начал перебирать в нем изображения, весь уйдя в этот процесс.
    Ему казалось странным, что аппарат содержал лишь различные виды родного Иванова села и Лушины селфи в разной обстановке.
     - Интересно, что ты там хочешь сыскать? – спросила Луша тихо и вкрадчиво.
     - Хвост, - буркнул Иван в ответ.
     Мама опять посмотрела на него так, будто он молол несуразную чепуху.
     - Пойдем, в «бродилку» поиграем? – предложила ему Луша.
     Пока они удалялись в комнату, Иван поймал новый мамин взгляд на Лушу, как бы говоривший: «Это что же вам, гражданка – делать нечего?»
     - Хотел вспомнить, какой у тебя красивый хвост был, - поделился Иван, пока Луша увлеченно создавала в компьютерной «бродилке» персонажа-девушку.  – И вообще, думал, что ты не только себя любимую фотаешь, а и подружек своих – русалок… И ваше подводное царство. Неужели, здесь всё настолько интереснее, чем там?
     - Чудак ты, - молвила Луша. – Ведь я купила телефон уже здесь, в вашем времени. Там, в подводном царстве такая штука была только у тебя.
     - Ах, правда!.. А саблю прихватила с собой оттуда?
     - Семен Семеныч! – засмеялась Луша. – Что же вы?! В вашей стране за незаконное хранение холодного оружия уже статья следует. Да прибавить к этому незаконное хранение оружия, являющегося драгоценной музейной редкостью…
      - Ты и фильмы наши тут смотришь? – всё больше поражался Иван. – И в законах нынешних шаришь?.. И откуда ты, такая умная, взялась?
      Луша не отвечала. Она яростно сражалась виртуальной саблей на мониторе ноутбука с целой армией ходячих скелетов.
      Иван тоже отвлекся немного: по телевизору шел документальный фильм о тренере Хиддинке – «Гус Иванович».
      В комнату зашла Евдокия Петровна, позвала Ивана ужинать.
      - А вам, Луша, домой не пора? – прямо спросила она, поглядывая на часы.
      - Ой, а можно у вас футбол посмотреть? – запросилась Луша, сделав жалобное личико. – Я у бабушки одной живу. Она может не разрешить.
     - Не годится, - насупилась Евдокия Петровна. – Просидишь до ночи, а потом и бабушка станет на тебя ворчать. Некрасиво будет.
      И приунывшей Луше пришлось всё-таки ретироваться.
      На следующий день после обеда, не работавший теперь Иван был выставлен во двор – ходить  на костылях, которых он ужасно боялся. Его второе «Я» - мистический Григорий – так и норовил захватить власть над Иваном в такие моменты. Вот и сейчас, стоило маме куда-то на минутку отойти, Григорий принялся нашептывать Ивану в уши страх падения. И наш герой тут же вообразил, что собственный рост его необычайно, неоправданно высок, упасть с него будет очень больно; будто костыли стоят ненадежно, и ноги едут на камушках в стороны, и ладони все в поту…
     И вдруг чьи-то хрупкие ручонки легли ему на бока. Кто-то подкрался сзади к Ивану неслышно, как кошка.
    - Ага! – раздался насмешливый голос Луши. – Страшно?
    Иван чувствовал чьи-то пальцы на своём теле, но не видел, кто его держит. И обернувшись назад, он, что удивительно, тоже никого не увидел.
      - Страшно храброму витязю? – всё подначивал его Лушин голос.
     Скорее всего, многим, будь они на месте Ивана, как раз сейчас и сделалось бы страшно. Однако, у Кощеева-младшего именно в этот миг весь страх будто рукой сняло.
      - Привет, - прошептал он. – Ты стала невидимой, да?
      - Точно, - подтвердила Луша. – То есть, теперь я НИКОМУ не видима. А могу, ежели хочешь, сделать так, чтобы ты один меня видел. Может, так будет лучше?
     И Иван тут же увидел Лушу – худенькую, хрупкую на вид, одетую в поношенную клетчатую рубашку и старые джинсы. На ногах у неё были кеды.
     Пока Иван рассматривал свою странную подружку, вернулась мама.
     - Ну, что? – спросила она. – Не  упал тут? Но всё время, поди, трясся от страха? Все пять минут, что я бате штаны гладила?
     - Даже и не подумал, - хмыкнул Иван. – Мы тут с Лу…
    Но Луша сейчас же приставила палец к губам – молчи!
     - Вот молодец! – обрадовалась мама. – Будешь больше тренироваться – совсем перестанешь трусить.
     Похоже было на то, что Луши она не видела. 
     Всё время прогулки Луша, незаметная для других, провела с Иваном. И когда он пошел домой, отправилась вслед за ним.
    Он ловко проскользнула во входную дверь их квартиры и, пока Иван переобувался, уже ждала его, лежа в его комнате на кровати. Никто из родителей не заметил ни малейших признаков присутствия бывшей русалки.
     - Еще не передумала быть моей женой? – спросил Иван, с восторгом разглядывая разнежившуюся на покрывале Лушу. Сам он стоял у кровати, держась за спинку её  рамы и раскачиваясь на своих кривых и слабых ногах.
    - Нет, - широко улыбалась Луша.
    Иван неспроста сомневался. Ведь в том мире, откуда Луша пришла, она видела Кощеева-младшего с ногами всего пару  раз – да и то, там Иван свободно шел на ногах, а здесь – только кое-как, держась за стены.
    Но то, что Луша не передумала, прибавило ему бодрости. Он даже подошел к ней вплотную и потянулся обнять.
    - Тогда давай целоваться и всё такое прочее, - говорил Иван при этом, стараясь придать голосу некоторую хрипотцу.
    Луша заградила свои губы от него пальчиком и сказала тихо:
   - Тссс! Это ты сейчас тоже цитируешь какой-то фильм?
   - Угу, - подтвердил Иван, продолжая тянуться к ней. – «Короткие встречи». Не смотрела?
    - Я вот, хотела бы посмотреть, что бы ты тут делал, если бы меня теперь не было? – спросила Луша.
    - Ну… - немного смутился Иван. – Обычно я сижу в Интернете, смотрю телек, слушаю музыку, аудиокниги…
    - И это всё? – спросила Луша с огорчением.
    - Еще всякие друзья приходят, - добавил Иван. Но сегодня уже, наверное, никто не придет. Время довольно позднее.
     - А это уже точно, всё? – вздохнула Луша.
    Ивану становилось всё более неловко.
   - Ещё я читаю книги, а кроме того, сам пишу и стихи, и прозу… - заспешил он оправдать свою праздность и лень.
    Луша снова вздохнула.
    - Так я же и прежде говорил тебе, что жизнь моя скучна и пуста, - опять оправдывался Иван. – Я сижу, будто в яме какой-то, или в тюрьме, куда сам себя и заточил… Ох, не сахар – быть моей подружкой, я ведь предупреждал…
     - Я наполню твою жизнь, - тихо пообещала ему бывшая русалка. – Как видишь, я уже залезла в твою яму, проникла за решетки твоего острога. Попробую или скрасить тебе заточение, или вывести тебя на волю.
    В дверь позвонили, и вслед  за этим в квартиру Кощеевых, как всегда стремительно ворвался Стас Птицын. Поспешно сняв обувь в прихожей, он стремглав влетел в комнату Ивана, держа в руке коробку с каким-то диском. Стасик открыл было рот для приветствия, но незамедлительно увидел в комнате незнакомку и выпалил следующее:
    - Девушка, вы замужем?
    - Да, - бросила ему Луша сурово и холодно.
    - Врёте? – нерешительно усомнился Птицын.
    Из прихожей в эту минуту донесся голос Евдокии Петровны:
    - Стасик! Иди-ка сюда, я кое о чём тебя спрошу.
    Птицын выглянул к ней.
    - Ты бы не мог помочь мне убрать пленку с теплицы? – попросила его мама Ивана.
    - Поздно уже сегодня… Может, потом когда-нибудь? – отмахнулся Стасик и тут же спросил: - Евдокия Петровна, а что это за девушка в гостях у вашего Ваньки?
     - Какая девушка? – растерялась Евдокия  Петровна. Слова Стасика прозвучали для неё нелепо и странно.
     Она прошла в комнату своего сына и обшарила её глазами.
     - Что у тебя тут за девушка? Я никого не вижу что-то.
     Теперь уже Иван открыл рот, чтобы представить маме свою подружку, и хотел указать на Лушу пальцем, но… там, куда он ткнул перстом, Луши уже не было. Более того, её не было вообще в комнате. И в другой комнате не было. И в прихожей. Нигде.   
     - Что это – померещилось тебе?
     - Ничего не померещилось, - ответил Стасик плаксиво. – Видел её отчетливо, как вас сейчас. На кровати у Ваньки сидела. Бледная такая, будто больная, что ли?..
     «Сам ты больной», - огрызнулся Григорий внутри Ивана, но Иван не стал это озвучивать. Вместо этого Иван хотел подтвердить маме, что Луша, и точно, здесь была, но сейчас же ощутил такой сильный тычок в бок невидимым пальчиком, что подскочил на стуле.
     - Ты что вздрагиваешь-то? – встревожилась мама.
     - Да так… Бывает… - буркнул Иван.
     Евдокия Петровна пожала плечами. Слегка расстроенный Стасик быстро обулся и направился домой. Выскочив на крыльцо, он, однако, снова обнаружил там Лушу, сидевшую на самодельной деревянной скамеечке и жующую жевательную резинку.
    - Стой, - бросила она Стасику, который  теперь не сразу и заметил её. – Ты же Ване что-то нёс, вроде?
    - Да ерунда всё это… - махнул рукой Стасик и умчался.
    А Евдокия Петровна пошла в огород, сама убирать пленку. Непьющий отныне Матвей Петрович, всё-таки не хотел ей помочь, а только усмехнулся, что она занимается напрасным трудом, ибо весной проще купить новую пленку.
    И всё-таки кто-то Евдокии Петровне помог. Во всяком случае, ей отчетливо казалось, что снимать плёнку с теплицы в этот раз значительно легче, чем, скажем, в прошлом году. Будто бы плёнка снималась с деревянных реек сама собой.
    «Что за чудо?» - недоумевала Евдокия Петровна.
    Работа эта окончилась неожиданно быстро, и мама Ивана почти совсем не устала.
    -  Сегодня с теплицы плёнка соскочила сама, - пошутила она за ужином.
    Иван тотчас поперхнулся картофельным пюре. Он наверняка знал причины облегчения маминых трудов, но решил ничего не говорить.
    Ночью он обнаружил Лушу снова в своей комнате. Бывшая русалка, не церемонясь, нырнула к нему под бочок.
    - Думаю, я заслужила тебя на эту ночь, - прошептала она.
    - Ты сквозь стены проходить теперь умеешь? – удивился Иван.
    - Ничуть. Просто научилась становиться невидимой всякий раз, когда и на какое время мне надо…
    - …Слушай, - предположила она, когда любовная утеха была позади. – А может, ты не так уж и любил свою Машку, если мне в кровати так хорошо с тобой?
     - Но ты же сама прыгнула на меня, - зевнул Иван. – Что же мне – веником гнать тебя от себя?
    - У!.. – недовольно мыкнула Луша, тронув кончик его носа пальчиком. – До чего же ты невежливый… и скучный…

     Глава третья

     Не рассказывать никому, кроме самой близкой родни, правду о Кощее Бессмертном и сказочном мире в ином времени, казалось Маше совершенно естественным и логичным. Но что же было тогда им говорить вместо этого? Где была Маша несколько месяцев, что никто ничего о ней не знал? Каким образом её неизлечимые, вроде бы ноги оказались практически вылеченными?
    Как первое, так и второе она попыталась объяснить тем, что друг-иностранец, взяв её замуж, увез за границу, где Машу и подлечили. Но последовали вопросы: какой друг? Куда именно за границу он её увез? И самое интересное – почему она приехала домой одна, без такого добродетельного и любящего супруга?
     Про заграницу Маша попыталась вывернуться тем, что была, якобы, в Израиле. Про мужа сказала:
    - Он бизнесмен и постоянно весь в делах. Ему некогда было приехать со мной. В следующий раз приедет.
    - Да как же так-то? – недоумевали дальние родственники, друзья и знакомые. – Он твой муж, а никто его не видел и не знает! Хоть по Интернету, по скайпу нам его покажи, что ли?
    - У него сейчас нет возможности в Интернете сидеть. Он в… Никарагуа улетел… в командировку… - снова неловко проронила Маша.
    Необходимость врать и выкручиваться вынуждала её всё время находиться в состоянии нервного напряжения. Ночами она о чём-то подолгу шепталась по мобильнику с Алисой Даевой, перед которой врать было незачем. И ещё рвалась сходить в гости к Ване Кощееву, который тоже знал всю правду. Появление у Ивана девушки Луши в статусе жены тем более пробудило в Маше любопытство.
     На второй день Машиной гостьбы старший брат повез Машу и Зою на машине – посмотреть на родное село и побывать в магазинах.
     - А давайте заедем и к Иванушке Кощееву? – предложила Маша. – Я адрес его помню.
     - Мы с ним совсем не знакомы, - пессимистично заметил брат.
     - Я-то знакома, - возразила Маша. – И мне очень хочется на него посмотреть.
     Автомобиль свернул во двор дома, где жил Иван Кощеев. Искать квартиру оказалось не нужно. Ваня сидел на крыльце со своим обычным угрюмым видом. Маша вышла из машины и стояла на мостках возле крыльца, с улыбкой поглядывая на своего рыцаря. Тот в ответ тоже улыбнулся.
     - Привет, Ваня.
     - Привет, Маша, - произнес он глухим голосом, будто из недр живота.
     - Вот мы и опять увиделись. А ты, наверное, думал – больше никогда…  - сказала она.
      Некоторое время он ничего не отвечал, словно искал, что сказать. А потом родил следующий вопрос:   
     - Ты опять от мужа сбежала?
     - Вовсе нет. Зачем ты так? Просто приехала в гости. Кощей отпустил на три дня на родину.
     - А… Ну, хорошо… - Иван зевнул.
     - А где же твоя подружка – Луша? – подмигнула Маша.
     - Какая Луша? – Иван изобразил удивление.
     - Ну, та, которая ответила мне вчера вечером по твоему номеру.
     - Нет  никакой Луши. Ты ошиблась, солдатка, - сказал Иван, подражая очередному киноперсонажу. Однако, в голосе его звучала горечь
     - Но как же?.. – Маша не поверила. – Я же сама слышала. Она твоей женой даже назвалась.
    Вместо ответа на крыльце появилась Евдокия Петровна.
    - Ой, кто это к нам приехал? – воскликнула она, всплеснув руками. – Опять у тебя, Ваня, подружка?
    - Знакомься, мама, это Маша, - молвил Иван скучно. – Которая в инвалидном доме жила, когда я ещё там работал.
    - Здравствуй, Маша! – сказала Евдокия Петровна радостно. – Извини, но раньше ты, вроде, ездила на коляске. А теперь ходишь. Ты выздоровела?
    - Да, вот, вылечилась с Божьей помощью, - Маша скромно потупила глаза.
    Евдокия Петровна хотела пригласить всех приехавших к чаю, но Маша сказала, что они здесь только на минуточку; у них совсем нет времени.
     - Да и Ваня какой-то кислый сегодня, - добавила она. – Похоже, не хочет меня видеть.
     - Наши вчера немцам проиграли, - грустно пояснил Иван.
     - И из-за этого надо гнать гостей? – возмутилась мама.
     - Ладно, мы поедем, - заключила Маша. – Еще увидимся, Ваня.
     Пока машина двигалась по селу дальше, Кощеева супруга размечталась.
     - Андрюша, - говорила она брату. – На авто ездить, конечно, неплохо, но ты даже не представляешь, какие бывают ощущения, когда летишь на ковре-самолёте…
     - Почему – не представляю? – хмыкнул брат. – Пользовался я услугами «Аэрофлота», и не раз. И не только его.
     - Ну, это же вообще несравнимо! – Маша махнула рукой. – На ковре ты паришь над самой землей, или над верхушками деревьев. Каждый миг полета воспринимаешь. Чувствуешь свободу, легкость, ветер в лицо. Можешь свернуть куда угодно, остановиться прямо в воздухе, спуститься вниз в любой момент… 
      - Ты вот, лучше, ответь, - вступила Зоя. – Что это – спаситель-то твой – будто вообще тебя видеть не захотел? Что с ним сделалось?
      - Кто его знает? – Маша пожала плечами. – Ваня тоже бывает странным. Живет в своих мирах. Но если мне понадобится, он всегда придёт на помощь – я уверена.
      Оказавшись в магазине, Андрей и Зоя особенно остро ощутили малое количество имевшихся у них наличных денег. Средств едва хватало на еду, а ведь хотелось купить хоть что-то ещё. У Маши денег не оказалось совсем – ни современных, ни средневековых.
     - Вот как! Отправил тебя муж без копейки в кармане, - съязвила Маше Зоя. – А сам там над златом чахнет, как известно по сказкам.
     - Это я виновата, а не он, - равнодушно ответила Маша. – Поторопилась домой. Ничего; в следующий раз наберу вам всяких подарков и еды вкусной. У нас там, кстати, в отличие от нынешней снеди, всё натуральное…
     Зоя тем временем впилась глазами в перстень с крупным сапфиром на Машином пальце.
     - А камушек-то мощный у тебя, - сказала Зоя с нажимом. – В один карат, или в два?
     - Я не разбираюсь, - не менее равнодушно изрекла Маша. – Кощей, правда, говорил недавно, что этот камень обладает сильной защитной магией.
    - Тысячи четыре, а то и больше долларов стоит, - продолжала Зоя. – А отдай-ка его родным, а? Вот, в качестве подарка и будет. Сдадим ювелиру, всего накупим.
     - Не могу, - потупилась Маша.
     - Что – убудет у тебя там, в сундуках, добра всякого? – сердито подняла бровь Зоя. – Да вам роскоши девать некуда. А у нас тут не всегда на хлеб с маслом хватает – сама же видишь.
    - Я без него не смогу вернуться обратно к Кощею, - объяснила Кощеева супруга.
     - Врёшь! – наступала на неё сестра. – А даже если и правду говоришь –пусть  муженек сам за тобой сюда является да и забирает. Прошлый год ведь он приехал – нет?
     - Какие-то вы тут стали все… - печально молвила Маша. – Если от человека нет никакой выгоды, так никому его и не надо – так, что ли? Впрочем, я это замечала и раньше. И даже сыну я не то, чтобы очень интересна… А не вернуться ли мне в замок мужа? Ну-ка…
    В этот миг у Маши возникли две панические мысли. Первая – что родная семья, доведенная до крайнего отчаяния нищетой, не сейчас – так чуть позднее может отобрать или украсть у неё волшебный перстень.  Вторая – что она, Маша, кажется, не четко помнит заклинание этого кольца, каковому учил её Кощей. Она лихорадочно повернула сапфир на пальце и торопливо произнесла:

      Кольцо-кольцо, отправь
     Меня обратно, в… СПРАВЬ, кажется… ой!..

      Она еще бормотала эти два последних, не относящихся к заклинанию, растерянных слова, а брат и сестра уже потеряли Машу из вида. Она мгновенно пропала с их глаз, хотя только что стояла в одном шаге от обоих.
     - Вот тебе и раз, - проворчала Зоя. – Только и видели Машку. Ну, коза!..

     А у Маши в этот миг всё завертелось перед глазами, замелькали цветные круги и яркие звёздочки. Все остальные звуки в её ушах заглушила таинственная потусторонняя музыка. Затем перед взором сгустился мрак. Впрочем, всё это было для Маши отнюдь не впервой – не пугало и не удивляло.
     Но вот дальше что-то пошло не так. Темнота вокруг Маши почему-то никак не хотела совсем рассеиваться – разве что перешла в сумрак. Ну и что? Может, в Кощеевом царстве сейчас была ночь, поздний вечер, раннее утро?..
     Похоже, дело было не в этом. Чем-то зловещим веяло из этого липкого сумрака, чем-то настолько нехорошим, что показалось страшно даже точно узнать, чем именно.
     Привыкнув к такому скудному освещению, Маша различила, что стоит перед некоей деревянной развалюхой с покосившейся дверью, от которой несло таежной горько-сладкой гнилью.
     Лесная избушка. Ну и не страшно. Такие избушки в лесах встречаются и в двадцать первом веке, а уж в Кощеевом царстве они попадались на каждом шагу. В похожем домишке жила, например, и тётка Кощея – Кикимора. И Маша прежде бывала у неё в гостях.
     Но страх почему-то не отпускал. Да и изба Кикиморы не находилась в таком плачевном состоянии, как эта – того и гляди развалится от гнили! Здесь было чьё-то чужое жилье.
     Занесло Машу куда попало из-за торопливости.
     Что же? Не входить сюда? Но брести через эту непроглядную, сырую чащу, не ведая направления, не имея компаса – трудно, нереально. Если Маша зайдёт внутрь – навряд ли кто-то рассердится. Народ в Кощеевом царстве всё больше добрый, душевный. Зайти, спросить, где она находится, попроситься побыть до утра…
    Маша проскользнула в избу, ухитрившись не сорвать жалкую дверь с петель, и даже не шибко ею заскрипев.
    В сенях оказалось ещё темнее. Дверь в жилое помещение Маша едва нашла.
     - Здравствуйте. Можно войти, пожалуйста?
     В крошечной комнатке, на лавке, у нетопленной сегодня русской печи сидела сгорбленная старуха и таращила глаза, то ли на эту печь, то ли совсем в никуда.
    - Здравствуйте, - сызнова тихо молвила Маша. – Великодушно простите, что так врываюсь к вам. Но я заблудилась.
    Старуха ничего не сказала ей в ответ, но Маша разглядела, что она кивнула, нервно тряхнув длинными седыми волосами.
     Маша присела на ту же лавку с краешка и притихла.
     Прошло ещё сколько-то времени. Ничего не менялось. За маленьким, похожим на широкую щель окошком не становилось светлее.
     - У вас бессонница? – снова попыталась заговорить со старухой Маша. – Может, вам лучше лечь куда-нибудь?..
     - Жду я, - ответила старуха таким жутким шепотом, что Маша даже вздрогнула.
     - Чего… простите… или кого? – снова спросила Маша, чувствуя, что спрашивает лишнее.
     - За мной придут, - прошептала бабка ещё страшнее.
     - Кто?
     - Смерть.
     Немудреное это слово прозвучало, как шипение змеи. Маша посмотрела на старуху встревожено. Глаза хозяйки лачуги тускло блеснули в ответ.
     Когда-то – ой, как это уже было давно! – Маша сама собиралась покончить с жизнью. Но тогда ей на помощь пришли и врачи, и соцработники и, прежде всего, конечно, Кощей Бессмертный и Иван Кощеев. И вот теперь она сталкивалась  с нежеланием жить  другого человека.
     - Что вы такое говорите? – тихо произнесла она. – Умереть всегда успеется. Надо жить.
     - Поздно, - был ответ старой женщины. – Всё уже случилось.
     - Что такое случилось? – недоумевала Маша. – Из-за чего вы хотите умереть?
    - Дочь бросила меня, - пробормотала бабка. – Я ждала её много лет. А она появилась – и сразу усвистала. К парню. Далеко. Мне туда не добраться. А на меня ей плевать. И вот я умерла…
    - Вы не умерли. Вы еще живы! И должны жить дальше. А дочь – есть дочь. Она еще вернется…
    - Не-е, - старуха махнула рукой. – Она не вернется никогда. Я свою Лушу, поди, лучше знала. Да я уже и мертва.
     - Да что вы заладили!.. – возмутилась Маша. – Вы вот, живая сидите… А я только что, недавно слышала про какую-то Лушу, - мгновенно вспомнила она. – И даже разговаривала с ней. Скажите – парня вашей дочки не Иваном, случайно, звать?
     - Угу. Ванькой, Ванькой.
     - Кощеев его фамилия?
     - Так, так, - согласилась бабка. – Да ты его знаешь. Он к тебе давеча в богадельню приходил.
     Значит, это точно тот Иван, поняла Маша. И Луша, тоже та.
     - Вам не нужно нервничать, - снова попыталась убедить она старуху. – У меня есть новости про вашу Лушу. Она мне говорила, что теперь замужем за этим Иваном. Я его хорошо знаю – вам это известно. Я сейчас же ему позвоню и расскажу про вас, что Луша должна вас навещать хоть иногда…
     Старуха на это и ухом не повела.
     Маша нащупала у себя в сумочке телефон и нажала кнопку. Но гаджет и не подумал включиться. Нажала снова – нет реакции.
     - Наверное, батарейка сдохла, - предположила Маша.
     - Угу, - ворчливо отозвалась бабка. – Да и не только канарейка твоя глупая сдохла. Я тоже. И ты, девонька. Уж прости…
      - Да что ж вы всё про смерть, да про смерть! – Маша начинала сердиться. Между тем, помимо телефона у неё был атрибут магической связи – волшебное зеркальце. Она решила немедленно вызвать по нему Кощея.
     Но к величайшему её разочарованию, зеркальце тоже не действовало. Не освещалось изнутри, не издавало никаких звуков, не показывало сказочного Машиного мужа…
      - Не надейся, - опять заскрипела бабка. – В гробу ничего не работает. Нам, мертвецам, уже не потребно.
     Маша так была раздосадована этим монотонным нытьем, что готова была сбежать подальше от старухи, несмотря на глубокую ночь и лесные дебри кругом. Ничего больше не говоря, Кощеева супруга встала с лавки, подкралась к наружной двери и хотела выйти из избы.
    Но за дверью не было ничего, кроме черного, густого, как смола, непроглядного мрака. Перенесенная через порог Машина нога не ощутила там, снаружи, никакой опоры. Просто черная пустота. Как космос.
     - Шалишь, девка, - раздался новый бабкин скрип. – Коли уж попала сюда, так больше никуда не уйдешь. Дудки!
    - По-почему это? – растерялась Маша. – И куда именно я попала?
    - В Справь, - пояснила старуха. – А Справь – сие есть преддверие Небытия. Сиречь, той смерти, что с костями в гробу. Холодной и бесчувственной.
    - Но я ведь не собиралась… - протестовала Маша. – Я просила магическое кольцо доставить меня… как же это? А! В Славь, в замок Кощея, моего мужа.
     - Видно, язык тебя подвел, - заключила старуха. – Хотела в Славь, а влетела в Справь…Ну, всё уж теперь, всё. Этого сделанного точно не воротишь. Остается сидеть и ждать.
    - И чего ждать?
    - Когда Оттуда за нами придут. Я-то сама   туда уж навострилась, а тебе, Марья, видать, такая судьба. Смирись, алмазная моя, сиди смирно, не дави на уши..
     - Я не хочу! Не хочу! Я ведь только и жить-то начала по-человечески!
     Но в этот миг приоткрылась дверь в сени. Оттуда, из такой же кошмарной черноты в комнатку просунулась бледная, тускло отсвечивающая, костлявая рука с загнутыми длинными когтями на перстах. Эта рука поманила пальцем, видимо, обеих женщин, находившихся в избушке.
     Старуха встала с лавки и пошла за рукой первая. Маша пыталась остаться сидеть, но старуха решительно тянула за собой и свою гостью. Сопротивляться ей неожиданно оказалось для Маши трудно, невозможно.
     Какими-то судорожными, сомнамбулическими шагами старуха и Кощеева супруга вышли за таинственной рукой из развалюхи, густая черная тьма проглотила их.




Глава четвертая
 
    Быть в отпуске – это счастье.
    Даже, если твоя работа вся состоит в служении своему же лучшему другу. Да и служением это назвать не совсем правильно. Так уж – мелкая помощь, туда-сюда, в быту и всяких авантюрах…
     И тем не менее, Шмат-Разум, получивший на три дня увольнительную от Кощея, чувствовал себя наверху блаженства.
     А еще он искал. Среди десятков и сотен окружавших его духов и призраков, незримо парящих в эфире, среди множества лиц, смеющихся и плачущих, безмятежных и напряженных, прекрасных и уродливых, он искал одно, единственное лицо. Искал сосредоточенно, ни с кем из духов не молвя ни слова.
     Окажись тут прямо сейчас сам Кощей – тот никого не смог бы увидеть, пока бы и сам не перекинулся невидимкой. Незримых видят только незримые. Впрочем, для Кощея перейти в это состояние трудности не являло. И раньше они со Шматом-Разумом искали это лицо вместе. И не находили. Не то, что год за годом. Сотни лет.
     «Всё понимаю, друже, - говаривал ему Кощей. – Я сам потерял любовь. И сильно страдал. Взаправду…»
      Страдал он. Конечно, и это правда. Но жена Кощея – Забава, родившая ему дочь Елену и умершая этими родами, умерла как-то нормально. Забава сделалась духом, тенью. Она порой являлась и дочке, и Кощею. Редко, но являлась. Говорила с ними, советовала, жалела их.
    А Заряна не являлась Шмату-Разуму. Совсем, никогда. С того дня, как она тихо умерла в его объятиях, а он, будучи тогда человеком, ведавшим волхование, двинувшись рассудком от отчаяния, взял да и поднял Заряну. Её труп, ходил ещё дня три, пока солнце не сожгло его. А Шмат-Разум вскоре после этого из человека сделался… собственно, Шматом-Разумом.
    С тех пор он тщетно искал её, свою Заряну в мире теней. И один, и вместе с Кощеем.
    «Ну нет же её, - разводил руками Кощей. – Ни в Слави, ни в Нави. Она вовсе где-то за чертой, видно. За пределом доступных нам миров».
      Что же оставалось делать Шмату-Разуму? Смириться? Полюбить другую? Наконец, самому пропасть, распылиться, самому шагнуть за пределы всех миров.
     Нет!
     Он продолжал ждать и надеяться. И искать.
     И прямо с утра сегодня его что-то звонкое уносило ввысь. Какая-то мысль, щекочущая и искрящая. Мысль, что сегодня он её найдёт.
     Весь день, порхая на безграничной воле, он не встречал ничего нового. Но под вечер перед Шматом-Разумом от небес до земли встала алая красавица-заря. Согрела его теплым и нежным своим дыханием.
     В этой заре он наконец-то увидел лицо, которое искал триста лет и ещё  сколько-то месяцев.
     Заряна-заря смотрела на Шмата-Разума во все глаза и смеялась.
      - Здравствуй, милый друг, - звонко молвила она. – Нашел, говоришь меня? 
     - Нашел!.. – ахнул Шмат-Разум. – Наше-е-еел!..
     - Триста лет искал Заряну, а не мог узнать зарю? – продолжала смеяться нашедшаяся бесценная потеряшка.
     - Я пытался, - бормотал он пристыжено, - Истинно. Где я только не искал. Но тебя не было…
    - А я каждое утро вставала зарею и глядела на тебя…
    - Почему же я тебя не видел?
    - Не хотел.
    - Я хотел! Я искал…
    - Да-да. Верю, верю.
    - Заряна, да это всё теперь уже неважно. Я нашел тебя, Заряна!..
    Шмат-Разум глядел в её неземные, неописуемые глаза и таял, тонул в них. А они смеялись, глядя на него.
     А надвигались сумерки, и заря бледнела. Но Шмат-Разум теперь знал, что, исчезнув сейчас, Заряна придёт к нему завтра и послезавтра, и третьего дня, и потом, и потом…
     Но он не успел даже узреть нынешнее  угасание своей богини. Потому, что какая-то неведомая сила подхватила Шмата-Разума и, сжав его, понесла стремглав куда-то ещё выше. Совсем высоко. В необозримую, несказанную  высь.
     Не успел он и ахнуть снова, как попал в какой-то огромный, круглый, пронизанный ярким голубым светом зал. Потолок сего помещения был столь высок, что скрывался от взора.
      С первого взгляда Шмат-Разум в этом зале никого не обнаружил. Но вскоре раздался громкий голос, заполнивший собой пустоту.
     - Ну, здравствуй, брат мой. Давно мы с тобою не беседовали. Я аж соскучился.
     - И ты здравствуй, - ответил Шмат-Разум растерянно. – Только где ты?
     - Да тут я, прямо перед тобой, - вздохнул голос.
    - А чой-то я тебя не вижу?
    - Угадай? – усмехнулся голос. – Может, потому, что я невидимый?
    - Ерунда. Я сам невидимый. И, как все невидимые, других таких же вижу.
    - Значит, я не из таких же, - заключил голос.
    - Кто же ты? – спросил Шмат-Разум.
    - Я – тот, о ком ты, брат мой, последние лет сто, или больше, запамятовал и думать. Ты перестал взывать ко мне, не держал со мной совета, ни о чём не просил меня.
    - Кого и о чём мне просить, коль я сам всё умею?..
    - Да, - молвил голос ещё грустнее. – Ты всему выучился сам и надеешься теперь только на себя… Ну, а я – твой ангел-хранитель, приставленный к тебе вот уж две твои жизни назад. Ты совсем позабыл меня, а это нехорошо. Если бы не я, тебя могло уже давно совсем нигде не быть.
     Шмат-Разум не знал, что ответить на это. Трудно сказать, был ли он когда-нибудь счастлив, живя человеком, или живя духом. Может, когда-то давно он и молил Бога о чём-то. Но милости от него не видал – или не понимал.
     Да, конечно, пред Богом во время истовой, горячей нашей молитвы ходатайствует о каждом из нас отдельный ангел-хранитель. А если уж этот ангел отвернется…
     Он же об этом и не забывал… да и не вспоминал, ежели по правде, уже очень давно.
     - Прости же меня, ангел мой… - молвил Шмат-Разум нерешительно.
     Последовала пауза, через которую ангел провещал:
     - Мне велено лишь передать тебе, что жизнь твоя в образе духа окончена.
     - Да?.. – Шмата-Разума сие потрясло. Что-то такое он чувствовал нынче с утра, о чём-то таком догадывался.
     - И ты её прожил так достойно, брат мой, что заполучил право сам выбрать, кем тебе быть в следующей твоей жизни.
    - Я думал, дальше мне будет Ад… или Рай… - прошептал Шмат-Разум.
    - Рая ты пока не заслужил. А от Ада там, наверху стремятся, как могут, тебя избавить. Или ты против?
    - А это мне решать?
    - Тебе дозволено решать только одно, - молвил ангел сурово. – Кем ты хочешь стать прямо сейчас? Ну, говори! Бог достаточно ждал.
     - А если я хочу остаться сам собой?
     - Духом? Нет. Ты им, можно сказать, уже был. Хочешь ли стать зверем?
     - А человеком?
     - Нет. Ты недостоин…
    - Но если важно мое мнение, - расхрабрился Шмат-Разум. – То я хочу остаться кем-то, кто всё умеет и может помогать другим. Я не хочу терять друга – Кощея…
     - Смирись. Ты оставляешь его в завершающейся жизни.
     - Тогда пусть в новой жизни будет новый друг, похожий на Кощея. Это возможно?
     - Гм!.. Хочешь быть кем-то или чем-то, всё умеющим и помогающим другим, и иметь друга, похожего чем-то на Кощея?.. – задумчиво подытожил голос.
     - Это возможно? – дрогнул Шмат-Разум, всю храбрость из которого будто бы кто-то выпустил, как воздух из мяча.   
     - Я не знаю, - изрек ангел. – Надеюсь, что да. Бог слышал всё сейчас, и я хочу, чтобы твоё желание сбылось. Но что решится – не знаю. Подожди немного и что-то тебе будет.
    Голос ангела стих и более не слышался.
    Шмат-Разум приготовился ждать. Он ждал и ждал, но никакого ответа не было. Время шло медленно-медленно… а может, и вовсе стояло на месте.
     И вдруг всё пропало. И чувства, и мысли, и свет, и даже мрак. Пропало просто всё. Ничего не стало.

* * *

      Он очнулся,  вновь что-то чувствуя. Он понимал, что мир опять существует, и в нём всё в порядке. В полном порядке. Всем, что ему доступно управляют такие маааа-ленькие… существа – не существа. Духи – не духи. Но они меж собой строго взаимосвязаны. В единую систему. Если вдруг какой-то из них покосится, или вовсе остановится, пропадет – будут проблемы. Но пока они на своих местах. Каждый из них.
    Память его теперь стала пустым-пуста. В ней просто ничего не было. И свободного места было очень много.
    К нему торопливой походкой приблизился какой-то парень лет тридцати. Наклонил голову, взглянул пристально, изучающее.
   - Ну, что? – молвил, шмыгнув носом, этот парень пожилой женщине, стоявшей в ожидании неподалёку. – Вроде, установилась «семерка». Выключаю, и можно забирать. Передавайте привет Ваньке.
     И парень выключил его. И снова всё пропало.

* * *


      Иван Кощеев кисло смотрел с крыльца вслед машине – другой, чем в прошлый раз, но только что опять увезшей от него Машу.
     Но грустил Иван не только и не столько из-за этого.
     Сегодня он, как обычно, с утра включил свой ноутбук. И через пять-десять минут работы незаменимый гаджет выдал ему «синий экран смерти» и погас.  Как ни пытался Иван  его снова включить – прибор оставался тёмен, мёртв.
      У Евдокии Петровны тоже настроение несколько ухудшилось.
     - Как тебе не стыдно! – заворчала она на сына. – Гляди-ка – все твои неходячие друзья-подружки на ноги встают. Один ты сидишь – киснешь… А всё от того, что ленишься да трусишь.
      - Не только из-за этого… - попытался ввернуть слово Иван.
      - Ты чем оправдываться, так лучше бы делал хоть что-то для того, чтобы тоже на ноги встать! – сердилась мать. – А ну-ка, надоело мне терпеть! Сейчас поставлю тебя на костыли – и ходи!
      И не успел Иван и глазом моргнуть, как уже стоял неподалеку от крыльца на песчано-каменистом покрытии двора, опираясь на костыли-канадки.
      - И нечего трусить, - поучительно молвила мать. – Ходи, борись тут со страхами своими. А я пока буду готовить обед, в окно за тобой послежу.
     И она прошла на кухню. Иван слышал, как за мамой мягко хлопнула входная дверь их квартиры.
     Легко сказать – ходи, борись со страхами… Вот, предположим, я прямо сейчас стою и борюсь. Вынужден. Заставили. Вот я сделал один шаг. Вот второй. Да какие это шаги – цыплячьи судороги!.. Двинул вперед левый костыль, вслед  за ним – правый. И всё.  И застыл на месте. Чертов страх не позволяет двинуться дальше ни вперед, ни в стороны. А отступать некуда. Ноги начинают дрожать всё заметнее. И присесть прямо тут – тоже не на что. До ближайшего чурбака, на котором колют дрова, идти шагов двадцать.
     Шаги, шаги… Что это? За спиной Ивана, страдавшего от неодолимой панической атаки, послышались чьи-то легкие шаги. Кто-то шел, направляясь именно к нему. Иван почувствовал это буквально кожей. 
      Легкой, почти летящей походкой к Ивану приближалась Луша. Для него ничего удивительного в очередном появлении бывшей русалки не было. Луша так или иначе являлась к Ивану каждый день, а иногда даже оставалась на ночь (правда, она старалась при этом быть невидимой ни для родителей Ивана, ни для соседей). Но в этот раз она, похоже, ни от кого не таилась; и нынешний визит Луши был для Ивана как нельзя более кстати. Потому, что весь страх из него стал куда-то испаряться, и вот напряжение ушло, и Иван спокойно продвинулся на костылях несколько метров и самостоятельно уселся на тот самый чурбак для колки дров. Луша присела рядышком с Иваном на корточки и заглянула ему в самые глаза.
    - Что пригорюнился? – спросила она. – Тебе тяжело ходить на костылях? Ты боишься их?
     - У меня друг умер, - сказал Иван мрачно и сурово.
     Луша аж разинула рот.
     - Господи, Боже!.. Друг? Умер? Это тот – который, бывало, спрашивал меня – замужем я, или где?
     - Не тот. Тот жив-здоров, - махнул рукой Иван. – Комп мой сдох. Ноутбук, то есть.
     Луша выдохнула с облегчением, но посмотрела на Ивана сердито.
     - Никогда так не говори больше – понял? Друг! Умер!.. Ну и ну! Да все эти ваши приборы по сравнению с настоящими, живыми людьми, друзьями – это такая ерунда, что и разговора не стоит.
     - Кому – как, - буркнул Иван. – Мне он был друг. И мне без него тошно.
     - Давай вернемся к костылям, - настаивала Луша. – Ведь они тоже – твои друзья.
     - Ты же знаешь, - заговорил Иван нервно. – Страх, живущий внутри меня,  заставляет меня  относиться к костылям, как к смертельным врагам. А промучившись на них сколь-нибудь продолжительное время, я делаюсь зол на весь мир.
    - И на меня? – спросила Луша, мило улыбнувшись
    - Нет… На тебя – нет, - признался Иван. – Я тебя люблю. Нежно, по-товарищески.
     - За что же мне такая честь? – ещё милее улыбаясь, и сама же объяснила. – Да, конечно. Я ведь приношу тебе радость любовной утехи, так? А ты попробуй за что-нибудь полюбить и костыли.
    - Э! – Иван махнул рукой. – Это попусту всё. Уж сколько раз мне и мама так говорила, и многие другие люди… Не могу я костыли полюбить. Это нелепость.
     - Ты их не просто так полюби, как и меня. За дело, - толковала Луша. – Что, ежели они станут тебе не только пользу, но и радость доставлять?
     - Да какая же от них может быть радость?
     - А вот, они смогут всюду тебя таскать на себе. Расширят тебе свободу.
     - Как бы не так! Эти палки сами так и норовят упасть. Чтобы ходить, опираясь на них, нужно иметь более-менее послушные ноги, не такие, как мои, - упорно канючил Иван.
     - А ежели костыли больше не будут падать? – упорствовала и Луша. – Ежели они начнут всюду бегать сами по себе – знай только держись за них?.. Тебе ведомо, что они оба – живые?
     Иван серьезно посмотрел на подружку.
     - Всякому твоему слову я верю, Лукерья Степановна. Ибо знаю, откуда ты взялась, и кто есть сама. Но костыли – не живые. Компьютеры, мобильные телефоны – для многих юзеров, блогеров, геймеров и для меня тоже – да, живые. Но не костыли.
     - И костыли живые, - спорила Луша. – Ты просто этого пока не понял. А ну, дай-ка их мне.
     Она взяла у Ивана костыли и сама немного прошла, опираясь на них, словно Лушины ноги тоже вдруг стали больными; причем, бывшая русалка наваливалась на несчастные канадки всем телом, глубоко вдавливая их резинки в песок.
    - Ай! Полегче, пожалуйста! – вякнул вдруг кто-то поблизости тонким и противным голоском.
    - Прежде научись ходить – потом ходи! – поддержал первый возглас второй голосок, чуть менее писклявый, но тоже противный.
    - Дурочка убогая! – добавили оба голоска хором.
    - Ой, ребята, прощенья прошу! – осеклась Луша и поставила костыли Ивана прямо перед собою. – Я ж, и правда, не училась никогда на вас передвигаться.
     Две обычные белые канадки с красными катафотами в рукоятках на этот раз и не подумали упасть, а стояли ровно, как два солдата на плацу. Только отнюдь не молча, а уныло ворча и поворачиваясь катафотами друг ко другу.
    - Прощенья, прощенья! – пищал один из них. – Сперва чуть не сломала, а теперь, видите ли, извиняется!
    - Я вот как наподдам тебе для прощения  по лядвеям твоим… красивым! – пискляво пригрозил второй и сердито запрыгал на месте.
    - Не надо, не надо! – Луша, похоже, немного испугалась. – Иванушка, хоть ты молви своим слугам, что я их больше обижать не стану. Даже в руки не возьму, раз они против. Только пусть уж не дерутся.
     Иван взирал на свои ожившие костыли удивлённо, растерянно, вытаращив глаза.
     - Вы… вы… - бормотал он. – Вы же не разговаривали.
     - А о чём с тобой разговаривать-то? – заверещал тот костыль, чей голос был немного потолще. – О походах, путешествиях? Так ты этого не любишь и боишься.
     - И нас как врагов принимаешь, - добавил второй.
     - Но я же не знал, что вы говорящие, - оправдался Иван. – А мне порой общения не хва…
     - Не знал, не знал! – проворчал тонкоголосый. – И не хотел знать.
     - И выяснить не пытался, - прибавил второй. – И знакомиться с нами не собирался. Хозяин, тоже мне…
      - Я боюсь падений, - грустно объяснил им Иван. – У меня ноги-то не слушаются, и вы мне почти не помогаете.
     - А ты просил нас помочь, хоть раз? – пропищал один костыль капризно.
     - Вежливо, по-людски? – добавил второй.
     - Для того, чтобы мне помочь, надо самим ходить и не падать, - заметил всё ещё грустный Иван.
     - Это нам – раз плюнуть! – воскликнул тот, чей голос был чуть грубее.
     - Попробуй, - посоветовала Ивану Луша.
     И, пока он всё ещё сидел в нерешительности, оба костыля шустро подскочили к нему; рукоятки их сами легли Ивану в ладони. Затем его резко дернуло вперед, сняло с чурбака и куда-то настырно потащило. Причем, очень быстро. Тут уж, хошь – не хошь, приходилось переставлять и ноги по инерции. Зато Иван совершенно отчетливо чувствовал, что костыли самые, что ни на есть, живые, и влекут его своей живой волей.
     - Эй-эй!.. – попытался окликнуть он навязчивых слуг.
     - Куда тебе надо? – пискнул один из них, не прерывая хода.
     - Не-не знаю… - бормотал Иван. – Вы… это… осторожней, лады?
     Но уже понимал, что не испытывает почему-то ни прежнего страха, ни неудобства.
     - Ты говори, куда тебе надо, а не то мы ведь – не казённые, - продолжали ныть два алюминиевых ворчуна.
     - Да не знаю… Мама велела тут, во дворе походить,
     Луша сама села на покинутый Иваном чурбак и с восторгом наблюдала за общением несчастного парня с вредными аксессуарами.
     - Так бы и сказал, - буркнул один из костылей, и они поволокли Ивана по двору, нарезая длинные овалы посолонь.
    - Потише, потише! – взмолился Иван. – Этак я скоро устану.
    И правда, спустя четыре таких овала, он уже порядком запыхался.
    - А на крыльцо, на лавку мне без помощи других не попасть, - пробормотал он. – Там ступеньки…
     Иван еще не доныл эту фразу, а алюминиевые слуги уже лихо втащили его на крыльцо и ловко усадили прямо на скамеечку.
     Луша тоже взошла по ступенькам и села с Иваном рядом.
     - Ну, как? – спросила она, сама радуясь чему-то.
     - Бррррр… - покрутил он головой и передернул плечами. – Вроде, неплохо… - и поспешил обратиться к костылям: - А вы, ребята, всё ещё разговариваете? Или мне показалось?
     - А как же? – пискнул один из костылей в ответ.
     - Тогда давайте, что ли, знакомиться? Как вас звать?
     - Это у тебя надо спросить, - верещал тот же костыль.
     - Восемь лет этому дураку служим, а он нас еще никак не назвал, - проскрипел второй.
      - Как это понять?.. – помедлил Иван. – А! Значит, я сам вас должен как-то наречь?
    - Угу, - подмигнула ему Луша.
    - Это как викинги в Средневековье? Но они ведь оружие своё нарекали.
    - Что любили, чем дорожили, то и называли, - возразила Луша. – И оружие, и одежду, украшения, корабли…
    Как бы то ни было, а ожившие костыли сами требовали имён себе. И обращаться к ним Ивану теперь как-то было надо. 
    - И как же мне вас наречь? – задумался Иван. – Мини-Мум и Макси-Мум? – усмехнулся он вспомнив забавных разномерных слуг Белого Полянина.
     - Вот ещё! – возмутился один костыль. – Сам так зовись, коли хочешь!
    Тут на крыльцо вышел отец Ивана – Матвей Петрович Кощеев. В руках он нёс то самое ружье, которое в ином мире подарил ему добряк-Леший.
    - О-па! Здравствуй, гостья! – обрадовался он Луше. – А ты, Ванька, чаво девку, как неродную, на улице держишь? Вы подите домой, чаю попейте, что ли?
    - Нам и тут хорошо, - махнула рукой Луша. – Сегодня такая погода прекрасная. Воздух…
     - Вы мне здесь мешать будете. Я, вишь, собрался ружжо поковырять.
     Лушу ружье очень заинтересовало. Она хотела посмотреть, как Матвей Петрович будет его «ковырять». Но следом за старым охотником и солдатом появилась Евдокия Петровна. Она принялась хвалить Ивана.
     - Видела в окно, как ты бегал! Молодец! Вот, давно бы так! – затараторила она.
     - Ничего особенного… -  понурил взор Иван.
     - Я ведь всегда говорила и верила, что ты будешь ходить, ну, хотя бы на костылях, - радовалась мама.
    - Всё благодаря ей, - Иван кивнул в сторону подружки.
    - Ой, Луша! – Евдокия Петровна всплеснула руками, продолжая радоваться. – Это ты его тут муштруешь? Умница какая?.. А ты можешь ему почаще такие  прогулки устраивать?
     - Без проблем, - кивнула Луша.
     - Тогда иди к нам чай пить. С конфетами.
     Луша охотно согласилась, и они прошли в квартиру. Иван двигался на костылях и по пути незаметно ни для кого, кроме, наверное, Луши, общался с ними.
     - Какие же имена вам дать? – спрашивал Иван.
     - Решай, - пищали они. – Мы, хоть и алюминиевые, всё же братья. И  можем носить имена каких-нибудь других братьев. Знаменитых. Из истории.
     - Ну, вы хватили! – чуть не засмеялся он. – А хотите зваться Кастором и Поллуксом?
      - Слишком тяжеловесно, - пискнули легонькие, но умные, оказывается, алюминьки. – Подумай ещё.
     Иван, Луша и Евдокия Петровна сидели и угощались чаем, а Кощеев-младший, бережно поставив в уголок свою арматуру, сейчас только и думал об оживших костылях.
     - Кириллом и Мефодием будете?
     - Нееее! - был ему ответ. – Наука – скука.
     - На вас не угодишь, ребята.
     - Мы сказки любим, - пискнул тонкоголосый.
       - Тогда решено. Назову вас, как сказочников. Как братьев Гримм. Будете Вильгельм и Якоб. А?
      - Обалдеть! – возликовал тот костыль, что имел более грубый голос. – Это подходит. Чур, я – Вильгельм!
     - Там Якоб старше был, - заметил Иван.
     - Плевать! Я – Вильгельм – и шабаш! – настаивала грубоголосая алюминька.
      Второй костыль не возражал стать Якобом, и вопрос закрыли.
      - Опять к нам гости! – воскликнула тем временем Евдокия Петровна. – Иванушка Солдатов! Заходи. Садись с нами чай пить.
     - Не надо, - отмахнулся тихий Солдатов. – Чай без вина – пей без меня.
     Его голос вывел Ивана Кощеева из состояния таинственного потустороннего общения.




Глава пятая
   
     Сказать по правде, жизнь Ивана Солдатова катилась достаточно тоскливо. Друзей у него было мало, потому, что он не любил шумных компаний, громкой музыки и веселых праздников. Солдатов, как и его друг, Иван Кощеев любил смотреть всякий спорт по телевизору – поскольку когда-то сам серьезно увлекался лыжными гонками. Кроме того, Солдатов был глубоко верующим православным человеком, часто ходил в церковь, постоянно молился.
      Быть веселым, жизнерадостным, общительным, как большинство обывателей, и спортсменом – ему  мешало горе. В шестнадцать лет Солдатова на дороге сбил грузовик и нанес ему серьезную черепно-мозговую травму. Врачи тогда спасли его и вернули к активной жизни. Иван Солдатов сейчас мог трудиться – и работал на сельской пилораме. Мог ходить, куда ему было угодно и ездить на велосипеде. Но если надо было почитать книжку, например, то голова его плохо слушалась и соображала медленно – старая травма сказывалась. Из-за этих болей он с трудом понимал чужие шутки, и сам, если шутил, то очень плоско и банально. У него не было подружки, потому, что все девчонки вокруг были, во-первых, недостаточно серьезны для Солдатова (а какие-то – чересчур требовательны), во-вторых – слишком шустры. Жизнь сделала парня довольно медлительным.
     Так и прожил он почти до тридцати лет с отцом и матерью, кроме этого общался лишь с тремя-четырьмя людьми, включая Ивана Кощеева,  не имел подружки, но надеялся, верил, что когда-нибудь таковая найдётся, и, возможно, просил об этом Бога в своих молитвах.
    Сейчас, придя в гости к Кощеевым, как обычно, для того, чтобы поиграть с другом в шахматы и обсудить последний футбол, Иван Солдатов первым делом увидел сидящую в кухне за чаем Лушу и галантно раскланялся перед нею.
    - Здрасте! – сказал он почти шепотом.
    - Здравствуй, здравствуй, добрый человек! – ответила Луша с солнечной радостью в голосе.
     - Первый раз увиделись – и уже на «ты», - скорее, пробормотал, чем сказал Солдатов. – Хорошая девушка… Ладно. Как тебя зовут?
      - Луша, - представилась Луша.
      - Меня – Иваном, - ответил гость. – А ты откуда?
      - Издалека. Ой, издалека… - вздохнула она.
      - Из другой области?
      - Да, наверное… так.
      - Ты к бойцу в гости приехала?
      - К какому бойцу? Я к Иванушке Кощееву, другу твоему.
      - А это и есть боец, - сказал Солдатов. – А по отчеству тебя как?
      - А тебе зачем? Отчество – старит.
       - Люблю уважительно, по отчеству обращаться. Скажи.
       - Лукерья Степановна я.
       - Хорошо, - вздохнул Солдатов с каким-то благостным облегчением. – Степановна к Матвеевичу приехала… Пошли, Матвеевич, в шахматы играть.
      - Подожди, мы чай допьем, - вмешалась Евдокия Петровна. – А лучше иди с нами попей.
     - Нет уж, - строго возразил Солдатов. – Я худеть решил. Вы пейте без меня, я подожду.
     Он вошел в среднюю комнату, где Матвей Петрович на диване смотрел телевизор. Солдатов присел рядом с Кощеевым-старшим.
      - Охренели! – негромко рычал на телевизор Матвей Петрович. – Уже доллар по восемьдесят рублей! Сами, заразы, все эти кризисы создают. При Хрущеве доллар был по шестьдесят шесть копеек, блин!
     - Ну, вы, дядя Матвей, еще бы Сталина вспомнили, - развел в ответ руками Солдатов.
     - А что? И при Сталине такого бардака бы не было в стране, - доказывал ему Матвей Петрович. – А кому-то такая обдираловка народа ой, как выгодна! Кто-то на ней немалую денежку отмывает.
     Тем временем, Кощеев-младший двинулся на своих теперь таких послушных костылях из кухни к себе в комнату. Мать и Луша шли за ним по пятам. Евдокия Петровна не могла нарадоваться, как резво он идёт. У телевизора она задержалась. Курс доллара произвел на женщину угнетающее впечатление.
     - Надо бы срочно куда-то деньги вложить – пока они совсем не обесценились, - сказала Евдокия Петровна. – Вот, Ванюша, если будешь так хорошо себя вести,  как сегодня, и ходить везде на костылях, я тебе куплю новый ноутбук. Не то, потом такой возможности может не оказаться.
    Ванюша был рад, что мама вспомнила про ноутбук, и не придется теперь клянчить самому. Они с Солдатовым принялись играть в шахматы, хотя тут Луша вмешалась и быстро обыграла их обоих по очереди. Солдатова даже три раза подряд. Он после каждого поражения упорно расставлял фигуры снова.
    - Так нечестно, - приуныл Солдатов, в конце концов. – Степановна жульничает. 
     - Вы оба в тавлеи играете, как дурачки, - сообщила им Луша. – Зачем тогда и играть, если не умеете?
     - Во что? – не понял Солдатов; и Луша пояснила ему, что привыкла называть эту игру «тавлеями», а почему – неважно.
     Они посидели ещё, после чего Солдатов собрался идти домой, а Евдокия Петровна посоветовала Луше, «если она не торопится к бабушке», еще погонять её сына на костылях по двору. Услышав это, Иван немедленно взял костыли и устремился на прогулку, не дожидаясь никакого сопровождения. Он бродил по песчаному двору, весь углубившись в общение с костылями, причем, этого общения никто не замечал, а его мама не могла нарадоваться:
     - Вот молодец-то! – хвалила она Ивана. – Это ты его, Луша, так вдохновила? А знаешь, что? Приходи и завтра. Только гоняй Ваньку почаще.
     - А на ночь – нет, нельзя остаться? – осторожненько спросила Луша, потираясь щекой о плечо Ивана, подобно кошке.
    - Нет, ребята, этого я не могу позволить, - нахмурилась Евдокия Петровна. – Некрасиво это. Что люди скажут? Я понимаю – вам-то хочется…
    - А чего тут такого-то? – вставил слово шедший из гаража на соседнее крыльцо Матвей Петрович. – Приехала девка к парню. Ей охота шпили-вили… Подумаешь, пустяки какие? Были бы школяры, а они – взрослые.
      Но Луша покорно отправилась к неведомой бабушке. Тем более, что в сумерках бывшая русалка преспокойно вернулась и, незримая никому, вплоть до Ивана, снова проникла в его комнату.
      Ему и без подружки сейчас было не до скуки. Этим вечером Иван забрался в кровать раньше обычного, прислонил к спинке своего ложа оба костыля и принялся болтать с ними на частоте иного мира, не слышимой для прочих.
     - Ну, что, братцы-Гримм, как вы там? – осведомился он.
     - Лучше всех, туды тебя, перетуды! – отозвался невоспитанный Якоб.
     - Чо сердитый-то такой? – поморщился Иван. – Я тут подумал: ежели вы решили назваться именами сказочников – так, может, вы и сказок много знаете?
     - А то, как же? – буркнул Вильгельм. – Без этого в нашем мире – никуда. Он на том и стоит.
     - Немецкие или русские? – уточнил Иван.
     - А всякие, - ответил Вильгельм. – Хоть русские. Хоть сербские. Хоть японские. Хоть сказки народов Африки…
     - Мне порассказываете? – спросил Иван. – Я жуть, как люблю сказки слушать!
     - Воткни наушники и слушай, - проворчал Якоб. – Что тебе – мало?
     - Мне вас охота послушать, - сознался Иван. – Вы ведь из того мира явились – нет?
     - Из какого?
     - Да из того, в какой я за Машей через бабушкину могилку проникал.
     -  Не ведаем, чего ты говоришь. И толковать с тобой о том не будем, - немедленно отрезал Вильгельм.
     - Ибо болтать нам о таком запре… - подхватил Якоб, но оборвал фразу, не договорив.
     Ивану снова вспомнились два потешных слуги Белого Полянина, и подумалось тут, что костыли отказались называться их именами неспроста.             
      - Ладно, - согласился он. – Я понимаю, что у вас очередная военная тайна. Не положено – не разглашайте. И сказок ваших не надо. Не маленький я…
     - Сказку-то – отчего не рассказать, - вдруг согласился Вильгельм. – Вот, слушай.
     Много лет назад, у одного бедного крестьянина родилась долгожданная дочка. И он так обалдел от радости, что пошёл искать кого-нибудь ей в крестные…
     - Это к чему? – перебил Иван. – Пригласил бы родственника или друга какого. Чего искать-то?
     - Говорят тебе – зачудил дядька на радостях маленько, - пропищал Якоб. – От этого всю родню побоку пустил, и ну искать в кумовья кого-то… кто попадётся.
     - Пусть так, - махнул рукой Иван.
     - А перебивать – некультурно, - заметил Якоб. 
     - Может, у этого крестьянина никого, кроме жены и не было до этого, - глубокомысленно рассудил Вильгельм. – Вот идёт он, идёт… Вышел из деревни своей. Навстречу ему – неведомый бородатый мужик в черном рубище. Поздоровались. Разговорились.
     - Возьми, что ли, меня в крестные твоей дочке? – предложил прохожий.
     - А кто ты? – спрашивает наш счастливый отец.
     - Я-то? Ну, я – Господь Бог, - говорит встречный. – Стану твоим кумом – не пожалеешь.
      «Ой, врешь ты, дедушка!» - смекнул наш мужик, но спорить не стал. Подумал ещё – и говорит:
      - Не возьму я тебя в кумовья. Ибо ты несправедлив. Одним даешь всё с избытками, других лишаешь последнего. Возвышаешь одних над другими… Нет, не пойдет так.
     Черный прохожий пожал плечами – и мимо.
     Дальше нашему искателю встретился молодой, веселый мужик, чуть хромой на одну ногу, но богато одетый. Он идёт, смеется, насвистывает, каждому подмигнет. И с этим поздоровались.
     - Возьми меня в крестные, - предлагает этот ухарь. – Я – Дьявол. Если возьмешь, то дочка твоя под моей защитой будет.
     Счастливый отец отвечает:
     - Нет. Ибо ты обманом живешь. Людей губишь. Всё деньгами меришь. Нет – и баста!
     - А сам думает, наверное: вранье  всё… - пробормотал Иван. – Если бы он поверил одному из этих двоих, он бы иначе поступил.
     Алюминиевые братья дискутировать с ним в этот раз не стали, а продолжили сказывать.   
     - Третьей навстречу крестьянину попалась красивая, но седая женщина средних лет в белом балахоне, в руке – коса…
     - Я – Смерть, - молвила она. – Возьми меня в крёстные? Я со всех беру одно и то же и всем даю поровну. У меня вообще, все равны.
     - А ведь верно, - рассудил мужик. – Ты – справедлива. Будь же моей кумой.
     - Чудик!.. – вставил Иван.
     - Я тебя за это награжу, - сказывает Смерть и протягивает ему флакон с белой жидкостью. – Это – волшебный эликсир. Если ты увидишь больного человека, дай ему отпить глоток из этого флакона – и он тотчас выздоровеет. Но ежели ты увидишь рядом с этим больным человеком меня – не используй эликсир. Просто скажи ему, что он скоро умрет. Ты будешь великим лекарем, - вещал Вильгельм.
     - …Пожали они друг другу руки…  и проснулся тот мужик, - завершил мысль брата Якоб. – А пробудившись –  думает:
      «Вот, наснится же разной чепухи с пьяных-то глаз!»
     Глядит – а под подушку ему, в самом деле, кто-то положил стеклянный флакон с белой жидкостью.
      И стало всё так, как эта седая дама сказала в его сне. Дочка росла потихоньку, а крестьянин стал лекарем. Всегда легко лечил любую болезнь. Но если он видел рядом с хворым человеком призрачную Смерть – врачевать отказывался. Эликсир же в его флаконе не кончался. Зажил крестьянин в богатстве и уважении.
    Прошло несколько лет, и вот, куда-то идя по своим делам, лекарь наш на пути встретил дом – не дом, храм – не храм, а какое-то зловещее черное строение. И что-то заставило лекаря войти туда. А внутри светло от свечей. Много-много их – не счесть. А по дому ходит та самая седая дама. Следит за свечами. Которые гаснут – она вместо них новые ставит.
     - Здравствуй, куманек, - говорит она. – Ну, вот ты и пришел ко мне – к Смерти. Чувствуй себя, как дома.
     - Зачем тебе столько свечей? – спрашивает лекарь.
     Она ответила, что каждая свеча здесь – это жизнь человека. У кого свеча короткая – тому и жить недолго осталась. Новые свечи – это новые жизни, народившиеся на Земле.
     - А где же моя свеча? – с трепетом спросил лекарь.
    Смерть поискала где-то и достала совсем малюсенький огарок.
    - Жить тебе три часа осталось, - сообщила ему Смерть.
    Лекарю стало страшно. Он упал на колени и взмолился о том, чтобы Смерть как-нибудь отсрочила его погибель.
     - Ничего не могу сделать, - ответила она. – Я помогла тебе прожить богато и счастливо. Дочь твоя – а моя крестница – подросла и ничем никогда не болела. Но теперь твой срок настал. Пойди, попрощайся с родными.
      Так лекарь и сделал. И умер через три часа.
      Костыли умолкли.
      - Вот как со Смертью якшаться… - пробормотал Иван, зевая и закрывая глаза.
      - А ты думал: Смерть – это хорошо? – спросил его Якоб.
      - А ты думал: Смерть – это плохо? – возразил Якобу Вильгельм. – Это всего лишь немецкая сказка, дружище.
     Иван уже спал и видел тёмный сон – будто Маша Квасцова ходит по каким-то сумрачным коридорам, рассеянно, не видя пути, шарит руками перед собою и тоскливо стонет: «Выведите меня отсюда, кто-нибудь!».
     «Пойдем, я выведу тебя», - говорит Иван, протягивая Маше руку.
     Она оборачивается к Ивану – седая в длинном белом балахоне. Скаля острые зубы, усмехается и молвит голосом Луши:
      «Это всего лишь немецкая сказка, дружище»…
      Он проснулся посреди тёмной ночи. Луша была здесь и нежно гладила его грудь, живот, ниже живота…
     - Спи, спи, - ласково посмеивалась она. – Я тебя спящего потешу. Это очень… прикольно, вот, как по-вашему будет.

* * *

     Иван стряхнул с себя грёзы, оторвал голову от подушки, потряс головой. Луши рядом он не нашел. Было совсем светло. Костыли тихо стояли, прислоненные к спинке кровати. Ничего не говорили – ни  на обычной звуковой частоте, ни на астральной. Ивану что-то вдруг подумалось; он схватил один костыль и прочел надпись на бирке со штрих-кодом:

     «Made in Germany».

     «Точно, немцы они, - понял Иван. – Потому Вильгельм и Якоб».
     Пожелал им доброго утра, но вместо ответа в его комнату заглянула Евдокия Петровна и спросила:
    - Ты вставать нынче собираешься? Десятый час на дворе.
    Иван поспешно стал одеваться, потом взял оба костыля и чуть не бегом двинулся завтракать.
    А вот тебе и шиш – далеко не убежишь! В прихожей ему показалось, что костыли вновь разъезжаются в стороны.
    - Вы чего?! – спросил он сердито, но ответа не было.
    - Ты чего? – огорчилась Евдокия Петровна. – Опять? А вчера так лихо бегал, ничего не боялся.
      - Да вот, понимаешь, снова паническая атака… - залепетал Иван.
     Пока мама распекала его, что пора кончать с этими паническими атаками, пока он ковырялся ложкой в овсянке – позвонили в дверь, и в прихожую тихо вступил Иван Солдатов.
    - Здрасте, - молвил он, как бы себе под нос, и чуть слышнее: - Лукерья Степановна дома?
    Евдокия Петровна посмотрела на Солдатова строго и весело одновременно.
     - Вот как! – засмеялась она. – Лукерью Степановну ему с утра пораньше подавайте! А если она у нас не живёт?
     - А когда она придёт? – спросил Солдатов и пояснил: - Она меня вчера в шахматы обыграла. Три раза. Надо отыграться.
     - Ты решил, что она каждый день к нам станет ходить? – покачала головой Евдокия Петровна. – Не думаю.
     - Я решил, она за Ваньку замуж выйдет и тут у вас жить станет, - сказал Солдатов уверенно.
     - Пусть-пусть живет, - поддержал Солдатова Матвей Петрович, выходя в прихожую из средней комнаты. – Лушка-то Ванькина? Она хорошая девка. Ружьями, вон, интересуется… Я из  неё мужика сделаю.
     Иван Кощеев немедленно прыснул от смеха.
     В ту же минуту в дверь снова позвонили. На пороге возникла Луша.
     - Привет, гостья! – обрадовался Матвей Петрович. – Только что про тебя говорили. Богатой будешь.
      - Здравствуй, Луша, - сказали мать и сын почти одновременно; один – смущенно, а другая – принужденно. А Иван Солдатов отвесил Луше нечто, вроде поклона.
     - Пошли, Лукерья Степановна, в шахматы играть, - заявил он без промедления.
     - Не до тавлей мне, Иван Сергеевич, - махнула рукой Луша. – Я пришла, чтобы Ивана Матвеевича на прогулку вызвать, пока погода хорошая.
     - Только заставь его на костылях гулять, - вмешалась Евдокия Петровна. – Он одну тебя слушается.
    - У меня с костылями… это… в общем, проблемы, - смущенно проговорил Кощеев-младший.
     - Какие с ними могут быть проблемы? – насмешливо вытаращил глаза Кощеев-старший. – Ерунду какую-то мелешь! Они из авиационного алюминия! Их об колено не переломишь.
     Сын только махнул рукой – мол, тебе не понять – и двинулся на крыльцо. За ним следовали Луша и Иван Солдатов.
      - Вот, - пожаловался Иван Кощеев подружке, указывая на костыли. – Не ходят опять сами. И не разговаривают.
     - Как же так? – озадаченно хмыкнула Луша, беря костыли в руки. – Эй, вы! – обратилась она к ним. – Вы что – разговаривать не хотите?
     - У нас что-то настроение плохое с утра, - тут же ответил ей Вильгельм.
     - Не в духе мы, - подтвердил Якоб.
     - Вот я вам задам – не в духе! – пригрозила им пальчиком Луша. – Если вас купили Ивану – так служите ему верой и правдой!
     - Слушаемся, - крякнул Вильгельм.
     - И повинуемся, - добавил Якоб.- Хотя, вообще-то, нас ему даром дали. Государство обеспечило…
     Иван с сомнением взялся за костыли – и легко спустился на них с крыльца по ступенькам. Даже легче, чем вчера. Сделал осторожно, для проверки, небольшой круг у своего подъезда.
     Луша следила за ним с мостков, а Солдатов задумчиво-полусонно смотрел на них обоих, сидя на скамеечке, а потом сказал:
     - Добро, ребята, я вижу – вам не до меня. Наедине побыть надо вам. Лукерья Степановна, тебя попросить можно?
     - О чём, Иван Сергеевич? – насторожилась Луша.
     - Запиши-ка себе мой номер мобильного. Когда опять придешь сюда – брякнешь мне; я приеду на велике, и сыграем в шахматы.
     Луша записала его номер, и Солдатов, всё еще задумчивый, сел на свой велосипед и медленно укатился домой.
     - Жалко мне его тоже, - молвила бывшая русалка, поглядев Солдатову вслед. – Никто его не обнимет, не поцелует… Что ли найти и ему подружку?
     - А как бы ты это сделала? – осведомился Иван, бодро вышагивая вокруг неё. Евдокия Петровна, глядя в окно, показывала сыну жест одобрения большим пальцем.
     - Да есть тут у меня кое-кто на примете, - пробормотала бывшая русалка. – Познакомлю-ка я их, пожалуй… Слушай! А чего это ты всё на одном месте толчешься? Пойдем, по селу прогуляемся?
   
Глава шестая

      В этот день Ивану Солдатову на работу было не нужно. По дороге домой он купил продукты, которые заказала ему его мать, а вернувшись, натаскал дров в баню, сам затопил её и уселся в кресло у телевизора смотреть фильм «Д`Артаньян и три мушкетера». Спустя час, во время длинной рекламы его отчего-то заклонило в сон. Из этого состояния Ивана вывел звонок мобильника. Он поднес трубку к уху, не глядя на экран, и рассеянно пробормотал: «Да».
      - Здрав будь, добрый молодец, - послышался вкрадчивый женский голос из трубки. 
     - И ты не болей, - неспешно ответил Солдатов. – Добрый молодец… Лукерья Степановна, это ты, что ли?
     - Вовсе я не Лукерья Степановна, - был ответ. – Аксиньей меня народ кличет.
     - Ну, - мыкнул Солдатов равнодушно. – Здравствуйте.
     - Здравствуйте, - согласно молвила Аксинья. – А можно с вами познакомиться?
    - Стоп… - на секунду задумался Солдатов. – А вы по какому делу?
     - Да вот, хочу найти друга. А не то, жить стало шибко тоскливо в нашем болоте, - пожаловалась Аксинья.
     - Угу. И я того же мнения, - согласился Солдатов. – Но как ты меня нашла?
     Он перешел на «ты», потому, что девчачий голос в трубке говорил как-то очень развязно, запросто.
     - Ты мне первый попался, - просто ответила Аксинья.
     - Что – просто, первый попавшийся номер набрала – и это оказался мой?
     - Да, навроде того, - ответ был расплывчатый.
     - А что, у тебя – друзей  мало? – спросил Иван.
     - Тут – как посмотреть… - задумалась Аксинья. – Может и есть у меня друзья. Но такого, который бы обнял, к которому прижаться – такого ни одного нет.
     - Угу. Обниматься – дело хорошее, - улыбнулся Иван. – А где ты живешь?
    - В болоте, говорю же.
    - Это в Вологодской области? Поселок такой - Болото, или деревня? Далеко от нашего села?
     - Далеко, - снова неконкретно молвила Аксинья. – Но если мне сильно захочется обниматься, я до тебя доберусь.
     - Угу. Тоже хорошо, - сказал довольный Иван. – А чем ты занимаешься, где работаешь?
     - Сейчас – щук пасу, - этот ответ звучал странно, но Солдатов решил, что недослышал.
     - Скот пасешь? Ты в колхозе работаешь?.. А сколько тебе лет? Мне – двадцать девять.
     Тут Аксинья куда-то сильно заторопилась.
     - Прощенья прошу, Иванушка, недосуг мне сейчас. Скорее плыть надо. Рыбы разбежались. Мы с тобой вечерком поболтаем, ладно?
     - Вечерком – так вечерком, - вздохнул Солдатов. – До скорого.
     И отправился еще подышать свежим воздухом.

* * *

    - На этих двух сказочниках я в село не пойду! – заявил Иван Кощеев, покосившись на свои чудо-костыли. – Поеду, пожалуй, только на Росинанте.
     Луша очень заинтересовалась – кто такой этот Росинант? Иван объяснил, что так он называет свою инвалидную коляску.
      Она стояла тут же, во дворе, с той стороны крыльца, через которую ходили к подвалу. Коляска была рычажная, громоздкая, красного цвета. Именно на ней Иван поехал на кладбище ночью – когда сумел проникнуть в Кощеево царство.
     - Однако, самец! – с самым серьезным видом произнесла Луша, поглаживая коляску по правому подлокотнику, пока Иван, отложив костыли, усаживался. – А почему ты его так назвал?
    - В честь легендарного рыжего коня Дон Кихота, - Иван развел руками. – Не читала?
      - Я в вашем мире – человек новый, - ответила Луша. – А в болоте у нас книг вообще не было.
      - Вернемся – дам почитать, - пообещал Иван.
      Он принялся выруливать коляску со двора, поминутно наезжая на всевозможные бугры и съезжая в ямы, продавленные автомобильными колесами.
     - Давай, Росинант, терпи, старичок божий! – приговаривал Иван, кряхтя. Вскоре коляска оказалась на дороге.
      - А что – Росинант у тебя говорящий – нет? – поинтересовалась Луша.
      - Сколько лет меня возит – пока ни слова не сказал, - пожал плечами Иван.
      - Ай-яй… И что же мы молчим, когда с нами говорят? – ласково спросила Луша, теперь погладив Росинанта по рукоятке, находящейся сзади спинки кресла.
      - А молчим потому, - раздался вдруг откуда-то хриплый стариковский бас. – Что, ежели нас по-испански называют, так пусть по-испански и спрашивают.
     Иван аж подпрыгнул на  сиденье, недоуменно поглядев сначала на коляску, а потом перевел глаза на Лушу.
     - А ежели нас лошадиным именем кличут – то лошадям вовсе говорить не положено, - ворчливо добавил голос.
     Похоже, это ворчал Росинант. И удивляться видавшему виды Ивану Кощееву тут было, пожалуй, излишне.
     - Почему не положено-то? – молвил Иван Росинанту, будто такие вещи случались с ним постоянно. – Если тебе хочется поговорить – мне было бы интересно с тобой общаться.
     - Мне бы шаровую опору смазать надо, - пожаловался Росинант. – Вишь, как скрипит? Прямо песни поет… То есть, испанские касыды и газеллы.
     - Добро. Скажу бате, - милостиво ответил Иван.
     - Ещё стойло бы мне не помешало, какое-никакое, - продолжало ныть транспортное средство. – А не то, под всеми дождями-ветрами стою. Сдохну, того и гляди…
     - Ладно, и здесь придумаем что-нибудь, - сказал Иван, налегая на рычаги. – Сначала старуха у рыбки корыто просила, - добавил он туманно. – Потом избу…
     Росинант взбрыкнул, поднял кверху огромные передние колёса и чуть не грянулся на спинку. Луша придержала его, не позволив кувырнуться.
     - В следующий раз – сброшу, cabeza de mierda! - пообещал седоку железный конь злобно.
     - Ух, ты! – восхитился Иван, ожидавший от своей коляски уже чего угодно, но не  испанского ругательства. – Ладно, amigo. Мир-дружба.
     Росинант ничего не ответил, лишь угрюмо покатил дальше.
     - Куда мы путь-то держим? – спросил Иван подружку.
     - Да просто катаемся, - ответила та. – Или – давай доедем до бабушки, у которой я живу? Ты ж, вроде как, раньше часто со старушками общался.
     - Ей психолог нужен?
     - Вот и узнаешь. Познакомишься хоть. Я её зову бабой Лизой.
     Оказалось, эта баба Лиза жила в маленьком, покосившемся домишке на отшибе. Чтобы добраться до него, пришлось съехать с дороги, потрястить пару десятков метров по ухабам (Росинант опять тихо ругался). Подъехав к невысокому крылечку в три ступеньки, Иван вновь, было, столкнулся с проблемой – как двигаться дальше? Но Луша тут же подала ему Вильгельма и Якоба, и они легко вознесли Ивана к входной двери.
    Луша тихонько поскреблась у входа.
    - Можно? – чуть слышно спросила она.
    - Сейчас, детонька, отворю.
    Дверь открылась.
    - Здрасте, баба Лиза, - сказала Луша.
     Иван хотел тоже поздороваться, но вдруг растерялся. Из-за порога на него взглянула яркая, жгучая брюнетка лет сорока пяти, или немногим больше, высокая, стройная, с огромными цыганскими глазами в пушистых ресницах.
     - Вот, бабулечка, - опять сказала Луша. – Привела вам моего друга – познакомиться. Это Иванушка.
     - Здорово, внучок, - бархатистым, обволакивающим голосом поприветствовала Ивана женщина. – Заходи, будь как дома. Меня зови бабушкой Лизой, как Лушенька. Тебе чего-нибудь налить?
    - Нет, спасибо. Я сыт, - отказался Иван, садясь на стул в уголке комнатушки. – Но вы совсем не похожи на бабушку. Вы очень молодая.
    Сытый Ваня почему-то прямо-таки ел её глазами.
    - У меня внуки, - значит, я, однако бабушка, - заключила женщина. – А ты, внучок, зачем ко мне пожаловал?
    - Луша сказала, вам нужен психолог, а я, как раз…
    - Не говорила, - поспешно возразила Луша.
    - А что такое – психолог? – женщина внимательно рассматривала Ивана, но ответ слушать не стала. – А я, все-таки угощу тебя целебным отваром.
     Она поставила перед ним большую кружку с горячей и душистой темно-коричневой жидкостью, от которой веяло запахом русской бани.
      Иван попробовал. Напиток показался ему горьким, очень горьким, но одновременно и приятным.
      Внутри у Ивана что-то задрыгало, забрыкалось. В ушах раздался голос его альтер-эго – Григория:
      «Ты что – охренел?! Что за гадость ты лопаешь?»
      И какая-то слабо ощутимая сущность астрального происхождения мгновенно улетучилась из Ивана, покинула его душу.
      Баба Лиза тем временем обратилась к Луше.
      - А ты, девчушка, знаешь, что от твоей матушки со вчерашнего дня – ни слуху, ни духу?
      - Ну, так что? – хмыкнула Луша. – По лесам летает, наверно.
      - Я что-то волнуюсь об ней, - поделилась баба Лиза. – Как бы спасать её не пришлось.
      - Или напилась меду стоялого да дрыхнет, - легкомысленно предположила Луша.
     - Ох, детка, кто её знает… Баба Яга последние дни какая-то кислая была… - доказывала странная женщина.
     Иван с удивлением взглянул на неё. До него дошло, что эта баба Лиза тоже из иного – того – мира. И иной мир может снова призвать его – Ивана.
      - А ты, друг ситный, раз уж пришел, так не хочешь ли, чтобы я тебе погадала? – предложила ведьма.
      - Давайте, - рассеянно согласился Иван, которому отчего-то хотелось просто сидеть напротив неё и есть ведьму глазами. Просто хотелось, и всё.
     Баба Лиза задернула шторы на окнах, зажгла две красные свечи.
     - Смотри мне в глаза!
     Он только это и делал.
      - Знаешь, почему ты такой невезучий, Иванушка? Знаешь, почему ты, если и находишь любовь – то или чужую, или не в силах её удержать?
      - Ума недостает, сударыня, мне… - предположил Иван.
      - Может, и ума. А я вижу то, что ты ходишь по дому своему в башмаках.
      Так и было. Иван носил ортопедические ботинки, снимая их только на ночь, или меняя на уличные. Ну и что?
      - Ты счастье своё затаптываешь, - объяснила баба Лиза. – Дома без обутки надо ходить. Иначе век счастлив не будешь. Всё потеряешь.
      Иван перевел взгляд на Лушу, но, снова посмотрев в глаза бабы Лизы, прочел в них нечто грустное и страшное, от чего у него, даже в отсутствие пугателя-Григория, мурашки побежали по спине.
      Всё потеряешь…
      Из оцепенения его вывел звонок мобильника. В трубке звучал голос Евдокии Петровны.
      - Алло! Вы где? – недоумевала она. – Куда девались и не предупредили?
      - Да мы просто так, по селу катаемся, - ответил Иван. – К бабушке, вот, к одной приехали. У неё чай пьем.
     - К какой бабушке? Вы с ума сошли?!
     - Ни с чего мы не сошли. Мы у той самой бабушки, у которой Луша угол снимает…
     - Живо возвращайтесь домой! Ишь, вы! Уехали и пропали! – шумела Евдокия Петровна. – Смотрите, накажу! Я вот сейчас хотела идти покупать тебе ноутбук. А, пожалуй, передумаю! А Лушу твою больше и на порог не пущу, вот!..
     - Мама…
     - Как вам не стыдно?! Не думаете обо мне совсем! – бушевала несчастная мать, - Немедленно домой!
     - Да, мы сейчас будем дома, - засуетился Иван и добавил уныло. – А не хочешь покупать ноутбук – не надо. Обойдусь без Интернета…
     - Запиши-ка мне, внучок, свой номер телефончика, - попросила баба Лиза. – Буду тебе иногда звонить. Только сам запиши. Я одним-то глазом не вижу…
     Домой Иван лихо ворвался на костылях. А вечером уже сидел за новым ноутбуком.

* * *

     Тени впереди, тени сзади, тени вокруг… Да весь этот бездонный мрак – словно одна большая, движущаяся, живая тень, или как космическая черная дыра, всасывающая в себя всё, что можно и нельзя.
     Маша двигалась вперед в этом мраке и не слышала звука собственных шагов. Но не мягко было под ногами – она ступала на жесткую, надежную почву. Она знала, что кто-то идёт впереди неё – наверное, та старушка, с которой только что вместе сидели на лавке в избушке. Кожей ощущала, что кто-то движется и сзади. Но кто это? И куда идти? И долго ли ещё идти?
     Маша хотела окликнуть старуху, за которой сошла в эту неизвестность, но тут вспомнила, что даже не спросила её имени.
     Тогда Маша обернулась и задержала рукой тень, плетущуюся позади неё.
     - Извините… Можно вас спросить?
     И не услышала собственного голоса.
     Спросила громче, напрягая связки:
     - Простите! Можно узнать?..
      Опять не услышала. Но при этом, раздался  ответ, похожий чем-то на змеиное шипение.
     - О чём, глупая? Что тут ещё спрашивать?
     - Где я нахожусь, и куда мы все идём? – спросила Маша, снова не слыша своего же вопроса.
      Но, может быть, тот, у кого спрошено, услышал?
      И точно. Ответ воспоследовал.
      - Нигде.
      - Простите, где? – путаница какая-то тут.
      - Нигде ты не находишься. И мы идем никуда. Точнее – в никуда.
      - Как это – нигде, никуда? Ведь мы движемся?
     Опять свой голос не слышен. В ответ – шипение:
     - Движемся по кругу. Идём – чтобы идти…
     - Не хочешь – не двигайся. Ляг и замри. Гроб тебе здесь будет. Отдохнешь.
      Маша, и правда, остановилась, перевела дух, присела на корточки. Тени, окружавшие её, дружно качнулись вперед.
      Огляделась. Мрак и мрак. В чёрном воздухе еле виднеется что-то, и как будто летают большие хлопья сажи. А на земле рядом с Машей материализовался некий серый ящик.
      Не ящик. Гроб из досок. Примерно в Машин рост.
      Не примерно. А точно. Лечь в него да поспать?
      Вот еще! Самой в гроб ложиться? Фигушки вам!
      Все-то идут дальше, не ложатся. Надо и мне догонять компанию.
      Маша постаралась ускорить движение и вот опять поравнялась с задними тенями.
     Дальше идти. Но куда приведет этот путь? И почему он идет по кругу?
     Ещё десять шагов. Двадцать. Тридцать. Ничего вокруг не меняется. Определить время нет возможности.
     Почувствовала усталость. Снова остановилась, огляделась. И опять увидела гроб рядом. Тот же самый? Другой?
      Лечь в него, всё-таки? И пошло оно к чёртям?

Глава седьмая

     Лихо Одноглазое хорошо усвоила и в точности выполнила наказ подруги своей – Бабы-Яги – следить в будущем за её дочкой – Лушей.
     В это самое будущее Лихо Одноглазое переправилась обычным путем – через заброшенную могилу на лесной опушке. Вычислить, куда подалась Луша, Лиху тоже труда не составило. Уже очень давно повелось, что, ежели Лихо привязывалась к кому-то, она всегда знала, где этот кто-то находится. Она могла видеть свою несчастную жертву даже за глухими стенами и зажмурив глаза, наконец – и  во сне.
      Придя в то самое село, где жил наш герой – Иванушка Кощеев, и куда устремилась Луша, Лихо наколдовала себе небольшой домишко, на отшибе от всех оживленных сельских улиц, на пустыре.
      Уже на следующий день к «бабе Лизе» пожаловали два добрых молодца из отдела землепользования – разнюхивали: откуда здесь жилплощадь? Кто разрешил строить? В порядке ли документы? И всё такое прочее.
      - Всё у меня хорошо, касатики, всё путём, - заверила их Лихо, но никаких документов не предъявила. – А вы бы сели, чайку с травами хлебнули.
      Касатики отпирались с суровым видом – не положено, на службе… Но Лихо всё же влила в них по большой кружке душистого напитка. От него у обоих проверяльщиков округлились глаза; они деревянными движениями вышли из-за стола, покинули домик и больше никогда здесь не бывали. 
      Наколдовала,  чтобы Луша, ища угол, куда приткнуться – понимая, что квартире Кощеевых её, Лушу, прямо сразу никто не станет ждать с букетами красных роз – пришла  бы именно к ней, к Лиху, в этот домик. Луша была рада, узнав ту самую бабу Лизу, что помогла ей сменить русалочий хвост на стройные девчачьи ножки.
     Наверное, Лихо могла бы навести на бывшую русалку и такую  ворожбу, чтобы та позабыла бы своего невладелого и смиренного до равнодушия ко всему муженька, а вспомнила бы о любви к матери и о дочернем долге. Но очень некстати, и как будто бы назло, такое колдовство именно теперь начисто изгладилось из памяти Лиха. 
     Завидев же издалека гарцующего на коляске Ивана Кощеева, такого счастливого в этот миг, Лихо решила немножко подшутить над парнем – приняла вид стройной красавицы средних лет. Слыхала, что Иван Кощеев – бабник – вот и решила проверить, подействовать на него таким образом. Всё-таки, подобное действие женщин на мужчин – шибко занятно  да интересно. Но и восторженный взгляд Ивана, в свою очередь, на Лихо тоже подействовал. Странно. Но приятно…
     С  прошлым Лихо держала связь посредством волшебного зеркала. Больше – с Бабой Ягой, и в основном по ночам, когда Луша крепко засыпала. Сама Луша с матерью общаться не особо-то и хотела.
     - Только и знает, что  домой звать,  - оправдывалась бывшая русалка. – А мы когда-нибудь вместе с Иванушкой к ней загостим.
      Лихо посмотрела на Лушу искоса, как-то с сомнением и с некоторым осуждением.
      И в эти же сутки, к ночи, Баба-Яга на связь не вышла. Не вышла и на следующую ночь. И через неделю.
     Она просто пропала.

* * *

       Иван Солдатов был добрым пареньком. Он очень любил своих родителей – мать и отца, Ларису Ивановну и Сергея Александровича; но к матери был ближе, поскольку отец его зачастую горько и надолго запивал, и в такие периоды Иван старался его игнорировать. Но когда отец был трезвый, сын общался с ним постоянно, и всё по дому делал вместе с Сергеем Александровичем.
      Так же Иван Солдатов исключительно ценил и своих друзей, каковыми, повторяю, Бог наградил его не то, чтобы очень щедро. Своих друзей Иван мог перечесть по пальцам. Зато часто ходил к ним в гости и звонил им по мобильному телефону.
     Луша понравилась ему с первого взгляда. Он и прежде хорошо дружил со всеми предыдущими девушками своего друга – и с Настей Царевой, и с Алисой Даевой, да и с Машей Квасцовой. Но с Лушей оказалось дружить значительно интереснее. Она здорово играла в шахматы; без проблем и со знанием дела могла обсудить футбольный матч. Во время одного из визитов Солдатова в гости к Кощеевым его друг оставил их с Лушей наедине на несколько минут, а когда потом вернулся, Солдатов честно уведомил Кощеева:
     - Воин, скажи Лукерье Степановне, чтобы вела себя нормально. Она мне сиськи показывала, пока ты выходил.
     - Я просто шутила, - махнула рученькой Луша.
     - Ты мне, Маня, молодого человека испортишь, - погрозил Луше пальцем Кощеев, а сам погрустнел. Вслед за ним тучка набежала и на Лушин лик.
     - У… - вздохнула она, потеревшись ланитой о щёку Ивана Кощеева. – Ты всё по Машке скучаешь? А Машка далеко… А я – близко.
     - Целоваться будете, когда я уйду, - грустно молвил Солдатов и зевнул.
     Первому звонку взявшейся, откуда ни возьмись, загадочной девушки Аксиньи  Иван Солдатов не придал особого значения. Тем больше он удивился, когда новый звонок выдернул его из глубокого сна поздней ночью.
     - Здрав будь, добрый молодец! – прощебетала Аксинья со слышимой улыбкою. – Спишь?
    - Ну, - утвердительно мыкнул Солдатов. – Что ещё ночью-то делать?
    - Так спишь, или нет? – не поняла Аксинья.
    - Ну, - снова так же мыкнул Солдатов, но тут же добавил. – Сплю.
    - Спишь, потому, что не ведаешь, чем ещё ночами люди занимаются? – смеялась Аксинья.
     - Просто отдыхаю, - молвил Солдатов сонно.
     - А хочешь – я тебе приснюсь? – предложила Аксинья.
     - Давай, - согласился Иван. – Только спать не мешай, пожалуйста. Мне завтра на работу.
     Он нажал на «отбой» и провалился обратно в сон.
     Но в этом сне ему встретилась бледная, веселая красотка с длинными зеленоватыми волосами и с блестящим рыбьим хвостом.
     - Что – проголодался? – спросила она, развратно усмехаясь и раскрывая объятья. – Иди сюда. Твой голод утолять станем.
      Иван не решался. Бесплатный сыр ведь только в мышеловке бывает.
      - Не робей, солдат! – подбодрила его русалка. – Тут можно вытворять, что угодно. Никто не увидит. Я тебе снюсь.
      Еще немножко посомневавшись, Иван решил расслабиться. Хоть во сне-то…
     Пробудившись утром с сильно бьющимся сердцем, он и по всем прочим признакам определил, что был этой ночью с женщиной, ну совсем, как наяву.
     Сон Ивану очень понравился. Да и настроение его резко улучшилось. Обычно мрачноватый и погруженный в себя, этим утром, идя на работу, он улыбался. Его радовал вид желтых одуванчиков у тротуара. Его смешили пролетавшие стремглав воробьи.
     Под его ботинком что-то звякнуло. Это оказалась  маленькая монетка с отчеканенным царским профилем. Старенькая монетка, вся в ржавчине.
     «В самый раз для моей коллекции», - обрадовался и этому Солдатов, положив денежку в карман.
     На работе он тоже был улыбчивее и общительнее себя прежнего. По пути же домой Ивану Солдатову встретилась лохматая, сгорбленная пожилая женщина с клюкой в одной руке, попросившая нашего героя помочь ей перейти через улицу.
     - Ездиют и ездиют, проклятые! – ворчала она, с ненавистью провожая взглядом снующие взад и вперед машины. – Уж людям нельзя по дороге ходить. Всё околичностью, да стеречься, да шарахаться… Чтоб они заржавели всё разом, окаянные бренчалки!
     Иван охотно помог старушке, не возражая на её ворчания, но и не соглашаясь с нею.
     - А монетку свою ржавую – выкинь, - сызнова проворчала старушка. – Не знаешь, что ли, приметы? Будешь чужие монетки подбирать – станут тебя окружать люди чужие, неинтересные, недобрые, мелочные. А попадется средь монеток ржавая – придет в твою жизнь такой же ржавый человечишка. И наплачешься ты из-за него, солдатик…
     - Я – человек верующий, а не суеверный, - ответил Солдатов, бормоча эту фразу себе под нос
     Он перевел пожилую гражданку через дорогу и направился восвояси. А старушка еще некоторое время глядела ему вслед одним глазом.
     Дома Иван с аппетитом поужинал и, как обычно, вечером уселся смотреть телевизор.
     Тут у него опять зазвонил телефон. Номер оказался еще не подписан; однако, это была Аксинья.
      - Ну, как? –  вкрадчиво спросила она, спешно поприветствовав его.
      - Что – как? – не понял Солдатов.
      - Как тебе поглянулось ночью со мной?
      - А… а я разве с тобой ночью был?
      - А с кем? – насмешливо спросила Аксинья. – К тебе ночью ещё кто-то приходил?
      - Никто ко мне не приходил! – фыркнул Солдатов. – Мне просто сон приснился… Стоп!.. А что тебе за дело, какой мне приснился сон?
      - Не было б никакого дела, кабы снилась тебе не я, - честно ответила Аксинья.
      - А… - открыл было рот Солдатов, но был перебит.
      - Я пообещала, что тебе приснюсь – и приснилась, - убеждала его Аксинья.
       - Стоп!.. – упорствовал он. – Там во сне русалка была…
       - Ну! С хвостом? Волосы зеленоватые? Глаза смарагдовые? – словно наступала на него Аксинья.
       Иван подтвердил, что она права.
      - Хочешь – снова тебе приснюсь? – не унималась девушка в телефоне.
      Солдатов кивнул, позабыв произнести ответ, но на том конце провода его кивок был как-то понят.
      - Только ты ложись почивать прямо сейчас же, - распоряжалась собеседница. – А то опосля мне недосуг будет.
      - Рано же еще?
      - Если тебе рано – спи так, без утехи, - посуровела Аксинья. – Говорят тебе – мне потом Водяной службишку одну поручил.
      Солдатов вздохнул, прикрыл рукой микрофон, выглянул из комнаты и оповестил родителей:
      - Мам, пап. Я сейчас прямо спать ложусь. Если что – я сплю.
      - Ты не заболел? – встревожилась Лариса Ивановна. – Время – детское.
     - Нет, - покачал сын головой. – Устал нынче маленько.
     И опять ему приснилось булькающее подводное царство, и он сам посреди мутных болотных вод; и зеленая красавица мяла его, тискала и валяла с боку на бок, душила в скользких объятиях, утоляя его скопившуюся за столько лет злую жажду любви.
     Проснулся Иван тёмной ночью, весь в холодном поту, словно и вправду вынырнул из болота.
     Не успел он унять взыгравшее ретивое, как запиликал мобильник в кармане. Опять Аксинья.
     - Ну, и как? – спросила она, торжествуя. – Теперь ты поверил?
     - Может быть… - ответил Солдатов.

Глава восьмая

     Кощей начал всерьез волноваться. И было от чего.
     Время шло, а Маша не возвращалась. Волшебное зеркало на просьбы показать, где она, отвечала лишь непроглядною темнотою. Искать же с помощью зеркала Шмата-Разума вряд ли было уместно по причине незримости последнего.
     Тревога же нарастала. Вот уже, продолжая вызывать Машу, Кощей видел в зеркале некую серую каменную породу. Плиту? Стену? Но если бы Марью свет Николаевну да за каменную стену, в темницу, то есть, упрятали, волшебное зеркало нашло бы её и там и показало бы  саму персону, а не камень… Где же она, свят-свят-свят?!.
     Кощей в образе ястреба слетал к своему другу – Лешему. Вместе посмотрели на серый камень.
     - Что-то такое я где-то, когда-то видел, - зашамкал Леший задумчиво. – Ежели ты помнишь, подобные камни обыкновенно стоят на перепутьях, или же у входа куда-нибудь, например, под землю. На них еще надписи бывают: «Направо пойдешь – Смерть найдёшь…» и всё такое…
     Слова Лешего Кощея обрадовали не слишком.
     И куда делся Шмат-Разум – тот, который никуда деться не мог, как таковой, поскольку и существовал-то весьма условно?
      Ища Шмата-Разума (надо было уже что-то делать, туды его, перетуды!), зеркало являло Кощею Бессмертному, вначале, отчего-то лишь яркое синее, безоблачное небо. Так было дня два.
       На третий день Кощей усмотрел в магическом стекле два часто моргающих, голубых, навыкате, до боли знакомых глаза, удивленно и рассеянно воззрившихся на него.
      Это был неудавшийся Машин ухажер и паладин – Иван Кощеев.

* * *
      Первый, какой-то ребячий восторг от обретения нового игрового ноутбука померк у Ивана Кощеева, примерно, через час пользования означенным гаджетом. Компьютер был новый, он летал по Интернету с невиданной прежде скоростью. Все его рабочие атрибуты были пока ещё на уровне ста процентов. Свои литературные упражнения Иван легко перенес сюда с флеш-карты. Но что касается игр, то ноутбук был абсолютно пуст. Попытка же поставить в новый ноутбук «бродилку» со старого устройства привела к появлению грозного «синего экрана», автоперезагрузке и надписи «Система восстановлена после серьезной ошибки…»
      - В чём же дело? – молвила улыбчивая Луша, возникая рядом с Иваном неведомо, откуда. – Поставь новую игру. Я могу сбегать в магазин, купить диск.
     - Денег нет, - пожаловался Иван. – Придётся у мамы клянчить. А она скажет опять – больше занимайся физкультурой, меньше ерундой страдай…
      И правда – с тех пор, как его уволили с работы, Иван не держал карманных денег. Ему казалось, что они теперь ни к чему.
      - Да и неизвестно – что на нём хорошо пойдёт, а что заклинит, - рассуждал пригорюнившийся любитель виртуальных приключений и сражений.
      В комнату вошла мама.
      - Ну, как твой новый друг? – задала она заготовленный вопрос, касающийся ноутбука. Но сейчас же увидела сидящую на кровати Ивана девушку.
     - Луша? Привет… - растерялась Евдокия Петровна. – Ты как здесь оказалась?
     - Стреляли… - улыбнулась Луша.
     - Нет, как ты каждый раз так приходишь, что я этого не замечаю? – Евдокия Петровна не поняла её шутки.
     - Через балкон влезла, - буркнул Иван и легонько ободряюще пихнул подружку ногой.
     - Иванушка, не груби маме, - грустно сказала Луша. – Извините. Я сейчас уйду.
     - Ты не обижайся… - попыталась сказать ей Евдокия Петровна, но Луша была уже в прихожей, и вскоре скрылась за входной дверью.
     - Она, правда, очень странная, - сказала мама, как можно тише. – Такая скрытная. Если она может приходить, как тень – как бы не украла у нас чего – прости меня, Господи!
     - Не надо её обижать, - насупился Иван. – Луша не способна воровать.
     Евдокия Петровна не знала и не могла знать, что Луша в ином времени спасла жизнь её сыну не менее четырех раз.
     Мама вышла из комнаты, а грустный Иван хотел уже выключить ноутбук, но тут заработал автоматически загружавшийся скайп. Звонил кто-то новый – не прежний друг, не родственник. Этот кто-то и не пытался добавиться в друзья. Его было сразу же видно через камеру. Ни имени, ни фамилии на страничке этого нового абонента не было. Но глаза его были для Ивана очень знакомыми.
     - Шмат-Разум, ты где? – спросила лысая голова на мониторе ноутбука.
     Честно говоря, эту лысую голову, этот усталый взгляд старого солдата Иван Кощеев менее всего думал и надеялся увидеть снова.
     - Ка…сьян? – пробормотал он. – Привет. Но ты ошибся. Шмата-Разума здесь нет.
      - Исполать тебе, добрый молодец, - изрек Кощей мрачновато. – Я вот ищу Шмата-Разума, а волшебное зеркало мне тебя показывает.
      - Странно… - ответил Иван. – Куда же он исчез?
      - Не только он, - объяснил Кощей. – Маша тоже пропала неведомо, куда.
      Кощей стал рассказывать, с чего всё началось. Иван врубил наушники. Родителям слышать сей рассказ было необязательно.
      Он в свою очередь поделился с Кощеем, что тоже видел Машу несколько дней назад. Но куда она могла пропасть после этого – не ведает.
      Кощей попрощался и исчез с экрана. Иван, выключив ноутбук, отправился снова во двор. Костыли его всё ещё были живыми и общались с Иваном на астральной частоте, поэтому Ивану ходить было легко, как никогда раньше.
     Его отвлек звонок Стасика Птицына.
     - Ванька, привет. Что делаешь? - прострочил тот, как обычно, словно из пулемета.
     - Хожу, - коротко ответил Иван.
     - Тренируешься? Молодец, - одобрил Стасик. – Я к тебе завтра зайду. Скачай и скинь мне на флешку все альбомы группы «Браво»?
     - Добро, - согласился Иван. – А я к тебе прямо сейчас могу зайти.
     - Ванька, ты ходить, что ли, выучился? – изумился Стасик.
     - Ага. На костылях. Слушай, у тебя диски с играми есть? – спросил Иван.
      - Есть. Недавно брат пару «бродилок» каких-то купил, - зевнул Стасик.
      - Можно, я зайду, позаимствую один диск, игру себе установить?
      - Давай. Заходи, - сказал Стасик и сейчас же нажал «отбой».
      Иван скомандовал алюминиевым Вильгельму и Якобу, куда идти, и костыли стремительно повлекли его вперед. Едва он, впрочем, успел домчаться до поворота, от какового до жилища Птицыных, оставалось метров пятьдесят, как Стас перезвонил.
     - Ванька, пожалуй, не надо ко мне заходить, - сказал Птицын торопливо. – Я не люблю, когда ко мне приходят и что-нибудь просят, пойми.
     - Ладно, - вздохнул Иван и повернул обратно, попросив костыли идти помедленнее.
      Тут ему встретился Иван Солдатов, неторопливо поворачивавший к его дому и при этом разговаривавший с кем-то по мобильнику. Он поздоровался с Кощеевым, сказал, что идёт к нему играть в шахматы и снова погрузился в телефонный разговор.
      - Только Лукерьи Степановны сейчас нет, - предупредил его Кощеев. – И когда придёт – не знаю.
      - Мне Лукерьи Степановны и не надо, - хмыкнул Солдатов.
      Они вместе пришли в квартиру Кощеевых, причем, Солдатов прекратил свою беседу по телефону только у дверей. Не успели парни, склонившись над доской, сделать и по пяти ходов, как кто-то позвонил Солдатову снова.
     - Ксюша, я у друга, - сказал Солдатов в трубку негромко. – Мы в шахматы играем.
     - У тебя друг есть? – обрадовался женский голос. – Я хочу с ним переведаться.
     - Не надо. Я могу приревновать, - посуровел Солдатов.
     - А если ты меня любишь, ты сделаешь, как я прошу, - обиделась девушка с той стороны.
      - Угу, - вынужденно согласился Иван Солдатов. – Слышь, воин? – взглянул он на друга исподлобья. – С тобой тут познакомиться хотят. Моя девушка. Поговори с ней.
     Он нехотя передал свою трубку Кощееву, а тот нерешительно поднес её к уху.
    - Слушаю.
    - Ну, чо? Здрав будь, тритон Иван, - молвила Аксинья самым сладким голосом,  какой была способна изобразить. – Помнишь меня?
     - Что-то… как то… - Кощеев нахмурил брови.
     - В болотном царстве вместе с Лушкою вокруг тебя плескалась – забыл?
      - Там вас было много… - говорил Кощеев тихо.
      - Много, а я одна, - тараторила Аксинья. – Знаю, что ты теперь у себя дома с Лушкой вовсю кувыркаешься. Хорошо вам… А я, может, скоро к вам туда приду.
     - Каким образом?
     - Таким, что к твоему другу жить прибуду, а к тебе – в  гости? Пустишь?
     - Хм…
     - А и не пустишь – всё одно, приду.
     - Хватит, воин, болтать, - вмешался тут в их сумбурный разговор Солдатов. – Это моя подружка, а у тебя своя есть. Да и я, что-то ревновать уже начал.
     Он забрал свой телефон. Кощеев хотел было сказать ему, что их подружки знакомы между собой, но передумал. Тогда придётся рассказывать всё, вплоть до Кощея и, возможно, даже до Григория. А зачем приземлённому Солдатову знать об иных временах и сказочных мирах? Почему об этом должен рассказывать именно он – Иван Кощеев? Если уж эта Аксинья привязалась к его другу, так она и посвятит его во всё сама. Как сумеет. Если сочтет нужным.
     Оба приятеля снова обратились к шахматной доске. Спустя недолгое время от игры их отвлёк ворвавшийся, как вихрь, Стасик Птицын со своей флешкой.
      - Ванька, ты мне «Браво» скачал? – спросил он, бухаясь в кресло.
      Нет, конечно. Пришлось бросать игру, включать ноутбук и качать музыку. Иван Солдатов смиренно отошел в уголок, присел на табуретку и приготовился терпеливо ждать.
      Новый гаджет делал всё значительно быстрее старого. И всё же, на скачивание такого большого количества файлов требовалось время. Друзья ждали. Стасик то и дело вскакивал с кресла – посмотреть, скоро ли?
     Внезапно снова заработал скайп, и перед удивлённым Иваном  предстало мрачное лицо Кощея.
      - Что? Опять? – растерянно спросил его Иван.
      - Да, опять. Зову Шмата-Разума, а попадаю на тебя, - был ответ. – И неясно, как всё это связано.
      - У меня люди… - продолжал мяться Иван Кощеев.
      Люди были заняты каждый своим делом. Солдатов опять толковал по телефону с Аксиньей. Птицын крутился вокруг ноутбука и, увидев мужественный лик Кощея, даже крякнул от уважения.
      - Ого! Это кто?
      - Машкин муж, - небрежно бросил Кощеев.
      - А… привет… - пробормотал Стасик в экран. – Ты… вы… ты в Череповце? А как вас… тебя зовут?
      - Зовут, зовут, да и покличут, - ответил Кощей недружелюбно.
      Настроение Стасика немедленно упало.
      - Пойду я домой, Ванька, - мгновенно решил он. – Как докачаешь – брякнешь мне, ну?
      И умчался, не слушая ответа.
      Тем временем, между Солдатовым и Аксиньею происходил следующий диалог.
     - Я тебя хочу, - мурлыкала  русалка.
    - Угу. Но я в гостях сейчас, забыла? – отвечал ей нерасторопный любовник.
      - А мне вот, прямо тебя охота, - заигрывала Аксинья. – Боюсь, не дотерплю, даже если ты тотчас же домой побежишь – так-то!
      Солдатову, явно сделалось несколько неловко.
      - Вот, что, воин, - молвил он другу, вставая. – Я, если можно, тоже пойду. У меня дома дела.
     По правде говоря, Кощееву только этого сейчас и надо было. Он и без того уже перешел в общении с Машиным мужем на астральную частоту. Но всем было видно лишь то, что он сосредоточенно уставился в монитор.
     - Гляди, что я нашел, - молвил Кощей с отчаянием. – Машку туда втянуло…
     Он стоял на некоей тропинке, уводящей в лес, около пригорка, возле которого возвышалась глыба серого камня с выложенной черными камушками надписью:
      «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ»

* * *
     Вечером к Ивану Кощееву явилась Луша – обычным путём, через входную дверь, поздоровавшись с его родителями. В руках у неё была коробка с диском. Картинки на коробке красиво изображали сражающихся конников – древнерусских  богатырей в латах, татаро-монгольских джигитов в кожаной броне, седовласых длиннобородых волхвов…
     - Ты ведь мечтал очутиться в Древней Руси, сражаться и переживать приключения. Я знаю, - сказала бывшая русалка не без гордости.
      - «КНЯЖИЙ КМЕТЬ», - прочёл Иван название  игры.
      В аннотации было написано, что компьютерная игра переносит пользователя в XIV век, в Московскую Русь эпохи Дмитрия Донского, либо (по выбору) в Золотую Орду эпохи Мамая. Персонаж начинает службу кметем (приближенным воином) либо подколенным князьям Дмитрия, либо Мамаевым темникам. Выполняет квесты – обычные, бойцовские и фантазийные – с участием магии и волшебных артефактов. Прокачивает навыки, делает карьеру. Финальное сражение игры, в любом случае – Куликовская битва…
     - Где ты взяла такое чудо? – блеснул глазами Иван.
     - Просто, в магазине нашла, на прилавке.
     - Незачем было тратиться, - заметил Иван, прочтя немалую стоимость диска.
     - Никаких трат. Ты забыл, что я теперь в любой момент могу стать невидимой?
     - Ты хочешь сказать… - Иван укоризненно расширил глаза.
     - Да. Я украла игру, - развела руками Луша.



Глава девятая

      Аксинье нравилось быть русалкой. Кем она была до этого, когда и как именно утонула – Аксинья начисто позабыла. Все заботы, хлопоты и страхи верхнего мира – там, наверху и остались. Здешняя подводная жизнь целиком, казалось Аксинье, состояла из баловства, веселья, непотребства и всего такого. Здесь было можно то, что наверху настрого воспрещено – воровать и убивать… Впрочем, какое «воровать»! Стырить что-нибудь драгоценное у верхнего жителя – Хозяин Воды приравнивал это к нахождению клада. Мог и наградить отличившуюся стражницу. Убивать – топить людишек в болоте, либо в реке, где русалки тоже плавали – было также грехом относительным. Откуда известно, станет ли утопленник хладным трупиком, или превратится в их товарку – развеселую русалку, а того лучше – в тритона (русалку-парня)? Таких тритонов в русалочьем сообществе было мало. Но, когда они появлялись – вот и начиналось истинное веселье и вакханалия…
        Но все русалочьи дела – веселье и невзгоды – каждый  день повторялись, будто шли по кругу. Не то, чтобы Аксинье от этого было скучно – ей не надоедали безобразия. Но, когда в один прекрасный вечер на глинистой стене подводной комнатки Аксиньи возникла в виде переливающейся цветной картинки в полный рост её сбежавшая подружка – Лукерья, то Аксинья была этому очень рада. Даже хотела обнять Лушку и потискать, но через стену такое было никак невозможно.
       Луша поведала Аксинье, как живет в верхнем мире, в далёком будущем. Живет у одной старушки, помогая ей по хозяйству, и каждый день бегает в гости к своему мужу – Иванушке Кощееву, с которым, в бытность того тритоном, их поженил Водяной. Поселиться у него и жить вместе – оказалось не так и просто. Следовало понравиться Иванушкиной матери – а сие есть задачка со многими неизвестными. Впрочем, встречаться с Иваном ночами для Луши было не столь трудно осуществимо и имело сходство с детскими проказами.
     Луша показывала Аксинье и свои ножки, на каковых бегает теперь. При всей стройности и изяществе этих ножек, глядя на них, Аксинья поморщилась.
      - Как можно двигаться на этаком убожестве? Да ты ж рухнешь с них – токмо косточки забрякают.
     - Тут почти все люди ходят, - махнула рукою Луша. – И я привыкла. А вот Иванушка мой не ходит на двух. Ему мало. Он к этим двум еще две палки добавляет. Или вовсе ездит на колесной тележке. Он сам себя безногим называет – мой Иванушка…
      Луша вздохнула. 
      - Мне б твоего тритона, хоть на ночку, хоть на часок… - мечтала Аксинья, подмигивая подружке. – Вот, не поделилась ты со мной, пока он тут, у нас был. А я бы с ним – такое отколола…
       Луша понимала, что Аксинье не хватает дружбы с представителем другого пола. Подружек-русалок у неё было и много – и мало. Ведь иногда подружка просто так называется. А дружить девчонке с парнем – это ведь несколько другое. Намного занятнее. И смысла больше. Так думала Луша.
     И она  посоветовала Аксинье «переведаться» с другом Кощеева – Иваном Солдатовым. В средствах связи – как старых, волшебных, так и электронных – из будущего – Луша разбиралась с каждым днем всё шустрее, и быстро научила Аксинью кое-чему из этого. Подключив волшебное зеркальце к мобильнику Солдатова, Аксинья оставалась для него незримой, а сама могла видеть его – угрюмого, замкнутого и грузного. К тому же очень медлительного. Даже при беседе он, казалось, процеживал каждое слово, перед тем, как проговорить.
      - Толстый ты очень, солдатик, - попеняла она ему однажды во сне. – Надоест мне скоро на тебя такого смотреть.
      С тех пор Солдатов старался, насколько возможно, меньше есть. «Я на диете» - объяснял он окружающим.
      Нет, на лик и на фигуру Солдатов Аксинье не поглянулся. Но он был парнем, а к парням её всегда тянуло неудержимо. Ведь с любым парнем – даже таким невесёлым, как этот – при желании, можно было позабавиться от всей души.
    Аксинья не стала откладывать это в долгий ящик – зачем, если можно привидеться парню во сне, и там вытворять с ним всё, что придёт в голову?
     Как же он был счастлив в этих развесёлых и неприличных снах!.. Видать, сам дорвался до чего-то такого, чего втайне хотел, о чём мечтал, втихаря от мамки… от всех.
      - Хоть мамке только не говори, что мы с тобой вытворяем! – наказывала ему во сне Аксинья, грозя пальчиком.
     - Что я – дурак, что ли – рассказывать? – хмыкал на это Солдатов.
     - Так ведь ты же – Иван, - подмигнула Аксинья. – А все Иваны внутри – либо – царевичи, либо дураки. Сама проверяла.
      - А может, я – царевич? – молвил Солдатов, то ли в шутку, то ли нет.
     Аксинья потеребила ему пальчиком нос.
     Ей было занятно следить за ним не только в снах, но и наяву. Через волшебные зеркала Аксинья научилась наблюдать хоть каждый шаг Ивана Солдатова. Видела, как он работает – пилит доски, как он ездит на странной штуке с двумя большими тонкими колёсами (велосипеде). Поняла, что он слушается всякого слова своей матери. И тем более обрадовалась Аксинья, когда добрый сын Иван на очередной вопрос мамы: «Кто тебе звонил?» сурово вдруг ляпнул: «Это не твоё дело».   
     Лариса Ивановна аж изменилась в лице. Такой ответ от сына она слышала именно в первый раз за всю жизнь.
     Наступившей ночью Иван шептался с кем-то по телефону до полчетвертого. Утром встал с кругами под глазами, нехотя позавтракал и пошел на работу, слегка пошатываясь. Но на расспросы матери и даже отца ответил всё в том же духе.
     - Мало ли, с кем я болтаю! Я взрослый мужик. Кому хочу – тому и звоню.
    Сергей Александрович печально покачал головой. А Аксинье это понравилось. Как же любо, когда кто-то тебя слушается, словно сом Яшка на поводке!
     Следующий звонок от Аксиньи застал Солдатова на пилораме.
     - Я работаю, - ответил подружке Иван деловито. – Давай позже?
     - А ты отойди в сторонку-то, так и поговорим. Важное дело есть.
     Солдатов, вздохнув, бросил инструменты, отошел куда-то за угол подсобки. Он побаивался, что в случае малейшего неповиновения с его стороны звонки от таинственной красавицы из сна могут и прекратиться.
     - Замуж меня возьмешь? – спросила его тут Аксинья напрямую.
     - Конечно, возьму. Я же честный человек… А как ты это себе представляешь? Ты же… с хвостом… ты – русалка. Или только притворяешься ей?
     - Ничего не притворяюсь. И всё представляю, - наступала на него Аксинья. – Ты, главное, сразу реши: жить мы будем у тебя или у меня?
      - Понимаю, что надо бы у меня, - ответил Солдатов. – Но – никак. Я ведь с родителями живу.
      Русалка знала и это, но почему-то именно теперь вздумала повредничать.
      - Тебе сколько годиков-то, солдатик?
      - Ну, двадцать девять… - промямлил парень.
      - У тебя усы, борода уж, поди-ка, растут?
      - Я их брею… - смутился Солдатов, подозревая какую-то насмешку.
      - Хочешь, сказку расскажу? – предложила Аксинья, сделав свой голос таким же сладким, как и в часы ночных потех. – Жил-был один добрый молодец. И кормили его родители до возраста. А потом говорят:
     - Кормили мы тебя, Матроха, до возраста, теперь же ты нас корми.
     А Матроха отвечает:
     - А кормили до возраста – кормите и до усов.
     Они смирились и кормили его до усов. И опять просят:
     - Уж теперь, сынок, ты нас корми.
     - А кормили меня до усов – кормите и до бороды, - отвечает сын.
     Пришлось им кормить Матроху, пока у того не выросла борода.
    А он всё своё  нудит:
    - Как кормили меня до бороды – кормите и до старости…
    - Я не такой! – возмутился Солдатов. – Я на работу хожу, мне деньги платят.
     - Так и тот на работу пошел, - согласилась русалка. – Когда родители на него осерчали. А как он ничему в жизни не учился век – пришлось ему вором робить. То есть, матрохой – ежели по-нашему, по-русски молвить…
      - Да пошла ты, Ксения батьковна! – осерчал уже Иван Солдатов и оборвал связь.
      Рабочий день он заканчивал мрачно, ворчал на приятелей и взирал на них исподлобья. А придя домой, заявил родителям следующее:
      - У меня на сберкнижке денег много скопилось? Хочу их в отдельную квартиру вложить.
     - Ты что это?!. – ахнула Лариса Ивановна.
     - Кризис на дворе-то, - бурчал сын. – Сейчас по уму положено деньги во что-то обращать. Почему не в недвижимость? Да и надоело мне тут с вами жить. С мамой и папой. Как маленькому.
      
* * *

      Новая видеоигра понравилась Ивану Кощееву чрезвычайно. Созданный персонаж, которого наш герой, недолго думая, нарек своим именем, поступил на службу к княжьему воеводе Игнатию Колоде. Пришел ко двору без доспехов, в простой домашней одёже. Воевода вручил виртуальному Ивану простой одноручный меч и с этим оружием направил в тёмный лес – порубать разбойников. Логово татей Иван еле сумел отыскать. Пока добирался, смастерил себе немудрящий лук и пару стрел. Добыл рябчика и лисицу. Научился сдирать со зверя шкуру и жарить дичь на костре.
     Разбойников в чаще лесной насчиталось человек десять. Перебил всех, забрал у одного из них уже сносный лук и целый колчан стрел. За это воевода одарил его хорошей кольчугой и направил разыскивать фамильную драгоценность дворянского семейства Колоды – зачарованную булаву с драгоценными  камнями. Опять пришлось переться черт-те куда по сказочно-прекрасному древнерусскому ландшафту, по полям, по лесам. Учиться стрелять из лука – как из настоящего, рубить мечом – как взаправдашним…
      Графика и «физика» игрушки, может, и не являлись идеально реалистичными, но качество их было не в пример всем прежде виденным Иваном Кощеевым играм. Он оказался словно завороженным.
    - Теперь твоя душенька довольна? – спрашивала сидевшая рядом с Иваном Лукерья, по привычке потершись щекой о его плечо. Она смотрела, как виртуальный Иван рубит врагов в лоскуты сверкающим клинком – нарисованная кровь так и брызгала во все стороны.
     - А мой волшебный меч – Пламя Земли – всё ж краше был, - вздохнул Иван. 
     Это он вспомнил красный очарованный клинок, который нашел в Кощеевом царстве, и каковым сбирался воевать самого Кощея.
      Тут у Ивана в кармане раздался звонок.
      - Кощей?.. – удивился он.
      Но звонил не Кощей. С того же самого странного номера – +0006666669 – Ивану дозвонилась Аксинья.
     - Ну, что, тритон – добрый молодец, - начала она с легкой грустью в голосе, даже без приветствия. – Мой солдат со мной разругался. Опять я, горемычная, одна-одинешенька.
     - Как же так? – хмыкнул Кощеев-младший. – Из-за чего?
     - Из-за того, что он – маменькин сыночек и боится серьезных отношений.
     Она начала рассказывать всё с самого начала, как общалась с Иваном Солдатовым, и к чему это пока что привело, не опуская и интимных подробностей. Сначала Кощеев-младший заинтересовался её рассказом, но Аксинья болтала и болтала, и ему надоело.
     - Слушай, Аксинья, - предложил он русалке. – Потолкуй вместо меня, лучше, со своей подружкой. Вы две девчонки; к тому же знаете друг друга сто лет…
     - Да больше, - поддакнула ему Аксинья.
     - Тем более. И у вас общие интересы. Лукерья Степановна тебя утешит…
     Он хотел передать трубку Луше, но не обнаружил её в комнате. Её нигде не было. Вместо неё Кощеев увидел у двери Солдатова собственной персоной.
     - Здорово, воин, - тихо щмыгнул носом Солдатов. – Давай в шахматы, что ли, сыграем?
     - Да, кажись, не до шахмат тебе? – молвил Кощеев, глянув на друга с пониманием.
     - С Лукерьей Степановной болтаем? – спросил Солдатов.
     - Эх, кабы с ней… Твоя Аксинья звонит.
     - Чего это она тебе звонит? – нахмурился Солдатов.
     - Говорит, что вы поссорились. На, мирись, - Кощеев протянул Солдатову свой мобильник.
     Тот взял телефон, удалился в прихожую, четверть часа шептался там о чём-то; затем вернулся не менее мрачный, вернул телефон хозяину и при этом сказал:
     - Спасибо, воин. Только не звони Ксюше больше. Она моя.
     - Твоя, несомненно, - подтвердил Кощеев. – Мне своих хватает.
     - И номер её заблокируй у себя, - велел Солдатов, - сейчас же, при мне. Чтоб я видел.
     Кощеев покорно выполнил эту процедуру, исподволь испытывая некое огорчение.
     - Узнаю, что ты ей опять звонишь – дам по морде, - пообещал Солдатов.
     - Угу, - кивнул Кощеев смиренно.
     Помирился Солдатов с Аксиньей, или нет – со стороны было не вполне понятно. Однако настроение у него упало ещё ниже. Он убрался домой, как тень, не топнув ботинком, не скрипнув дверью.
     Кощеев отнесся к выходке друга несколько равнодушно. Его очень захватила новая игра. Сражаясь с виртуальными врагами и разыскивая колдовские артефакты, он засиделся допоздна. Уже и Евдокия Петровна велела ему ложиться спать – а Иван только отмахивался и бормотал: «Сейчас, сейчас. Ещё немножко».
    Когда всё вокруг него стихло, а компьютерные бои были в самом разгаре, Иван Кощеев внезапно увидел, как экран его ноутбука почернел, и на нем возникла белая надпись на русском языке:
      «Чего не спишь?» - спрашивала надпись.
      Иван очень удивился. Черный экран свидетельствовал о какой-то неполадке в гаджете. Значит, через Интернет сообщения в данный момент он получать никак не мог. И всё же, кто-то хотел с ним о чем-то письменно пообщаться.
     Под вопросом мигал курсор, и Кощеев решил попробовать написать.
     «Кто это?» - настрочил он.
     Курсор на минуточку перестал мигать, а затем выдал не только имя, но и некую специальность:
     «Сват Наум».


Глава десятая

     Лежать в гробу оказалось ни страшно, ни противно, а как-то так, будто Маша пришла домой с работы усталая, бухнулась на обычную, привычную постель и расслабилась. Ноги окутало легким теплом, на лоб опустилась приятная прохлада.
      Закрыть глаза да спать. Закрыть, тем более, что покойнику первым делом закрывают глаза.
      Но спать Маше не хотелось. Она так и лежала, широко распахнув очи. Вспоминала свою жизнь с самого детства.
      Вот Машеньке восемь лет. Они с бабушкой парятся в бане. Там жарко – едва хватает сил терпеть. Бабушка хлещет Машеньку веником, приговаривая:
     «Учись добру! Учись добру!»
     Хоть ласково приговаривает бабушка, а хлещет довольно больно. И всё больнее, всё жарче становится…
      Маша открывает глаза в том же мраке, в гробу, в Справи. Высокий огненный призрак стоит над её гробом и бьет по ней огненным молотом, куда достанет. Молот не ушибает Машу, а обжигает её, раз за разом, и всё больнее.
     Впрочем, терпеть можно. Маша прежде терпела и многое чего похуже.
     Она слышит истошный вопль, поворачивает голову вправо. Там, в похожем гробу лежит еще один мученик, над которым возвышается такой же огненный призрак и колотит его похожим пламенным молотом. Тот парень орёт-надрывается.
     А Маша не подаст голоса, хоть её режьте. Так-то! Может, вам, иродам, того и надо, чтоб люди орали в муках? От Маши не дождетесь.
     Но всё больнее становится. И кругом все вопят. Сколько их? Душ двадцать разом? Больше?
     Маша не может больше терпеть. Кричит громко. Ей самой её же крик слышится громче всех.
     После этого пытка скоро заканчивается. Бесследно и вмиг пропадает не только огненный призрак, что стоял над Машей, но и все остальные молотобойцы. Становится вовсе темно, и начинает стремительно холодать.
     - Простите, вы не знаете – что это было? – попыталась спросить она у обитателя гроба слева.
     Едва расслышала сама свой вопрос. И его ответ больше похож на слабое шипение.
      - Это перековывают нас в Справи. Добру учат.
     А ведь только что все так громко кричали.
     - Если не хочешь, чтобы это повторилось снова – вставай и иди, - шипит Маше сосед из гроба справа. – Это подручные Пекленца – адского кузнеца. Они еще придут.
      Сосед справа – обычная серенькая тень – вылезает из гроба и, горбясь, идёт куда-то – едва переставляя ноги. Тащится мимо Машиного гроба. Встаёт и сосед слева. Постепенно начинает выстраиваться цепочка идущих теней. Маша вылезает тоже.
     Ей придётся быть такой, как все. Идти вслед за всеми. По тёмному кругу.

* * *
     Все такой же мрачный Иван Солдатов зашел сначала в банк и проверил, сколько денег у него на сберкнижке. Оставшись довольным обнаруженной суммой, он завернул в редакцию районной газеты, дал объявление:
     «Куплю недорого квартиру в нашем селе. Хотя бы однокомнатную». И тут же – номер мобильного телефона.
     - Зачем это тебе Ваня? – спросила его знакомая сотрудница редакции.
     - Да, - махнул он рукой печально. – Думаю от родителей съехать. Надоело.
     - Зря ты… - покачала головой знакомая, на что Солдатов пробубнил тихо:
     - А не лезьте в мою жизнь!
     Этой ночью Аксинья опять утешала его во сне грешной любовью да приговаривала:
     - Молодец ты у меня, солдатик! Еще никто за меня никому морду не бивал, отродясь!
     - Я пока тоже не бил, - возразил ей Иван. – И не солдатиком меня зовут, а Иваном.
     - Хотел побить – всё едино, что побил, - возразила Аксинья. – А солдатиком мне тебя более любо называть… Так что решил-то – у тебя ли, у меня?..
     Солдатов огляделся, чтобы понять толком – а где они находятся сейчас?
     Это была некая комната – нечто среднее между городской ванной и изолятором в детском садике. Стены сверху белые, снизу – до половины – голубого цвета. Что это – больница? Полиция? А Солдатов, было, уже хотел предложить: а может, просто здесь будем встречаться?
     В этот момент он сам чуть было не рухнул со скрипучей полутораспальной кровати – единственного предмета мебели, каковой был в этом не шибко уютном закутке.
    - Не-а, - покачала головой Аксинья, прочтя его мысли. – Тебе уже здесь довольно неловко – нет?
     Так и было. Хоть бы кровать-то тут оказалась пошире, что ли? Да и воздух в «изоляторе» странно хлюпал, не то – булькал, и поднимались по нему к потолку какие-то радужные пузыри…
     - Тебе самому здесь очень скоро надоест, - уверяла его Аксинья. – А я совсем не в шутку с тобой кручу. Давай, ищи настоящее жильё!
     Но прошел день, второй, третий – а настоящее жильё не находилось. Никто  не звонил Ивану Солдатову, никто не предлагал ему квартиру.
     Ещё и Ларисе Ивановне приспичило сыновние деньги срочно пристроить. Только, почему-то, вложить их вовсе не в квартиру.
     - Давай, мы тебе что-нибудь интересное купим? – то и дело стала предлагать она Ивану. – Ноутбук тот же? Гляди – у всех компьютеры есть; один ты без него обходишься.
     - Люди женятся, гляжу. Не женат лишь я хожу, - проворчал сын себе под нос.
    - Чего? – нахмурилась мать. – Это ты жениться задумал? На ком? Да и на кой тебе это сдалось?
     - Или – вот еще, - вдруг вспомнилось Ларисе Ивановне. – Тебе давненько голову не проверяли. Ты в последнее время совсем заторможенным стал, а теперь и чудить, вот, начал. Полежи-ка в больнице – на обследовании, на профилактике?
     Прежде Солдатов раз в год ложился на профилактику непременно. Время и сейчас подходило, он знал это. Но решил посоветоваться с новой подружкой – как всегда, посреди ночи, неведомо, где.
     - Фууу! – наморщила нос Аксинья, заслышав, что жениху потребно в госпиталь. – Ты у меня больной, что ли?
      И Солдатов понял, что, ежели он станет проявлять слабость, валяться в лечебницах – то Ксюша разочаруется в нем и сгинет.
      - Нет, здоров, - принужденно выдавил он со вздохом. – Я пошутил.
     Когда Аксинья прикасалась к его голове, ласково поглаживая её – у Солдатова, и правда, проходили всякие боли и тяготы. Когда подружки не было рядом, болело опять и с новой силой… Но ведь, стоит только им пожениться – и Аксинья всегда и повсюду будет с ним. И тогда Иван Солдатов станет насовсем здоровым и сильным – правда?
       Рассуждая так, от прохождения профилактики в сельской больнице, а тем паче – от поездки в Питер он отказался наотрез.
     Тем не менее, через три дня ноутбук Солдатову был всё же куплен. Иван угрюмо уставился на чёрный гаджет, «съевший» порядочную часть денег, которые он хотел потратить совсем иначе.
      - В окошко выкину, - молвил он мрачно.
      Но ничего, конечно, никуда не выкинул. Попытался завести себе страничку в социальной сети. С этим у него возникли некоторые проблемы. Пришлось снова идти к другу.
     Безропотный Иван Кощеев встретил Солдатова, как ни в чём не бывало. Создал ему страничку, устранил несколько недочетов в свежеустановленной программе его ноутбука. Правда, в этот раз Кощеев не разглагольствовал, как обыкновенно – по делу и не по делу, а всё больше молчал. Луша сидела здесь же, в кресле, и читала толстую книгу. Предложение Солдатова поиграть в шахматы она тихо отвергла.
     - Скоро жить-то к воину переедешь? – спросил её Солдатов.
     - Не знаю, - ответила Луша. – Меня сюда не шибко пускают. Я у бабульки одной живу. По хозяйству ей помогаю.
     Кощеев вспомнил ту бабульку и улыбнулся себе в усы.
     - Ладно, пойду я, - сказала Луша, закрыв книгу. – Надо ещё в библиотеку зайти, взять «Дон Кихота» там. Интересный фолиант, а ведь ты мне его почитать у бабульки не дашь, Ваня?
     - Бери, - пожал плечами Кощеев. Но Луша не взяла.
     - Ты угол у бабушки снимаешь? – оживился Солдатов. – А она еще одного постояльца к себе не возьмёт?
     - Сомнительно, - ответила Луша. – А кто это?
     - Да я сам, - признался Солдатов. – Хочу от мамки куда-нибудь съехать. А не то, она каждый мой шаг контролирует.
     - Зря ты… - произнес Кощеев, глянув на приятеля с некоторым осуждением.
      - Ой, молчи, воин. Не будь мне еще одной мамкой! – махнул на него рукой Солдатов. – Лукерья Степановна, можно, я тебя провожу до бабульки твоей? Вечерами одной ходить небезопасно. А там и попробую с ней договориться. Может, пустит пожить.
     Луша на это согласилась, невзирая на холодный и грустный взгляд, которым наградил её Кощеев.
     Солдатов подождал её у библиотеки и чинно зашагал рядом дальше.
     - «Дон Кихота» читаешь? – с уважением изрек он. – Ты умница у нас, Лукерья Степановна. Мне такую муть не осилить.
     - Хочу стать для своего Дон Кихота Дульсинеей, - объяснила Луша. – Чтобы он менялся в хорошую сторону.
      - А сейчас ты для него – кто?
      - Я для него пока – всего лишь Луша, которая его только портит, - с грустью заметила бывшая русалка.
     Лихо Одноглазое встретила Солдатова в своём обычном виде, не меняя старушечьего облика.
     - Я вас раньше видал, - обрадовался Иван Солдатов. – Только не знаю, как звать.
      Лихо милостиво позволила ему называть себя «бабой Лизой»
     - А еще, внучок, вижу я, что ты монетку ту ржавую так и не выкинул, - заворчала Лихо.
     - Я об этом и говорить не хочу, - замахал руками Солдатов. – Я зато хотел спросить – можно ли у вас комнату снять?
     - Из дома уйти решил? – сурово нахмурилась Лихо. – Чтобы с русалкой холодной встречаться? А ты знаешь, внучок, что тот, кто с русалкой знается – считай, уже не жилец?
     Отсутствие одного ока придавало бабе Лизе ещё более грозный вид. Но при этих её словах Луша многозначительно закашлялась.
      - Похоже, вы мне комнату не продадите? – заключил Солдатов, никак внешне не реагируя на вопрос Лиха.
      - Завтра, внучок, тебе будет хата, - расслышал он, уже уходя отсюда, краем уха тихое ворчание вслед.
     Неизвестно, придал ли Солдатов хоть какое-то значение этим словам; а только на следующий день он, действительно, принял некий звонок. Беспрерывно, приторно «акающий» столичный женский голос сообщил следующее:
     - Здравствуйте, маладой чилавек. Мы читали ваше абьявление в газете. Прададзим вам нашу бывшую дачу, паскольку больше не сабираэмся ей пользаваться и уезжаем в Маскву.
     На оговорку Солдатова, что у него вдруг возникли  непредвиденные затруднения с деньгами, женщина заверила его, что продаст дачу  достаточно дешево, ибо последняя находится в аварийном состоянии. 
     Не сказав никому из родителей ни единого слова – благо, был в это время не дома, а шел где-то по селу – Иван Солдатов встретился с этой женщиной, оказавшейся гламурной блондинкой лет сорока, обговорил с ней детали столь серьезной покупки, и, придя домой, как всегда угрюмо опустившись в кресло, тихо заявил.
     - Всё. Я купил дом.
     - Как так?! – ахнула мать. – Ты шутишь, да?
     Но сын не шутил. Договоренность на словах была уже достигнута. Конечно, следовало уладить ещё множественные юридические формальности. Но переубедить Ивана и отменить всё это сумасшествие было нельзя – Лариса Ивановна четко понимала, что сын может разгневаться на неё всерьез.
     Владелица дома спешила оформить сделку, и таким образом, уже через неделю Иван Солдатов сидел в полупустой комнатке малюсенькой деревенской развалюхи, где и пол подгнил и шатался, и печке нужен был немалый ремонт, и водопровода не было в помине. Солдатов прихватил из родного дома в этот – стол, стул, кровать, новый ноутбук, который ничего здесь не ловил, и старый маленький телевизор.
     - Этого пока хватит, - решил он. – Позже огород до ума доведем, и всё такое…
      На все охи-вздохи и причитания мамы о том, как ужасен, кошмарен этот еле живой домишко, сын махал рукою и мрачно ворчал.
     - Всё. Я взрослый мужик. Сделал, что хотел. Еще и денег немало сэкономил.
     Он даже ночевать стал в новом старом доме – несмотря на то, что там ещё стоило хоть переклеить обои. Еды ему принесла мать, хотя в дальнейшем Иван собирался готовить себе сам.
     Но в первую же ночь на новом месте Аксинья не ответила на его звонок и не позвонила сама. Не явилась русалка Солдатову и во сне.

* * *
    Аксинья приплыла к Водяному и без промедлений бросилась перед ним ниц.
     - Не вели казнить, Ваше Водянейшество, а вели слово молвить!
     - Ну! – сдвинул кустистые зелёные брови суровый старик Водяной. – Говори, лягушачья ты икра!
    - Не находишь ли, Ваше Водянейшество, что тритонов в твоих владениях уж очень мало стало?
    - Нахожу, - согласился Водяной, чуть подумав. – Вернее, редко, чаво-то, нахожу. Последнее время почти совсем не нахожу. А побольше бы их было – не повредило бы. Чтобы к войску русалочьему их добавить…
    - Я, кажись, одного сыскала, - молвила Аксинья. – Имею на примете.
    - В чем же дело? – хмыкнул подводный царь. – Топи, да и всё… Токмо, с чего ты решила, что он точно тритоном станет?
     - Он в нас верит, - объяснила Аксинья. – Всякому слову моему внимает и следует.
     Водяной заинтересовался теперь более. Что, как? Встречается с ним Аксинья, болтает? Отчего до сих пор не утопила?
     Русалка рассказала своему царю, что паренек сей не только из верхних людишек, а вовсе из  иного мира. Чтобы добраться до этого паренька, ей, Аксинье, потребно выбраться наверх и перейти в его мир – в будущее.
     - Для этого же мне – край! – надо хвост рыбий на ноги человечьи поменять. А на это прошу твоего, Водянейшество, дозволенья и подмоги.
     - Врешь, сучка! – стукнул посохом об дно болота Водяной. – Сбежать отсель норовишь, облапошить моё Водянейшество.
      Русалка и давай клясться ему всеми страшными клятвами, какие ведала, что, кабы ладила она сбежать в мир людишек – так сбежала бы, не привлекая внимания, тайком. А ей охота Водяному пользу принесть, а людишка презренного – сгубить и нашим сотворить. Тритоном, то бишь. Обычное русалочье дело и желание.
     Крепко задумался тут Водяной, и думал, понурив очи долу, столько, что Аксинья решила – не закемарил ли? Но, подняв на неё глаза, подводный царь сызнова стукнул посохом об дно таково сильно, что кверху густо и с громким бульканьем пошли цветные пузыри…

      




               



Глава одиннадцатая
      
       Проходя очередной круг в этом чёрном царстве, Маша повстречала-догнала ту самую старушку, с которой ей довелось вместе кануть сюда. Или тень той старушки… да, впрочем, это ведь одно и то же?
      - Здравствуйте! – обрадовалась Маша. – Как у вас дела?
      - Никак, - тряхнула лохмами старуха, и не подумав поздороваться. – А у тебя тут есть какие-то дела?
      - Нет никаких, - призналась Маша. – Но у меня где-то на воле остался муж, падчерица… родители… я думаю, муж скоро придет за мной и выручит меня.
      «На воле», произнесла Маша и согласилась мысленно, что она ведь здесь почти точно, словно в тюрьме.
     - Не придёт, - упрямо возразила старуха. – Нет его больше. Да и ничего нет.
     - Если я оказалась черт-те где – это же не значит, что и вся Вселенная тоже туда провалилась, - уперлась и Маша. – Просто, видимо, мир живых от нас теперь далеко. Но он есть где-то…
     - Ничего нет, - бубнила старая ведьма. – Ничего не осталось, кроме тьмы и огня, из которых всё когда-то было создано, и во что всё вернулось.
     Где-то вдали слышались гулкие звуки, похожие на тяжелые капли. Старуха тоже обратила на них внимание.
     - И ещё вода, - прибавила она хмуро. – Из которой тоже всё создавалось. Остались тьма, огонь и вода…
     «Так не может быть! – думала Маша. – Так не должно быть! Этого даже при Апокалипсисе не будет. Вранье какое-то!»
     - Конец Света наступил, что ли? – спросила она, остановив другую тень, когда ворчливая старуха скрылась в смрадной клубящейся тьме.
     - Пусть так, - вздохнула тень равнодушно.
     - Но мы же общаемся, думаем! – всё не унималась Маша. – Значит, живем, так или иначе.
     - Мысль живет, - пояснила тень так же не заинтересованно. – Вот и думаем.
     - Мысль была, когда ещё ничего не было, - добавил кто-то новый. – Мысль будет, когда совсем всё исчезнет. Её почти нельзя убить. Она гаснет лишь в одном определенном месте.
      - Что же это за место? – Маше стало очень любопытно.
      - Ложись в гроб да отдохни, - услышала она вместо ответа.

* * *

         Что-то знакомое померещилось Ивану Кощееву в этом Свате Науме. Впрочем, возможно, не более, чем померещилось.
        «Ты тоже явился из того мира?» - набрал Иван первый пришедший в голову вопрос.
       «Миров много, - был ответ. – Какой тебе потребен?»
       «А из какого ты?»
       «Я не помню, - упрямился таинственный собеседник. – Какой тебе потребен?»
       «Кто ты такой вообще?» – спрашивал Иван, не исключая, что это какой-то хитрый вирус.
        «Сам не знаю, - ответил кто-то. – Знаю только, что я – Сват-Наум».
        «Ты не брат ли Шмата-Разума?» – озарило в голове Ивана.
        «Нет у меня братьев. Ни сестер. Никого».
        «Но ты похож, вроде, на Шмата-Разума».
        «Не знаю такого».
        «Хорошо, - махнул рукой Иван. – Как ты сюда попал?»
        «Меня продали тебе»
        «Ага! – догадался Иван. – Значит, ты – ноутбук?»
        «Что это ещё за черт?» – возмутился Сват Наум.
        «Так я же сейчас на тебе работаю… То есть, играю…» – растерянно настрочил Иван.
        «Вот ещё! – продолжал негодовать собеседник. – Работать на мне?! Да еще и играть?!.  Ладно, я сам работать могу. Но НА МНЕ что-либо делать – ни в жисть не дозволю!»
       Такое мировоззрение прибора выглядело довольно странно.
       «А что ты можешь делать?» - додумался Иван до нового вопроса.
       «Всё» - был ответ.
       «А можешь, хотя бы вернуть мне нормальные функции моего нового ноутбука? Я на нем работать и играть собирался, так-то. Только недавно куплен, деньги плачены».
      «Эта-то черная пакость, в которую я заточен?» - в вопросе Свата Наума ясно читалось презрение.
      «Да», - вбил Иван, не споря о терминах.
      «РАЗ ПЛЮНУТЬ!!!» - настрочил Сват Наум злобно.
      В тот же миг вместо тревожного черного экрана перед Иваном возник благостный бирюзовый фон с дружелюбной надписью: «Добро пожаловать». Через пару минут ноутбук выглядел и функционировал как раньше, как положено всякому уважающему себя персональному компьютеру.
      Но не совсем, как раньше. Прежде, чем Кощеев-младший успел открыть какой-либо браузер или другую программу, в правом нижнем углу монитора само собой выскочило небольшое окошко не виданного им раньше чата,  Этот чат не принадлежал ни к какой известной Ивану, либо неизвестной ему соцсети, а был словно сам по себе. Просто чат.
      «Доволен?» - выскочила в этом окошке черная надпись.
      «Хорошо, - ответил Иван. – И какие ваши творческие планы?»
      «Служить тебе, коли уж ты меня купил», - написал Сват Наум.
      «Совсем хорошо. А как же ты будешь служить мне?»
      «Да вот, что попросишь – то я тебе и сделаю», - ответил Сват Наум.
      «Что, например?»
      «Все, что попросишь – я же говорю! Только не зли меня. Я страшен в гневе!»
      Процессор ноутбука грелся.
      «Ноги мне вернуть можешь?» - настрочил Иван, волнуясь.
      Он отправил это сообщение. Горячий ноутбук неожиданно весь затрясся и издал длинный, громкий, противный скрежещущий звук, от которого и сам Иван подскочил на стуле
     Матвей Петрович сунул нос в его комнату.
     - Ты окончательно с ума сбрендил? – произнес отец без каких либо эмоций. – Второй час ночи.
     Иван уже держал палец на кнопке аварийного отключения. И лег спать огорченный.

* * *

     Утром ноутбук включился и работал, как обычно – без «глюков» и всяких странных коленец.
     «Показалось? – подумал Иван. – Может, задремал я вчера за игрой?»
     И только он так подумал, как неведомый чат в углу рабочего стола гаджета опять возник, будто сам собою. И тут же выдал обиженное заявление:
     «Ты бы, добрый молодец, ещё мертвеца поднять от меня потребовал!..»
     «А, это опять ты. Привет!» - настрочил Иван, вздрогнув.
     «И тебе здоровья», - письменно молвил Сват Наум.
     «Все еще служить мне хочешь?» - спросил его Иван.
     «Обязан. До срока».
    «До какого срока?»
    «Это не нашего с тобой ума дело. Ну, прикажи же мне что-нибудь. Надоело без работы куковать».
    «Так ведь ты не умеешь ничего, кроме компьютерных программ», - скептически предположил Иван.
     «Ну, если б я умел лечить – я бы тут не сидел!» - воскликнул Сват Наум.
     Иван только пожал плечами.
     «Попроси что-то другое», - не унимался странный собеседник.
     «А если я попрошу у тебя бутерброд с колбасой?» - написал Иван и сам себе засмеялся.
     «Проси».
     «Дай мне бутерброд с колбасой».
     Ничего не произошло.
     «Не так просишь», - пояснил Сват Наум
     «А как надо?».
     «Забей в любом поисковике Интернета: «Бутерброд с колбасой. Скачать», - настаивал Сват Наум.
     Глухо зарычав от недоверия, раздраженный Иван открыл свой обычный поисковик и вписал туда ни с того, ни с сего:
     «Литр молока. Скачать».
     Дзынь! На столе, где стоял ноутбук, лежали всякие ручки и флеш-карты, возникла стеклянная банка в один литр, полная молока.
     Иван ошалело вытаращил глаза.
     - Это что?.. – спросил он тихо.
     Ответа не последовало.
    Подумав с минуту, опомнившись от удивления, он вписал в чат:
    «Что это такое?»
    «А ты сам – понял? – возмутился Сват-Наум. – Хотел колбасы, а выпросил молока».
     «Убрать его можно?»
     «Попроси: «Литр молока. Удалить».
     Иван сделал именно так. Щёлк! Молоко пропало вместе с банкой.      
     Кощеев-младший поморгал глазами – может, всё-таки, показалось? И сейчас же набрал первоначальное: «Бутерброд с колбасой. Скачать бесплатно»
    Раз! И в руке у него возник аппетитнейший длинный бутерброд с сервелатом. Самый настоящий, а вовсе не кажущийся.
    - Класс! – одобрил Иван, немедленно вгрызаясь в бутерброд. Колбаса оказалась именно такая, какую Иван предпочитал, хотя в заклинании он конкретно сервелат не упомянул.
     Всё ещё жуя, Иван набрал в компьютерном поисковике новое желание.
     «Инвалидная коляска с электроприводом. Скачать бесплатно».
     «Стоп! – замешкал что-то Сват-Наум. – Тебе прямо сюда этот тарантас подать?»
     «Нет, конечно, - письменно ответил Иван. – Поставь этого жеребца возле моего крыльца».
      Ничего на это, вроде бы, не последовало. Ничего и не происходило, пока Иван не догадался сходить в кухню да глянуть на двор в окно.
     Еще в прихожей медлительного Ивана остановила Евдокия Петровна.
     - Погулять не хочешь? – спросила она. – Сегодня погода хорошая.
     Именно погулять  он и собирался. Схватив костыли, выскочил на крыльцо.
    Там стояло диво дивное, чудо чудное – большая инвалидная коляска с электромотором.  Лампочки на джойстике призывно мигали.
     Наш рыцарь не замедлил разместиться в кресле агрегата. Поверхностно разобравшись с управлением, он сдвинул джойстик, и коляска развернулась и неспешно поехала по двору. Доехав до поворота к дороге, Иван прибавил скорость. Потом повернул обратно к крыльцу. Он катался, получая небывалое удовольствие от езды. Моторчик, заряженный электричеством, толкал коляску, не требуя от человека никаких усилий. Поворачивать тоже было очень легко. Широкие колеса, почти как у квадроцикла, были вовсе нечувствительны к камушкам, кочкам и ямкам, бесчисленным на этом дворе.
    - Ух! – улыбнулся ему встретившийся сосед. – Где такую знатную тачку взял?
    - Дали, – неопределенно махнул ему рукой Иван.
    С крыльца на сына уже удивленно взирала Евдокия Петровна. Она выглядела растерянно.
     - Откуда это у тебя? – спросила она, как только Иван к ней приблизился и затормозил.
     - Я увидел её здесь… - ответил он нерешительно. – Мне разрешили поездить немного…
    - Кто разрешил?
    Иван понуро слез с коляски, снова взял костыли и сделал на них круг мимо замечательного аппарата, глядя себе под ноги. До него только сейчас дошло, что любую вещь, которую ему наколдует Сват-Наум, надо еще будет как-то декларировать перед родителями, соседями, другими людьми.
     Не рассказывать же всем и каждому о таинственных пришельцах из сказочных миров!
     «Радуешься, хозяин, новому коню?» – раздался вдруг какой-то шепот, то ли поблизости, то ли прямо в голове Ивана.
      Прислушавшись, как следует, оглядевшись, Иван Кощеев понял, что это говорит с ним его старая рычажная инвалидная коляска. Он посмотрел на неё, и уши Ивана отчего-то покраснели.
     «А я – теперь побоку? – спросил его Росинант очень грустно.
     «Прости, - ответил коляске Иван на частоте иного мира. – Ты хороший. Ты верно мне служил. Я привык к тебе…»
     «Но этот – которого нечистый, видно, на себе таскает – конечно, лучше… - проворчал Росинант. – Где уж мне против него…».
     «Перестань, - попытался утешить его Иван. – Ты лучше. С электроколяской проблем не оберешься. Кажется, я это понял».
     Рычажный конь ничего не ответил, потому что его хозяин заспешил домой.
     Прямо с порога Евдокия Петровна опять стала доставать его расспросами – откуда взялась такая шикарная коляска? И увещеваниями, что чужие вещи лучше обходить стороной. Иван не слушал её. Он торопился к ноутбуку.
     «Инвалидная коляска с электроприводом – удалить» - набрал он сообщение.
     «Что – не угодил? – удивился Сват-Наум. – Что не так с моим подарком?»
     «Всё так, - ответил Иван. – И в то же время всё – не так. Старой обойдусь. Я привык к ней».
     И снова пошел на двор – убедиться, что электрокресло пропало.
     - Снуешь взад-вперед, как детсадовский! – проводил его Матвей Петрович
     Коляски не было. А на лавочке крыльца его ждала грустная Луша.
     - Милый, я прочла «Дон Кихота», - печально молвила она, глядя вниз. – И всё поняла.
      - Что ты поняла? – спросил Иван, сам мрачнея и что-то предчувствуя.
      - Поняла, почему ты решил, будто я не могу быть для тебя Дульсинеей. А я могу…
      - И почему же? И как ты можешь ею быть?
      - Милый, ты и сам ведь всё знаешь, - вздохнула Луша. – Объяснять тебе нечего. К тому же, - она снова вздохнула тяжко-тяжко. – У меня большое горе. Мама моя умерла…
      


                Глава двенадцатая

       Иван Солдатов был счастлив – Аксинья пришла в его новый дом.
       Если раньше их встречи происходили во сне, то теперь  Аксинья пожаловала наяву; только случилось это почему-то снова ночью. Солдатов отпер ей дверь после резкого и решительного стука. Девушка стояла у порога – худенькая, бледненькая, с размахренными длинными зеленоватыми волосами. Вместо хвоста у нее теперь были ножки – ломкие на вид, как спички.
     - Дождался, значит – да? – со вздохом спросил сам себя Солдатов. – Ну, заходи, Ксюша, заходи. Будь хозяйкой здесь.
      - Вообще-то, пока – ты тут хозяин, - поправила его Аксинья. – А вот гостью – угостить потребно. Чем покормить меня изволишь?
     - Суп будешь? – предложил Иван, вспомнив, что сегодня мать принесла ему к обеду целую кастрюлю супа, но он лишь немного притронулся к еде – худел, а пуще того – скучал по подружке.
     - Щей, ухи? – предположила Аксинья, улыбаясь. – С радостью. Наливай!
     - Ни то, ни другое, - вздохнул Солдатов, вынув кастрюлю из холодильника и  поставив на электроплитку. – Просто суп какой-то. Из пакетика.
     - Не дюже вкусный, - скривила губы Аксинья, не давшая супу нагреться толком, зачерпнув его ложкой. – Однако ты сам это состряпал, или помог тебе кто?
     - Мать принесла, - сознался Солдатов.
     - У-у-у, да ты у нас маменькин сыночек! – засмеялась Аксинья.
     - Никакой я не… - обиделся, было, Иван, но Аксинья не позволила ему договорить.
     - А не мал ты ещё, чтобы с девками-то обниматься? – продолжала высмеивать любовника она. – Пойду-ка я прочь от маменькина-то сыночка – от греха чтобы подальше…
    - Ну и иди… - глухо промычал Иван
    Аксинья не только не ушла, но и придвинулась к нему вплотную – взгромоздилась на кресло, в котором он сидел, обхватила коленями его ноги и прижала голову Солдатова к своей груди.
    - Я люблю к греху поближе, - смеясь, пояснила она.
    Когда на следующее утро, часам к десяти, Лариса Ивановна пришла проведать сына, то застала его в постели с любовницей, притом – в весьма неприличной позе.
     - Ой! – отшатнулась мама нашего героя, заслонив глаза рукой. – Что тут проис…
     Аксинья обернулась к ней, не меняя неприличной позы.
     - Хо-хо! Вот и наша маменька! – гоготнула бывшая русалка. – Что ж, давайте переведаемся. Аксинья Тимофеевна. А вас как звать-величать?
      Мама Ивана Солдатова как-то даже сбивчиво от растерянности произнесла своё имя и отчество.
     - Отлично, Лариса Ивановна! – довольно заключила Аксинья. – И давайте теперь друг дружку только так и называть – по имени-отчеству. Идёт?
    - Чё? – вспыхнула мама Ивана. Подружка сына на вид была раза в три моложе её.
    - Ничё! – решительно бросила бывшая русалка. – Только так. Иначе я за вашего сына выходить раздумаю.
    - А вы… - начала вопрос Лариса Ивановна, и ответ получила незамедлительно, не договорив.
    - Да-да. Собираюсь, - сурово бросила Аксинья. – Замуж  за вашего сына. А вас стучаться в двери не учили?
    - Я пришла узнать, позавтракал ли ты, - молвила сыну смущенная Лариса Ивановна. – Принесла тебе супу молочно-вермишелевого. А ты тут… вон, чего!..
     Иван открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, но Аксинья снова его перебила.
      - Спасибо, конечно, но завтра за этим можете не приходить. Мы сами чего-нибудь сготовим. Мы взрослые уж оба.
     Тем временем заспанный Иван обратил внимание на стенные часы.
      - Ой-ой-ой! – воскликнул он. – Я тому два часа, как должен на работе быть! Что ж ты, Ксения, меня не разбудила вовремя?
      Он вскочил с кровати и очень торопливо, но и очень неповоротливо стал собираться на работу. Аксинья, неодетая, наблюдала за ним с постели. Лариса Ивановна стояла у порога их спальни, как оплёванная.
     Он работал весь этот день полусонно, как говорится, спустя рукава. К шести вечера приплелся в свою новую жилплощадь. Аксиньи не было. Но пока Солдатов переоделся в домашнее, она ворвалась откуда-то, подобная вихрю и, прежде чем он успел хоть что-то сказать, набросилась на него со своей ураганной любовью. Спустя час бешеного совокупления, оба сидели на кровати, у горы смятого постельного белья, и приходили в себя.
     - Ну, что, маменькин сыночек? – вкрадчиво и с усмешкой спросила его подружка. – Ты сегодня герой! Вон, сколько продержался!
     - Нехорошо как-то с матерью-то вышло, - проворчал Солдатов тихо. – Так нельзя.
     - Только так и можно. И нужно! – уверила его Аксинья. – негоже, чтоб матеря всякие в нашу жизнь ползли. Они только портят всё.
     Солдатов поглядел на любовницу недоуменно.
    - Ты в этих своих стекляшках на глазах выглядишь дурачком, - сказала между тем Аксинья, сверля его зелёным взглядом. – Или так, будто скрываешь от меня свои мысли.
      - Ничего не скрываю, - ответил Солдатов и немедленно снял очки, прописанные ему ещё в детстве врачом против очень заметного косоглазия.
     Аксинья взяла у него из рук очки, отворила форточку и выбросила их за окно.
     На ужин им достался всё тот же молочно-вермишелевый суп, что утром принесла  мама.
     Ночью, несмотря на бурную страсть Аксиньи, Иван выглядел недовольным и то и дело ворчал, что с матерью так вести себя нельзя; надо пойти и извиниться. И сделать это должна именно она – Аксинья.
     Тогда бывшая русалка пристально посмотрела ему прямо в глаза своими холодными, колючими зелеными очами, долго-долго, а затем спросила:
      - Кто из нас знает жизнь лучше, солдатик?
      - Конечно же, ты… - смиренно ответил Иван, опустив взор.
      И больше он ни в чём не пытался её переубедить. 
      Спустя пару дней после этого, по пути с работы, Солдатов зашел к Ивану Кощееву и поделился с ним за шахматами, что через недельку женится на Аксинье.
      - Ты не слишком торопишься? – заявила на это Евдокия Петровна. – Ты ведь с нею знаком-то без году неделю.
      - Сам разберусь, - отмахнулся Солдатов.
      - Твоя мама жаловалась мне в церкви, что вы с этой Ксюшей её теперь и на порог не пускаете, - попеняла Евдокия Петровна.
      - Больно назойлива стала мать, - пробубнил Солдатов себе под нос. – Раньше я её во всем слушался – вот до сих пор и не женился. Если и дальше стану слушать – век холостой прохожу.
     - Ничего себе! – ахнула Евдокия Петровна. – Слушай, а ты хоть фамилию-то Ксюши знаешь?
     - На что мне её фамилия? – был ответ. – Я ей скоро свою фамилию дам. И вообще, что это такое? Только что я заходил к Лёхе Монахову. Так его мать тоже на меня ворчала, будто я не на той женюсь!
     - Кстати, а что это ты: всегда – в очках, а сегодня – без очков? – озаботилась Евдокия Петровна. – Дома их забыл?
       - Выбросил, - равнодушно ответил Солдатов. – Аксинье я в них не нравлюсь.
       - А как же ты видишь теперь без них? – беспокоилась мама Ивана Кощеева. – Их же необходимо тебе носить. Чтобы с пути не сбиться в тумане. Чтоб читать книги и видеть дорожные знаки, например…
      - Читать я не люблю. А остальное всё и без очков вижу нормально. Да отстаньте от меня, в конце концов! Не лезьте вы все в мою жизнь!
     На это Евдокии Петровне осталось только развести руками. Сердитым Ивана Солдатова до того она не видала никогда.
     Весь их разговор Иван Кощеев пропустил мимо ушей, угрюмо уставившись то ли на шахматную доску, то ли просто на пол. Услышав же про Монахова, Кощеев мрачно изрек только одну фразу:
      - Козёл твой Лёха.
      Именно Алексей Монахов когда-то «увёл» у Кощеева Алису Даеву.
      - Нормальный он мужик. Только несчастный очень. А ты чего киснешь?
      Кощеев, казалось, не расслышал его вопроса. Ответила Евдокия Петровна.
     - У нашего Вани беда случилась. Луша исчезла.
     - Куда делась? – безучастным тоном спросил Солдатов.
     - Её мать умерла, - поделился Кощеев. – И она ушла…
     Он хотел добавить «в иное время», но осекся. Этого Солдатову было знать вовсе незачем. А Евдокии Петровне – тем более.
     - На похороны? Так вернется, - утешил его Солдатов. – Передай ей, кстати, и от меня соболезнование…
      Но вернется Луша, или нет – этого Иван Кощеев не мог знать.
      Солдатов только ушел, как пришла соседка Кощеевых – тётя Зина.
      - Ой, Ванечка, здравствуй! – затараторила она. – Помоги мне, пожалуйста? У меня, вот, телефон завис. Какую бы кнопку ни нажимала – на дисплее надпись: «Нажмите и удерживайте». А что нажать? Что удерживать? Никак не пойму.
      - «Звездочку» надо удерживать, - ухмыльнулся Иван, взглянув на её телефон. – Вы в этом сообщении «звездочку»  не видите. Вот, пожалуйста. Всё разблокировалось.
      Тётя Зина рассыпалась в благодарностях.
      - А что это ты печальный стал такой? – прибавила она жалостливо. – Где эта твоя… подружка? Несколько дней её не видно.
      Иван повторил ей, что Луша отбыла на похороны матери.
      - Вернется! Вернется! – замахала руками тётя Зина. – Теперь уже такая веселая не будет, конечно. Ну, станешь её утешать.
      Она и Евдокия Петровна вышли в коридор, и Иван услышал из-за двери, что говорит мама:
      - Весь-то Ваня истосковался по ней. Сам не свой. Места себе не находит…
     - А не молода для него эта девушка? – серьезно спросила тётя Зина.
     - Тоже об этом думаю, - согласилась Евдокия Петровна. – И шустра она необычайно. Вертится, как веретено. А он очень медлительный.  Где Луша живет – опять же, не знаю… А ведь так и норовит к нему в кровать прыгнуть…
      - Она какая-то бледная и худая, как свечка, - озабоченно сказала тётя Зина. – Аж страшно немножко – не больная ли?
     - Чем это? – вздрогнула мама нашего рыцаря.
     - Да хотя бы туберкулёзом… Или ещё чем плохим…
     - Чур тебя! Не говори такого!
     - Да и верно! – осеклась тётя Зина. – Лучше, конечно, и не думать о таком ужасе… А само думается как-то…

* * *

      Аксинья встретила Ивана Солдатова, наряженная в новый брючный костюм. И с очередным открытием.
      - У вас тут жизнь какая-то глупая! – сообщила она. – Всё за деньги какие-то. Я вот эти штаны себе купила – столько денег потратила… что на еду уже не хватило.
      - Ничего, - молвил Солдатов. – Яйца, помидоры есть. Яичницы нажарь.
      И пока Аксинья нехотя и неумело готовила яичницу, она втолковывала жениху, что вот, в её стране никаких денег не надо. Всё можно просто так брать.
      - Где это? – удивился Солдатов. – В Китае? Там коммунизм?
      - Нет. В Болотном царстве.
      Солдатов проворчал, что никогда там не бывал, и не ведает о таком.
      - Побываешь, если захочешь, - прищурилась Аксинья. – Пойдем со мной – сбежим туда? Там и поселимся – у Водяного…
      - Так-то звучит заманчиво – страна, где всё задаром, - задумался Иван Солдатов. – Но ведь здесь только что дом купили. Деньги за него плачены…
      - Да забудь ты про деньги эти несчастные!.. – воскликнула Аксинья.
     Она лукавила – в подводном мире тоже ценили золотые монеты.

* * *

      Три дня, что волшебная подружка уже отсутствовали, показались Ивану Кощееву временем пытки. Всё померкло для него в мире, несмотря на то, что костыли-канадки продолжали рассказывать Ивану сказки; коляска по имени Росинант всё так же по-стариковски ворчала на всё подряд, а в ноутбуке жил услужливый Сват-Наум. Иван Кощеев глубоко ушел в себя, хандрил и портил настроение другим. Что-либо передать Луше он тоже не мог. Связь с ней не в состоянии был обеспечить и Сват-Наум.
     Этим вечером, после 23.00 мобильник Ивана Кощеева вновь зазвонил. Наш покинутый рыцарь не сразу даже сумел определить по голосу Аксинью – настолько был подавлен.
    - Ну, что, тритонушка? Потерял, говоришь, свою? – с явной ехидцей молвила Аксинья.
    - А ты-то  откуда знаешь? – возмутился Иван Кощеев.
    - От своего, - призналась Аксинья. – Ты ж ему разбалабонил. Вот он сейчас лежит у меня под бочком – дрыхнет, только храп стоит. А я, как вообразила, что ты там, бедненький, сидишь – один-одинешенек, и только мамка на тебя ворчит… Так жалко тебя, бедолажку, стало. Аж захотелось согреть…
     - Своего грей, - процедил сквозь зубы наш бабник, не отдавая себе отчета, что говорит о друге в том же презрительном тоне, что и Аксинья. 
     - Мой давно согрет. Только он этого, кажись, уже не ценит, - вздохнула Аксинья. – Теперь он решает, кого выбрать – меня, аль мамашу свою?..
    - Угу, - ответил  Кощеев. – Я бы тоже в таком случае маму выбрал.
    - Молодец! – нервно одобрила Аксинья. – Мой-то, правду молвить, еще колеблется… А ежели я к тебе, горемыке, возьму да и приду?
    - Как так? – Кощеев от неожиданности даже закашлялся.
    - А вот так. Пока мой дрыхнет. Приду и согрею тебя, мой сладкий… Пустишь меня к себе под одеяло?
     Кощеев кашлянул ещё громче.
     - Ты, может, знаешь, где сейчас Луша и когда она вернется? – предположил он, кончив перхать. – Сказала бы мне по дружбе.
     - Может, и скажу, - изрекла Аксинья напряженно. – Вот, если полюбишь меня – всенепременно скажу, зуб в том даю!
     - Ошалела, девушка! – вскричал Иван Кощеев, несмотря на позднее время. – Ты же почти жена моего друга. И что бы сказала на это Луша, если бы вернулась?
     - Если бы вернулась, - смеясь, продолжала Аксинья. – Она бы сказала, что мы, русалки, тритонами друг с дружкой делимся. Если бы вернулась, - подчеркнула нечистая сила. – А ведь это ещё вилами по болоту писано.
    - Я никакой не тритон! – негодовал Иван. – И Луша вернется!
    Тут отец стукнул ему в стену и велел немедленно спать.
    На следующий день после обеда Аксинья позвонила снова.
    - Мы с солдатиком по селу гуляем, - сообщила она Кощееву-младшему. – Идём мимо твоего дома. Не прогонишь, если зайдём? Со мной во что-нибудь поиграешь.
      Иван Кощеев уже играл. «Княжьим кметем» на ноутбуке. Участвовал в битве против тверичей и литвинов, за что воевода Игнат Колода наградил его персонажа домишком.
     Гости прошли в комнату Ивана и уселись: Солдатов – в кресло, напротив письменного стола, а Аксинья – прямо на кровать Кощеева-младшего, немного позади хозяина.
     - Значит, в игрушки играешь, да? – закудахтала Аксинья, недолго думая. – Как маленький. В твоем-то возрасте, вон – с девками играть надо. В любовь…
    - Ну-ну! – мукнул на неё Солдатов. – Аксинья Тимофеевна! Без пошлостей можно?
     Она не ответила. А на мониторе, в игре, за лютую схватку с ханскими нукерами воевода приставил к персонажу Ивана личную оруженосицу – Ольгу. Она была прорисована не идеально, но видно было, что – высокорослая, статная блондинка в блестящих древнерусских доспехах…
      - А я красивее, чем она, - тихо заявила Аксинья, и бесстрашный кметь просто обязан был оглянуться и бросить взгляд на невесту друга. Аксинье именно в этот миг приспичило встать с кровати, обратиться к своему жениху, явив Кощееву, как бы ненароком свою филейную часть, туго обтянутую нарядными брючками. Затем Кощеев поймал на себе взгляд её глаз – больших, зеленых – как у Луши, и таких же холодных, русалочьих. Только Аксиньины глаза будто бы так и норовили его заморозить в ледышку.
     Пока Солдатов вперевалку сходил в туалет и вернулся обратно – в это время Аксинья успела взять его друга за руку, и Иван Кощеев почувствовал, какая горячая у неё ладонь – в отличие от глаз.
      - Ладно, пошли домой, - предложил ей жених, вернувшись из отхожего места. – Воину тут не до наших шахмат. Ему, вон – половцев сечь надо. Русь освобождать.
      Поздним вечером, ложась спать, Иван Кощеев получил от Аксиньи СМСку:
     «Ну, как тебе ножки мои?»
     «Неплохи» - ответил он, потому что ножки, черт возьми, были у неё неплохи.
      «А вот, ежели погладишь мои ножки, когда  в следующий раз приду – то я тебе твои хворые ножки вылечу», - пообещала Аксинья.
     Это уже было неслабое заявление. Для многих, таких, как Кощеев-младший, это был бы «удар ниже пояса». Да и самого рыцаря это немного смутило. Иван предпочел оставить сообщение без ответа, выключил телефон и взглянул на свои ныне заколдованные костыли, прислоненные здесь же к кровати.
     «Я ведь и на вас неплохо хожу, правда?», - спросил он на астральной частоте.
     «Ага, - подтвердил Якоб. – С нами не пропадешь, камрад. Пока мы сами не пропадём».
     «Сказка сегодня будет?» - спросил Иван ещё.
     «Валяй, - ответил Вильгельм. – Ложись поудобнее и слушай»
    
     Жил да был в одном королевстве прекрасный принц. Вот, вырос он, и собрался отец-король его женить. А он от всех принцесс да царевен нос воротит. Мне, говорит, нужна самая прекрасная девушка в мире! Пока такую не сыщу – нипочём не женюсь.
     «Да найдешь ли ты такую?» – усомнился отец-король. Но королева-мать мудро заметила, что каждый находит ту, которая именно для него самая прекрасная в мире. Это обычное явление.
      Однажды проведала об этом принце Смерть. И задумала она его к себе забрать. А для начала явилась ему во сне в образе неотразимой девушки. Она приходила каждую ночь, и принцу в этих снах было так хорошо, что  теперь он уже точно знал, на ком хочет жениться.
     «Я не против, - ответила Смерть на его предложение. – Согласна быть тебе во сне хоть женой, хоть кем угодно».
     «Отчего же только во сне? – огорчился принц. – Если только ты не призрак – скажи мне, где живешь? Я найду тебя и заберу в свой замок».
     Принц не знал, что это Смерть, а то бы ещё неизвестно, как бы он повел себя.
     «Меня не нужно искать, - сказала она. – Я живу далеко, но приеду к тебе сама, если хочешь. Терять мне нечего. Я сирота. У меня только фамильный замок и титул баронессы».
     Принц согласился на её приезд. Поскольку девушка была дворянкой, он мог на ней жениться.
      И уже на следующий день она прискакала в королевство принца – одетая в черное, на могучем черном жеребце, к седлу которого были приторочены два огромных мешка с золотом.
    «Это моё приданое», - объяснила она.
    Королю такое приданое понравилось. Он согласился на свадьбу, хотя и предчувствовал что-то недоброе. Невеста сказала, что поживет у них три месяца, а потом они вместе с принцем поедут смотреть её замок.
     Через месяц умерла мать принца. Все очень опечалились, но никто не заподозрил новую родственницу. На исходе второго месяца умер отец принца. И опять околдованный муж, хоть и впал в тоску, но ничего плохого о жене не подумал. Он сделался угрюмым и мрачным, и уже ничто не могло развеселить молодого короля (ведь после смерти отца принц сделался королём).
     Когда же кончался третий месяц, жена разбудила его глубокой ночью и сказала, что настала пора им отбыть в её замок.
     «Завтра поутру поедем», - сказал король, зевая.
     «Нет, сейчас, - возразила она. – В мою страну можно попасть только ночью».
     Женщина в черном нажала какую-то пружину, и в стене их спальни открылся новый потайной ход. Он как будто бы разевал перед молодым королем страшную черную пасть. Оттуда веяло нежитью и могилой.
     «Вот путь в моё королевство», - молвила Смерть.
     Королю вдруг сделалось очень страшно.
     «Нет! Нет! Я не хочу туда идти!» - воскликнул он. Но Смерть схватила своего мужа за плечи и попыталась втолкнуть в этот потайной ход. И молодой король о многом догадался. И выхватил меч…
      - Стрёмно как-то… - пробормотал тут Иван Кощеев.
      - Donnerwetter! – выругался перебитый Вильгельм. – Что же ты, камрад, не дослушал?.. Это такая сказка, что, если её раз перебьешь, то дальше сказывать никак уж нельзя.
     - Блин!.. А я и не знал… - растерялся Иван. – Ну, да доскажи. Там уж, вроде, чуть до конца осталось. Если только в стране Смерти принца не ждала масса приключений.
     - Нельзя, нельзя, - поддержал брата Якоб. – Похоже, Kumpel, придется тебе эту сказку наяву доглядеть. Не знаю, правда, когда. Но придётся…



Глава тринадцатая
 
    Свадьба Ивана Солдатова с Аксиньей только со стороны казалась весёлой. Квартира его выглядела далеко от идеала, поскольку полно ещё было серьезных недоделок. Друзей у Ивана было немного, потому и в гости почти никто не пришёл – всего пара человек. Мать пригласили, но она сидела грустная и какая-то напряженная. Если Ларису Ивановну кто-то окликал – она вздрагивала. Да и сам Иван Солдатов чувствовал себя достаточно легко и хорошо отчего-то лишь тогда, когда Аксинья была рядом с ним. Стоило бывшей русалке куда-то скрыться из виду – как к Ивану подкрадывалась тоска пополам с грызущим чувством вины. Ему хотелось подойти к матери и просить у неё прощения, а потом отменить здесь всё. Но снова появлялась Аксинья, и любовный дурман окутывал голову Солдатова. Опять казалось, что всё хорошо, просто прекрасно, а будет и ещё лучше, и Аксинья чудесна, и он – Иван Солдатов – самый счастливый.
     На следующий день было воскресенье, и они до вечера валялись в постели, продлевая брачную ночь. Слышали, как пару раз скрипнула входная дверь. Ближе к вечеру сподобились вылезти из кровати – обнаружили в прихожей ужин в кастрюле – его, невзирая ни на что, снова принесла Лариса Ивановна.
     Всю следующую ночь поливал дождь, а наутро, приплетясь на работу, Солдатов обнаружил, что на пилораму привезли огромнейший штабель длинных досок. Раскрепить этот штабель перевозчики не удосужились, и кому-то из пильщиков необходимо было сделать это, залезши наверх штабеля. Народ стоял вокруг досок, с сомнением почёсывая затылки.
      - Да чё там? Я полезу, расцеплю, - вызвался Солдатов, недолго думая.
      - Они скользкие, - предупредил его кто-то, - И высоко. Тут в человеческий рост навалено, едрён-матрён!..
     Но Солдатов уже забирался вверх.
     Очутившись на двухметровой высоте, он расставил ноги пошире и принялся разбивать крепление. Это заняло некоторое время. Когда же затея удалась, штабель расцепился, то доски посыпались вдруг в разные стороны, и Иван Солдатов кубарем покатился с них. Сказались две бессонные ночи, да может быть, и никто бы там не удержался. Он упал наземь, не вскрикнув, не охнув, стукнувшись лбом, и одна доска кромкой ударила ещё его по затылку.
     Солдатов немного полежал в окружении перепуганных сослуживцев, затем сел на земле, потирая голову.
     - Как ты? – спрашивали его рабочие. – Может, «скорую» вызвать? В больницу тебя отвезти?
     - Нормально, - отмахнулся Иван. – В глазах немного рябит и искры. Сейчас отсижусь и пойду домой. А завтра буду, как новенький.
    И он, действительно, смог встать и пойти. Но по дороге домой падал ещё несколько раз. А пришел весь грязный и измочаленный.
     - Любимый! – бросилась к нему с ласками Аксинья.
     Но Солдатов, промямлив что-то невнятное, кое-как сняв обувь, рухнул носом книзу на диван и сразу отключился.

* * *
   
     В чёрном-чёрном лесу есть чёрный-чёрный дом…
     Так, кажется, говорится в старой, как мир, детской страшилке? В этом чёрном-черном доме есть чёрный-чёрный коридор…
     По такому коридору шел Иван Солдатов своим грузным, переваливающимся, неспешным шагом. Если бы его спросил кто-нибудь сейчас, куда он идёт, он бы ответил, что просто хочет выйти на свет. Если бы спросили, почему он идёт в эту сторону, а, предположим, не в обратную, он бы, пожав плечами, сказал бы: «Значит, я там уже был, и света там  нет».
     Иван шёл, слыша разные отдаленные звуки: слабый стон боли, тихий писк, не то птичий, не то мышиный, детский плач… Всё это было вокруг него, где-то далеко. У него ничего не болело и не чесалось, и идти ему было бы совсем легко, если бы Солдатова не клонило в сон. Происходило так потому, что низко над головой Ивана парила длинная тень потустороннего существа и костлявыми своими перстами делала над ним судорожные пассы.
     - Спи, спи, - шелестела тень. – Надо спать, спать.
     - Чего спать-то? – бурчал Солдатов, пытаясь отмахнуться от тени. – Сейчас ночь, что ли? Темно, конечно…
      - Ночь, ночь, - подтверждала тень. – Там, куда ты идешь, всегда ночь.
      - Я к свету иду, - возразил Солдатов. – Да мне и домой надо. У меня там…
     Он не стал договаривать. На кой чёрт всяким теням станет он распинаться про свою любовь к молодой супруге Ксюше?
     Дух сна произвел какой-то, видимо, особенно сильный пасс, и Солдатов не удержался на ногах: упал-нырнул вперед. Ему показались очертания большого огненного льва, разевающего пасть. Именно в эту пасть, пышущую жаром и зловонную, приходилось ему совать свою голову – так делает дрессировщик в цирке…
     Из львиной пасти глянули на него пронзительные и родные, зелёные, смеющиеся Ксюшины глаза. Откуда они здесь?
     - Что спишь-то? – спросили глаза, усмехаясь. – Ночь – спишь. День –спишь. Сидишь – спишь. Ходишь – спишь… Просыпайся, муж! Не то – уйду к другу твоему, Ивану.
     - Я те уйду! – вскипел Солдатов. – Я его убью тогда!..
     - А я его на ноги поставлю, - не унималась дразниться Аксинья. – И тогда ты, увалень, нас не догонишь.
     Что бы она ни говорила, какую бы наглую чушь ни несла – парень не мог злиться на ту, которую любил. И уже падая в пасть огненного льва, он видел на дне этой пасти яркий свет. Может, его излучали глаза Аксиньи?
     Иван упал, успев подставить руки, ощутил ладонями, животом, ногами сочную траву под собой. И стало совсем светло.
     Вскоре прошла и сонливость. Всё ещё лежа, Солдатов огляделся вокруг. Он был посреди просторного пшеничного поля. Хлеба уже созрели, и тяжелые колосья красиво качались на фоне ярко-синего неба. Стоял жаркий солнечный полдень.
     В поле Иван Солдатов бывал, конечно, и раньше. Только ни разу не видел, чтобы на этом поле росла пшеница. Его односельчане сажали все больше картошку. Ну, да ладно. Он поднялся на ноги.
     Отсюда, конечно, не так далеко до дома. Только налево свернуть – и поискать тропинку. Так до дороги.
     Но тропинка никак не находилась. Ища её, Солдатов сосредоточенно смотрел себе под ноги подслеповатыми, расходящимися в стороны, исстрадавшимися без очков глазами. Он петлял между пышных колосьев то влево, то вправо, пока опять не упал, запнувшись за какой-то странный корень, или корягу.
     Это было ни то, ни другое. Это был толстенный колос, или просто желтый стебель, упругий почти до твердости дерева, а из него «росла»… молодая синеглазая женщина с ярко-желтыми длинными волосами. Женщина была голой. Всё, что ниже торса у неё являло собою пресловутый стебель.
     - Смотри, куда прешься! – прошипела красавица, почти как сердитая кошка.
     - Извиняюсь, если ушиб, - промолвил он тихо. – Я сам немножко ударился. А вы – кто?
     Солдатов очень внимательно рассматривал женщину из стебля, и ему думалось, что подобных существ он не так давно уже видывал.
     - Полудёница я, - ответила странная женщина. – Ничего, что ушиб, прощаю. Но только то, что ушиб…
     - Мне бы домой попасть, - говорил Солдатов. – Что-то никак не найду дорогу в наше село. Я вчера немножко голову ушиб. Память туманит. Вы не подскажете, как мне пройти?..
    Он проговорил название села. Услышав это, ведьма только усмехнулась.
    - Нет тут вблизи никакого селения, дружочек. Там только – она указала рукой вправо – река большая течет. Около неё людишки не живут. Ибо там, в реке много русалок водится. А русалки к людишкам не добрые.
     - Фигня! – махнул рукой Иван. – Я сам на русалке женат. Мне домой надо, понимаете?
     - Разумею, что ты мать свою зазря ушиб… сиречь, обидел сильно, и ни за что… - продолжала шипеть Полудёница. – Мы этого ох, как не любим! Наказать тебя надо бы, соколик – чуешь?
     - За что наказывать? – хмыкнул Иван. – Вам я ничего не сделал.
     - Мне не сделал. Матери своей – сделал. Очень худо, когда мать бросает своё дитё. Столь же худо – когда дитё свою мать кидает. Разумеешь?
     - Мне б домой… пожалуйста! – снова попросил её Солдатов. – Я что-то не в форме сегодня. Голова побаливает.
     - Иди туда, - вздохнув, указала Полудёница куда-то перстом. – Рано или поздно попадешь домой.
      Иван отвесил ей поясной поклон и направился туда, куда указала ведьма. Шлось легко, будто кто-то подталкивал его ноги. Жара донимала с небеси всё злее.
      - Ты ведь три десятка годков в гостях был, - прошептала Полуденица, сурово глядя ему вослед. – А теперь, глядишь, дома и окажешься, соколик. Оно ведь, каждый когда-то домой приходит. Навсегда…

* * *

      Кощей и Леший который день стояли возле и бродили вокруг каменной плиты с сакраментальной надписью:
      
     ОСТАВЬ НАДЕЖДУ ВСЯК, СЮДА ВХОДЯЩИЙ
 
     Никакие манипуляции, ни заклинания не позволяли кому-либо из них войти за эту плиту. Равнодушный ко многому Леший был уже близок к тому, чтобы именно оставить надежду. Кощей сердился на него.
     - Я, друже, понимаю, что, ежели бы твою старуху куда-нибудь от тебя утянуло так, что не достать –  ты бы, щучья пасть, просто нашел себе другую. Но я-то Машу люблю! – сказывал Кощей, хмурясь.
     Все волшебные знакомые и родные Кощея только разводили руками. Грозной Справи все чурались, а он готов был, кажется, ломиться туда за Машей любыми путями.
     Ночью Кощей решил посоветоваться с дочкой Алёной, которая теперь жила царевной в государевом дворце. Вызвав её по волшебному зеркалу, Кощей выложил дочке свои последние соображения:
     - Что, если я ударю по этой плите одним из своих волшебных мечей? Они разрушают все преграды и взламывают все замки? Как думаешь, Ленка?
      Таковых мечей в замке Кощея скопилось довольно, но самыми могучими из них были: синий – Сила Неба, красный – Пламя Земли и странный, молочно-бледный, похожий на искореженную человечью кость – Мёртвая Рука.
     Алёна не стала ему ничего советовать, пока не посмотрела в своей волшебной книге – сведения в ней могли отличаться от написанного в других подобных фолиантах. Прочитанное же заставило мало чувствительную Алёну побледнеть.
      - Батюшка, я вижу лишь один способ. Он тебе не понравится…
      - Какой же? – заинтересовался бесстрашный Кощей.
      - Кто-то должен сразить тебя тем самым клинком – Мёртвая Рука, понимаешь? НАСМЕРТЬ. И тогда ты окажешься в этой самой грёбаной Справи. Сможешь там поискать Машу. А дальше – или Велес вас выпустит, или уж там до Страшного Суда обоим вам с ней куковать.
     Кощей содрогнулся, что бывало с царём Нави нечасто. Велеса он видал раза два за все прожитые столетия. Таинственный повелитель Справи – властелин гробов и праха – как-то проезжал мимо него  верхом на огромном буром медведе. На второй раз Кощей даже окликнул его. Это было лет семьдесят тому назад. Кощей помнил, как Велес окинул его испепеляющим взглядом, от которого Бессмертный прирос к земле-матушке и вышел из ступора не меньше, чем через четверть часа. Хозяина Справи той порой простыл и след.
      Страшен был Велес! И если Кощея боялись очень многие, то Велеса боялись ВСЕ. Ни о каком общении с ним никто не хотел и слышать.
      - Потому, что, батюшка любезный, туда, куда ты вздумал попасть, войти-то можно, но ещё никто оттуда обратно не выходил, - прибавила Алёна.
      Утром Кощей огорошил Лешего новым предложением.
      - Братуха, мы должны с тобою пред этой плитой сразиться. На волшебных мечах, понимаешь? Я буду сопротивляться, но только для вида. Чтобы ты меня зарубил Мёртвою Рукой…
      - Охренел вконец?! – завращал похмельными глазами Леший, который весь предыдущий вечер хлестал горькую, руководствуясь сомнительной русской поговоркою, что  «стакан вина прибавит ума».
     Кощей вкратце поведал другу, что сказала ему дочка.
     - Навсегда сгинуть хошь? – потряс лохмами Леший. – Да ещё, чтобы я тебя в тот край и справил? Молодец, нечего молвить!..
     - Я вылезу оттудова, - уверял Кощей. – Я как-нибудь да царь Нави! Должен же кто-то быть первым, из Справи ушедшим.
      - Навьих-то твоих бояться, пуще Лиха, - бормотал Леший себе под нос. – А представить, какие бы из Справи повылазили? Скелеты обглоданные? Бррррр!..
     Всё же он дружески поплелся за Кощеем опять к каменной плите. Снова они глазели на мрачную надпись, чеша недоуменно в затылках.
     - Ты вдарь, для начала, мечишком-то, - советовал Леший. – Просто хоть проверим. Или камень отворится, или ему хуже от удара не станет.
     Кощей замахнулся и полоснул по надписи – сначала Силою Неба, потом Пламенем Земли. Ничего не случилось. От Мертвой Руки плита, казалось, маленько дрогнула – только и всего.
     Но тут что-то отвлекло их внимание от пресловутой плиты. Со стороны хлебного поля, по тропинке, небыстрыми, словно деревянными шагами к Кощею и Лешему приближался некий парень. Стариков заинтересовала не столько его походка – сомнамбулическая: будто кто-то либо тащил парня на веревке, либо подпихивал в спину; не столько блуждающий взгляд его глаз, заметно расходящихся в стороны. Кощей явственно увидел, что паренек этот одет в синюю болоньевую, несколько мешковатую куртку, штаны из тоже неведомой в их времени ткани и нелепые, но яркие белые башмаки с разноцветными полосками (мы их знаем, как кеды). Подобную одёжу Кощей видал не так и давно. Только не здесь – не в XVII веке.
     Оба друга пристально взирали на путника.
    - Исполать тебе, добрый молодец, - молвил Кощей, убедившись, что парень остановился – тоже как-то странно, с трудом, еле удерживаясь, чтобы не продолжить идти, упираясь прямо в плиту. Совсем замереть неподвижно путник не мог и делал постоянно некие шаги на месте.
    - Здрасте и вам, - буркнул парень себе под нос.
    - Тебя откуда принесло? – спросил снова Кощей.
    - Откуда-откуда, - со смаком зевнул парень. – Из дома. А теперь вот опять домой спешу. А меня тащит куда-то туда, - он ткнул пальцем прямо вперед – в сторону плиты.
     - Кто тащит? – спросил Леший. – Или – что?
     - Кабы я знал – что? Какая-то сила. Наверное, магнитная буря. Мамка моя часто про магнитные бури болтает…
     - Погоди! Ты из будущего? Звать тебя как?
     - Из какого будущего? Из настоящего я. Хм… тоже, нашли Алису Селезнёву… Иван я. Иван Солдатов.
     - На тебе одёжа Машкиной эпохи, - не выдержал и молвил напрямую Кощей. – И у неё есть один друг по имени Иван!
     - Не знаю я никакой Машкиной эпохи.
     - Моя жена Машка – из будущего, - не унимался Кощей. – Похоже, из того же времени, что и ты. Я тебя увидел – решил, что ты её спасать идешь. Подобное уже бывало однажды…
     - Я никого не спасаю… А от чего её спасать?
     - Она попала в беду, - стал объяснять Кощей. – Её затянуло в эту пещеру. Мы кумекаем, как туда попасть. Но нас не пускает.
    - А я при чём? – спросил парень уже чуть более заинтересованно. – От меня вам чего надо?
    - Ты с Машкой моей  не знаком? – спросил Кощей.
    - Машка, Машка, Машка… - задумался Иван Солдатов. – Знал я одну Машку. Ванька Кощеев с ней дружил… А потом она от него уехала куда-то. Коза… Честно – мне на неё сейчас начхать. Меня больше волнует моя собственная жена – Аксинья. Я к ней, домой хочу вернуться.
     - Думаешь, я бы стал распинаться пред тобой, ежели бы не уразумел, что ты – оттуда? – переживал Кощей. – Вот и из слов твоих следует, что ты мою Машку знаешь.
     - Да хоть бы и знал – чем я могу помочь? – пожимал плечами Иван. Теперь он чувствовал, что во время разговора с этими стариками сонливость его прошла. Да и камень стал слабее магнитить Ивана. Вот уже он мог стоять на месте спокойно, не дергая ногами. А ведь тянуло неведомой силой так, что он едва мог сопротивляться.
      - Мы пытались прорубить сей камень этими мечами, - объяснил Кощей. – Чтобы добраться до Машки. Каждым в черёд. Не удалось…
      - Может, всеми тремя сразу шарахнуть надо? – догадался совсем проснувшийся Солдатов.
      - Мы тоже до этого дошли, - кивнул ему Леший. – И вот, просим тебя, Иван – возьми любой из этих трёх клинков, и вдарим втроем одновременно по плите. Может, она откроется?
      - Чего ж не вдарить? – недолго думая, согласился Солдатов. – Давайте.
      Он взял наугад первый попавшийся меч – это оказалась Сила Неба. Лешему досталось Пламя Земли, а Кощею – Мёртвая Рука. Солдатов несколько раз качнул тяжкую сталь в ладонях, после чего с трудом замахнулся.
      Три могучих удара обрушились на каменную плиту единым духом с громким скрежетом. Целый взрыв из разноцветных искр и серого праха грянул вкруг них. В этой круговерти гость из будущего вмиг пропал с глаз. Вместе с ним сгинул и меч – Сила Неба.
     Кощей и Леший остались стоять в полном недоумении. Ивана с ними больше не было
     В облике каменной плиты произошли изменения. Теперь там зияла обширная вмятина. Но насквозь камень прорубить и этак не вышло. Надпись исчезла.
     Тут позади них, со стороны лесной опушки послышались новые тяжелые шаги и хруст веток. Кто-то большой и массивный ломился сквозь заросли. Друзья посмотрели туда и увидели кого-то верхом на буром медведе.
      Это был Велес.
      Жуток был Велес, и никакие слова не опишут вам его черный, безобразный лик, его красные, горящие глаза, готовые прожечь каждого насквозь. Бесстрашный Леший даже предпринял попытку укрыться от Велеса, встав за спину Кощея.
     - Ну что, старичьё?! – проревел Велес, сам подобно медведю, так, что не скоро поймешь и слова. – Какого ляда вы докопались до моей Справи? Кто вас звал сюда? Брысь, паскуды, не то щас сам рубану!
     Громадный медведь рычал немного тише своего хозяина и разевал пасть, пылавшую огнем. Велес в свою очередь потянул с пояса меч – широкий, длинный, чёрный-пречёрный.
     Кощей и Леший, преодолев необъяснимый и несвойственный им дотоле страх, тоже в ответ ощетинились клинками.
      Но едва их мечи скрестились с оружием владыки Справи, как новый взрыв оглушил обоих, и вихрь подхватил их, закрутил и повлёк каждого – восвояси.
      - Моё у меня попятить решили! - проревел снова Велес, поворачивая медведя мордой к лесу. – У!.. Бессмертные старые козлы! Доберусь я до вас, всё же! Однажды…

Глава четырнадцатая

     Иван Кощеев ехал по родному селу на коляске – Росинанте. Ходить на оживших костылях было неплохо, одобряемо мамой, не лишено драйва. Но всё же, ездить было приятнее. Можно просто переключиться, уйти в себя и вспоминать, глядя на проплывающие мимо дома, деревья, скамейки, как гуляли здесь вместе с Лушей… Как сидели с ней – вон там…
     Был солнечный послеобеденный  час.
     Как всегда, кто-то вывел Ивана из размышлений звонком по телефону. Аксинья.
     - Слышь, тритонушка? – начала она жалобно, швыркая носом. – Ты не знаешь ли – что это муж мой сегодня? Лежит – спит, сядет – и спит, ходит – тоже спит. Что это с ним такое?
       - Не знаю, что ты там на него наколдовала. Тебе виднее, - сказал Иван не очень по-доброму.
      - Ничего я не колдовала, - обиделась Аксинья. – Это он на работе упал с досок. Да башкой оземь. Вот и стал спать почти всё время. Мамашка наша прибежала – вызвала какую-то – не то Быструю, не то Шуструю…
      - «Скорую», - поправил её Иван.
      - Вот, точно! – согласилась Аксинья. – И на этой Шустрой приехал добрый молодец с красной девицей. Этот молодец моего мужа какой-то комой обозвал и с собой увёз.
      - Охренеть! – молвил Иван мрачно.
     Да, друг его попал в ужасное положение. Кома – значит, Солдатова немедленно повезут в Питер – не ближе.
     - А мне-то чего теперь делать? – всхлипнула Аксинья. – Я тут работу нашла. Уборщицей в одной конторе.
     - Так и работай.
     - А после работы? Одной все вечера сидеть и плакать? – спросила  Аксинья, при этом пару раз смешливо хрюкнув.
      - Ну, к Водяному возвращайся, - предложил Кощеев-младший. – Там у вас – не соскучишься.
      - После вашего мира, у нас – тоска, - призналась Аксинья.
      - Да? А я бы сказал – наоборот, - рассудил Иван.
      - А пойдешь со мной в наш мир? – предложила бывшая русалка.
      - Зачем это? – на мгновение растерялся Иван и хотел молвить: «Солдатов – твой муж, вот он пусть и идёт», но подумал тут, что говорить такое про Солдатова, когда он находится в коме, меж мирами – как-то неуместно.
      - А за Лушей – пошел бы?
      - За Лушей… - начал, было, Иван.
      В этот миг над самым его ухом взревел мотор, и заскрежетали громко тормоза. В каком-то шаге от Росинанта, пыля, остановился рыжий самосвал «КамАЗ».
      «Caramba el pajero!» - рыкнул Росинант злобно, видимо, на своего хозяина.
      Из самосвала выскочил водитель – суровый, квадратный, как кузов, мужик лет сорока пяти, и выдал Иванушке неслабую тираду уже по-русски.
      - Жить надоело? – спросил он, в заключение. – Уф, развелось получеловеков…
       Домой Иван прикатился каким-то подавленным. Словно, и в самом деле, страшная машина немного подавила его.
      Поздней ночью Аксинья позвонила ему опять.
      - Ты вот, у себя дома, лежишь в уютной, теплой постельке, сказки слушаешь… Хорошо тебе! – заговорила она плаксиво.
     - Будто тебе плохо? – усомнился Иван
     - Ты-то там не один, с родителями. А я – одна-одинешенька осталась. Еда не варена, печь – не топлена у меня…
     - Кто-то мешал тебе всё это сделать?
     - Лень помешала – кому ж более?
     Иван не хуже русалки знал, что и Лень, и Тоска – это вполне живые и мыслящие существа, только из иных измерений. Он вполне представлял, как Лень не давала Аксинье ничего делать. Против этой Лени, чтобы бороться – это надо быть Человеком с большой буквы.
      - Да ещё мне стала вспоминаться моя жизнь до болота, - жаловалась Аксинья. – Тут ведь, на воле-то такое – немудрено. И всё вспоминаю, как я утонула. При том жуть пробирает до нутра!
     - А как это было? – спросил Иван.
     - Чудское озеро знаешь? Там.
    Иван крякнул.
    Подумал с минуту. Молвил:
    - Ты там бельё стирала?
    - Гадай дальше, - хихикнула Аксинья.
    - Гольянов блюдечком ловила?
     - Не-а…
     - А что же?
     - С немчурой мечом махалась, - гордо объявила Аксинья. – Ледовую Сечу знаешь?
     - Побоище? – поправил Иван, и у него отвисла челюсть.
     Может быть, Аксинья и врала – интересничала. Но она стала немедленно и столь красочно описывать, как молодой девкою она вступила в новгородскую рать, как, облаченная в доспехи, рубилась у обозов с мерзкими германскими кнехтами, как потом храбро кинулась вместе с конницей преследовать врагов и провалилась в огромную полынью одной из первых.
      - Представь, вода – что сам живой мороз. Пол-тела почти сразу утратило чуйку. Только сердце колотится горячее, как огонь, - жарко шептала Аксинья. – И дышать с каждым мигом всё труднее.
    Её шепот обволакивал мысли Ивана, мешал думать, ласкался к Ивану, как большая, пушистая, невидимая кошка, решившая почему-то, что Ваня – её котенок. И Иван Кощеев почувствовал, что тело его среагировало на Аксинью как-то нехорошо. Как-то так, что нельзя реагировать на жену друга ни в коем случае. Но это было остро приятно, и сопротивляться такому желанию было очень трудно для Ивана Кощеева.
     Может, его так возбудило, когда Иван представил себе яркую красавицу в доспехах и с мечом, посреди страшного боя…
     Он зажмурился, а когда открыл глаза – Аксинья была уже тут, рядом с ним, под одеялом, и руки Ивана сжимали её тело, и вся она притиснулась к нему.
      А чему  удивляться? Если Луша могла проходить сквозь стены – почему бы и Аксинье не уметь этого?
      - Мне нечеловечески холодно! – заявила Аксинья. – Согрей меня.   
      Она была чересчур близко. Она завладела Иваном. Она уже была в нём, как проглоченная еда. Отступать было попросту поздно.
      - А теперь пойдешь со мной? – спросила русалка, когда они оба немного остыли.
      - Куда?
      - В Болотное царство. Я обещала Водяному, что заберу туда твоего друга, обратив его в тритона, - честно призналась Аксинья.
     - Так разве он не там сейчас? – удивился Иван.
     - Если бы там, - вздохнула Аксинья. – То я бы знала. А он в коме какой-то. А это – где?
     Иван не мог ответить на сей вопрос. По Ту Сторону миров много. В каком из них мог оказаться Солдатов? Как надолго? А вдруг – навсегда?
     - Ладно, пойду я, - вздохнула Аксинья, стиснув Ивана на прощание. – Чахни здесь дальше. Трусишка!
     - Между прочим, я не в тебя влюблён… - начал Иван.
     Но Аксинья уже исчезла.
    
* * *
      Луша стояла над маленькой свежей могилкой неподалёку от избушки на курьих ножках. В могилке только вчера была похоронена её мать – Баба-Яга. Получилось, что Лушенька не успела даже на похороны.
     Прошляпила, проваляла дурочку! Прокрутила хвостом!..
     Она стояла, печальная, и мысленно ругала сама себя, на чём свет стоит. Душа её рыдала, но слезы из глаз все оказались вылиты – вчера и позавчера. Что-либо исправить было поздно.
     На плечо к грустной девушке примостилась, слегка царапнув её коготками, серая ворона – самец.
     - Здравствуй, - сказал он по-птичьи. – Сочувствую… Прости, что сейчас об этом говорю. Тебе помощник будет нужен, или как?
      - В чём? – вздрогнула Лукерья.
      - Ну, ты ведь теперь тут будешь жить? Вместо матери? – уточнил вещий птах.
      - Я не знаю…
      - За хозяйством колдовским следить надо, - толковал он. – Нами – птицами-зверьми повелевать…
      - Вам Лешего мало? – дернула плечиком Луша. – Или свободу не цените?
      - У Лешего свои требы, - пояснила ворона. – У Бабы-Яги – свои.  Никакое место не должно пусто пропадать. У Лешего не достанет рук лечить всех раненых и покалеченных зверей и птиц, даже, если он лечит вместе с женой…
     - От меня вам в этом много прибудет? – хлюпнула носом Луша.
     - Леший погоду не может наколдовать, - продолжал пернатый докучатель.
    - А я, по-твоему, могу?
    - От твоей матери в избе осталась колдовская тетрадь. Там всё написано, как волховать. Уже очень давно не было дождя. Сильная засуха. Если ты не справишься, то мы – звери, да и люди окрест ещё намучаются.
    Луша нехотя прошла в избушку. Нарыла в каком-то сундуке волшебную тетрадь. Долго искала нужное.
     «Затопить печку. Когда разгорится сильно, бросить в огонь траву мокрец. Выйти на крыльцо, поскрести рукой стропило. Читать заклинание…»
     Некоторое время Луша искала по избе засушенные пучки нужной травы. Залезла на печь. Что-то живое, упругое, скользкое и узкое коснулось её руки.
     - Шшшш!
     - Аааа!.. – завизжала в ответ Луша и чуть не бултыхнулась с печи. – Змея!..
      - Шшшш! – снова прошипела большая зелёная гадюка. – Где моя хозяйка? От тебя пахнет так же, как от неё.
     - Мама ухаживала за тобой? – догадалась Луша.
     - Почччему ухаживала? – не поняла змея.
    И Луша, снова глотая слёзы, рассказала гадюке, что случилось со старой хозяйкой.
     На ничего не выражающей мордочке змеи померкли глаза, сверкавшие дотоле.
     - Как жжже так? – прошипела  змея. – Это сколько жже я проссспала?
     - А для чего мама тебя держала у себя? – влажно шмыгнула носом Луша.
     - Баба-Яга подобрала меня маленькую, давленную конским копытом, едва жжживую. Выходила, - объяснила гадюка. – А я делилась ссс нею нашшшим ядом.
     - Ага, - поняла Луша. – Звери, птицы и гады земные доставляют колдунам всякие разности для работы. Из пустого места много не выколдуешь.
     Налила змее молока в крынку, и пока ползучая тварь пила, глядя на этот процесс, Луша думала, что вряд ли когда-нибудь насмелилась бы взять у гадюки яда.
     Размышляя, дочь Бабы-Яги затопила печь, бросила в огонь траву и принялась творить колдовство. Дождевая туча собралась, откуда ни возьмись и повисла, нахмурив всю окрестность. Но сколько бы раз Луша ни читала заклинание, дождь не начинался. Нет навыка?
      - Стррропило поскррреби! – подсказал ей самец вороны.
     Луша выскочила на крылечко и принялась скрести стропило.
     - Всё равно, никак, - пожала плечами она.
     - А теперррь забываешь читать заклинание.
     И какова же была радость девушки, когда из тучи, шипя, хлынул сильный  дождь!
     - Исполать тебе…  Как тебя звать-то, подсказчик?
     - Кррраух, - представился летучий всезнайка.
     - Очень приятно. А я – Луша.
     - Пусть так. Но вскоре ты станешь Бабой-Ягой.
     - А ежели я не хочу?
     - Есть такое слово «надо», Лукерррья – знаешь? – воспитывал её Краух, явно пригревшись у девушки на правом плече.
     Бродя прямо под струями дождя (вода бывшей русалке была только в радость), Луша исследовала частокол вокруг избы, на  каждой жердине которого торчали…
      - Черепа!.. – вновь была потрясена она увиденным.
      Действительно, это были черепа самых разнообразных форм и размеров.
      - Они не человечьи, не боись, - каркнул Краух. – И не чертовские какие-нибудь. Просто звериные черепа. Это люди сами себе внушили, будто они человечьи. Бабе-Яге так было спокойнее. По ночам у них глазницы светятся. Вот, стемнеет – увидишь.
      - Брррр… - Луша поёжилась, но утратила страх перед черепами. Видя, что непрекращающийся дождь донимает Крауха, она спряталась обратно под крышу.
      - У меня ведь в будущем муж остался, - рассказывала она, пока ворона-самец отряхивал и чистил клювом свои перья. 
      - Ну и что?
      - Я уже скучаю по нему. Да и это такой муж, который, чего доброго, совсем пропадёт без меня.
      Краух молчал. Глаза его подернулись прозрачной плёночкой. Он либо думал, либо спал на плече новой хозяйки.
      - Вот, если бы его… сюда можно было бы привести? Ну, хотя бы в гости?
     Вещий птах открыл глаза и ответил:
     - Он без родителей пропадёт. А без тебя – проживёт. И не заботься о своём Иване.

* * *

      В ночном сумраке Иван Кощеев едва различал Лушины черты, они были какие-то трепетные, эфемерные – словно призрачные. Вдобавок, от подружки веяло недобрым, промозглым, сырым холодком. Как из болота.
     - Ну, что? Значит, чпокнул жену друга?
     Луша употребила другое слово, куда более жесткое, на грани грязного. Голос у неё был вовсе не Лушин, и Иван понял, что к нему сейчас пришла Тоска.
     - Что же мне – гнать было её надо? – возмутился он. – Если Ксюха сама на меня напрыгнула? Сама и виновата.
      - Только друг твой рассудит иначе, - качала призрачной головою Тоска, похожая на Лушу. – Вот, подожди. Вернется солдатик – и выполнит тебе то, что недавно обещал.
      - А он вернется? – усомнился Иван Кощеев.

Глава пятнадцатая
    
     Где я?
     Шел, шел я по какой-то кромешной тьме. Казалось, вышел на свет. Хотел помочь людям… И вот – опять!..
      Так думал Иван Солдатов, снова идя по какому-то тёмному пространству. Разница между прошлой тьмой и нынешней была в том, что теперь Иван видел, что не одинок. Впереди него и позади, быстрее, тише и с той же скоростью двигались смутные тени, имевшие человеческие очертания.
     Солдатов здесь видел лучше ещё и потому, что голубой клинок в его руке слабо светился.
      Меч – это уже хорошо. По крайней мере, с оружием можно противостоять всяким врагам – подумал Солдатов. И на эту его мысль  не наехала даже та, что и сюда-то он попал, ударив этим же мечом в какую-то каменную плиту.
      Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом пал. Сейчас разберусь, где я. Спрошу – вон, тут какие-то люди ходят.
     Солдатов ускорил свой шаг и поравнялся с кем-то сгорбленным, длинноносым, одетым в лохмотья, еле тащившимся.
     - Скажите, пожалуйста, где мы сейчас?
     - Нигде, - с готовностью ответил горбун – сам весь чёрный, и даже лицо –черное. Негр он, что ли? Или, сейчас говорят – афророссиянин?
     - Подождите! Где это – нигде? Объяснитесь, пожалуйста, точнее.
     - Да просто – нигде.  Мира больше нет.
     - Как – нет? Куда делся? – удивился Солдатов.
     - Пропал – и всё. Исчез мир.
     - Это Конец Света, что ль?
     - Я не знаю, - нудил черный человек. – Может быть.
     - Откуда он сейчас-то? Я отчего-то думал, что до Конца Света три тысячи лет осталось… - начал Солдатов. Но черный человек уже скрылся где-то впереди.
      Зато буквально в спину Ивану слабо ткнулся ещё один призрак – других очертаний, но по сути – то же самое.
      - Это как же – и нашего села больше нет? – спросил его Солдатов, будто продолжая разговор, начатый с другим.
      - И вашего, - прошипел призрак. – И нашего. И деревень с городами нет. И всех стран, сколько их ни было.
      - Но что-то же осталось?
      - Только вот это – незнамо, что – где мы с вами сейчас обретаемся, - объяснил призрак и, хромая, потащился далее.
      - И что же нам теперь делать? – остановил Солдатов третью тень.
      Этот призрак только отмахнулся, ничего не ответил, а при взмахе эфемерными руками пребольно попал Солдатову пальцем в глаз. Пока наш герой проморгался, призрак ушел вперед
    - Что делать, что делать!.. – проворчала четвертая тень. – А то же, что и при жизни делали. Идти.
     - Куда?
     - Туда, куда и при жизни шли. По кругу.
     - Как – по кругу? Отсюда и выхода нет?
     - А куда выходить то? Зачем? Ежели всё исчезло?
     - Да не могло такого случиться! – начал понемногу сердиться Солдатов.
     - Ан, вот же – и случилось… - развела руками тень. И скрылась где-то позади него. Эта – замедлила шаг, а может, и вовсе остановилась.
      Солдатов тоже попробовал перестать шагать. И понял, что здесь его к ходьбе никакая сила не принуждает.
     А если я совсем не хочу больше идти. Да по кругу двигаться – какой смысл?
      Он остановился и тут же уперся носком ноги во что-то жесткое, похоже – деревянное.
      Иван пригляделся и увидел прямо перед собою – гроб.
      А это ещё зачем?
      Некоторое время и спросить было не у кого. Все поразбрелись. 
      Однако долго одному ему брести было не суждено. Теней вокруг ошивалось много. Вот ещё какая-то подтянулась.
      - В каком смысле гроб? – спросил её Солдатов, вознамерившись даже пнуть домовину, но сразу передумал.
      - Отдых, - ответила тень. – Ляг туда и расслабься.
      - Ну вот, я ж говорил – смерть, - вздохнул Солдатов.
      Без каких-либо дальнейших рассуждений или эмоций, он нагнулся, расшнуровал кеды, снял носки, повесил их прямо на край гроба, а обувь аккуратно поставил рядом. После этого он, перекинув ногу через край ящика, забрался в него, как мы забираемся в теплую ванну. Призрак патлатой старухи со стоном загрузился в домовину слева, по соседству от Ивана.
     - А молодец ты, соколик, что смиренный такой в свои-то молодые годы, - проговорила старуха. – Тут ведь многие кобенятся, не хотят до срока здесь куковать. А ты…
     - Перед смертью все равны, - зевнул в ответ Солдатов.
     Силу Неба он поместил прямо в гробу, не отпуская рукоять меча.
     Возможно, Иван так бы и заснул, но тут около каждого гроба, в ногах их обитателей явились высокие огненные призраки с горящими молотами. На Солдатова и на прочих посыпались увесистые удары.
     - Учись добру! Учись добру!
     Одна за другой перековываемые тени начинали громко вопить. Солдатов тихо рычал от боли, поскрипывал зубами, но не орал, а тихонько приговаривал: «Бог терпел – и нам велел».
     Но тут из пустоты этого подобного саже газовой мрака возникли ещё две светящиеся руки с загнутыми когтями на пальцах. Они без церемоний залезли в Иванов гроб и принялись отбирать у мученика меч. Как ни крепко держал его Иван, а руки тянули сильнее.
     - Эй-эй! – возмущенно замычал Солдатов. – Так вы еще и Распятье отнимаете?!
     Он даже встал, было, со своего мрачного ложа и хотел вступить в схватку за меч. Но светящиеся руки так шарахнули Солдатова этим самым клинком по многострадальной его голове, что его всего будто окатило голубым, трескучим огнём. Всё завертелось перед глазами у Солдатова, ноги подкосились, и он хлопнулся обратно в гроб, причём, именно так, как в нём должно лежать.
      Почти сразу после этого огненные молотобойцы сгинули. Установилась густая темень и тишь.
      И привиделось Ивану в этой тиши, что лежит он отнюдь не в тёмном гробу, а в светлой больничной палате, на кровати около окна, а на противоположной койке возлёг его друг – Иван Кощеев, которому только что сняли капельницу. Кощеев смотрит на сгиб своей руки, а там стекает маленькая струйка крови.
     - Видал? – спрашивает Кощеев, поднимая взгляд на Солдатова. – Скоро и тебе так же будет.
     - Чего это – так же? – хмурится Солдатов. – Я ведь не стану вертеться и дёргаться.
      Они  только недавно познакомились – именно в этой палате. Значит, дело происходит лет десять тому назад.
     - Говорят, ты в шахматы играешь? – спрашивает Солдатов.
     - Преувеличивают, - зевает Кощеев. – Фигурки, разве что, передвигать умею.
     Солдатов, все равно, расставляет перед ним шахматы. За этой игрой их застает молодая, стройная медсестричка и ставит капельницу Ивану Солдатову.
     Лекарство капает медленно. Кощеев о чём-то радостно болтает с Солдатовым. А тот его почти не слышит – дремлет.
     - Где эта медсестра бегает? – вдруг доносится до слуха Солдатова.
     - Мало ли где, - равнодушно отвечает он. – А я её знаю. Это Алиска Носова. На нашей улице и живёт.
     - У тебя лекарство уже почти всё выкапало, - сообщает ему Кощеев.
     - Ну и что? – Солдатов и к этому равнодушен. – Я поверну колёсико на зажиме – и всё.
     - Если случайно в вену из капельницы вместо лекарства воздух попадёт – это очень плохо, - говорит третий парень, лежащий в этой же палате.
     - Это верная смерть! – нагнетает Кощеев. – До такого нельзя доводить. Давайте, пацаны, медсестру позовем. Нечего ей от обязанностей бегать.
     - Алисаааа! – протяжно кричат они все втроем.
     - Миелофон у меня… - шутливо добавляет Кощеев.
     Является медсестра и наклоняется над смиренно лежащим Солдатовым. И тот видит, что никакая она не Алиса Носова, а…
       - Аксинья? – удивляется наш герой.
      Вроде бы, Аксинья хочет убрать от него капельницу – значит, вынуть иглу из вены. На деле она, широко улыбаясь, пропихивает иголку еще глубже в вену.  Солдатову становится очень жарко по руке, затем – нестерпимо горячо по всему телу.
     …Он очнулся всё в том же тёмном гробу, только гроб этот будто бы кто-то накрыл раскаленной железной решеткой, вроде тех, на каких жарят мясные стейки. Прутья светились во тьме красным. Солдатов почувствовал, что не может дышать. Но этот жар быстро спадал, прутья словно остывали. Солдатов быстро отдышался и успокоился.
      - Вот же, напасть, - проворчал он. – После смерти – и то снится всякая ерунда.
      - А ты не умер, - послышался полушепот из соседнего гроба справа.
      - Угу, - буркнул Иван скептически. – И ты, тоже.
      - И я не умер, - упорствовал кто-то рядом с ним. – Подумай – какая же это смерть, если мы ощущаем себя в своих телах?
      Иван сел в гробу. Почесал пятерней в затылке. 
      - А я ведь одного понять не мог, - сознался он. – Почему я в ад загремел, если, считай, всю жизнь в церковь ходил. По нескольку раз в месяц, каждый год.
     - Говорю же – здесь не ад, - повторил собеседник, - и мы не мертвы.
     - Тогда зачем нас сюда поместили? – деловито осведомился Солдатов. – И кто это сделал? И что с нами будет дальше?
     - Точно не знаю, - вздохнул собеседник. – Но думаю, что, когда нас перекуют, то переведут ещё куда-то.
     - Куда? Обратно в наш мир?
     - Как знать? Миров много. Перевести могут в любой. А кто именно – лучше не задумываться.
      - Мне сказали тут, что наш мир исчез, - поделился Солдатов. – Словно ничего из того, что мы помним, больше не будет.
     - Может, и исчез, - предположила тень. – Отсюда не видно его.
     - Значит, и футбол исчез? – вдруг обеспокоился Солдатов.
     - Какой ещё футбол? – усмехнулась тень. – Об ерунде думаешь. Вставай и иди, если не хочешь продолжения перековки.
     Солдатов поднялся, перешагнул через гроб и снова задумчиво и неторопливо двинулся куда-то.
     Он продолжал идти всё так же невозмутимо, пока его не осенила новая мысль.
      - Стоп! И Аксинья исчезла? Или – она тоже здесь!
      Об этом он спросил, ткнувшись носом в плечо очередной тени, шедшей немного впереди него.
     - А? – вздрогнув, откликнулась та женским голосом. И голос этот показался Солдатову хорошо знакомым.
     - Аксинья! Это ты, радость моя? – проговорил он с нежностью.
     - Я не Аксинья, - грустно ответила тень. – Меня Машей зовут.
      На несколько мгновений медлительный Солдатов снова остолбенел. Его мысленному взору предстала картина, как они с Кощеевым в позапрошлом, что ли, году играли в шахматы, и друг предложил Солдатову познакомиться с Машей, что жила в Доме инвалидов.
      «Зачем? – пожал тогда плечами Солдатов. – На такой женишься – хлопот не оберешься».
     Но Кощеев  показал Ивану Солдатову фото Маши в своём телефоне – и наш герой согласился с ней познакомиться, и даже какое-то время навещал Машу в собесе и помогал ей по мелочам.
     - Ты – Маша Кощеева? – спросил он у тени.
     - Вообще-то Квасцова, - ответила она. – Но можно и так сказать… А тебя я, вроде, тоже помню?

Глава шестнадцатая

   - А теперь ты скажешь мне, где Луша? – спросил Иван Кощеев, когда Аксинья позвонила ему на следующий день.
    - Конечно, скажу, - засмеялась девушка. – Ты заслужил… Она у нас.
   - Где это – у вас?
   - Ну, в нашем мире. Из которого и пришла.
   - Что – она опять русалкой стала?
   - Нет-нет.
   - Так где же она? Может, попала в беду? Похороны её матери давно прошли. Может, с Лушей самой что приключилось от горя?
     - А это я тебе скажу после следующего раза, - зубоскалила бывшая русалка. – Пока – довольно будет.
     - Какого – следующего? – нахмурился Иван.
     - Такого же, как первый был… или даже лучше выйдет! – радовалась заранее Аксинья.
     - Это возмутительно! – рассердился Иван. – Я не собираюсь… Я не хочу больше спать с женой моего друга!..
      - Хочешь-хочешь, - вкрадчиво прошептала Аксинья. – Я по голосу твоему дрожащему это понимаю. 
      У Ивана дрожал не только голос. Всё тело его мелко вибрировало от желания, и для Аксиньи это было яснее ясного.
     Следующей ночью он проснулся, застонав от острого наслаждения. Ибо Аксинья была тут, и сидела на Иване, сама враскачку получая удовольствие.
     Что тут сделаешь, что изменишь? Иван Кощеев то ли уже принадлежал ей, то ли просто – она могла вытворять с ним, что угодно.
     Только ещё стонать в экстазе не хватало! – мысленно всполошился несчастный, не владевший собою Иван. Ведь услышат родители. И соседи, тоже.
     Но эту его мысль, прежде всего услышала Аксинья.
     - Стони на здоровье! – оскалила она свои белоснежные, острые зубки. – Хоть ори в голос. Никто тебя не услышит, пока я этого не позволю.
     Ну, хотя бы она не обманула и, получив своё, поведала Ивану про Лушу.
     - Твоя благоверная ныне сама сделалась Бабой-Ягой.
     - Состарилась? – нахмурился неумеренный любовник.
     - Нет, цветет, как прежде. Но теперь она живёт в избушке на курьих ножках и колдует, вместо своей покойной матушки. Может, когда-нибудь лесной народ предоставит ей энтот… Как бишь его у вас зовут?..
     - Отпуск?
     - Во-во, вроде того. Тогда она тебе ещё покажется. Коли другого той порой себе в лесу не сыщет… Прощевай, любострастный хлыщ! До свиданьица!
     А Аксинья пропала из виду.

* * *
     Луша путешествовала по лесу в ступе, подвигавшейся вперед большими, тряскими прыжками, что твой кенгуру. Таким прыжком ступа подскакивала кверху на целых два аршина, приземлялась по дуге в несколько аршин и отталкивалась опять. Удар деревянного песта об дно ступы определял силу каждого толчка. Помело черенком указывало направление движения.
     Уфф! К такому транспорту еще требовалась неслабая привычка. Молодой и крепкий Лушин организм еле превозмогал заметные приступы тошноты.
       Ворон Краух летел рядом с Лушей, поминутно описывая плавные круги в воздухе.
      - Терпи, - уговаривал он юную ведьму. – Твоя мать лихо водила эту штуку.
     - У неё опыт был, - оправдывалась Лукерья.
     При каждом чьем-либо упоминании покойной Бабы-Яги Луше хотелось заплакать.
     - Можешь меньше говорить о моей маме? – угрюмо спросила она Крауха.
     Вместо ответа от ворона, Луша услышала тоненький, пищащий плач откуда-то сверху.
     Молодая ведьма посмотрела в ту сторону и определила, что писк доносится с вершины большой сосны.
     Подчиняясь песту, волшебная посудина допрыгнула до самой макушки дерева и дисциплинированно повисла в воздухе.
      Луша увидела большую, пушистую дымчатую белку, горько плакавшую в своём гнезде.
      - Ты чего, ты чего? – спрашивала Луша, нежно поглаживая зверушку. Но та никак не могла перестать плакать.
     - Да куница недавно украла у неё бельчат, - объяснил всезнающий Краух, разглядывая подсохшие пятнышки крови в беличьем гнезде.
     - Где ж та куница? – поинтересовалась Луша.
     Магическая тетрадь Бабы-Яги зашелестела на дне ступы, раскрылась сама собою и показала кунье гнездо – недалеко отсюда, но в темной, гнилой чащобе.
    - На кой она чёрт? Детенышей уже давно сожрала, - ворчал Краух.
    Но Луша всё же загнала ступу в этот гнилой угол леса, зависла над куньим гнездом, расположенном на еле живой, подрубленной зачем-то, сосне.
     - Чего тебе надо? – подняла куница на Лушу свою симпатичную мордочку с умильными глазками.
     - Ты бельчат воруешь, - укорила её Луша.
     - А жить как? – спросила куница печально. – У меня своих четверо. Их кормить надо.
      Луша не без улыбки посмотрела на четыре маленьких пушистых комочка. Потом растерялась.
      - И что же теперь? – искательно взглянула она на ворона. – Белке чем помочь?
      - Иди ты к Лешему, - нагло вякнула ей куница.
      - А Баба-Яга бы знала, чем тут помочь, - ворон склонил умную голову немножко набок и поглядывал на хозяйку с сочувствием.
      Но в волшебной тетради её матери на такой случай ничего не было предусмотрено.
      Луша, грустная, собиралась гнать ступу к своей избушке, и уже развернулась в воздухе, но вдруг услышала протяжный вздох, может, от боли, а может, от тоски.
      - А это кто? – спросила она сама себя.
      - Я, - печально ответил ей голос-шепот, едва ли громче того же вздоха. – Я, сосна.
      Похоже, стонала та самая сосна – с куньим гнездом.
      - Тебя искалечили, - поняла Луша. – Как это вышло?
      - Медведь спугнул дровосеков на середине их работы, - снова вздохнула сосна, ещё тяжелее. – Я теперь ни жива, ни мертва.
     - Бедная ты, - сказала Луша. – А я и помочь тебе ничем не могу. Недотепа я. Прямо плакать хочется от жалости к тебе… и от моей бесполезности.
      - Поплачь, - посоветовала сосна. – Тебе легче будет.
     Честно молвить, Луше последнее время хотелось плакать часто. И она горько заплакала, обняв подрубленный ствол дерева.
     Она рыдала, подрагивая всем телом. Вспоминала, что мамы нет, и больше не будет. Вспоминала, что Иван далеко. И вместе с этим рыданием Луша ощутительно что-то теряла. Кажется, силы.
      Когда её слезы иссякли, юная Баба-Яга отлипла от соснового ствола и вытерла лицо ладонями. И тотчас открыла рот от удивления.
     Зияющей раны – топорного разруба – на стволе больше не было. Она исчезла – то ли заросла за какие-то минуты бесследно, а может – ещё  как-либо рассосалась.
     - Это… что? – Луша была поражена. – Это… как так?
     - Это ты вылечила меня, - тихо ответила сосна. – Спасибо тебе огромное, милая девушка!
     - Угу! Значит, и я на что-нибудь гожусь!
     Луша обняла сосну ещё раз и стала забираться в ступу. Но обессилела настолько, что едва справилась с этим – чуть не вывалилась безвольно за край.
     Обратный путь тоже дался ей через пень-колоду. Мучила слабость, в глазах рябило. Толчки пестом по дну ступы были слабее прежних. Помело вихлялось, путая направление.
     На одном из прыжков ступа спихнула с ног какого-то бородатого деда, задев его по макушке. Дед навзничь ухнул на мох, загнув попутно незлого матюга.
     - Ой, дяденька Леший! – узнала его Луша.
     - Разлеталась молодежь – не поймаешь, не уймешь… - кряхтел Леший, вставая и почесываясь. – Ты… это… Невеста, понимашь!.. Смотри, куда правишь!..
     - Прощенья прошу, дядя Леший! А мне чего-то нездоровится. Как в тумане я, - пожаловалась Луша. – Не ведаю, как и до дому добраться.
     - Можешь у нас ночевать, - предложил Леший. – Моя изба тут, рядом. Только вышел оттудова.

* * *

       Иван Солдатов в крайней задумчивости глядел на смутную тень – Машу Квасцову.
     - Значит, ты все-таки покончила с собой, - бормотал он. – Сколь тебя ни унимали.
      - Нет, - возразила Кощеева супруга. – Да у меня в последнее время и мысли о таком ушли. Нормальная была. Не пила даже.
     В отличие от тугодумного Солдатова, Маша узнала друга своего друга сразу и болтала с ним, как с родным человеком.
      - Я и дома побывала. В нашем двадцать первом веке. Но что-то я в нем совсем разочаровалась.
      - В мужике своём?
      - Нет, что ты! В нашем мире, в нашем времени. Там все какие-то… Только деньги у всех на уме.
     - Да, есть такое… А как же ты сюда-то попала? Тут же смерть.
     Маша рассказала ему, как повернула перстень и попала сюда. Наверное, заклинание произнесла неправильное.
     - Ну, в конце концов, что же? – равнодушно пожала плечами она. – Умерла – так умерла. Но я думала, после смерти совсем отмучусь. Ан, нет…
      - А может, это ещё не смерть? – вдруг поменял мнение Солдатов. – Здесь один мне говорил, что я, вроде, не помер. И он, вроде, тоже.
      - Ты слушай больше, - не соглашалась Мария. – Есть фантазеров-то и тут – в Аду.
        - А ты знаешь, что твой муж тебя там ищет и даже хочет отсюда достать? – сообщил ей Солдатов.
      - Надо думать, так, - Маша вновь передернула плечом. – Он верный – мой Кощей.
     - А ты в курсе, что я, похоже, влетел сюда вместо него? – не унимался Иван.
      И рассказал, как вместе с Кощеем и с «еще каким-то стариком» он ударил мечом по каменной плите.
      - Это дядя Лёша, - догадалась Маша. – Ну, поищут-поищут меня они первое время. Потом Кощей украдёт себе другую, да и дело с концом.
     Грустно вздохнула.
     - А если попытаться сбежать отсюда?
     - Ты что – упал?
     - Можно сказать и так… Гм… Вот мы ходим здесь по кругу. А что, если с этого круга куда-нибудь свернуть?
     - Куда свернуть, если путь лежит кругом?
     И всё-таки, Солдатов во время ежедневных путешествий по одному и тому же унылому, замкнутому маршруту уже замечал в темных стенах этого адского рва узкие провалы, разбегавшиеся в стороны.
     Прямо в следующий же раз он, не меняя задумчивого вида и неспешного своего шага, попытался спокойно свернуть в такой боковой ход. Маша, идя сразу позади Солдатова, проводила его испуганным взглядом. Там, в провале не было, кажется, ничего, кроме беспросветного мрака.
     Несколько шагов дались Ивану легко. Но потом, словно какие-то могучие мохнатые лапы с кривыми когтями сцапали его за подмышки, больно царапая, и силою вернули на прежний, положенный курс.
     - Ты уже обратно? – встревожено осведомилась Маша, следившая за ним.
     Она видела, что Иван как-то неестественно пятится назад, словно его кто-то тащит сзади, либо пихает в грудь.
      Перед Иваном же из мрака возникла слабо светящаяся ощеренная звериная морда: не скоро поймешь – медвежья ли, волчья, или другой какой неведомой зверушки.
       - Куда тебя понесло? – рыкнула морда по-русски.
       - Надоело тут, - искренне признался чуду-юду Солдатов. – Всё одно и то же. Всё по кругу, да по кругу. Хочу поискать других дорог.
      - Кто тебе дозволил такое?
      - Никто… А что – требовалось разрешение? Ты, что ли тут всё дозволяешь, или запрещаешь?
      Солдатов и не думал бояться этого зверя. Даже ни один мускул не дрогнул в нем, как говорится фигурально. Но про Ивана Солдатова так можно было сказать вполне буквально – и приуменьшения бы не было.
      - Никто здесь никому ничего не запрещает, - молвил не то волк, не то медведь. – Но тот, кто попал сюда, обратно уже не выходит. Никогда!
     - Значит, это смерть? – вроде бы убедился Солдатов.
     - Нет, - честно ответил зверь. – Но по своей воле отсюда ещё никто не уходил.
      - И не пробовали?
      - Пытались…
      - Значит, плохо пытались! А меч мой – тоже ты взял?
     - А тебе какое дело? – осерчал зверь.
     - Такое дело, что он не мой, - просто и прямо сказал Солдатов. – Мне его дали. Попросили помочь – с  его использованием. А теперь его вернуть надо. Хозяин, поди, ищет меч. Сердится на меня.
     - Я вот на тебя так рассержусь – взвоешь! – пригрозил зверь. – Ежели ещё бунтовать вздумаешь – заточу в жестокие узы. Замучу!
     - В клетку-то посадишь? – хмыкнул Солдатов с самым равнодушным видом. – Так уже сажал ведь. И – ничего.
    И сразу  острая боль резанула Ивана по правой руке. Взор на несколько мгновений заволокло туманом. Когда же в глазах прояснилось, Солдатов обнаружил себя в том же кругообразном адском рву, а через больное плечо расширенными от ужаса глазами на него взирала Кощеева супруга.
     - Кто тебя так? – спросила Маша.
     - Не знаю. То ли волк, то ли Жучка какая-то, - снова хмыкнул Солдатов, пересиливая боль, которая, впрочем, затухала.
     - Я никого не видела, - сообщила Маша. – Но поняла, что ты с кем-то ругался.
     - Ну, фиг знает. Говорю, комнатная живность. Жучка какая-то. С теленка ростом…  У них тут не скоро чего поймёшь…
     - У тебя руки нет, - молвила Маша мрачно.
     И правда – Солдатов убедился, что кто-то напрочь вырвал ему правую руку. Уже почти не болело, и крови не было – какая кровь может быть у тени? – но отсутствовала и рука от плеча.
      - Блин… руку оторвала Жучка… - растерялся он, всячески пытаясь скрыть накатывающее чувство отчаяния. – Ну, ничего. Ад – есть ад. У меня вторая рука не хуже этой работает.

* * *

     В гостях у Лешего и Лешачихи Луша снова дала волю слезам.
     - Бабушка! У меня ведь теперь ни-ко-го, окромя Иванушки нет! – плакала она, обняв худющую, аки ухват, седую старушку. – А Иванушка – далеко, в будущем…
     - У тебя есть мы все, - утешала её Лешачиха. – Весь лесной народ… Вон, дед пошел ступу твою чинить… Погодь-ка! А что ты про Ивана себе удумала?
     - Если бы можно его было, хоть ненадолго в мою избушку. В гости? Мне бы так хорошо стало! И ему, тоже. Он тут, как дома был. Правда – не тут, а в болоте…
     - Нехорошо, девочка! – попеняла Лешачиха. – Ты о маме его подумала? У него мама есть.
     Жена Лешего, разумеется, понимала, что если Луша как-нибудь выцепит Ивана Кощеева «к себе в гости» - тут уж вовсе не гостями пахнуть будет.
     - Да его маме без него бы забот только убавилось… - швыркнула носом Луша.
      Но через миг она вспомнила, как «убавилось» без неё, без Лушеньки, забот Бабе-Яге – и снова чуть не зарыдала.
      - Не маленька уж ты, - сызнова утешала её Лешачиха. – Должна понимать, что каждый потребен на своем месте.
      - А я совсем не на своем, - ныла бывшая русалка. – От меня тут какой толк?  Белок стеречь? Сколько в лесах тех белок? И куниц – тоже. Ишо мышей – целые стада. А я одна.
     - Вспомни, как ты сосну вылечила, - молвила Лешачиха. – Кто бы, кроме тебя эдак сделал? Умничка! Я видела.
     - Угу. И сам теперь – еле живая…
     - Ты дереву много своих сил отдала – оттого неможешь теперя. Твои силы пополнить надо. Есть у меня зелье силы двенадцати богатырей. Сейчас согрею его – ты выпьешь пару глотков – и на боковую, - распоряжалась Лешачиха.
    - Да-а!.. А потом буду с вот таковскими ручищами! Ножищами! С кубиками на животе? Как мужик… - продолжала хныкать Луша. – Не надо…
      Но Лешачиха, не слушая возражений, влила в девушку немного снадобья и загнала её на теплую печку. Укрыла рысьей шкурой.
     Лушенька почти спала, как вдруг у окошка кто-то еле слышно заскребся. Лешачиха отворила маленькое окошко и впустила новую гостью – пушистую белку.
     - Ой… - полусонная Луша узнала зверюшку. – Здравствуй. Ты тоже в гости?
     - Я пришла тебе спасибо сказать, - процокала белка.
    - За что? Ведь я ничем – совсем ничем не смогла тебе помочь, - печально бормотала девушка. – Куница съела твоих бельчат, чтобы у неё самой было молоко. У неё куньки такие, знаешь – маленькие, шарики меха…
    - Да за то тебе спасибо, что хоть думала обо мне. Заступилась за меня, - говорила несчастная белка, прыгая на печку.
     Луша ласково погладила зверька и, улыбаясь, уснула.

Глава семнадцатая

     - Эй, мужик!
     Коренастый, рыжебородый детина самого, что ни на есть разбойничьего вида, сурово, с прищуром воззрился на высокого, тощего, как жердь, лысого человека средних лет, окликнувшего его. Плехач ходил возле большой каменной плиты, будто вдавленной в склон пригорка на опушке леса. Рожа у лысого была кислая, взгляд усталый, будто заспанный.
      - Чаво тебе? – спросил рыжий разбойник.
      - Подь сюда, - молвил лысый деловито. – Очень надо, правда.
     Разбойник нехотя подошел к незнакомцу.
     - Ну, говори уже.
     - Убей меня, пожалуйста, старина? – попросил этот плехач измученным тоном, сипло.
     В глазах рыжего проскочила искорка недоверия.
     - С дубу рухнул, братишка? – предположил он и хотел было уйти.
     - Погоди, - удержал его лысый. – Помоги! Тут нескоро дождешься такого, кто бы мог помочь…
     Разбойник приблизился и еще раз внимательно посмотрел на странного типа.
     - Да чем тебе помочь-то? Говори толком!
     - Мне на Тот Свет потребно сгонять. А проводить меня – некому.
     - То есть, как – проводить? Взял ножик – и там. Взял веревку – и…
     - Если б так просто… - вздохнул лысый. – У меня иная докука. Чтобы мне куда надо попасть, должен в честном бою я пасть.
     - Это как?
     - Ну, кто-то должен одолеть меня в схватке на мечах, а одолев – снести мне буйну голову, либо пронзить грудь. Так мне предписано.
      - Да будет тебе!
      Бородатый всё ещё недоверчиво оглядел искателя смерти. Тот был не то, чтобы шибко дородным богатырем – тощим, повторяю, и жилистым. Одет искатель был во всё черное, а опоясан аж двумя длинными мечами.
      - Ежели тебе денег за услугу надо, - продолжал уговаривать разбойника этот безумец. – То вот…
     И тут же вытащил откуда-то пухлый кошель. Потряс им у рыжего перед носом – позвенел, верно, златом.
     - Коли мало тебе будет – у меня ещё есть.
     Ясные и глубокие глаза сумасшедшего безумными, однако, разбойнику не показались.
      - Шибко, говоришь, надо? – переспросил рыжий.
     - Кабы не шибко – я бы тут не стоял.
     - А что, - сызнова усомнился разбойник, - родичи твои меня за тебя потом на те же клинки не подымут?
    - Сирота я. Круглый.
    - Жена у тебя, дети – есть?
    - Я к жене-то туда и тороплюсь, - объяснил искатель смерти.
    - Угу, - кивнул разбойник, которому положение вещей сделалось яснее. – Что ж… Давай, попробуем…
     Он потащил, было, из ножен собственную кривую саблю.
    - Нет, - возразил тут лысый. – Ты вот именно этим мечом должон меня порубить, - и показал ему страшный, молочного цвета клинок, усаженный загнутыми шипами.
     Разбойник задумчиво принял не понравившийся ему самому меч.
     -…А я, - заключил Кощей (ибо это был он), - стану защищаться вот такою штукой, - он поднял красный, сиявший от солнца меч. – И ежели ты преуспеешь – сможешь и его забрать себе – в придачу к злату.
     Решимость рыжебородого пошла как-то на убыль. Но все же, он размахнулся и попробовал нанести удар.
      Клинки с лязгом скрестились у них над головами.
      Дзынь!.. дзынь!.. Скрррр!..
      Тяжелые удары сыпались на Кощея один за другим. Однако, сказочный злодей легко отбивал каждый из них, стоя всё время в обороне. После десяти или пятнадцати безуспешных атак,  супостат его заметно запыхался. И, ударив вдруг сам, Кощей повалил рыжего наземь и приставил к его груди красный меч.
     Поверженный разбойник вращал глазами, тихо рычал с укоризной:
     - Так и знал, что ты сам ладишь порешить меня и ограбить…
     - Нет, братишка, - произнес Кощей грустно. – Но я лишь теперь понял, что отправить меня на Тот Свет у тебя – кишка тонка. Вставай да иди себе с миром.
     Рыжебородый поднялся на ноги, отряхнулся и заковылял в лес. Пару раз зачем-то еще оглянулся через плечо на лысого удальца.
     - Ладно. На, вот – только не хнычь, - пробормотал Кошей, кинув ему горсть золотых червонцев. – Эх… Ну что ж? Будем искать кого-то другого.

* * *
    
     Уже в следующую прогулку по кругообразному рву оставшийся одноруким Иван Солдатов снова попытался свернуть в боковой провал. И опять шел по нему, с каждым шагом – всё увереннее. Не спрятан ли где-то здесь  волшебный меч? Вон, кажется, шагах в пяти справа сверкнул знакомый голубой отблеск…
      Иван храбро протянул туда левую руку, попытался сжать рукоять… Но что-то мигом резануло его по запястью, потом около плеча… И вновь он стоит там же, откуда пытался сбежать. А боль прожигает теперь второе плечо – и руки там тоже нет.
      И в лицо Солдатову опять смотрела маленькими, злыми, красными, как огонь глазами, звериная харя. Не волчья и не песья. А кабанья. Харя просто взирала из тёмной пустоты, непонятно, на чём держась.
      -  Теперь ты уже не сможешь воровать, тать? – прорычала она знакомым рыком.
     - Смогу, чушка, - спокойно ответил Солдатов.
     - Чем, если у тебя нет рук? И в чём его понесешь?
     - А вон – Машка мне поможет. И забрать, и унести.
     Солдатов избежал слова «украсть».
     - Аааа! – пронзительно заорала кабанья харя. – Стало быть, это твоя подружка! Ну, теперь-то я тебя уем!..
     - Я не его подружка! – вся трепеща, отозвалась Маша откуда-то сзади Солдатова. – И ни красть, ни нести я ничего не собираюсь.
      - Ты еще и врать?! – разорялся кабан на Солдатова.
      - Не обижай его! – произнесла Маша жалобно. – Сколько можно мучить человека, да еще и разрывать по частям?
      Кабанья морда, казалось, норовила просверлить своими узкими глазками насквозь и её, и Солдатова.
      - Лучше бы сделал так, чтобы нас обоих просто не стало, - пожелала Маша непритязательно. – Растер бы в прах. Только – мигом. Слабо тебе?
      - Нееее! – тешился кабан. – Это ему, детинушке, больно легко бы вышло. Я ему сейчас несколько другое учиню! Сейчас!..

* * *
    
      «Аксинья Солдатова хочет добавить Вас в друзья».
      Иван Кощеев почему-то оторопел, узрев такое уведомление, внезапно выскочившее с угла его странички в соцсети. Он раздумывал не менее трех минут, прежде, чем принять эту дружбу.
     Но стоило ему лишь добавить этого абонента, как от Аксиньи сейчас же посыпались сообщения:
      «Здрав будь, тритончик! Соскучился по оченькам моим смарагдовым?»
      И фотография Аксиньи – зеленые глаза в пол-лица.
      В ответ на это растерянный Иван послал «смайлик» с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью.
      «Чё вылупился-то? – потешалась над ним Аксинья. – Соскучился – нет? А вот по этому?»
      Последовало фото её красивых ножек, положенных одна на другую.
      «Как дела-то у тебя?» - набрал Иван несколько робко.
     Ксюша скинула ему «смайлик» - улыбка до ушей.
    «Да, вишь – дела-то мои все у тебя», - настрочила она при этом.
    «Это как понять?»
    «Так, что, ежели день-ночь проведу без твоих объятий – считай и дел никаких не сделала» (хнычущий «смайлик»).
     И словно сама рука Ивана, в обход его воли отправила Ксюше «сердечко».
     «Так, - тон сообщений Аксиньи сразу сделался несколько более «деловым». – Что же мы с тобою ещё не пробовали, тритонушка? Может, такое?»
     За этим последовала неприличная картинка – голая девушка на четвереньках.
     В тот же миг в комнату Ивана вошла Евдокия Петровна, и он поспешно закрыл браузер.
      - Ваня, тут Лариса звонила… - начала мама и немедленно поинтересовалась. – А зачем ты Интернет закрыл? Прячешь там что-то он меня?
      - А какая Лариса? – спросил Иван, пропустив её вопрос мимо ушей.
      - Лариса Ивановна, мама Вани Солдатова, твоего друга, - напомнила Евдокия Петровна. – Звонила она мне из Питера. Там дела не очень хороши. Ванечке сделали третью операцию подряд на головном мозге. Всё это время он не приходил в сознание. Его мама плачет, просит нас за Ваню молиться.
     - Угу, - кивнул Иван Кощеев мрачно и туманно.
     - Ты тоже должен молиться, - настаивала мама.
     - И так молюсь, - Иван почесал нос. – Каждый день… вот.
     - А не хочешь в воскресенье в церковь сходить? – предложила мама. – Теперь ты на костылях передвигаешься неплохо. Помолишься ещё там. Оттуда до Бога ближе. Может, Он лучше тебя расслышит.
      Иван грустно вздохнул. Несмотря ни на что, в церковь ему идти не очень-то хотелось. Но тут, похоже, всё решено за него.
      На дворе был четверг – значит, до похода в Храм еще два дня.
      Первой усугубила Ивановы сомнения, конечно, Аксинья после очередных болезненно-жарких (от осознания им собственной вины) ласк и поцелуев.
     - И ты пойдешь в церковь? – спросила она его, хмурясь.
     - А куда я денусь? – пожал плечами Иван. – Поведут – и пойду.
     Серебряный нательный крестик в этот момент кольнул его в грудь. Это ручонка  Аксиньи невзначай коснулась креста – и отдернулась от него, словно от чего-то раскаленного, обжигающего.
     - А что дал тебе Бог, за что ты к нему стремишься? – поморщила нос бывшая русалка. – Ноги больные? Головушку неумную? всё?
    - Родителей дал, - ответил Иван, недолго думая. – И саму жизнь дал. И я благодарен Ему за это.
     - За такую жизнь, когда перед каждым шагом тебя трясет от страха? – снова усомнилась Аксинья. – Не знаю, что здесь хорошего… Говоришь – поведут, так пойдешь? А кто тебя поведет-то?
     - Мама…
     - На себе, что ли, потащит?.. Или – вы, братцы-сказочники, его поволочите? – Аксинья потрогала Ивановы костыли.
     - Неее, не поволочим! – заверещал тонкоголосый Якоб. – Чтоб нас же там изгоняли? Нет уж, увольте!
     «Погодите! Вы бесы, что ли?» - подумал Иван, и пока он это думал, у него тоже самое сказалось вслух.
     Ни Якоб, ни Вильгельм не ответили ему ничего. И вообще, в тот же миг оба алюминиевых брата сделались какими-то безжизненными.
     Лицо Аксиньи тоже заметно посуровело.
     - А  как ты у нас там плавал? – напомнила она. – Сомовьим хвостом рулил – только пузыри – в стороны, и ни черта не пужался.
     - Там чёрта и не было, - ответил Иван, и тут же сам засомневался. – Или –Водяной?.. Да и вы… мы там все, то есть?..
     - Угу-угу, - покивала Аксинья, не смягчая суровости. – Ишь, ведь знаешь, что и сам был в бесовском обличьи, а святошу из себя корчишь!
      - Я не корч… - заикнулся Иван.
      Но Аксинья уже исчезла куда-то. Её больше не было ни в постели, ни вообще в комнате.
     И сколько бы Иван ни тормошил в тот вечер свои костыли, прося их рассказать сказку – ответа от Вильгельма и Якоба он не дождался.
     Сон же этой ночью Иван увидел дурной и предельно глупый. Как священник – с дикой болью и судорогами – изгоняет его, Ивана из Григория…

Глава восемнадцатая

      К ногам призрака Бабы-Яги подкатилась голова.
      Это было всё, что осталось от растерзанного в клочья астрального тела Ивана Солдатова. Голова катилась сама, подгоняя себя могучими усилиями воли.
      - Ах, ты, милой… - печально всплеснула руками старая ведьма. – Да что же эти нелюди с тобой-то сотворили?!
      - Здравствуйте, - пробормотала голова себе под нос. – Извините, а вы кто?
     - Баба-Яга я, - ответила тень старухи. – Вот и меня занесло в эту бездну в конце жизненного пути.
     - Почему же так грубо – баба? – снова забормотала голова Ивана. – Нет, вы – женщина-Яга. Уж в самом крайнем случае – бабушка…
      - А исполать тебе, сердешный, за доброту твою… - тень Бабы-Яги даже прослезилась. – Только чем помочь-то тебе? Не знаю.
      - Можете вынести меня отсюда? – попросила голова. – Хоть увидеть Божий свет. Нестерпимо хочется.
      - Да как же я тебя вынесу, ежели отсюда никого не выпускают? – охнула тень Бабы-Яги. – Ты по сию пору, что ль, этого не понял, касатик сердешный? Коль сюда попал – значит, всё.
      - Блин!.. Какие ж вы тут все… равнодушные. Или пофигисты! – сердилась голова Солдатова. – Вон, и Машка, тоже – охает, ахает… а толку от неё… Никакой жизни в этом вашем загробном мире!
     Тень Бабы-Яги нагнулась и ласково погладила голову Ивана по всклокоченным волосам.
      - Вы можете хоть катнуть меня посильнее, вон туда, в ту черную дыру? – спросила голова, указав глазами на тёмный провал в правой стенке рва. – Тогда я и сам постараюсь укатиться  отсюда на волю.
     На это Баба-Яга отважилась. И голова, подвинутая её немощной рукой, покатилась гораздо скорее, чем до этого, в темный рукав подземелья, как шар в кегельбане.
      - Упорный же ты, орёлик… никакого спасу нету, - сочувственно проворчала тень Яги вслед ему. – Ой, хоть бы ты сбёг отсюдова, и правда, родненький. Аль бы – нашел, чего доступаешь.
      Голова Солдатова катилась некоторое время вперед в полной темноте. Ей даже удавалось не сбавлять скорости. Но рано, или поздно пред нею в чёрном воздухе снова вспыхнули чьи-то глаза – в этот раз зеленые и злые-презлые.
      - Аксинья? – снова с надеждою выдохнула голова.
      - Слушай, надоел ты со своей чертовкой! – тявкнула с фырканьем висящая в пустоте рыжая морда – то ли собаки, то ли какого-то похожего на пса зверя. – Колобок ты несчастный! Ты, падла, над своей долей теперь рыдать должен. А ты всё о потаскухах мечтаешь…
     - Полегче! – зарычала теперь уже обозлённая голова Ивана. – Тебе, Шарику-Бобику, добро там, с безопасного расстояния заедаться. А ты сунься ко мне – дыру в тебе прогрызу! Если Аксинью Тимофеевну здесь оскорблять станешь…
     - Ха-ха! Чем ты грозишь-то мне! – тявкая, засмеялась рыжая собака (да нет – похоже, лисица?). – Ты, Колобок, значит, от бабушки ушел?
     - От какой бабушки? – на секунду задумалась голова Солдатова, и тут же вспомнила. – Ну, да. От Бабы-Яги.
     - И от дедушки ушел ты? – продолжала веселиться лисья морда.
     - От двух дедушек, - подтвердила спокойно голова. – От лысого и от лохматого.
      Это Солдатов вспомнил Кощея и Лешего, которым помогал рубить мечами каменную плиту.
     - Хо-хоооо, веселый же ты, Колобок! – заходилась смехом недобрая лисица. – Но уж теперь-то никуда не уйдешь! Сейчас, Колобок, я тебя съем!   
     - Попробуй! – подначил врага несчастный мученик.
     Зубастая лисья пасть резким движением бросилась на его голову. Вот уже желтоватые, острые клыки сомкнулись, поглотив то, что осталось от Ивана…

* * *
      Пьяный вдрызг Кощей враскачку метался по лесу, грозя или изрубить двумя мечами в щепы все деревья, какие ему попадались, или просто посшибать их, приваливаясь к стволам своим могучим и жилистым телом, каковое уже не могла удерживать вертикально хмельная его голова.
     - Ааааа! – орал бедолага – сказочный  злодей, на этот раз явно хвативший лишка. – Твари лесные! Чудовища морские и подземные! Твари! Мрази! Ублюдки проклятые! Да убейте же вы меня, сволочи, хоть кто-нибудь!
    Злоязыкого нашего пьяницу можно было понять. Он потерял многое. Он потерял уже вторую жену – кажется, насовсем! Он потерял дочку (ну да, она – жива и счастлива – но Ленке уж теперь совсем не до отца – она царевна – туды ж её совсем!). Он потерял друга, с которым вообще не расставался много-много лет. Он потерял веру. В себя, в людей, в добро, в Божью любовь и справедливость.
      Он хотел потерять ещё жизнь. Для того, чтобы там, за этой чёртовой плитой, у Велеса, снова обнять свою Машу. Но никак не мог потерять жизнь, сколько бы и кого бы ни умолял о том.
     Просто потому, что он – Кощей Бессмертный.
     Если бы эти его нетрезвые возгласы слышал сейчас приснопамятный Иван Кощеев – то решил бы, что у его недавнего соперника в любви приключился банальный невроз, именуемый панической атакой.
    Но Кощей не один ревел и рычал в этот утренний час на опушке леса. Прямо на него из дикой чащи, валил с рёвом огромный бурый медведь. Зверь брел, сердитый, хрустя ветками кустарников и сучьями, недовольный тем, что в его владениях кто-то кроме него самого так беспардонно шумит.
     Сузив глаза, бесстрашно глянул Кощей на представшее ему лесное разъяренное чудовище. Медведь от негодования пытался подняться на задние лапы и грозно сучил передними.
     - У! Михайло Потапыч? – усмехнулся Кощей с некоей нежностью, будто увидел всего лишь забавного бельчонка. – Ну, иди ко мне, судорога! Поборемся, с горя, что ли?
     Огромный, злой зверь был совсем не прочь изломать Кощея в труху.
     Кощей взял это ревущее чудо природы в охапку и с силой сжал, почуяв на себе железные лапы и стальные когти Топтыгина. Они причиняли жгучую боль, но не наносили Кощею вреда, а боль только утоляла ему лютую скорбь и бессильную злобу отчаяния, накопившуюся в нем в последнее время.
     Медведь, конечно, не мог взять в лапу волшебный меч – Мёртвая Рука – и пронзить его молочным клинком владыку Нави. А жаль…
     Не мог?
     Внезапно, отпихнув Кощея назад, так, что тот даже упал на спину, медведь сгреб правой лапой тот самый клинок. К великому удивлению Кощея, у зверя это получилось, и он поднял меч над головой.
     - Подожди-ка, Потапыч!.. Может быть, ты и не Потапыч? А кто же? – чуть растерянно спросил медведя Кощей.
     Сам он тоже взял Пламя Земли и изготовился к защите. Внутри Кощей почувствовал странную, давно позабытую щекотку во всех конечностях. Что это было? Страх? Или предчувствие скорой развязки?
      Не так давно он ощущал похожий зуд страха за постоянно умиравшую Машу.
     А бой шёл. Медведь бил сильно и довольно умело – где и научился? Третьим, однако, или четвертым ударом Кощей ранил зверя в правый бок. Брызнула тёмная кровь. Но сил медведю рана не убавила – похоже, лишь умножила злость. И вот, на миг отвлекшись какой-то мыслью – о Маше? – Кощей почувствовал острейшую боль от тяжко вошедшего ему прямо в грудь шипастого клинка; и в глазах его потемнело, тело снова повалилось наземь, а ещё через мгновение душа Кощея, вся окруженная фиолетовыми сполохами и яркими зелеными искрами – которыми словно наполнилось всё пространство вокруг неё – резко рванула наружу из тела, вверх.
     Когда эти сполохи и искры перестали мелькать, и Кощей уже мог видеть всё вокруг – утихла и боль.
     Душа Кощея висела над землей в трех примерно аршинах – будто лежала в теплой ванне. Так теперь и можно было – не утруждая ног, грести и плыть в воздухе, куда угодно.
     И, не заботясь о собственном распластанном, пронзенном, окровавленном теле, не глядя на раненого медведя, убредавшего прочь, Кощей поплыл прямо к пресловутой каменной плите, завалившей вход в Справь.
      Теперь вместо этой плиты он увидел массивную дверь в земле - дверь с большой  и удобной ручкой. Без замка.
      Надписи «ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ» более не было. Она тоже пропала.
     Странно, что еще не написали: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» - с усмешкой подумал Кощей.

* * *
        Зелье двенадцати богатырей подкрепило и ободрило Лушу. В хорошем настроении она летела в заново смазанной дегтем ступе, возвращаясь к материнской избушке. Солнечное утро ещё больше веселило девушку.
    Еще издали она увидела рядом с избушкой, у самой двери, большого взъерошенного бурого медведя. Зверь хрипел, еле дышал, но пытался что-то прорычать-сказать. Он почти лежал на правом боку, желая подняться на лапы, но медведю сие не очень-то удавалось.
     Приблизившись и мягко приземлив ступу, Луша разглядела, что медведь ранен. По спине и по груди его текла кровь, запекаясь в длинной густой шерсти.
     - Бедненький, - пожалела медведя Луша, гладя зверя по широкой, почти квадратной морде, нисколько не страшась его желтых, огромных клыков и синеватых кривых когтей. – Это кто же тебя так?
    - Пьяный мужик топором приложил, - плакался хищник, глядя на девушку круглыми глазами больного ребенка.
     Луша уложила его на траву на заднем дворе. Слазила в избушку, нашла снадобий и заготовленных растений, которые нужны были для лечения ран, согласно волшебной тетради Бабы-Яги. Кровь из рубленных ран вскоре удалось остановить. Мученический взор медведя несколько прояснился.
     - Спасибо тебе, хозяюшка, - ласково молвил он. – Болит уже меньше. Когда совсем оживу – мёду тебе принесу. Свежего. А сейчас – пойду
     - Лежи, чудик, - останавливала его молодая ведьма. – Ты ещё очень слаб. Тот дядька твой – с топором, в лесу, думаю, не один такой. А здесь тебе ничего не грозит.
     Но походило на то, что медведю здесь тоже что-то угрожало. Или он Луши стеснялся, либо «сколько медведя ни корми» - но он всё озирался на лес и хотел туда уйти.
    - Лежи, говорят тебе!
    По правде молвить, идти мишке было трудно. Он глядел на Лушу очень виновато.
     - Тогда уж, девушка, не удивляйся ничему, что сейчас увидишь. И не пугайся.
      И стал очень быстро съёживаться, терять шерсть, менять обличье.
     Луша далеко не первый, даже не десятый раз видела, как зверь становится человеком – худощавым до скелетоподобия парнем с длинными руками и ногами, как ветви дерева. Голову его уродовали длинные, сальные, спутанные патлы цвета болотной жижи. Под черными глазами – большие круги. На голом торсе с торчащими ребрами – свежие шрамы.
      И всё-таки немного девушка удивилась.
      - Всё понимаю, кроме одного, - сказала она. – Говоришь, пьяный мужик с топором на тебя накинулся? А что ж ты медведем ему показался? Нешто он бы человека рубить затеял? Хоть и хмельной.
     - Я просто… не успел перекинуться обратно человеком, - все так же виновато оправдывался оборотень.
     - Как хоть зовут тебя?
     - Чуня, - оборотень опустил глаза. – Я сам из этих… Из комяков я… Ученик шамана и охотник.
      - А не угрыз ли ты – не уломал ли сам того мужика насмерть, комяк? – метнула искры из глаз  Лукерья.
      Чуня вспыхнул.
      - Нет, знамо дело. Живой он остался. Помял я его только. Ну, понятно ж – драка…
     «Надо как-то проверить», - решила Луша.
     Она принесла Чуне на сеновал ещё целебного снадобья, в которое подмешала немного сонного зелья, чтобы оборотень примерно сутки спал, а не скакал и не бегал, и шерстяное одеяло, каковым заботливо укутала молодца и даже подоткнула со всех сторон.
     - Спокойной ночи.
     - Какая ночь? Полдень на дворе! – фыркнул Чуня.
     - Тебе надо спать много часов, чтобы раны заросли, - объяснила Луша.
     Как Чуня ни возражал, а сейчас же заснул – благодаря зелью.
     Тем не менее, в этот день Луше от дома отойти никуда было нельзя – а вдруг Чуня проснется? Неведомо, что может прийти в недобрую головушку оборотня.
      Обедала девушка вместе со змеей, оставшейся от хозяйства мамы. Змея только пила молоко. Видимо, она в своё положенное время охотилась на мышей.
     Кроме змеи, на обед к Луше пришли два зайца и знакомая белка.
     Закончив трапезничать, Луша принялась исследовать волшебную тетрадь Бабы-Яги. Нет ли в ней чего-нибудь, касающегося оборотней?
     Ну конечно, там было такое!
     «С незнаемыми же оборотнями – разумнее не знаться, - писала Баба-Яга. – Особливо же с теми, какие в медведей перекидываются. Не иначе, как те водят хлеб-соль с самим Велесом, и прислуживают ему, бо, вестимо, что Велес тот почитает ездить верхом на медведе».
     «Вот тебе и на!» – подумала Луша.
     Но что ж теперь ей делать? Не будить же подозрительного больного и не гнать же его, не долеченного, прочь.
     Так и просидела она над Чуней, в чтении и раздумьях до самой поздней ноченьки.
     А ночью – проснулась не то, что сама Луша, но что-то прежнее, русалочье в её натуре. Проснулось и подумало:
    «Передо мной же парень. Молодой. Уже по пояс голый. Он, наверно, давно уже ни… чего себе не позволял. А я тут, такая сижу… только время теряю…»
      И русалочья Лушина натура принялась водить пальчиком по волосатой груди Чуни. Когда же он от этого тоже проснулся и ухватил её в свои объятия – отступать стало поздно.
     Он всё очень хорошо сделал. Луше даже понравилось. И рычал при этом, как медведь.
      Когда всё закончилось  между ними, молодая ведьма испытала огромное облегчение. Будто с её души скинули огромнейший  камень.
     - Добро. Исполать тебе, хозяйка! – молвил здоровый и довольный Чуня. – Пойду я, чтобы тебя звериным обличьем не пугать здесь. С меня мёд, как и обещал. И ещё – больше в этих лесах тебя ни одна зараза не тронет. Или не буду я Кар… не быть мне Чуней!
     И он убрел в чащу. А Луша осталась досыпать.
     Теперь ей приснился муж – Иванушка Кощеев. Он будто бы всё видел, что она тут натворила, или каким-то способом знал – и не сердился. Только подхихикивал и дразнился:
   
      «Лушка – подушка,
      Каждому – подружка».

     Она проснулась с пылающими от стыда ушами.
     А впрочем, что с неё – с бывшей-то русалки – возьмешь. Такие они и есть, такими и были всегда.

       Глава девятнадцатая

      У Ивана Кощеева дела как-то сразу пошли – так  себе.
      Проснувшись утром, он уже привычно схватил костыли, смог даже выйти на них из своей комнаты. Но оказавшись посреди прихожей, когда до любой неподвижной опоры необходимо было сделать два-три шага – он застопорился на месте и весь задрожал.
      - Что с тобой? – спросила его мама, вернувшись с крыльца, где она выбивала подушки. – Ведь совсем недавно бегал на костылях бегом!
      - Они теперь неживые, - грустно отозвался Иван, еле втаскивая себя в кухню и садясь на табуретку.
     - А были какие?
     - Живые. Двигались сами, не падали. Разговаривали со мной.
     - Или ты совсем заврался со своими сказками, или с ума сходишь, - нервно заключила Евдокия Петровна. – Сейчас позавтракаешь – и пойдешь у меня тренироваться на костылях по двору до обеда! И никаких нюней!
      - Я упаду.
      - Когда ты последний раз падал? Едва ли не в детстве?
      - А тебе надо, чтобы я упал? – насупился Иван.
      Их препирательствам помешал Матвей Петрович.
      - Слушай, кончай дитё из себя изображать, - молвил он сыну сурово. – Сколько девок-то уже перебрал? Пять? Или десять? А всё за мамку держишься!
      Так или иначе, а Евдокия Петровна опять оставила Ивана во дворе на костылях. Одного. Без всякой уверенности. Без возможности на что-то отвлечься.
      «Ну же! – пытал Иван не то Вильгельма, не то Якоба (безмолвные алюминьки казались одинаковыми). – Скажи что-нибудь! Помоги мне, рассмеши!»
     Тщетно. Да и не Вильгельм и не Якоб это были теперь. Те бесы покинули костыли Ивана и носятся теперь где-нибудь Свыше… или Сниже?..
      Аааа!..
      А спасибо же тебе, левый костыль – хоть ты меня и не слышишь! Исполать тебе за то, что ты «проехал» вперед по песчаному покрытию двора, и уронил Ивана Кощеева, тем прервав его муки…
      Упавший Иван нисколько не ушибся. Полежав с минуту, чуть-чуть уняв дрожь в ногах, он, воровато озираясь на пустой двор, встал на четвереньки и торопливо пополз в направлении своей коляски, стоявшей шагах в десяти впереди.
      Он уже схватился за ручки Росинанта, порываясь встать, но тут снова появилась Евдокия Петровна.
     - Ваня! Ты с ума сошел?! – зашумела она, вне себя от огорчения. – По песку-то ползти! Как не стыдно! Ведь кошки засмеют!
      Иван с горящим от стыда лицом поднялся около Росинанта и сел на коляску, отряхивая со штанов песок.
       - Я упал, - сообщил он.
       - Не ушибся? – немного озаботилась мама.
       - Нет. Повезло. Но у меня стресс. Что-то весь дрожу. Можно – покатаюсь на коляске хоть полчасика?
      - Катайся, но потом будешь снова тренироваться! Ведь уже многого достиг – и опять ползаешь.
     Она опять ушла в дом, а Иван немного потормошил Росинанта.
     «Эй! Ты тоже теперь молчишь? Тоже от меня отвернулся?»
    Так и было. Молчал Росинант. Не взбрыкивал, не ржал, не сердился. Но и – молчал. Сделался просто транспортным средством для инвалида.
     Иван проехал на нем несколько кругов по двору. Теперь коляска даже не бежала радостно, как раньше, а будто еле волоклась.
     Тоска…
     Кстати – а где Тоска?
     Иван вспомнил, что и эту призрачную барышню он видал, не позднее, чем позавчера.
     Ну, уж если даже Тоска теперь не с ним…
     Наш несчастный вынул телефон из кармана. Не поломался при падении? Надо попробовать позвонить кому-то.
      Перебрал несколько номеров. Остановился почему-то на контакте «Баба Лиза».
     Ах, да! Это та странная и завораживающая брюнетка, которую Луша называет бабушкой.
      «Буду тебе иногда звонить», - обещала эта женщина. Но пока тоже ни разу не побеспокоила.
      А может – спросить у неё? Как вернуть всех? Что с Лушей? Чем вообще сердце успокоится?
     Иван нажал вызов.
     - Алло. Баба Лиза? Здравствуйте, это Иван…
     - Здорово, внучок. Я давно тебя жду, - раздался в трубке её низкий и приятный голос. – Что – одиноко тебе сделалось?
     - А вы откуда знаете? – растерялся Иван.
     - Что знаю – а чего и не знаю, - загадочно произнесла баба Лиза. – Ведомо мне, что Луша твоя сейчас далеко от тебя, а ты по ней зело сохнешь.
      - Не только по ней, - признался Иван и, прикрыв телефон рукой, пояснил, - она мне костыли заколдовала. И коляску, тоже. А теперь это всё как-то само собою расколдовалось.
      - А что в них было волшебного? – спросила баба Лиза.
      - Они со мной говорили. А коляска даже по-испански могла. А ещё – костыли таскали меня всюду, бегали сами и не падали. А теперь это всё исчезло.
      Эту фразу Иван говорил совсем тихо, поскольку, соседи, уже ходившие вокруг, с подозрением поглядывали на него. Им знать про посланцев иных миров в родной усадьбе было вовсе ни к чему
      - Гм! – только и вымолвила баба Лиза и попросила Ивана поведать ей, с чего же всё началось.
     Сие было и вовсе нетелефонным разговором. Иван так и сказал.
    - Значит, приезжай сейчас ко мне, - тоном, не признающим возражений, изрекла баба Лиза.
     - Заметят родители. Хватятся меня. Мама будет переживать.
     Баба Лиза уверила его, что никто ничего не заметит, и об этом уж она позаботится.
     Всё так же нерешительно, Иван развернул Росинанта и неторопливо выехал со двора. Он чувствовал некое внутреннее волнение, порой переходящее в нервическую дрожь. Из-за такого волнения Иван невзначай задел рычагом локоть какого-то незнакомого мужчины, торопливо входившего в это время к ним во двор.
      - Ой, извините! – быстро произнес Иван. Но мужик не подал и виду, что столкнулся с ним, и вообще не заметил нашего героя.
    Проехав в некоторой нерешительности по своей улице, Иван свернул на другую, потом повернул ещё пару раз, пока до него не дошло, что о том, где живет баба Лиза, наш герой имеет самые смутные представления.
     Он позвонил ей ещё раз.
     - Напомните, где вы живете? Что за улица, как проехать? Я помню, что где-то на отшибе…
     - Ищи переулок Гнилой Угол, - разъяснила баба Лиза.
     Сказать-то было легко…
     Да ну! Язык до Киева доведёт.
     Иван попытался остановить бегущего мимо десятилетнего на вид мальчишку, чтобы спросить направление у него. Но паренек промчался, не заметив Ивана.
     Думал спросить дорогу у миловидной полной женщины, мирно покуривавшей на скамейке у поворота. Она не ответила ему. Иван обратился к ней повторно – ноль внимания. Это насторожило Ивана.
    Через пару десятков метров ему встретилась соседка – тётя Зина, шедшая с ручья с выполосканным бельем. Поприветствовал её… Но и соседка ничего не ответила, не сказала, будто Иван был просто пустым местом.
      Да что же это такое?!
     Иван начал о чём-то догадываться, и холодок пробежал по его коже. Но тут зазвонил мобильник.
     - Б-баба Лиза? – заикнулся Иван.
     - Что, внучок? Заблудился?
     - Баба Лиза, я не только заблудился, но меня почему-то никто и не замечает. Будто я невидимым стал… - промямлил он.
     - Я ж тебя упреждала: пока едешь ко мне да будешь со мною – никто о тебе не вспомнит на всём свете. Теперь веришь?.. А ну, поверни-ка головушку влево. Что там зришь?
     - Т-т-табличку. Г-гнилой Уг-гол…
     - Ну, вот, касатик  мой догадливый – ты меня и нашел…
     Кое-как, со скрипом забравшись внутрь неказистого домика, Иван расположился там за столом, на котором не было никаких угощений – не до них.
     Баба Лиза по-прежнему выглядела роскошной, жгучей сорока пяти-сорока восьмилетней брюнеткой с пышной аппетитной фигурой и дурманящим бархатным взором. Ивану Кощееву было трудно отвести от неё взгляд.
     Но потребно было рассказывать. Всё – с того, как Аксинья на Ивана обиделась, когда разговор у них зашел о грядущем походе Ивана в церковь, и что Аксинья – жена его лучшего друга, и что пока этот друг тяжело болеет, Иван тут… с этою женой…
     Говоря всё это, Кощеев-младший то и дело зачем-то озирался, и уши у него горели.
     - Ай-яй! – всплеснула руками роскошная женщина. – Что ты творишь-то, милок! Тебе самому не совестно?
    - Совестно, Елизавета… как, простите, вас по отчеству?
    - Просто баба Лиза… Но ты, конечно, себя оправдаешь, что Ксюха сама, шаболда такая, на тебя напрыгнула – так что ж теперь, тебе было её от себя палкой гнать? Так?
    - Да-да. Именно, так.
    - А хоть бы и палкой! Или – тем же костылем – по горбу.
    Баба Лиза в очередной раз прожгла его взглядом.
    - А ты, милок,  и сам на меня так взираешь, словно хочешь съесть горемычную – и косточек не выплюнуть. Чем же прикажешь тебя гнать?
    - Я… не… смотрю…
    Тут неотразимая пока Лихо Одноглазое (не будем темнить перед всё помнящим читателем!) попросту подошла к Ивану, крепко прижалась к нему, обняв, и положила  его голову на свою пышную грудь.
    - Тс, тс, тс! – процокала она. – Да ведь ты же хочешь! А не задумывался, что я, может, тоже хочу?
     Она легко сняла убогого парня с табуретки и приземлила на кровать.
     Ивану было то холодно, то горячо. Вокруг него резко  всё потемнело…

     Когда свет в глаза Ивана вернулся, они лежали с этой невероятной женщиной рядом на кровати и постепенно приходили в себя.
     - Так, повтори-ка мне паки, касатик, с чего всё началось? – вкрадчиво прошептала она.
     - Лиза, мне стыдно… Зачем же мы так?
     - А тебе не понравилось?
     - Очень понравилось! – сознался всё ещё горячий Иван.
     - Тогда не стыдись, а рассказывай мне про Аксинью. На что она осерчала, помнишь?
     - Она обиделась в тот момент, когда я сказал, что хочу в церковь сходить.
     - Вот! – воскликнула баба Лиза. – Ну, а ты чего ожидал? Из-за этого и Ксюха от тебя сбежала, и испанская твоя кляча, и два немчина-сказочника…
      - Так значит?.. – почти сообразил Иван.
      - Нельзя нашим в церковь, Ваня, - прямо пояснила она. – Ибо не от Бога мы. И Бог нас не жалует.
      Тут Лихо назвала Ивану и своё настоящее имя, и должность в колдовских мирах.
     Иван прямо поперхнулся воздухом.
     - Значит, на самом деле вы… - старушка?!
     Лихо некоторое время терпеливо втолковывала ему, что волшебники живут очень долго, у них возраст измеряется инако, чем у простых людей, и не все так просто.
      - Ежели я обличье могу всякое принимать – так что  ж мне пред тобою выглядеть старой уродиной? – убеждала она. – Я, хоть и Лиза – а ведь баба. А всем бабам чего-то хочется. Для начала хоть красивыми выглядеть. И потом – больно уж смешно наша краса на вас – мужиков – действует.
      - Понял, - огорченно махнул рукою Иван. – Но  ведь и Луша, тоже – из «ваших»?
      - Вестимо, из наших… Кстати, про Лушу твою…
      Лихо принесла ему прямо на кровать волшебное зеркало… И, в общем, Иван видел ночное похождение своей благоверной со странным охотником Чуней.
      - Эх, Лушка – подушка. Каждому подружка… - Иван уже чуть не плакал.
      - Вы квиты с ней, - старалась утешить парня  Лихо. – И всё равно, что бы ни было, любите друг дружку. И быть вам вместе, сердешным… Даже на не Зем… Ну, ладно! – осеклась Лихо, - Теперь  давай – продолжай жаловаться
     Иван спросил, а что же – и ему самому теперь в церковь нельзя, если он знается с нечистой силой? 
     Лихо задумалась.
     - Понимаешь, - произнесла она. – Другу твоему – Солдатику-то – ныне в силах помочь один Бог. И вопрос в том – а хочешь ли ты, чтобы Он ему помог?
     - Очень хочу! – воскликнул Иван.
     - Посмотри на меня.
     Несколько минут оба пристально взирали друг на друга.
     - Добро! – заключила Лихо. – Но, ежели ты этого хочешь – ты должен от нас отречься послезавтра. И обернуться к Нему – к Богу.
     - Но… как же я без вас, без всех буду? – страдал Иван.
     Лихо велела ему заправить рубаху в штаны и садиться к столу. Она поставила перед ним небольшой бокальчик с ароматной, густой, кроваво-красной жидкостью.
     - Пей, дурачок. Это – вино времени. Как проглотишь его – очутишься у себя во дворе и на коляске, в ту же  ровненько минуточку, что ты сюда выехал…

      Когда всё сделалось точь-в-точь со словами Лиха, Иван, сидя в коляске возле родного дома, первым делом позвонил именно ей.
     - Спасибо, Елизавета, вам за всё.
     - На здоровье, касатик, - ответила Лихо в трубке. – А в церковь уж, коли решил идти – иди и ничего не бойся.

* * *

     Через два дня, поутру Иван Кощеев в сопровождении своей мамы вылез из такси около церкви и двинулся в храм на невладелых ногах, опираясь на еще более непослушные теперь костыли.
     Шел, готовый споткнуться на каждом шагу. Впереди и сзади, и вокруг них толпились люди. Их было не столько, как бывает в праздничный день – поменьше, а всё же – порядочно.
    - Посторонись… посторонись… посторонись… - то и дело твердила Ивану мама, следя, чтобы он пропускал всех вперед, - проходите, мы не торопимся, - говорила она при этом другим людям.
    - Ничего! – ворчал себе под нос Иван. – Не цари-короли. Обойдут меня, подождут. Человек считанный раз в церковь выбрался, рискуя здоровьем. А другие в каждый праздник сюда ходят.
     Мама указала ему повернуть к иконе Целительницы. Иван дотащился к этому образу, всё время скашивая глаза в сторону Спаса Нерукотворного.
     - На Целительницу смотри, - учила мама. – О болеющем молимся. И свечку ей надо поставить.
     Свечку следовало взять в руки, но длани Ивана были заняты рукоятками костылей. Он попытался взять свечу, но поскользнулся и чуть не рухнул. Свеча упала на пол и погасла.
      - Господи! – воскликнула мама. – Даже этого не можешь сделать!  Ох, плохая примета…
      Она подобрала свечу, зажгла её снова и поставила пред Целительницей.
      «Не бойся» - раздался чей-то шепот в ушах Ивана.
     Он осторожно обернулся. Позади него, в стороне от прочих людей стояла та самая «баба Лиза» в обличье жгучей брюнетки. От её взора на Ивана исходило тепло, и страх его испарялся, таял. Ноги стояли увереннее.
     - Не глазей по сторонам! – вновь раздалось ворчание мамы. – Некрасиво.
     Иван перевел взгляд с Лиха на Спаса Нерукотворного. Страх не возвращался.
      Взор Христа показался Ивану суровым.
      «Наверное, такой же Спас реял на княжеском стяге над Куликовым полем», - ни к селу, ни к городу подумал Иван.
      Он продолжал глядеть на икону. И Спас глядел на него в упор.
     - Молишься? – шепнула мама. – Надо так: «Отче наш, иже еси на небеси…»
      «Господи, - сказал Иван мысленно. – Вот, я пришел к тебе, попросить за друга».
     «И ты здрав будь, - низким и благостным голосом сказал Кто-то у Ивана в голове. – За друга, говоришь? А оно тебе надо?»
     «Ой, прости, Господи! – понял свою ошибку Иван. – Здравствуй… Мой друг тяжко болен сейчас. Он на грани жизни и смерти. Я прошу тебя и умоляю – не забирай его сейчас! Дай пожить ещё. И дай ему здоровья!»
     «Да правда ли? – пресек Спас его суесловие. – Да сам ли ты до сей просьбы додумался?»
     «Я собирался…» - начал Иван, но был услышан без слов и без мыслей.
     «А не лучше ли тебе без оного друга, за какового ты пришел (Спас будто подчеркнул «пришел») просить меня?»
     «Не лучше».
     «Почему же? – Спас, казалось, сдвинул брови. – Вон, жена его всякий вечер тебе постель греет. И это всё – пока его нет. А представь, что друг придёт?»   
     «И пусть придет», - понурил очи Иван.
     «Он же тебе по вые настучит», - напомнил Спас без малейшей тени насмешки.
     «Пусть настучит. Зато будет жить».
     «Кстати, а как тебя звать теперь?» - отвлекся от темы Спас.
     «Ты ведь знаешь…» - осекся Иван.
      «Я спросил».
      «Я – Кощеев Иван Матвеевич».
      «А не длинно так-то?».
      «Тогда – просто Иван».
      «Может, просто Предатель?
      Лицо и шея Ивана вспыхнули яркой краской. Ответить на это он не сумел.
      «Ну, так что, Предатель? – снова начал Спас. – Верно ли то, что ты желаешь, чтобы твой друг Иван Солдатов вернулся к земной жизни?»
       «Желаю!» - бросил Кощеев, уверенно глядя в лик Спаса.
       «И ты не станешь лгать и выкручиваться, когда он придет к тебе и спросит?..»
        «Не стану».
        «И ты никому не пожалуешься, как бы больно ни ударил он тебя за твоё предательство?»
       «Не пожалуюсь. Никому»
     «Это всё, что я хотел услышать от тебя, Предатель. Более ты здесь не нужен».   
     Иван развернулся на костылях к выходу, поскользнулся и на этот раз уже не устоял. Шмякнулся.
     - Ну, что ж ты весь распустился-то? – ахнула мама. – Держаться на ногах надо. Концентрироваться… Кто ж тебя тут поднимать будет.
      Симпатичная брюнетка, стоявшая позади Ивана, немедленно оказалась рядом с ним.
      - Не надо его ругать – он у вас молодец!
      Помогла Ивану встать, подала ему костыли – они сделались какими-то непривычно тёплыми.
       - Держись, Ваня! – подмигнула левым глазом.
       Евдокия Петровна поглядела на неё с удивлением – вроде, ей незнакомая, а Ивана откуда-то знает!

     Вечером того же дня Иван снова играл в «Княжьего кметя». Остановил игру, пристально разглядывая мультяшную свою оруженосицу Ольгу.
     На кого же она похожа?
     На Лушу. Только дороднее, в плечах шире и – блондинка.
     Да полно! Разве мультяшка сравнится с живой девушкой?
     И однако, Иван крутил нарисованную Ольгу, разглядывая её со всех сторон.
     Подошла мама. Тоже посмотрела на монитор.
     - Ты же сегодня освятился, можно сказать. Раз священнодействие совершил. А всё на девок пялишься. Хоть бы отдохнул.
     - Правильно. Отдохну сейчас, - согласился Иван и принялся выключать ноутбук.
      - Веришь в чудеса? – улыбнулась мама. – Лариса Ивановна только что из Питера мне звонила. Там Ваня Солдатов из комы вышел. Вот, что молитва истовая творит!
     - Сказал он что-нибудь? – спросил Иван Кощеев, взгляд которого стал каким-то растерянным.
     - Сказал, - кивнула Евдокия Петровна, и улыбка сползла с её лица. – Не сказал – спросил: «А где Аксинья?»

     «Гутен абен, камрат!» - услышал Иван Кощеев той же ночью, сквозь первый сон, знакомый высокий голос.
      «Кто там?» - спросил он мысленно.
      «Не трогай его, Вилле, - обиженно пискнул другой, ещё более знакомый голос. – Он теперь у нас святой. Мы для него – нечисть ненадобная».
     Иван подскочил на кровати, продрал глаза и уставился на костыли.
     «Ребята! – крикнул он на частоте астральных миров. – Ребята! Вы опять со мной! Как я рад, тысяча чертей!»
     И обнял потеплевшие алюминьки,  словно самых близких друзей.

Глава двадцатая

     Нет, не одна лишь живая голова осталась от несчастного раздербаненного Ивана Солдатова. Рассеянный автор забыл про шею, которую тёмные силы как-то не сумели отделить. И на шее той болтался, не сваливаясь, его нательный крест.
     И сколь бы ни старались схватить Иванову голову жадные лапы похожего то  на огромного волка, то на лиса, а то на вепря черного бога Велеса – они отдергивались от креста, словно тот был раскалённый, и на лапах оставались красные ожоги.
     - Да что ж с ним поделать?! – сокрушался Велес. – Карачун, где ты, морда? Почёму вечно вся грязная работа – на  мне?!
      Где-то в глубинах сейчас же глухо зарычало, и на свет вылез большой бурый медведь.
      - Что, хозяин? – спросил медведь по-русски, презрительно глянув на голову Солдатова. – Сожрать этого совсем?
      - Попробуй, - согласился Велес, сам вожделенно глядя на Машу. – Надоел он, зараза!
      Медведь, которого, судя по всему, звали Карачун, тоже простер свои лапы к голове мученика, и также вынужден был их отдернуть, задев крест. Сразу запахло паленой шерстью.
     - Нееее, хозяин! – рявкнул Карачун. – Ты не можешь – да и мне не по силам.
     Не то, чтобы они не догадались снять крест с разрубленной шеи парня. Но священный атрибут не хотел покидать Ивана Солдатова, будто прирос к герою.
     - Да что же это такое?! – бесился Велес. – Все тени – как тени, а на этого и угомону нет… Ну, Карачун, держи его, не то, за уши, чтоб не рыпался. Пусть смотрит, как я его подружку ублажать стану.
     И Велес крепко ухватил Машу, а Карачун – Солдатова, как и было ему указано – за уши. Маша же почувствовала хватку владыки Справи, и как мохнатая и жесткая звериная плоть с болью вжимается в её, Машино тело, каковое она не столь и давно почти совсем не ощущала.
     Может, это и странно, только Солдатов тоже почувствовал её боль. И аж заскрипел зубами.
    - Пусти её! Ну! – рыкнул Солдатов и сам, как медведь, только гораздо тише.
     - Ага! И как же ты её защитишь? – смеялся Велес, тыча в Машу мордой – сейчас он перешел на кабанье рыло с клыками, что выглядело совсем отвратительно – и жадно лапая несчастную женщину.
     Усилием воли, которой ему было не занимать, Солдатов заставил  свою голову высоко подпрыгнуть и клацнул зубами, стараясь укусить Велеса куда-нибудь.
     - Да не переживай за меня, - жалким голосом сказала заступнику Маша. – Что – ты думаешь, на Земле меня редко насиловали? Случалось…
     - Арррр! Пусти, тварь! – продолжал грозиться Солдатов, снова прыгая и лязгая зубами.
     Маша уже начинала стонать. При всей её невосприимчивости, вряд ли терзания от Велеса не причиняли ей тяжких страданий.
     Не переставая угнетать Машу, Велес попробовал лапой ударить Солдатову в зубы – словно боксерский удар «джеб». Но сам опять взвыл от боли. Крест зло царапнул его. Неясно почему, но священный атрибут за несколько минут стал заметно больше.
     Голова Солдатова всякий раз мягко приземлялась в грязь и пыль адского рва и снова подпрыгивала, бросаясь в бой. Растущий крест нисколько не мешал Ивану. А может, наоборот, помогал.
     Медведь же совсем перестал что-либо пытаться проделать – только зыркал неумными глазками и рычал по временам.
      И тут над всей этой картиной воспарил новый ярко-жемчужный, светящийся призрак.
      - Ты что – не слышал? – заорал он, - Оставь её, или полосну!.. Спасибо тебе, парень, но я с ним сам разберусь.
      Это был Кощей – только одетый полностью в белую одежду, вместо прежней – чёрной – и  летающий. Кощей потрясал молочным клинком, знакомым нам под названием Мёртвая Рука. Благодарил Кощей Ивана Солдатова, видя его малополезные старания.
     - Откуда ещё этот? – спросил Велес, похоже – сам себя. – Чтоб мне треснуть! Только его и не хватало!..
     - Я его убил, - похвастал медведь Карачун. – А пусть не встречается мне на узкой дорожке.
     - Молодец, - злобно выплюнул слово в морду Карачуна Велес. – Придумал, чудак, на мою голову. Поди-ка, он сам тебя и просил о смерти?
     Эти ворчания Велес изрыгал, уже отбивая удары Мёртвой Руки своим широким черным палашом, который он извлек будто прямо из тьмы. Машу владыке Справи пришлось бросить. Она плюхнулась в грязь спиною и приподнялась на локтях.
     Битва выглядела жутко, но Маша видала подобные поединки и раньше. От клинков снопами сыпались белые и черные искры. Кабан хрипел и хрюкал. Кощей молчал.
       И вдруг Маше стало по-настоящему страшно. Несмотря на то, что она пока была не в лапах адского насильника, её всю било крупной дрожью.
      - Милый? – обратилась она к преображенному Кощею. – Ты что… у… у.. умер, что ли?
      - А похоже? – спросил в ответ Кощей, не оборачиваясь.
      Он продолжал ожесточенно махать Мёртвой Рукой.
      Солдатов со своим невероятно упёртым характером, думая, что хоть как-то помогает Кощею, продолжал подпрыгивать и вгрызаться Велесу то в плечо, то в загривок – и снова падал в грязь. Одно из таких падений привело к тому, что изрядно подросший его крест воткнулся основанием в  этот черный подземный пол – и словно поставил голову Солдатова на якорь. Прыгнуть больше не удавалось.
      - Вы, ушлёпки, решили, что же – порешить меня в моём же доме? – усмехнулся Велес. – И вот этою гнилой косточкой? Думаете, выйдет?
      Последовали новые удары, звон, скрежет… и вдруг – хруст, какой бывает, когда ломается большая человечья кость.
     С таким хрустом разлетелся пополам меч – Мёртвая Рука. Половинки его безжизненно упали в ту же грязь. Призрачный жемчужный Кощей так и висел в воздухе безоружный.
      - Ну, так? – почти равнодушно бросил Велес. – Получилось?
      Для Маши, для Ивана Солдатова, да и для прочих теней, созерцавших потусторонний поединок, даже для Карачуна, такой его исход оказался полной неожиданностью. Молчал и сам Кощей.
      - Что же теперь будет? – полушепотом спросила мужа Маша. – Значит, ты умер, чтобы меня спасти? Но только пропал окончательно сам?
     - Ничего, моя хорошая, - так же, еле слышно ответил ей Кощей. – Зато мы будем вместе и здесь.
    На светящемся лике его ничто не дрогнуло. Взгляд Кощея был тверд, как алмазный резец. И лишь Маше он дарил отблески нежности.
     - В узы его! – распорядился Велес.
     И сейчас же Кощей оказался опутан какими-то белыми не то канатами, не то шнурами, а может быть, это были некие металлические нити. Так или иначе, а они сковали его полностью, обездвижили, и покинуть эту клетку Кощей вряд ли мог. Она упала рядом с обломками меча.
     - Что – смиришься и станешь тут нарезать круги вместе с прочими? – спросил пойманного сказочного злодея Велес. – Или полежишь в узах парочку столетий.
     Ответом было молчание.
     Да Кощей даже и не глядел на Велеса. Скосив глаза, он следил за головой Солдатова, которой не давал прыгать теперь уже огромный серебряный крест, вонзенный в землю. Мало-помалу, откуда ни возьмись, у этой головы вдруг стали прирастать плечи, остальной торс… От плеч выросла правая рука, затем – левая…
    Да и крест ли  висел на серебряной цепи, на шее Ивана Солдатова? Уже и последний неуч мог бы понять, что это – меч драгоценного металла, тонкой ковки с блистающим Распятьем на рукояти.
     Солдатов ещё не слишком прочно стоял на вновь выросших своих ногах. Но меч схватил очень решительно и легко выдернул клинок из земли.
      - А ну, оборотись! Как тебя? Чёрт? Дьявол? Сатана?
      Почти отлучившийся по иным делам Велес нехотя обернулся назад. Похоже, ему грозила новая схватка.
     Но что мог сделать против владыки Справи не слишком рослый и не слишком крепкий обычный человек, который только что кое-как, по неясной никому причине вновь обрел утраченное тело?
     Презрительно хмыкнув, Велес небрежно махнул черным мечом, целясь Солдатову в шею.
     Страшной силы ударом встретил Велеса серебряный меч, осененный Распятьем. И мучитель выронил своё оружие, и рухнул сам на колени, съежился, прикрыл голову руками, словно моля о пощаде. 
     Явно не желая бить по склоненной голове, Солдатов наклонился к связанному Кощею.
     - Ну, что, мужик – тебя освободить, или сам распутаешься?
     Но разрезал его путы, не дожидаясь ответа.
     Жемчужная душа Кощея выпорхнула из оков, подхватила черный меч Велеса вместо поломанного своего. Таким образом, Кощей был готов обороняться. Вокруг них находились не только согбенные тени мучеников Справи, но и огненные существа с молотами, которые прежде выбивали из душ и старые грехи, и последние их чувства.
     Но огненные кузнецы были в замешательстве. Их самый главный распорядитель стоял сейчас на коленях и жалко скулил.
     Кощей широко замахнулся на них черным клинком.
     - Брось этот хлам, мужик, - тихо посоветовал ему совсем оживший Солдатов. – Брось к чертям. Вон, видишь – полоса света? Это – свобода. Иди туда за мной.
      Неизвестно, видел ли Кощей то же самое, что и Иван. По крайней мере, Кощей не торопился куда-либо  двигаться. Он стоял на земле, словно позабыв, что только сейчас умел летать, и смотрел – не то перед собой, не то – внутрь себя, как и все другие здешние пленники.
     - Мария батьковна, давай мне руку да пойдем на волю, - предложил Солдатов Маше. – Или тебе здесь шибко понравилось?

* * *

     Гуляя по лесу следующим утром, Луша набрала две корзины грибов. Одну – белых и подберезовиков, а другую – поганок. Последние – нужны  для приготовления всяческих зелий.
     Можно было возвращаться домой, но избушка на курьих ножках располагалась в глуши; утро же было солнечным и тихим, и Луша тянула время, пытаясь получить удовольствие от свежего лесного воздуха. Ей было отчего-то не то грустно, не то – тревожно.
    Девушке встретилась небольшая лисица – бурая, встрепанная, с поникшим хвостом. Зверушка вякнула что-то неразборчивое, но Луша предположила, что лисица жалобно просит девушку следовать за ней. Может быть, к норе? Может, у неё забрали лисят?
     Юная Баба-Яга уже знала свои обязанности, и двинулась за лисицей.
     Через полверсты тропинка вывела их к полянке, упиравшейся в холмик. В него была вдавлена массивная каменная плита, выщербленная посередине.
     Рядом с этой плитой распластался на земле высокий лысый человек в черных одеждах. Лисица ткнулась в него носом и заскулила.
      Луша внимательно оглядела покойника. Это был кто-то очень ей знакомый.
      Касьян!
     Она живо вспомнила, как давным-давно – и одновременно, будто вчера это было! – вот этот самый Касьян украл её от матери и притащил на волшебных крыльях в свой сказочный замок. Луше тогда не было страшно, а показалось занятно, что её похитили. Как великую драгоценность, словно царевну – красу ненаглядную. Её-то – простую девчушку! Луша помнит, что в тот день была еще простужена, из носа у неё так и лезли зеленые сопли. И Касьян с этими соплями целовался… Чудак милый…
      Она подружилась с этим странным дядькой – храбрецом, хвастуном и неистощимым выдумщиком. Колдовством потомственную ведьму было тоже не удивить. Правда, в птиц и зверей превращаться она тогда не умела. Касьян научил…
      Погодите! Но ведь он тогда сам хвастался, что неуязвим для оружия и ядов, с некоторого возраста перестал стареть, называл себя Кощеем Бессмертным.
     Хвастался?
     А вон и меч, которым, похоже, Бессмертному смерть подарили. Валяется с отколотым посредине клинком молочного цвета.
     А может, это и не Касьян-Кощей? Может, просто похожий на него человек? Родственник? Его брат-близнец?
     Нет-нет. Сердце подсказывало Луше, что это её бывший. Что это он – Касьян. Умер Бессмертный. Больше его нет,  и не будет. Лежит – и так был бледный, а теперь лик белый, как снег. И так же холоден. И даже пахнет от него не мертвячиной а чем-то приятным… Кажется, романейским вином.
     Она вновь и вновь пыталась уловить его дыхание, услышать стук сердца. Ничего этого не было. Мёртв.
     Луше вдруг сделалось нестерпимо горько. Она бросилась на грудь Касьяну и обняла его, и заплакала. Слёзы полились из Лушеньки, как из тёмной тучки.
     Такая же тучка накатилась между тем и на небо, скрыв ласковое солнышко. И не только Луша и покойный Касьян, но и всё вокруг намокло.
     И грянул гром…

Глава двадцать первая

     «Сказку, сказку, сказку!» – немедленно потребовал Иван Кощеев от вновь прибывших к нему Якоба И Вильгельма.
     «Щас! – насмешливо ответил Якоб. – А ты для начала нас накормил-напоил?»
      «Спать уложил? – прибавил Вильгельм. – Нет! Тебе бы только самому валяться круглые сутки».
      «Ребята… - тотчас же растерялся Иван. – А… вы… я… вы чем питаетесь?»
     «Шутка, - сказал на это Вильгельм. – Расслабься».
     «А сказку-то, поди-ка, надо тебе не простую…» - вставил Вильгельм.
     «А платную?..» – насторожился Иван.
     «…А полезную, - поправил его Вильгельм. – Про такого же думмкопфа , как ты сам».
     «С чего это я – Dummkopf?» – спросил Иван, впрочем, без малейшей обиды.
      «С того, что при виде женщины, даже издалека – теряешь рассудок».
      «Ну… может быть. Каюсь, грешен», - покраснел Иван.
      Он лёг поудобнее, укутался одеялом и приготовился всё же слушать сказку.
      «Значит, давным-давно жил да был в нашей земле Гессен один думмкопф по имени Ганс, - гнусаво начал рассказывать Якоб. – Этот Ганс ещё годков с двенадцати пристрастился заглядывать в старый колодец. Со дна этого колодца ему ундина сиськи показывала, а он и радовался…».
     «Стойте, - вмешался в ткань повествования Иван. – Забыл, кто такая ундина?»
     «Девка водяная с рыбьим хвостом», - досадливо хмыкнул Якоб, недовольный, что его перебили.
     «Врешь, что забыл. У тебя таких, по последним вычислениям – две штуки», - прибавил Вильгельм.
      «Силён ваш Ганс! – оценил Иван. – С двенадцати лет! Гм…»
      «Ты сам-то с каких годков по девкам? С десяти?» – спросил Якоб, и Иван замолк.
      «Ещё у этого Ганса младшая сестра была, - стал продолжать Якоб. – И вот, когда ему стукнуло лет шестнадцать, ему так нестерпимо захотелось прикоснуться к ундине, что взял Ганс да и прыгнул в колодец».
     «…И утоп», - вырвалось у слушателя.
     «Ну, ровно так же, как и ты надысь – в болоте топ…», - подтвердил Вильгельм.
      «К ундине рвался – к ней, голубушке, и попал, - снова взял слово Якоб. – Она, конечно, не то, чтобы против – целовала его, миловала. Только работать заставила. Камни таскать – в разы больше самого Ганса. Деревья рубить тупым топором. Кормила клецками с камнями да с песком внутри, вместо мяса. А во время утех-то любовных – кровь из его шеи сосала.
     Когда же Гансу это всё надоело, и захотел он от такой ведьмы домой сбежать, то вдруг увидел, что прикован он к каменной стене железной цепью за ногу.
     И совсем бы пропал парень, да сестра его проведала, где он – и за братом в тот же колодец прыгнула…»
     «А мне, вот, ребята, жутко интересно, как же вы ко мне надумали вернуться, - опять не выдержал Иван. – И где, тоже, пропадали?»
      «Это ты уже у своей ундины спроси – у одной ли, у другой, - посоветовал Якоб. – Опять перебил! Вот и не станем теперь рассказывать, как сестра Ганса из колодца спасла!»
     «Ну, ведь сестра же, - улыбнулся Иван, сонно потягиваясь и кладя руки за голову. – Вестимо, спасла».

     Ещё глубже в эту ночь, снова пробудившись, Иван Кощеев узрел широкий черный провал, разверзшийся вдруг перед ним прямо в стене его комнаты, над кроватью.
      Во тьме провала скрадывалась его глубина. Но там, в глубине, мерцали хитрые зеленые глаза. Слабое сияние того же оттенка обрисовывало тонкую девичью фигуру, манившую Ивана пальцем, сгибаемым в некрасивый крючок.
     - Хочешь ко мне? – шептала Аксинья. – Иди-ка, иди-ка сюда!
     - Не хочу, - покачал головой Иван.
     - Хочешь-хочешь, - не верила ему Аксинья. – Я ведь вижу.
     Она теперь манила его жестами обеих рук, и что-то булькало в кромешной тьме глубины, и втягивало туда Ивана ногами вперед.
     Иван схватился накрепко за спинку своей кровати. Но втягивание усилилось. Аксинья сначала улыбалась ему – и вот уже зло скалилась, показывая желтые и острые зубы. Глаза её светились ярче.
     Иван почувствовал отчего-то себя сейчас самым одиноким человеком в мире. Руки его отсырели от пота и едва держались. Сейчас Иван ухнет туда – в бездну. Вот сейчас…
     - Иди, иди ко мне!
     - Неееет! – заорал он, не в силах больше стерпеть. – Ааааа!
     С ним, конечно, нередко бывало подобное и раньше. При угрозе падения, стоя на непослушных ногах и не видя поблизости никого, он испытывал панические атаки разной интенсивности. Когда хотелось кричать от сковывающего ужаса, когда он почти не чувствовал ног от того же кошмара – Иван терпел, ибо знал, что всякий изданный им звук лишь усилит страх и ступор, да потом ещё и попадёт от расстроенной мамы.
     - Что ты кривляешься-то? – сердилась тогда мама. – Если даже упадешь – ведь встанешь. Ведь не в космос же улетишь!
     А вот сейчас было очень похоже на угрозу улететь «в космос». Или, вернее, ещё куда, похлеще того.
     Другой бы продолжал молчать и бороться. Кто-то позвал бы на помощь родителей. Завопил бы, к примеру: «Мамочка!».
     Иван же, как порой бывало, ни к селу, ни к городу – благо, в голове его мешались разноцветные искры вместо мыслей – заорал, как сумасшедший:
     - Шмат-Разуууу-ууум!..
     И когда уже отцепились потные пальцы от кровати, и повлекло Ивана помалу в бездну, как мертвеца – вперед ногами, - в этот миг какая-то иная огромная сила схватила его за подмышки и рванула обратно. С шорохом и шипением что-то втащило его назад, в комнату, бросило поперек кровати, как безвольную куклу. Черный провал в стене медленно закрылся, словно страшный зверь хлопнул челюстями.
     В окно пробивался утренний свет. В лицо Ивана будто что-то освежающе дуло.
     - Хватит, - молвил ему в ухо некто незримый. – Не дрожи. Всё кончилось.
     - Шмат-Разум? Это ты, что ли? – спросил Иван, всё еще дрожа и укладываясь нормально, вдоль кровати.
     - Я, - подтвердил невидимка.
     - А ты откуда взялся?
     - Из твоего ноутбука вырвался.
     - Но это же невозможно. Да и того, который там сидит, Сватом-Наумом зовут.
     - Нет, - возразил Шмат-Разум. – Ты же сам мне моё настоящее имя напомнил. И, Ваня, ты так орёшь, что и мёртвого разбудишь. Не то, что реинкарнированного. Молодец, так тебя, разэдак…

* * *

     Медведь, огромный лохматый медведь Чуня возник из этого грома и яркого синеватого отблеска молнии и стоял теперь над зареванной Лушей и над трупом Кощея.
    Луша перевела на Чуню (то есть, на Карачуна) свой взгляд, ставший недобрым, режущим, истинно русалочьим.
     - Это ты его убил – да? – тихо, почти шипя по-змеиному, спросила она.
     - Он сам полез на меня.
     - Пьяный мужик?!
     - А скажешь – трезвый? Вон, от него до сих пор винищем тянет.
    Луша встала на ноги, согнувшись, шаркая, как старушка, сделала пару шагов и подняла обломок клинка Мёртвая Рука.
     - А это – тот топор, с которым он на тебя лез?
    - Ну, не топор, ну – мечишко… Какая разница-то? Главное – лез на меня. Видишь, я поломал его маленько…
     - А ничего, что его можно было убить только этим вот клинком?! – закричала Луша в исступлении.
      И бросилась на Карачуна, потрясая обломком страшного, всеубивающего меча.
     Она не замечала ни отваленной кем-то или чем-то каменной плиты от таинственного Входа, ни широкой полосы белого света, льющегося оттуда, ни стоявших в этой полосе, держась за руки, парня и девушку.
     Сейчас Луша видела только ненавистную зверюгу, использовавшую её, несчастную сироту, словно игрушку, и убившую лучшего для неё человека на Земле.
     - Ааааа! Мерзавец! Убью! Четвертую! На лоскуты пущу! – кричала она и даже не слышала сама себя.
     Но чьи-то знакомые, сильные руки нежно обняли её за плечи и удержали на месте.
      Кощей был жив. Он стоял в полный рост и легонько прижимал к себе юную ведьму.
      - Всё, всё, - приговаривал  он. – Не надо, девочка. Видишь, и все живы, и ты сама – жива. Убивать кого бы то ни было – совсем нехорошо, Лукерья, совсем нехорошо… Этого молодца и ему подобных умерщвлять – у тебя нет полномочий. И ни у кого нет.
      Луша поплакала ещё, уткнувшись носом в могучую грудь Кощея.
     Тем временем, парень и девушка у Входа расцепили руки, и стояли, молча, переминаясь. Парень опирался на большой серебряный меч с Распятием.
    - Ну, чё? – пробурчал он себе под нос. – Выбрались из Ада? Добро… Теперь по домам, что ли?
     Девушка – это была Маша – молчала.
     - Откуда вы выбрались? – сморкаясь, спросила Луша, глядя по-дочернему на Кощея снизу – вверх.
     - Мы были в царстве Велеса, - коротко рассказал ей Кощей. – Оттуда нет выхода никому. Но вот этого парня – Ивана – какое-то неведомое чудо вызволило оттуда. А он вытащил и нас.
     - Божье Чудо. Вот этот меч, - дополнил его слова набожный Иван Солдатов.
     Немного успокоившаяся Луша внимательно поглядела на него. Отстранилась от Кощея, наставила на Солдатова открытые ладони.
     - Меч тебе дала молитва матери, - сказала она. – А ты её бросил, как я вижу.
      Солдатов поморщился.
      - Лукерья Степановна, добра и здоровья тебе, конечно, - довольно вежливо произнес он. – Только не учи меня жизни, ладно? Своего, вон, Ивана Матвеевича поучи.
    Луша подошла к Солдатову ещё ближе.
    - Это Иван Матвеевич вытащил тебя оттуда, - сказала она твёрдо. – Его молитва за тебя стала последней каплей. Ибо если за человека молится даже тот, кто предал его…
     - Предал? – удивленно и возмущенно переспросил Солдатов.
     И вдруг серебряный меч, на который он опирался, сверкнул ослепительно ярко – и Иван Солдатов пропал.
     Пропал и медведь Карачун. И каменная плита снова загородила Вход к Велесу, как ни в чем не бывало.
     Луша, Маша и Кощей остались на опушке втроем.

* * *
    Аксинья сидела одна в квартире Солдатова и глядела на Ивана Кощеева в блюдечко с водой.  Была ночь.
     - Иди-ка, иди-ка сюда! – манила она нашего ловеласа.
     Но что-то ей помешало. Только что любовничек был как на ладони – и пропал. Вода в блюдечке стала черной. Никакие манипуляции вернуть воду в нормальное состояние не помогли.
      - Эххх, сорвался! – она стукнула кулачком по столу. – Как же перед Водяным предстану?
     Проснувшись утром, она налила новое блюдечко воды. Теперь прозрачная поверхность почернела сразу же. Похоже, возможность встретиться с Иваном Кощеевым через воду была утрачена. На телефонные звонки он тоже не отвечал
    Аксинья сменила воду и поглядела на своего. Посвежевший, поздоровевший Солдатов ехал домой. Он сидел на пассажирском месте в машине рядом с Ларисой Ивановной, улыбался и время от времени вертел в руках свой нательный крестик, рассматривал его.
    - Божий Меч… - бормотал он. – Был большой – стал маленький…
    Значения этих слов Аксинья не поняла.
    - Стало быть, ты пойдешь со мною к Водяному, муженек, - пошептала она, потирая ладошки.

* * *
     Луше было страшно. Медведь Чуня (да что там – слуга Велеса Карачун – с рёвом ломился в дверь избушки на курьих ножках.
    - Впусти меня, любимая! – орал он. – У меня взыграло ретивое!
    - Иди ты к Лешему! – отвечала она. – Нет… Тетеньки Лешачихи жалко. К Велесу своему иди. Он тебе там подыщет ведьм.
     - Негоже жене от мужа бегать! – рычал медведь
    Заклятия из маминой тетради пока кое-как держали дверь. Но надолго ли их хватит?
     Спасите меня, кто-нибудь! Хоть бы здесь Иванушка был! Он, кстати, Луше законный муж, а не это мурло!
     Дочь Бабы-Яги заметалась по сеням, по комнатке в поисках потайного хода или лаза.
     Обнаружился только погреб под большой деревянной крышкой. Там, что ли, отсидеться?
    Открыла заслонку и шмыгнула туда.
    Но вместо погреба её поглотила черная бездна…
    Ворвавшийся Карачун обнаружил в избушке лишь седую, лохматую, сгорбленную старушку.
     - Где Луша, баба Лиза? – спросил Карачун, знавший Лихо в лицо.
     - Я за нее, золотенький, - хихикнула Лихо Одноглазое. – А она к своему умчалась. Скоро встретятся. Нескоро расстанутся.
   
* * *
     Рано утром Ивану Кощееву позвонила Лихо Одноглазое.
    - Прощай, мой хороший, - сказала она. – Иду в наш мир – твою Лукерью искать. Не отзывается что-то, хулиганка. Найду – дам ей пинка под зад. К тебе пришлю. И всё у вас, Ванечка будет добро… да-да.
    - Одного я не пойму, - признался Иван. – Для чего вы-то со мной этим занимались?
      - А затем, алмазный мой, - объяснила Лихо. – Чтобы, когда ты к Богу пошел, что-то наше в тебе оставалось. Не то, как бы не пропал ты без нас. Да ведь и самой-то мне хотелось пошалить. Имею такое право? Нет?
     «Как бы не пропал… А все уходите от меня», - подумал Иван и пригорюнился.
    После обеда дверь в его комнату  открылась и со словами: «Уфф… Гостей принимаете?» - вошел его друг – Иван Солдатов.
     Кощеев выскочил из-за стола, торопливо пожал ему руку, осведомился о здоровье, потянулся за шахматами.
     - Здоровье моё? – пробормотал Солдатов  себе под нос. – Охх… здоровье…
     Сыграли одну партию, вторую, третью… Побеждал всякий раз гость.
     - Я тебя просил прежде, боец, чтобы ты Ксюшу мою не трогал? – спросил Солдатов друга.
     - Просил, - покраснел предатель.
     - Предупреждал, что если тронешь – получишь по морде? – уточнил Солдатов.
     - Предупреждал, - поёжился предатель.
     - Исполняю, - буркнул тогда Солдатов.
     Рука его оказалась как будто железной. Кощеев отшатнулся назад, потом выровнялся, выплюнул кровь себе на ладонь. Красным капало ещё и из носа.
     - Желаю удачи, - холодно сказал Солдатов и ретировался.
     Грустный наш бабник лег кверху носом на кровать, убрав подушку.
     Вошла Евдокия Петровна.
     - Смотри-ка, Иванушка-то Солдатов совершенно выздоровел! – сказала она с улыбкой. – Вот, что значит вера!
     - Я чертовски рад за него, - ответил сын, глотая кровь.
     - Неуместно так выражаться. А чего разлегся-то?
     - Да вот – кровь носом отчего-то пошла, - нехотя, поделился сын.
     - Не отчего-то, а на воздухе почти не бываешь, - заворчала мама. – Вот сейчас – пройдет, чайку попьем и – ходить по двору на костылях.
     С Вильгельмом и Якобом это было Ивану не в труд. Но он всё равно грустил.
      - Шмат-Разум, ты еще здесь? – спросил он, как только мама ушла ставить чайник.
     - Тут я, - ответил невидимка.
     - Обратно, в мой комп уже не полезешь?
     - А можно – не лезть? – спросил Шмат-Разум виноватым тоном. – Обрыдло – веришь, хозяин?
    - Верю. Я думал – ты мне друг, а не слуга, - вздохнул Иван.  – А у тебя друг – Кощей Бессмертный.
      Шмат-Разум, безусловно, вспомнил и Кощея.
      - Кажись – сто годов его не видел!
      - Полетишь к нему? Я не держу тебя, - ещё горше вздохнул Иван.
      - Полечу.
      - Прощай, друг! – всхлипнул Иван.
      - Прощай…
      Всё стихло.
      С прогулки Иван вернулся в пустую комнату. В совсем пустую. Сел за «Княжьего кметя», пытаясь с головой погрузиться в игру.
      И опять его персонажа услали туда – не знаю куда, искать какую-то волшебную палицу Батыя… Приходилось лезть в горы, а нарисованный богатырь никак не мог туда забраться.
     - Умный в гору не пойдет. Умный гору обойдет, - сказал кто-то Ивану в самое ухо.
     - Шмат-Разум? Ты всё ещё здесь?  - обрадовался наш страдалец.
     - Здесь. Что-то жалко мне тебя сделалось очень, - ответил невидимка.
     - А можно тебя попросить?
     -  Проси уж. В последний раз.
     - Шмат-Разум! – сказал Иван со слезами в голосе. – Забери меня с собой в сказочную страну?
     - Нельзя… нельзя… - молвил невидимка.
     Потом повздыхал на все лады и неожиданно добавил:
     - А, ладно! Что-нибудь придумаем!

     КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
   

 
            

 
      
 
 


 
 



    








Часть вторая

КНЯЖИЙ КМЕТЬ

Вот некто задумал в лесу погулять.
Вам это без разницы. Вам – наплевать,
Но то, что он ходит и ходит,
На странные мысли наводит.
(Александр Тимофеевский).

Глава первая

     Луша очнулась в темноте. Затылок ныл, и в голове гудело. Похоже, неслабо ударилась обо что-то.
     Оборотня-Карачуна не было слышно ни сверху, ни где-либо поблизости. Или ушел, или сама Луша вывалилась через погреб наружу из избушки. В любом случае – вроде, спаслась от него – охальника… Уф!..
     Покачиваясь, встала, огляделась. Что ж, глаза бывшей русалки знавали и более густой мрак, чем здесь.
      Похоже, она упала в какую-то яму. Хорошо – не в выгребную. Мерзкого запаха нет. Вокруг шелестит лес.
     А чего не видала Луша в этом лесу? Он, конечно, большой и волшебный. Но и всякого колдовства она уже успела наглядеться. Сама, вообще-то – ведьма потомственная.
     Без особых затруднений девушка выбралась из ямы, и с удивлением обнаружила, что родной материнской избушки на курьих ножках рядом тоже нет.
     Как же так-то? А где  она? Нешто, упала Лукерья в погреб и выкатилась наружу за версту от него?
      Ну, так у нас, в сказочной Слави, всякое бывает. Может и этакое случиться.
     Но куда теперь идти, скажите на милость?
     Она двинулась вперед, куда-то влево от ямы. Но то ли от ушиба головы, а может, по какой-то иной причине, идти Луше пришлось не по открытым тропинкам, а поминутно продираясь сквозь какие-то дебри, ветви и колючки. Иногда тропинка под ногами появлялась, но вскоре опять пропадала. Несколько раз Луша падала на траву и  царапала коленки и локти.
     В конце концов, Луша прямо-таки носом ткнулась в некий деревянный сруб.
    Вот она – родимая избушка! А правду молвить – пошто она так далеко оказалась?
     Ладно, разберусь позже. А ну, старая…
     - …Встань к лесу задом, ко мне – передом.
     Луша произнесла обычный заговор, но лесная жилплощадь и не подумала выполнить приказание – не повернулась, не шевельнулась, даже не скрипнула.
      Юная ведьма перечла заклинание погромче – никакой реакции.
      Что за притча? А ну, слушайся хозяйку!
      Лукерья прокричала волшебные слова во тьму, снабдив их этим повелением. Избушка всё не слушалась – стояла, повернувшись к девушке задней стеной.
     Испуганная Луша отчаянно заколотила в толстые бревна кулачками. Спустя небольшое время, где-то внутри избы, к Лушиному немалому удивлению, послышались грузные шаги чьих-то босых ног.
     Затем избушка с легким скрежетом развернулась вправо, обратив к девушке входную дверь, которая в свою очередь приоткрылась, и оттуда выглянула заспанная старушка в ночной сорочке до лодыжек.
      - Кого там ещё леший носит? – хрипло спросила старушка, и Луше отчего-то представилась картинка, будто дяденька Леший принес её, Лушу, сюда на закорках.
      - Я домой пришла, - молвила Луша неуверенно. – А… вы, бабушка, тут откудова?
     - А пошто ко мне домой, а не к себе? – деловито спросила бабушка, морща свой крючковатый нос
      - Я к себе, - возразила Луша. – Это ведь избушка моей покойной мамы. Я здесь живу.
      Незнакомая старушка продолжала внимательно разглядывать её, всё ещё морщась. Что-то не нравилось бабке в Лушиной одежке. Она даже пощупала платье девушки, а после спросила:
     - Ты из каких краев будешь, голубушка?
     - Тутошняя я, - пожала плечами девушка.
     - А одета так, будто вовсе не тутошняя, - усомнилась старушка. – И дух от тебя… странный.
      - Какой ещё дух? – совсем, было, обиделась Луша. Она следила за чистотой своего тела, как полагается девушке. В бытность её русалкой – и вовсе никакая грязь к Лукерье не липла. От старушки же – от  самой заметно попахивало обыкновенной старостью.
     - Русский дух, деточка, простой русский дух, - спохватилась обитательница избушки. – Но какого-то, ровно, иного времени, что ли?.. А пойдем-ка – я тебя в баньке выпарю. Дух ослабеет малость.
     Чего вдруг старушке понадобилось срочно, глухой ночью топить баню – Луша спрашивать не стала. Всякое видала она в своем времени и разных мирах.
      Колючий можжевеловый веничек прилежно охаживал Лушу по худосочным бокам. Бабулька знай приговаривала:
      - Ясно, красавица, что ты из дальних времен явилася. Не меньше, как двести годов назад промахнула. И нельзя у нас ходить с духом тех времен. Отмою я с тебя его начисто – вот и ладно будет.
     В баньке, на лавке стояла сальная свеча, а подсвечником для неё служил небольшой человеческий череп. Луша знала, что подобные штуки как-то оберегают людей во всяких мирах. Около избы её матери – Бабы-Яги – на частокол были нанизаны черепа животных. Вид же человечьего здесь девушку сперва покоробил.
      - Зачем он тебе, бабушка? – спросила она, содрогаясь, хотя в баньке было жарко. – И откуда он взялся?
      - Нашла на тропинке, - пояснила старушка. – А использую, чтобы Смерть за мной пока не приходила. Я, хоть и очень стара, а к Велесу в услужение ещё не готова. Опосля, совсем не мило жить станет – выкину и черепушку.
     Луша поведала седой банщице про свой частокол, и бабуся растолковала ей, что звериные черепа охраняют человека от смерти со стороны диких животных, а человечий, вот – от смерти, что может прийти от людей и ещё от незримой погибели.
       Слова старухи навеяли на Лушу какие-то не самые светлые мысли. Тем временем, хозяйка закончила парить гостью и отвела её в избушку. Там всё было не такое, как у Луши дома. Девушке сделалось ясно, что она, и впрямь, попала куда-то – неведомо, куда.
      Хозяйка угостила её вкусною пшенной кашей с ржаным хлебом, в котором были запечены лесные орешки. Дала запить еду тёмным, душистым настоем, от которого у Лукерьи слегка закружилась голова.
     Бабуля же то и дело поглядывала на жарко топящуюся русскую печь.
     - Детонька, - обратилась старуха к Луше как-то виновато, видя, что девушка доела кашу и хлеб. – Ты сама на лопаточку сядешь – сумеешь, или тебя научить?
     - А-а… А зачем это? – округлила глаза Луша.
     - Перепекать твою судьбу стану, красавица. Не ведьмою же тебе в наших временах жить. Хоть, вестимо – не спалят, не утопят. Но своего Иванушку, ежели будешь ведьмой, ты долго не сыщешь. Да и жить с тобою – с ведьмой-то – у него не получится. Иная у него в наших временах будет стезя.
     - Что за времена-то у вас? – попыталась выяснить Луша.
     - А времена – как времена… - тряхнула патлами старуха. Вот, не пойму, то ли на два, то ли на три века раньше ваших. Считать я не велика мастерица.
      - Кто теперь на русском троне? – зашла Луша с такой стороны.
      Бабка не поняла её. Вытягивая из старухи всякое связное слово, будто клещами, Луша поняла, что никакого русского трона тут нет, хотя наличествуют обособленные княжеские престолы в отдельных крупных городах – Киеве, Владимире, Рязани…
    - Но Москва потихоньку верховную власть к рукам прибирает, - толковала старуха. – Князь Московский Дмитрий-Хитрый всё чаще получает ярлык на великое княжение…
     - Погодите… Что за ярлык?
     - А татарский ярлык поганый, детонька. Зорят, зорят русские земли татары нечестивые, уже скоро тому два века. Что хотят – то и воротят. Князей в русских городах, вот, сами ставят и сами ими правят, как лошадьми под сохою. Русских людей тысячами убивают, сиротят, угоняют в рабство… Но чудится мне – скоро их власть окончится. Объединится русский народ, силы обретёт… Ну, так что – на лопату-то сама влезешь, умничка, или подсадить?
     Луша по-прежнему пребывала в некоей растерянности, но что-то в словах старухи понимала. Конечно, если она до этого не самым мудрёным образом побывала в будущем, так отчего бы ей сейчас в прошлое не провалиться? Вот, значит, как оно вышло!
     Перед нею сейчас стояла, конечно, другая – более древняя Баба-Яга. Может, предок её мамы?
     Про «перепекание судьбы» Луша когда-то что-то слыхивала краем уха. Но сама никогда с таким не сталкивалась. Если бы мама делала это                со всякими путниками, бывавшими в её избушке – то Луша бы видала «перепекание» в детстве. А может, ни к чему тогда было ей это видеть?
     Ох, загвоздка…
     - Баушка? 
     - Чего ты мнёшься-то, детонька? Ну, залазь на лопату, я тебя перепеку, - понукала её другая Баба-Яга. – Будешь ещё красивее, чем сейчас, и сильною, дородной богатыркой.
     - А ну, как ты меня в печку сунешь, испечешь – да и скушаешь? – сомневалась Луша.
     Баба-Яга замахала руками, воздела выцветшие свои и слезящиеся глаза горе.
      - Чур тебя, глупую! Нешто, можно людоедством баловаться! Нешто, я сама себя срамить да травить стану! Да я и с великого глада на такое не посягну! Да я тому, кто такое позволяет себе, и руки не подам. Плюну только в его сторону!
      Пока старуха рассыпала свои причитания и чуралась, Луша обреченно села на лопату и аккуратно поджала под себя ножки. Что будет дальше, да и зачем всё это надо – точно она не ведала, но теперь напрочь отбросила почему-то страх.
      Не унимая кряхтенья, Баба-Яга подняла не самую легкую железную лопату и привычным жестом отправила её в устье печи.
      Яркий оранжевый огонь окружил Лушу и охватил могучим, удушающим жаром. Вот она уже перестала видеть, слышать, понимать и чувствовать что-либо, окромя того жара…

* * *

- Шмат-Разум! – сказал Иван со слезами в голосе. – Забери меня с собой в сказочную страну?
     - Нельзя… нельзя… - молвил невидимка.
     Потом повздыхал на все лады и неожиданно добавил:
     - А, ладно! Что-нибудь придумаем!
    Пока Шмат-Разум придумывал, дверь комнаты Ивана Кощеева отворилась, и в неё с приятной дружеской улыбкой заглянул Гоша Лапников.
    - Здравствуй, Иван Матвеевич, как у тебя дела? – спросил он. – Чем занимаешься? Я не помешал тебе?
    - Привет, Игорь Николаевич, - ответил Иван уныло. – Вот, играю.
    - Ух ты, клевая игра! – обрадовался Гоша, уставясь в монитор ноутбука. – Графика такая реалистичная… Опять что-то про гоблинов? Новая серия?
     Иван стал несколько заторможено объяснять ему, что игра «Княжий кметь» имеет своим сюжетом воинские приключения с элементами фэнтези и волшебства в средневековой Руси XIV века, сражавшейся с Золотой Ордой, а эту последнюю тогда уже возглавлял хан Мамай. Можно играть, как за русских, так и за ордынцев, служить по выбору, как князю Дмитрию Ивановичу, впоследствии прозванному Донским, так и Мамаю. Сражаться с воинами и разбойниками, участвовать в битвах, искать сокровища и магические артефакты, «прокачивать» своего персонажа, строить карьеру… 
    - Супер! – оценил Гоша. – А можно мне попробовать поиграть?
    Иван, разумеется, позволил ему поиграть. Но посмотреть, как у друга получится игровой процесс, Кощееву-младшему не удалось. Потому, что едва Иван встал со стула, всё еще глядя на экран, как почувствовал сильнейшее головокружение. Весь мир с бешеной скоростью завертелся перед глазами Ивана. И что-то буквально втянуло его в экран ноутбука, практически так же, как недавно русалка Аксинья втягивала его в какой-то зловещий мрак. И теперь всё померкло вокруг Ивана.
     Гоша Лапников не догадывался, не мог знать, что прямо сейчас невидимый Шмат-Разум, и впрямь «что-то придумал». И в этот момент от Ивана Кощеева отделилась и материализовалась, чтобы заместить его в нашем мире, его внутренняя сущность, его альтер-эго, или, говоря языком того мира, где жил Кощей Бессмертный – Иваново Горе.
     Само себя Горе предпочитало называть Григорием. Но внешне оно ничем от Ивана Кощеева не отличалось, и уже как-то замещало его здесь, когда сам он путешествовал по сказочным мирам. Все, кто видел в это время Григория, полагали по незнанию, что это Иван Кощеев – соответственно, так его и называли. 
   Сейчас этот Лже-Иван стоял справа от Гоши, уронив голову на стол, весь бледный.
    - Эй, Иван Матвеевич! – испугался Гоша. – Тебе плохо, что ли?
    - Нет, нормально, - произнес Лже-Иван, глядя на приятеля с улыбкой. – Голова маленько закружилась. Но уже прошло.
    - Я, наверно, тебе мешать не буду? Домой пойду? – предложил Гоша. – Только дай мне, пожалуйста, ненадолго диск? Я установлю игру на своем компе и попробую её пройти.
    - Бери, - махнул рукой Лже-Иван. – До завтра можешь устанавливать.
    Гоша поспешил восвояси, а Григорий хотел снова углубиться в игру. Но её вдруг отчего-то заклинило, прохождение не открывалось. На экране белый крест в красном кружке показывал неизвестную ошибку.
     - Блин! – рассердился Григорий. – Того и гляди, переустанавливать игру придется. И диск унесли…
     Но сперва он попробовал создать новый профиль, и это сразу помогло. Игра заработала.
     «Иван» - упрямо нарек Григорий заново созданного персонажа.
     Устанавливая его параметры, Григорий постарался, чтобы цветом волос и чертами лица компьютерный Иван был, насколько возможно, похож на его протеже. Только тело, конечно, требовалось значительно более крепкое. Такое тщедушное создание, каковым на самом деле был Иван Кощеев, внутри игры рисковало быть зашибленным насмерть хоть шлепком собачьего хвоста.
    Отредактированный Иван на мониторе, голый до пояса и босой, в одних потрепанных холщовых штанах, сидел в каком-то тёмном и неуютном помещении – то ли в тюрьме, то ли просто в глубокой яме и уныло озирался по сторонам.
    - Так-то, голубчик! – Григорий довольно потирал руки. – Всю жизнь ты мной рулил, а вот теперь я тобою немножко порулю…   
    Но не успел Григорий взяться за «мышку» и за клавиатуру, как раздался звонок на мобильный телефон.
    - Иван Матвеевич, я тебе, наверное, помешал? – вновь вежливо осведомился Гоша в трубке. – А просто спешу поделиться, что игра у меня быстро установилась. Диск занесу завтра, когда пойду на обед с работы – ничего?
    - Пойдет, - пробурчал Григорий.
     - Я вот решил играть на стороне Мамая, - радостно докладывал Гоша. – А то все за наших, да за наших… Банально, скучно, неинтересно. Создал татарского бойца узкоглазого. В меховом шлеме и с фингалом под глазом. Похож, знаешь, на кого? На Станислава Птицына. Я специально старался…
     - Ну, - отозвался Лже-Иван равнодушно, медленно двигая «мышкой».
     Его компьютерный Иван беспомощно шаркал ногами по темнице, тычась то в одну земляную стену, то в другую.   

      Глава вторая

   
      «Кто-то управляет мною» - понял Иван.
      Он подумал так, лёжа в небольшом сумеречном помещении, вроде сарая, что ли, свет в которое проникал лишь сквозь щели в деревянных стенах. Пахло прелью. Иван лежал пластом, со связанными руками, но не имел ни малейшего понятия, каким образом он сюда угодил.
       «Кто-то управляет мною изнутри» - подумал Иван, потому что сам не хотел ни вставать, ни брыкаться свободными от пут ногами, ни даже криком позвать на помощь. Но при этом что-то как будто подбросило его вверх, заставило подняться на ноги и начать бродить по этому закутку, упираясь то в одну стену, то в другую.
    Он бродил и бродил, а сам бы давно хоть сел немного отдохнуть на ворох соломы, с которого его подняло. Но нет – что-то всё заставляло его двигаться, будто пробуя ноги на пригодность и послушание.
     В щелях между досок сарая заметно посинело, когда в одной из его стен со скрипом отворилась дверь (Иван и не замечал до этого никакой тут двери), и к нему зашла низкорослая стройная девушка вся закутанная в какую-то бесформенную накидку, и лицо до половины скрыто платком. Только широкие, шустрые серые глаза ярко сверкали в почти полной  темноте.
     - Русский пленник, - обратилась она к Ивану. – Приляг. Я тебе еды принесла.
     Тут  неведомая сила, заставлявшая Ивана непрестанно ходить, позволила ему остановиться.
      - Здравствуй, - произнес он этой девушке. – А ты кто? Как тебя звать?
       - Я Гульнара, - представилась девушка. – Мне разрешили покормить тебя немного, чтоб не очень ослабел до утра. Ложись.
      Иван тоже назвал своё имя. Ничего, кроме имени, он о себе почему-то не помнил.
     Он лёг на солому. Гульнара не стала развязывать ему руки, а принялась класть еду своею пятерней прямо в рот. В плошке, которую она принесла, оказалось что-то вроде творога – солоноватое, вязкое, довольно противное.
     - Фу, не люблю творог! – сморщился Иван, еле глотая пищу.      
     - Какой творог? Не ведаю такого слова. А это хурут, - объяснила Гульнара. – Я тебе и немножко мяса раздобыла… бедолажке.
     Всё так же, прохладными, тонкими, пахнущими потом пальцами она запихнула в рот Ивану пару кусочков невкусной вяленой конины.
     - Ешь, не кривись. Ты ж голодный. До утра больше не покормят, - приговаривала Гульнара. – Ещё скажу тебе, что сотники Мансур-бек и Осман-бек, изловившие тебя в степи, играли сегодня на тебя в кости. Выиграл Мансур-бек, и завтра ты станешь рабом в его курене.
     - Я не помню, как меня изловили, - сказал Иван. – Я не знаю, где я. Помню только своё имя.
     - У тебя отнимут и его, - покачала головой Гульнара. – Если станешь рабом в Орде. Я вот – рабыня. Раньше меня звали Светланой. Но татары отняли моё русское имя и заменили на другое. Теперь я Гульнара.
     - Как они у тебя имя отняли? – задал глупый вопрос Иван.
     - Просто. А захотят – отнимут и жизнь. Я ведь не человек для них. Я слышала, в каком-то курене погиб татарский сотник – вместе с  ним и жён его трёх схоронили, и трёх рабынь. Заживо, понял?
     Наш герой только хлопал глазами в ответ. Очутиться посреди такого мира было для него, скажем мягко, несколько непривычно.
      - Беги, русский Иван, беги! – убеждала его Гульнара-Светлана. – Тут  в углу, под ворохом соломы есть подземный ход. Им очень давно не пользовались, и Мансур-бек про него позабыл. Ты через тот ход убежишь и спасешься.
      - Куда я убегу? К кому? – терялся Иван.
      - К своим… К нашим, то бишь. К русским.
      - А далеко отсель русские?
      - Подземный ход приведёт тебя в леса. За лесами, верстах в сорока – русский город Ярославль, - толковала Гульнара.
      - А там мне кто обрадуется? Я там не знаю никого.
      - Ты в дружину княжескую прямиком ступай. Сейчас каждый клинок русский на счету.
      - Ага… вот я убегу, а твой бек тогда тебя живьем съест, а кости твои собакам швырнет, - уверенно произнес Иван.
      - Так ордынцы делали при великом Бату-хане, - покачала головой Гульнара. – Тогда у них были боги – Тэнгри и Сульдэ. Но это давно прошло. Теперь они в Аллаха верят все… Хотя, и земных богов поминают, когда особо туго приходится.
      - Да-да… При язычестве людей ели сырыми, а теперь из них паштет делают, - ворчал Иван. – Из тебя тоже приготовят.
      - Да они меня за дуру держат, - объясняла Гульнара. – Как надо мною жестоко надругались год назад, я долго опамятоваться не могла, а потом стала диконькой. Ну, рехнулась. Считается, что я никуда не годна. Только еду подавать и… для того… самого…
      - Значит, ты можешь и пленных вот так отпускать, и тебе ничего не будет, хоть самого бека прирежь? – не поверил Иван.
      - Тут русских давно уж не было, - пожала плечами Гульнара. - А на нерусских мне что-то всё равно. У меня душа на Родину рвется, так хоть ты там побывай за меня.
      - Руки-то мне хоть развяжи, - попросил Иван – И побежали тогда со мной, если рвешься в Русь.
      - Я не могу, - смущенно опустила глаза девушка, тщетно изо всех сил стараясь развязать ему руки. – И уйти с тобой тоже не могу. Мне некуда отсюда уйти.
      - Будто мне есть куда! – сердился Иван. – Да ещё и со связанными…
      Тут снаружи послышались шаги.
      - Беги, беги, Иван! – шепотом вскрикнула русская рабыня, чувствительно подпихнув Ивана в спину к подкопу.
     И какая-то сила заставила его броситься в эту тёмную дыру, связанному, веря или не веря, что сомнительная Гульнара не обманывает его, и она успеет засыпать подкоп соломой снова, и за Иваном никто не погонится.
    Он снова бежал почти в кромешном мраке и не мог остановиться, потому, что что-то управляло им извне.

* * *

    И этим чем-то - вернее, кем-то – был его внутренний человек – Григорий, который остался за него в реальном мире, и которого я по-прежнему, привычно буду звать Лже-Иваном.
    Итак, в некий момент в комнату Лже-Ивана вошла мама настоящего Ивана Кощеева – Евдокия Петровна. Она опять, как, впрочем, и всегда, не заметила никакой перемены и думала, что за компьютером, как ни в чем не бывало, сидит её сын.
    - Три часа играешь, - проворчала она. – Иди обедай, а потом – погуляй.
     - Только сел! – возмутился Лже-Иван. – Даже ещё учебную пещеру не прошел.
      Но и обедать, и подышать свежим воздухом было необходимо, и Лже-Ивану пришлось выключить ноутбук.

* * *

    Настоящий Иван, бежавший теперь по потайному ходу, почувствовал в этот миг, что неведомая сила перестала тащить и толкать его вперед. Теперь, при желании, он мог бы даже вернуться в сарайчик, в котором очнулся.
    А смысл такого возвращения?
    Смысл Ивану был малопонятен, поэтому он продолжал движение вперед, хоть и уменьшив скорость.
    Вблизи что-то засветилось, и Иван увидел, что в одну земляную стену сужавшегося хода воткнут кем-то горящий факел, а в другую, напротив – одноручный обоюдоострый меч до середины клинка.
    Вот и возможность освободить руки.
    Потерев веревку о лезвие, Иван без особых усилий разрезал её, и некоторое время разминал затекшие ладони и запястья. Потом вытащил меч из стены. На клинке там и тут присутствовали следы ржавчины. Железный. Ничего, можно отчистить. Но тяжел же, зараза! Килограмма три будет. Придется привыкать. Главное – не затупился почти совсем. Знать – недавно воткнули.
   Но придётся брать мечишко с собой. Без меча тут пропадешь, не ровен час.
   Иван попробовал ударить мечом по стене подземелья. Удар вышел слабеньким, но с потолка угрожающе посыпались крупные комья земли. Разумно ли махать клинком тут, куда попало?
    В свете факела Иван увидел, что из глубины к нему крадутся две большие, облезлые крысы со сверкающими красным глазами.
    Вот на чём – точнее, на ком – можно опробовать меч. Иван снова замахнулся и ударил раз и другой… Оба грызуна, противно пискнув, развалились на кровавые ошмётки плоти. Глядя на них с ещё большим омерзением, чем только что на живых крыс, Иван вспомнил, как недавно, вроде, в каком-то  сказочном мире, или во сне – рубился  со скелетами, попадавшимися ему, буквально на каждом шагу. Скелеты, будучи живыми, то есть движущимися, выглядели, пожалуй, более мерзкими, чем эти крысы, зато, погибая и рассыпаясь в костяную труху, смотрелись уже не столь тошнотворно.
   Ладно, мыши, ладно даже и зомби в виде шевелящихся костяков. Вздор всё это! Но вот как можно таким же манером разрубить живого человека? Можно, конечно, только способен ли он – Иван – на такое? 
     Да и какой такой сказочный мир? Какие скелеты? Если Иван не сейчас здесь – далеко не в сказке – не  помнил ничего о себе и своем прошлом, кроме собственного имени. Как он мог вспомнить об этих скелетах? Приснились они ему, что ли. А, вздор!
     Неведомая сила, между тем, продолжала влечь Ивана вперед. Потайной ход разделился на два рукава, и Иван, не долго думая, свернул в правый из них, потому, что левый был чёрен непроглядно, а в правом Иван заметил некие искорки голубоватого света, мерцавшие внизу.
    Иван шёл то чуть медленнее, то быстрее, но совсем остановится и подождать, оглядеться, подумать – ему что-то непреодолимо мешало.
    Приблизившись вплотную к тому, что источало бледно-бирюзовый, колеблющийся свет. Это было какое-то подземное растение, вроде мха. Низенькое и пушистое, как мох. И оно светилось. Свет этот был очень привлекательным, он притягивал взгляд. Казалось, от голубого мха исходило вместе со светом ещё и тепло.
    Иван решил собрать этот мох и нагнулся за ним.
    В тот же миг справа, из незамеченного Иваном закоулка, ему на  спину бросилась высокая тёмная фигура.
    То, что это был враг, выглядело для Ивана несомненным. И, конечно, не имея хоть малого опыта подобных драк, Иван не успел схватиться за меч и нанести удар. Вместо того, он почувствовал крепкий удар плашмя по собственному затылку – и всё исчезло.

* * *

    Лже-Иван, именующий сам себя Григорием, сидел на крыльце, на деревянной скамеечке и скучал.
    Звонок Гоши Лапникова немного развлёк его.
    - Прикинь, - снова принялся рассказывать Гоша. – Мой татарин в игре вообще слабаком оказался. Из начальной темницы пытается сбежать – так его уже второй охранник убивает, а иногда и первый.
    - У меня такая же ерунда, - поддержал Лже-Иван.
    - Просто, там его стерегли русские дружинники, - объяснял Гоша. – У них мечи-то знаешь, какие? И удары нормальные. Один удар – сразу пол-жизни снимает.
    - А  моего потусторонние жители убивают в подземном ходе, - сказал Лже-Иван. – Сзади нападают, сволочи. Не поймешь, откуда выскакивают.
    - Но я нашел выход из положения, - радостно молвил Гоша.
    - Какой?
    - Включил минимальную сложность, да и всё.
    - Ну, так-то и дурак сумеет, - зевнул Лже-Иван.
    - Ага. Даже Стасик Птицын бы, наверно, прошел. Хотя он компьютерной «мышки» боится, - смеялся Гоша. – А жаль, всё-таки, что монголо-татар раньше Станиславами не звали. Я своего, с фингалом под глазом, сначала именно Станиславом зарегистрировал.
    - Неестественно, - прокомментировал Лже-Иван.
    - Во-во. Потом, все ж, для натуральности, переименовал по-татарски Арсланом.
     - Это по-тюркски, - поправил его Лже-Иван.
     - Ну да… А знаешь, что означает это имя в переводе?
     - Что-то вертится на языке, никак не припомню…
     - Арслан – значит, Лев, - заметил Гоша. – Ну ладно, Иван Матвеевич. Мне тут надо сходить кое-куда. Пока.
      И на этом они расстались.
      Впрочем, Лже-Иван, отправившийся домой, поближе к видеоигре, не успел ещё доковылять до родного порога, как получил от Гоши СМСку.
      «Если ты, Иван Матвеевич, татарского языка не знаешь – так нечего и умничать про тюркский», - гласила она.
       Ну-ну…

* * *

      Сколько продлилось небытие – понять Ивану было трудно. Может быть, и нисколько. Он с немалым удивлением обнаружил себя стоящим на том же месте в подземном ходу, с мечом в руке. Кроме того, теперь он, почему-то знал, что чёрная тень выскочит сейчас на него вон из той дыры.
       Так и случилось, причём, Иван встретил ворога славным ударом поперек пояса. Тень подкосилась, растеклась по земляному полу бесформенно, как дым, но не развеялась. Всмотревшись в эти странные останки, Иван заметил в них блеск серебра. Но не успел он нагнуться, как из разных ответвлений пещеры на него бросились еще две тени, похожие на поверженную. Два быстрых удара меча – и они так же растеклись.
       У первой тени Иван нашел всего одну серебряную монетку, у другой – три, а у третьей – целых одиннадцать. Монеты были не круглые, а будто бы с обрезанными или обкусанными краями. На них были отчеканены диковинные птицы – орлы, или живность из сказочных миров? Монеты были тяжелые.
    Эх, прибрать бы? А куда? На Иване были только холщовые штаны без малейших признаков карманов.
    А когда выйду – ежели выберусь отсюда – денежки, ой, пригодятся… 
    Ладно. Позже разберусь.
   А куда идти-то теперь? Вправо ли, влево? Из любой дыры такое же вражьё может валом повалить.
    Иван бросил снова взгляд на растекшиеся по земле останки теней. Кто это такие? Как зовутся?
     Перед его мысленным взором, будто само из глубин сознания выплыло слово «навка».
     Гм! Навка, мавка… Сявка… Смешное словечко. Что оно значит, откуда взялось? Почему я его помню, а его смысл – не ведаю? Что у меня за голова такая? И вообще – голова или чурбан осиновый на плечах?
    Он снова пошел, точнее – побежал вперед, выбрав проход прямо перед собою. Бежал долго, временами поворачивая вместе с подземным ходом. Ему часто попадались ещё такие же тени (навки, сявки – кто они там?). Иван разрубал их с ходу, иногда даже не останавливаясь. Обыскивать их не утруждался – всё равно, серебро некуда прибрать.
    Пещера и не думала кончаться. Неведомо было Ивану, сколько времени он бежал, сколько вёрст промахнул. Но ни усталости, ни сонливости не чуял Иван. Почему? Он не ощущал ни голода, ни жажды – значит, не так уж и долго мыкался.
    И вот впереди засветился выход. Неужели? Спасибо Тебе, Господи, что вывел на свет – подумал Иван. Только Ты мог сообщить верный путь в этих сплетениях переходов глупой голове моей.
    Но подойдя к самому выходу, щурясь от яркого дневного солнца, Иван сразу отшатнулся. Возле пещеры валялись два трупа воинов – русский и татарин. Каждый из них лежал на спине, раскидав руки в стороны. У русского в мёртвой правой руке был зажат широкий меч. Кривая сабля вылетела из ладони татарина и лежала рядом с ним. Видно, от этой сабли у русского на груди чернела длинная смертельная рана. У ордынского же супостата, в свою очередь, была отсечена голова.
    Иван чуть опомнился от первого потрясения, вызванного этим зрелищем, и мысли его приняли такой оборот:
    «Татарская кольчуга не повреждена. Наш воин бил, похоже, в ответ на его смертельный удар и с одного маху снёс узкоглазому голову… Я мог бы взять вражеские доспехи – это лучше, чем бродить по лесам и подземельям с голым пузом, в одних портках…»
    «Мародёр несчастный! – перечила ей другая мысль, вдогонку. – Имел бы хоть уважение к смерти!»
    Но сами руки Ивана потянулись к кошелю, висевшему на поясе татарина. Кошель сей был туго набит серебряными и медными деньгами.
    «Мошна» - мелькнуло в сознании нашего героя новое (или древнее?), опять неведомо, откуда взявшееся слово. «Мошна» - вот, где тутошние обитатели хранят свои сбережения, а ни в каких не в карманах.
    И, невзирая ни на какие уколы совести, Иван забрал себе и татарскую мошну, и палаш русского витязя. Сперва даже хотел вооружиться обоими клинками – и этим, и ржавым, найденным в подземелье. Но оказалось, что двумя мечами махать тяжеловато – с одним бы как-то справиться.
    Всё время, пока он осматривал павших воинов, на эти же два ещё довольно свежих, почти не пахнущих трупа, с жадностью взирали из ближних лесных зарослей голодные желтые глаза.
    И, похоже, этому волку настолько надоело терпеть изнуряющий голод, что он, осмелел, обнаглел и бросился вперёд, невзирая на Ивановы клинки. Это он, конечно, сделал зря. Привыкший к подобным нападениям Иван лихо смахнул волчью голову, наверное, не хуже, чем мёртвый русский воин тут недавно обезглавил татарина.
    Славный мечик-то, ей-богу! Воистину, хороша ложка к обеду.
    «Получается, я воин», - подумал Иван. Но где он учился ратному искусству, может, где-то и воевал – об этом вспомнить он не мог.
     Раз воин – значит, могу стрелять из лука.
     Иван забрал у безголового татарина обшитый черной кожей, кривой лук и колчан с шестью стрелами. Ивану очень хотелось есть- вот, когда проявился голод. Чуть углубившись в лес, он довольно скоро увидел сидящего на ёлке рябчика. Но так же ловко стрельнуть его, как посечь волка, сразу не удалось. Иван не смог натянуть ордынский лук, оказавшийся дико тугим. Оружие завоевателя не хотело служить русскому.
    «Давай-давай! Натягивай тетиву, придурок, - сказал вдруг чей-то хриплый голос в голове Ивана. – Может, ещё надорвешься. А вообще-то, не тетиву надо дергать, а дугу от себя отодвигать».
    Иван попробовал последовать этому внутреннему голосу – и лук у него натянулся, будто бы сам собою, и злая татарская стрела с жужжанием устремилась к своей жертве… правда, промазала. Рябчик, вспугнутый противным звуком, тотчас же был таков.
    Иван поискал стрелу, подобрал её, и вскоре увидел другого рябка. В этот раз он уже знал, как стрелять, основательно прицелился – и добыл себе пищу.

* * *

    - Иванушка, ты не наигрался ещё? – Евдокия Петровна подошла к сыну, буквально влипшему в свой ноутбук.
    - Да замучился древним способом огонь добывать, - пожаловался мнимый сын, нервно морщась, потому, что ему сильно не хотелось выходить из игры. – Вот сейчас из деревянной палочки пламя высеку, костер разожгу, рябчика сварю, ужинать буду.
    - А меня рябчиком накормишь? – смеясь, спросила мама, глядя на монитор и не вполне понимая, что там происходит.
    Лже-Иван не ответил. Он упорно щелкал «мышкой».
    - Ты рябчиком-то своим досыта наешься, и с нами ужинать не будешь? – продолжала смеяться мама. – А я картошку жарю.
    Сын посмотрел на неё тоскливо и принялся выключать компьютер. 





Глава третья

 
     Мытарь беспрекословно пропустил в городские ворота Ивана, бросившего ему тяжелый серебряный рубль, только с подозрением поглядел исподлобья на голого до пояса парня, имевшего, однако, на этом поясе увесистый меч и тугой кошель татарского изготовления.
    Солнечным майским утром Иван вступил на кривые, немощёные улочки средневекового Ярославля.
     Он шел сюда долго – больше двух суток с остановками на роздых. Но усталости сколь-нибудь значимой не чуял. Почему-то Ивану нравилось ходить. Простое удержание равновесия сходно было для него почему-то с чувством полета – щекочущим, дивно-радостным. Ивану казалось, что он мог бы идти сколь угодно долго, даже без всякого точного направления – лишь бы идти. Почему так – он тоже не знал, не мог бы ответить.
     А кстати, о направлении. Куда именно здесь ему нужно направиться, к кому обратиться – Иван паки не знал. Но на оклик одного из прохожих: «Куда путь держишь, добрый молодец?», наш герой веско бросил: «Наниматься иду на службу».
    Прохожий заинтересовался, подошел поближе.
    - На ратную службу? С эким-то мечарой?
    - Ну да. Где у вас князь живёт?
    - Ко князю-то тебе не рановато будет, с голой-то пузой? Это ты так досель воевал, что всю одёжу с тебя сняли? – смеялся молодой ярославский мужик.
     - А не твоё дело, - огрызнулся Иван.
     - Тебе лучше сперва к воеводе – Игнату Колоде обратиться, - посоветовал весельчак. – Он, может, хоть доспех какой тебе даст.
     - А куда к воеводе идти?
     - А может, сначала мне послужишь? – подытожил ярославич. – Я тут ищу товарища кое-куда сходить, кое-что добыть. Одному несподручно.
     Он представился Андреем по прозвищу Пихало. А вот Иван своего прозвища и вспомнить не мог.
      - Совсем худо дело, - вздохнул Андрей Пихало. – Аль ты и вовсе без роду, без племени?
      Иван ещё вспомнил, что сбежал из татарского полону.
      - Эва! Значит, сильно тебя безбожные по головушке уходили, - посочувствовал ему Андрей.
      Иван не помнил такого, чтобы его били по голове. И голова у него совсем не болела
      Тем временем Андрей Пихало рассказал Ивану такую историю.
      - Прадед мой – Неждан Пихало – жил в Рязанском княжестве полтораста лет тому назад. Когда Батыева рать сожгла Рязань до углей, Неждан уцелел и пошел догонять Батыя в войске Евпатия Коловрата. Рязанцы встретились с ордынцами в Суздальской земле, и там почти все полегли. Прадед мой тоже не вернулся. Память о нём хранят в моей семье. Но был у прадеда волшебный завороженный меч. И мне давно уж думается – вот кабы съездить в Суздаль, туда, где погибли Коловрат и рязанцы, да поискать… Это бы такая находка была!..
   - В чём заключалась тайная сила меча? – спросил Иван.
    - Об этом толком ничего не ясно, - пожал плечами Андрей Пихало. – Только говорят, что оружие рязанцам перед броском по следам Батыя заворожил сам Велес. И с тех пор меч, например, должен был защищать своего владельца в бою.
    - Тогда бы прадед твой остался жив, - ухмыльнулся Иван. – Ну, а что тебе мешает поехать в Суздаль? Только, знамо дело, сгинул тот меч в суздальских снегах ещё тогда, давно. А если и не в снегах, то кто-нибудь подобрал его и присвоил.
    - Я верю, что меч можно сыскать, - нахмурился Андрей, - Да боязно одному-то. Ведь сказывают, что Велес тогда поднял всех людей, погибших при сожжении и разорении Рязани, вплоть до детей малых, и восставшие сии мертвецы отправились в поход на Батыеву рать купно с живыми.
    - И что? – не совсем ещё понял Иван. – Ясно, что детские сказки это.
     - Сказки или не сказки, - доказывал ему Андрей, - А как придется схлестнуться с этаким живым мертвецом – то в одиночку такого не хотелось бы. Вот и ищу я себе сотоварища в поездку за мечом. Давно ищу. Да никто не соглашается.
     - А чем же я тебе приглянулся?
     - Вид у тебя какой-то разбойничий, - честно вымолвил Андрей. –  Затрапезный вид. Мнится мне, кто эдак выглядит – тот и самого чёрта не устрашится, а не то, что ходячего упокойничка.
     - И когда двинем? Прямо сейчас? – спросил Иван.
     - Дойдем давай до моего жилища, - предложил Андрей. – Там ты оденешься в какой-никакой доспех, перекусишь, ежели голоден. Сядем на коней, да и двинемся.
     Городские деревянные дома тех времён ничем особым не отличались от сельских и деревенских изб. Такие же длинные лавки вдоль бревенчатых стен, такие же белёные печи из кирпича… Жена Андрея Пихало подала хозяину и гостю к столу густую пшеничную кашу – полбу, котлеты из медвежатины, ржаные блины, оказавшиеся очень вкусными. На всё это Иван набросился так, будто его год не кормили. Он ел и ел, а  угощение не кончалось.
     - Шибко изрядно снедаешь, бродяга, - одобрил Пихало. – Стало быть, и силушки тебе – не занимать.
     Доспех у Пихала оказался, хоть и железный – не стальной, поплоше, но вельми справный – и панцирь с узорами, и шлем со стрелкой, защищающей переносицу. Ивану хозяин выдал только панцирь – старенький и ржавый. Тут Иван несколько пожалел, что не осмелился позаимствовать латы павшего русского богатыря в пещере
     - А сколько ехать отсюда до Суздаля? – спросил Иван.
     - Менее полутораста вёрст будет, - махнул рукою Андрей. – И неспешным скоком часов за пять доберемся      
      Меж тем, и свой-то конь у Андрея был не богатырских статей, а Ивану достался вовсе какой-то дохляк. А и ладно. Не велик был мастер Иван верхами ездить. На неражей кляче оно спокойнее будет.
     Впрочем, Иван оказался вдруг, паче чаянья, неплохим наездником. По крайней мере, в седле он точно сидел не первый раз, но когда езживал верхом прежде, вспомнить никак бы не смог.
    - Я вижу, к бою или к походу ты всегда готов, - заметил Иван Пихалу. – У тебя и доспехи начищены, и мечи наточены, и лошади под военными седлами… Ты воин?
    - Нет, - ответил Андрей. – Но ведь теперича жизнь такая, почитай тому уж двести лет. Меч, копье, щит, латы могут понадобиться в любой миг. То и дело приходится отбиваться – не от татар – так от литовцев, не от литовцев – так от тверичей, а не от них – так от рязанцев косопузых…
    - Война внутри страны? – опечалился чему-то Иван.
    - Внутри какой страны? – не понял его Андрей, но пояснил: - Князья меж собой грызутся. Да и в Орде чёртовой замятня была… Я ко всему этому отношусь, как к игре в жизнь и смерть. Ты и сам должен лихо играть в это, бродяга.
    - Да, игра… - вздохнул Иван. – А на что играем – на очки или на деньги?
    Андрей Пихало не понял про очки.
    Они ехали бодрой рысью на юго-восток по тягостно-пустынной дороге. Когда же, будто ни с того, ни с сего, путь им со злобным рычанием и глухим лаем преградили пять крупных серых волков, Иван, было, растерялся. Но, видя, что Андрей молча выхватил меч и начал сражение, Иван просто последовал его примеру; причём, Ивану опять показалось, будто что-то извне заставляет его вынуть оружие, и кто-то движет его рукой, наносящей клинком обдуманные удары.
    Кровожадная алая пасть сомкнула кривые желтые зубы на ноге Ивана. Наш герой вскрикнул, но сейчас же ловко сокрушил очередной волчий череп. Пока Пихало рубил третьего своего волка, Ивану удалось убить двоих.
   Пришлось Ивану спешиться и подумать, чем бы полечить укушенную ногу. К счастью, у Андрея с собой оказалась какая-то чудесная, приятно пахнущая белая мазь в туеске из коры. После обработки сей мазью от раны Ивана почти мгновенно остался лишь красный рубец.
    - Вот так лекарство! – удивился Иван. – С этаким лечением, и впрямь, играючи воевать можно.
    - Что есть, то есть, - скромно ответил Андрей. – А ты неплохо бьешься. Значит, не ошибся я, за богатыря тебя приняв.
     Иван сам не понимал, как у него так легко получается управляться с мечом.
     - А ещё мне дивно, - поделился Иван, - как волки не побоялись на нас напасть ясным днем прямо на дороге – не в лесу?
     - Двести лет под татарами живём, - ответил Андрей мрачно. – Война повсюду день и ночь. Трупы часто неприбранные валяются по дорогам и тропинкам – вот и обнаглели волчары.
    Пихалу, в свою очередь, было странно, откудова взялся такой Иван, что удивляется самым простым, понятным каждому вещам.
    Андрей погнал своего мерина быстрее, и его спутник тоже ускорился.
    Еще раз они остановились только паужнать. Хлеб, квас и немножко мяса взял с собой из дому Андрей. За добрых два с лишком часа пути никто более не попадался им встречу, никто не догонял их сзади. И вдруг, сидя за едой, Иван увидел проезжающую по дороге в обратную им сторону высокую женщину в полном богатырском доспехе. Она сидела на огромном черном коне, шагавшем медленно и как-то угрюмо. Что это женщина – было видно по длинным волосам, выбивавшимся у неё из-под шлема и лежавшим по всей длине спины. В правой руке она держала вскинутое копьё, на которое были, подобно бусинам, нанизаны аж три человечьи головы. От нижней остался один череп; та, что была посредине, разложилась почти наполовину, а на рожне копья насажена была свежеотсеченная голова. Кровь на ней запеклась, рот был широко раззявлен, и глаза распахнуты. Сверху эту голову увенчивал русский шлем.
    Иван завороженно смотрел на страшное зрелище.
    - Что ты там увидел? – спросил Андрей, непонимающе следя за его взором.
    - Баба на лошади, - ответил Иван тихо.
    - Где? Там никого нет.
    - Да как же ты не видишь? – удивился Иван. – Эвон – она великанского росту, и конь такой же здоровенный, черный. Бошки человечьи на копье везёт…
     - Ты что же – ума решился? – ещё более удивленно посмотрел на Ивана  Андрей.
     И, похоже, что-то на Ивана нашло. Потому, что он бросил свой полдник, деревянно поднялся на  ноги и медленно двинулся вслед неизвестно, за чем и за кем, забыв даже, что сам приехал сюда верхом, и оставив свою лошадь.
    Андрей Пихало, сев в седло, без труда нагнал Ивана. Тот шел, подобно мумии, уставив стекленеющий взор вперед. Шел, почему-то пошатываясь – оттого ухватился за подпругу лошади Андрея, но продолжал идти.
    В полверсте к северу открылось новое поле боя. Семеро русских воинов лежали вповалку, изрубленные и окровавленные, кто на спине, кто книзу лицом.
    - Ух, ты!.. – присвистнул Пихало.
    Призрачная женщина с копьем – это видел только Иван – остановилась здесь, заставила своего скакуна два раза повернуться на месте и растаяла.
    Пихало подошел к павшим и поднял щит одного из них, которым мертвый воин оказался накрыт на манер одеяла.
     - Тверич, - понял он почему-то. – И вон тот, тоже. С нашими тут бились, вражьи хари.
     - А тверичи не наши, что ли? – недопонял Иван.
     - Не наши. Ни тверичи, ни рязанцы. Наши – это московиты.
     - А ты будто московит? – продолжал сомневаться Иван. – И прадед твой – с Рязани. Значит, ты тоже враг?
     - Я ярославский с рождения, - засопел сердито носом Пихало. – А  Ярославль к Московскому княжеству  присоединен. Заедино бьемся.
     - А как вы различаете в бою, например, тверичей от рязанцев?
     - Ты совсем глупый, да? – хмыкнул Пихало. – Вот, у наших – у московитов – червленый щит. У тверичей, видишь? – вишневый. А у рязанцев – желтые щиты… А ты откуль эдакий взялся, что ничего не ведаешь, что добрым людям давно ясно?
     Этого Иван, убей бог! – не знал. И ещё он не знал, куда делся конный призрак женщины. А вместо неё тут на камне сидела огромная старуха с каким-то тёмным лицом и горько рыдала.
     - О чём же вы плачете, бабушка? – попытался спросить Иван у неё и сделал шаг по направлению к старухе.
     - Опять что-то увидел! Да как же так, Осподи! – возопил Андрей, ничего, кроме погибших бойцов сейчас не видевший.
     И рыдающая старуха тоже растворилась, исчезла, сгинула от взора Ивана.
     Зато на дороге, откуда ни возьмись, появился старый охотник с длинными седыми волосами и землистым испитым лицом, в потрепанной одежде и в грязных кожаных сапогах. Охотник был старый, и всё на нём было какое-то древнее, трепаное, кроме красивого изогнутого охотничьего лука, висевшего у деда на плече.
    Охотник оказался видимым обоим путникам. Он в свою очередь, мрачно и довольно равнодушно осмотрел маленькое поле боя, а потом столь же устало и  строго глянул на Пихалу и Ивана.
    - А в недоброе место занесло вас, добрые молодцы, - изрек дед рычащим голосом. – А шли бы, ехали вы отсель подобру-поздорову.
    Суровый, отталкивающий вид старика, словно тоже из мира нечистой силы, вогнал Ивана в оторопь. Наш герой забормотал что-то о том, что их сюда привела конная женщина с человечьими головами на копье…
    - Не слушай его, дед, - перебил Ивана Андрей, - приятель мой – блаженный какой-то. Видит то, чего нет. Духов, призраков. Он, чай, чернокнижник? Небось, в домовых, леших верит?..
    - Ну, я – Леший, - коротко молвил дед. – И что дальше?
    Андрей хотел сказать что-то ещё, но, не ожидая такого ответа, замялся.
    - Женщина же, за которой вы сюда притащились – её зовут Карна, - просто объяснил старик. – Она является везде, куда приходит война. Сперва война; затем – она. Ещё хорошо, что она вам в глаза не посмотрела. Тут бы вам и край пришел.
    - Почему? – пробубнил Андрей.
    - Карает она. Потому и Карной зовётся. Зло карает, сильно. Любого карает, кого увидит. Хозяйка всякого лиха она – Карна. Вот этих, - Леший опять обвел взглядом лежащих богатырей, - уже покарала.
    - А бабуся, плачущая на камне? – спросил его Иван.
    - Эта – не страшная, - махнул рукой Леший. – Желя зовут её. Потому, что жалеет она всех. Сидит и плачет над мертвыми воинами. От той жалости душам их, выходящим из тел, в то время, пока они на земле обретаются, до схождения к Велесу – легче бывает, меньше болит.
    Слушая их беседу, Пихало так и стоял с приоткрытым ртом. Лешего он в жизни увидел первый раз.
    - Так езжайте же своей дорогою, ребята, - спровадил их Леший, а сам продолжал осматривать убитых.
    - Не страшная – эко сказанул, - бормотал Андрей Пихало, скача вместе с Иваном дальше на Суздаль. – Мне мнилось – призраков вовсе не бывает. Странно.
     - И то – странно, - молвил Иван. – Ты в призраков не веришь, а с живыми мертвецами едешь драться… Впрочем, у всякого в голове свои тараканы.
     Вечером (а всё равно, было светло, как днём) парни подъехали к мелкой, очень чистой речке с живописными зелёными берегами. Иван даже усмехнулся, насколько узка была полоска воды – кажись, впрямь, воробей перескочит.
    Андрей объяснил, что это  Каменка. Именно здесь бился с Батыем Коловрат и его небольшой рязанский полк. Впадает сия речка в Нерль.
    - Хоть в Волгу, - хмыкнул Иван, без какого-либо интереса разглядывая густую траву на их берегу. – Как ты думаешь искать здесь волшебное оружие? По-моему, тут ничего нет, окромя травы да комарья.
    - Искать потребно сразу же опосля полуночи, - объяснил Пихало. – С того часа и до первых петухов всё незримое видимым делается. Время же по звёздам узнаем. Благо – ночь ясная нынче.
    Иван согласно хмыкнул.
    Еще спустя час или полтора, нужное время настало. Андрей крадучись двинулся вдоль по левому берегу Каменки, держа наготове клинок, привезенный из дому. Иван следовал за ним, не заботясь о своем оружии.
    Вдруг рядом с ним, как из-под земли вырос прозрачный, слабо светящийся призрак русского богатыря в латах и с мечом в деснице. Лицо призрака, посвечивая синевой, добродушно улыбалось сквозь редкие, повыбитые зубы.
    - Братуха, - молвил Иван выходцу с того света дружелюбно.
    И тотчас же почувствовал резкую боль чуть ниже пупка, переходящую в немоту. «Братуха», не задумываясь, ткнул Ивана потусторонним палашом в пузо.
    И всё потемнело до полной черноты.

* * *

    Григорий за ноутбуком поморщился, отметил, что не зря сделал сохранение игры неподалеку, и перезагрузил игру.
    Заново ввязавшись в тот же самый бой, он убедился, что оружие виртуального персонажа – Ивана – не наносит призракам никакого ущерба.
    - И что? Теперь новую игру начинать? – спросил себя Григорий. И тут же заметил, что другие призраки поблизости успешно рубили друг друга клинками, видом напоминавшими струи дыма. Пара таких мечей уже валялись на земле.
    - Старый я осёл! – пробормотал он. – Вот чем их надо…
     В то же время Григорий почувствовал в своем животе странную боль.

* * *

     Мрак в глазах Ивана развеялся, как по волшебству, и парень опять шел, крадучись, вслед за Андреем Пихало,  приготовив на этот раз меч.
     Первому возникшему перед ним вновь пешему призраку Иван теперь хотел одним махом срубить голову. Когда это не удалось, Иван, рыча, отшвырнул свой клинок в сторону и схватил другой – призрачный, потерянный одним из мертвецов. Быстро рубанул прежнего супостата – и легко рассек его надвое. Призрак исчез, будто испарился.
    Так он рубил призраков, одного за другим, всё ловчее, и вряд ли остановился бы, доколе не прикорнал бы их всех, но тут, откуда ни возьмись, перед ним вырос призрак конного татарина исполинского роста – пожалуй, такой, что впору семерых Иванов друг на друга поставить. Рожа татарина была вся в боевой раскраске и напоминала озлобленную тигриную морду с горящими глазами.
    Иван застыл на месте от неожиданности, и тут бы ему  пришел, пожалуй, конец, если бы тотчас за спиною его не возник такой же огромный призрак русского богатыря  на коне. Вскинув свой исполинский меч, русский молча звезданул татарина клинком по поясу, и верхняя половина супостата отделилась и беззвучно упала наземь. Из обрубка, что остался в седле, и так же из того, что  упал, потекла очень красивая малиновая, светящаяся кровь, но не настоящая, а похожая на очень густой туман, либо на цветной дым.
   Свершив сей подвиг, призрак русского богатыря вложил свой клинок обратно в ножны, воззрился на двоих живых искателей приключений грустным и проникновенным взглядом и, пустив коня красивым галопом, почти плывя, удалился прочь. 
      Прошло ещё сколько-то времени – никаких часов ни у кого из соискателей не было, а без них время, кажется, тянется очень долго. Врагов на берегу больше не возникало – ни призраков, ни живых.
      - И это всё? – спросил Иван хмуро. – Это так мы нашли твой меч? Я же говорил…
      - Подожди, - перебил  Пихало. – Может, ещё сыщем. Надобно понять, куда они сгинули. Ежели вышли из-под земли – может, туда и снова подались?
     - Или в небо? – тут же возразил Иван. – Конный богатырь – я чаю, то был сам Евпатий – кажись, на небо утёк?
      Андрей  Пихало продолжал сосредоточенно рыскать по берегу речки Каменки, тихо ворча себе под нос, что этим духам на небе делать неча. Скорее всего они напротив того – под землею схоронились.
     Промолвив так, Пихало вдруг начал ожесточенно тыкать мечом в отлогий песчаный берег, ища вход в пещеру. Сделает вперед, назад два-три шага – ткнет с размаху. Однако вход никак не объявлялся.
     И вдруг…

* * *

     - Надоело мне искать эту пещеру! – несколько плаксиво пожаловался Лже-Иван Гоше Лапникову по телефону. – Шибко мудрено тут придумано. Хоть бросить на фиг игру…
     - Можно схитрить, - ответил Гоша задумчиво. – Сделать так называемый взлом. Нажми на букву «Ё» и в открывшееся слева внизу на мониторе окошко вбей слова «off textures».
     - И что будет?
     - Ты, Иван Матвеевич, сделай так – сам всё и увидишь…


Глава четвертая

    И вдруг земля ушла из-под ног Ивана. В глазах его потемнело, затем, чуть погодя, опять сделалось что-то видно, но непонятно, что – какая-то светотень, да и она мельтешила и колыхалась. Он снова летел в некую пропасть, то вниз лицом, то переворачиваясь на спину. Умом Иван понимал, что переживает подобное за последний год далеко не первый раз.
    Вот внизу показалась какая-то почва, опора. Впрочем, может статься, земля была и сверху; так или иначе, Ивана несло прямо к этой земле. Вот уже и шмякнуло об мягкую глину – больновато, но вовсе не смертельно. Рядом, справа от него так же шлепнулся и Андрей Пихало.
     Тот ещё валялся, приходя в себя, но Ивану неведомая сила лежать не дозволила. Что-то немедленно подняло его на ноги; хотя и раскачиваясь, он схватился за меч и уставился взглядом вперед.
     Оттуда, из темноты на него шел совершенно обглоданный тлением человечий скелет, расставив широко костлявые свои руки. В правой омерзительно-гнилой деснице скелет сжимал дубинку. Один глаз скелета ярко светился голубым светом, другой – розовым.
     Раздумывать было некогда. Иван рубанул мечом прямо скелету по черепушке и рассек костяк надвое.
     Ещё дорубая этого, он видел чуть правее и второй похожий скелет, тоже протягивавший к Ивану костлявые длани, но ничем не вооруженный. Следующего сгнившего мертвеца успел уложить Пихало и сам с любопытством склонился над останками.
     - Баба, - немножко удивился Андрей, рассмотрев со вниманием. – Эвон, волосья у неё остались. Длинные ж были, по самое не балуй. Седые…
     Что делала баба в прежней битве Коловрата с ордынцами, было не совсем ясно.
      В этот миг в щёку Пихала с размаху вонзилась стрела – не стрела, но что-то очень твердое и острое небольшого размера, всё в черных перьях. Клюнуло без жалости, раскровавило всю щёку и быстро понеслось- полетело дальше во мрак.
     У Ивана подобный же пернатый летун едва не оторвал пол-уха. Другого ему удалось сбить мечом, и существо упало, как тряпка с перьями.
     - Ворон, - Иван поднял птицу за крыло. Выглядела птица, казалось бы, только что убитая, отвратительно, так, будто умерла уже много лет назад, но почему-то пока недотлела в земле.
     - Чем бы тут подсветить? А то – неведомо, куда и двигаться, - озаботился Андрей.
      Вблизи его, прямо напротив, послышалось злобное звериное рычание, и темноту подсветили два желтых, недобрых волчьих глаза.
      Иван видел, как волк бросился на Андрея и вцепился клыками ему в плечо правой руки, сжимавшей меч. Пихало завыл от боли сам не тише волка; он пытался сшибить с себя зверюгу хоть ударами щита. Впрочем, меч Ивана быстро раздробил хищнику позвоночник, что спасло Андрея.
     Рана Пихалы выглядела жутко и сильно кровила. Продолжая стонать от боли, однако, всё тише, Андрей присел на корточки и поводил над правым плечом дланью левой руки. И кровь сейчас же перестала течь, хотя только-только хлестала вовсю. Вместо раны Иван увидел ниже наплечника Пихалы жесткий бордовый рубец.
     - Как ты скоро вылечился!
     - Тебя поранят – залечу тоже, - пообещал Андрей, всё ещё немного морщась от стихающей боли.
      А  Иван тем временем обратил внимание, что глазницы отрубленного от человечьего скелета черепа продолжают светиться.
      - Вот и огонь нам, - сказал он. – Чем во тьме шнырять.
      Пихало не выразил ни ужаса, ни омерзения от такого своеобразного освещения. Свет был нужен, какой бы ни был.
       Кроме того, и шкура убитого волка светилась мертвенно-бледным, холодным светом.
       Стали видны несколько тёмных, круглых ходов, расползающихся в разных направлениях. Из них доносились шаги, то твёрдые, то вялые, словно шел кто-то больной и слабый; ещё слышалось рычание и птичий клекот, кажется, угрожающий.
       Выбрав один из ходов наугад, оба искателя двинулись вглубь, причём Иван светил черепом.
       Вскоре путь им преградили целых четыре рослых скелета. Два из них были с дубинками, один сжимал в двух руках длинную оглоблю, а четвертый не был ничем вооружен.
      Отбиваться от них для Ивана и Андрея уже не казалось трудным. У Андрея даже продолжались размышления:
      - Ладно – эти все мужики – видно по ним. А что же, в Коловратовой рати и женщины шли?
      Тут легкие и какие-то спешные шаги раздались позади него, и со стороны входа в эту нору появился ещё один скелет, точнее сказать – скелетик. Он был очень мал – Андрею ниже пояса, и от черепа у скелетика торчали две косички.
     - Мать-перемать… Ох, боже меня сохрани… - выругался и враз побожился Пихало. Меч задрожал в его руке.
     Как он, Андрей Пихало, может ударить малое дитё? Хоть мечом, хоть просто ладонью шлепнуть. Малое дитё… Даже такое…
      А скелетик протянул к Андрею ручонки, схватил его за запястья – будто хотел поиграть с ним, поводить хоровод – и рванул на себя с такой неожиданной и страшной силой, что мужик кувырнулся рылом вниз и упал на живот.
    Он ничего не сказал, не крикнул, не позвал на помощь.
    Ничего не сказал и Иван – просто хряснул с плеча плашмя и раздавил детский скелетик в труху, будто клопа.
    Андрей ещё лежал, повернув к приятелю лицо, хлопая глазами, корча рожу.
     - Зачем ты её? Маленькую. Безобидную?
     - Нашел, друже, безобидную, - недобро и нервно засмеялся Иван. – Она б тебя заживо сожрала.
      Что-то блеснуло в полутьме посреди костной трухи, каковой стал скелетик маленькой девчонки. Это что-то было четырьмя золотыми монетами.
      Это награда такая за победу над… ? брррр… что-то мерзко и брать-то. Не стану…
      Однако, неведомая сила, управлявшая Иваном, заставила его нагнуться и подобрать золото из костного праха.
      Они пошли дальше. На душе Ивана было гадко.
      Ход запетлял одиночными отнорками то вправо, то влево. То казалось, будто парни движутся по кругу. Было узко; идти возможно лишь друг за другом. Ходячие мертвецы попадались им время от времени. Встретились ещё пару раз и волки со светящейся шерстью; голубоватый ореол её угасал постепенно на каждом убитом звере.
      Неуклонно слабел и свет от глаз черепа. И вот наступил неминуемый полный мрак, ещё темнее, чем был у входа в нору.
      - Как же мы дальше-то? Куда? – Иван обернулся назад, но Андрея не обнаружил.
      Был ли наш Иван трусом? Он решительно ничего не помнил о своем прошлом; но сейчас Иван испугался. Его словно плетью стегнула мысль: «А как я теперь обратно?». И он помчался назад, надеясь обнаружить выход. Но путь во тьме вывел его только к новому отнорку – и закружил.
    Довольно скоро Иван отчетливо понял, что бегает по одному и тому же кругу, а выход из этих туннелей, если и существует, то утерян им.
     От чувства безнадежности на него накатила внезапно слабость. Ноги подкосились; Иван осел на землю и продолжал испытывать сильную дрожь в ногах.
     Сколько он просидел так – не могу сказать, ибо не по чему было сверять время. Несколько раз он ещё пробежал по лабиринтам ходов и нор, но все они вели по одним и тем же местам. И вот, снова безвыходно упершись чуть не носом в глухую земляную стену, рассерчавший Иван принялся колотить по ней мечом изо всех сил.
    Стена не поддалась, как бы он ни старался. Но вдруг, снова позади Ивана послышался легкий перестук конских копыт, и стало видно слабое красноватое сияние.
     Откуда ни возьмись, к Ивану приближался всадник – тот же, которого он видел на берегу, бившимся с татарским великаном, но теперь этот всадник был обычного человечьего роста. Взгляд же его был столь же печален, будто о чем-то умолял Ивана.
     Наш искатель приключений будто бы услышал слова богатыря, хотя тот не открывал рта. Слова как бы пронеслись в голове Ивана.
     «Выпроси меч у Велеса. Выпроси, будь другом!»
     - Какой меч? – спросил Иван голосом, и тот прозвучал неожиданно гулко и страшно, словно сам Иван стал вдруг привидением или ходячим мертвецом.
     «Тот самый, за которым вы сюда пришли, - вещал богатырь. – Если Велес отдаст его вам, то мы все упокоимся».
     «Как я найду тут Велеса, если никогда его не видал, да и сам попался здесь, как в ловушку?» - в этот раз Иван сообразил не выговорить, а просто продумать свой вопрос. Он подумал ещё: «А где сейчас Андрей?», но на это ответ не получил. Конный богатырь лишь указал перстом вперед, и Иван увидел там, локтях в двадцати яркую полосу красного света.
     Иван двинулся к этой полосе неуверенными, словно деревянными шагами. Она расширилась в сторону, как будто открылась дверь, уходящая в стену. А там, за нею, в некоем гроте, залитом красным светом сидел угрюмый седой длинноволосый старик. Тёмное лицо его, имевшее благородные правильные черты, казалось, было высечено из камня. Тёмный глубокий взгляд был суров и задумчив, погружен в свои миры. В правой руке у старика был длинный, узкий бычий рог. На коленях лежали гусли довольно ветхого, неприятного вида.
     Своей левой рукой старик поглаживал большого лохматого медведя, прилегшего рядом с ним. Медведь не то, чтобы спал, но, похоже, дремал, довольный лаской своего хозяина, как дремлет кот у теплой печки.
     Иван взирал на всё это как-то растерянно. Тишина вокруг него прекратилась, тьма наполнилась ясно различимыми возгласами скорби, отчаяния и ужаса – мужскими, женскими, детскими. Они шли, казалось, откуда-то сверху, снизу, сзади него. Разобрать, о чем именно печалятся и молят голоса, Иван не мог, но, наверное, и они тоже просили вызволить у Велеса всё тот же меч.   Старик не проявлял к ним никакого интереса: либо голоса ему давно наскучили, либо он их совсем и не слышал.
     - Ну, чаво пришел-то? – спросил Велес обычно, голосом, очень устало, как будто пришелец ему надоел заранее. – Аль с Карачуном, вот, побороться?
     Медведь сонно буркнул что-то, продолжая жмурить глаза.
     - Меч, - молвил Иван, причем, язык отчего-то сейчас плохо слушался его. – Отдай меч. Люди просят.
     Старик спрятал свой рог куда-то под одежу, и в освободившейся его деснице возник светящийся желтым одноручный меч. Светиться ему помогал полумесяц на рукояти.
     Вместе с появлением меча вернулся и Андрей Пихало. Он снова стоял за правым плечом Ивана, как будто никуда и не исчезал.
     - Этот, что ли? – спросил старик, казалось – с презрением.
     - Этот, - подтвердил Пихало шепотом. – Мы за ним и шли.
     И голоса – те, что слышались Ивану, сменили свои возгласы и вопли с жалобных на удивленные и даже, вроде бы, радостные. Но смысл их всё ещё оставался неясен.
     - Этот, - голос Ивана дрогнул. – Отдай его Андрею.
     Старик-Велес не то прохрипел, не то рыкнул, а может, хрюкнул что-то и продолжал:
      - Этот даром не отдам. Пусть один из вас поборется за него. С Чуней моим. Чуня, жрать хошь?
      На сей вопрос медведь приоткрыл свои красноватые глаза, не менее суровые и задумчивые, чем у самого Велеса, приподнялся на кривые и могучие лапы и стал их лениво разминать, переваливаясь с боку на бок.
      Иван оглянулся на Пихалу. Тот враз побледнел; нижняя челюсть его заметно задрожала.
     Мысли замелькали в голове Ивана. Заветный клинок, находившийся сейчас у подземного владыки, был целью Андрея – пусть тот за него и борется с медведем? Но Пихало явно убоялся – видно было по нему. К тому же, Андрюха вовсе не был вооружен – лишился где-то своего палаша, а Иван сжимал всё ещё, какой-никакой – но острый меч.
     Поколебавшись ещё недолго, Иван шагнул к Карачуну, направив свой клинок прямо в медвежью морду.
      - Э-э, куда? – сам зарычал по-звериному Велес. – У Чуни-то нет меча – аль не видишь? А ежели я тебя вот эдаким двину?
      У Чуни, во-первых, и без меча были здоровенные когти и клыки, он шел к Ивану по-человечьи, на двух лапах. А во-вторых, Иван, даже если и сам боялся схватиться с медведем или с его хозяином, то прежняя неведомая сила всё равно толкала его в бой. Он размахнулся мечом и ударил Карачуна в широкую грудь. И, хотя руки Ивана подрагивали, клинок нанес медведю глубокую, похоже, смертельную рану. Карачун свалился на бок. Удивленный Иван выдернул из него клинок и вдруг обнаружил, что Велес, взирая страшными глазами на поверженного слугу и замахивается тем самым волшебным мечом на Ивана
    - Добро, - сказал Велес при этом угрюмо. – Отдам я вам вашу железку, отпущу и Евпатия, и войско его. Это всё вам будет. А мне – что? И что вы с моим верным слугой сделали?
    Во взгляде Велеса засверкали молнии.
    Иван замер. Зато вмешался Андрей.
    - Слугу твоего я сейчас вылечу, - сказал он.
    Пихало склонился над еле дышавшим медведем, поводил над ним руками, что-то шепча.
    Рана Карачуна – глубокая и страшная – почти сразу де перестала кровить и вскоре пропала. Лишь шерсть на её месте была теперь какая-то хлипкая и редкая – вестимо, только что начала заново расти.
     Карачун тяжко поднялся с боку на четыре лапы и снова равнодушно смежил веки, как ни в чём и не бывало.
     Велес на это изобразил кривую улыбку и цокнул языком, не то одобрительно, а может, насмешливо.
    - Ну, исполать тебе, великий лекарь! Один смерти предал, другой от неё спас, выходит? Да это и я легко могу. Рану исцелить, мертвеца поднять. Живого в мертвеца обратить… Эка, удивили!..
    - А тебе чего надо? – осторожно спросил Велеса Андрей.
    - А вы сделаете? – прищурился Велес.
    - Молви, а мы попробуем, - ответил Иван. И снова будто что-то извне, либо изнутри заставило его произнести такие слова.
     Велес вздохнул.
     - Есть одно дело, каковое не ведаю я, кому доверить. Тому полтысячи годов почти минуло, как начал я писать книгу. Много понаписал, да и ещё продолжаю. Да вот, уж век тому назад начало книги сей украл у меня бывший раб мой – Кош Бессмертный…
    Наши богатыри переглянулись. Дело усложнялось.

* * *

     - Это не историческая игра, а, похоже, мифологическая, - предположил Григорий, отвечая на звонок Гоши Лапникова. – За одним сказочным квестом – сразу другой такой же. А где реальные битвы? На Калке, на Воже?
     - Может, в другой цепочке квестов история пойдёт, - рассудил Гоша. – Ещё скучно станет без волшебства. Я тоже своим Арсланом с фингалом под глазом каких-то онгонов монгольских по степи гоняю. А они на меня… то есть, на Арслана этого странные древние болезни насылают. Бить их надо завороженным оружием. А у Арслана ещё и сила падает от этих болезней…
     Лже-Иван похвастался, как легко заборол в своей игре даже медведя.
     - Так на минимальной сложности ты и самого Мамая в лоскуты порежешь, - усмехнулся Гоша.
     - Мне сюжет игры интересно разведать скорее, а не в монотонной боёвке мучиться, - заметил Лже-Иван.
     - А я так плагин установил, который сложность настраивает сам, - сказал Гоша. – Если его добавить – проще играть уже не получится. Я себе поставил. Так честнее.
     - Нет, мне такого не надо, - покачал головой Лже-Иван.
     Но Гоша пообещал как можно скорее принести программу ему на флешке.
     - А дальше делай с ней что хочешь, - добавил Лапников.
     Если подумать, что Григорий был каким-нибудь, скажем, легко внушаемым – так  ровно наоборот: скорее уж он сам мог убедить кого угодно и в чем бы то ни было. Однако, уже вечером того же дня дополнение, усложняющее прохождение игры, было установлено на его ноутбук. И, когда нарисованный Иван, продвигаясь в компании такого же нарисованного Андрея Пихалы по ненастоящей дороге обратно в инсталляцию древнего Ярославля, наткнулся на очередного волка, то не смог зарубить его ни с двух ударов, ни с трех, ни после перезагрузки более раннего сохранения игры, каковая произошла из-за того, что ничтожная, но хищная живность теперь оказалась сильнее Ивана.
    Поставить плагин в игру не так уж сложно. А вот убрать его, не включая особо голову, можно одним радикальным способом…
     «Стереть игру, к чёртовой матери! - подумал Григорий, занервничав. – И переустановить».
     Его сдержало то, что, удалив игру, он сотрет и заключенного в ней теперь Ивана – своего протеже. Переустановка игры не будет означать появления Ивана заново.
     А стерев Ивана, Григорий сильно рисковал бы бесследно уничтожить и самого себя.


Глава пятая.


     Читатель вправе упрекнуть автора, что тот на протяжении уже нескольких отрезков повествования не обращал внимания на двух заглавных персонажей предыдущих частей этой истории – Кощея Бессмертного и его супругу Машу.
    Произошло это упущение отчасти и потому, что у них было всё хорошо и спокойно. Маша и Кощей просто жили обыденной и размеренной жизнью. Они трудились: Маша – по хозяйству, а Кощей был, как известно, царём Нави.
  Маше эта его должность не то, чтобы нравилась, ведь такая работа подразумевала обычное помыкание как живыми людьми, так даже и душами мёртвых.
   На редкие упреки с её стороны, Кощей отвечал:
   - Принимай меня таким, как есть. Ну, отказался бы я от Нави – и кем бы стал? Пастушком? Бродягой без угла, без приюта? И мотались бы мы с тобой туда-сюда, дыша бестолковой волей…
 Отдыхая, они и так путешествовали по сказочным краям. Обретшая теперь ноги и укрепившая здоровье Маша потихоньку училась у своего мужа всякому колдовству. Первым долгом она превратилась в белую мышь, но поскольку царственный муж к грызунам был совершенно безразличен, то Маша попробовала преобразиться и в кошку – полную противоположность мыши; зато в таком виде ей было приятно иногда в шутку приласкаться к Кощею.
    Смотреть на мир глазами животных оказалось очень занятно, их взгляд и мироощущение сильно отличались от человечьих.
    Когда Маша в самый первый раз превратилась в белую мышь, и всё окружающее разом унеслось для неё куда-то вверх, а потом сделалось огромным, великанским – диван, стол, зеркало, сундук… А она сама стала легкой - почти как пушинка; движения её в этом виде были так же легки и быстры – где там прежней Маше, да и любому человеку вообще!
     Кощей уверил жену, что вскоре всё это и подобное – примелькается и перестанет казаться удивительным. Но она удивлялась и самому простому – тому, что теперь  понимает язык животных (на нем, на одном и том же, говорили, оказывается, все звери, птицы, насекомые и пресмыкающиеся. Раньше Маша думала, что там у каждого вида своё наречие). Она не переставала понимать звериный язык и превращаясь обратно в девушку. Могла теперь болтать и в шутку, и всерьез далеко не только с Кощеем или с говорящим по-русски Котом-Баюном, но и со своими мышами, ставшими ручными, об их делишках, порой не столь уж и маленьких.
    Маша хорошо помнила историю Луши – одной из прежних подруг её мужа; эту историю она видела сама в волшебном сне. Луша превратилась в рыбку, и её съела щука. Поэтому Маша в виде любого животного старалась вести себя очень осторожно, всегда держалась поближе к замку; превращалась в кого-нибудь только в присутствии Кощея. В общем, была паинькой.
    В старинном замке Кощея Бессмертного они остались теперь вдвоем. Извечный слуга и друг Кощея – невидимый Шмат-Разум пропал куда-то пару месяцев тому назад и всё никак не объявлялся. К этой пропаже и к просьбам Марии поискать  невидимого друга, Кощей относился как-то странно.
    - Надо – придет, - хмыкал он и равнодушно махал рукой.
    - А ты, может, ревновал меня к Шмату-Разуму? – подмигнула Маша шутливо, - а теперь и рад, что он пропал?
      - Вот ещё! – фыркнул Кощей.
      - Ты какой-то грустный сегодня с утра, - молвила Маша. – Ты уже один раз был такой, а потом выяснилось, что в тот день кто-то чуть не нашел твою смерть.
      - Вот ещё! – снова сказал Кощей утробно.
      После этого он извлек из некоего потайного места древнюю на вид бутылку вина, вылил в большой серебряный кубок иноземной работы сразу же полбутылки и предложил Маше.
      - Будешь?
      Привыкшая раньше преодолевать свои многочисленные боли с помощью горячительных напитков, Маша не отказалась. Она медленно тянула вино из кубка; Кощей же залпом выхлебал то, что оставалось в бутылке, и озирался вокруг, в том числе и на супругу, какими-то осоловелыми, сразу ставшими недобрыми глазами.
      Чтобы он, чего доброго, не обиделся, непонятно – на что, Маша срочно потерлась щекой о Кощеево плечо.
      - Расскажи мне что-нибудь захватывающее?
      - Что же? Мне что-то ничего сейчас не приходит в голову.
      - Ну, почитай. Я так люблю, когда ты мне читаешь холодным вечером, под уютный треск огня в очаге.
      Вино в её кубке постепенно иссякло, и голову Маши заметно куда-то повело.
      Почитать жене Кощей согласился и полез в свой волшебный сундук. Маша раз как-то заглядывала в него и увидела там только пустоту. А Кощей легко мог вытащить из сундука любую книгу – видимо, любую, но только из тех, какие были написаны к тому времени.
     Но в этот раз он ничего из волшебного сундука не добыл. И когда снова посмотрел на супружницу, то выглядел бледным, растерянным и внезапно совершенно протрезвевшим опять.
     - Милый, ты что-то потерял? – спросила она очень теплым от выпитого голосом.
     - Да… Потерял… - ответил Кощей нехотя. – Книгу одну. Без неё я…
     - Что в книге? Ты ведь хотел именно её мне сейчас почитать?
     - Хотел, но теперь, когда она неожиданно пропала… - Кощей, казалось был очень огорошен. – Её надо искать! – он схватил волшебное зеркало и шепнул ему что-то.
     Маша увидела, стоя за плечом мужа, изображение в зеркале; оно напомнило женщине из  XXI века движущуюся картинку компьютерной игры. Картинка изображала самого ж Кощея в боевом и даже парадном облачении. Будто нарисованный владыка Нави вручал что-то двоим неведомым парням посреди чистого поля. Губы всех троих персонажей что-то произносили, но слов Маше не было слышно.
  Кощей смотрел всё это очень сосредоточенно, сам бормоча:
  - Так и есть… Они изменили прошлое – изменилось и будущее.
  Потом «выключил» зеркало и обратился к Маше очень серьезно.
  - Я сейчас улечу далеко и, думается, надолго. Ты тут остаешься хозяйкой. Смотри, лишка не балуй, с преображениями – особенно. Никуда из замка не отлучайся. Держи связь с Алёной, во всем с ней советуйся.
    Алёной звали взрослую дочь Кощея от прежнего брака. Её мать умерла, а сама Алёна вышла замуж за Ивана-царевича и теперь жила в Москве.
    - Угу. А улетишь ты так же, как твой друг? Сгинешь –и ни слуху, ни духу? Ты выпил, милый. Отложи эти дела на потом. Пока ведь ничего на вид не изменилось?
     - Худо знаешь! – Кощей одернул её словами, будто поставил на место, - Мне, поди-ка, лучше ведомо про свои же дела. 
     - Я вернусь, - добавил он уверенно. – Если только кто-то, и правда, не доберется до моей смерти. Но ты всё поняла? Ты обещаешь без меня вести себя хорошо?
     - Обещаю, - ответила Маша.
     Тогда её колдун-муж, встав на четвереньки и в последний раз на прощание подмигнув супруге, ударился лбом о каменный пол, превратился в ястреба и вылетел в окно.
      Тут только Маша заметила, что окно вдруг с чего-то сильно изменилось. Вроде, вот сейчас оно было высоким и величественным окном замка – а Маша выглянула уже в крошечное, подслеповатое окно лесной бревенчатой лачуги.
     В лачугу, в гнилую развалюху превратилось огромное каменное жилище Кощея Бессмертного. Даже тётка его – Кикимора – жила на своём болоте в избушке, куда лучше и уютнее, чем то, не знаю и что, где оказалась теперь Маша.
    Кто сотворил с замком Кощея такое странное превращение – было неясно. И что делать Маше дальше – тоже.
     Хмель быстро выветривался из неё. Зато приходил страх. А лучше, всё-таки, было держать себя в руках.

* * *

     - Да, был у меня такой раб – Кощей Бессмертный, - толковал Велес. – Обычно в рабах у меня – мертвяки. А этому довелось заживо ко мне в услужение попасть. Не жрецом, а истым рабом. Невзлюбили его пошто-то люди на земле, и он живьем ко мне подался. Касьяном его звали. Прослужил так-то Касьян несколько лет, да узнал про мою книгу. А проведав – попятил её, змеиный глаз, да и сам, вестимо, был таков.
     - Что начертано в книге той? – Ивану сделалось очень занятно.
     - А вот, много ведать станешь – скоро состаришься, - ответил Велес и зыркнул ещё пронзительнее. – Открою только, что с половину моего могущества с сей книгою к Касьяну перешло. Сделался он владыкой Нави – большой части мира Преисподней. С тех пор его много раз пытались убить, да никак нельзя это сделать, покамест моя книга у него. Тогда и прозвала его молва Кощеем: по-старому это и значило – раб. 
      И вот, ежели вы, гой еси добры  молодцы,  мою книгу у Кощея того отберете и мне вернете – забирайте меч. И отпущу я на волю, к свету, погибшую рать Коловрата.
      - В ней и дети были? – проронил вопрос Андрей Пихало, и сам того вопроса чего-то испугался.
      - Я поднял тех убитых рязанцев, что не дожили свой век, и направил их на Батыя, - молвил Велес равнодушно. – Недосуг мне было разбирать, где там дитё, где – баба. Поднял и отправил с Коловратовыми воями мстить Батыю. Так-то, ребятки…
     Теперь жуть накатила на обоих парней. Ладно – скелеты; но они явственно вдруг представили, как вставали, ходили, сражались, отбирая оружие у врагов, только недавно погибшие люди, чуть начавшие разлагаться и подмороженные…
     Внезапно Велес просто швырнул им меч со светящейся рукоятью таким равнодушным движением, будто вышвырнул его на свалку. Андрей поглядел на черного бога удивленно и недоверчиво, не решаясь наклониться за клинком.
     - Сказано – бери свою железку. Книгу ты мне вернешь, куды ж тебе деться, родному… Ежели вдруг, да нет – на краю света сыщу тебя – верно то слово моё.
     Андрей всё не решался. Меч осмелился поднять Иван. После этого они повернулись к Велесу спиной и хотели удалиться.
     - Идите-идите, - подбодрил их старик. – Холопов же своих отпущу я, как только возьму книгу в руки. Прощайте.
     И лишь отзвучало последнее слово, как красный свет перед их глазами погас и через мгновение сменился белым, дневным. Они стояли снова на берегу речки Каменки. Подземные владения Велеса закрылись для них.
     Искомый меч остался в руке у Ивана. Рукоять его играла золотом в солнечных лучах.
     Иван протянул клинок Андрею; тот не очень решительно взял его.
     Некоторое время оба потерянно молчали.
     - Где мы будем искать этого Кощея? – спросил, наконец, Иван.
     Это было далеко не ясно. Если исходить из того, что, украв книгу Велеса, бывший раб завладел и немалой частью могущества черного бога, то и самого его – Кощея – разумно выглядело искать  где-то там, поз землей, в Нави. Однако же, он мог и не сунуться туда, поскольку и Велесу его там доступать было бы легче всего.       
    Значит, он не там? А где?
    Да кто его знает?.. Где угодно. С могуществом-то Велеса.
    - Что известно о Кощее вообще? – спросил Иван. Андрей лишь пожал плечами.
    - Ну, не знаю… Что говорится о нем в сказках? – продолжал размышлять вслух Иван.
     - Что ещё выдумал? – не понял Андрей. – Такого слова нет.
     У Ивана отвалилась челюсть от удивления. Слова «сказка» ещё не существует. Не придумали?
     - А я тогда откуда его знаю? – почесал Иван в затылке.
     - Хрен тебя поймешь… - Андрей недоуменно развел руками. – Может в иных русских землях так говорят?
      - А  что ныне есть, коль не сказки?
      - Легенды. Былины. Песни. Сказания… - перечислил Андрей.
      - Во! От сказаний до сказок один шаг, - поднял указательный палец Иван.
       - Так может, там, откуда ты родом, сказками былины зовут, - волновался Пихало. – Слушай, ты не вятич, случаем? То бишь, с Вятки-града сам есть?
     Иван снова принялся толмить приятелю, что кабы был с Вятки, то помнил бы это и, скорее всего, в ту же Вятку бы и направился из татарского плена, а не мотнул в Ярославль. Только он, Иван, не помнит ни шиша.
     Но вдруг в ни шиша не помнящую голову Ивана всё же кое-что пришло.
     - Постой. Мне что-то мнится, что Кощей тот сам с Вятки, вроде и есть!
     - Откуда знаешь?
     - Да вроде, рассказывал мне кто-то.
     Но кто ему такое говорил – Иван вспомнить никак не мог.
     Они решили подождать какого-нибудь знака, каковой подсказал бы, что делать дальше, куда идти. Лошади их пропали, как будто в самый миг проникновения в царство Велеса, и обратно не возвращались. Поэтому парни шли пешком, сами не зная, куда.
    И вот навстречу им попался снова старик – высокий, сухой и жилистый, длинные седые волосы, одет в белый балахон до пят, в руках сучковатый посох, на боку старика на ремешке висели гусли.
     - Не Велес ли это опять? – усомнился Андрей. – Вон, и гусли у него. Только под землею он черный был, а теперь побелел чего-то.
     - Привет тебе, дедушка, -  молвил встречному Иван. – Не скажешь ли, кто ты и как тебя звать?
     - Гой еси вам, добрые молодцы, - тихо молвил дед, остановившись и слегка наклонив голову. – А звать меня Бояном.
     - Тот самый Боян, который «аще кому хотяше песнь творити, то растекашеся мыслию по древу»? – удивленно затараторил Иван.
     Гусляр на это снисходительно улыбнулся.
     - Не тот, конечно. Но я – потомок того в пятом поколении.
     В свой черёд Андрей подивился тому, что Иван оказался грамотеем - раз читывал, видать, всякие мудреные книги.
     Иван спросил, не ведает ли музыкант такого – Кощея Бессмертного. Боян закивал и промолвил, что про этого злодея в разных песнях и бывальщинах поется довольно. Иван попросил поделиться с ними, сам достав из мешочка на поясе добытую у татар золотую монету. И гусляр, не взяв, однако, золота, поведал парням следующее:
    - Вот, ребята; далеко где-то к юго-востоку от здешних мест есть высокая хрустальная гора…
    -…В ней – глубокая нора… - добавил вдруг Иван ни к селу, ни к городу, чем очень изумил Андрея.
     Боян же улыбнулся на это ещё более снисходительно и только поправил невежливого слушателя:
     - Не нора там, добрый молодец, а дыра. В той дыре, по слухам, угнездилось целое царство. Такое тёмное – вроде Нави, но не Навь, а иное. Тем царством правит ваш Кощей Бессмертный. Таким путем он от грозного Велеса ухоронился. До сих пор, ежели кто и видел, встречал ту хрустальную гору, то никому на неё взлезть не удавалось – а, стало быть, и в вотчину Кощея попасть. Много там у него, сказывают всякого добра и великих чудес, но никому сии угодья не доступны.
    - Бог тебя спаси, стар человек, - сказал Андрей. – Ещё научил бы ты нас, как сыскать сию хрустальную гору – цены б словам твоим не было.
     Но гусляр лишь развёл руками. Он не видал хрустальной горы, никогда не был в тех местах и сказать более ничего не мог.
     Парни распрощались со стариком и пошли дальше, забирая к юго-востоку, как дед обмолвился. Места были какие-то пустые, ни людей, ни какого жилья им долго не встречалось. Заночевать пришлось в чистом поле, под открытым небом, у костра.
    Среди ночи пробудившийся Иван вдруг затряс сонного Пихалу за плечи.
    - Слышь? Вставай, Андрюха. Мне  вещий сон привиделся. Будто кто-то мне карту показал, а на той карте нарисовано, как нам к хрустальной горе дойти.
    Ругнувшись пару раз, Андрей протер глаза, и Иван лихорадочно стал ему что-то царапать веткой прямо на земле.
    - Вот здесь, понимаешь, условно говоря, мы сейчас сидим. До конца этого поля всё прямо идти на юг. Тут повернуть на восток, потом опять на юг…

* * *

    - Попробуй-ка, найди эту хрустальную гору! – печалился Лже-Иван по мобильнику  Гоше Лапникову. – Не находится никак да и всё.
    - Не судьба, что ли, в интернете-то посмотреть? – спокойно и где-то насмешливо реагировал Гоша. – Вбей в поисковик: «Княжий кметь. прохождение игры. Квест «Книга Велеса». Если ты особо умный у нас – добавь там ещё: «Хрустальная гора».
     Почему же рассеянный Григорий не додумался сам до такого простого решения?
     Именно разысканная Григорием в Интернете информация по прохождению означенного квеста и привела к явлению Иванова сна, в котором ему открылось, как добраться до Хрустальной горы.

* * *

    Гора показалась Ивану и Андрею вдали, как огромный блистающий яркими гранями купол. Она быстро приближалась и, когда парни подъехали к горе вплотную, стало понятно, что она впрямь создана будто из некоего стекла – гладкая и скользкая снаружи; на горе, похоже, вовсе ничего не росло и не обитало. Внутри же она выглядела не прозрачной, а как будто бы накачанной белесой туманной дымкой. И сквозь этот туман разглядеть что-нибудь весьма было трудно.
     Въехать наверх? Но склоны горы были настолько круты, что лошадиные копыта оскальзывались и не могли найти хоть какой-нибудь самой хрупкой опоры, чтобы начать взбираться по ней. Вкруг же горы они проехали пару верст, не увидав даже малого поворота. Истинно, огромна была та гора.
     Что им тут делать дальше? Проникнуть внутрь горы? Но, опять же – как этого достигнуть? 
      Если на поверхности горы никакой живности не наблюдалось, то в раскинувшемся вокруг неё чистом поле время от времени пробегали волки и лисицы, пролетали со зловещим граем крупные вороны и мелкие галки, а уж насекомые так и кишели возле копыт их лошадок.
     И ещё одна кляча возлежала околевшая в этом чистом поле, а около той падали громко клекотала, рычала и пищала всяческая голодная живность.
     Иван испугался не на шутку, когда к нему подползла толстая черно-зеленая гадюка и приподнялась на хвосте.
      Впрочем, у него при себе имелся меч, и рубануть гадину Иван всегда бы успел. А она, меж тем, зашипела-заговорила на русском языке.
      - Шшшш, разумные добрые молодцы, исссполать вам! Разделите  вы нам эту падаль – промеж зверями, птицами, гадами и насекомыми. Не то, мы из-за неё тут деремся, лютой смерти друг друга предаем.
     Разделить лошадиный труп на четыре части? Это казалось просто. Взять меч да разрубить мертвячину…
     - Нет, - шипела змея, - Мы из-за тех разрубленных частей подеремся сызнова. А чтобы это прекратить, ты нам скажи, кому чего от трупа в пищу положишь.
    - Так… - Иван чуть-чуть подумал. Начало раздела выглядело нетрудным. – Ну, мясо – зверям, вестимо…
    - Ссс-славно! – одобрила змея, - Что дальше?
    -…Птицам – эти… ну… глаза…
    - Чавооо? – на плечо Ивана сел небольшой вороненок, - Нам, птицам – всего только глаза?
     - Я читал, да и так ведомо мне, что птицы перво-наперво у трупа глаза выклевывают. Вот, стало быть… - рассуждал горе-делитель вельми нерешительно.
    - Читал он! – сердился малый птах, - А ты видал, какая нас тут прорва? Экой-то малостью кто ж доволен будет?
     - А нам – гадам – что? – наступала на него змея, - А насекомым?
    Всякие мураши и прочие букашки-таракашки взбирались по сапогам обоих парней и вопросительно шевелили усами.
     Иван совсем растерялся. Птичья, звериная, насекомая и гадючья братия напряженно ждала, что он решит.
     «Да ну их!» - промелькнула у него равнодушная мысль, - Подумаешь – какая-то живность! Тут о деле думать надо – как попасть на эту чертову гору. А мы…»
    - Ежели подумать, не всё так и трудно, - молвил Андрей, положив руку на плечо Ивану, - Пусть мясо этой клячи  зверям достанется. А от мяса-то что останется? Кости. Их птицам клевать. Дальше – и вовсе просто. Шкура – змеям. Голова – насекомым.
     - Молоде – тсссс! – зашипела змея и попыталась обвиться вокруг Пихалиной ноги. Андрей и не подумал её отдернуть. – Всё по твоему слову исполнится. Тебе же за оказанную нам услугу будет награда. Теперь ты, ударившись лбом о сыру землю, сможешь превращаться в любого зверя, птицу, гада или в насекомое.
     И Андрей незамедлительно сделал пробу – встав на колени, он ударился лбом оземь от всей правды. И у Ивана, следившего за приятелем, отвисла челюсть – вместо Андрея-человека красивый большой серый гусь воспарил над Хрустальной горой и скрылся в небесах.
    Только успел Иван подумать, что Андрей улетел от него навсегда, как серый гусь уже вернулся и снова стал человеком.
     - Проку нет искать чего-то на этой скользкой горе, - молвил Андрей, отдуваясь после первого в своей жизни полета, - Она лысая, как Кощеева башка. Может, внутрях, под нею чаво-нибудь сыщем? И Боян ведь об сём, помнится, баял.
     Иван взирал на него непонимающе.
     - Как нам попасть в нутро горы? Прошибить её мечами?
     - Отчего? Сделаемся оба мелкими таракашками, да поищем снизу. Всяко, какую-никакую крошечную щель сыщем. И вход нам будет.
     Этак Андрею было легко говорить – которому только что даден был талант превращений.
      - А как быть мне? – приуныл Иван, теперь не очень удивленно глядя на Пихалу, уже бегавшего возле его ног малюсеньким муравьем.
     Букашка ничего на это не смогла ответить. Зато ответила змея, наградившая Пихалу волшебной способностью.
     - Коли помочь нам сумел твой товарищ – пускай теперь он и тебе в волховании подсобляет. Сможешь тоже обратиться в любую божью тварь, ежели Андрей тебе дозволит.
     Иван сызнова скосил вопрошающий взгляд книзу. Мурашей там уже бегало множество. Который из них Андрей? Или он вовсе уже далеко отсюдова?
     Ладно, от того, что Иван ударится о сыру землю, он, Иван, ничего не потеряет. Но, скорее всего, ничего и не приобретет. 
    Наш протагонист встал тоже на колени, произвел положенное для превращения действие.
     Ну и что?


     Глава шестая

     И весь окружающий мир унесся куда-то вверх от Ивана. Даже мелкие песчинки и комышки земли стали вдруг большими камнями и огромными валунами. Хрустальная гора сделалась огромной невообразимо, как целая планета. Кроме того, пространство наполнил непривычный гул.  Каждое насекомое, каковых оказалось поблизости немалое количество, о чем-то болтало с другими. Было довольно громко, ибо каждый мураш стал ростом такой же, как были теперь Иван и Андрей.
     И прежде в этой сказочной реальности птицы и звери иногда говорили с Иваном по-человечьи, по-русски. Но то было время от времени, изредка. А сейчас как будто бубнила целая толпа, громко и без остановки. Но на муравья-Ивана никто из этой диковинной толпы не обращал внимания.
     - А вот и я, - сказал один из мурашей совсем рядом с Иваном, и наш герой догадался, что вот это теперь и есть Андрей Пихало.
     - Что ты стоишь, как засватанный? – проворчал Андрей-муравей, - Некогда! Бежим внутрь горы. Эй! Лошадь, лошадь!
     Какая-то сила резко метнула Ивана-муравья в сторону, а туда, где он только что находился, с оглушительным грохотом и хрустом обрушилось колоссальных размеров лошадиное копыто. 
     - Таким маленьким быть вельми накладно, - объяснил Андрей-муравей, - Надо помнить, что в любой миг могут задавить. 
     - Ты будто всю свою жизнь муравьем был! – недоумевал Иван.
     Они быстро подползли к самому подножию Хрустальной горы, и Иван увидел, что возможностей для попадания внутрь, под купол, у них сколько угодно. Те мельчайшие трещинки, щелки, каковые с высоты человечьего роста обоих парней были совсем незаметны – теперь казались широкими проломами. Туда проникнуть казалось легко, но передвигаться муравьем, было совсем не то же самое, что человеку идти на ногах. Приходилось обползать вокруг или переползать поверху каждый камушек, каждую травинку. Много раз Ивану-муравью казалось (да так и было), что он ползет книзу спиной. Всякий миг следовало опасаться внезапного удара какого-нибудь копыта, звериной лапы, или человечьей ноги. Иван не имел никакого представления, куда именно надо ползти и просто держался вслед за Андреем.
     - Может, мы уже обратно людьми обернемся? – предложил он товарищу робко, - А не то – вдруг да не получится?
    Андрей не удостоил его ответом. Вместо слов, он просто неведомым образом свершил обратную метаморфозу, как с собою самим, так и с Иваном. И сейчас же у того всё замельтешило в глазах, уносясь куда-то вниз и быстро уменьшаясь. Иван не понял, как это случилось, однако он снова был человеком и стоял посреди иного чистого поля. Рядом обретался прежний Андрей Пихало в латах и с мечом Велеса на поясе. Куда это всё пропадало во время их муравьиного состояния? Откуда и почему вернулось?
     Также меч и железный панцирь никуда не пропали  у Ивана тоже. Ладно, добро. Будет, чем защищаться, ежели что.
     Они двинулись по тропинке, озираясь по сторонам.
     За окоемом хрустального купола тут, внутри был виден один клубящийся туман. Но на самом деле в подгорном царстве никакого тумана не оказалось. Воздух был прозрачен и свеж, подувал легчайший ветерок, видно было всё далеко, и солнце светило ярко. Правда, оно было отделено всё той же хрустальной преградой, накрывавшей страну, словно крышкой. Но как-то солнце даже здесь грело.
     Протопав две-три версты, Иван и Андрей набрели на большое коровье стадо под присмотром одинокого седого пастуха, весьма пожилого, бородатого, в длинной русской рубашке с затейливо вышитым поясом, с длинным, выше его самого, колдовского вида кривоватым посохом в руке.
     Они приблизились к этому старику, то и дело встревожено поглядывавшему на небо, и спросили:
     - Дедушка, не скажете ли, кто правит этим царством?
     - А царя нашего, внучки, зовут Касьян, - словоохотливо и добродушно зашамкал беззубый старик, - Он у нас мудрый и очень щедрый. Защитил свое царство и весь наш народ от всяческих зол вот этим куполом, - старик указал пальцем на закрытое небо, - Токмо вот, трое Змеев-Горынычей под сим же хрусталем уместились, и никак их прогнать не можем. Приходится от них откупаться. Я туточки царево стадо пасу. Овогда налетит один из Горынычей – подавай-ка ему столько коров, сколько у него, собаки, голов. У одного Змея – три головы, у другого – шесть, а у самого главного их – дюжина…
     Когда старик назвал своего царя по имени – Касьян – парни переглянулись меж собою. Касьяна упоминал Велес, когда толковал им, что ему потребно исполнить. Скорее всего, это и был тот самый – искомый Касьян, что попятил книгу.
    - А что, дедушка, ежели мы помогли бы тебе царских коров сторожить? – осведомился Андрей Пихало, любовно погладив рукоять Велесова клинка.
     Старик отвесил им поясной поклон.
     - Мне вас Бог послал, добры молодцы! Ежели вы ручаетесь честно стадо покараулить, я, старый пень, отлучусь ненадолго пивка-бражки испить? Ладно? (Андрей кивнул деду) А как без меня который из Змеев налетит – вы по-хорошему отгоните ему нужное число коровенок – и вся недолга?
    - Иди-иди, старик, отдохни, - поддакнул пастуху Иван, - Да нам тоже пивка принеси. Вот тебе и денежка (Иван подал ему кем-то обгрызенную серебряную монету).
     И старик зашагал отдыхать, гораздо бодрее, чем можно было от него ожидать – чуть ли не бегом. Он не просто скрылся вдалеке, а словно растворился в воздухе, пройдя скорым молодым ходом всего десятка полтора шагов. Посох же ему, казалось, при ходьбе лишь мешал.
     Иван и Андрей остались вдвоем подле многочисленного стада коров – не меньше сотни голов.
      - Ну и для чего это? – спросил Иван, которого такая задержка в пути несколько озадачила.
      - Надобно помочь старому человеку, - выдал Андрей ответ, в котором Иван уловил не много смысла.
     Коровы время от времени протяжно и грустно мычали, но в целом были смирные, даже какие-то ленивые. Пасти их не представлялось трудным делом. Разве что следить, чтобы какая-нибудь буренка не отбилась от стада.
     Вдруг ясный день начал быстро темнеть, как будто наползла изрядная туча, не слабее градовой. С неба упал без всякого грома небольшой сноп огня, и языки его жадно зализали сочную траву, поднимая черный неприятный дым.
    Это прилетел Змей-Горыныч; и Иван отчетливо разглядел, что у огромного славянского дракона было целых три головы.
    А ну, как следующий огненный плевок попадет точно в Ивана? Об Андрее, а тем более – о коровах наш герой отчего-то не подумал. Меж тем, как Андрей Пихало весьма невозмутимо вступил с Горынычем в разговор.
    - Здравствуй, Чудо-Юдо! – молвил Андрей, - Откуда ты взялся, чего доискался?
     - Исполать вам, добры молодцы, - прорычал Змей-Горыныч, и голос его раскатился, аки гром,  - Да молодецкое ли это дело – коров пасти?.. А мы с царем Касьяном уговорились, что он станет откупаться от нас коровами.
     - Слыхали такое, - проворчал Андрей.
     - А слыхали – так отгоните-ка мне в сторону трех коровушек.
     - Жирно тебе будет, Чудо-Юдо! – бесстрашно заявил Андрей.
     На это Змей Горыныч явно осерчал. Он со страшным свистом помчался к земле и ухватил вместо трех, сразу шесть буренок.
     Иван схватился, было, за меч, но рука его дрогнула. В сравнении с этой летучей тварью, наш герой выглядел не внушительнее мухи.
     Зато Андрей не растерялся нисколько. Он сграбастал меч Велеса, но не рубанул Змея, а швырнул клинок в воздух. И неожиданно для Ивана, меч полетел вперед, будто был живым и думающим существом.
    В мгновение ока меч Велеса смахнул Змею одну голову – всю в твердокаменной (на самом деле костяной), мерзко выглядящей чешуе с большими зубчатыми гребнями, и с вытаращенными светящимися зеленым глазами. Голова скатилась на траву и хотела куснуть Ивана за ногу – он увернулся.
     Вторая голова Горыныча отшвырнула меч Велеса, и тот сначала безвольно шлепнулся на траву. Дальше Змей с разгона набросился на Ивана, и тому бы сильно не поздоровилось, но меч, снова взлетев, опять атаковал Горыныча. Змею пришлось отбиваться, и вскоре он потерял вторую свою голову. Тогда дракон прорычал:
     - Отпусти меня, Андрей-богатырь, подобру-поздорову. У нас теперь с тобой поровну голов, и делить нам нечего. Не стану я забирать царских коров. Передай царю от меня поклон.
      Андрей Пихало только хмыкнул на это. Меч Велеса вернулся в его десницу. Горыныч набрал высоту, тяжело махая огромными крыльями, и быстро скрылся в небесной лазури.
     Разбежавшиеся по полю коровы, чихая в рассеивавшемся черном дыму и жалобно мыча, стали опять собираться в стадо. Сколько их успело отбиться и потеряться? А может, какую-нибудь из них ухитрился унести подлый ящер? Сие было выяснить не так легко и быстро.
     Тою порой, откуда ни возьмись, к парням уже приближался прежний старик-пастух. Он шел обратно так же быстро и бодро, как и удалился, но никакого пивка-бражки им не нёс. Только широко и дружелюбно улыбался.
     - Что, добры молодцы? Вижу я, Змей-Горыныч тут был? Много ли коровенок прихватил, вражья морда? И сколько было у него тех вражьих морд?
     В улыбке старика было что-то неправедное – уж не насмехался ли он над обоими, а заодно и над Змеем?
     - А было у него три морды, да осталась только одна, - ответил Андрей равнодушно, - Коров же забирать Змей и вовсе, чаво-то, раздумал.
     Глаза старика сверкнули задорным, совсем не старческим блеском.
     - Ай, молодцы ж вы, робятки! Жаль – не дорубили его, вестимо. Две-то головы он себе заново отрастит, а совсем бы остался без голов… Таперича говорите, чем вам потребно отплатить?
     - Укажи нам, дед, где живет ваш царь Касьян? – попросил Андрей, - Нам бы охота выпросить у него одну волшебную штуку.
      - А ежели я сам царь Касьян и есть? – хитро прищурился дряхлый пастух, и борода его заметно скособочилась.
     - Иди ты! – вырвалось у Ивана, - Врешь!
     Но седая борода сгинула у деда с лица бесследно. А с ней и власы с головы. И засверкал голый череп. Пропала и белая рубаха длиной до самой земли. Теперь дед – уже не дед, а высокий, тощий, но молодцеватый мужик лет пятидесяти – был облачен в странные черные блестящие латы, на которых ехидно подмигивал серебряный череп на груди. Лысину же царя Касьяна увенчивала небольшая черная корона. 
     - Так что же вам от меня нужно? – спросил царь Касьян, более уже не улыбаясь, - И кто вас послал?
    Взор его так и прилип к мечу в руке Андрея Пихалы.
    У обоих парней не возникло сомнений, что царь Касьян видел этот меч раньше и точно ведал, откуда он взялся.
    - Глубоко же вас занесло, ребятки! – с уважением прорек царь Касьян, - В Преисподнюю, почитай – к самому черту на рога… Чего ж вам на земле не хватило?
     Они промолчали.
     - Значит, Велес вас ко мне подослал, - утвердил бывший раб Кощей, - За тетрадью своею. И как добывать её станете? Выклянчите, украдете, аль обменяете честно?
     - На что обменять? – спросил Иван.
     - А вот, хоть на этот меч.
     - Никак не получится, - покачал головою Андрей, - Этот меч мой прадед Неждан выковал своими руками, а потом обратился к Велесу, чтобы тот его заворожил.
     - Бывает, вестимо, всяко, - задумчиво молвил Касьян, - И не боги горшки обжигают. Но в этом мече заключена часть силы самого Велеса. Не великая часть. В тетради силы больше. И просто так я тетрадь вам не отдам. Не для того её украл.
     - Нам без неё некуда деваться, - произнес Иван уныло, - Без тетради нам Велес меч свой на другое обменяет… На наши животы…
     - Добро, что-нибудь придумаем. Волшебная сила и в иных вещах кроется, - сказывал Касьян-царь примирительно, - Вот, хана Мамайку хоть возьмем… У него есть китайская изумрудная корона, разбойным путем добытая. Тот Мамайка себя великим ханом возомнил. Не хуже Батыя. А того не ведает бывший темник, что всеми своими завоеваниями он той цзиньской пустяковине и обязан. Ибо заключена в короне сила великая. Пожалуй, она ещё большая, чем в Велесовой тетради.  Это – сила дзиньского бога войны Гуаньди.
     Тут уж и большему дурачку, нежели наш Иван, сделалось бы понятно, куды царь Касьян клонит. А последний продолжал:
     - Слетайте-ка вы, добры молодцы в темное царство – в Золотую Орду. Если вы мне Мамайкину корону добудете – сменяю вам я её на тетрадь, кою вы доступаете. Ну, а нет…
     Касьян-Кощей развел костлявыми своими дланями.
    Больше он ничего не изрек и возражений слушать не пожелал. Просто исчез вместе с коровами – будто ни его, ни рогатых тут никогда и не бывало.
    Иван и Андрей переглянулись.
    - То службишка – не служба, - Пихало аж зевнул пренебрежительно, - Долететь до Орды на птичьих крыльях – не труд. Забраться каким-нибудь мышом аль тараканом к Мамаю в закрома – тоже не велика хитрость. Так считай, что изумрудная корона уже наша.
     Вид у хлебопашца, заметил Иван, был таковой, будто он всякий день только и делал, что превращался в зверей, птиц или гадов и воровал всякие диковины у царей либо ханов.
     Решимость же Ивана на всякие подвиги и авантюры то разгоралась, то угасала в нем, сообразно с тем, как появлялась и пропадала странная сила, управлявшая им изнутри. Сейчас эта сила куда-то пропала опять.

* * *

    Лже-Иван выключил ноутбук и засобирался на прогулку.
    - Мама, я покатаюсь на коляске? – попросил он разрешения у Евдокии Петровны, - Выкати её мне из сарая… если можно?
     - Сегодня прохладно, а забыл, как ты недавно простудился? – возразила мать Ивана.
     За пару дней до этого у Лже-Ивана во время игры за компьютером возникла неожиданно режущая боль в животе. Она длилась около часа, а затем бесследно прошла. И Евдокия Петровна решила, что это простуда. Сам Лже-Иван (то есть, Григорий) понимал, что он просто почувствовал удар в живот, нанесенный настоящему Ивану там, в далеком прошлом, которое включал в себя мир видеоигры. Но ведь об этом не расскажешь матери.
    Настоящий Иван Кощеев, себя не помня, глубоко в веках сражается с драконами и разбойниками, ищет волшебные клады; а Евдокия Петровна боится, что его тут, в реальном мире, во время катания на коляске может сбить грузовик.
     Находясь внутри настоящего Ивана Кощеева, астральный Григорий ни о каких прогулках не тужил, и даже назло Ивану мешал тому выходить на крыльцо, насылая на своего хозяина паническую атаку. Сам же Гришка-Страх мог без труда на время покинуть Ивана, оставить его сидеть или лежать, а сам невидимкой выпорхнуть на волю и налетаться всласть, сколь угодно далеко и долго. Но тогда настоящий Иван спокойно оставался бы на своем месте, у всех на виду, и даже в лучшем самочувствии. А взлети Григорий куда-нибудь сейчас – и его зримый образ пропал бы вплоть до возвращения, тем самым неизбежно испугав бы Евдокию Петровну.
    Поэтому Лже-Иван просто вышел на крыльцо и скучая ходил взад-вперед, придерживаясь руками за перила – три метра туда и столько же обратно.
    Сам, без помощи матери добыть коляску из сарая он не мог, так же, как и настоящий Иван в обычной жизни. Очень грустно зависеть от кого бы то ни было, практически во всем, как маленький ребенок.
     А ведь совсем недавно и в коляске, и даже в костылях-канадках, на которых также передвигался настоящий Иван Кощеев, жили какие-то бесы, именовавшие себя духами старых немецких сказочников – братьев Гримм, Вильгельма и Якоба. В коляску же вселилась душа донкихотова коня – Росинанта, и этот драндулет говорил неслышно для других со своим хозяином по-испански. Правда сам, на свист Росинант не подбегал. А жаль…
      Всё это наколдовала Ивану его сказочная супруга – Луша. Но где она, Луша, была теперь?

      «Куликово поле, Куликово поле –
       Вольная воля, хэй-хэй!»
      Это в кармане у Лже-Ивана запел мобильный телефон. Наш потусторонний человек всё глубже погружался мыслями в ту эпоху, которую охватывала игра «Княжий кметь», и как-то сам делал так, чтобы многое вокруг напоминало ему о Древней Руси и Золотой Орде.
       Его вызывал Гоша Лапников.
       - Привет, Иван Матвеевич. Я тебе не помешал? – затараторил Гоша, - Несу тебе диск обратно. Блин, трудная игра! Много сложных квестов. А мне ещё и некогда над нею долго сидеть. Мне, Иван Матвеевич, в отличие от тебя, работать надо. И не только в организации, но дома – тоже…
      - Я, Игорь Николаевич, не виноват, что меня в собесе сократили, - занервничал астральный человек.
      - Если бы сам не выпросил – не сократили бы, - заметил Гоша, - Ладно, не переживай, я не об этом. А о том, что у меня много незавершенных квестов. Не дойдя до конца одного, принимаюсь за новый. Там на каждом шагу всякие задания. Класс!..
      Минут через пять Гоша был у Кощеевых и вернул диск Лже-Ивану.
      - Если у меня заест игру – ты ведь мне всегда его ненадолго одолжишь? – уверенно произнес Лапников, - А я бы мог прокатить тебя до нашего дома, ко мне в гости. И ты бы прошел несколько квестов за меня. 
     «Мне бы свои пройти», - подумалось Лже-Ивану. Но вслух он сказал, что, конечно, охотно покатался бы по селу и побывал бы у Гоши в гостях. Но не прямо сейчас.
     - Конечно, понимаю. Давай покатаемся в воскресенье? – радостно предложил дружелюбный Гоша и продолжал рассказывать о своем прохождении игры, - Моего Арслана один – тоже узкоглазый – попросил кое-куда сходить и кое-что разыскать. А именно – волшебный аркан Хостоврула. И сам поперся с ним. Да ещё и говорит: ступай впереди меня, ты лучше знаешь эти места. А если Арслан остановится – этот чудик тоже на месте замрет. Стоит, зевает задает глупейшие вопросы… Блин, если бы в древности татар называли бы Стасиками…
     Гоша снова ерничал про Стаса Птицына, догадался Лже-Иван. И как ему не надоест?..
     - Этот напарник оказался ещё каким-то языческим шаманом, - вспомнил Гоша, - Сам в сокола умеет превращаться и меня – то есть, льва этого – Арслана – научил…
     Да, игра одинакова, за какую бы из двух сторон ни начать, подумал Лже-Иван.
     -…Бродили мы, бродили с этим узкопленочным… - продолжал Гоша, - Я отвлекся, глянул на часы – полвторого ночи! С досады бросил я напарника одного посреди степи и пошел другое задание искать. Нашел, но надоело и то. Постепенно их много накопилось. А когда я вернулся к тому шаману – он, прикинь, стоял там, где я его оставил, даже с места не сдвинулся. Так что можно в этой игре что угодно оставлять на потом. Никуда не денется.
     «Угу…», - смекнул фальшивый Иван
     - Вот, в воскресенье ты и попробуешь какое-нибудь из них довести до конца, - не унимался Лапников, - Татарином на время станешь…


* * *

     - Зело печально уповать на кого-то, почитай – во всём, аки дитя малое, - угрюмо произнес Иван Андрею, - Не полечу я никакой птицею, ни в какую Орду.
    - Где ж ты на меня уповаешь-то? – пожал плечами Андрей.
    - Так перекинуться в кого-нибудь мне возможно лишь с твоего дозволения, - проныл Иван.
    - А я хоть раз тебе не дозволял этого? Мне довольно даже просто знать, что тебе нужно перекинуться в птицу ли, в зверя – и изволь…
     - Ну, а вдруг тебя стрелою пронзят, когда я всё ещё птицей буду, допустим? И вот, птицей мне на всю жизнь остаться?
     - Что же мне с тобой делать, коли я сам не волхв? – развел руками Андрей Пихало.
     «А без меня ты и вовсе ничего не сможешь», - мелькнуло в голове Ивана. Похоже, тот, кто играл им, помогал парню и думать.
    - А вот, если поймает нас Мамай да заставит пойти туда – не знаю, куда, искать то – не знаю, что? – бурчал Иван, как чье-нибудь голодное брюхо.
    - Может поймать, - нимало не возражал Андрей, - У Мамайки полно сильных шаманов на службе. Живо нас выследят. И послать может, куда Макар телят не гонял. Хоть и обратно к Велесу. Но только уже навсегда…
    - Так и будет, одно непосильное дело за другим – как бесконечная цепь, - сетовал Иван. – А ты и сам – почти как шаман, Ещё бы невидимкой становиться умел.
     - К тому не приспособила меня мудрая змея, - ответил Андрей скромно. – И не шаманом, ни ведуном себя не считаю. Сам видел, всё с гадины вещей началось. А сейчас многие кое-какими тайными знаниями владеют, да помалкивают. Время такое. Не только сытную, аль вкусную, но и целебную траву надобно знать, какую в варево кинуть. Не токмо рабочий топор, но и боевой, тоже в хозяйстве надобно иметь. И заклятья для обороны хоть немного ведать. Не то ордынские баскаки запросто голову с любого снимут, или в полон уведут.
     Андрей помолчал.
     - А про невидимку ты лишка хватил, - добавил он, переведши дух, - Сказывают, был такой один. Ещё совсем утырком был, а уж к ведовству тянулся, как только мог. А у него бабка родная ведуньей сильною была. Любила внучонка и учила его всему. Хвалила: ты, говорит, весь из ума у меня! И вот, до того дохвалила, таково он тайные знания превзошел, что ничего, окромя ума от него, от бедолаги, и не осталось. Как душа без тела сделался. Другим всё, что угодно, может раздобыть и наворожить, а самому и вовсе ничего не надобно. И зовут того доигравшегося ведуна, сказывают, этак диковинно – Шмат-Разум.
     Откуда-то знал Иван это имя.
     И как бы самому ему не доиграться до чего-нибудь – такого!

    

     Глава седьмая

    Избушка, в которой очутилась Маша, неведомо, как – была  маленькой и древней. Обстановка в единственной комнате – самая, что ни на есть простая – длинный стол посередине и скамьи вдоль стен. Русская печь, стойка для оружия, на которой не красовалось ни меча, ни лука. И никакой прислуги. И всё в этом домишке было какое-то старое-престарое – вот именно, древнее.
     Выйдя наружу из домика на небольшой дворик, Маша обнаружила много всяких старинных предметов и приспособлений; по некоторым сходным их признакам она догадалась, что здесь находилась кузница под открытым небом.
     Кто знает – возможно, и раньше у Кощея в замке, где-нибудь в подвале, а то и на внутреннем дворе была подобная же кузница. Маше она доселе не попадалась. Но сам ли работал в ней Кощей, или в ней имелся специально обученный персонал? Если имелся – где тогда сейчас все эти товарищи? Они, впрочем, могли быть и невидимыми. Временно, или постоянно – как, например, Шмат-Разум…
     Да хоть он, может, откуда-нибудь сейчас откликнется?
     - Шмат-Разум, отзовись, пожалуйста, - произнесла Маша громко, но вежливо, не выказывая своего испуга.
     Ответа не было. И на второй, третий Машины оклики, в которых уже был слышен испуг, Шмат-Разум нигде не проявился.
     Ладно – невидимка тоже мог куда-то отбыть. Возьми себя в руки, Кощеева супруга, и поищи объяснение всем этим странностям – благо, ты успела уже до сей чепухи повидать немало странного.
    Не так давно Машу уже заносило, как будто ни с того, ни с сего в какую-то избушку, ещё более утлую, чем эта. За окошками у той была непроглядный черный мрак.  Та развалюха оказалась преддверием Ада
     Но какая сила на сей раз этак преобразила Кощеев замок?  На время это – или теперь насовсем? Может, опять – как тогда?
     Сейчас не двадцать первый, даже не двадцатый век, мужу так запросто позвонить не получится…
     Но постой-ка! Ведь и тут имеются какие-то волшебные зеркала и тарелочки с наливными яблочками, с помощью которых люди и духи общаются на расстоянии. Маша сама такими штуками недавно пользовалась.
      Она зашла опять в дом и долго металась по комнате, нашла ещё кладовку, а в ней кучу всякого хлама, или не хлама, а волшебного скарба. Но ничего, напоминающего сказочные средства связи, не обнаруживалось.
     Сбегать к тетке Кощея – Кикиморе? Она не так и далеко здесь живет, через болото. А вдруг ещё и там не всё в порядке?
      И Алёнке – Кощеевой дочке, Машиной любимой падчерице – теперь неизвестно, как в Москву позвонить. И нормально ли всё в Москве? Может быть, всю Русь кто-то вот так же… преобразил – как наше жилище?
      Но прочь такие мысли!
      Как хорошо теперь было Маше, что не нужна ей стала никакая коляска! Ноги её давно ожили. Куда захочет – дойдет сама без всякой помощи.
      Муж умчался куда-то, видимо, надолго. Сколько бы ни проходила Маша к Кикиморе – наверное, Кощей пока не вернется. Если притащится сюда без них какой-то враг – заколдованные ворота его не впустят.
      Ох, что я говорю, то есть, думаю! Какие ворота? Никаких ворот здесь нет. Одно гнилье деревянное. Что же случилось-то?
     Идти, идти к тетеньке, поскорее! Только надо здесь какую-то весточку о себе оставить.
      Подумав про Алёнку, Маша припомнила и простенькое колдовство, которому падчерица её научила. Плюнуть в угол и приказать своим слюнкам, что говорить, если кто-то придет и начнет тебя искать. Слюнки ответят внятно Машиным голосом. Для верности Кощеева супруга плюнула во все четыре угла.
     Одежду потеплее для похода Маше тоже пришлось поискать. Ну, всё в этой избушке стало как чужое.
     Муж-Кощей учил её и летать на ковре-самолете. Может быть, Маша и отважилась бы даже на такой полет сейчас одна. Только, поди ж ты – ни одного ковра-самолета, даже самого маленького, в избе не нашлось.
     Чтобы перебраться через болото, нужен был шест или длинная палка – прощупывать дно. В кладовке со скарбом девушка нашла деревянный посох изрядной длины, не очень толстый, но крепкий, полированный, с набалдашником в виде головы какого-то гада – не то змеиной, не то – драконьей. Взяла его и двинулась в путь.
    Только Маша успела сделать несколько шагов, как услышала сиплый, страшноватый голос, непонятно, откуда, совсем рядом.
     - И не страшшшно тебе, экой шшшшуплой по болоту валандаться?
     - Ой, Шмат-Разум? – вздрогнула, но обрадовалась Маша, - Ты вернулся? Вот хорошо-то! Поможешь мне?
     Ответа не было. Показалось?
     Зато по мере продвижения по болоту вокруг Маши стали раздаваться другие голоса – русалочьи.
     - Куда она пошла? Куда? Куда? Куда? – один голос тоньше и противнее другого. Некоторые приятные. Иные – словно детские.
     Раскудахтались, как курицы…
     - Утопим её, утопим! Будет жить у Водяного, без мучений. Сколько можно ей страдать?
    Не хватало Маше – Кощеевой-то супруге – ещё русалок всяких страшиться! Фу, пропасть, селедки-переростки!..
    - Нет! Нет! Не касайтесь её! Она ведьма! Ведьма! – запищала  ещё звонче других русалка с самым прозрачным, синюшным и недобрым личиком, на котором была такая гримаса, будто сиренка постоянно была вынуждена обонять какую-то вонь,  - У неё Змей-Горыныч в руках!
    Что они болтают, эти шпроты без масла?
    А спрошу-ка их, что за шняга тут происходит. Хоть и рыбины наполовину, а ведь тоже где-то женщины.
     - Девчонки, привет, - она остановилась и выдохнула, - Не знаете ли, что случилось с замком Кощея?
     - У Змея спроси, Кикимора, у Змея спроси!
     Обзываются ещё, а сами-то хороши! Да какой Змей?..
     - Я не Кикимора. У меня родственница Кикимора, то есть, мужа моего тетка, тут близко живет… должно жить, - поправила себя Маша, - Я спросила вас – как мог наш замок превратиться в избушку?
     - Змей знает! – пищали они, - Змей знает вообще всё!
     - Что за Змей?
     - Оглупела Кикимора, вконец оглупела! Змея держит в руках и не видит его!
    Снова послышалось какое-то шипение, и Маша обратила внимание на палку со змеиным набалдашником в своей руке. Голова моргала и шипела.
     - Поссспать не даешь, подружка! Не ссссидитссся тебе дома!
     - Ты кто? – спросила она живую палку, вернее, живой набалдашник.
     - Будь я проклят… а я и так проклят… - шипела голова, - Жена мужа не узнаёт.
     - Что за ерунда?! У меня муж – Кощей Бессмертный!
     - Слыхивал о таком, но, коли он и есть, то живет не здесь. Где-то вблизи с Византией, если прямо не в ней. Да и сказка он. Небыль.
     Маша оторопела. Как, небыль? За два с небольшим года она вовсе привыкла, что живет в сказочной Слави, там полно чудес, и всевозможных перевертышей. Но муж её был Кощей! Человек – хотя время от времени он мог превращаться в зверей, птиц, даже насекомых. Но не в палку с драконьей башкой!
     Всё это она немедленно и выпалила своему ожившему посоху. Драконья голова на это шипела, как показалось – насмешливо, и выпускала из пупырчатых ноздрей черный дым и искры.
     - А может быть, ты, муженек мой Касьян, опять решил сыграть со мной шутку? – предположила Маша.
    - Я не Касьян! – громко зарычал посох, - Сейчас увидишь, кто я!
     Посох вырвался из руки молодой женщины, подскочил высоко – и это был уже не посох, а громадный дракон с одной головой – точно такой же, как маленькая башка, украшавшая палку. Ветер, происходивший из-за взмахов его могучих крыльев, заставил Машу повалиться на спину. И сразу же она упала в обморок.
    Очнулась она снова в избушке, лежа на деревянной лавке. Кто-то брызгал ей в лицо приятно пахнущей цветами, обжигающе-холодной водой.
     Перед нею стоял молодой темноволосый парень, на вид меньше тридцати лет, то есть, моложе Маши. Высокий, хулой с длинными руками и ногами, с вытянутым веснушчатым лицом, на котором сияли большие желтоватые, как у горького пьяницы, глаза и торчал большой  прямой нос с крупными ноздрями. Парень был одет в плотный темно-зеленый костюм старинного покроя из какой-то жесткой ткани, с острыми наплечниками, какие бывают на боевых латах.
     - Ты кто? – спросила она.
     - Я – Змей Горыныч, - ответил парень, - И я – твой муж.
     - Блин!.. Снова-здорово!.. Слушай, а может, ты у Кощея меня тоже украл?
     - Я тебя, конечно, украл. Но не у Кощея. У матери твоей родной, у королевы Магды… Эльвира, ты блинов покушать хочешь?
     - Какие, нафиг, блины?! Поговорка такая. У нас, в будущем… И какая Эльвира? Меня Маша зовут…
     - Ты Эльвира, принцесса из Пражского Града. Мы познакомились с тобою два с лишним года назад. Стали встречаться тайно, ибо кому же понравится такой зять, как я? Промеж нас возникло сильное чувство. А тут мать твоя решила выдать тебя замуж за баварского королевича Петера. За нелюбимого. Пришлось мне тебя выкрадывать… 
     Маша была сражена и потрясена происходящим. В её памяти всё было абсолютно не так. Никакого Пражского града она отродясь не знала. Город Прагу, столицу Чехии видала на открытках и по телеку в своем родном мире, в двадцать первом веке. Пражское пиво ещё пробовала. Но какая из неё принцесса Эльвира? Чепуха!
     - Да и ты-то – не Змей никакой, а человек, - продолжала спорить девушка.
     - Змей я. Горыныч. Просто, я Одиночка – то есть, одноголовый. Иногда превращаюсь, как вздумаю, и в человека. Есть у меня ещё три брата. Их прозвища – Тройка, Шестерка и Дюжина. Всё это – по количеству голов. Те тоже в людей перекидываются – в троих, в шестерых, в дюжину – по числу голов, знамо. Ну, а я – Одиночка – в одного токмо.
     - С ума сойти! – ахнула девушка, - Это ж целая хоккейная команда у вас! Полный состав!
     - Не постигаю я, о чем ты говоришь, - молвил Змей, - Хоккей – заморское слово, не наше. Даже не татарское. Какую оно имеет силу?
     - А если одному из твоих братьев тоже захочется жениться? Сколько ему невест брать надо? – спросила Маша-Эльвира, опустив последний вопрос самозваного своего мужа.
     - Это их дело, - зевнул Змей равнодушно, - Мне тебя одной достаточно.
     - Пусть была бы я даже эта, как ты назвал, Эльвира, за баварца я бы пошла. Я к немцам очень тепло отношусь. Даже в хоккее за Германию болею, почему-то… - сменила она тему.
     - За какую Германию, радость моя? Германия – это, что ли земли, где германцы живут?
     - Страна такая.
     - Так нет же такой страны. Есть германские королевства и княжества. Вот, баварское – одно из них… Опять тебе примечталось нечто. Так же, как и то, что ты – Маша, и муж твой – этот… Касьян ли, Кощей ли? Тьфу!
     Одиночка плюнул, слюна его попала на деревянную лавку, та зашипела, в месте плевка затлела малиновая искра, в воздухе запахло паленым.
     Ух ты! Плюется огнём! Маша опасливо передернула плечами
     - Понимаешь, мать твоя Магда, возможно ещё и отпустила бы тебя за меня замуж, сюда, в Русскую землю, да есть небольшая заморочка. По мере того, как ты будешь со мной прелюбым деянием заниматься, ты сама сделаешься такой, как я. Временами – летучей  змеихой. С таким королева никак смириться не могла.
     Час от часу не легче! Так, может, я – того?.. Уже немножко дракониха?
     Маша – или уже Эльвира? С трепетом поглядела на пальцы своих рук – не в зеленой ли они чешуе? Не растут ли на них кривые хищные  когти?
    Нет, пальчики у неё были по-прежнему белы и нежны. Девчачьи, не крокодильи. Хоть так-то. Но, видимо, это временно. Как говорится, цветочки. Ягодки – все впереди.
    - У меня, между прочим, падчерица в Москве живет, - вспомнила ещё она, всё ещё надеясь скорее стать обратно Машей, и чтобы всё вернулось на свои места, - Дочка Кощея. Замужем за Иваном-царевичем.
     - Что значит «царевич»? – глаза парня, именовавшего себя Змеем, расширились и стали более похожими на драконьи.
    - Так сын царя… - пояснила Эльвира-Маша
    - А что значит «царь»?
    Чуяло её сердце – и в Москве нынче что-то не так.
    - Свергли, что ли, царя? Кто в Москве-то сейчас?
    - Далась тебе эта Москва! – зарычал самозваный муж с драконьим уклоном, - Княжество, как княжество. Правда, над другими княжествами сейчас она, Москва, силу забирает. Дмитрий – князь молодой там на престоле.
     Так-так… Значит, и время изменилось, поняла она. Князь Дмитрий, это Донской, скорее всего. В каком же веке он правил?
    Училась Маша ещё в двадцатом веке. Неходячей она сделалась уже после окончания школы. А по истории у неё была троечка.
     Но что-то о Дмитрии Донском ей говорил и Кощей, когда всё ещё было… по крайней мере, так, как она успела привыкнуть.
     - А мы в каком княжестве находимся сейчас? – голос Маши-Эльвиры подрагивал.
    - Мы – в Вятском, - ответил он, - Досюда московские лапы ещё не дотянулись.
    Значит, дотянутся, смекнула наша героиня. То, что Дмитрий поставил под начало Москвы перед Куликовской битвой многие земли, даже непокорную Тверь, например, она помнила. Скорее всего, и здесь, в Вятской земле, будут лютые бои. Эх… Господи, помоги мне всё это развидеть!
     - Я тебя люблю, Эльвира! – надвигался на неё незнакомец, - Так люблю, что, когда мы с тобой уговорились вопреки твоей матери, вопреки кому б то ни было, жить вместе, я поклялся всегда и во всем помогать тебе и превращаться в ту вещь, или предмет, который будет тебе необходим в ту или иную минуту. И вот сейчас, когда ты решила зачем-то идти через болото, я спал, но услышал во сне твои мысли – и превратился в посох.
     - Ты спал в кладовке?
     - А почему бы нет? – ощерился он, - Я отдыхал, превратившись  пока в кузнечные клещи. Места у нас в хате маловато, так я – чтобы тебе простору дать… Но моя клятва сработала и во сне. Потом, вижу – ты упала в обморок отчего-то, когда я снова в Змея перекинулся…
    - Упадешь тут! – проворчала Маша-Эльвира, - Очень уж ты страшен… Ладно. Я понимаю так, что если это даже и сон, то развеется грёза не скоро. А отчего русалки меня Кикиморой звали?
     - Оттого, что мы на болоте живем. У русалок умишки невелики, вот они всех болотных колдуний в Кикиморы рядят.
     - А я колдунья у тебя?
     - Надо думать – раз моя жена.
     - И чего мы с тобой успели наколдовать? Змееныша, хоть одного произвели?
    - Нет у нас детей с тобой, - ответил Змей-человек грустно.
    - И от прежних жён у тебя потомства не случилось?
    - Каких ещё прежних жен? Я только тебя одну люблю!
    Надо же, какой он верный! Да и симпатичнее Кощея, если честно.
    - А вот у моего Касьяна от предыдущего брака дочка осталась, - начала снова о падчерице Маша-Эльвира, - И такая она, Ленка, умница, красавица!..
     - Я вот тебе сейчас покажу Касьяна! – утробно зарычал заревновавший Змей, - И Кощея тоже!
     Про Кощееву дочку ему, похоже, было совсем неинтересно.
     - А покажи-ка, покажи! – Маше-Эльвире вдруг до щекотки в животе захотелось поддразнить этого нового кандидата в мужья,  - А, кстати, как думаешь, какая вещь мне сейчас совершенно необходима? Можешь ты в неё превратиться?
    О да, Змей знал, конечно, что это за вещь! И она у него была! И он сейчас же затеял её к своей нареченной (или взаправдашней) супруге применить…
     - Эй-эй! – она чего-то немножко вроде стеснялась, отталкивала его, сжимая пясти в кулачки, - А братья твои вдруг не налетят? Не застанут нас за этаким срамом?
     Он ответил, что братья-Змеи о своих визитах всегда предупреждают заранее. И никто им не помешает пыхтеть и утешаться хоть до утра. Хоть сутки.
    «Ладно, - махнула Маша рукой, смиренно лежа под новым горячим любовником, - Пусть его… Даже если Кощей вернется и предъявит… И всё будет, как было. 
     Скажу тогда Кощею, что я тут не Машей была. А с Эльвиры ненашей -какой спрос?
     Оооо, как хорошо-то! Когда ни черта не соображаешь, что происходит, да и творится черт-те, что – просто расслабься и получи удовольствие.
     А пусть бы всё стало – как было…» - подумала она, разрядившись и отдыхая.

* * *
    
    
       Как летели два черных ворона
       К Золотой ненавистной Орде.
       Черных ворона – добрых молодца –
       Птицы с душами от людей…

       Несмотря  на то, что голова у Ивана съежилась и стала маленькой – вороньей, вирши эти в ней как-то уместились, и даже норовили продолжиться. Кто и когда научил его сей премудрости – Ивану самому было неведомо. Аль забыл? Аль сам докумекал?
     Летели они, летели целый день и всю летнюю теплую белую ночь. А как притомились – так сели передохнуть на дерево – осину – у опушки леса.
     - Как смекаешь – это ещё Русь, аль уже Орда? – спросил Иван-ворон Андрея – такого ж ворона.
      - Глянь вниз – и прикинь к носу, - ответствовал  Андрей, малость насмешливо.
     Там внизу, неподалеку от их осины жгли костер три татарских воина, отрывисто переговариваясь меж собой. То есть, выглядели они совсем как татаро-монгольские нукеры – смуглые, узкоглазые, в кожаных с мехом доспехах, с кривыми саблями на кушаках, с ордынскими, странно изогнутыми луками – самыми тугими на свете. Но вся их речь была понятна обоим превращенным в птиц русичам, хотя нукеры должны были говорить, скорее всего, по-своему.
     - А что, Арслан? – спросил один вражеский воин другого, точившего свою саблю, - Ищем мы, ищем священный лук великого джихангира Бату-хана – а между тем, может, лук тот утащили проклятые урусы?
     - Ненавижу урусов! – процедил сквозь крепко сжатые острые желтые зубы татарин богатырского вида по имени Арслан. – Проклятые! Они перерезали всю мою семью! За это я их тоже стану резать бессчетно!
     Третий воин пока молчал и помешивал деревянной палочкой какое-то варево в котле над огнем.
     - Я о том, что нам, похоже, придется, выполняя приказ хана Мамая, пошарить по урусским землям. А там полно всяких джиннов, мангусов, да покарает их Великий Аллах!   
     - Думаешь, Йылмаз, я боюсь мерзких урусских мангусов? – произнес Арслан громче и ещё злее, - Да пусть их выходит, выползает, вылетает против меня целая сотня, даже тумен! Я буду драться с ними в их же лежбище до последнего хрипа. И ещё поглядим, кто кого!
     Арслан помолчал и продолжал.
    - Я найду лук великого Бату-хана, где бы он ни был. Только бы лук тот стрелял не хуже моего.
    И, сдернув лук с плеча, он принялся целиться в птицу на дереве прямо над собою. В Андрея.
    - Андрюха! – воскликнул Иван-ворон приятелю, и тот, поняв угрозу, вмиг перекинулся мохнатой гусеницей и быстро пополз по стволу книзу.
    Арслан, потеряв из виду цель, опустил лук, сплюнул и злобно, коротко выругался. Впрочем, почти сразу он увидел там же ещё второго ворона и снова стал прицеливаться/
    - Что тебе до этих черных птиц, Арслан? – недоумевал нукер Йылмаз, - Пусть летают. У них даже мясо несъедобно.
     - Мой дядька в походе от сгоревшего Резана до Ульдемира, который тоже потом сжег великий джихангир, жрал и ворон, - вспомнил Арслан, на миг отвлекшись, - Но не в том дело. Кажется мне, что это никакие не птицы, а уже урусские мангусы. Один пропал прямо на моих глазах, никуда не улетая. Как будто сгинул в джахнам или стал невидимкой. Но второго я не упущу!
    Жужжащая монгольская стрела взвилась и клюнула Ивана куда-то в бок. Боль прожгла его. Это было совсем нелепо, поскольку наш персонаж слышал и понимал каждое слово косоглазых, должен был оказаться готов к выстрелу – улететь или перекинуться в кого-то другого – как только что Андрей Пихало. Но Иван-ворон слушал татар, застыв почему-то неподвижно на ветке. Может он просто по характеру был этаким рассеянным?
     Когда опомнился, Иван уже грузно, совсем не по-птичьи, кубарем падал с дерева, ломая ветки, обдиравшие Ивану кожу на руках и ногах, ранящие ему лицо.
     Он свалился прямо к стопам Арслана, будто трофей  на состязании стрелков каких-нибудь ордынских куреней.
     - Мангус! – провизжал удачливый молодой татарин злорадно, - Ведь я говорил!
     И не возникало никаких сомнений, что этот мангус был урусский. Неспроста же он преобразил свою мерзкую адскую личину в круглое, широкоглазое урусское лицо; впрочем, для Арслана, всё равно, мерзкое – ибо вражеское.
     Урус, громко стоная от сильной боли, выдернул стрелу из своего плеча. Его ужасная на вид рана затягивалась прямо на глазах, как по колдовству.
     - Я поймал мангуса! – радовался Арслан, как дитя, набрасываясь на безоружного Ивана с арканом, - Ну, попробуй заколдовать меня, лупоглазая урусская рожа! Я не страшусь!
    Меч! Где твоё оружие, Иван? И где волшебный клинок Велеса, бывший недавно в руках у Андрея, который что-то не спешил на помощь своему приятелю.
     Арслан быстро и умело обыскал Ивана по поводу нахождения какого-нибудь скрытого под одежей ножичка, крепко связал Ивану руки, подвел его к своей лошади – поблизости щипали траву три приземистых карих степнячка – помог забраться на круп и сам сел в седло. Татары куда-то поехали, негромко подгоняя коней: «Кху! Кху! Кху!».
     Ехали в обратную сторону до полной темноты. Долго – видимо, далеко. Где-то, казалось – рядом, только высоко – уныло и угрожающе ухал филин.
     Когда совсем ничего не стало видно, снова спешились и опять зажгли костер.
     - Ну что, мангус? – насмешливо спросил пленника Арслан, - Превратись-ка во что-нибудь?
     Иван молчал. Вид у него был очень унылый.
     - Не понимаешь меня? – усомнился татарин, - Пустяки. Мангусы знают все языки и наречия Вселенной. А не можешь ты превратиться, удрать или сотворить мне какое-то зло потому, что руки у тебя связаны. Я бы их тебе распутал, но ведь ты сразу же нас и заколдуешь? Не верти, не верти башкой, шайтан! Так и будет. Слуги поэтому из тебя не сделать. Попробовать тебя убить? Но сабля может не взять тебя. Поклянись, что наколдуешь нам сейчас же сюда утерянный лук Бату-хана, чтоб нам не пришлось рыскать за ним по всему улусу Джучи. Поклянись самым главным и страшным урусским джирджисом. И я развяжу твои руки.
     Иван молчал.
     - Да убей ты его! Вот вздумал нянчиться! – посоветовал Арслану татарин с пока ещё невыясненным именем, - Ничего он тебе не наколдует, кроме смерти твоей, баран! Хотя бы попробуй рубануть эту тварь по шее. Не отлетит у него башка – тогда попробуем сжечь его. И правда, шаманы говорят, огонь убивает всех духов – даже добрых. Ну-ка, в костер мангуса!
     - Подожди, Беркет, - ответил Арслан, - Мне жалко отпускать мангуса в джахнам, ничего от него не взяв. Пусть ответит нам, где лук великого джихангира! Ну, отвечай же!
      Выбор у Ивана оказался небогатый. Или согласиться колдовать, что им надо, или умереть на костре. Враги не знали, что колдовать он мог, только превращаясь в животных – и то не сам…
     Долго думать, однако, ему бы не дали.
     - А… а… как умер Батый? – судорожно измыслил вопрос Иван, - И давно это случилось?
     Спросив, он сейчас же получил удар наотмашь поганой татарской дланью в кожаной рукавице по морде.
     - Надо говорить Бату-хан! Или великий джихангир! А умер он – ослепительный – полтора века назад. Злые враги, вонючие желтоухие собаки отравили ослепительного.
      - Отравили и забрали его лук? Это был символ, или один из символов власти… как его?.. джихангира?
     - Тебе, мангусу, лучше знать. В этом луке было какое-то колдовство.
     - Если так, и ты говоришь про желтоухих собак – это не русские. Это ваши стащили лук, думая, что с ним обретут и тайную силу.
    Иван удостоился новой оплеухи, чуть не свернувшей ему скулу набок.
    - Да убейте же его! – твердил кровожадный Беркет, - Он только и болтает, чтоб своих урусских псов выгородить.
    - Будешь, мангус, колдовать на лук джихангира? – снова спросил Ивана Арслан, - Выколдуй, чтобы твои джирджисы вернули лук нам сюда.
    - Да как ты его развяжешь-то, дурень? – возмущался Беркет, - Только руки освободишь – и мангус немедля улетит.
    - Я не мангус, - Иван геройски улыбнулся в лица врагам, сплевывая кровь, - Но улететь могу. Всё моё колдовство – в умении превращаться в зверей и птиц.
    Ох, Иван, и умен же ты! Выдал герой врагам себя с головой!
    Ха-ха! Скороговорка! – подумал опять кто-то за Ивана.
    - Ну, всё, руби его! – Беркет, похоже, решил за Арслана окончательно, - Никакого толку то него не будет, ясно.
     Арслан вытянул здоровенную, кривую блестящую саблю.
     Тут послышался громкий шелест крыльев; откуда-то сверху стремительно слетела большая птица с ярко светящимися круглыми глазами. Филин.
     Миг – и это уже Андрей Пихало с мечом Велеса в деснице. Он набросился на Арслана столь резво, что тот не успел прикончить Ивана. Завязался не поединок, но бой, потому что Пихало со своим клинком был один против троих ордынцев. Связанный Иван ничем помочь ему не мог. Только слышал боевые возгласы, проклятия, скрежет металла. Вот рухнул Арслан, но, пока Андрей бился с Йылмазом, настойчивый убийца-Беркет свистнул саблей по Ивановой шее. Мрак.
     Игра окончена…

Глава восьмая

    «ИГРА ОКОНЧЕНА» - прочел Григорий, Лже-Иван слова на экране большими сказочными русскими буквицами.
    Эх, лыко да мочало – начинай сначала! То бишь, с места последнего сохранения.
     Но на следующее – воскресное  утро вместо того, чтобы вернуться к игре, мама заставила своего мнимого сына идти на двор прямо с утра – благо, погода оказалась хорошей. Ярко светило и пригревало солнце, и Григорий надумал покататься на коляске, что Евдокия Петровна ему разрешила. 
     И тут же последовал звонок от Гоши Лапникова.
     - Иван Матвеевич! – радостно возглашал приятель, - Мне сегодня на работу не надо. Не возражаешь, если я зайду к тебе прямо сейчас?
    - Я гуляю, - ответил Лже-Иван, - Потому что вредно сидеть все дни за ноутбуком.
    - На коляске гуляешь?
    - Угу.
    - А как ты смотришь на то, чтобы погулять на коляске до моего дома?
    - Не возражаю.
    - Потому что вредно сидеть за ноутбуком все дни за одним и тем же. А если за разными ноутбуками – даже полезно, - шутливо заключил Гоша.
    Вскоре он пришел во двор дома, где жила семья Кощеевых и без дальнейших предисловий и сборов покатил коляску Лже-Ивана по дороге.
     Но стоило Гоше пройти, держа коляску за ручки, всего шагов десять, как инвалидное транспортное средство взбрыкнуло, вырвалось из рук Гоши и помчалось по дороге само по себе скорее иного доброго велика. Время от времени коляска даже норовила подняться на задние колеса, аки борзый конь – на дыбы.
    Лже-Иван узрел пред собою прямо посреди дороги некий темный, как зимняя ночь, провал, или арку в пространстве, которая куда-то вела. В ничто, в пустоту, или в другой мир? Из этой черной пустоты на него смотрела стройная зеленоглазая красавица, извивавшаяся, наподобие змеи, манившая Лже-Ивана к себе пальцем, хитро улыбавшаяся и подмигивавшая.
      Коляска сама будто бы  так и хотела нырнуть в эту черную дыру. Лже-Иван крепко вцепился в рычаги, а Росинант снова попытался встать на дыбы и заржал.
     Ещё несколько мгновений – и всё это пропало. Заметил ли Гоша черную дыру и ведьму в ней? Слышал ли ржание Росинанта?
     - Блин, Иван Матвеевич! Ты совсем?! – воскликнул обиженно Гоша, оступившись и чуть не упав ничком, - Тебя везут, так хоть будь доволен и не дергай рычаги!
    Похоже, Гоша в основном остался к произошедшему слеп и глух. Слава Высшим Силам!
    - Я не дергал, - покачал головой Лже-Иван, - Это Росинант сам понес. Помнишь, как у Пушкина? –

       Повеселись, мой верный меч!
       Повеселись, мой конь ретивый!

      - Где я слышал про этого Росинанта? – нахмурился Гоша.
      Догнав Лже-Ивана, он шел сейчас рядом, с удивлением видя, что инвалид не держится за рычаги, а коляска резво едет сама.
      - Сервантеса не читал? – сурово осведомился Лже-Иван.
      - Я за всю свою жизнь вне школьной программы только «Спартака» Джованьоли читал, - признался Гоша, - Такой переживательный роман, что после него всё другое ерундой кажется.
     В своё время Григорий, находясь внутри настоящего Ивана Кощеева не смог осилить эту книгу, равно, как и его хозяин.
     - Ладно, Дон Кихот, поехали играть, - примирительно молвил Гоша.
     Весь дальнейший путь до дома Лапниковых Лже-Иван старался внушить Росинанту, чтобы тот больше не выкидывал всяких номеров с реинкарнацией.  К счастью, приятель на самом деле не забрал произошедшее себе в голову.
    С помощью Гоши Лже-Иван взобрался на невысокое, в пару ступенек, крылечко, проник в дом и доковылял до Гошиной комнаты, держась за стены. Астральный человек, разумеется, мог бы всюду привычно для себя летать, но заставил бы этим окружающих попросту падать в обморок. Вот и приходилось Григорию подражать настоящему Ивану во всём.
    Ноутбук, на вид – выключенный, но с поднятой крышкой, Гоша запустил в одно мгновение.
    - Держу его всегда в режиме сна, - изрек Лапников, - Так меньше возни при запуске.
    - Зря, - прокомментировал Григорий, - Аккумулятор быстрее гораздо износится.
    Гоша на это лишь хмыкнул.
    Однако стоило уже приступить к игре.
    На экране ноутбука молодой некрасивый татарин с фингалом под узким левым глазом, но с хорошо накачанными богатырскими мускулами, ехал по темному лесу на приземистой степной лошадке, в сопровождении ещё двоих верхоконных воинов, чем-то похожих на него.
    Гоша включил список заданий и показал, что этому Арслану сейчас надлежит искать волшебный лук Батыя, давно потерянный татарским вождем где-то, вроде бы, в русских землях.
    - Попробуй-ка, найди этот лук, - ворчал Гоша, - Всю игру, наверное, надо оползать. Наверное, стоит спрашивать всяких встречных-поперечных, и кто-то что-нибудь наводящее скажет. Я даже поймал одного русского – вроде бы, колдуна. Но пока спрашивал его, появился второй русский, и вдвоем они моего узкоглазого пришибли. Хорошо, что недалеко сохранение сделал.
     - Маркер карты включал? – задумчиво спросил Гошу мнимый друг.
    Не дожидаясь ответа, он выбрал курсором под заданием про Батыев лук строчку «показать на карте», и сейчас же во весь экран развернулся план игры, на котором где-то восточнее Рязани что-то было обозначено красной пиктограммой в виде древнего ордынского бунчука.
     - Так-то любой дурак найдет, - пробубнил Гоша.
     Его мнимый друг, полностью погруженный в виртуальную реальность древности, сам – нукер, и в сопровождении ещё двоих таких же воинов, гнал татарского коня в обход города Рязани, когда правил ею князь-предатель Олег.
     Воскресший Арслан без труда обнаружил пещеру, в черном провале входа в которую красновато мерцал такой же бунчук. Но как только нукер на мониторе спешился, на него бросились неведомо, откуда взявшиеся три небольшие человекообразные существа со страшными, злобными коричневыми мордочками, на прозрачных крылышках цвета мокрого речного песка. Они с размаху врезались в Арслана и в его товарищей по вылазке (Йылмаз и Беркет – прочел на экране их имена Лже-Иван), били крыльями, жесткими, как лезвия, и кусали длинными клыками, снимая очень заметно красный цвет со шкалы здоровья…
    В ногу Лже-Ивана, сидевшего в кресле, в этот момент вонзились тоже чьи-то крошечные коготки. Это Гоша принес ему малюсенького пятнистого, ещё слепого котенка.  Отвлекшись на это трогательное смешное существо, Лже-Иван моментально получил надпись «ИГРА ОКОНЧЕНА».
    - А я и не сохранил… - досадливо проворчал астральный человек, поглаживая котенка, которому этого вовсе и не хотелось. Прибежала сердитая кошка и деловито утащила своё чадо прочь от мучителей.
    - Сейчас я быстро всё это снова пройду с маркером-то – долго ли? - объявил Гоша, - Вернее, даже и проходить не буду… - он нажал клавишу, и на экране игры возникло новое маленькое окошко, - Сюда надо ввести секретный код. И ты можешь оказаться хоть у пещеры, хоть глубоко внутри неё, хоть уже с самим луком по дороге обратно – и задание будет засчитано, как выполненное.
     - Так играть вовсе  не интересно, - хмыкнул псевдо-друг, - Ну, ладно. Сделай, чтобы твой татарин был уже в пещере. А то демоны эти – мерзкие какие-то.
     - Это ангелы, - не слишком добро улыбнулся Гоша.
     - Нееет! – упрямо замотал головой Лже-Иван, - Те высоко живут, не в пещерах. И не такие вообще! А это – демоны.
     Благодаря секретному коду, взломавшему сюжет, Арслан оказался в самой пещере, разбросал там мечом ещё каких-то адских тварей и уже склонился над луком Батыя, лежащим прямо на землистом полу и источавшим странный и страшный черный свет.
     Но в этот момент у ноутбука погас индикатор сети. Вокруг был ясный день, светило солнце, но электричество отключили.
     - Придется пока закончить, - произнес Лже-Иван.
    - Зачем? – Гоша пожал плечами, - Аккумулятор на что? Он ещё полный. Игра всё равно оффлайн.
     Но псевдо-друг уже дотянулся до «мышки», вышел из игры и нажал на завершение сеанса.
     Мать Гоши Лапникова угостила обоих парней горячими блинами, Гоша помог мнимому товарищу добраться до коляски, и тот в одиночестве покатил домой. 
     Теперь никто не обращал на него внимания, и Росинант опять катился сам. Очень быстро, перепрыгивая всякие кочки и камни – а под колесами была весьма плохо укатанная песчаная дорога с множеством упомянутых выше досадных препятствий. На плече у Григория появилось нечто, вроде того же ордынского крылатого чертика из игры – и это была сущность из его потустороннего мира – Тоска.
     - А твоего-то там взаправду убили, - подзуживала она, - И ты как – ничего? Не боишься, что тебя наверх зацапают?
    Читатель, случайно знакомый с предыдущими частями этого романа, знает, что внутреннему альтер-эго приходится опасаться смерти человека – своего носителя. В таком неприятном случае и астрального человека может ждать уничтожение, а не только переселение в другую личность. А переселить могут даже в иной мир, и не на эту планету.
     - Но я думаю, - ответил он Тоске, слегка скривив губы, - Бояться нечего. Иван умер лишь в эпизоде игры, а в сохранении он всё ещё жив.
     И вероятнее всего, это было, действительно, так. Ведь когда в прошлый раз настоящий Иван Кощеев, путешествуя по сказочным мирам, на какое-то время окаменел, то Григорий немедленно и на весь этот небольшой промежуток вечности оказался в астральном пространстве, беспомощно вися вверх ногами в ожидании своей дальнейшей участи. А сейчас пока, вроде, всё шло по-прежнему.
    - А это ты меня в иной мир недавно зазывала? – вроде бы, догадался Лже-Иван.
    - Нет, не я, - ответила Тоска.
    - А кто же?
    - Не знаю, - проверещала она, исчезая.
    Ну да. Конечно, не знает. Вот, и Росинант больше никуда не рвется, не проявляет признаков жизни. Прежде он будто покрасоваться хотел перед ничего не понимающим человеком.
     Один Лже-Иван остался, совсем один. А даже бесу в одиночестве несладко.
    Уже будучи близко к своему дому, Лже-Иван принял звонок от Гоши. Осведомившись вежливо, хорошо ли он доехал, приятель объявил:
    - А я понял, что это за существа охраняют вход в татарскую пещеру. Не ангелы, конечно, да и не демоны твои никакие. По-ихнему они называются онгоны. Злые духи…
     - Какая разница? – усмехнулся Лже-Иван.
     - А разница такая, что не надо постоянно делать вид, будто знаешь всё лучше других. Сперва изучи, потом говори.
     Гоша любил оконфузить и поставить кого-нибудь на место. Для настоящего Ивана Кощеева его подколки были чувствительны; астральному же Григорию – безразличны.
     - И ещё, - продолжал тираду Гоша, - Я вовсе не просил тебя выключать мой ноутбук. Ты им распорядился, как своим. Это нехорошо. Я мог бы обидеться.
      - Ну и обижайся сколько угодно, - изрек прохладный в дружбе Лже-Иван. И Гоша, ничего больше не сказавши, повесил трубку.
     Стоило ли ругаться из-за подобных пустяков – Лже-Иван не задумывался. Он просто забрался по перильцу на крыльцо, дошел до своей двери, держась за поручни на стене – чтобы ничем не отличаться от своего реального протеже. Зашел домой, сообщил Евдокии Петровне, что успел пообедать у Лапниковых, и сразу метнулся за ноутбук.
    Оказалось, Иван в игре, действительно, жив. Гришка не помнил, делал ли сохранение вообще, и это его беспокоило. Но игра, похоже, сохранилась автоматически, когда два ворона – добрых молодца – сели отдохнуть на все ту же пресловутую осину, у подножия которой три татарина жгли костер.

* * *

    Иван-ворон отчего-то вдруг сделался на редкость прозорливым и предусмотрительным.
     - У них луки, - указал он ворону Андрею, - Давай-ка превратимся в кого-нибудь неприметного, чтобы им не вздумалось на нас поупражняться в стрельбе.
     Вороны сейчас же перекинулись в мохнатых гусениц, что не помешало им услышать весь разговор трех нукеров и понять его.
     Цель поисков ордынцев – Батыев лук – очень заинтересовал поумневшего гусеницу-Ивана.
    - Это Мамай им велел его разыскать, - понял наш протагонист, - Похоже, хан собирает всякие волшебные штуки, дающие власть над людьми. Нам бы первыми до этого лука добраться!
     - А про дзинскую корону смарагдовую позабыл, памятливый ты наш? – попытался уязвить его гусеница-Андрей, - Каковую нам у того ж Мамая попятить потребно?
     - Лук поважнее короны той будет, - прикидывал гусеница-Иван, - Мамай то и гребет всё, о чем прознает, волшебное, что не чингисид он по крови. Вот и страшится, что никогда не сравниться ему по влиянию в Орде с потомками Чингисхана.  А притащил бы ему кто оружие Батыя – родного внука Потрясателя Вселенной – да Мамайка бы всё, что угодно за то отдал. Хоть и дзинскую корону.
      Андрей-гусеница, пораскинув человечьим умом, согласился. Искать что-то, захороненное просто под землей – всё же легче, чем умыкать драгоценность из под семи замков и печатей сокровищницы могущественного и злобного «владыки половины Вселенной» - каковым считал себя сам Мамай и много предыдущих ханов Золотой Орды.
      Арслан и его команда собирались искать лук Батыя где-то в Рязанской земле. Дождавшись, пока они наелись, погасили костер и отправились дальше вглубь Руси, две наши знакомые гусеницы превратились в волков и подобные теням последовали за быстрыми татарскими конями.
     Нукеры правили в объезд Рязани, лесами. Быть незримыми для них волкам труда не составляло.
     В одном месте, прямо посреди леса, перед татарами, словно из-под земли вырос отряд из дюжины бородатых рязанских мужиков с топорами под одежей. Поисковой команде пришлось бы ох как несладко, но Иван-волк зачем-то решил вмешаться в драку и разметал всех русских откуда-то взявшейся в нем невиданной силой.
      - Ты что – взаправду озверел? – вытаращил на него желтые круглые глаза не полезший в бой Андрей-волк, - Ты помог вражинам, а наших православных людей лютой смерти предал! Да я тебя самого сейчас – ордынского перевертыша!..
     - Просто башкой подумал, - пояснил товарищу премудрый Иван-волк, - Если бы наши-то косопузые православные этих косоглазых порубили, то и мы бы сами не узнали, где лук Батыя сыскать. Остались бы на бобах.
     - А ты ведь правду баешь, - покумекав, согласился Андрей-волк. И на этом успокоился. 
     Татары погнали дальше, не связываясь с волками. Судя по разговорам ордынцев, они даже решили, что это  онгоны с их родных земель примчались помогать убивать злобных урусов.
      Когда стемнело, все трое снова спешились и сотворили жестокость, от которой смутился даже Иван-волк, только что побивший лапами нескольких двуногих своих  соотечественников насмерть. Длинными ножами татары сделали надрезы на живых телах своих коней и напились их свежей горячей крови. После этого разлеглись спать на траве, а лошади стали спокойно пастись рядом с кровожадными хозяевами.
     Иван-волк подумал, что после такого вражеские кони ослабнут и смогут, даже наутро, тащиться кое-как. Однако с рассветом живучие степные лошадки помчались, разве что немного медленнее, чем выпущенные из лука стрелы. Двоим волкам не так и легко оказалось следовать за ними.
     Старший татарской команды Арслан, казалось, как-то узнал, разведал за прошедшую ночь, куда точно нужно править. Во сне, что ли, увидел? Или рассчитал по созвездиям?
     По чутким волчьим носам, служащим пока что человечьим душам в звериных телах, как палкой бил сильнейший смрад, исходивший от ордынцев. Вонь чуть не выворачивала Ивану-волку, не привыкшему к такому кошмару, нутро наружу. Его подташнивало.
     - Не моются поганцы; вера ещё та, прежняя, языческая, им запрещает, - проворчал волк-Андрей, объясняя Ивану-волку эту дикую вонь, - Однако, волки – не оборотни, как мы, а простые, настоящие – жрут  их, когда убивают или находят их мертвыми…
     Иван и сам чувствовал накатывавший голод, но жрать татар, даже если бы их убить, даже оставаясь в образе волка, он бы не стал, хотя бы и под угрозой смерти. И никакую другую человечину, тоже. 
     А быть долго волком совсем не полезно для того, кто родился человеком, - подумал он затем.
     Оба преследователя успели, потеряв татар из виду, поохотиться, пока те скакали к своей цели, и, снова обнаружив их по сильному, неприятному запаху, опять пристроиться вдогонку.
      Снова свечерело, когда вороги подъехали к пещере, вход в которую был завален изрядным камнем. Втроем татары без великих потуг откатили его в сторону и проникли в подземелье. Им пришлось углубиться в пещеру так, что наши парни потеряли преследуемых из виду. И тогда уж сами вернули себе человеческий облик, а затем крадучись вошли под земляные своды.
     Вскоре они Иван и Андрей услышали близко короткие боевые выкрики и звон оружия. По всему выходило, что татарве пришлось тут схлестнуться с кем-то (или с чем-то). Ещё через несколько шагов сделалось видно, что три татарина бьются с какими-то существами, полностью состоящими из дыма, и только в своих прозрачных дланях как-то сжимавшими настоящие мечи и копья. Потолок пещеры был здесь высоким, и головы дымных тварей маячили где-то в темной вышине. Неизвестно, как кочевники собирались побить таких гигантов, или даже ранить их, но каждый татарин громко бормотал себе под нос какие-то неразборчивые слова – может, молитвы, заклинающие этих странных врагов.
     Задрав голову и что-то рассмотрев там, вверху, Иван тоже пробормотал одно слово – «джинны».
      И тут же поймал на себе недоверчивый, почти враждебный взгляд Андрея, восклицавший беззвучно: «Что? И ты по-ихнему ругаешься?!»
      - Ничего! – крикнул сурово ему Иван полушепотом, - Стой тут! Запомни это место!
      А сам сейчас же выступил вперед, высоко подняв свой меч.

* * *

     Сидевший в реальном мире за ноутбуком Лже-Иван в это мгновение нажал клавишу f5 (быстрое сохранение). Теперь настоящему Ивану, в случае гибели в этой драке, не придется снова проделывать весь длинный путь мимо города большого – Рязани, а Лже-Ивану – Гришке – рисковать быть изъятому Высшими Силами не пойми, куда.

* * *

     Арслан усердно читал шепотом суру из Священного Корана, так же поступали два других джигита, и страшные джинны, приставленные охранять древний клад – лук джихангира – не  могли пока одним щелчком отправить их в джахнам. Удары призванных из иных миров мечей, направляемых дымными дланями, были, однако, весьма тяжелы. И тем радостней оказалась подмога в лице невысокого худого уруса, шагнувшего откуда-то из темного отнорка и прибавившего свой клинок неверный к трем мечам правоверным.
     Где-то совсем недавно Арслан видел какого-то уруса, который был вороном, но сбитый стрелой джигита, превратился в голого человека и дрался против Арслана… Не во сне ли это было?
     - А! Мангус! Мир тебе! – вспомнил Арслан и приветственно махнул урусскому духу свободной от меча левой рукой.
     Как не поздороваться с адской тварью, если оная решила помочь настоящему ордынскому воину? Скорее всего, этот же урусский мангус только недавно был и волком, разметавшим разбойников, что чуть не порешили всех троих нукеров.
    Мангус отвлекся на малое мгновение, и джинн сейчас же смахнул ему башку долой…
     Но ведь духи не умирают, подумал Арслан, тем более – вот так просто и глупо?

* * *

      В реальном мире Лже-Иван не сдержал в этот момент крепкое досадливое словцо.
      Трудная оказалась драка. И уровень сложности теперь не понизишь – с этим новым Гошиным плагином. Далеко не обязательно удастся забить этих джиннов со второго раза, да и с третьего, да и с тринадцатого… Черт разберет, куда ему следует бить, чтобы снимало энергию со шкалы. А эти трое узкоглазых только мешают.
     Что ли применить секретный код, разведанный Гошей?

* * *
    
     Лечи подобное – подобным – вспомнил Арслан, яростно рубя благословленной сталью чудовищного джинна.
     Недавно в родном курене шаманка отпаивала Арслана крепким завороженным вином от похмелья с рисовой японской водки. А тут – нечисть с нечистью разобралась… Я буду поминать тебя добрым словом, урусский оборотень!
     Джинны поддались, пропали, убив ещё только Беркета, который и так повсюду искал смерть и нарывался на неё. Глазам Арслана и Йылмаза после недолгих раскопок в темном углу, предстал длинный, странно изогнутый древний лук Бату-хана, источавший адский черный свет.  Оставалось только взять его и унести, повесив на плечо. Но Арслану не удалось это сделать. Едва лишь он протянул руки к языческой святыне, как позади его рвануло бешеным ветром, таким же темным, как таинственный черный свет, исходивший от лука. Ветер тот вырвал Бату-ханово сокровище прямо из рук верного Мамаева нукера, самого же Арслана грубо швырнул на глиняный пол. Сознание пропало, а когда вернулось, Арслан обнаружил себя лежащим там же, где и упал, а над ним на корточках сидел Йылмаз и прыскал в лицо Арслану кумысом, отхлебывая из фляжки. 
     - Где лук Бату-хана? – спросил он товарища, едва поняв, что может владеть речью.
     - Неведомо, где, - ответил Йылмаз, удивленно похлопав себя руками по бедрам, - Думаю, проклятых джиннов в его охране оказалось больше, чем мы видели сразу, и один из оставшихся в живых утащил лук великого джихангира – мир его праху!
     - И что же теперь нам делать, двум желтоухим ослам? – запричитал Арслан, - Если не будет лука, грозный Мамай оторвет наши собачьи головы!
     Оба татарина были в унынии, но совсем не от того, что третий татарин лежал теперь мертвым у их ног.
     - Хоть бы этот урусский мангус нам опять помог – что превращался в ворону и волка! – посетовал Арслан от безнадеги.
     - Клянусь Пророком Мухаммедом! – Йылмаза вдруг осенило, - Это он, проклятый урусский дух и стащил нашу святыню! Чтоб мне лопнуть поперек и срастись вдоль, если это не так! Чтоб в моей бороде не осталось ни одного волоска, если это не он!
     Конечно, Йылмаз от своей клятвы не лопнул и не сросся, а бороды у него не было совсем. Однако, молодой нукер был прав. Лук Бату-хана висел в эту минуту за плечом хитроумного Ивана, который вместе со своим приятелем Андреем Пихалой верхом на монгольском коне приближался сейчас к городу Сарай-Бату.  Каким образом им удалось отнять заветный лук и раздобыть этих коней, Иван и сам не мог бы ответить.
     На самом деле это подействовал из реального мира секретный код, каковым утративший терпение Гришка взломал игру. 

Глава девятая
   
     Слепящие, ярко-золотые огненные языки вокруг Луши немного потускнели, хотя жар не спадал. Теперь видны были девушке в тех языках прекрасные, изумительно тонких очертаний лица, но мужские они, женские или детские – девушка не могла бы ответить.
    Они говорили или громко шептали. Голоса же были у них подобные звонким, тонким струнам – надо мыслить, ангельские.
     - Не Луша ты более, не Лукерья, - вещали они, - Нарекаем тебя бесстрашной воительницей Ольгою!
     Это так, значит, крестят огнем? Странно. Обычно, как будто, крестили в воде. Или между крещением и перепеканием судьбы есть – наверное! – заметная разница? Может, это чертенята здесь, в пламени?
     Вот вам и бабушкина печка! Её устье – это, видимо, вход ещё куда-то. На небеса? Или наоборот – под землю?
     У самой бабульки не спросить. Ибо где та бабулька сейчас – неведомо. Пропала вместе с лопатой.
     Что ж, Ольга – так Ольга. Кто я такая, чтобы спорить с Высшими Силами? Да и не помню уже. Я Ольга – и всё тут. Может, и родилась Ольгою.
     Только уберите этот дьявольский жар! Нестерпимо уже! Того и гляди – задохнусь и помру!
     Она смутно припомнила, что однажды уже умирала. Но тогда смертные ощущения были совсем не такие – противоположные. Тьма, ледяной холод, булькающая сырость – вода…
     И как будто это воспоминание охладило адское пламя, стремительно снизило жар и вовсе убрало его. Призвало откуда-то воду.
     Дышать стало совсем легко, а телу с отвычки даже холодновато. И очень сыро. Новоиспеченная Ольга вынырнула из стихии огня в водную стихию – из колдовской печи в проливной дождь.
     Приоткрыв глаза, девушка увидела, что она лежит пластом на сырой земле, на траве, одетая в какие-то латы. В деснице её зажат короткий меч, в двух шагах валяется слетевший с головы сердцевидный шлем.
     Ольга немного повернула голову вправо, влево – всюду валялись трупы воинов – русских и татар. Несколько живых бойцов в русских кольчугах и шлемах бродили по полю боя.
      - Сколько православных воев порубили нечестивцы, - сурово сокрушался чей-то басистый голос, - Эх, Еремей!.. Эх, Фёдор! Эх, Кузьма, Кузьма!.. Друже мой и пестун!
     Высокий русский богатырь с окладистой темной бородой на круглом, недобром лице с густыми нахмуренными бровями подходил то к одному сраженному бойцу своего народа, то к другому, и пристально вглядывался в их застывшие в смертных оковах лики. Проходя мимо убитых татар, богатырь злобно отпихивал их носком латного сапога так, что мертвецы даже перекатывались, кто на спину, кто на живот. Дойдя до распростертой Ольги, он задержался дольше, чем у прочих погибших и всем своим видом выразил удивление.
     - А это кто ещё?.. Эй, Егор, Степан, Фома!.. Кто из вас бабу свою додумался взять на ратное дело?
     Сюда же подбрели ещё несколько уцелевших русских воинов. Они также принялись рассматривать Ольгу.
      - В отряде были токмо мужи, - прорек один из широкоплечих бородачей, - Откель явилась эта деваха, да ещё и в наших доспехах – непонятно.
     Ольга чуть пошевелилась. Спина её и затылок отозвались болью. Перед приоткрытыми глазами клубилась розовая дымка.
     - Да она жива! – снова пробасил тот, кто сзывал к себе всех прочих, - Ну-ка, помогите ей, братки.
    Один из дружинников, но не командир, присел перед лежащей девушкой на корточки, снял латные перчатки, похлопал её дланями по щекам легонько. Водой прыскать не стали, ибо с неба и без того лило изрядно.
     Она вдохнула поглубже и полностью открыла глаза. Розовый туман пред взором девушки развеивался.
     - Наша? – бросил короткий и надменный вопрос неприятный командир в изукрашенных червленым и золотым цветом доспехах.
    - К-какая, то есть – ваша? – спросила она навстречу, сбираясь с силами.
    - Ярославишна?
    Ольга помотала головой неопределенно.
    - Ну – русская?
    - Не зна… ю…
    - Вот, поди ж ты! – недовольно бурчал неприятный богатырь, - А ну, посадите её, братки.
     Один из воинов помог Ольге принять прямо на траве сидячее положение и поддержал её за спину. Командир снова присел рядом с девушкой.
     - Русскую речь понимаешь?
     - Да, - кивнула она.
     - Сама русская?
     - Надо думать.
     - Из какого ж ты княжества?
     - Вот, не помню, дяденька.
     Командир поразмыслил несколько мгновений, сердито покряхтел.
     - Сильно башкой треснулась, когда со своей клячи сверзилась?
     - Крепко, дяденька. По сию пору болит. И хребет сказывается.
     - Где ж ты к нашей дружине прибилась, скаженная? Вроде, недалёко от Ярославля отъехали.
      Как ни расспрашивали её, девушка смогла только назвать своё имя – Ольга. Ни прозвища, ни роду-племени.
      Старшой русский оценивающе рассмотрел её красивое лицо, обрамленное длинными светлыми, почти белыми власами, статную фигуру, крепкие бедра, длинные ноги и плечи, в коих жила немалая сила – если вести речь о молодой девушке.
     - Ну, что же – отвезу тебя в мой терем в Ярославле-граде. Накормлю, напою, обогрею. Может, потом что-то о себе вспомнишь. Убить тебя сразу – жалко, надеюсь, такого сотворить не придется. Что с тобой дальше делать – обмозговать треба.
     Ей сейчас же дали подкрепиться – вяленой говядины с сухарями и воды из фляжки. И даже меча и щита не отняли. Лошадь Ольги погибла в бою, и старшой, назвавшийся воеводой Игнатом Колодой, посадил девушку на круп своего коня, позади себя.
     Покачиваясь на крупе, продвигаясь к Ярославлю, Ольга всё силилась что-нибудь вспомнить. Она сирота. Родом из Византии. Бродяга. Наемный воин – так и зарабатывает себе на хлеб. Никакой своей родни не помнит – хоть убейте!
    В тереме воеводы Ольгу снова угостили – вкусными пирогами с мясом и с рыбой, медовухой и клюквенным морсом. Дали новую красивую одёжу. И пока Ольга, нарядная и причесанная, с аппетитом ужинала у стола, Игнат Колода продолжал расспросы, не сводя с красотки Ольги масляного взгляда.
    - Муж-от у тебя был, аль жених, хотя бы? – зашел Колода с этакого края.
    - Не помню, - крутила головою она, смачно жуя.
    - А коль не помнишь, так не пойдешь ли за меня замуж? Вот и будут у тебя родственники, да ещё не какие попало. И вскоре новых родственников – маленьких ещё наплодим?
    Ольга медленно покачала головой – нет и ещё раз нет!
    - С чего это? Если у тебя, все равно, ни кола, ни двора – не всякий день к тебе станут свататься воеводы.
    - С того, что ты просто не люб мне.
    Это прозвучало твердо. Стало ясно – любые уговоры бесполезны.
    - Ну что же мне с тобой делать? Аль отпустить на все четыре стороны?
    - Отпустишь – я опять пойду, куда глаза глядят. Искать ратную службу по моему разумению. За плату.
    - О! Так, может, послужишь ратником в моей дружине?
    - Чтобы ты, воевода, всякий день уговаривал меня идти за тебя замуж? Нет! Ты мне дай задание куда-нибудь далеко сходить, с кем-нибудь подраться, что-то раздобыть, чего век никто не видывал и не слыхивал.
     Возможно, она это выпросила зря. Воевода был разочарован и не прочь как-то позаковыристее сорвать свою досаду.
     - Чего век никто не видывал, говоришь – и не слыхивал? А есть у меня для тебя таковая служба. Пойди-ка ты туда – не знаю, куда, и добудь мне то – не знаю, что.
     Если Игнат Колода ждал, что его полонянка потеряется, либо смутится – так не было того и в помине. Она просто поднялась из-за стола и направилась в тот отделенный стенкой угол терема, где оставила свои латы и оружие, переоболокшись в домашнее платье. Одевшись же по-своему, по-прежнему и вооружившись, Ольга сызнова предстала пред воеводой и отвесила ему поясной поклон.
    - Благословишь – пойду искать твою диковину, и не благословишь – пошагаю, - изрекла она.
     - Ночью-то? – усомнился Колода.
     - А нынче ночи светлые, да и не так в них жарко, как днями.
     - И коня не возьмешь?
     Ольга повернулась к воеводе спиною.
     - Оружие могу получше твоего дать…
     Но девушка уже ушла со двора. Оружие привычно ей своё, как и латы. Без коня некоторое время можно обойтись. Потом отобьет у какого-нибудь врага. А то, сначала сей начальник снабдит оружием, завтра – лошадью, а потом и на саму Ольгу хомут наденет. А так – выполнит она ему служб, сколько сама захочет, и уйдет на волю, когда пожелает.
     Ольга вскоре перешла с шага на бег – а бежать она могла долго, без особой устали, в чем-то не хуже иной лошади. Кто приучил её к этому? Кто развил силу в её мышцах, завидную некоторым мужчинам? Кто воспитал её бойцом? Не помнила Ольга, да и всё.
     Бежала она туда – не знала, куда. Значит, правильно – ха-ха… Всё, что могла пока определить – держала путь к западу от Ярославля. Ночевала в поле под кустом, на расстеленном корзне. Питалась впроголодь, тем, что взяла с собой с воеводина стола. Забежать в харчевню, поесть, поспать по-человечески – на это у неё не было денег. Ни монеты.
     К вечеру второго дня пути, набежала Ольга на очередное поле после боя, усеянное трупами. Картина была величественной, но мрачной и пугающей, невзирая на красивую алую вечернюю зарю. Среди павших почти не было татар. Похоже, снова бились два русских княжества. Понятно. Опять московиты с тверичами.
    С окончания боя прошло несколько часов. Теплое летнее солнце тоже сделало своё дело. Лица трупов выглядели одно ужаснее другого.
     Когда-то и я буду где-нибудь лежать вот так же – с разрубленной, окровавленной грудью, синим с черными пятнами, покореженным сталью лицом, и птицы станут клевать мои глаза… Так подумала Ольга печально.
     - Если есть тут жив человек – скажись, отзовись! – молвила она не слишком-то громко и неожиданно сама для себя.
     И ещё больше того неожиданно – жив человек вдруг отозвался ей с мертвого поля.
     - Ну, я, - раздался его голос – не голос, а рычащий, страшный хрип.
     И таково живым оказался сей жив человек, что даже встал на ноги. Ужасно худой – скелет в помятых, пробитых доспехах, которые местами вдавились в его тело. Шлема не было на лысом  черепе страшного воина. Ликом не синюшен, а темен, почти черен – совсем обгорел на солнышке ласковом. И  лицо перемазано изрядно не всюду ровно засохшей кровью и грязью. Смотреть не дюже приятно. Глаза светились бледным светом потусторонних дней. А из запекшейся кровавой раны в сердце торчал у него тверской работы засапожный нож.
     - Как же ты живой ещё при такой-то ране? – растерянно спросила его Ольга, косясь на нож.
     - А я не хвалюсь, что живой, - равнодушно проскрипел вставший, - Хожу, дышу, говорю – вестимо, даже есть и пить порой алкаю. Опять же – мыслю. Но живой ли я при этом? Вопрос… Ну, а помирать, подобно тому, как погиб я в этой драке – я много раз уже так погибал. Но дух при этом не испускал. Не принимает Тот Свет грешного духа моего.
     - Ты эдак вот – с ножом в сердце и ходить станешь?
     - А не вынуть мне его из раны. Силы никакой нет. Кабы помог мне кто?
     Ольга застыла в нерешительности.
     - Ну, как выну я тебе нож, и хлынет кровь ручьем, и ты упадешь мертвым? – сомневалась она.
     - Ежели случится такое – стану я легок, волен и счастлив, - признался странный и страшный человек, - Но только не быть сему. Не пужайся. Пособи.
    Она приблизилась к вставшему полутрупу и резко выдернула нож из впалой, продавленной груди его.
    Нет, не хлынула кровь. И не потуль, что спеклась. Чудовищно выглядевшая рана прямо на глазах стала уменьшаться и вскоре пропала. Доспех на её месте, будто каким-то колдовством, опять сделался целым.
     Но стоял он, всё ещё покачиваясь, аки ковыль в степи при сильном ветре. Еле-еле держался.
     - Как же ты пойдешь такой? – всё ещё жалела Ольга незнакомца.
     - И не смогу пойти, коль силы в меня никто не вдохнет.
     - А вдохнуть – как?
     - А вот, поцелуешь меня в уста – и вернется к мне сила прежняя.
     «Подкатывает, - смекнула Ольга, - Вот гусь-то! Считай – с Того Света выходец, да одною ногой и там ещё – а гляди-ка – подкатывает! Ох, и сволочи же мужики! Все до единого!..»
     Меж тем, частично воскресший повернулся к ней жердеобразной своей спиною и хотел пойти прочь. Да чрез три шага рухнул ничком, повернул голову левым ухом вниз и взирал на Ольгу жалобно.
    - Совсем худо? – опять сжалилась она, - Могу добить.
    - Да в том-то и дело, что не можешь. Нет у тебя оружия такого, чтобы убило меня навовсе. Это сложно вельми. А вот оживить меня – могла бы. Да лобзанья тебе жаль? Или брезгаешь?
    Всё равно подкатывает. Давит на жалость.
    Странный человек закрыл глаза. На перепачканном лице его отразилось страдание.
     Впрямь, что ль, попробовать вдохнуть в него силы? Правда, хитроумный он больно. Похоже, волхв. Сделаю, как он просит, а в ответ от него получу… на орехи!..
     Подумав ещё немного, Ольга наклонилась к полутрупу, обтерла кровь и грязь с лица его и облобызала в уста.
     И тотчас легкое зеленоватое свечение разлилось над ними обоими. Вслед за этим Ольга почувствовала нарастающее тепло между ней и этим холодным человекоподобным, переходящее в жар. Этот жар исходил от неё и вливался в него. Может, она сама теряла что-то, отдавая ему, но…
    Ольга зажмурилась. А когда открыла глаза – узрела, что чудо свершилось вполне. Странный воин был всё ещё очень тощ, но стоял на ногах твердо, падать не собирался и полумертвым не выглядел. Грязь и кровь пропали с него. Латы ему будто бы кто-то почистил прилежно и мастерски.
     Воин препоясан был длинным мечом в черных простых ножнах, но извлекать клинок и творить девушке подлое зло не сбирался. В его глазах читалась благодарность.
     Так бы всем убиенным на этом поле – встать и пойти по домам… Но ни один из воинов более не двигался.
     - Кто хоть победил в сём бою? – поинтересовалась она, - И за кого стоял ты?
     Щита у него не было, а доспехи у русичей разных княжеств были схожими на вид.
     - Тверской князь Михаил хотел с помощью Мамая отхватить у Мити Московского хоть часть Ярославской земли. Да получил по хлебалу. Я же здесь Мите ладил помочь малёхо. Да и сам чуть не увяз.
     «И когда же русские образумятся убивать друг друга ради власти жалких князьков?» - помыслила она, но спросила другое:
     - А как тебя зовут?
    - Касьяном кличут меня. Кощеем – ругают.
    И что-то знакомое было для неё и в том имечке, и в прозвище.
    - А я – Ольга, - сообщила она.
    - Исполать тебе, Ольга. Коли уж ты мне два раза помогла, можешь и у меня любой подмоги спрашивать.
    - Коня бы мне хорошего кто дал, да у тебя самого-то нет, - пожала плечами Ольга.
    - Сейчас нет, - согласился Касьян, подмигнув ей знакомыми глазами, - А вот теперь – будет.
     Засунув себе в рот указательные пальцы обеих рук, издал он пронзительный разбойничий посвист – ей даже показалось, что в поле битвы заметно рвануло ветром.
     И предстал перед ними, как из-под земли, либо с небес, богатырский конь – вороной, высокий, длинноногий красавец в богатой позлащенной сбруе.
     - Спасибо, конечно, - Ольга была заметно смущена, глядя на великолепного скакуна, - Только мне эдакого не потребно, лишка будет. Не потянуть. Шибко дороден и блестящ.
     - Я не для тебя его позвал, - успокоил и немного разочаровал её Касьян, - Это мой конь Эбонит.
     Касьян-Кощей ловко запрыгнул в черкасское седло и гордо выпрямился в нем. Теперь он выглядел весьма внушительно. Латы блестели, глаза горели, на лике явилась улыбка.
     - А хошь – залазь ему на круп, да вместе поедем исполнять твоё задание, - предложил Кощей.
     Скажите на милость – опять подкатывает! Впрочем, чего ждать от мужика? Все они одинаковые, - подумала Ольга.
     Погоди-ка! А откуда он знает про мое задание? – промелькнуло в её голове следом.
     Ольга пристально поглядела на Кощея, и тот воззрился ей прямо в глаза.
     - А работа у меня такая – всё знать, - ответил он на её невысказанный вопрос, - И ведаю я, Лукерья, что встретимся мы с тобой ещё чрез много лет впереди, и будем сколько-то времени друзьями сердешными.
     - Ну, ежели тебе да экое ведомо – то куда ж я от тебя денусь? – горьковато усмехнулась никакая не Лукерья (что он мелет?!), а Ольга, - За коня же подаренного – земной тебе поклон. Удружил, нечего сказать! Не отрекся, не отбоярился…
     - Зря зубоскалишь, - молвил он немногим более сурово, - Конь тебе сейчас будет.
     И свистнул прямо в седле – ещё громче прежнего.
     И на тот свист возник, вновь не пойми, откуда, другой богатырский конь, пониже первого, рыжий, в полной сбруе – простой, не злащеной. А у правого стремени его висел туго набитый мешок пуда на два.
     - Вот и тебе какая-никакая клячонка сыскалась, - опять улыбнулся Кощей. – Верхом-то, вестимо, скорее ты сыщешь то – не знаю, что. 
     - Ну, теперь-то исполать за коня, - молвила Ольга, поклонившись Кощею, - А если ты всё ведаешь – может, укажешь мне, где живет то – не знаю, что?
    - Указать – не укажу, а подсказать могу. Вот, когда очутишься ты, где сама не ведаешь, и никто не сможет сказать тебе, где ты, назвать то место как бы то ни было – вот и будешь там – не знаю, где. Тогда поищи там близенько вкруг себя. Сыщешь, сама не знаешь, что, пораскинь умишком: способен ли кто-то ещё знать, что это? Ежели нет – считай, что нашла искомое.
    - И за дельный совет – благодарствую! – сказала Ольга, уже сидя в седле и оглаживая коню гриву и шею. Ретивый скакун не противился новой хозяюшке, оглядывался на неё по-доброму, - А что в мешке-то? – спросила она напоследок.
    - А золото червонное. Бери, владей. Сама ведь без копейки единой в экую дорогу отправилась.
    - Не много ль будет, дяденька Кощей? Да не взыщешь ли с меня, когда назад, выполнив докуку мою, поеду?
     А Касьян того уже не слышал. Подхлестнул своего Эбонита, конь взвился – только и увидела Ольга пыльный след, удалявшийся прочь.
     Она осталась снова одна посреди поля мертвецов – верхоконная, вооруженная и с целым богатством у седла.
    Только плётки – погонять рыжую кобылу – у Ольги в снаряжении не оказалось. Но и жаль ей было бы хлестать такую красотку.
     - Назову тебя Зорькой, - тихо молвила ей Ольга, гладя четвероногую подружку по холке, - И ежели скачешь ты столь же резво, как Кощеев Эбонит – сыщем мы с тобой то, не знаю, что скоро – хоть будь оно на краю земли.
    - Конечно, сыщем, - раздался приятный молодой женский голос, то ли где-то совсем недалёко, то ли изнутри самой Ольги.
     И только ветер по-разбойничьи засвистел вокруг девушки. То помчалась Зорька, где по земле, а где и прямо по воздуху.




Глава десятая

      Рыжая Заря поднялась высоко в небушко. Так высоко, что Ольга растерялась. Как бы не бултыхнуться с экой-то высоты! Внизу не разобрать было ни дорог, ни направлений. Куда поворачивать? Одесную ли, ошуюю? Да как бы и не сверзиться да до смерти не ушибиться.
     В мозгу Ольги промелькнуло воспоминание о каких-то её прежних полетах, но не столь высоких и не на летучей лошади, а на некой деревянной посудине, погонять которую приходилось деревянным пестом, а поворачивать – метлой. И даже с той посудины ей, помнится, приходилось падать больно.
     Правда, были полеты давно и не в этой жизни. А может, даже во сне? Ведь и имя у Ольги тогда было какое-то другое…
     Да, точно, это был сон. И во сне том её ещё запихнули на лопате в топившуюся печь…
     Ладно, надо жить наяву и, прежде всего, постараться не свалиться. Для этого не смотреть вниз. Попробовать потянуть уздечку вправо-влево…   
     А в какую сторону мне потребно править? Я ведь сама не знаю. Меж тем кобыла куда-то летит, не просто же так прохлаждается. К родной конюшне, то бишь, туда, где живет этот самый Касьян-Кощей? 
     - Нет, - раздался снова совсем рядом, прямо вот здесь, знакомый тихий женский голос, - Мы летим туда – не знаю куда.
     - Кто это говорит? Здесь какой-то призрак? Невидимка? Или…
     - Это с тобой беседует та, кто тебя же везёт.
     - Зорька, ты говорящая?
     - Пусть будет Зорька, хотя лучше бы Заря. Так мне роднее.
     - Ты заколдованная, да?
     - Пусть заколдованная, - не стал возражать голос.
     - А волхв Касьян, твой прежний хозяин – не знает об этом? Или он сам заколдовал тебя?
     - Он не мог бы мне помочь, даже если б захотел.
     - А не знаю, куда – это где?
     - Точно не знаю. Но поищем. Возможно, это – остров Буян – тот или другой. Их много. На одном, бают люди, завелась чья-то Смерть, на другом – неведомая жизнь, на третьем… не знаю, что. Поищем.
     Похоже, Заря летела с огромнейшей скоростью. Ольга чувствовала, что вокруг быстро становится теплее, жарче. И вдруг лошадь начала спускаться куда-то – резко и стремительно. Ольга вцепилась в уздечку и стиснула ногами широкие бока Зари.
     Вскоре копыта рыжей кобылы коснулись шелковистой травы и твердо встали на поверхность острова. Он бы очень мал и весь покрыт сильно разросшейся травой. Посередине возвышался высокий раскидистый дуб, а под ним – роскошный каменный замок, напоминавший жилища европейских феодалов.
     Заря перенесла Ольгу через широкий защитный ров, мост над которым был разведен. Они оказались возле высокой каменной стены с железными воротами на тяжелых замках. И как только приблизились – ворота сами собой завопили, заверещали двумя высокими, противными голосами:
     - Кто вы, гости непрошенные? Госпожи, нашей хозяйки сейчас дома нет.
     - Нам того и надо, - шепнула Заря в самое ухо Ольге. А громче молвила воротам, - Откройте. Это свои.
     И те послушно распахнулись, как по волшебству.
     - Век бы тебе туда не попасть, кабы не я, - сказала Заря снова тихонечко, - Но туда внутрь иди без меня. Ничего не бойся. Её куда-то унесло, а его я видеть не хочу… Да и не могу… - загадочно добавила она и подытожила, - Да и нечего делать отныне кобыле в человечьем жилье.
     Ольга застыла в крайней нерешительности. Входить в чужое жилье и людям без спросу нехорошо.
     - Не страшись, - бодрила её лошадь, - Неспроста ведь я молвила «Свои». Чужим сюда не войти никаким обманом. Ты же зайди и спрячься куда-нибудь понадежнее. Погоди часок-другой. И, может, обнаружишь то – не знаю, что. А когда повстречаешь – передай ему поклон от Заряны. Глядишь, он… оно – и сговорчивее станет… Может быть…
     Лишь Ольга шагнула в ворота, то и дело озираясь, как створки сразу закрылись за нею. Выпустят ли обратно?
     Во дворе тоже повсюду росли цветы всяких сортов, расцветок и размеров, один краше другого. Кузницы или конюшни видно нигде не было. Зато бил большой фонтан в красивой лепной чаше.
     Во дворе замка не встретилось ей ни души. На первом жилье-этаже было много широких залов, обставленных роскошной мебелью и зеркалами, но людей не попадалось тоже. Ольга больше часа обходила залы, при каждом шорохе хватаясь за эфес меча – а если враги? Но не было никого.
     Лестница на второе жилье тут вела золотая с серебряными перилами. И там, на втором этаже полно было всяких богатств и драгоценностей. Ольга всюду ходила, всё разглядывала, но ни к чему не прикасалась. Вообще-то хотелось ей покушать, но на многочисленных обеденных столах не было тут ни еды, ни посуды. Посреди второго жилья, в самом большом зале от пола до потолка висела картина в золотой раме. Там в полный  рост была изображена красавица лет тридцати в таком роскошном платье, что впору носить какой-нибудь великой княгине. На голове у неё – боевой шлем, обрамленный золотой короной с дорогими камнями на зубцах. В правой руке этой красавицы – длинный, широкий меч. И держит она его умело, видать – не в первый раз. Карие больше очи смотрели прямо на Ольгу сурово.
     Так и выглядит то – не знаю, что? Вряд ли! – Ольга сомневалась.
     Она уже собиралась подняться по золотой лестнице на третье жилье, но вдруг оттуда послышался шорох громче прочих и чьи-то легкие шаги.
     А вот теперь – схорониться!
     Первое, что пришло ей в голову – нырнуть под кровать со спускавшимися до самого полу краями покрывала. Надеяться надежно укрыться там было, пожалуй, нелепо – хозяин тут же легко обнаружит. Но на раздумья уже не хватало времени.
    К счастью, именно под кроватью оказалась крышка погреба. Торопливо открыв её и быстро захлопнув за собою, Ольга очутилась в полной темноте.
     Она, возможно, неплохо схоронилась. Но отсюда никак было толком не разглядеть, кто придет туда – в круглый зал.
    Да больше того – из тьмы вдруг послышался чей-то громкий шепот.
    - Ну и что? – насмешливо шелестел кто-то, похоже – мужчина, которого в непроглядном мраке погреба было совсем не видно, - Думаешь – спряталась? Ан, нет! В этом замке от меня никуда не укроешься, сколь ни старайся. Потому, что я тут – везде.
    - Ой, кто ты? – вздрогнула Ольга, постаравшись не закричать.
    - Да можно сказать, никто, - спокойно, даже как-то лениво, до полной безмятежности, ответил тот же шепот, - Можно сказать, меня вообще нет. И всё-таки, если захочу, если это будет нужно, я могу прихлопнуть тебя одним щелчком, как муху. Так, что боишься ты вовсе не зря.
    - А как тебя зовут? – спросила Ольга.
    Вместо ответа она услышала серебристый девичий голос сверху:
    - Эй, Шмат-Разум! Накрывай на стол!
    - Слушаюсь, госпожа моя, - ответил этому голосу другой – глубокий, мужской. Вроде бы, этот же голос только что шептал тут угрозы – догадалась Ольга.
     Она приподняла крышку, под которой сидела, и увидела, что в зале у обеденного стола сидит молодая женщина – похоже, та, что была изображена на огромном портрете в золотой раме. Меч её стоял в углу, прислоненный к стене. На столе перед нею, будто сами собой возникли на драгоценной серебряной и золотой посуде разные яства и напитки, ешь-пей – не хочу. Женщина кушала и пила степенно, красиво, никуда не торопясь.
    - Ну, что же? – прежний шепот снова раздался в погребе, совсем рядом с Ольгой, опять заставив её вздрогнуть, - Сейчас выдам тебя госпоже, и она заставит меня вмиг предать незваную гостью смерти безвременной.
     - А зачем?.. – начала она, но шепот не дал Ольге доспросить.
    - Так мне положено. Никого чужого в замок не пущать, а коли кто проник – докладывать госпоже и делать, как та повелит.
    - Да кто ты есть-то? От кого мне смерть принимать?
    Шепот здесь, да и полный голос там, наверху показался Ольге совсем беззлобным. Никак не было похоже, что обладатель его – лютый смертоубийца. 
    - А никто я. Шмат-Разум зовут меня. Я – То – Не Знаю, Что.
    Вот тебе и на!
    - Погоди! Ты невидимка, да?
    - Хуже, чем невидимка. Ко мне невозможно прикоснуться. У меня нет ни рук, ни ног, ни тулова, ни головы. Токмо разум один. Оттого и прозывали меня Шмат-Разум.
    - Зачем же тебя страшиться? Без рук, без каких-нибудь клыков ты мне, всё равно, сделать ничего не сможешь.
     - Может, не смогу, - смиренно, вроде бы, согласился Шмат-Разум, - А может, и смогу.
     И Ольга почувствовала, как что-то жесткое, сильное, холодное – незримая рука это была, или лапа, но сделанная из какого-то, похоже, металла – что-то мгновенно схватило её, Ольгу, за шею и собирается душить.
     - Стой, подожди! – воскликнула она, - Я принесла тебе поклон от Заряны!
     Холодная, страшная железная хватка ослабела и пропала вмиг.
     - Ты знакома с Заряной? – голос Шмата-Разума заметно задрожал
     А Ольга и сама не знала, знакома она с той Заряной, или нет. Но не успела она вымолвить ни слова, а красавица за столом со снедью позвала:
     - Эй, Шмат-Разум! Убери со стола.
     - Слушаюсь, госпожа моя Адельфина! – раздалось уже там, наверху. И Ольга увидела в щелочку, как вся еда и посуда мгновенно пропали со стола вместе со скатертью.
     - А что, Шмат-Разум – не приходило ли в наш замок без меня каких-нибудь непрошенных гостей? – спросила красавица.
     - Нет, госпожа моя Адельфина. Вы же знаете, что говорящие ворота чужих не пропустят.
     - Знаю, да гуси с Руси больно хитры бывают… Ой, чую я, у нас русским духом пахнет. Надо поискать, про всякий случай.
      Долго искать ей не пришлось. Чуйка вела госпожу Адельфину единственно верным направлением. Вот красавица уже залезла под кровать и открыла крышку погреба. Вот она смотрит прямо Ольге в очи.
     - Ай-яй!.. Да как ты смогла, мерзавка, говорящие ворота обмануть? Да и что тебе тут снадобилось? Лежит остров Буян среди моря – никому не мешает. А лезут, лезут на него, будто тут медом вам намазано!
     Положение для Ольги было так себе. Она могла, конечно, ударить Адельфину мечом. Но ведь сама же залезла в чужие владения. А в дом входя, хозяев не бьют.
     Драка была неминуема, если бы не случилось чудо. Госпожа Адельфина вдруг безвольно свесила руки, вытянула ноги, севши на изукрашенный пол, уронила голову на грудь. Похоже, она заснула, или просто потеряла сознание.
     Победившая не своей силою Ольга взирала на побежденную потерянно.
     - Ну, так, - снова раздался приятный, но уже трепещущий не умиротворенный голос Шмата-Разума, - Говори-докладывай, как ты знакома с Заряной? Где повстречала её?
     - Я… это… - мямлила Ольга, не веря собственной догадке, что тем – не знаю, кем, его волей и поступками управляет всего лишь лошадь.
     - Если бы не Заряна, не быть бы тебе сейчас живой, - продолжал он грустно, - Да и, чаю я, не вошла б ты сюда… Ну, говори уже, сил моих нет более терпеть! 
     - Ладно, правду молвлю. Поклон от Заряны передала тебе рыжая кобыла, что летать под облаками может, а ныне где-то возле твоего замка прячется. Вот всё, что я знаю.
    - Кобыла? Говорящая и летающая?! – ахнул голос и затараторил, - Живо веди меня к той кобыле! Мне нужно глянуть ей в глаза. Веди… То есть, что я говорю, балда я!.. Сиди пока тут. Я сам.
     Голос замолчал. Исчез куда-то, и неведомо было, когда он вернется, и будет ли обратно вообще.
     Ольга вылезла из погреба и некоторое время настороженно, крадучись ходила вокруг бесчувственной госпожи Адельфины. А ну, как та очнется и колданет её, Ольгу, превратит тоже в лошадь, или ещё во что – той похуже.
     Но госпожу, похоже, усыпили весьма крепко. Она не просыпалась, не приходила в себя. Зато произошло иное диво: послышался цокот копыт, и в зал вошла рыжая кобыла Заря – по виду, одна-одинешенька.
    - Ой! – удивилась Ольга, - Как ты попала сюда? Как смогла ты открыть двери?
   - Это я её впустил, - раздался вблизи всё тот же, уже знакомый голос, - Ведь она – та самая, моя Заряна.
     - Какая – твоя? – того пуще растерялась Ольга.
     - Давным-давно – около четырехсот лет назад – я  был человеком, - начал рассказывать голос, - Самым обычным человеком, не хворым, не юродивым, видимым. У меня было тело, руки, ноги, голова – притом, смею заметить, не очень глупая. Я стремился побольше всего узнать и уметь, и носил за это прозвище  - Смекайло. Наиболее изученным искусством я считал врачевание, и дошел даже до некоторых вершин колдовства и ворожбы.
     А потом я встретил её – рыжую красавицу Заряну. И воспылал к ней самой настоящей огненной любовью, жарче, чем цвет её волос…
      - Лошадь?! – ахнула Ольга, но тут же прибавила «О, простите!» - вспомнив, что кобыла была заколдованной и сама же говорила  нашей героине об этом.
     - Заряна любовью ответила на мою любовь, - продолжал голос, - И всё у нас было хорошо, только однажды она внезапно умерла ночью, прямо в моих объятиях. 
     Я был испуган и потрясен, не представлял, как жить без неё дальше. Но всё же надеялся на свои большие, как я думал, знания и умения. Впрочем, как я ни старался, воскресить мертвую не смог. Удалось мне лишь поднять её труп – он стал ходить, что-то делать мертвыми руками – хоть перекладывать вещи с места на место – и даже бормотал безжизненными губами, не пойми, что.
    Лучше от такого подъема не сделалось ни ей, ни мне. Через несколько часов – а может, пару суток – солнце обуглило ходячую покойницу, а затем и вовсе спалило её в прах. Родные Заряны обвинили в её смерти меня. Но мне и без того было невыносимо плохо. Я не захотел больше жить и повесился на дереве в заповедной роще. Так я совершил два подряд лютых, непростительных греха.
     Но ещё одним грехом с самого детства у меня была огромная гордыня. Маленькому мне бабушка часто приговаривала: «Сколь ты умён-то! Весь из ума!» И я сам верил в это.
    Наверху меня наказали странно. Спустили обратно на Землю, но оставили без тела. Один сплошной ум. Я стал ВЕСЬ ИЗ УМА! При этом мог делать что угодно – построить дом, починить телегу, раздобыть хоть еду, хоть оружие, написать книгу – да всё, что ни задумай, и быстро – в какое-то мгновение. Меня заставили так и существовать, и найти себе хозяина – или хозяйку – которым обязуюсь пожизненно исполнять все их желания. Вот я и выбрал  красавицу-ведунью Адельфину, для которой воздвиг этот дворец на уединенном, никому не известном островке…
    - Нашел-таки! – укоризненно покосилась на него лиловым своим глазом рыжая Заряна.
    - Сто лет прошло, любимая, - оправдался Шмат-Разум, - И я решил, что больше уже никогда и нигде не повстречаюсь с тобою. Может, в мире ином – да – но как я могу теперь умереть – невозможно себе представить. А ты…
     - …А я умерла, конечно, да не навсегда, - подхватила рассказ рыжая кобыла, - Когда я стала женой Смекайлы, я немного обучилась у него тоже кое-какому колдовству. Например, перекидываться в разных зверей и птиц. Это мне очень нравилось, но после смерти, там, наверху меня за это и наказали. Если уж мне так любо-мило ходить в зверином теле, то вернуться моей душе на Землю в образе того зверя, на кого я была похожа девушкою. А прошла моя та жизнь в постоянных трудах и беготне. Аки у лошади. Вот – лошадью меня и сделали. Говорящею…
     - И в том счастье твоё, - заключила Ольга, - А опричь того счастье – что ты попала к волхву Касьяну по прозвищу Кощей.
     - Что Кощей – что не Кощей, - уныло сказала Заряна, - Что в лоб – что по лбу. Всё равно, не смог он вернуть мне человеческий облик.
     - Но служа мне, ты увиделась со своим любимым, - убеждала её Ольга.
     - Увиделась! Ха-ха – смешно… Он теперь незримый и бестелесный; я – уродливая зверюшка. Вот так встретились любимые! – горевала Заряна неутешно.
     - Он ведь много умеет и знает, - не сдавалась Ольга, - И однажды сможет снять с тебя чары.
     - Пусть хоть сам с себя снимет, - горько отвечала вещая кобыла, - И даже того ему не смочь.
     - Да, - тяжко вздохнул Шмат-Разум, - Что удумали там, наверху, здешним, земным никогда не развеять.
    - Но вы опять вместе. И не отчаивайтесь. Лучше вот, что – полетим, Шмат-Разум, или, как тебя – Смекайло? – с нами в землю Ярославскую к русскому воеводе Игнату Колоде? Он просил показать ему то – не знаю, что.
     Меж тем, спящая Адельфина подозрительно зашевелилась. Того и гляди – проснется, а она ведь – сильная колдунья.
     - Даже, коли она найдет меня, вернет обратно сюда и накажет, - сказал Шмат-Разум, -  По-честному, за сто лет – мне  тут наскучило ужасно. Пошто бы и воеводе вашему не послужить?
     Адельфина во сне перевернулась с правого боку на спину и пару раз зевнула. Вот-вот откроет глаза.
      - Давай, решайся, - прошептала Ольга невидимому существу, - Можно ведь что-то придумать? Память ей затуманить?
     - Такое сделать могу, но только на недолгое время. Ещё могу наколдовать, чтобы из этого замка ей не было выхода. Но и тут она разберется. Ах, будь, что будет. Хоть пару часов я ещё проведу рядом со своей любимой. Летим в Русь!
     Обратный путь по небесам на бешеной скорости промелькнул для Ольги, считай – незаметно. Держаться в седле на лету она уже довольно приобыкла. Шмата-Разума видно, конечно, так и не было, но никто не сомневался, что он тут, и не отстанет, ежели только вдруг Адельфина их не догонит. Но её тоже нигде не наблюдалось.
      Ну, хорошо – повстречались они, - думала Ольга про Заряну и Смекайлу, - Если он согласен служить воеводе, да и я останусь на этой службе и на прежней же лошади – так они всегда будут вместе. Наверное, не особо важно, невидимка вы и говорящая лошадь, или богатырь с красавицей. Важно, близкие ли души живут в чудных и не дюже лепых существах.
    Кабы знать, есть ли у самой Ольги где-то в этом мире близкая душа? Ну, мужа-то нет – ведь Ольга считает всех мужиков сволочами. А может, потому и считает, что был у неё муж – да сплыл? Кабы знать…
    Когда внизу началась Ярославская земля, пришлось опуститься вниз и дальше скакать ровной рысью. А не то, ежели воевода узнает, что лошадь у Ольги летучая – как бы не вздумал отобрать да себе приспособить! Поди знай, каков у Игната Колоды норов?
     Ольга не ведала, что ровно теперь же ко граду Ярослава подъезжают один верхоконный и везет воеводе подарочек, немногим менее удивительный, чем Шмат-Разум.


Глава одиннадцатая

    До цели Андрею Пихалу и Ивану без роду-племени оставалось недалече. Сколько-то – не так и много – верст по последнему русскому лесу, а за ним – бескрайние степи, владения ненавистного Мамайки.
     Иван вообще не знал, а Андрей как-то не забирал в голову, что и этот последний русский лес Мамайка считает частью «улуса Джучи», а вовсе не русской землей.
     Они летели теперь, обратившись в беркутов – потому, что этак до далекого Сарая-Берке добраться всё-таки скорее. Оружие, равно, как и доспехи при таком превращении у них куда-то пропадали, но обоим было ведомо, что лишь станут они обратно людьми, как всё появится вновь.
      Орда – и есть Орда. Отправившись в её пределы, любому русичу не вредно было помыслить о завещании. Будь он хоть простой кметь, хоть князь. Как-то не вернулся жив из той Орды сам Александр Ярославич Невский… да…
    Не знаю, что думал Андрей – а Иван бы сейчас охотнее превратился в черепаху, или в какое-нибудь самое неторопливое существо в мире, чтобы только подольше добираться до Орды. А то бы и вовсе повернуть обратно.
   Когда в Орду не сильно тянет, в лесу можно сыскать заделье, чтобы отсрочить прогулку по вражеским степям. Не худо бы попробовать сказочный Батыев лук. Чем он такой уж волшебный? Тем ли, что сам светится черным светом? А может, стрелы у него какие-то особые?
     Они спустились на просеке среди леса, приняв свой обычный человечий вид. И лук Батыя был в руках у Ивана, Андрей же вооружен мечом своего предка.
     Кстати, оказавшись у Ивана, лук и светиться чего-то перестал. Странно. Тем паче, проверить надобно.
     Иван выцелил на ближайшей сосне красивого тетерева и попытался подстрелить его черной стрелой, найденной вместе с этим луком, но, в отличку от него, и тогда, и сейчас не светившейся. Первым выстрелом он успешно промазал, а пока что накладывал на тетиву второй снаряд, птица спокойно улетела.
     Ну, и в чем тут волшебство? Промах любой лук дать может. Да и не столько в луке вина за промах. Этот, вроде, целый – и время его не тронуло. Или всё же тронуло?
    - Может, он только людей без промаха убивает? – предположил Иван, - Батый ведь истым зверюгою был. Сам своею рукой мечом людей в куски крошил и мясо их бросал собакам.
     Тут из-за деревьев к ним вышел ещё один старичок – седой, длинноволосый и длиннобородый, с высоким посохом в костлявой, жилистой руке, короткой холщовой рубахе, в портах и лаптях, с дорожной сумой за спиною.
     - Исполать вам, добры молодцы. О чем спор у вас идёт? – осведомился этот старичок.
     - Да всё об этом луке, дедушка, - объяснил ему Андрей, - Мы искали волшебный лук Батыя, а нашли вот этот…
     - Он светился, пока я его не взял да за спину себе не пристроил, - добавил Иван, - А потом перестал светиться. В чем тут загвоздка – понять не умеем.
     Отчего они поведали тайное свое дело первому попавшемуся бродяге – даже не знаю. Пусть, конечно, не от своего великого ума. Но глаза старика светились такой мудростью, что не покучиться ему, казалось, было невозможно.
     - Чудо этого оружия такое, что он дает своему владельцу непобедимость в боях, - готов был ответ у старинушки, - Чем выше стоит его обладатель – тем шире его непобедимость. Батыга, вот, не токмо что в сражении не мог погибнуть, пока луком сим владел, но ни одной битвы, ни одной войны не проиграл, ни одного боевого похода  не провалил втуне. И погиб-то, лишившись лука. А теперь, - дед переводил взгляд с одного парня на другого и обратно, - Теперь Мамай той же самой непогрешимости желает себе… Да, вестимо… А по мелочи – лук сей ещё упреждает своего хозяина о приближении врагов тем, что начинает светиться черным.
     - Значит, когда мы к нему подошли, лук об нас кого-то предупреждал, - почесал в затылке Иван.
     - Там, скорее, он сам себя уведомлял, вас приняв за врагов. Оказавшись же в ваших руках, он теперь вас  чтит своими и станет о врагах вас упреждать.
     - Сейчас не светится, - поглядел на оружие Андрей, - Значит, ты нам не враг.
     - Я-то не враг вам, - согласился старик, - А вот врагу несёте вы сей лук – залог власти, могущества и победы. Зачем?
     - Чтобы выручить у Мамая дзиньскую корону для царя Касьяна, - объяснил Андрей.
     - Только Мамай подл и коварен, - объяснял старик, - И ничего у вас не выйдет. Едва волшебное оружие окажется в его руках, он прикажет своим слугам изрубить вас. Вы же будете тогда беззащитны пред ним.
     - А как же нам быть. Как добыть корону царю Касьяну?
     - Вам не пришло в голову Мамая обмануть? – прищурился старик, - На вашем месте я помыслил бы об этом, прежде всего иного.
     - Ну да, как же! Обманешь его, ежели он всей Золотой Ордой правит! – воскликнул Иван, - Мамай, я чаю, зело умен и хитер.
     - Обычный он человек, и обвести Мамая вокруг пальца – не вельми хитро, - заявил старик, - И я вам в том подсоблю.
     Старый воздел руки кверху, будто в молитвенном жесте, возвел также очи горе и быстро зашептал какие-то непонятные словеса. Прошло несколько мгновений – и в морщинистых, высохших руках бродяги возник точно такой же лук, какой Андрей с Иваном отняли у татар в пещере, даже и светящийся  тем же зловещим и неимоверным черным светом.
     - Обменяйте Мамайке этот, - молвил старик и без того уже понятное для них жульство, - Хан ни за что не отличит его от настоящего. 
    - Самим-то нам бы их не перепутать, - сказал Иван и снова вытащил из-за своей спины настоящий лук Батыя. И от удивления разинул рот.
     Наколдованный стариком лук неистово светился, будто враги окружали их толпой, и сам выглядел прекрасно и внушительно. А настоящий – померк и принял вид старого и до того обшарпанного, будто его не джинны для великого джигангира изготовили, а некий маленький мальчик вырезал ножичком из опавшей сухой ветки большого дерева.   
    - Так, вестимо, не перепутаете, - улыбнулся старик, - Да и Мамайка на настоящий не обзарится. Да дело  не только в этом. Изменить Мамаев норов и у меня не выйдет. Поэтому, завладев луком, хан сразу прикажет вас убить – скорее всего. Так вот, пока у вас будет настоящее Батыево оружие, он вам ничего причинить не сможет. От любого числа врагов отобьетесь. Кумекаете?
    Похоже было, что старик говорил истинную правду.
    - А ещё, - молвил он, - Для передвижения в Золотой Орде по земле вам понадобятся пропуска. Не то – на каждой версте будут остановки, враги и драки.
     Бродяга опять молитвенно вытянул пясти вперед – и к нему на ладони, взявшись, словно из ниоткуда, легли две небольшие блестящие плоские таблички  какого-то желтого металла.
    - Держите. Это ханские пайцзы. Они золотые.
    Иван с любопытством рассмотрел доставшуюся ему блестящую желтым штуковину. На пайцзе было искусно выдавлено изображение тигра с разинутой пастью. У Андрея картинка на табличке оказалась такая же.
    - Мы ж птицами туда летим. Какой спрос с пернатых? – засомневался Иван.
    - Знаю, видел, - кивнул старик, - Но в Сарай вам придется въехать или войти людьми. Как иначе? Птицами вам – не  дадут. Если б там всякие оборотни пролезали, всю Орду давно бы растащили на мелкие клочки. Да-да! А на самом-то деле, с вас там спросят без поблажки. Вот и пригодятся пайцзы. С ними вам в Орде всюду дороги открыты. Всяким кипкяулам, есаулам, тысяцким и тёмникам, когда они к вам придираться станут, скажете, что посланы князем Московским Дмитрием к Мамаю для секретных переговоров. Эти пайцзы им ваши слова подтвердят.
     Иван с уважением посмотрел на старика и молвил:
     - Не ведаю, кто ты и откуда ты всё берешь. Но, ежели так – может, ты и корону дзиньскую сейчас же прямо сюда нам добудешь? И станет не надо нам ездить за сто верст, киселя хлебать.
    На это Иван поймал на себе ответный взгляд, весьма проницательный.
    - А что мне за тебя ещё сделать? Сопли тебе подтереть? – вопрошал бродяга, - Дома мамка, наверное, после тебя всё переделывает, да?
     Ни про дом, ни про маму этот Иван не помнил ровно ничегошеньки. Но ему стало стыдно перед стариком.
     - Я – Леший, - объяснил, тем временем, дед, - А все эти вещи я вызываю из иных миров. Они поддельные, вестимо. Корону поддельную – могу достать, отчего же? Вот только Касьян – Кощей-то который – волхв сильнейший, чем я. Он сразу сведает, что привезли вы ему вещь липовую, и ничего вам за неё не даст.
     - Тот самый Леший? Которого мы уже раз повстречали? – отвесил челюсть Иван.
     Старик снова окинул его глубоким мудрым взглядом, кивнул – и пропал из виду.
     И вот теперь лететь в Орду было надо, хошь – не хошь. То есть, отложить этот неприятный путь было ещё возможно, снова и снова. Но зачем? Дело-то неминучее.
     Поспорив немного, кем лететь дальше – (не стать ли какими неприметными воробушками – вопрошал Иван), оба сызнова перекинулись беркутами и быстрее беспощадных татарских стрел взмыли в голубое ясное небо, прямо к Солнцу.

* * *

     Тут в комнату Лже-Ивана вошла мама – Евдокия Петровна с ведром и шваброй в руках. Была суббота – день бани и уборки в квартире.
    - Ну, у тебя и развал – словно Мамай воевал! – проворчала Евдокия Петровна, открывая форточку.
     Значит, Лже-Ивану следовало сейчас временно покинуть свою комнату и не мешать маме прибираться. Помочь ей – такого вообще не пришло в голову астральному человеку. Но надо помнить, что Лже-Иван представлял собою худшую, отрицательную сторону души цельного Ивана Кощеева.
     - У тебя стихи получились, - глуповато улыбнулся он, сохранив прогресс игры и вставая из-за стола.
     Вдруг случилось нечто, со стороны не сильно заметное. Игра зависла на этапе закрытия и выхода. Белый кружочек в центре черного экрана медленно и бесконечно крутился, а больше ничего не происходило. Когда же он перестал крутиться, экран посинел, по нему обежали сверху вниз не внушавшие оптимизма знаки и цифры. Затем экран вообще погас.
     Там, по ту сторону экрана Иван и Андрей не застынут, конечно, без движения в  отсутствие Гришки за ноутбуком. Такого не произошло бы даже теперь - когда игру заклинило, и вылетел  «синий экран». Просто на  какое-то время у Ивана там пропадало ощущение, будто кто-то им играет.  А если, пока Гришки не будет, с ними случится в игре смерть – то едва он включит компьютер снова, ребята опять воспрянут именно там, где Гришка их сейчас сохранил.
    Что же стряслось с ноутбуком? Если он вдруг  сломался, придется его отдавать в ремонт на неопределенное время, или вообще менять – то над Андреем и над Иваном (последний для Гришки был намного важнее) нависла бы угроза необратимости весьма вероятной гибели.
     То, чего мы боимся, часто случается – возможно, именно потому, что это нас пугает заранее. Так вышло и сейчас. Вернувшись за ноутбук, Лже-Иван не сумел его включить ни с какой попытки. Жесткий диск начинал гудеть, пытаясь включиться, но замолкал. Не ожил он и после наивной попытки Григорий дать гаджету часок «отдохнуть». Короче говоря, не реагировал никак и ни на что.
     Пришлось звонить тому самому знакомому, который продал Ивану – настоящему Ивану Кощееву – этот ноутбук. Он держал маленькую частную фирму по торговле бытовой техникой и ремонтировал её часто тоже.
      Была ещё слабая надежда, что этот Сергей посоветует, как запустить компьютер, или, приехав, поколдует над ним, и прибор очнется. Может быть, Серега на жалобу Лже-Ивана пропыхтел печально «Уф-уф-уф…» - просто потому, что был занят и искал время, чтобы приехать на квартиру Кощеевых? А помочь-то было для него – раз плюнуть?
     Увы! Войдя в комнату Лже-Ивана, жизнерадостный Серега даже не стал болтать и шутить, как поступал обычно, а только пару раз безуспешно щелкнул на ноуте кнопкой включения, повторил грустно: «Уф-уф-уф…» и констатировал:
     - Ну, что, Ваня? Придется мне твоего друга забрать, так скажем, на излечение. Потерпишь несколько дней?
      - А его хоть можно вообще вылечить? – загрустил всерьез Лже-Иван.
      - Мо-ожно, - в голосе Сергея звучала спокойная уверенность, - Даже не сомневайся в этом. И не беспокойся. Всякое ведь бывает. Но подождать немножко тебе придется.
     И мастер унес прибор в подмышке.
     Лже-Иван совсем повесил нос. Снова выбрался на крыльцо и сидел там на лавочке, задумчивый. Шли минуты, они слагались в часы, а Лже-Иван не двигался с места. На крыльцо вышел отец Ивана Матвей Петрович Кощеев и молча, беспечно курил сигарету, глядя на красный закат жаркого дня. Затем вышла и мама – Евдокия Петровна, чтобы выбить пыль из половика.
    - Ты хоть не заболел? – пристально посмотрела она на своего мнимого сына и пощупала ему лоб.
     - Кабы не умер-то совсем! – проворчал отец, пряча в усах надменную улыбку, - Экая беда, подумаешь! Какой-то там чайник у него перегрелся!
     - Меня в игре убить могут, если долго в неё не зайду, - пожаловался Лже-Иван.
     - Вот и хорошо. Хоть, может, каким-нибудь делом займешься, -резюмировал Матвей Петрович, - А, кстати, твой тарантас, возможно, от игр и ломается. Я что-то об этом слышал, говорили в телевизоре
     -  Ты уж слишком серьезно к своим видеоиграм стал относиться, - проворчала мама, - С головой в них уйти готов. Смотри – не сойди только с ума. Лучше иди-ка ужинать.
     Поесть Лже-Иван очень любил. Особенно картофельное пюре и котлеты.
     Как раз во время ужина ему позвонил грустный Гоша Лапников. Привычно осведомился, не помешал ли, а затем завел компьютерную шарманку:
     - Никак я не могу этим Арсланом придурковатым найти лук Батыя. Орда большая и Русь немалая. Где-то лук под самым, кажется, носом – а поди найди его.
    - Сочувствую, - пробубнил Лже-Иван и поделился своей утратой.
    - Сломался ноут – это ничего, - сказал Гоша, однако, тяжко вздохнув, - Или починят, или – скорее до нового. Вот у меня проблема – так проблема. Мне спину клинит. Совсем. Так, что, если срочно не прооперировать – скоро не смогу ходить. И придется мне завтра ехать в Вологду на операцию. Тянуть уже нельзя.
     Тут уж даже такой сухарь, как Лже-Иван – и тот искренне пожалел приятеля. Это у него, впрямь, была беда.
     - Я на время поездки тебе свой ноутбук принесу, - пообещал Гоша, - Чтобы ты без меня не  скучал, да и он, тоже.
     А это известие обрадовало Лже-Ивана, хотя хороший человек на его месте вряд ли веселился бы. Но Лже-Иван просиял от восторга.
     Гоша приплелся через час и принес не только ноутбук и зарядное устройство к нему, но и пластиковый пакет с целой кучей DVD-дисков.
     - Пусть останутся тебе на память, - пояснил он мнимому своему другу, - А я, скорее всего, не выдержу операции и помру.
     Похоже, Гоша пригорюнился всерьез.
     - Не говори глупостей, - посоветовал ему Лже-Иван, - Забери диски обратно. Всё у тебя будет хорошо. А ноутбук я тебе потом верну. Чтобы тебе сейчас домой было не слишком тяжело тащить.
     На самом деле, вряд ли Лже-Иван так уж заботился о Гоше. Просто ему не хотелось расставаться с чужим ноутбуком.
    - Можешь тут пока игру проходить, - разрешил Гоша, - Только пройди моим тупым татарином, пожалуйста. Сделай это… в память обо мне.
    Гоша ушел ещё печальнее, чем был, когда пришел. А Лже-Иван нетерпеливо включил компьютер. 
    Кроме «Княжьего кметя» игр там хватало – в основном спортивных – автогонки, баскетбол, футбол, на одну версию более «продвинутый», чем был у Ивана. Присутствовал даже симулятор вождения поезда. В общем, было, на что отвлечься.
     Вдруг, словно ни с того, ни с сего, что-то случилось и с самим Лже-Иваном. Астральный человек ощутил, что некая сила стремиться поднять его к потолку, или даже выше, перевернуть вверх ногами, а потом…
      Чтобы, не дай Бог, не проверить, что будет «потом», Лже-Иван ухватился покрепче за край стола. Кое-как ему удалось унять подозрительное головокружение.
    Но необходимо было срочно проверить – что там, в игре? И исправить – если такое было вообще возможно.
* * *

      А Мамай-то воевал, да ещё как!
      Под крыльями беркута-Андрея и беркута-Ивана где-то на восточной опушке русского леса проплывали рязанские выселки, изуродованные набегами. Множество разрушенных, обгоревших изб, могилы повсюду. Зоркому птичьему глазу часто встречались и трупы в лесных зарослях, пронзенные стрелами, порубанные саблями.
     Большинство русских городов страдало от Орды, а Рязань – особенно тяжко. Недаром здешний князь Олег, так же как и Михаил Тверской, ладит умаслить Мамая и даже близок к тому, чтобы воевать за него.
     После Рязанской земли начинались владения Золотой Орды.
     Чтобы не думать о скорой встрече с жестоким и коварным Мамаем, Иван решил пока сосредоточиться на чувстве полета. Летать он уже привык, и ему нравилось, тем более – понимая, что это отнюдь не навсегда. Разгоняться более двухсот верст в час, а завидев издали врага или добычу – набирать громадную высоту и падать оттуда камнем, чтобы грудью нанести разящий удар…
    Таким манером Иван-беркут уже бивал уток и гусей, а однажды сшиб большого лебедя – почти  со свой птичий размер.
    - Как ты не пожалел такого благородного красавца? – спрашивал Андрей-беркут, прыгая вокруг поверженной Иваном-беркутом добычи.
    - Кусочек мясца благородного захотелось, - отвечал Иван-беркут, - Ты клюй, давай. Копи силы. Скоро – Сарай, Мамай…
     - Не кумекал, что он тоже может быть оборотнем, вроде нас? – не унимался Андрей-беркут.
     - Ой, грех-то, грех! – Иван-беркут аж вытаращил глаза и проглотил такой большой кусок лебяжьего мяса, что чуть не подавился, - Но и гусь, и утка таковыми оказаться могут. Куда нам деваться, если мы – хищники?
     Порой и стрелы с дьявольским жужжанием проносились у самых их крыльев или перед клювами. У татар особые стрелы – наводящие трепет одним уже звуком, чего там, на птиц – и на людей, закованных в латы, хорошо обученных бою, не страшащихся, вроде бы, никакого лиха.
     Одна такая попала Ивану-беркуту в самый живот. Мощным толчком его подбросило вверх на аршин, но стрела не повредила ему совсем. Иван был удивлен несказанно.
     А больше Ивана был удивлен пустивший эту стрелу татарин Арслан, возвращавшийся в свою Орду ни с чем и раздосадованный из-за этого.
     - Клянусь вечным синим небом Тэнгри – я ведь попал! – пожаловался он своему товарищу Йылмазу, - А птице – хоть бы что! Летит себе, как летела.
      - Ты меньше клянись всякой дрянью, - посоветовал Арслану Йылмаз, - Аллаху такое не нравится. Твори намаз прилежно – и Аллах милосердный пожалует тебя удачей.
     - Не онгон ли это какой-нибудь птицею взлетел? – продолжал подозревать суеверный Арслан, - А то и урусский мангус опять… Чую я, и потерянный лук Бату-хана где-то близко от нас, даже совсем рядом – но где?..
     Почти в тот же миг устоявший перед стрелою Иван-беркут подумал, что именно лук Батыя, спрятанный у него, неведомо где, дал нашему удальцу возможность выжить сейчас. И чувство собственной неуязвимости внушило ему огромнейшую отвагу. Настолько большую, что наш Иван, очертя голову, бросился наперерез летящему мимо кречету.
     - Куда?! – заорал Андрей-беркут птичьим клёкотом, - Зачем?! Ума решился?!
     Иван не собирался отвечать, да и не успел бы что-то чирикнуть. Удар свершился, лихая богатырская небесная атака состоялась. Правда, потерпела лютую неудачу. Ивану показалось, будто он врезался на всей скорости в каменную стену. Во всём птичьем теле Ивана-беркута громко захрустело, в голове запищало, захлюпало, жалобно заплакало. Весь мир начал быстро разваливаться на мелкие бледные искры и фиолетовые звездочки и треугольнички.
     Напоследок Иван увидел сверху, с хребта, падающую с головокружительной высоты, с распластанными крылами, вниз лапами тушку какой-то птицы – не кречета, а некой другой, более знакомой ему.
     И всё пропало, сгинуло во мрак.


* * *
     Итак, Иван, всё-таки, погиб.
     Чуяло Гришкино сердце. Теперь жди со дня на день, с часу на час, что и самого Лже-Ивана призовут в иные миры. А что поделаешь?
     Гоша играл в этом ноутбуке только за Арслана и никаких других профилей в свою версию «Кметя» не загружал – разочарованно понял Лже-Иван.
     Из этого следовало, что воскресить настоящего Ивана в игре он мог бы сейчас только «с нуля», то есть – с самого начала игры. Можно было ещё бы скопировать сохранение Ивана со старого ноутбука – но тот был далеко.
     Оставалось обреченно так и играть за Арслана. Но для спасения настоящего Ивана в этом вряд ли был смысл…
     За окном комнаты что-то прошелестело. Подняв глаза от экрана, Лже-Иван увидел там, снаружи живую, парящую в воздухе черную тень в человеческий рост. Сердитые глаза тени светились.
     - Исполать вам, сударь мой, - вежливо прошептала эта тень из-за стекла, казалось – в самые уши Лже-Ивана, - Пожалуйте сюда. Как вы поняли, ваш подопечный скончался.
     Лже-Иван таращился в окно, ничего не отвечая и не двигаясь с места.
     - Сударь мой, вы напрасно артачитесь, притом – абсолютно бессмысленно, - шептала тень, имевшая человеческие очертания, - В ближайшее время в месте, какое я вам укажу и сопровожу, известные вам компетентные инстанции решат вашу судьбу. Ничего такого ужасного в переселении в иной мир, в иную цивилизацию я не вижу…
    «Конечно! – пробубнил смятенный Гришка себе под нос, - Ведь переселять будут не вас. А могут не переселять, а вообще…»
     Его досадливое бурчание было услышано потусторонним посланцем.
     - А если вы просто перестанете существовать – чем же вам тогда бояться? И какой смысл этого страшиться? – спросила тень, не требуя ответа и предельно равнодушно.
     - А можно без этого? – умоляюще пролепетал Лже-Иван, чуть не плача от страха, - Неужели мой подопечный прямо сейчас так и умрет? И у него никаких шансов?
    - Ну, - тень развела эфемерными руками, - Если вы считаете себя чем-то, вроде души Ивана, то у вас есть ещё ровно три часа, чтобы что-то предпринять для его оживления.
     И что же делать? Лже-Иван лихорадочно заработал своей не такой уж умной головой. Руки же его поспешно выключили игру о вождении поездов и запустили снова «Княжьего кметя».
     Создавать нового Ивана в игре – бессмысленно. Играть за Арслана – а чем татарин может помочь Ивану?
     А этот, за окном, хоть и парит бездеятельно, молча, сложив руки кренделем на своей просвечивающей груди – как будто подгоняет: думай, думай!..
     Стоп! Арслан, по идее, кочует сейчас в той же степи, где погиб Иван. Значит, если татарин найдет Иванов трупик…

* * *

    Андрей-беркут оторопело взирал на лежащего бездыханным в виде объемистой птичьей тушки приятеля.
    Смерть есть смерть, конечно; и в той эпохе она встречалась часто и повсеместно. Привычно видеть её, хоть каждый день и не по одному разу. Ухлопали не тебя, не родича твоего – что ж, помолись, перекрестись – да может ли птица креститься крылом? – и лети дальше, пока сам не нашел свою судьбину.
     Но для того, чтобы продолжать путь в Сарай, к Мамаю, нужно было забрать у павшего Батыев лук. Для этого Андрей немедленно сам превратился обратно в человека, придал убитому Ивану-беркуту вид Ивана-человека и забрал у него из дланей лук, зловеще светящийся черным светом. Затем снова сам сделался беркутом и полетел дальше на восток, недоумевая, как внезапно и нелепо – ни с того, ни с сего – погиб его приятель.
     Про то, что настоящий Батыев лук так и остался в виде затрапезном и неброском за спиною мертвого Ивана, Андрей так и забыл, хотя, когда забирал поддельное оружие, перевернул труп кверху спиною. Золотую пайцзу с Ивана он тоже снимать не стал.
     Меж тем наш протагонист чувствовал какую-то небывалую и невероятную легкость, зависнув над вражьей степью, над трупом – то ли над своим, то ли просто над птичьей тушкой. И видел перед собою тоже висящего без опоры в воздухе великанского воина в изукрашенных татарских доспехах.
     - Ты кто? – спросил его Иван.
     - Я – бог войны Сульдэ, - ответил великан, словно визгливо пролаял, - Это я тебя ударил.
     - Меня ударил кречет.
     - Почти такой же кречет, каким ты был беркутом, - оскалился Сульдэ своей злой улыбкой, - Сам ты виноват. Чего кидаешься на каждого встречного? Преградить путь ведь может кто угодно. Часто – те, кто намного сильнее тебя.
     - Ты меня убил? – мрачно уточнил Иван.
     - Нет, не убил. Ты жив.
     - Как – жив, если чувствую, что душа моя выпорхнула из тела? И как ей было не выпорхнуть, когда её ударил сам бог войны, которому поклоняется народ, властвующий половиной мира?..
   - Уже не властвующий, - возразил Сульдэ, - Великий народ сменил веру.
   - Ну и что? – не понял Иван.
   - Они теперь мусульмане почти все. И Аллах – могучий бог, призывает их к мирной жизни. А нас, земных – сильно окоротил.
    - И ты поэтому не смог меня убить?
    - Не поэтому. У тебя лук, потерянный Бату-ханом. Он позволил тебе выдержать  даже мой удар.
    - Только почему-то я не чувствую себя живым.
    - Просто ты потерял сознание. Очнешься. А вот великий народ под управлением ничтожного и недостойного Мамая в грядущем ждут одни поражения и разгромы.
     - А русских что ждет? Разве мы не православные?
     - Это так, разумеется. Но вы не отвернулись и от своих земных божеств. И они ещё долго будут вам помогать. Если не всегда.
    - Ну. А про меня ты что скажешь? Если я всё ещё жив – значит, когда-то очнусь? Когда?
    - Да когда угодно. Хоть сейчас.
    - А ты всем, что ли, жалуешься, что татары от вас отвернулись? Вот я – так ничем помочь тебе не смогу.
    - Просто обидно мне, - проскулил Сульдэ, - Пока татары молились нам, они были истинно непобедимым, великим народом.
     Слушать нытье вражьего бога войны было Ивану не сильно интересно. И оживлять Ивана этот бог – непохоже, что собирался.
    Переведя же снова глаза на трупик беркута, Иван заметил, что птичья тушка исчезла, а вместо неё по земле распростерлось тело человечье. Тело его – Ивана.
   

* * *
     Арслан ехал по степи медленно, словно крадучись. Даже морда его конька, могло со стороны показаться – уткнулась искательно в самую землю.
     - Неужто, лук Бату-хана учуял? – волновался  Йылмаз, скача за Арсланом, подражая его странному аллюру.
     - Чую, но не лук, - отвечал Арслан товарищу, - Кунак у меня где-то здесь рядом кочует. И, похоже, неладно с ним.
     Найти одного пораненного человека в бескрайней ордынской степи, не ведая толком, где он, казалось почти невозможным. Но кунак – для джигита слово сродни священному. Бросить кунака в беде – просто нельзя, невозможно, Аллах покарает за это любую желтоухую собаку – Йылмаз понимал. Да и предстать в юрте могучего Мамая, не выполнив ханского приказа – было не слишком-то радостно. Потому Йылмаз не спешил.
    Несколько часов рысканья в пыльных ковылях привели их на закате к свежему трупу воина средних лет, лежащего на спине. До Арслана и Йылмаза никто сей труп не находил, иначе забрали бы оружие – широкий меч и лук, каковой был на самом виду – за спиною мертвеца, лежавшего носом книзу. Что-то знакомое разглядели два хитрых татарина в этом нераженьком, словно сделанном из сухой ветки малым дитем, луке.
    - Он! – радостно завизжал Йылмаз, догадавшись, что это именно священное оружие.
    - Он, - промолвил Арслан без особой радости, про лежащего человека. Сам спешился, приблизился к нему, взял покойничка за руку, угрюмо произнес:
     - Вставай, кунак Иван.
     - Твой кунак? Он урус? – хлопотливо затявкал Йылмаз, - Как такое может быть?
     Арслан не обращал на напарника внимания – всё тряс лежащего за руку, за плечи.
     - Вставай, Иван!
     Так он вопил, зовя покойника, несколько минут, всё громче – невзирая на то, что Йылмаз примет Арслана за сумасшедшего.
      И вот, человек, казавшийся взаправду мертвым, открыл один глаз, затем и второй. Облизнул свои ссохшиеся губы. Спросил:
      - Кто здесь? Прочь, вражья татарва!.. – и шарил рукой слева у пояса, ища рукоять меча.
     - Вай, шайтан! Вот так кунак у тебя! Нас тёмной речью обзывает! – изумился и рассердился Йылмаз. Сам он тут же потянулся за мечом.
     За почти два века монголо-татарского ига над русскими землями, оба народа научились понимать язык друг друга без особых к тому препятствий. В самой Орде русских, живущих постоянно и далеко не только в качестве рабов, но и свободными, было уже предостаточно.  Монголо-татары к тому времени настолько перемешались с частично покоренными Ордою половцами, что и язык поработителей, прежде монгольский, теперь заменился на половецкий, или кипчакский (кипчаками звали половцы  себя). Некоторые, довольно многие, говорили на смеси разных языков. Надо ещё сказать, что большое количество кипчакских слов русские люди стали считать грязными – некоторые ордынские слова и до сих пор сохранились, превратившись во всем известный русский мат.
     - Погоди. Он не в уме, - одернул напарника Арслан, - Я бы посмотрел на тебя, кабы тебе довелось эдак полежать.
     И, склонившись к самому уху ожившего уруса, татарин зашептал ему, как можно тише, одними губами на чистом русском:
     - Молчи, дурак, и поддакивай мне. А то снова пропадешь ни за ногату. Умрешь опять, но уже навсегда.
    - А ты кто? – прохрипел Иван гораздо громче, чем было можно. Нащупал меч и потянул его из ножен.
     Между тем, пристально взирая на  кунака, Йылмаз додумался, что где-то его уже видал раньше. Уж не этот ли кунак недавно был урусским мангусом, то и дело попадавшимся им на пути, то в образе птицы, то – волка?
     Привычным движением Йылмаз дернул из-за спины свой страшный, всесокрушающий монгольский лук, и тотчас всадил бы Ивану жужжащую стрелу в сердце, но тут что-то переменилось в Арслане. Тревожно сверкнув узкими желтыми своими глазами, Арслан еле уловимо махнул мечом в сторону Йылмаза – и срубил напарнику голову, ничтоже сумняшеся.
      - Это как? Ты чего? – лепетал не вовсе ещё опамятовавшийся Иван, глядя на кровавое зрелище и ожидая немедленно себе той же участи.
     - Я не татарин, - уже нормальным голосом сказал Ивану лже-Арслан, - Я – Гриша. Помнишь такого? Пришел тебя спасать, а то твой ярославский товарищ, гляжу, предал тебя. Ведь если ты помрешь – мне тоже не жить… в нашем мире…

Глава двенадцатая
    
     Мамай сидел на золотом троне в ханском дворце в центре ордынской столицы – Сарая, весь погруженный в раздумья, когда к нему ввели двух воинов – татарина и уруса.
     Одного Мамай знал – это был его нукер Арслан, отправленный самим же великим ханом на поиски священного лука Бату-хана великого джихангира. В том, что Арслан поймал по пути уруса и привел его, как пленника, ничего странного не было. В том, что Арслан посадил этого уруса на одного из коней своих товарищей, убитых в походе – тоже ничего странного. Загадки начинались с того, что на шее того, кто назвал себя Иваном, висела самая настоящая золотая ханская пайцза. Тогда как Арслану лично Мамай выдал пайцзу медную, простую, без особых излишеств.
    Мамай вообще старался не выставлять роскошь напоказ. Одевался попроще – так, что на вид всегда был готов к любому походу – только саблей подпоясаться да коня оседлать. Никаких пышностей в тронном зале Мамай не держал, окромя этого трона, оставшегося ещё от джихангира. Трон принадлежал не самому хану Мамаю в особицу, а считался одной из святынь всей Золотой Орды.
     В обращении с людьми он старался казаться таким же простым, прямым, неизысканным. Мог наорать на любого иноземного посла – пусть знают: что думаю – то и говорю, не хитрю, камня за пазухой не держу. Если в чем и способен обмануть – только при игре в тавлеи – в них Мамай предлагал сыграть чуть ли каждому, кто входил к нему, и воспринимал поражения в них весьма болезненно, а победам радовался, как ребенок.
    На самом деле для Мамая подобна шахматной игре была вся жизнь – и в жизни хан старался продумывать каждый ход, чтобы не допустить хоть малейшей ошибки, в том числе, всегда иметь пути к отступлению – как для воинов в битве, так и для себя одного, ежели чего стрясется. Для последней цели наворовал Мамай золота, жемчуга и драгоценных камней и упрятал всё это в тайные сокровищницы, откуда мог всегда легко забрать богатства и улизнуть.
    Только вчера в одну такую сокровищницу пытался пролезть урусский лазутчик-ведун, обратившись в хорька. Но языческие шаманы, которых Мамай повсеместно в Орде запрещал, а во дворце у себя тайно держал нескольких, почуяли оборотня, и тот был скоро изловлен. Назвался он Андреем по прозвищу Пихало. Его казнили и повесили около дворцовых ворот.
    То-то приуныл, осунулся урус Иван, проходя мимо этого висельника! Да и нукеру стало как-то не по себе. Побледнел, содрогнулся. Скор великий хан на расправу. Если вдруг Арслан ему чем не угодит: ханский меч – Арсланова башка с плеч.
    Иван же вспоминал, каким докой выглядел, или старался казаться Андрей Пихало в этом их походе. Будто всегда он только и делал, что сражался с джиннами и привидениями, либо превращался в зверей да птиц. И вот – висит…
    И не помог Пихалу никакой прадедовский меч, подумал  Иван в тот же миг.  Почему не помог? Не потому ли, что и не было в мече никакой тайной силы?
    А есть ли таковая в Батыевом луке? Может, всё здесь, вообще – сказки и напраслина сплошная?
    А между прочим, хан успел уже опоясаться Пихалиным мечом. Иван узнал и рукоять, и ножны. Теперь хан думает, что неуязвим? Ну-ну. Петух тоже думал, да в суп попал. А Андрюха, вон – на веревку.
    - Слушаю тебя, джигит, - Мамай глядел на Арслана, сдвинув брови, вот-вот готовый, казалось, метнуть в нукера молнию.
    - О великий хан! Я поймал русского мангуса, у которого оказался искомый тобою лук непобедимого и ослепительного джигангира Бату-хана, - отчеканил Арслан.
    Мамай молча подумал немного, затем поводил указательным перстом десницы у себя перед носом.
     - Дзе-дзе… Вот только что я сам изловил другого русского мангуса, у которого отняли тоже лук Бату-хана. И что же мне делать теперь? Верить ли тебе – недостойной желтоухой собаке,  или себе самому?
    - О великий! То был не настоящий лук, клянусь бородой Пророка!
    - Может, ты ещё поклянешься, что и мангус был не настоящий? Он сумел превратиться в хорька, но я его разгадал.
     Конечно, разгадал и разоблачил бедного Пихалу тайный придворный шаман Мамая. Хан врал, поскольку хотел казаться всемогущим и не спешил выставлять напоказ своё общение с языческими шаманами. Аллах всемогущий накажет, да и окружение, просвещенное муллами, изменит отношение к Мамаю в худшую сторону. Давно ли прервалась в Золотой Орде великая замятня? Сколько ханов – правда, в основном самозванцев – порезали друг друга! А среди них были и те, в чьих жилах текла кровь Потрясателя Вселенной Чагониза.
     Мамай резким движением рванул из-за спины черный, светящийся лук и нацелил стрелу в грудь Арслана. При этом оружие вдруг перестало источать странное  своё черное сияние
     - Не спеши, о великий! Ведомо ли тебе, почему этот лук то светится, то не светится?
      Хоть вещь была очень старая, Мамай ведал, что она предупреждает о врагах – эти слова он надменно бросил в лица двоим недостойным, стоявшим пред его троном.
       - Но отчего же тогда лук светился, вися за твоей спиною, и перестал сиять, будучи направленным на нас?
      - Светился, инда радуясь, что находится в руках великого хана, достойного вождя всепобеждающего народа, - предположил Мамай уверенно, - И погас, узрев пред собою двух желтоухих собак.
    Да уж! Ну и самомнение у тебя, темник! – подумал Иван, присовокупив к сей мысли то, что бывших темников не бывает.
    Мамай перенацелил стрелу с Арслана на Ивана, и в этот миг лук опять засветился.
    - Ну и что? – бестрепетно молвил Иван, находясь на волосок от смерти, - Теперь, судя по твоим же выводам, хан, получается, что я – не враг.
     Хан сделал задумчивое лицо, опустил лук, и тот паки перестал излучать черный свет.
     - А теперь, - снова заговорил Арслан, - Теперь получается, что ты, великий хан – враг твоей Золотой Орды? Или – сам себе?
     Взять бы, да и выстрелить сейчас в Мамая, - подумал Иван. Только не успел бы никто из них, конечно. Тут охраны по углам рассажено-спрятано, так, что не видать отсюдова. Не видать, чтобы внушить любому вошедшему – хан никого не боится. На отличку от прошлых ордынских владык, Мамай даже не обезоруживает никого из приходящих у порога своей юрты. Но при малейшем подозрительном движении пришельцы сразу будут изрешечены стрелами, изрублены клинками. Вестимо.
     Да и не изменила бы ничего в Орде смерть Мамая теперь. Весьма скоро пришел бы другой хан, может, ещё хитрее этого и – снова-здорово! Новые набеги на русские земли, новые побоища, грабежи, пожары…
      - Ты меня не путай, недостойный! – рычал Мамай тем временем на Арслана, - Говоришь, сам добыл лук Бату-хана? А чем докажешь?
     Нукер одним взглядом приказал Ивану вытащить лук и предъявить его Мамаю. Иван обреченно повиновался. Хотя, с чего бы? Только недавно татарин порол какую-то чушь, будто он никакой не татарин, а вовсе русский, друг Ивана по имени Григорий. Нырнул сюда ненадолго из далекого будущего, из какого-то «реального» мира, где он, представьте себе – играет за Ивана. Ну, а всё происходящее здесь – та самая игра, в которой даже смерть – понарошку и не навсегда.   
     А теперь, значит, нужно отдать Мамаю лук, добытый в трудном бою со страшными джиннами, и самим остаться беззащитными. И Мамай, конечно, немедленно их убьет (Ивана – уж точно), возможно, даже собственноручно, сам оставшись в сплошных барышах.
     - И что это за верблюжья какашка? – спросил хан, пренебрежительно скосив глаза на невнушительное оружие в руках Ивана, - Этим даже курицу не подстрелить. Кого хотите обмануть? Священное оружие так выглядеть не может…
     Он ещё не договорил, как между пришельцами и Мамаевым золотым троном возник громадный призрак древнего батыра. Тень стояла на этот раз спиною к Арслану и к Ивану, к Мамаю – лицом.
     И – велик Аллах! – это холодное, суровое лицо светилось… нет, не черным, конечно, светом, но бледным, серебристым – таким, как по преданию, сиял лик самого великого джихангира в его, Батыево, жестокое, лихое и героическое время.
     - Ну, что, самозванец? – гулким, утробным голосом наполнив весь зал, спросило привидение у Мамая, - Почитаешь себя умнее всех? Или хитрее? Ищешь выгоды сразу и у Аллаха, и у шаманов Тэнгри? И ты думаешь – эти силы примирятся для твоего блага?
     - Джигангир… - промямлил хан, сам побледнев, не меньше великанского призрака.
    - Это Сульдэ, - жалко, почти по-овечьи мемекнул Иван, хотя его совсем никто не спрашивал.
    - Вы оба правы, - снисходительно молвил призрак, - Да, я – бог войны кочевых народов. Когда-то я сошел в ваши степи, воплотившись в человечье тело и ставши вашим джихангиром. Но после того, как Тэнгри позвал меня к себе, а вы, жалкие насекомые, от нас отвернулись – ныне я взираю на вас только так – сверху вниз. Ты не веришь, темник, что я сейчас могу придавить тебя насмерть одним пальцем?
     - Я не думал, что ты… - проблеял и Мамай, но был перебит Сульдэ-Батыем.
     - Не стану тебя давить, поскольку время настоящего великого хана ещё не пришло. Хотя надо было бы тебя наказать за излишнюю изворотливость. Думаешь, твой Аллах запрещает ордынцам поклоняться Сульдэ, но дозволяет тебе прибегать к помощи дзиньского Гуаньди?  А помог тот Гуаньди дзиньцам, когда их громили Чагониз и Хубилай? Нет! И тебе, самозванец, тем более, не поможет. Хоть сейчас призывай его сюда, и я бы сразился с ним. Не желаешь?
     Бледный, как мрамор, Мамай люто жалел в этот миг, что не приказал держать всегда перед своей юртой два зажженных костра и провести этих ухарей между огнями прежде, чем впускать сюда. Тогда бы священный дым выгнал из них всех духов. Да вот, не принято уже подобное в его государстве. Ислам на дворе. Либо духи, либо Аллах.
    Но Аллах пока не убирал тень Бату-хана. И охранники, вооруженные телохранители Мамая, прятавшиеся по тайным щелям, закуткам, не пускали в древнего джихангира стрел. Или понимали, что это бессмысленно, или сами перепугались.
    Мамай позвонил в колокольчик, лежавший на правом подлокотнике трона, и сейчас же откуда-то – наверное, из очередной тайной щели – вылез придворный шаман. Этот малорослый, худенький человечек в кожаной куртке с капюшоном, несмотря на то, что была далеко ещё не зима, обшитой мехом и увешанной амулетами, такими, как отрезанные волчьи и лисьи лапы, привыкший передвигаться и на четвереньках не реже, чем на ногах, смотрел на призрак снизу вверх, не выказывая страха, но как-то гадливо – будто Бату-хан вызывал у него не то зубную боль, не то ломоту в пояснице.
     Шаман тут же принялся бормотать какие-то мантры, но призрак исчезать от этого, похоже, не собирался.
     - Что же ты посулил тому, кто сыщет для тебя мой лук? – спросил Бату-хан, - И не пора ли исполнить обещанное? Прикажи подать сюда корону Гуаньди! Да говорю же – она тебе не поможет. Ни она, ни сам китайский божок. Ни тебе, ни тому, кому корона после тебя достанется. Ну!..
     Подгоняемый грозным взглядом очей джихангира, маленький шаман быстро куда-то уполз и вскоре вернулся, таща не очень-то красивую черно-зеленую корону, усаженную тусклыми самоцветами всякой формы и размера. Арслан принял артефакт из рук шамана, не позабыв поклониться Мамаю. Иван же по-прежнему держал Батыев лук нацеленным на теперешнего ордынского властелина.
     Но тут призрак Бату-хана исчез как-то мгновенно, будто его никогда не бывало здесь. И сразу же один из прячущихся вооруженных охранников Мамая, осмелев, пустил в Ивана стрелу. Впрочем, эта стрела не причинила нашему герою никакого заметного вреда, лишь немного его пошатнула. Ответный же выстрел сразил охранника наповал, заставив его, уже мертвого, кубарем выкатиться из укрытия.
    - Джирджис! – громко прошептал Мамай в смятении, - Мерген, во имя твоего Тэнгри, убери его отсюда!
    Шаман, сосредоточенно пошмыгивая носом, невозмутимо подошел к Ивану, вырвал оружие Батыя у него из рук и пхнул нашего героя пяткой ладони в лоб. В глазах Ивана резко потемнело, его подхватило и куда-то отбросило, понесло спиной назад…
    Всё, что заметил и понял при этом Мамай – что урусский джирджис вдруг сгинул куда-то точно так же, как недавно пропал призрак Бату-хана. Следом куда-то исчез и верный Арслан – что было для Мамая уже совсем неожиданно и неприятно. Вдобавок, Арслан умыкнул и корону дзиньского бога войны.
    Кончилось диковинное дело тем, что клинок, висевший на поясе Мамая, словно сам собою вылез из ножен, набирая скорость полетел куда-то по залу, грозя проткнуть каждого, кто встретится мечу на пути – и затем тоже пропал.

* * *

    
       Опомнившись, Иван обнаружил себя идущим в неизвестном направлении по чистому полю. В голове его снова было ясно, как в безоблачном небе вокруг. Стояла прекрасная летняя теплая погода. Впереди, не очень далеко, снова возвышалась Хрустальная гора.
     Вскоре его догнал сначала парень, тоже шагавший пешком, без всяких доспехов, только в рубахе с поясом, в портах и башмаках. Зато – в черно-зеленой самоцветной короне на голове – той самой, что вручил Арслану шаман с разрешения Мамая. Только этот парень был никакой не татарин по внешности – самый, что ни на есть русский.
     Затем Ивана догнал ещё летящий по воздуху черный меч, и рукоять его верноподданно сама легла Ивану в ладонь. Поглядев на этот клинок, Иван опять ясно вспомнил несчастного Андрея Пихалу, которому пришлось поплатиться жизнью в проклятой Орде.
     Корону возникший будто ниоткуда парень сразу же переодел на голову Ивану.
     - Держи. Вручишь Касьяну-Кощею. Пусть только попробует не дать за неё тетрадь Велеса! Ведь жизнью заплачено!
      - А ты-то кто, напомни? -  опять спросил туповатый Иван.
      - Гриша я. Если буду всё, по правде, снова рассказывать – ты опять не поверишь. А поверишь – заскулишь, домой запросишься.
      - Ты отнял, что ли, корону у татарина? – вопрошал Иван, не вдаваясь в его болтовню.
     - Я просто притворился этим Арсланом на время. Кто знает, где он нынче кочует взаправду?.. Но теперь мне недосуг. Прощай и не жалуйся, что я тебя не выручил в беде. И я ещё вернусь.
     И  странный человек пропал, оставив Ивана опять одного.
     После всего того вздора, что он намолол Ивану – про мир будущего и ком-пью-тер-ну-ю (чего-чего?) игру, через которую он – некий Григорий, имеющий к Ивану не пойми, какое отношение, им – Иваном – оттуда руководит, а точнее – играет – про самого Григория можно было подумать много чего. Он юродивый, у какового все мысли вразброд, и вообще, ему бесы шепчут? Или он – здешний русский волхв, покровительствующий Ивану? А почему не ордынский шаман, желающий Ивану зла и загоняющий его в разные хитрые ловушки? Он спас Ивана от Мамая, мгновенно перенеся сюда? Ну-ну!
      И сам Иван, по словам Григория – выходец из мира будущего? А как тогда он попал сюда? Как и когда вынырнет обратно? Совсем чепуха какая-то!
     Путаясь в мыслях, Иван дошел до Хрустальной горы. Помнил, как подъехали они к ней с Пихалой с другой стороны и не ведали, что им делать дальше. А потом помогли зверям, птицам, насекомым разделить палую лошадь… Андрюха помог – и получил в дар умение превращаться в животное, в птицу, в мураша. И Ивана превратил.
    Но то – Андрюха. Его теперь нет. Сам Иван превращаться ни в кого не может. И как ему поступить?
     Иван снял у себя с головы дзиньскую корону, повертел её в руках, разглядывая.
     Если китайский бог войны в любой миг может вылезти из нее – то явился бы он сейчас и помог бы чем-нибудь. Может, нужно для этого слово какое-то особое молвить? Поди, знай такое слово! Ещё и по-китайски, разумеется.
     - Не, - послышался шепот совсем рядом, - Не надо никакого слова. Я здесь, и я сейчас тебе помогу.
     И в прозрачной поверхности, в колпаке Хрустальной горы сейчас же, как будто отдернулась туманная занавесь. Образовался свободный вход – может, поменьше, чем казалась прежде  щель мурашу-Ивану, но все же Иван-человек мог сейчас легко попасть внутрь, не прибегая к превращениям. Лишь только он проник в гору, как вход закрылся, и хрустальный колпак горы сделался прежним, нетронутым.
     - Как к тебе обращаться? Напомни мне своё имя? – Иван озирался во все стороны.
     - Гуаньди, - назвался кто-то совсем рядом.
     - Ты как выглядишь? Или невидимый?
     - Я – бог. Выгляжу, как захочу. Могу и невидимым быть, как сейчас.
     - А можешь ты сделать невидимой и свою корону? Мне спрятать её негде, а на моей голове она нелепо смотрится, уверен.
     - Если она станет невидимой, ты запросто её потеряешь, - возразил Гуаньди.
     - А видимую твою корону могут у меня отобрать, - не унимался Иван, - Или часто придется сражаться из-за неё. Вон, кстати, какой-то воин едет. Придерется – того и гляди.
     И правда, невдалеке от Ивана возник высокий всадник в красивых доспехах, на большом богатырском коне в богатой сбруе. Всадник был очень худ станом, хотя доспехи как-то норовили скрыть его странную, казавшуюся болезненной худобу. Верхоконный был при мече на поясе, но без шлема на голове, и было видно, что он совершенно лыс. К тому же, он был безус и безбород.
     Иван, держа корону Гуаньди подмышкой, хотел пройти мимо этого всадника, будто бы совсем не обратив на него внимания. Но оказалось, что верхоконный направлялся прямо к нему – к Ивану.
    - Будь здрав, Иван батькович, - молвил нарядный конник знакомым голосом, - О, я вижу, ты добыл корону, какую мне было желательно. Поклон тебе земной!
     - То не для тебя корона, а для вашего тутошнего царя Касьяна, - отвечал Иван строго, - А как станешь её у меня отбирать, я призову на помощь дзиньского бога, да и царю вашему потом на тебя пожалуюсь…
     - Так я и есть царь Касьян, - сказал всадник, улыбаясь по-доброму и снисходительно, - Вы с товарищем твоим, загинувшим безвременно, для меня эту корону искали. Прими соболезнования о друге, и подай сюда мне корону.
     - Ты врешь, - засомневался Иван, - Царь Касьян вовсе стариком выглядел. Длинновласым и бородатым. И коров пас почему-то.
    - Я ж царь. Выгляжу, как хочу, делаю, что захочу, - гордо молвил всадник.
    Да, можно, пожалуй, было поверить, что это – истинно царь. Между царями и богами много схожего – подумал Иван.
     - Скажи тогда – что обещал нам царь Касьян в награду за корону? - подбоченился наш герой.
    - Тетрадь Велеса? – не сморгнув, нашелся всадник. И сейчас же извлек из воздуха какую-то не вельми толстую мягкую книжицу в черной обложке со светящимися нечитаемыми для Ивана буквами в заглавии, - Эту? – спросил всадник, вроде бы – насмешливо.
     - Погоди-ка! – быстро сообразил Иван, - Скажи, Гуаньди, эта тетрадь – волшебная?
     - А я почем знаю? – послышался голос из пустоты, - Я никогда её не видал.

       Глава тринадцатая

       Астральный человек, привыкший называть себя Григорием, открыл глаза и проснулся в комнате настоящего, живого человека – Ивана  Кощеева в реальном мире, в XXI веке.
      Значит, это был сон – сообразил Григорий. Значит, он попал сам внутрь игры «Княжий кметь», в тело татарина Арслана, благодаря сну. И только поэтому повстречался там с Иваном. В  копии игры, которая была у него сейчас, в чужом ноутбуке найти Ивана было никак невозможно. Отсутствовал нужный файл сохранения.
     Получалось, контролировать Ивана он сможет отныне только во сне. И даже далеко не обязательно сможет.
     Григорий помнил, как именно в своем детстве Иван Кощеев «выдумал» Страну Сказок. Не то, чтобы совсем уж выдумал. И не сумел бы этого сделать Иван, не будь Григорий с ним, внутри него, как неотъемлемая часть его самого.
      Туда, в эту Страну, где систематизировались все вычитанные Иваном в разных книгах чудеса, и правда, кто-то попадал. Только не совсем Иван, а, скорее – он, Григорий – Иваново альтер-эго. Но ведь они были в большой степени единым целым. Каждый мог считать другого ещё одним собой.
     Это Григорий, а не сам Иван, интересничал, болтая о Стране Сказок с малых лет чуть ли не всем – направо и налево. Сам Иван понимал, что так делать не надо.  Себя он считал умным – бабушка Ивана к этому приучила с младых ногтей. И обижался, когда отец – Матвей Петрович – время от времени бросал небрежно сынуле Иванушке: «Ты дурак!».
       Прав или неправ был отец, но против Григория Ивану было трудно что-то возразить. Подобное альтер-эго, заставляющее человека действовать так, что для этого же индивидуума будет хуже, в русских сказках называется Горем.
     И никто иной, а Григорий здесь, в реальном мире, вынуждал Ивана бояться каждого шага, из-за чего парня многие считали трусом. И делать разные глупости, которые так презирал его отец (впрочем, сам Матвей Петрович Кощеев глупил нередко, как подавляющее большинство людей во все века и  в разных мирах).
     По всей вероятности, сам Григорий взялся именно оттуда – из Страны Сказок. Когда он вселился в Ивана, это если кто и знал – все помалкивали. Почему Григорий не мог по собственной воле освободить от себя Ивана и уйти навсегда обратно, в Страну Сказок – автор тоже не знает. Ну, наверное, этим распоряжались те Силы, представителя которых, похожего на тень, Гриша недавно видел за окном. Вспомнив об этой встрече, астральный человек опасливо глянул в окно опять.
     Никого. Значит, Ивану прямо сейчас ничего не угрожает. А дальше – посмотрим.
     Мобильный телефон на стуле у кровати зазвонил. Это была Алиса Даева, одна из подружек настоящего Ивана Кощеева. Она поссорилась с Иваном из-за своей ревности и не звонила ему вот уже пару месяцев. И вот, похоже, соскучилась. Неизвестно как бы повел себя сейчас настоящий Иван – в отсутствии своего Горя – тем более. А Григорий решил Алисе ответить и нажал кнопку с зеленой трубкой.
     - Ой, привет… - произнесла она немного растерянно, - А я думала, ты меня забанил.
     - Нет – как видишь, - ответил он и добавил, - Привет.
     - А я соскучилась, - да, так и было.
     - Я тоже, - сказал он и соврал. Астральный человек мог соскучиться только по тому, что давненько никак не безобразничал. Или по кому-нибудь – только не от мира сего.
     - Да? Мне приятно! А соскучился-то по мне Иван-1, или Иван-2?
     - Иван-2, - в этом ответе Григорий был кристально честен.
     - Ой, как интересно! – зачастила Алиса своим приятным, звонким, очень женственным голоском, - Я даже рада, что именно Иван-2. У тебя там с этим раздвоением личности какая-то мистика была, помнится?
      - Была, - подтвердил астральный человек.
      Она кое-что знала об альтер-эго. Незадолго до ссоры приезжала Алиса к Кощеевым в гости, и там оказался именно Григорий, которого она прозвала Иваном-2.
      - Значит, у нас мир опять? – голос Алисы показывал, что она рада примирению, - Это прекрасно. Ну, давай, тогда – колись, как сам живешь? Как твоя Машулька?
     - Не знаю про Машульку. А самого я сейчас замещаю. Он опять в сказку ушел. На этот раз – в XIV век, в эпоху Дмитрия Донского и Мамая.
     - Да что ты! – Алиса или не верила, или насмехалась. А может – и то, и другое, - Ведь там, в Древней Руси жить было страшно и смелому-то. А наш с тобой Иванушка дома, бывает, холодильник открыть боится.
      - Это он из-за меня боится, - угрюмо сказал Григорий, - То есть, когда я внутри него. А мы ныне отдельно.
     - Как у вас всё запущено! – вздохнула Алиса, - Ну, держи меня в курсе, что там дальше будет с Иваном-1, когда он вернется. А хулиганить-то будем?
     Хулиганством она называла в шутку секс по телефону.
    Но тут в комнату вошла мама Ивана, и удовольствие им пришлось отменить. Григорий успел «повесить трубку», нажав клавишу, и положил телефон на место так, что Евдокия Петровна и не заметила, что ему только что кто-то звонил.
     - Доброе утро, - поприветствовала мама мнимого сына, - Как спалось? Что во сне виделось?
     - Снилось мне, будто я – татарин по имени Арслан, - произнес Иван-2, Служу хану Мамаю в Золотой Орде. Добыл ему волшебный лук Батыя. А одного моего знакомого тот Мамай на воротах повесил…
     - Ну и чепуха! – всплеснула руками мама, - Ну и ужас! Это всё от игр твоих глупых. Работала бы я в Правительстве страны – все бы эти игры давно запретила.
     Иван-2 не обращал особо внимания на мамино ворчанье. Он пытался понять, каким же образом ему удалось минувшей ночью разыскать Ивана, доехать с ним до Сарая-Берке и даже спастись оттуда, если сохранения игры с участием Ивана у него, Григория, нет? Может, это и совсем никак не связано с игрой?

* * *

     На самом деле было так:
     Владелец небольшого магазина по продаже бытовой электроники и по совместительству программист Серега Кузенков долго размышлять над кощеевским ноутбуком не стал. Он просто «снёс» в гаджете прежнюю систему и установил приятелю свою – хоть и нелицензионную, но стабильную, удобную и красивую. Проследил, чтобы всякие фильмы (в основном эротика, хи-хи!) и музыка, которую раньше закачал себе Ванька, никуда с устройства не делись. Пострадали только игры, но «сохраненки» их прохождений остались. Если переустановить – можно играть с того места, на котором Ванька пока вынужденно прервался.
      А что за игры-то у Иванушки? Ого! «Княжий кметь»!
      Сергей и сам продвигался с переменным успехом в этой игре на своем «крутом» большом компьютере, «тянувшим», возможно, все самые последние бродилки, гонки, стрелялки… Диск с этой современной отечественной РПГ у Кузенкова, конечно, был, и восстановить утраченное казалось вовсе нетрудно. Что и произошло. Серега даже хотел вкачать туда и свою «сохраненку», но сначала, от скуки решил посмотреть, как там успехи у Иванушки. По привычке Кузенков запустил игру точно так, как играл сам – в режиме «онлайн», к которому ни Иванушка Кощеев, ни безызвестный для Сереги Григорий никогда не прибегали. И сейчас же к профилю Кощеева добавился дружелюбный пользователь Gosha, игравший на стороне Орды и за татарского персонажа, но проехавший с Ivanом весь обратный путь от Сарая-Берке до некоего места, именуемого на карте игры Хрустальной горой.
   
    Вот благодаря этому и смогли пересечься игровые пути Ивана и Арслана. И ещё благодаря тому, что Гоша Лапников тоже играл в режиме «онлайн» по умолчанию, а Григорий внимания на это не обратил, и режим таковой, соответственно, не отключил.

* * *

     Велес придирчиво разглядывал тетрадь, что принес ему Иван. Читал про себя строки, написанные в ней. Затем принялся водить по открытым черным страницам тетради столь же черным, кривым и уродливым указательным пальцем своей левой руки. Поводил пару мгновений – потом быстро посмотрел на стоявшего пред ним Ивана.
     - Вот диво-то! – пробормотало черное древнее божество себе под нос, - Не обманул тебя Кощей. Настоящую мою тетрадь вернул. А мог ведь и липу подсунуть.
     Ты сам бы, наверняка, так и сделал, - подумал Иван.
     Не в силах долго смотреть прямо в страшные, светящиеся красными угольками глаза Велеса, Иван опустил свои очи долу – и тут заметил, что его, Иваново лицо украшала (или уродовала – что скорее) отныне русая борода, лохматая, нечесаная, до самой земли.
     - Это что такое? – растерялся наш протагонист.
     - Ничего, - равнодушно пробубнил Велес, продолжая чертить по черным страницам пальцем.
      Борода у Ивана исчезла так же внезапно, как и появилась. Зато нос вырос на целую сажень, и заколыхались уши, что огромные капустные листья.
      - Перестань шутить! – насупился Иван, стараясь принять как можно более грозный вид. На самом деле он был растерян и боялся. Древний бог сейчас мог сотворить с ним всё, что удумал бы – только зачем? Разве Иван перед Велесом в чем-то провинился?
    - Ладно, - Велес не то улыбнулся, не то кровожадно оскалился, - Я, и верно ведь, шучу. Проверил тетрадь. А ещё – потому, что ты так взираешь на мои лохмы, морщины и прочие черты, будто я какой записной урод. Имей же в виду, что и у тебя подобное может вырасти, и даже пострашнее… Ладно. Теперь давай уже рассчитаемся по-честному. Вижу, меч Неждана Пихалы – у тебя, хоть не ты, а его правнук жизнью за эту железку заплатил. Я не против, чтобы ты этим мечом владел. Но только у хозяина его неплохо бы разрешения спрошать.
    Иван паки не совсем понял, на что намекнул черный бог. А тот сызнова черкнул перстом в своей тетради – и между ним и Иваном появился призрак Андрея Пихалы. Не огромный, как Батый, а своего обычного, человечьего роста, лишь прозрачный и мерцающий. Облик у Андрея был такой же ровно невозмутимый, как и при жизни.
     - Что, Андрюха? – прохрипел Велес, - Ни к чему тебе отныне прадеда твоего железка? Пусть этот вон человече с нею ходит? Впереди большие битвы, пригодится ему твоё наследство.
     - Пусть, - прошелестел Пихало и кивнул головою, - А у меня призрак того же меча есть.
     Действительно, на поясе у него висел такой же меч, но эфемерный, просвечивавший, мигающий.
     - Я нунь дружину Коловрата, как и обещал, буду в Славь отпускать, - промолвил Велес, - Ты, Андрей, свет ясный, с ними пойдешь?
     - Как не пойти, - ответил призрак, - Это всё же лучше, чем без дела слоняться.
    Сидя на большом камне, похожем на медведя, посреди леса, Велес взмахнул руками – и прямо из-под земли один за другим начали вылетать призраки русских вооруженных конников. Они бесшумно взмывали чуть выше дерева стоячего, и кони начинали спокойно бродить там, в воздухе, будто по земле, даже склоняя шеи, словно щипля невидимую траву. Таких парящих воинов скопилось много. Одна призрачная оседланная лошадь оказалась без всадника, и Андрей понял, что она предназначена ему. Недолго думая, тень человека запрыгнула в седло призрачного коня. Самый могучий и огромный богатырь этой рати – Иван его уже встречал, это и был Коловрат – сурово и молча глядел на Пихала, что-то веля ему взором.
     Может, привидения сначала могут говорить, а перестают – потом, со временем? – подумал Иван.
     - Скачите, ребята, и сражайтесь, - благословил странную дружину Велес, - Нынче на Руси уже и мечей хватает, и сильных рук, и храбрых сердец. А все равно, каждый клинок важен. Близок час, когда мертвые встанут в единую рать с живыми. Так уже бывало, и так случится снова. И мы – земные боги будем вместе с вами в той великой битве.
    Сраженные древле бойцы никак не ответили Велесу. А может, и ответили, но Иван их слов не мог услышать.
    Оба смотрели, как дружина Коловрата плавно уносилась, словно утекала ввысь, в небеса, и скрылась за белыми подушками облаков.

     Которая дотечаше,
    Та преди песнь пояше… -

зачем-то произнес Иван и сейчас же добавил:
    - А Игорев полк, конечно, тоже там? Меня всегда интересовало – для чего князь Игорь тогда двинул в Дикое Поле?
    - Это, конечно, зело важный вопрос, - Велес перевел глаза на Ивана, - Тогда русские князья тщились перещеголять друг друга (або враг – врага) в воинской доблести. Вот и били по делу и понасередке, то половцев, то хазар с печенегами. А когда ни те, ни другие не воевали – пёрли князь на князь, расширяя каждый пределы своей вотчины.
    - Вроде чемпионата Руси по войне – кто больше народа убьет и очков наберет, - произнес Иван непонятную для Велеса, да, возможно, и для себя самого, фразу, - Да те века – уж ладно. Только ведь и сейчас ещё многое продолжается. Рязань, Тверь… 
     - Просишь за людей? За всю Русскую землю? – округлил свои красные глаза Велес (а может, его удивило не ведомое никому, наверное – басурманское  слово «чемпионат»? Откуда только этот Иван, родства не помнящий, выкопал такое слово? Не молитву, не ругательство. Может, заклинание? Да неважно).
      - Будет, будет единая, сильная Русь, - продолжал Велес, - Да не столь от меня одного то зависит. Выше власть имеется. Сильнее. Суровее. Решат… А то, что ты сам для себя хочешь…
     Велес подошел к Ивану близко, взял за плечи его.
     - Ведомо ль тебе, на что придется согласиться, чтобы это получить в награду?
    - Думаю, да, - ответил Иван.
    - Ты тогда обязан будешь служить мне, а не Тому, - Велес указал пальцем вверх, - И в Рай никогда не попадешь.
    - В Рай и так мало кто попадает, - ответил Иван, - А мне понравилось, как Андрей в зверей и птиц превращался и меня превращал. Я и сам бы так хотел.
    - А помогло ли Андрею это уменье? – хмыкнул Велес, - Ты готов, аки он, с небесной ратью воссоединиться, ежели что, встать под стяг Коловрата, Игоря, Александра Невского?
    - Готов, - ответил Иван, чуя мурашки, прянувшие по всему его телу.
    - И во всяких разных превращаться не получится, - прибавил Велес, - Выбери одного какого-то зверя.
     Зверя. Одного.
     Иван зажмурился, и в образовавшейся тьме, рассекаемой красными, зелеными и фиолетовыми молниями, ярко блеснули ему желтые, хищные кошачьи глаза.
    - В рысь, - решился он, - Я хочу превращаться в рысь.
    И, открыв глаза, он увидел, что на плечах у Велеса теперь голова не человечья, не какого-то неведомого чудища, а кошачья. Голова рыси.
    Окромя звериной башки, Велес телом остался похожим на человека. А вот Иван почувствовал, что руки и ноги его странно корежит, скрючивает, и как будто подобное с ним когда-то раньше происходило время от времени и не раз, а то и вообще, было постоянно. Внизу хребта Ивана возникла легкая тянущая боль. Зуд по всей поверхности тулова. Иван целиком начал покрываться рыжеватой шерстью. А боль в нижней части – это, конечно, вырастал хвост. И глаза нашего героя вдруг стали видеть намного острее. Теперь он различал каждую пору на опавших листьях под своими лапами, всякую самую крошечную тлю, прильнувшую к ещё зеленой травинке и цветом слившуюся с нею.
     - Ну, вот, изволь, - не то сказал, не то промурлыкал Велес, - Всё по твоему желанию. За что боролся – на то, как молвят, и напоролся.
     Иван отчетливо понимал, что с ним случилось. Он стоял теперь в рысьем облике на четырех лапах. Так уже бывало раньше. Доспехи с него исчезли, и даже конь пропал. Он появится, когда снова стану человеком – Иван знал это. Конь бы сейчас, так и так, перепугался бы озверелого хозяина и сбежал бы неведомо, куда. Потом не доискаться его было бы и вовсе.
      Новыми своими кошачьими гляделками Иван-рысь немедленно отыскал неподалеку на свободном от деревьев месте широкую лужу, натекшую от недавнего дождя. Подкрался к ней, ступая мягко, с каким-то даже удовольствием от такой кошачьей походки; рассмотрел своё отражение не шибко придирчиво, но всё же…
      Красивый получился дикий кошак из Ивана. Хоть и некрупный. Глаза острые и хитрые. Знатные усы. Лишь хвост какой-то смешной – пенечком. Рысь – есть рысь, такой у ней хвост и бывает. Надо было тигром сделаться пожелать. Но они в этих краях не водятся.
     Но ему опять помогли превратиться. Сам Иван так и не знает, что для превращения потребно вымолвить или сделать. И как стать обратно человеком?
      Все эти мысли разом пронеслись в его рысиных очах, и Велес прочел Ивановы думы.
     - Скажи: «Велес, помоги», - мурлыкнул черный бог, - Или подумай так.
     - Велес, помоги, - сказал Иван-рысь, дополняя словеса обычным кошачьим стрекотом.
     Он даже не почувствовал своих обратных метаморфоз. Но через миг или два Иван опять стоял на полянке человеком о двух ногах и при руках, одетым в доспехи, и коник его пасся рядом, как ни в чем и не бывало. И Пихалин меч заповедный, тоже вернулся – висел на поясе, как ни в чем не бывало.
     Рысиная же башка на Велесовых плечах стала опять страшной, но человечьей, одновременно с обратным превращением Ивана.
     - Понял? – спросил подземный хозяин.
     - Ага, - кивнул Иван, - Значит, всякий раз, как кошкою стать пожелаю, мне потребно тебя призывать?
    - Так, да не вовсе. Вот, когда испужаешься, что душа в пятки уйдет – и станешь кошаком до тех пор, пока она из пяток не вернется. В сём случае, до успокоения, никакой я тебе не помощник.
    - Ага, - кивнул Иван, не помнивший, часто ли он страшился чего-либо допрежь.
    Они распрощались. Иван верхом двинулся в Ярославль. За время не самого краткого пути он несколько раз проверил своё новое дарование и остался им вполне доволен. Мясо свежеубитой мыши для хищной пасти оказалось ничуть не хуже, чем, допустим, жареная утка для человека. Охотясь на зайца, Иван-Рысь повстречал лисовина (обычного, похоже, не оборотня), сразился с ним и убил, после чего хотел полакомиться и лисом, но мясо у того оказалось очень невкусным, вонючим… Иван-рысь бросил эту добычу. Без труда, чутьем нашел, где оставил своего коня, и чуть не забыл, что прежде, чем ехать дальше верхом, нужно вернуть себе человечий облик. А конь перепугался при виде рыси, рванулся наутек, но не смог оборвать удила, которыми был привязан к дереву. После превращения Ивана опять в человека, конь сначала не хотел подпускать его к себе, но всё же успокоился. Путь было можно продолжать. Больше Иван не становился рысью до самого Ярославля.
     Проникнув за городские стены, Иван теперь отправился прямым ходом в терем воеводы Игната Колоды, объявив, что готов выполнить любое задание по воинской части.
     Сторожевой гридень, отчего-то даже не потребовал у Ивана сдать меч временно ему. Так наш герой и вошел в светлицу воеводы – вооруженный, вопреки обычному уложению.
     Вошел и остолбенел.
     За высоким креслом сурового воеводы стояла в полном вооружении молодая богатырка истинно сказочной красоты. И дело было даже не в самой неотразимой привлекательности этой девушки, сколько в её глазах, показавшихся Ивану более, чем знакомыми – вернее будет сказать – родными.
     Воин-бродяга не помнил ничего о своем прошлом, и даже недавний рассказ бедолаги-Григория, неведомо, откуда взявшегося и куда сгинувшего, считал, как мы знаем, бредом.
     Но эти очи ясные он помнил. Они казались Ивану, повторюсь, родными. Единственно родными в сём грозном и опасном мире. А ещё – имя Лукерья. Иван мог поклясться чем угодно, что эту девушку зовут Лушей.
     Всё подуманное было как-то сильно связано с ним. И  глаза смотрели прямо на Ивана вовсе неравнодушно, а напротив – полные  любопытства, беспокойства, сострадания.



Глава четырнадцатая

     Сказать по чести, воевода Игнат Колода думал, что эта... Ольга, Пульхерия, Анастасия, или как там? забыл уже имя – только помнил, что византийское – с  его заданием справиться никогда не сможет. Тем больше он удивился, узрев её чрез некоторое время снова подле своего терема. Если не считать оружия, руки девушки были пусты. Ничего нового с собою она, похоже, не несла.
    И вот она стоит перед воеводским креслом и смотрит уверенно, без всяких сомнений.
    - Ну! – промычал воевода надменно, - Где То – Не Знаю, Что?
    Она оглянулась сперва ошуюю, затем одесную, и молвила:
    - Шмат-Разум, ты тут?
    - Да, - послышался голос ей в ответ, - Чем могу пособить?
    Воевода вздрогнул. Он с детства, вестимо, слыхивал немало рассказов о мертвецах и о привидениях, но всамделе с ними никогда не встречался.  А тут голос доносился из пустоты.
     Может, кто-то вошел с Ольгой незаметно и ухитрился быстро схорониться?
     - Он не верит, - провещал голос, похоже, читавший мысли, - Как поступим?
    - А ну, Шмат-Разум, потяни воеводу за нос! – измыслила Ольга.
    В тот же миг воевода почувствовал на своем носу чьи-то жесткие и холодные пальцы, так больно сжавшие солидный носище Колоды, похожий на орлиный клюв, что воевода взвыл.
     Но пальцы отпустили его нос так же внезапно, и растерявшийся, было, военный чинуша сразу же взял себя в руки.
    - Кто тут? – Колода изо всех сил старался, чтобы голос его не дрожал, - Незримый человек?
    - Я давно не человек, - возразил спокойный и приятный мужской голос из пустоты.
    - А почему у тебя человечья рука?
    - Просто, по привычке. У меня вместо нее может быть что угодно.
    И сейчас же воевода снова скривился – его цапнула за левое ухо невидимая звериная лапа. Пытаясь поймать её, чтобы сжать и оторвать, Колода всё время хватал пустоту. А меж тем, по щеке Игната текли настоящие струйки крови.
     - Кратко молвить, я – То – Не Знаю, Что, - подытожил голос.
     И воевода почуял, что в шею его поверх лат уперся кончик холодного, острого клинка. Кинжал или меч? 
     Сызнова хотел перехватить неуловимое оружие – тщетно. Кажись, смерть поблизости.
     - Ну хватит, Шмат-Разум, не мучь его, - распорядилась Ольга, видя, что Игнат Колода прилагает все силы, чтобы держаться мужественно до конца, - Думаю, воевода, теперь ты мне веришь?
     - Приходится верить… Слышишь, Шмат-Разум! А что ты ещё можешь?
     - Очень многое, - был ответ, - Могу накормить досыта сколько угодно людей. Могу и убить их любое количество сразу. Могу разрушить в единый миг и так же скоро построить целое царство…
     - Ух, ты! А если прикажу тебе изничтожить всю проклятущую татарву, что на наши русские земли свой грязный аркан набросила? Ежели велю их страшное Золотое царство разрушить? – загорелся мыслью воевода, и очи его вспыхнули.
     - Я не люблю творить подобное с этаким-то размахом, - промолвил голос равнодушно, - А великих людей, таких, как Мамай или твой Митя Московский – бог хранит до последнего сужденного им часа. Подобным мне таковые недоступны, ибо…
    Шмат-Разум многозначительно умолк.
    «Вестимо, он не Бог, - смекнул воевода, - И не сам Сатана, также. Бес какой-то мелкий. Может, ну его к свиньям?»
    - Но ты прибыл сюда, чтобы служить мне верой и правдою? – спросил Игнат ещё.
     - А такого уговору не было, - хмыкнул Шмат-Разум, - Ты велел добыть и показать тебе То – Не Знаю, Что. А как быть дальше – уже самому Тому решать. Сам зришь – То оказалось живым.
     - Но что-нибудь ты сделаешь для меня хорошего?
     - Что-нибудь… Токмо не шибко наглей.
     - А добудешь мне меч непобедимый? Да щит непробиваемый, чтобы я великим воином был?
     - Жирно будет, когда всё сразу. Решай – меч или щит?
     Колода, недолго думая, предпочел меч, каковым бы можно сокрушить любого врага.
     - Будет тебе таковое оружие – и даже вместе с рукой, что станет воевать сим мечом, - ответил Шмат-Разум торжественно, - Только не отнимай сей меч у той руки. Мне же дай свободу, как только сии клинок и кметь предстанут твоим очам.
    - Ладно, - согласился воевода.
    И впрямь – на что ему понадобилось экое невиданное чудо-юдо, что может в любой миг его жизни лишить? Подальше от такового – всякий, и самый большой храбрец пожелает находиться.
    Шмат-Разум пообещал, что, ежели воевода не станет его неволить, так и он не будет над Игнатом Колодою больше шутить.
     Ольга спросила, какое назначат ей следующее задание? И воевода велел ей отдохнуть, поесть, попить, собраться и ждать, пока он задание придумает.
     Сказать по правде, и от нее Колода предпочел бы теперь держаться подалее.
     Как раз в это самое время наш Иван приближался к воеводскому терему. Мы знаем, что его впустили без особых заморочек, и знаем теперь, почему. И с оружием.
     Войдя в горницу, Иван отвесил поклон воеводе, про себя объявил, что он – Иван, наемный воин-бродяга, ищет богатырскую работу в этих краях.
     - Исполать тебе, воин Иван, - коротко кивнул Игнат Колода, - Похоже, что вас, таких бродяг-воинов – двое.
     Говоря так, Игнат неотрывно смотрел не на самого Ивана, а на меч у него на поясе. Конечно, клинок был в ножнах, но и рукоять излучала странный, пугающий и завораживающий, ни на что не похожий черный свет. Меч как будто говорил воеводе: «Забери меня себе!»
     Но Колода помнил, что ему только недавно заповедовало грозное привидение. Меч забирать у наглого вояки было нельзя. Да и его самого-то лучше было отослать куда подальше. С пользой для себя и для дела, разумеется.
     - Ты знаешь, воин Иван, речку Калку? – спросил воевода в то время, как вошедший пожирал глазами Ольгу, стоявшую за креслом своего начальника.
     - Знать – не знаю, сам не бывал на ней. Но сыскать – постараюсь, - молодцевато отчеканил Иван.
     Он почувствовал новый наплыв решительности, такой, будто кто-то им играл извне. Но сейчас этот кто-то был, вроде, совсем другой, не прежний, а новый. Странно!
     - Полтораста годов назад с той речки нога поганого Чагониза ступила на Русскую землю, - угрюмо изрек воевода, - Много на несчастной Калке русских полков загибло вместе и во главе со знаменитыми князьями. Вот и съезди на эту Калку, поищи – не осталось ли какого волшебного оружия от самого Чагониза?

* * *
     Наблюдавший с экрана кощеевского ноутбука сей игровой эпизод Серега Кузенков недовольно сдвинул брови.
      Разработчики игры явно поленились. Задания какие-то однотипные. То ищи на Каменке под Суздалем останки дружины Коловрата, теперь следы Чингисхана у Калки. Которого давно черви сглодали. Серега предвидел один из следующих квестов – принести мощи Игоря Святославича или какого-нибудь Овлура из Дикого Поля.
      Нет, занудная, что-то, игрушка – подумал Серега. Да и компьютер-то чужой. Ладно, надо завтра его отнести хозяину. Ванька уже там весь испереживался, наверное.
      Кузенков закрыл ноутбук, упаковал его в специальный ранец, вроде того, что носят школьники, и вернулся к автогонкам на своем компьютере.
      Следующим утром он позвонил своему мнимому знакомому – на самом деле это был, как нам известно, альтер-эго Ивана, Григорий – и уведомил его, что всё уже в порядке, ноутбук исправлен, сегодня Серега его вернет.
      Значит, можно будет возвращаться к контролю над Иваном – подумал Григорий. Что ж, хочешь – не хочешь, а это необходимо. И не задуматься ли о том, чтобы вернуть Ивана обратно домой? Ведь что же будет с самим Григорием, если Иван там каким-нибудь образом сгинет?
     Но как, опять же, вернуть Ивана? Кричать ему через монитор: «Вернись! Мне тут уже надоело за тебя бояться»? Не услышит.
     Эх! А Гриша уже выпросил у мамы Ивана купить такую «примочку» для компьютера – «штурвал», и подсоединив его, управлял на экране, как тепловозом, тащившим за собою целый поезд, так и ЗиЛом-130. И то, и другое было детскими мечтами Ивана Кощеева, навеваемыми тогда ему, конечно, Григорием. Тепловоз и автомобиль выглядели в играх почти неотличимо от настоящих. А со «штурвалом» реализм в подобной игре вообще зашкаливал. По возвращении «Княжьего кметя» с профилем Ивана в нем, Григорию станет совсем не до машинок и не до железной дороги.

* * *

     «Переглядки» Ивана и Ольги навели воеводу на такую мысль:
     «Пусть эти двое будут вместе и рыщут где-то далеко от меня. Так оно спокойнее, а, может, и для дела лучше».
    - На Калку ты отправишься не один, - возгласил Игнат Колода, - Пошлю с тобою в должности рынды-меченосца вот эту девицу.
     Воевода указал на Ольгу. И заметил, как парень и девушка – оба покраснели.
     - Исполать тебе, - Иван поклонился ей в пояс и назвался. И узнал, в свою очередь, что её зовут вовсе не Лушей.
     Ольга без всяких сомнений и возражений вышла из-за кресла Колоды и встала рядом с Иваном.
     Воевода объяснил парочке, что в путь они могут отправиться завтра с утра, а переночевать – им выделят каморку на двоих в тереме, примыкающем к этому, поменьше.
      «Даже так?» - мысленно очень удивился Иван.
      Ольга была и такого не против.
      Вскоре они уже сидели в этой каморке на одном ложе, достаточно широком для двоих, и изучающе взирали друг на дружку.
      Воеводины слуги принесли им и еду: пироги с мясом, птицей и ягодами, густой кисель, похожий на студень, и квас.
      - Будешь, Луша? – протянул Иван подружке половину курника.
      - Я Ольга, - напомнила она, взяв у него пирог, - Почему ты так и норовишь назвать меня Лушей?
      - И сам не знаю. Смутно помню, что была у меня недавно какая-то Лушка – не то жена, не то – подружка. С ней что-то случилось, а что – паки не помню. То ли ушла, то ли умерла…
     - А я на неё похожа?
     - В точности. Но у Луши не было такой кольчуги, такого меча…
     - Можно, я глотну квасу из твоей кружки? – спросила Ольга, - Тогда я узнаю твои мысли, может быть, разберу их. Пойму, что это была за Луша и тебе растолкую.
    Иван позволил. Она сделала глоточек квасу, заела сладким киселем и поглядела снова на парня. Что-то новое горело в её глазах.
     - А целовалась Лукерья так?..
     Григорий много пропустил, не увидев то, что произошло между ними в ту ночь.

* * *

     В этой главе то и дело кто-то многозначительно смотрит на кого-то.
     Хан Мамай тоже смотрел опять на призрак джихангира Бату-хана. А тот надменно взирал на нынешнего повелителя Золотой Орды, по чести – не столь и законного. Ибо бывший темник – не  чингисид.
     Мамай ждал от призрака совета, каковой и воспоследовал.
     - Если хочешь ещё долго оставаться ханом – не давай Мите Московскому большой битвы, - шелестел призрак, - Митя – хитрый и опасный. С каждым годом всё большую силу набирает. Уже нынче у него не забалуешь.
     - Это я – хитрый! – рычал Мамай нервно, - И я – опасный. Как-нибудь постарше, поопытнее Мити буду.
     Льстил сам себе Мамай, хотел казаться как можно грознее всем окружающим, вплоть по стоявшего перед ним великанского привидения. Но и толкали хана к великим битвам с Московской Русью стоявшие за ним и над ним генуэзцы.
     - Нанеся тебе хоть одно по-настоящему большое поражение, урусы потеряют страх, - толковал призрак, - Меня никогда не разбивали. Дед мой – Чингисхан – тоже  слыл непобедимым.
     - Я сделаю по-умному, - говорил сейчас Мамай призраку, мнившему себя, напомню богом войны Сульдэ, - Я захвачу Рязань и Тверь. Присоединю их к Орде. Там много урусских отличных воинов, и все они станут служить мне. С Митей оба этих князя и так уж дерутся, чтобы только он их земли к своей не присовокупил.
     - Ох, солоно тебе придется в Рязани, если на это решишься, темник! Даже я, к слову сказать, давным-давно положил там не одну тьму своих лихих и самых лучших батыров. В сравнении с теми воинами, нынешние ордынцы измельчали. Тверь-то, конечно, посговорчивее будет. Но и даже покорив эти княжества, набрав урусских воинов в свои ряды, подумай – ведь в большой битве урусы легко предадут тебя и переметнутся на сторону своих единоверцев. На что тебе такое подлое войско?
     - Как же действовать предложишь мне ты, давно отошедший к предкам? – насупился Мамай, - Сидеть, сложа руки и ждать от урусов вечной безусловной покорности?
      - Митя у них за много лет первый такой – смелый да ушлый, - рассудил неживой Бату-хан, - Там на нём очень многое завязано, если не всё вообще. Я бы подослал к Мите тайных убийц и посмотрел бы, что из этого получится потом.
    О таком подходе Мамай пока не задумывался. А смысл, похоже, был.
    - Надо выбрать верного слугу и большого доку в подобных делах… - пробормотал Мамай, - Чтобы ни джиннов, ни мангусов не боялся. Был у меня где-то недавно один…
    - Шаман? – оскалился Бату-хан в усмешке.
    - Нет, воин. Его Арслан зовут. Только вот его недавно куда-то унесли джирджисы – лишь бы не в джахнам… Сыскать велю! А против Твери – одного из Змеев-Горынычей отправлю. Устрашу неверных. Таково, что при одном имени моем падать на колени станут. Как пред дедом твоим. Дань же платить заставлю – такую, как Джанибек с них один брал.
     Известно, что после Бату-хана Джанибек отличался особенной жестокостью и жадностью.
     Мамай был всё решительнее. Казалось бывшему темнику, что теперь-то, с помощью тени Ослепительного джихангира, его могущество станет возрастать безгранично.
     А тень Бату-хана тишком себе думала, что бывших темников не бывает. И помнила, как презренные урусы прозвали джихангира после смертельной мстительной схватки Евпатия Коловрата.
      Они прозвали его – БАтый.
      С насмешливым ударением на первый слог.

* * *

     Арслан пробудился – и с удивлением обнаружил себя посреди степи, но не лежащим на земле, на кошме или на какой-нибудь звериной шкуре, а сидящим на коне. Оказывается, он крепко заснул прямо в седле.
     Ничего удивительного в том, чтобы поспать, сидя верхом, для таких лихих наездников, как ордынские батыры не было испокон веков, даже куда раньше времен Чингисхана. Только вот сон…
     В этом сне Арслан видел сам себя урусом, на голове носил какую-то дзиньскую корону, а затем отдал её другому урусу, назвался ему Григорием (бывают же имена!), а потом улетел в будущее.
     Из всех дурацких снов нынешний – самый глупый.
     Нагляделся Арслан в своей поездке на всяких джиннов и мангусов. Похоже, один из нечистых пробрался к нему в нутро, в душу. Будет время, свободное от заданий – схожу к мулле – пускай из меня выгонит нечисть, - подумал Арслан.
     Он услышал позади себя перестук копыт. Кто-то его нагонял. Друг или враг? Арслан оглянулся.
     Молодой стройный нукер на белом аргамаке, одетый в легкие латы, при ближайшем рассмотрении оказался девушкой. Она исполняла должность гонца от самого хана Мамая и привезла Арслану очередной приказ: тайно ехать в саму Москву – шутка ли молвить! – проникнуть не к кому-нибудь, а к самому князю Дмитрию, и постараться убить его. О собственной жизни в таком сложнейшем, понятно, случае, ради хоть малейшего облегчения задания, дозволяется не заботиться.
     Приказ был написан по-татарски в пергаментном свитке под личной ханской печатью. Если бы эта печать оказалась повреждена – значит, её сломал гонец и разведал тайное задание. Тогда Арслан обязан был бы гонца убить.
     Нет, печать была цела. Девушка выполнила своё поручение исправно.
     Приказ – есть приказ. Было так и будет всегда. Надо ехать и выполнять.
     А жизнь – то ведь хороша! – мелькнуло в мыслях у неженатого Арслана. Вот и эта девушка, присланная гонцом от Мамая – тоже хороша необычайно. Синие глаза, как озёра, пшеничные волосы, выбивавшиеся из-под татарского шлема, толстая коса по спине. Урусская эта пэри, что ли? Но одета по-ордынски. Потолковать с ней немножко, пожалуй, можно себе позволить. В садах Аллаха мне, грешнику, на Том Свете не бывать. Джахнаму Арслан предназначен.
     - Как тебя зовут, красивая? – спросил он девушку.
     - Гульнара, - назвалась она.
     - Но выглядишь ты не по-нашему, - усомнился Арслан.
     - Да, я не татарка. Я из русских, раньше меня звали Светланой. Я была пленницей Мансур-бека, но тот продал меня задорого Мамаю, который сначала сделал меня своею наложницей, а потом наградил конем, дал мне доспехи и оружие, и назначил рассыльной по всяким мелким поручениям.
      - А если бы кто-нибудь отбил тебя у хана?
      Гульнара немного смутилась.
      - Я не жена Мамаю, а как наложница уже стала надоедать ему. Хан может иметь четыре жены, но у Мамая на протяжении нескольких лет всего одна Тулунбек-ханум. Значит, это его настоящая любовь. Если бы кто-нибудь полюбил так меня – то я была бы счастлива.
     - Меня зовут Арслан. Я живу один, - начал джигит, -У меня нет никакой родни. Да толком нет ничего почти, кроме коня, оружия и доспехов. Но я честно служу хану и вскоре, думаю, заработаю хорошую юрту, лошадей, верблюдов – всё, что нужно. И тогда я ввел бы в эту юрту тебя…
     Гульнара-Светлана опустила свой бирюзовый взгляд.
     - Это так ты признаешься мне в любви? – прошептала она.
     - Я готов драться за тебя с десятком джигитов, - негромко и уверенно произнес Арслан.
     - Своих родных я давно не видала, ничего не слыхала о них, и в любом случае, они должны быть далеко отсюда, - сказала Гульнара, - Мне было бы спокойнее, если бы у меня появился друг рядом. Ты красив, удал и статен, у тебя честные глаза. И даже вечный синяк под левым глазом не слишком портит внешность у тебя. Напротив того, ты кажешься ещё мужественнее.
     В самом деле, не так важно было, где Арслан заполучил это своё боевое «украшение», как то, почему синяк у него никак не проходил. Вот сейчас это его немного смутило.
      - Но мы с тобой принадлежим к очень разным народам и верам, - продолжала Гульнара-Светлана, – Наши  народы враги между собой. Как же мы смогли бы жить семьею, хоть немного сносно?
      - В Золотой Орде, например, в Сарай-Берке сейчас уже многие батыры и простые пастухи и конюхи заводят себе урусских жен. Даже по одной, уважая ваш обычай. И нормально живут годами, - убеждал Гульнару-Светлану Арслан, - Вашу речь в Орде, тоже можно слышать повсюду…
     - Ваши воины и пастухи заводят себе жён, или рабынь? – спросила девушка грустно, - Ты не уточнял?
      - Если рабынь – почему только по одной? – не сдавался Арслан, - И мужчины-урусы всё чаще живут в Орде свободно, женятся на татарках, трудятся для себя. Правда, принимают нашу веру.
      - Но я хотела бы остаться православной.
      - Я позволил бы тебе и это. Совершенно спокойно.
      - В вашем Сарае и в других городах Золотой Орды нет православных храмов…
      - Это всё решаемо!.. Ух, вы, девушки! – печалился Арслан, - Почему ты прямо не скажешь, что меня нельзя полюбить?
      - Потому, что это совсем не так. Ты очень привлекателен и нравишься мне, - интересничала Гульнара, но в лице, во взгляде у неё не было никакого лукавства, насмешки – одна грусть, близкая к отчаянью.
      - Тогда я совершу ради тебя подвиг, а если понадобится, то  не один – и заслужу твою любовь! – молвил джигит решительно.
     И без дальнейших слов он пустил коня галопом на северо-запад, куда-то в сторону Москвы. Это Арслан хотел покрасоваться перед девушкой – я, мол, удалой джигит, как ты уже заприметила, и езжу очень быстро. Но как только Светлана скрылась из виду, сей ухарь перешел на спокойную рысь. Путь предстоял неблизкий.
     Убить урусского князя Дмитрия – ну и задание хан отвалил! Собственноручно бы попробовал, а потом увидел – каково это!
      Этот князь Дмитрий, или Митя – поскольку очень молод он, да и княжить начал ещё ребенком, - вероятно, сам подобен мангусу или джинну. Честно молвить, в Орде его опасаются прилично, а за это и уважают.
      Бороться с ним помочь Арслану мог бы тоже какой-нибудь шаман, а того лучше – мангус  или джирджис. Из тех, к примеру, что охраняли лук Бату-хана в пещере. Если кто-то там остался, не провалился обратно в джахнам. Да и он, поди, осерчал на Арслана люто.
     А вот  тот урусский нечистый, вселявшийся в Арслана во сне и наяву – может, он бы помог? Придал бы Арслану опять обличье неверного голубоглазого…
     О приди, приди, мангус!..
     Арслан не мог знать, что Гульнара-Светлана, подождав, пока он ускачет подальше, неспешно двинулась за приглянувшимся ей ордынским храбрецом следом, стараясь быть им незамеченной.

    


 Глава пятнадцатая

    
      Первым из троих чудо-братьев Змея-Одиночки, с кем довелось встретиться принцессе Эльвире – бывшей Маше – оказался Змей-Тройка. Он прилетел в избушку брата в один из дней к обеду, и пока подлетал да приземлялся во дворике, возле кузницы – выглядел ещё не слишком странно. Конечно, страшилище ужасное – куда там картонно-пластилиновым чудовищам из кинофильмов даже двадцать первого века! Но вот, когда он сделался человеком – высоким и очень плечистым, с тремя лохматыми рыжеволосыми головами на богатырских плечах – странно это выглядело донельзя. Странно и устрашающе.  Тем более, что две головы, расположенные по бокам, были уменьшенные, словно сплющенные, и выглядели мерзковато и отталкивающе.
     Что там самозваный муж её болтал надысь о каком-то растроении да расшестерении? И где оно? Вот так выглядит? У них ничего не поймешь – у этих Змеев.
     На принцессу и так свалилась обязанность то и дело жарить новому мужу мясо. Готовка не была для Эльвиры привычным делом, хотя муж старался помочь ей, выдыхая на мясо огонь, однако, зачастую просто сжигал по неосторожности громадные куски отличной телятины, и Эльвире приходилось начинать всё заново.
    - А в той жизни мне и мужу моему  прежнему – еду готовил невидимый слуга Шмат-Разум, - вспоминала она немножко капризно, - У него всякие разносолы появлялись на столе вмиг, без усилий.
    - Это всё сон, - отвечал ей Змей-муж, - Мало ли чего тебе ещё приснится? Я вот часто видаю в кошмарах, что я не Змей и даже никакой не человек, а просто зараза – смертельная хворь неизлечимая – и оттого, будто, люди меня страшатся. И три моих брата – словно стали подобными же хворями лютыми. Представляешь?
    - Не представляю. На что похожа болезнь?
    - Ни на что. Или на что-то – не знаю, что. Ни большое, ни маленькое. Пар – не пар; дым – не дым…
    - То – Не Знаю, Что… - пробормотала Эльвира-Маша, – Но  я-то в своем сне, получается, была обычной девушкой, а Касьян-Кощей перенес меня в роскошный замок и дозволил жить, как царевне. Здесь же у тебя вышло пока ровно наоборот. Ты царевну заставляешь трудиться, как служанку. Нелепо – не находишь?
    - А ты вспомни, чем ты  у того своего распрекрасного мужа себя занимала? – говорил Змей-Одиночка, - Скучала, поди-ка, все дни и ночи?
     - Уж ночи-то – никак не скучала, - лукаво подмигивала Эльвира. И Змей сурово кивал.
     - Ты завел бы мне в помощь, хоть видимую, обычную служанку, - прямо попросила однажды девушка, - Хоть одну.
     - Да-да. А потом не удержался бы – и давай к этой служанке сам втихую подкатывать! – дразнился Змей, - Ещё понравилось бы – и не одну завел…
     - Вот и ладно, - Эльвире вовсе не обидны были его слова, - Подкатывай хоть целому полку девчонок. А меня бы обратно моему Касьяну вернул, да и всё.
     - Не получится никак, - немного сердился Змей, - Потому, что ты неправду баешь. Сон. Как тебя можно в сон вернуть? Если даже и уснешь, и снова всё своё узришь – скоро опять пробудишься. В каком веке-то, говоришь, ты тогда была?
     - Твердо не помню. Вроде, в семнадцатом.
     - Вишь, ты!.. Гостья из будущего!
     «Да ещё из какого будущего-то! – подумала тогда Эльвира-Маша, - Тебе, крокодилу, о таком и не мечталось».
     Она уж пыталась провалиться и в сон, чтоб вернуться в милое себе время. Но нет. Лишь какие-то смутные тени мелькали в её грезах, а потом приходилось просыпаться рядом со Змеем, что был в человечьем образе.
     В постели он был хорош, умел и ласков. И то ладно.
     Эльвира-Маша думала, что с прилётом брата-Тройки жарить много мяса ей придется ещё и для него. Но тут она ошиблась. Брат-Змей вообще ничего не ел и не просил. Со снохою хотел выглядеть шутливым, а поэтому – поджигал, выдыхая огонь, чуть ли не всё, что видел. Да, оба брата могли дышать огнем и будучи похожи на людей. Впрочем, пожара Тройка не допускал – гасил всё поджигаемое почти сразу же неведомым заклинанием. Только пугал Эльвиру.
     - А ещё два брата ваших – Шестерка и Дюжина – в человечьем виде выглядят совсем жутко? – спрашивала его Эльвира, нарезая ножом очередной кусок мяса на жаркое. Тройка сидел близко от неё за столом.
     - Тебе их видеть совсем негоже. Со страху помрешь, - объявил он и, выдохнув быстрый и яркий огненный язык, поджег стол. Девушка подпрыгнула в испуге. Тройка сразу же стол погасил, и даже запаха паленого не осталось.
    - Я шучу, - сказал он, - А на самом деле я только для тебя такой страшенный вид принял. Так-то и я, и те братья, когда делаемся людьми – размножаемся…
    - Беспрерывно любовью занимаетесь? Ха-ха! – рассмеялась принцесса.
    - Нет, не то. Вот, я – Тройка могу разделиться сразу на троих добрых молодцев. Брат Шестерка – тот на шестерых. И все они будут одинаковые. Рост – в рост, волос – в волос, голос – в голос. Ну, Дюжина – тот может сразу двенадцатью парнями-близнецами стать. Вот, если не веришь – смотри на моем примере
       Эльвира только моргнула – за столом вместо одного рыжего парня сидели трое одинаковых улыбчивых богатырей, как и было обещано.
      «Вот оно, значит, какое размножение!.. А если б меня один из многоголовых Змеев замуж взял?» – подумала она – и поежилась даже.
      Непритязательный Тройка спал в кладовке, превращаясь к ночи в мусорный совок. Всё же, пока он гостил, Эльвира избегала любиться с Одиночкою. Стеснялась. Просто спали вместе.
     На вторую ночь Тройкиной гостьбы Одиночка предупредил свою женушку, что поутру он вместе с братом кое-куда улетит по важной надобности.
     - Надолго? – встревожилась Эльвира.
     - На седмицу, может – чуть подолее. Надо кое с кем… - тут Одиночка опасливо умолк.
     - Повоевать? – домыслила Эльвира-Маша, еще сильнее вскинувшись, - Кого-то убить?
      - Ну, пошто сразу так-то? – поморщился Одиночка, - Кое с кем встретиться, потолковать, кое-что втемяшить кое-кому.
     - Мой прежний муж – Касьян-Кощей – время от времени улетал куда-то воевать, - опять вспомнила Эльвира-Маша, - Он, кстати, тоже умел превращаться. Только не в дракона, а в разных птиц.
     - Не вздумай попытаться без меня к нему сбежать, - молвил Одиночка-Змей строго, как директор школы, в которой когда-то училась Маша Квасцова, - Помни, что бежать некуда тебе на самом деле. Всё это, про Кощея, были грезы.  Уйдешь, самой неведомо, куда, - а я ведь могу и полениться тебя разыскивать. И сгинешь ни за грош.
     - Значит, ты меня не любишь нисколько? – обиженно надула губки Эльвира.
      - Если уйдешь – покажешь этим, что сама меня не любишь, - Одиночка вздохнул и обнял жену, сомневавшуюся в том, что она именно ему настоящая жена.
     - А я и не люблю тебя, - произнесла она бесцветно, - Я Кощея постепенно полюбила и жалею, что ты заставил меня изменить ему. Но я ведь бессильна перед тобою совсем…
     - Не любишь меня? Да? – крякнул Одиночка, чуть оживившись, - А ну-ка, проверим?
     - О! О!.. Что ты делаешь, хулиган!.. Ведь брательник твой в кладовке всё может услышать! О!.. О!.. Ну, продолжай… продолжай!..
     Утром Эльвира-Маша прощалась с мужем и с деверем во дворике их развалины-усадьбы. С содроганием наблюдала она, как оба парня в мгновение ока превратились в страшных чудовищ об одной и трех головах. Да, если бы не привычка ко всяким пугающим чудесам, выработавшаяся у нашей героини за последние годы – тут любая другая могла бы лишиться чувств.
     «Лишиться чувств… - думала Маша-Эльвира, следя, как два Змея поднялись в небеса и плавно махали кожистыми бронированными крыльями куда-то к востоку, - Лишиться чувств… А какие у меня, вообще, чувства к этому крокодилу? Есть ли они?
     А к Кощею чувства остались – после всего, что уже было вот здесь?» – продолжала она думать, сидя в избушке, посреди горницы.
    Чтобы разобраться в чувствах своих, ей потребовалось не меньше часа.
    Есть чувства к Кощею, есть! – решила в конце концов Маша, - Оказались!
    И метнулась она, сердешная, из горницы – на двор, а там, около кузницы – калитка…
     Но в калитке той Маша-Эльвира столкнулась лбом с пожилой кривоногой женщиной в темной одеже и цветастом платке, с суковатым посохом в левой руке.
     - Ой, извините! – Маша отшатнулась от бабки и потерла свой ушибленный лоб, - Вы к нам?
    - Доброе утречко, голубушка, - зашамкала старушка, - К тебе я, к тебе, к миленькой. По хозяйству тебе пособить маленечко, как ты сама даве баяла.
    - Спасибо, только я… А как вас звать?
    - А Катериной Звягичной зови меня, детонька.
    - А кем вы моему… э-э-э… мужу приходитесь? Не мамой? Извините…
    - Нет, детонька, не мамой. Соседка я ваша. Принято меня звать Бабой-Ягой.
    - Но я знакома и с другими Бабами-Ягами, - покачала головой Эльвира-Маша.
    - Так много нас – это лучше, чем кабы мало было. Русская земля ведь, ох, широка! И мы на ней повсюду потребны.
    Маша знала из опыта предыдущей жизни, что злобность и коварство (и даже людоедство) бабам-ягам народная молва всё больше приписывает. На самом же деле они просто нормальные лесные ведуньи.
     - Катерина Звягична, я так-то в лес за грибами думала сходить, - попробовала схитрить Маша-Эльвира.
     - Сходи, золотая моя, сходи! И я, не то, с тобой стаскаюсь, - баба-яга нисколько не перечила. Похоже, новый муженек приставил её к своей принцессе ради догляда. Как раз – чтобы не сбежала.
     И как же тут возразишь старушке? Можно поуговаривать её не ходить за Машей в лес, как бы жалея Ягино потертое годами здоровье. Но лучше без кривляний, - обреченно подумала Маша-Эльвира.
    Они вдвоем немножко углубились в ближний бор; Маша всерьез поискала вокруг себя грибов, которых ещё и не было никаких. Старушка не отставала от неё ни на шаг. Куда от неё уйдешь? Да хоть бы знала Маша, куда вообще отсюда идти, где Кощея искать? Неподъемное дело-то для неё.
     И вот, уставши и присев на пенек, перекусить захваченной из дому краюшкой хлеба, деля её с соглядатайшей, Маша решила рассказать ей свою историю и выложить сомнения, касательно пребывания здесь в роли Змеевой жены. А что? Сам Змей-Одиночка прекрасно ведает её, Машино, состояние духа и истинное отношение к нему – Одиночке. Ничего нового из этого разговора Яга потом ему наябедничать не сможет.  Если ничего не знает путнего о том, как разобраться в этом нагромождении – пусть посмеется, или махнет морщинистой рукой. А ежели она мудрая – может, на ум наведет.
     Катерина Звягична очень внимательно выслушала Машу-Эльвиру и молвила, чуть поразмыслив:
     - Я бы на твоем месте, миленькая, как Змей-от вернется – выпросилась бы у него в гости на родину…
    - То есть?..
    - В Пражский град энтот ваш. Там бы и посмотрела толком – каковы твои родители, о коих он тебе бает, и прочая твоя нынешняя родня. Узнаешь их – стало быть, пригрезился тебе тот Кощей, двадцать первый век и прочая блажь, не говоря уж о всяческих Иванах. Не узнаешь – ну, тут…
     - Катерина Звягична, как вы просто и хорошо всё рассудили, - обрадовалась Маша-Эльвира. И повинилась, - Вы простите меня. Я, и правда, думала вас перехитрить и сбежать. Но куда отсюда сбежишь? К кому? Места всё новые, незнакомые мне. Пойдемте тогда обратно, в избушку.
     Они вернулись в развалюшку и, пока Маша-Эльвира сидела, сложа ручки (глубоко задумалась, не знала, что теперь начать, а может статься, сказывались гены принцессы), Баба-Яга быстро слазила в погреб, притащила всякой снеди и собрала на стол. Явно, раньше Катерина Звягична бывала тут и не раз.
      Ночевать Яга тоже осталась у Змеевой жены. Улеглась на печи, неподалеку от супружеского ложа хозяев, где спала наша принцесса.
     - А я, может, и языка того – чешского – не знаю, - думала Эльвира-Маша вслух, засыпая.
     - Это тебе только кажется, - буркнула ей в ответ Яга, казалось – совсем спящая.




* * *


    - Ну, что, рыбак? Не клюет у тебя? – сочувственно спросил приятный мужской голос.
    - Не клюет, - ответил лысый, болезненно-худой рыболов, сосредоточенно взирая на недвижный поплавок.
     - На зелень попробуй приманить, - подкинул ценный совет голос, - В таком озере плотвы должно быть много, а она зелень любит.
     - А ты бы помолчал. Болтовней всю рыбу мне распугал, - начал сердиться лысый рыболов, - Хотя – какая тут рыба? – угрюмо прибавил он себе под нос, - Четырнадцатый век на дворе. Добытчиков больше, чем рыбы стало. Глядишь – через сто лет ни в озерах рыбы, ни в лесах дичи совсем не будет.
     Всё это он пробубнил, по-прежнему, не оборачиваясь.
     - Хрустальный купол вам мешает, - уверенно заключил голос, - На кой он, и что за мудрец его возвел? Как сквозь него всякая живность в ваше царство попадает? Никак.
     - Смотрю, ты больно умен! – рыкнул рыболов и обернулся. И никого возле себя не обнаружил. Совсем.
     - А, ушел уже, - понял рыболов чуть разочарованно, - Что ж – твоё счастье.
    - Никуда не ушел, - возразил немедленно ему всё тот же голос, - Я пока здесь.
    - Где?.. – лысый рыболов, на миг растерявшись поводил глазами окрест, но быстро догадался и произнес абсолютно невозмутимо, - А! Так ты невидимый?
     - Больше того, - дополнил голос, - Ещё я бестелесный.
     - И даже я не могу тебя видеть? – усомнился рыбак.
     И дальше со стороны можно было наблюдать такую диковинную картину. Ничем не примечательный человек в неброской одежде и с удочкой в руках, только что разговаривавший будто бы сам с собой, вдруг тоже пропал в мгновение ока. И никого не стало на безлюдном берегу озера.
     Но на самом деле там были всё те же персонажи.
     - Вот теперь я тебя вижу, - с удовлетворением сказал Кощей, - Старинный волшебный закон действует. Незримые могут созерцать друг друга. Ну, говори – как тебя звать, как дошел до жизни такой – молодой, а совсем седой?
     И невеселый седовласый молодой мужчина в белой рубашке и длинных портах, босиком, парящий невысоко в воздухе, признался, что зовут его Смекайло по прозвищу – Шмат-Разум.
     Он рассказал  рыболову, владевшему невидимостью, свою невеселую историю, уже известную в общих чертах читателям, а потом спросил:
     - А ты что за волхв, чтобы всё незримое этак запросто видеть?
     - Волхв? Ну да, я волхв, - с достоинством произнес рыбак, одетый ну совсем по-простому, чуть ли не в рубище, - Я здешний царь. Меня зовут Касьян.
     - Царь – а в таких обносках щеголяешь, - голос, похоже, насмехался или недоумевал, - И черным, мужицким, недостойным трудом занимаешься. И без охраны тут сидишь.
     - А твоё-то какое дело? – снова прорычал царь, - Отдыхаю я так от царствования. Поднадоело, устал.
     - Ну-ну, - в голосе невидимки послышался скучающий зевок.
     - А купол тот, если хочешь знать, я сам над собственным царством и возвел, - разоткровенничался неизвестно с кем монарший рыболов, - Чтоб никакие досадливые дураки и мерзавцы не лезли в мои дела.
     - Гм… А у людей, у народа, которым ты тут правишь, спросил  ты дозволения? Это народ тебя над собою царем поставил?
    Такой вопрос Шмата-Разума заставил Кощея заметно пригорюниться.
     - Нет, не ставил меня народ, - ответил Кощей, подумав, - Просто… это… шибко уважает мои волшебные умения.
     - Или боится тебя, - предположил ещё Шмат-Разум.
     Возражать про народную боязнь Кощей не стал. Самозваному царю сделалось ещё грустнее.
     - Живым, думающим людям обитать под этакой крышкою – не веселее, чем глупому вареному петуху в горшке, на печном шестке, - донимал царя Шмат-Разум. И Кощей задумывался всё сильнее.
    - А по чести молвить, - надоело мне тут давно, - заключил он, поразмыслив угрюмо, - Всем от меня чего-нибудь надо. Тому – то сделай, иному – иное… А мне б жениться да жить потихоньку, на отшибе от прочих, сам себе царь, супруге – глава и защита…
     - Ты ж старый пень – жениться! – поддел его Шмат-Разум, которому бояться гнева Кощея, похоже, было нечего.
     - Энто – как сказать, - пожал плечами Кощей без обиды – и тотчас превратился в молодого, черноволосого и черноусого высокорослого богатыря, пышущего здоровьем, - А коли так? – подмигнул сей богатырь невидимка.
     - Тогда не пойму, - переменил тон Шмат-Разум, - Чего ты же женишься? В чем затруднение, если царствуешь над целым народом?
      - По принуждению, что ль, какую в жены взять? А полюбит она меня? – такой опыт у Кощея, видать, был, - А без любви – что за супружество? Морока одна.
     Оба чудака многозначительно помолчали.
     - У меня морока не меньше твоей, - заявил Шмат-Разум, - Последнее время люди словно какую-то моду взяли – ищут То – Не Знаю, Что. Не тот – так другой. Не другой – так третий. Полно этаких искателей развелось – от них спасу не стало. А То – Не Знаю, Что – это я и есть.
     И рассказал невидимка Шмат-Разум, как служил он ведьме Адельфине, отыскавшей его, как То – Не Знаю, Что, по волшебным книгам,  да решил от неё улететь. Ибо нежданно-негаданно повстречал свою давно потерянную любовь…
     - Это всё понятно, - кивнул Кощей, - А от меня-то что тебе понадобилось? Не просто же так, подурачиться ты возле меня задержался?
    - Не просто, согласился невидимка, - Всё связано. Говорящую кобылу дивчине Ольге на поле брани ты подарил? – спросил Шмат-Разум.
    - Ну – я.
    - Кем она была, пока не сделалась кобылой – ведомо тебе.
    - Ясно, что человеком.
    - Обратно в человека превратить её ты смог бы?
    - А она здесь, с тобою?
    - Вестимо, тут.
    - Где? Аль ты её тоже незримою сделал?
    - Заряна! – позвал Шмат-Разум, озираясь по сторонам.
    Ответа не последовало. То же и со второго зова, и с третьего, и с последующих окликаний. Заряна не отзывалась, не виделась и никак себя не обозначала.
    - Её здесь нет, - заключил Кощей.
    - Как такое может быть? – занервничал Шмат-Разум, - Как я мог вновь обрести своё счастье – и опять выпустить его из рук?
    - Хорошенькое счастье – жена, превращенная в говорящую лошадь! – хмыкнул Кощей без насмешки, но и без какого-то сочувствия, - И хорошо же ты её держал в руках!
      - Я самое невезучее ничтожество! Самый пустоголовый глупец в мире! – запричитал Шмат-Разум, - Я настолько несчастен, что даже покончить со своим нелепым существованием не способен, ибо нельзя умереть вторично.
      - Не один ты такой, - проворчал Кощей, - И я бессмертен, и через подобную глупость проходил не раз.
     Невидимку эта Кощеева схожесть с ним вовсе не утешила. Он продолжал выть на все лады, звать четвероногую красавицу по имени и проклинать себя.
     - Самое плохое – это отчаяние, - добавил Кощей, - Пока можешь – ищи её всюду, борись за неё и не опускай рук. Женщины капризны и переменчивы – сам же ты должен это знать по опыту.
     - Ещё бы у меня эти руки были, которые не опускать, - не унимался Шмат-Разум, - Погоди! – осекся он, - Ты ведь сильный волхв? А выколдовать обратно сюда Заряну можешь, где бы сейчас она ни была?
    Этот вопрос Кощей оставил без ответа. Если бы он мог сделать спрошенное, то и расколдовать Заряну прежде для него было бы не столь трудно.
    Всё ещё сыпля причитания и проклятия на свою бедную, зримую только иным невидимкам голову, Шмат-Разум унесся куда-то в дальнейшее пространство.
     Кощей же постоял ещё недолгое время на берегу озера, задумчиво глядя в воду, сплюнул в неё несколько раз, затем, размахнувшись с плеча, зашвырнул свою удочку в озеро. И неспешным шагом пошел прочь.
    Он шагал и шагал, глядя не вокруг, а внутрь себя, невзирая на смену дней и ночей. Навстречу самозваному царю часто попадались люди – его вынужденные подданные – и звери. Но Кощей никого не замечал, поглощенный думами. Так добрался он до края того самого хрустального купола. Поглядел на него в последний раз снизу вверх, не достигнув глазами вершины. Высек из указательного пальца своей десницы маленький огонь и поджег нижний край купола.
     И в Хрустальном царстве повеяло свежим ветром, и солнце принялось светить и греть лучше. О хрустальном куполе люди здешние забыли вскоре. Бесследно пропал и царственный волхв Кощей-Касьян, и даже его каменный замок сгинул неведомо, куда.
     Крошечный этот клочок земли, гнездившийся под Хрустальной горой, довольно скоро стал частью Белозерского княжества. А Кощей перенес волшебною силой свой замок на край Вятской земли, стал жить в нем один-одинешенек. И затосковал.

      
 Глава шестнадцатая
    
       - Я тут немножко продвинулся в твоем профиле игры, - чуть сконфуженно признался Серега Кузенков, ставя отремонтированный ноутбук Лже-Ивану обратно на письменный стол, - Прости уж. Как открою «Княжьего кметя» - не могу удержаться, чтобы хоть немного не поиграть. Я самый чуток прошел. Заданий там ещё немеряно.
     - Убивали тебя там, в игре, хоть раз? – насторожился Лже-Иван.
     - Нет, до этого не дошло. Я сам уже до немалых уровней в своем профиле добрался. Со всякими воевал – и с двенадцатиглавыми, и с невидимыми… Да что ты напрягся? Сохраненка-то в любом случае никуда не делась. Ты просто на сайты всякие поменьше лазь. Где разная гадость. Или ставь платный антивирус. Я понимаю, колясочнику совсем никак не хулиганить – очень тоскливо должно быть.
     Примерно то самое, что Серега назвал «гадостью», явилось Лже-Ивану в грезах минувшей ночью. Некая бледная дама обнимала его, целовала и вытворяла с астральным человеком ещё многое, что запрещено лицам до восемнадцати лет. И это была отнюдь не Тоска в человечьем облике, а бывшая русалка Аксинья, знакомая нам по предыдущей части нашего повествования. Правда, походила она теперь, как две капли воды на Ольгу – прежнюю Лушу.
     - Твой неразлучный товарищ внутри игры тоже упражняется в подобном искусстве, - сообщила Аксинья Лже-Ивану, натешившись вдоволь, - Нашел там новую подружку. Такую же, как я сейчас. Гляди ещё – притащит её за собою сюда.
     - Ну и что? – хмыкнул Григорий, - Были и раньше у него всякие подружки. Никто, кроме тебя, внутри него меня не замечали.
     - А тебе не надоело в нем сидеть тридцать с лишним лет? – осведомилась Аксинья.
     - Я боюсь, что случится со мною, когда придется покинуть Ивана навсегда, - признался Григорий, - В кого, куда меня переселят Высшие Силы? Не уничтожат ли совсем?
    - Значит, он первый, внутри которого ты живешь, - заключила Аксинья, - Ну и не парься. Должно очень не повезти, чтобы тебя никуда не переселили.
     — Вот только куда? – недоумевал Григорий.
     - Миров кругом хватает, их полно, - сообщила хитрая ведьма, - И этот, человеческий мир – отнюдь не лучший из них.
     Откуда Аксинья всё это знала?
     Теперь же, днем астральному человеку пришлось отложить в сторону Гошин компьютер. Лже-Иван перетащил его в среднюю комнату, за смежной стеной, там поставил на журнальный столик, придвинул кресло и тоже подключил к розетке. Затем вернулся на своё обычное рабочее место и запустил отремонтированный ноутбук.
     - Весь ты в компьютерах теперь, - прокомментировала Евдокия Петровна, - Пропадешь в них совсем. Скорей бы Игорь вернулся да забрал свой.
     - А? Что? – переспросил её мнимый сын рассеянно.
     - Ничего, - буркнула недовольная мама, - Я уж с полчаса тебя зову чай пить, а ты и не реагируешь. А потом сходил бы, подышал воздухом.
      Ему было не до всего этого. Пора было вспомнить о своем протеже и, если необходимо, прийти к нему на помощь.
     Лже-Иван увидел, что настоящий Иван едет на коне куда-то на юго-запад, в сопровождении молодой девушки, хорошо вооруженной и одетой в железные латы.

* * *
   
      Даже название этой речки – Калка – звучит как-то неприятно. Словно напоминая о нечистотах.
     То и дело меня направляют – и всё в такие места, где русские потерпели поражение. Почему так? – думал Иван. И что будет дальше? Сить? Дикое Поле? 
      Время от времени Ивана клонило в сон. Ближе к ночи – наоборот, накатила свежесть, бодрость и желание поохотиться. Это сказывалась, конечно, кошачья природа, поселившаяся в нем с приобретением способности оборотня. Свою спутницу Иван в эту подробность  решил не посвящать.
     Когда Ольга легла спать, сняв с себя только железные латы, Иван не стал ужинать с нею пищей из дорожной сумы, а дождался, пока девушка крепко уснула, отбежал подальше в лес, чтобы не пугать коней, превратился в рысь и с удовольствием опять поохотился на зайцев.
     - Ты что-то не ешь ничего? – подозрительно спросила Ольга к обеду следующего дня, - Ослабеешь до Калки, а там сражаться придется – это уж точно.
     - Меня любовь кормит, - ответил Иван и потерся щекой об её лицо.
     - Ты ласковый, как кот, - сказала подружка, нежно целуя его, - А вон, и кошачья шерсть на лице у тебя.
     - Где? – насторожился Иван.
     - А вон – под носом.
     Это была шутка. Ничего там кошачьего – обычные усы человечьи.
     И однако что-то она  подозревала. Девчонок не перехитришь, - подумал Иван.
     Так парочка ехала суток пять. На шестые сутки, когда до цели оставалось чуть больше полусотни верст, Иван, обратившись ночью в рысь, решил добежать до Калки сам, один. И, конечно, успешно справился с этим.
     Вот и она – Калка, крошечная речушка. Найди десять отличий от Каменки. Ха-ха…
     Там, конечно, не стояло никакого столба с доской на нем и надписью «Калка». Но Иван понимал, что это, и точно, она. Между прочим, к нему вернулось и ощущение, будто кто-то снова Иваном играет.
      На самом деле, это Григорий, сидя за ноутбуком, опять открыл карту игры и смотрел на цель квеста, отмеченную маркером.
     Снова такая же теплая летняя ночь. Снова поле древней битвы у реки. А значит, души убиенных бойцов и военачальников могут гулять здесь и сейчас прямо на виду. И даже сам Чингисхан не исключается.
      Иван-рысь думал верно. Как раз мимо него ехал высокий призрак на великолепном вороном коне, в красивых, дорогих латах. Доспехи были богаче, нежели давеча у Евпатия. Правильно. Тот был боярин, а это, наверное, князь. Ишь, плывет, аки белый лебедь!
     - Здрав будь, княже, - попытался приветствовать его Иван-рысь.
    - Здорово и ты, вещая зверина, - тихо ответил древний военачальник, не выказав удивления.
    Значит, это князь и есть… или был…
    - Не ведаю имени твоего, - снова промурлыкал Иван-рысь.
    - Мстислав я, - ответил призрак, - Мстислав Удатный. Князь Галицкий, а по отчеству – Мстиславович.
    - Удатный – это Удалой или Удачный? – спросил Иван-рысь задумчиво.
    - Что ты баешь? – не понял его вельможный призрак, - Удатный – стало быть, в бою удал. Врагов сильно бью.
    - Ну, Удалой ты, значит. Мстислав. Кому бы то ни было мстишь… то есть, прежде мстил удало. И сам ты мстил, и отец твой мстил – судя по имени его. Вот только – кому мстили-то? Пришлым разорителям, или таким же русским, но из иных княжеств? Всё тот же чемпионат Руси по войне?
    Большой дикий кот с хвостом-пеньком и кисточками на ушах говорил, сверкая умными, но хищными очами, таковые слова, что древний князь не в силах был понять некоторые из них. Они сами звучали в рысиной башке, будто кто-то другой их оттуда произносил. На самом деле это опять был Григорий, то есть, Лже-Иван. Это он бормотал в реальном мире, сидя за чудо-машиной. И что-то досадливое слышалось Мстиславу Мстиславовичу в его речи.
      - Не домыслить мне, кто ты, вещий зверь? Аль черт-дьявол, али языческий подземный, або какой лесной бог? И слова твои похожи на колдовские… Наступил в прежние времена на Русские земли поганой своею ногою лютый Чингисхан. Сперва-сначала, значит, половцев под себя подмял, какие поддались ему, и затем в Русь кинулся. Собрались мы – три набольших князя, все Мстиславы – Киевский, Черниговский да я вот – Галицкий, а окромя – ещё шестеро князей поменьше. Да сколько-то половецких ханов с их полками, из тех, что не захотели под монгольской задницей лежать. Встретились тут, на Калке горестной с монголами и крепко ударились. Да те хитры оказались – разбили нас вдребезги, сильнее, чем раньше – половцы на Стугне. С тех пор души павших в лютом побоище не знают покою, не уходят ни кверху, ни книзу – всё ездят тут на борзых конях, или бродят на своих двоих, и сражаются.
    Иван-рысь отшатнулся: откуда-то ввстречу Мстиславу Мстиславовичу вылетел конный призрак монгольского батыра, машущий кривой саблей, но князь привычным движением отсек ему главу с широких плеч. Безголовый враг, тускло светясь, умчался куда-то во тьму. И опять, как на Каменке – найди хотя бы три отличия. Да уж…
    - Я такой же русский боец, и звать меня Иван, - замяучил рысь в ответ, - Но меня прокляли, обрядив в сей звериный облик. Я потуль и сюда прибежал, чтобы колдовское проклятие сам с себя снять.
     - Как же ты станешь это делать? – спросил князь, впрочем, довольно равнодушно.
    - Сам Чингисхан тоже тут бился? – последовал от Ивана-рыси вопрос на вопрос.
     - Вестимо, нет. Он прислал двух своих нойонов – Субедэя и Джэбе.
     - Так, может, у тех нойонов тайность какая была, в которой гнездилась их несокрушимость?
     - Неведомо мне то, - покачал головой Мстислав Мстиславович.
     Тем временем, на берегу грустной речушки возник ещё один призрак в нарядных латах, с княжескими регалиями, на белом коне. Седые власы выбивались у него из-под шлема.
    - Кто ты, зверь вещий? – спросил этот пожилой дух, - Для чего тут всё о нас выпытываешь? Кому служишь? И слишком ты крупен для простой рыси. Сразу видно, что оборотень
    - Княжий кметь я, - Иван не хотел врать, но кто-то изнутри заставлял его произносить такие слова. Мы знаем, кто. И он же продолжал, - Оборотень, да. По величине не труд от простого зверя оборотня отличить. Вы догадались… Служу я великому князю Московскому Дмитрию Ивановичу. Меня прокляли, но я использую сие проклятие для дела.
     Тень убиенного седовласого князя качала головою, слушая его. Верит или нет?
     - Со времен вашего несчастного побоища двести лет Русские земли под поганым игом лежат, - говорил далее Иван-рысь, - Ныне же Дмитрий князь Московский твердо решил сбросить иго, и для того не токмо все русские княжества в единый кулак собирает, а велел своим слугам искать тайные силы, из тех даже, что служили прежде нашим врагам. Заставить их потребно освобождению Руси послужить.
     Некоторое время тень пристально вглядывалась в желтые глаза оборотня, и, возможно, призрак подумал: ежели зверь где-то и привирает, то в главном он, похоже, говорит правду-истину. И произнес в ответ:
     - Я – князь Мстислав Киевский, отчеством Романович, а по прозвищу – Старый. Рассек наши дружины поганый Чингисхан на части; так порознь их тогда истребил. Прав твой Дмитрий – только заедино монголов бить можно, какой бы великий вояка их теперь ни возглавлял. Про тайности же ничего вельми важного сказать не могу. Ведаю только, что имя нойона Джэбе по-нашему означает Стрела, а Субедэй – это Стройный Конь.
     Иван-рысь его слушал внимательно.
     - И задолго до нападения половцы разнесли повсюду слухи, будто есть у Чингисхана проклятого волшебный конь да колдовская стрела. И пока всё это при нём, победить Потрясателя Вселенной никому не удастся.
     - Но тем конем и стрелою той были Субедэй и Джэбе, - кивнул рысиной головой Иван, - Теперь их души тоже блуждают где-то. Но не здесь.
    - Да, - согласился Мстислав Старый, - Так оно и есть.
    Но сейчас же вспомнил Иван про волшебный Батыев лук. Ведь и с таким именем знаменитый нойон мог быть когда-то. Скажем, Суган-багатур (Лук-богатырь). А между тем лук существовал и настоящий. Оружие.
    Отыскать бы того Коня. И ту Стрелу. А потом сложить всю волшебную троицу воедино…

* * *

     Что ж такое? – недоумевал и досадовал Григорий, - Был ведь маркер всё время, пока ехали до этой Калки. А добрались до цели – маркер исчез. Теперь как найдешь, если неведомо, что искать вообще. Вот уж квест – так квест!
    И, о чудо! Когда отметка Ivan довольно удалилась от берега Калки, то маркер там возник опять – только в виде красного крестика с подписью «задание провалено».
    Вот и играй, когда такие непонятные задания, притом они однотипные, примерно одно и тоже будет, за какую из двух враждующих сторон ни играй. И оканчивается игровой процесс, если судить по аннотации на коробке, одним и тем же – походом на Куликово поле.
     Лже-Иван грустно выключил ноутбук и сейчас же направился в соседнюю комнату – включать второй компьютер.
     В той комнате фактически жил отец, и Лже-Иван мог ему помешать. Но сейчас Матвея Петровича не было дома, и обычно глава семейства никогда никого не уведомлял, в котором часу он вернется. Может, не придет ещё какое-то время.
    Под новые ворчания Евдокии Петровны, что он опять беспрерывно переходит от одного компьютера к другому, что добром это не кончится, Лже-Иван запустил «сохраненку» с Арсланом, погрузился в процесс и вскоре перестал замечать что-либо, кроме бескрайних степей вокруг и вечного синего неба над головой, где прежде жил боги Тэнгри, Сульдэ и другие, а теперь – один великий Аллах.

* * *

     «О, приди, приди, мангус!» - взывал мысленно Арслан, скача в сторону Москвы, на запад. И мангус, похоже, пришел.
     «Чем я могу тебе помочь? – раздался знакомый шепот в голове храброго нукера.
     «А, ты уже здесь? – подумал Арслан, - Молодец! Можешь сделать меня похожим на уруса?»
     «Зачем?» - спросил мангус и получил обескураживающий ответ: Арслану приказано ухитриться убить великого Московского князя Митю.
     «Ого! И ты просишь моей помощи в этом злодействе? – мангус, похоже, возмутился, - А ничего, что я сам – русский?»
      «Так не будет помощи? Эх… а я рассчитывал на тебя», - вздохнул Арслан.
      Недолгое время злобный урусский дух в татарской голове молчал. Скорее всего – думал, прикидывал так и этак.
     «Знаешь, помогать – так помогать, - наконец решился дух, - Ладно. Сейчас ты станешь обличьем, как русский».
     «Что-то больно скоро ты передумал. С чего бы?» - решил не поверить в честность подлой вражьей твари храбрый джигит.
     «Да что-то самому захотелось узнать, как можно изменить великую и грустную историю родной страны», - мечтательно прошелестел мангус.
     Бесовское неведомое слово «история» заставило Арслана вновь недоверчиво скривить губы. Впрочем, наверное, это мангус уже начал колдовать.
     На самом деле наш Григорий в этот момент подумал: «Если не соглашусь, враг злостный придумает, как выполнить Мамаев приказ иначе. А согласившись, я могу и полностью подчинить ордынца себе. Ну, поиграем».
      Его думы, в отличие от его шепота остались для простака-нукера недоступными.
     Следившая за ним с почтительного расстояния (чтобы не заметил) Гульнара-Светлана увидела нечто странное. Смуглый, тонколицый, узкоглазый татарин в два мига, коль не вмиг превратился в широкоскулого, белобрысого русского с глазами голубыми навыкат. Латы на нем по-прежнему, однако, были ордынские, и синяк под левым оком остался без изменений.
     Странный парень посмотрелся в первую попавшуюся лужу, кивнул, похоже, оставшись доволен превращением, и погнал коня неспешной рысцой дальше.
    Проехав ещё с полверсты, девушка решила попробовать понять, что произошло с татарином. Подскакав к изменившему облик воину поближе, так, чтобы тот её заметил,  воскликнула:
     - Эй, кметь!
     Всадник оглянулся. Лицо его расплылось в улыбке.
     - Чего тебе? – вопросил он снисходительно. На красивую Гульнару ему смотреть, явно, любо было.
     - Как тебя звать? – спросила она.
     - Ну, Руслан. А тебя, лапушка?
     - Не Лапушка, а… Светлана. А что, Нуруслан, не встречал ли ты тут недалече и недавно молодого татарина?
     - Не Нуруслан я, а Руслан. Уж столько татар на пути моем бывало, и столько их с моим клинком переведались, что невдомек мне, который из них тебе нужен.
    - А тот, у какого под левым глазом такой же синяк, как у тебя, - Гульнара-Светлана прищурила своё левое око – похоже, что насмехаясь, - А зовут татарина – Арслан.
     Кметь подумал ещё чуть-чуть, понурил свой лазурный взгляд и, не поднимая глаз на девушку, ещё более хвастливо произнес:
      - А этого Арслана кровь ещё не просохла на моем мече.
      - Врешь! – воскликнула девушка, - И я сама видела, как ты из татарина в русского волшебством преобразился. Ты – колдун татарский, языческий, и замышляешь какую-то подлость злую против русских.
     - У тебя самой лицо русское, а вся одежа, снаряжение – ордынские. Что на это скажешь? – перешел в наступление загадочный для Светланы всадник.
     Вместо ответа она вытащила привычным жестом из ножен саблю. Татарскую, кривую. Чистую, без единого пятнышка крови.
     Похожая сабля была и Руслана. Да читатель знает, что это был за Руслан. Темнить автору нечего.
     Убивать красотку было жалко и татарскому нукеру, и угнездившемуся у него в голове, изменив облик ордынца, русскому колдуну Григорию. Удары посыпались на Светлану, но были они не столь тяжелы, как могли бы. А её десница оказалась не так сильна и умела, чтобы сразить Руслана, либо опасно ранить его. Сабли скрещивались, оглашая степь кругом красивым и грозным звоном.
    
* * *

     На плечо Лже-Ивана, игравшего за ноутбуком в средней комнате, легла рука Матвея Петровича – отца настоящего Ивана Кощеева.
     - Это у тебя там кто? – вполне дружественно спросил отец своего мнимого сына.
      - Кто надо, - ответил Лже-Иван несколько нервно.
      - Ты не психуй – ты дерись, - отец глядел на экран серьезно и сосредоточенно, - Кажется, у тебя этот парень с фонарем неграмотно саблю держит… А красивая девка против него. Умеют же рисовать!
      - А у тебя самого-то откуда этакий бланш под глазом? – Матвей Петрович снял небольшое зеркальце с рукояткой, висевшее на стенке, на гвозде, рядом с бра, и подставил его Лже-Ивану прямо под нос, - Где такой яркий фонарь заработал. Об дверь стукнулся?
      - В бою получил, - серьезно ответил мнимый сын, - Там, - он указал на монитор с игрой.
      - Ну-ну, - с понимающим видом кивнул отец, - Сиди больше за своим тарантасом, так и башку тебе там снесут… Ладно, вырубай этот чайник, сейчас кино по телеку будет.
      Пришлось Лже-Ивану подчиниться. В процессе выключения Матвей Петрович ещё проворчал:
      - А не шибко ли ты велик, чтобы в такую ерунду играть?
      Невовремя же отцу вздумалось вернуться, подумал Лже-Иван. Болтовня Матвея Петровича отвлекла его. Прерваться пришлось на том, что красивая, даже по мнению старшего Кощеева, Гульнара-Светлана ловким ударом выбила загадочного Руслана из седла.

* * *

    Бывшая наложница, а ныне рассыльная Мамая, русская девушка Светлана зарубила бы сраженного наземь Руслана сейчас одним ударом. Но приблизив к нему свое лицо, рассмотрев воина получше, она заметила в нем очень знакомые черты. Парень был в точности похож на того молодца – Ивана, которому полгода назад Светлана помогла сбежать из татарского полона. Она сейчас же вспомнила этот случай.
     - А я ведь когда-то тебя спасла, - молвила она вместо того, чтобы рубить ему голову, - Скажи – ты не тот ли самый Иван что был пленником у Мансур-бека?
       - Нет, я Руслан, - упорствовал колдун, - А про кого ты сказываешь – ведаю. Спасенный тобою Иван добрался тогда до Вятского княжества, до своей родной избы, и всё, что с ним было, нам с батей успел рассказать. Но вскоре испустил дух от ран. Тот Иван был моим родным братом. До того я был робок и труслив, и отсиживался дома, боясь нос в мир высунуть. Оправдывался, будто без меня старых наших родителей в случае чего защитить было бы некому. А узрев смерть брательника-близнеца – сел я на коня, взял меч и поехал мстить врагам. Пока же дома сидел – не просто так, а учился у колдунов тайным искусствам. Вот и умею менять облик. Выглядел татарином – тем самым, что звался Арсланом. Это я разведку делал во вражьем стане. Теперь в Москву еду, ко князю Дмитрию. Вступлю в его дружину.
     Верить ли ему на этот раз? Светлана не знала. Но домой, в Русь, её сильно тянуло. Так же притягателен был и взгляд этого сказочника, что недавно – черный, татарский, что сейчас – голубой, вятский. У Светланы же давно не было парня – такого, чтобы в душе у неё затрепетали тепло и нежность.
     Поверила.

* * *

      Ольгу разбудило громкое испуганное ржание. Конь её бился на привязи. Второй конь – оторвался от дерева и убежал. А прямо на Ольгу взирали желтые кровожадные глаза большой рыси – намного крупнее, чем такие кошки бывают обыкновенно.
     Прежде, чем Ольга вскрикнула от страха, рысь не то зашипела, не то зашептала, и так произнесла по-человечьи, по-русски:
     - Не бойся. Я Иван. Просто задумался, замешкался по малости. Сейчас, обожди… Велес, помоги!
     Молвив два последних слова, рысь поднялась на дыбы и плавно, начав с макушки, сделалась вдруг человеком – впрямь, знакомым Ольге Иваном.
    - То-то я и смотрю – эдаких громадных рысей не бывает, - лепетала Ольга, приходя в себя от внезапного страха.
    - Бывает, если оборотни. Я то у темных подземных сил перенял, - кратко поведал ей Иван, - Просто я рассеянный – забываю иногда облик вовремя менять. Ну, что же? Бросай и этого коня, ибо ему за мной не угнаться. Сейчас я снова сделаюсь зверем, а ты садись ко мне на спину – и погнали дальше.
     Окончательно опомнившись, Ольга отвязала от дерева своего коня, отпустив его на волю. Сама села на спину Ивана, превратившегося опять в громадную рысь-самца – и тот большими прыжками поскакал на север, в сторону града Твери. Вслед ему летели бесполезные призрачные стрелы давно уже погибших монголов и древних славян – героев битвы на Калке.

Глава семнадцатая
 
     Ольга скоро привыкла ехать верхом на огромной рыси, ей даже стало это нравиться. И ничего страшного не было в хищной морде и желтых острых глазах преображенного Ивана. Время от времени эта морда повертывалась к Ольге, но ведь кошачьи глаза взирали на неё умильно, с любовью. Так же, как  обычному коту, этому оборотню доставляло удовольствие, если его погладить по голове и холке, почесать за ухом и шею. Иван-рысь от этого мурлыкал куда громче простого домашнего кота, и его «песни» расслабляли Ольгу, наводили на неё приятную дремоту.
     До окрестностей Твери они добрались всего за трое суток. Скорость бега мягких волшебных рысиных лап была несравнима с такими же лапами обычными.   
     Издали несложно оказалось рассмотреть, что Тверь обложена кругом чьими-то войсками. Впрочем, по цвету щитов, сразу сделалось понятно, откуда эти воины. Красные щиты – стало быть, из Московского княжества. И русские шлемы в форме сердца.
     Штурма, битвы, лязга железа, хруста копий и щитов – ничего этого сейчас не было. Может – раньше, и ещё будет. А пока – осада. Московиты обложили город со всех сторон. Бойцы жгли костры, готовили себе пищу. Вокруг высоких, обмазанных глиной деревянных тверских стен возводили ещё тын из длиннейших острых кольев. Зачем? 
     - Это, чтобы никто из города выбраться не смог, - объяснила Ольга своему пушистому четвероногому дружку, - Лопать нечего станет – сдадутся, голубчики.
    - Пока сдадутся – помереть с голоду многие успеют, - промурлыкал Иван-рысь, - Эх, и тут – чемпионат Руси по войне! Опять!
     Ольга ничего не ответила.
     Он, впрочем, сам откуда-то знал, что таким образом князь Дмитрий собирает Русские земли в единое целое, чтобы потом свергнуть лютое татарское иго. Рождается новая страна, а всякое рождение неизменно связано с тяжкими трудами, чаще всего – с болью и кровью.
     Из-за тверских стен кое-где поднимались к небу черные столбы дыма. Был, значит, штурм, надо думать – и  не один. Защитники города бились крепко. Крови русской с обеих сторон много пролилось. Эх!.. 
     Вдруг в ясном августовском небе пронеслись две огромные  тени, и словно разом сделалось заметно темнее. Огонь и дым струями полились с вышины на осаждающих Тверь московских бойцов. Те повскакали со своих мест, похватали луки, принялись пускать стрелы кверху, слышались грязные, иногда испуганные возгласы, проклятия.
    Что там такое?
    Два огромных крылатых чудовища с головами, похожими на крокодильи, в шипастой костяной броне от макушек голов до кончиков длинных хвостов, висели над московской ратью и поливали её огнем. У одного дракона голова была единственная, зато у другого их насчитывалось три штуки.
    Земля запылала под ногами воинов Дмитрия. Стрелы взлетали и били в Змеев, не принося им какого-либо заметного ущерба. А московиты падали один за другим, вспыхивая ужасными живыми факелами.
     Ольга тихо стонала, от пронизывавшего её ужаса, глядя на эту картину. Тверичи выглядывали из-за своей стены, кто-то бледный и безмолвный, а кто-то – от  души радуясь страданиям захватчиков. Некоторые тверичи на стене громко благодарили Мамая за какую-то, якобы оказанную городу помощь. А не Мамай ли прислал сюда этих летающих красавцев?
     Иван, хоть и в зверином теле, оставаться равнодушным к происходящему не мог. Он был далек от восторга, видя, как московские пытаются заморить тверских, но и гибель осаждающих город воинов Ивана совсем не радовала. С презрением глядя вверх на Змеев, он беспрерывно произносил кошачьей своей пастью только два слова: «Велес, помоги!», «Велес, помоги!»
     И огромнейшая туча закрыла собою всё небо до самого окоема. И стали извергаться из этой тучи яркие горящие стрелы в огнедышащих тварей. При внимательном рассмотрении у тучи можно было заметить нечто, вроде смутных очертаний глаз, носа и рта.
     Молнии оказались для обоих Змеев чувствительнее обычных, даже и зажженных стрел. Два дракона теперь отвлеклись на сражение с тучей. Ослепительные вспышки и оглушительный гром следовали друг за другом каждые несколько мгновений. Битва в небе началась другая, заново.
     «Велес? – мысленно спросил Иван-рысь у тучи, - Ты всё же пришел на мой зов? Исполать…»
     «Я не Велес, - услышал наш герой словеса, направленные в самые уши только ему и никому более из огромного количества людей и нелюдей вокруг, - Ибо не Велесово дело парить в облаках. Я – Перун, бог грома и молнии. Я-то пришел на помощь. А ты – чего раззявил пасть и вытаращил гляделки впустую? Давай, тоже помогай!»
     Снизу воздушная схватка чудовищ выглядела и устрашающе, и довольно красиво. Многие оказались заворожены колоссальным фантастическим зрелищем. Но Ивану подобное видеть было не впервой. И казалось, ему не до страха, и тем более – не до красот. 
    «Но что же я могу тут сделать? – растерянно спросил Иван-рысь Перуна-тучу, - Ведь тебе самому ясно, что летать – это дело вовсе не для рыси. У меня нет никаких крыльев – ни драконьих, ни птичьих, я не умею превращаться ни в кого, кроме этого дикого кота…»
     «А попросить помощи тебе трудно? Только что молил ведь моего подземного брательника», - ворчал Перун громоподобно, усердно сыпля молниями в Змеев. Трехглавый Горыныч одной своей башки уже успешно лишился. 
     «Велес помо…» - жалобно начал Иван, не понимая, чем же Велес ещё способен тут ему помочь.
     «Да не Велес, умница ты несказанная! – окончательно разъярился Перун, поджег левое крыло одноголовому, и снёс Тройке вторую башку, - Меня проси, кошачья морда!»
     «Перун, помоги!» - поправил себя Иван-рысь. И сразу почувствовал в себе новые странные и мучительные перемены. Его резко подбросило вверх на огромную высоту. Перед глазами всё замелькало и закружилось. А когда перестало мелькать – зрение нашего протагониста обострилось ещё намного сильнее, чем было до этого рысиное. Вместо передних звериных лап у него появились два кожистых крыла – такие же, как у обоих Горынычей. И ещё четыре страшные лапы под брюхом – драконьи.
     А самое странное, что слева от первой – обычно одной его головы, вдруг появилась вторая. Тоже крокодилья, или Змеиная – словом, драконья голова.
      Впрочем, ни первой, ни второй голове особо думать сейчас было некогда совсем. Два израненных Горыныча рвались в бой по-прежнему и изрыгали огня, пусть меньше, чем до этого, но ещё достаточно.
     Выдохнув две длинные струи огня, двухголовый Иван-дракон отбросил Змея-Одиночку далеко назад и успел спросить своей первой головой у второй: «Ты кто?»
     - А ты кто? – эхом ответила новая Иванова драконья башка номер два.
     - Я Иван, - заявила башка номер один, уверенная, что Иван – это именно она и никто другой. Впрочем, вторая с ней не спорила.
     - А я – Гриша, - сказала вторая башка, толком не успев увернуться от новой Змеиной атаки; у неё загорелось правое ухо. Не от стыда, а натурально затлело, задымилось.
   
* * *

     Светлана-Гульнара ехала дальше в направлении Московского княжества, чуть позади странного этого Руслана, вся в напряжении и в недоумении: в кого, или во что он ещё вздумает превратиться в любой миг?
     Так и случилось. Сначала изменились его доспехи и конь под ним. Всё стало обратно ордынским. А когда воин оглянулся назад, Светлана убедилась, что это опять татарин Арслан.
     Она не выдержала и подскакала ближе к нему. Всяко, не убьет. А если станет гнать от себя – хоть объяснит, что за диво с ним постоянно деется.
     Он не прогнал. Улыбнулся широко и радостно.
     - А! Моя прекрасная пэри! Думала незаметно за мной ехать? А я всё видел, знал, что ты здесь. От истинного степного орла в степи ни один суслик не укроется.
     - Ты опять Арслан, что ли? – спросила Гульнара-Светлана.
     - Я Арслан с рождения, и всегда был Арсланом. Тебе это не нравится? Хочется, чтобы я был Арслан-ханом?
     - Я не о том… - пыталась молвить она.
     - Буду хорошо служить Мамаю, и со временем он сделает меня Арслан-беком, - хвастался Арслан, пропуская Светланины слова мимо своих ушей.
     - Ты, вроде, только что русским был? – склонила Светлана голову набок, - И звался Русланом.
     - Ты хочешь сказать – урусом? Нет-нет!.. – татарин отпирался, а прищуренные глаза его воровато бегали, - А, ну ладно! – махнул он рукою, - Ты ж моя красотка-пэри. Я тебя в свою юрту возьму потом. Какие у нас могут быть друг от друга тайны. Ну, так вот. Облик уруса, который ты видела, придал мне один урусский мангус. Он что-то давненько ко мне прилип и, вроде, то и дело, старается мне подсобить. Или изображает подмогу. Сейчас он снова куда-то пропал. Наверное, в джахнам. Зря верю я ему. Душа у него черная, как зимняя ночь над Рязанью. Нечисть – есть нечисть. Дзе-дзе!
     Они поехали дальше вместе. Но куда он именно держит путь, и что там у него за дело, болтливый Арслан Светлане не говорил.
     Зачем ему на самом деле все эти каверзы с преображениями? Он едет куда-то в Русь и, похоже, замышляет немалую гадость по приказу Мамая. А что, если потихоньку прирезать Арслана во время ночевки?
     Так думала Светлана, печалясь о родной Руси. Но во время ночевок татарин не приставал к ней срамно. Девушка могла спокойно спать у костра, пусть и не снимая одежи, но под хорошей охраной. Он не рассказал ей всё, что имел заданием, но и не соврал ни слова, похоже.  Это выглядело благородно, и Светлане жаль было молодого, забавного, но смелого и мужественного ордынца.
     А где-то на границе с Рязанским княжеством случилось с Арсланом новое диво. Он просто исчез. После очередной ночевки Светлана проснулась возле угасшего костра одна.
     Куда он ускакал в ночи – оставалось лишь догадываться. Когда вернется?
     Только он не вернулся ни к обеду, ни вечером, ни на следующее утро.
     Арслана, разумеется, могли где-то убить. Да, так, скорее всего и случилось. Не судьба Светлане войти в его юрту.
     Зато до родной Руси, вот уж – рукою подать. И Светлана погнала коня по русским землям, лелея слабую надежду, где-то всё же ещё встретить этого бесстрашного чудака, знавшегося с нечистою силой.
* * *

    Новый муж Маши-Эльвиры – Змей-Горыныч по прозвищу Одиночка едва дотащился домой – в этот раз один, изможденный, обгорелый, покрытый пеплом, от него несло гарью за версту.
    - Что с тобой, дорогой? – испуганно спросила его супруга.
    Тот лишь махнул поврежденным крылом и быстро возвратил себе человечий облик. По щекам его, черным от копоти, катились крупные слезы.
     - Братуха мой погиб. Нет больше нашего Троечки! – захлебывался Одиночка рыданиями.
     - Сочувствую, правда. От всей души!
     Обнять его, чтобы как-то утешить немного, у девушки совсем не получилось. Чужой, и есть чужой. Что-то тут сильно не так, неправильно. Наваждение, сон, гипноз…
     Одиночка скоро взял себя в руки и сидел на стуле мрачный, подперев дланями голову, всю в саже и пепле.
     Эльвира-Маша немедленно подала ему мяса и вина и спросила:
     - А где вы были-то?
     - Где надо, - ответил он очень сурово.
     - С кем дрались?
     - С кем надо! – почти злобно прошипел Змей.
     А я-то хотела попросить его слетать со мною к моим, якобы, родным, в Пражский Град, подумала несколько невольная супруга. Да какая сейчас гостьба, даже если он быстро успокоится? Не получится с этим, ясно.
     Она опустила глаза, а когда снова подняла взгляд, навязанный муж смотрел на неё.
     - Ничего, - произнес он, - Скоро сама слетаешь домой, без меня. Ни на какого дьявола я там не нужен.
     - Сама? Но как же я слетаю? Ты что такое говоришь?
     - Забыла, что всякий человек, неважно какого пола, но который спит с оборотнем, постепенно, медленно, да верно, становится таким же, как его волшебный любовник или любовница?
     - То есть, я стану драконихой? И это точно?
     - Драконессой, так вернее. Не полностью станешь и не сразу, а день за днем научишься иногда становиться огнедышащей, крылатой змеихой, а потом возвращаться в свой прежний облик.
     Снова у Маши-Эльвиры по спине побежали мурашки – едва она представила, как превращается в огромное хищное страшилище, которое станет летать, плеваться огнем, сжигая всё живое и неживое, что ей не понравится, а возможно – и питаться сырым свежеубитым мясом. Даже человеческим.
    Хотя, утрачивает ли навязанный ей муж, превращаясь в дракона, человеческий разум? Наверное, нет. А спрошу-ка у него…
     Нет, не буду. Потом. Ещё успеется. Когда он утешится, повеселеет.
     Быть сильной – лучше, чем слабой, беспомощной. Даже быть страшной для других – лучше, чем бояться то и дело всего самой.
    

* * *

     Чудовищная битва в небе над Тверью закончилась. Трехголовый потерял все свои башки, а огромное тело его распласталось по земле. Воины Дмитрия стояли вокруг него, с удивлением рассматривая останки летучей зверюги. Перун-туча скрылся куда-то восвояси, и на небо вместо ночи снова вернулся ясный не поздний летний вечер.
     Двухголовый Иван-дракон с одной «уснувшей», как пойманная рыба, головой, вихляясь в воздухе, но никем не обстреливаемый, спустился к Ольге и, едва коснувшись земли, превратился сразу в двух одинаковых на вид парней. Один из этих близнецов, покачавшись на тонких, кривых ногах, не удержался и ткнулся носом в траву.
     - Эй-эй, Гриша! Что с тобой? – настоящий Иван принялся трясти своего двойника за плечи, пытаясь привести его в чувство. Григорий, заметно обгоревший, был не мертв, но едва-едва что-то соображал.
     - Отстань от меня, - бормотал он, - Кажись я… всё…
     Ольга смотрела на них обоих в полном недоумении.
     В конце концов, лежавший на земле человек постепенно, но скоро куда-то пропал, словно растаял, начиная с пяток и кончая макушкой. Его просто не стало.
     - Кто это был? – спрашивала Ольга у Ивана, - Твой брат?
     - Нет, - покачал он головой, говоря медленно, словно с трудом подбирая слова, - Это был… тот, кто мною играет… и тобою, тоже.
     - Как – играет? Как дитё куклами?
     - Ну, это… На очки, или на прохождение уровней, - бормотал Иван очередной вздор.
     - Гм… - Ольга ничего не поняла из такого ответа, - А ты умеешь превращаться не только в рысь?
     - Да, как сама видишь. Это по воле темных сил. Сможешь и ты, если того захотят Перун, Велес…
     - Ты душу темным силам продал?
    На это Иван не знал, что ответить. «Продал душу» звучало мерзко, и не помнил он, чтобы ему кто-то чем-то платил, но в сущности – нечистая сила теперь часто приходила ему на помощь, и верно.
    - Да-да. Очки, уровни –  какие-то нездешние, может, даже нечеловеческие слова, - содрогнулась Ольга, - Боже мой! Кого я полюбила! Боже, огради! Очисти его душу! 
     - Что ты там лепечешь? – проворчал Иван, опять становясь большой рысью, - Между прочим, я сейчас православных защищал от иноверцев. Не так и важно, с чьей помощью. А ну, садись на меня да поедем дальше.
     Ольга села на кошачью спину, в этот раз как-то нехотя, с опаской. Вдруг он превратится ещё в какое-нибудь злобное страшилище, ни с того, ни с сего? Разные путешественники бают: далеко на югах, где на камнях можно жарить мясо днем на солнышке, а люди черные, как зимняя ночь, есть ужасное ростом огромадное зверье с рогом на носу или с хвостом вместо носа. Уфф!..
     Иван-рысь бежал в московском направлении, сам довольно уныло. Ему тоже отчего-то стало грустно.
     «Домой хочу!» - скулило-мяукало что-то в его несветлой душе. Да, где-то у него есть дом и старые родители в том доме. Но где он? Может, за пределами этого мира? Может, за семьсот лет тому вперед?
     - Ты можешь, чернокнижник, хотя бы лошади вид принять? – спросила Ольга, - Так бы ехать мне было куда сподручнее.
     - Угу, - промурлыкал Иван-рысь, - А ещё лучше стать мне ослом. С длинными дурацкими ушами, оооуууу!.. Чёрт! Чёрт! Глупая, ослиная игра! Чтобы я ни делал, куда бы ни шел – всё зря, бессмысленно, всё решено за меня и без меня. Домой хочу!
     Притом, Иван снова чувствовал некую свободу. Будто им опять никто не играл, и он мог всё решать самостоятельно.

* * *
     А Лже-Иван проснулся в реальном мире, в комнате Ивана Кощеева. Проснулся от того, что шумно грохнулся среди ночи  на палас. Плечи, пятки, поясница, даже затылок – что хуже – на мгновения полыхнули болью.
    Мама услышала грохот, немедленно прибежала, заглянула в комнату.
    - Что стряслось? Ты уронил что-то?.. Ой-ой-ой! – расстроено всплеснула она руками, видя мнимого сына тяжело встающим с пола.
    - Ничего не стряслось, - тихо пробурчал астральный человек, - Дмитрий Московский, будущий Донской скоро присоединит Тверское княжество к Москве.
     - Ты ушибся? Головой? – переживала мама, - Тебе очень больно?
     - Я, кажись, всё, - ответил он мрачно (или просто сказал это сам себе), - Отстаньте от меня все. Домой хочу! Глупая, бессмысленная игра. Непроходимая.
     - Ты уже до глюков доигрался! – рассердилась мама, - Надо у тебя эту игру отбирать вместе с ноутбуками. С обоими… Ой, подожди-ка! Что это ты делаешь?!
     - Надо ему «неотложку» вызвать с психиатром, - пророкотал и Матвей Петрович, тоже не поленившись подняться со своего дивана и заглянуть в комнату.
     Мама не поверила своим глазам, решив, что и сама спит и грезит. Отец не поверил тому, что увидел, тоже.
     Лже-Иван упал не рядом со своей кроватью, а метра за полтора от неё. Как туда попал – ей удалось догадаться по тому, что мнимый сын поднялся сам на свои кривые, болезненно-тонкие и, явно, неходячие ноги, после чего тремя шагами вернулся к кровати и рухнул на неё носом в подушку. И, судя по сопению, опять уснул.
    - А-а! – смягчаясь, протянул Матвей Петрович, - Ну, так это ведь…
    Он уже видел раньше больного своего сына практически здоровым и ходячим. Но это было в таких местах, о которых лучше много не болтать. И старший Кощеев своевременно осекся.
     - Это ведь, может и ничего. Может, даже к лучшему, - махнул рукой отец, пряча улыбку в усы, и вернулся обратно на диван.

Глава восемнадцатая
      
     Долго хворать Змей-Одиночка не стал, через пару дней снова его куда-то унесло. А к Маше-Эльвире опять пришла доглядывать старушка – Екатерина Звягична.    
    Маша теперь нет-нет, да оглядывала себя – не покрывается ли где нежное тело её драконьею чешуей? И время от времени брала в рученьку щепку, а то и полено, делала на него сильный выдох ртом – не подожжет ли дерево? Старушка поглядывала на неё при этих Эльвириных действиях и только одобрительно улыбалась, приговаривая шепотом: «Скоро. Скоро».
     - А что скоро-то? – спросила Маша, впрочем, и сама понимая – что.
     - Скоро и огнем дышать наловчишься, и летать. Муж у тебя хороший – долго дома не сидит, рожу свою не тянет. Наберешься тёмных наших сил – и станешь аки вольная птаха. Куда захотишь – туда полетишь.
     - Я боюсь, что, как стану временами в Змеиху обращаться, так и к людям больше мне доступа не будет, - пожаловалась Эльвира-Маша, - На что я им, если буду этакой страшилкой? И окажусь так навсегда ко Змею привязанной. А Змей-то меня совсем не любит.
     - С чего ты это решила?
     - Да он на любые мои вопросы не отвечает, а словно огрызается. «Где надо!», «С кем надо!», «Так надо!», «Оно тебе надо?!»… Я у него в дому будто просто для мебели, а то и вовсе лишняя.
     - Мой муж – Болотник – тоже меня частенько словесами крепкими одергивает и на место ставит, - поделилась Катерина Звягична, - Все равно, ведаю – любит. Бережет, заботится, защитить всегда готов.
     - Болотник – это кто-нибудь, вроде Водяного? – уточнила Маша-Эльвира.
     - Нет, не вовсе. Родственник его, которого Водяной за слугу держит, - Катерина Звягична сделала кисловатое лицо, - Но ничем нас так-то не обижает.
     - И у родителей ваших Болотник, небось, вас не крал, - предположила девушка.
     - Да как же не крал-то, - хихикнула старушка, - Нешто, они были рады тому, чтобы я болотницею сделалась? Только мне казалось мило, что он меня эдак сильно добивается. За одно воровство дозволила ему меня любить. А там – стерпелось. Теперь я всем довольна.
     - А мне до сих пор кажется, что всё происходящее тут – какой-то сюр, - сказала девушка.
     Слово опять было из будущего. Из весьма-весьма дальнего.
     - Сюр – это такой домовенок. Один из тьмы маленьких домовят, - пожала плечами Катерина Звягична.
     - Вот-вот. Этот Сюр тут и бегает, - усмехнулась Маша-Эльвира.
     «Уж не Кикимора ли эта бабуся?» - подумала сейчас Маша.
     - У моего прежнего мужа в том мире родственница была… есть, - поправила себя Маша, - Тетка родная. Зовут Кикиморой. Она тоже на болоте живет, как и вы. Мы ещё с Касьяном к ней ходили мыться в баню. И с падчерицей моей, с Ленкой… Но про мужа той Кикиморы я ничего не знаю. Она не рассказывала.
     - Ну и что? – пожала плечами Катерина Звягична, - Мало ли нас таких?
     - Та тётенька умеет, ежели надо, заглядывать в прошлое и в будущее. Мне бы сейчас эта её способность очень пригодилась, - призналась Маша.
     - Мы тоже экое маленько умеем, - тихо и задумчиво, будто самой себе сказала пожилая ведьма, - Ежели кому потребно – что нам, жалко, что ли?
     - Ой, правда? – обрадовалась Маша, - Это с помощью волшебного зеркальца? А настоящие тоже проглядываете? Мне бы узнать, в каком времени сейчас мой Касьян? Если он мне вообще не приснился…
     - Ну, засыпала вопросами, - бубнила Катерина Звягична себе под нос, а сама наливала в миску воды из бочонка, - Сейчас, погоди, посмотрим… Но сначала убедимся…
    Ведьма дунула на воду в миске, и там закрутился белый вихрь, который не успокоился, не прекратился тут же, а лишь набирал обороты, несмотря на то, что Катерина Звягична больше туда не дула, отошла от миски, приблизилась к Маше и положила ей свои холодящие ладони на голову. Принялась водить ими по волосам, поглаживая, словно делая массаж.
     - Не каждому ведомо истинное имя Кощея – Касьян, - заключила ведьма, - Вижу, что ты его знаешь близко – не выдумала, и не приснился он тебе. Он, Касьян твой – мученик изрядный. Много раз умирал, обратно воскресал, и ещё не раз умрет, но возродится. Нет вечной смерти ему – что Касьяна мает вельми, покоя лишило.
     - Он хоть и грешник большой – но святой, - припомнила Маша, - Ученик этого… как его? Да, апостола Андрея. Только Касьян женился много раз, и всё неудачно. В конце концов, вот, до меня добрался.
    - Так и есть, правду ты баешь, - добродушно молвила Катерина Звягична, - не столько в голове твоей Касьян, сколько в сердце. Посмотрим же, что он теперь поделывает и где.
     Ведьма вернулась к миске с водой, простерла над ней свои длани и заглянула в прояснившуюся поверхность воды. Маша уставилась туда тоже.
     Они увидели высокого, худого лысого верхоконного в воинском одеянии черного цвета. Конь был столь же худ, как всадник – у него повсюду из-под кожи выпирали угловатые кости неприятного вида.  Всадник ехал ввечеру, на фоне красивой розовой зари по какой-то открытой местности, по полю, среди которого была вытоптанная тропа. Не очень далеко за его спиной возвышался каменный замок.
      - Касьянчик! – радостно узнала Маша, - И жилплощадь это наша тоже. Только где он сейчас? Если судить по замку – Касьян всё ещё в том будущем, откуда меня сюда почему-то закинуло.
     - Он здесь, в нынешнем времени, - сказала Катерина Звягична изменившимся что-то, утробным голосом, - Смотрим дальше.
     Навстречу Кощею всего в нескольких аршинах над землей двигался по воздуху ковер-самолет – синий, с красивым персидским узором на ворсе. На ковре сидела на корточках стройная темноволосая красавица средних лет в шикарном зеленом платье, с такого же цвета очень выразительными глазами огромного размера.
      - Здравствуй, краса ненаглядная, - произнес Кощей ласково.
      - Исполать, храбрый воин, - ответила чаровница.
      - Опять, и тут у него начинается, - ревниво произнесла Маша громким шепотом.
      - Как тебя звать? – спрашивал, тем временем, Кощей презренную Машину соперницу, чей ковер остановил полет и завис над землей.
      - Адельфина, - отвечала та.
      - Куда путь держишь?
      - А вот, не встречал ли ты где-нибудь здесь моего слугу невидимого – Шмата-Разума? – спросила Адельфина, - Он от меня сбёг, пока я спала, и теперь ищу его.
     - Нехорошее ты замыслила, красавица, либо ты могучая колдунья, - рассудил Кощей, - Зрят невидимок лишь сами невидимки, либо те, кто может невидимым иногда становиться, или, наконец, такие, коим уже скоро…
     -…На Тот Свет, - закончила за него Адельфина, - Не боись за меня. Туда я пока не собираюсь. Просто я колдунья – угадал ты… А сам ты кто?
     - Да я – так просто, погулять вышел, - Кощей поспешно сделал вельми глупое лицо, - Вишь, ездию, гуляю. Полезно для пищеварения.
     - И моего слугу не встречал нигде поблизости?
     - Никак нет.
     Она ещё раз окинула его самым пристальным взглядом, а затем беззвучно приказала своему ковру лететь дальше.
     Кощей проводил эту встречную красноречивым взглядом, в котором Маша прочла: «От такой бы я не отказался».
     - Значит, и я по-своему права, что гуляю от него здесь со Змеем, - мстительно подумала вслух Маша, - У Касьяна моего плохое качество – то, что он ни одной мимо себя просто так не пропустит. А всё же, не могу понять, как мы оба оказались в этом далеком прошлом, и почему Змей путает меня с Эльвирой, про которую я ничегошеньки не помню и не ведаю?
    Катерина Звягична извлекла откуда-то небольшой женский портрет в серебряной раме и поставила его на стол перед Машей.
    - Вот Эльвира, полюбуйся.
    - Ну и что? – хмыкнула Маша, - Это мой портрет, но только одежда другая.
    - Вот и выходит, - подытожила, не споря, Катерина, - Что, если ты истинно молвишь о будущем – значит, ты вселилась в тело энтой Эльвиры, а изначально вы с ней похожи, аки две капли воды.
     - А по какой причине я вселилась? – спросила Маша, - Что произошло? И Кощей почему-то вселился – но, похоже, что сам в себя, более молодого?
    - Здесь, в прошлом, что-то сдвинулось, поменялось местами и переиначило ваше будущее, - ответила старая ведьма, - Кто-то проник сюда незваным и что-то откуда-то взял. И вот – будьте любезны! – сделалось всё так, как есть.
     - А можно, чтобы всё вернулось так, как было? Чтобы я снова оказалась у прежнего Кощея, в том времени, где мы с ним жили раньше?
     - Но как ты думаешь – для чего бы Змей-Одиночка велит мне посещать сии пенаты всякий раз, когда он в отлучке?
     - Ясно – чтобы я от него никуда не делась, - кивнула Маша.
     - Да, но это он так желает, - молвила Катерина Звягична, и вдруг воровато Маше подмигнула, - А не всё бывает по охотке.
     И лицо старой Кикиморы в единый миг сделалось для Маши, не особо хотевшей далее быть Эльвирой, необычайно знакомым.
     У окошка, однако, уже шумели крылья Змея-Одиночки, и продолжить занятный и тайный разговор прямо сейчас девушке со старушкой было не суждено.

* * *

     Попрощавшись с колдуньей Адельфиной, отшельник-Кощей продолжил свою конную прогулку. И вскоре увидел впереди нечто вроде кучевого белого облака, достигавшего нижней своей частью самой земли. Облако походило очертаниями на снаряженного богатыря, тоже неспешно ехавшего верхом, опустив долу лик и нагнувши копие.
     Кощей ускорил бег своего коня и легко нагнал облако. Оно оказалось всамделишным призрачным богатырем невероятно великанского роста – от земли чуть не до самого неба.
     - Исполать тебе, Касьян, - призрак говорил не звучным голосом, как делают живые люди, а будто шелестел. Это нам знакомо и уже привычно.
     - И тебе поклон, Святогор, - ответил Кощей-Касьян.
     - Всё ездишь, Касьян, взад-вперед, как обыкновенно? Скучаешь, ленишься да к женщинам липнешь? – словно  упрекал его великанский, зело бородатый призрак.
     - Я вижу, и ты, Святогор, тоже ездишь без дела, без заботы, - заметил Кощей-Касьян.
     - Я езжу, да дело правлю, - возразил Святогор, - Мы в небесах собираем воинство – биться за Святую Русь.
     - И много войску насобирали? – полюбопытничал Кощей.
    Святогор притворился, будто бы не расслышал его. А вместо ответа спросил сам:
     - А ведь кто-то ещё способен зрить невидимых. Не токмо те, что ты перечислил?
     - Вестимо, - согласился Кощей, - Окромя прочих, ещё и те, кто уже раз умер.
     - Или не раз, - дополнил его слова Святогор.
     - И который ещё не единожды умрет, - заключил Кощей.
     - Такому-то, верно, помирать и вовсе не страшно бывает? – предположил Святогор.
     - Не страшно, - согласился с ним Кощей, - Пугает людей обычно неведомое.
     Они проехали рядом ещё некоторое расстояние, молча, каждый погруженный в свои мысли.
      - А ты как умирал? Шибко больно? – спросил далее Святогор.
      - Уууу! – протянул Кощей-Касьян, - Легче ответить, как я НЕ умирал. А мёр я по-разному. И башку мне отсекали, и четвертовали меня, и вешали, и травили меня,  и горел я, тоже… Да многое из этого – не единожды. Боль от тех смертей разная бывала. Хуже всего – когда на части разрывают и жгут. Больно, да – очень.
      - А я даже и не заметил, как помер, - изрек Святогор, - Ехали, помню, мы с Ильёй Ивановичем по горам. Глядим – на ровном плато гроб-домовина стоит. Не маленький гробик, а такой, что даже я в него влезу. И чую тогда – тянет меня лечь прямо в него какой-то непреодолимою силой. Я попросил Илью помочь мне: когда лягу в домовину – прикрыть надо мною крышку, а когда я в ту крышку из гроба постучу – выпустить меня обратно. Первое сделать он сподобился, а на второе – сил уже не хватило. И вот, лег я в гроб живой, а обратно вышел через время, такой, как сейчас.
      - Хорошая тебе досталась смерть, - покивал Касьян-Кощей, - А всё-таки лучше всего умереть в бою.
     - Когда в следующий раз погибнешь – вступишь в нашу небесную рать? – спросил Святогор.
     - Нет. Ибо я снова оживу. И потом опять, и опять – бесконечно. Такова моя судьба.
     Почему-то подобная участь Кощея-Касьяна, судя по его виду, совсем не радовала.
      - Тогда становись нашим воеводою, - предложил ему Святогор, - Ведь никому из нас такое воскрешение недоступно. Лишь Вольга Всеславьевич умеет во всяких зверей и птиц превращаться. Ты ж, видать, в особицу мудр. Или свят.
      - Я бы своей судьбиною с любым из вас поделился, - молвил Кощей, ничего не ответив на Святогорово предложение. Вместо этого спросил:
     - А где сейчас Илья-Муромец? Давно его не слыхать, не видать. Он живой?
    - Илья вступил в Троицкую Лавру. Отныне его называют Александром Пересветом, - рассказал Святогор, - И Алёшка Попович там с ним. Перекрестился в Родиона Ослябю. Добрыня тоже крест православный принял. Князю Дмитрию Московскому служит. И самого его зовут Дмитрием Боброком.
    - Идёт время… - отчего-то вздохнул Касьян-Кощей.
    На этом они расстались, и каждый отправился восвояси. Согласия сделаться командиром небесной рати от Касьяна Святогор не дождался.
    Кощей вернулся в свой замок, добрался до него благополучно, вошел в пустынные хоромы, махнул медовухи натощак и приготовился заснуть.
     Но вдруг в этих безлюдных каменных палатах кто-то произнес:
     - Ай, спасибо тебе, Касьян, что не выдал меня госпоже моей.
     - Шмат-Разум! – сейчас же узнал пришельца Касьян-Кощей, - Ты прилетел. Зачем?
     - Поблагодарить за доброту, за заботу твою, - ответил ему невидимка.
     - Но ежели тебе надоело в холуях числиться – неужто не улизнул бы ты от этой Адельфины, сколь она ни ищи?
     - Вестимо, улизнул бы, и вовек ей меня не сыскать. Да только зело приятно, коли тебя не выдают.
     - Ладно, не то, - тепло улыбнулся Кощей, - Прилетай и впредь ко мне в гости – когда заскучаешь.
      - А что касается смерти, - обмолвился Шмат-Разум, - Лучшей мне кажется та, на которую идешь сам, осознанно. Либо ищешь смерти в бою, спасая друга, или просто отчаявшись, либо лезешь в петлю – как сделал я от несчастной, внезапно потерянной любви.
     Вот так они познакомились, и более надолго не расставались.

* * *

    По пути до Ярославля приунывший всерьез Иван-рысь десять раз, или даже больше, пробубнил себе под нос, что хочет домой.
    - А куда домой-то? – недоумевала Ольга, сидевшая на его спине, - Если ни у тебя, ни у меня дома настоящего нет.
     Кроме того, она постоянно творила крестное знамение над рысьей башкой и шепотом читала очистительные молитвы.
     -…Но это поправимо, - подумала вслух Ольга, спустя минуту и окончив шептать очередной псалом, - Купим дом в Ярославской земле и станем жить. Детей народим…
     - На какие шиши мы дом купим? – ныл Иван-рысь.
     Версты так и мелькали одна за другой под мягкими, но могучими лапами оборотня. И это он ещё не ускорялся вовсю, поскольку пребывал в большом унынии.
     - Послужим воеводе, как следует, он нас казной наградит, - бодро утвердила Ольга, - Вот тебе и дом.
     - Угу, казной, - мурлыкнул Иван, - Прямо осыплет этой казной! Казнит обоих рано или поздно – это вот вернее. Если мы и дальше так станем служить, как до сих пор. Только и делаем, что задания проваливаем.
     Степи кончились, пошли не менее широкие поля. И в этих русских просторах вырос, как будто из-под земли (а может, спустился с неба?) очередной громадный призрак, или тень – впрочем, виданная уже Иваном раньше. Это была пожилая женщина верхом на лошади, в военном снаряжении, державшая в руках долгомерное копье с насаженными на него человечьими головами.
     - О-па, здрасте… - Иван-рысь моментально остановился, пригнулся к земле, только-только не уронив свою драгоценную наездницу, и принялся шаг за шагом отползать назад, шипя, как делает всякая кошка любого размера и названия при виде близко врага. Ольга молчала, нисколько не меняясь в лице. Только с молитвой перекрестила на этот раз неведомую встречную тень..
      Призрачный же лик её был серым и угрожающим, глаза бледно светились. Громадный конь неспешно, словно лениво, наступал на них с той же скоростью, что Иван-рысь отползал.
     Возможно, читатель не забыл, что имя этого призрака было – Карна. И, по крайней мере, копье у неё в руках было самое настоящее, огромной длины и с немалым, блистающим, острым булатным рожном. Это копье неумолимо близилось к Ивану-рыси и к Ольге. Та человечья голова в боевом шлеме, что была насажена на копье ближе двух прочих к рожну, распахнула черные, злые глаза и открыла  рот с гнилыми, мерзкими обломками зубов, из коего закапала живая алая кровь.

Глава девятнадцатая
   
     Матвею Петровичу Кощееву надоело слушать в кухне нудный собачий лай, доносившийся откуда-то близко, с крыльца. Выглянув в окно, Матвей Петрович сразу сам поспешил выйти на крыльцо, потому, что увиденная там сцена его встревожила.
     Соседский пёс-дворняга лаял не на кого-нибудь, а на его сына Иванушку. При этом сын стоял отчего-то на четвереньках, делая страшное лицо и выгибая спину.
     - Ну-ка, брысь, лоботряс! – прикрикнул Матвей Петрович на пса, замахнулся на него деревянной самодельной тростью, отчего пёс поджал хвост и убрался в свою конуру.
      - А ты тут что на карачках творишь? – мрачно спросил отец мнимого сына.
      - Отругивался от собаки. Уйти от неё я не смог – снова задрожали ноги, - ответил смущенно Лже-Иван, - А ещё во мне проснулось что-то кошачье. Котом себя почувствовал.
      - Ясно. Фенимора Купера опять начитался? Или кого? Сетон-Томпсона?
      - Киплинга, - поправил Матвея Петровича Лже-Иван.
      - Во-во! – вздохнул отец, - А психушку-то тебе надо бы вызвать. Ой, надо!..
      На крыльце появилась Евдокия Петровна, и обнаружилось, что Лже-Иван так и позабыл подняться обратно на ноги. Его некрасивая, смешная и неприличная поза маму очень огорчила.
     - Ты ведь каких-то пару часов назад ходил на своих ногах, не держась, - сказала мама, - И снова ползешь! Как не стыдно!
     В руках у неё были Иванушкины костыли-канадки. Евдокия Петровна сейчас же поставила на них своего мнимого сына и заявила ему:
     - Если можешь двигаться, хоть кое-как без костылей, то на них-то быстро побежишь. Не так давно ведь уже бегал. Так что – давай, тренируйся и не отлынивай. Ишь, ты! Четвероногий!..
     И ушла прибираться в квартире, звонить по мобильнику, и всё такое прочее.
     Из предыдущей части мы помним, что в костыли Ивана вселились два потусторонних духа – не то ангела, не то – беса, которых Иван назвал именами средневековых известных немецких сказочников братьев Гримм – то есть, Якобом и Вильгельмом. Соответственно, обе алюминиевых штуковины таинственно ожили – так, что это по-настоящему замечал и понимал только Иван. Теперь костыли могли передвигаться сами, но не бегали налегке, чтобы не «палиться» и не шокировать обывателей, а таскали на себе своего хозяина – так, что ему было абсолютно не страшно упасть, и с не меньшей скоростью, чем движутся здоровые люди.
     Правда, после посещения Иваном церкви, бесы пропали из костылей, но, спустя недолгое время, как-то опять вернулись. 
    Теперь Лже-Иван стоял посреди двора, опираясь на костыли, и беззвучно разговаривал с ними более, чем фамильярно, или даже грубовато.
     - Ну, чо? – говорил Гришка, - Шевелитесь уже, ходите – на то вы и ходилки!
     - Шиш тебе! – столь же грубо пискнул в ответ молодой бес, выбравший себе имя Якоб – он находился сейчас в правой руке Григория, - Куда нашего настоящего хозяина девал?
     - Да этот хозяин сам от меня всё время куда-то слинять норовит, - заворчал Григорий, - Где-то там – не знаю точно, где – он сейчас психует, и его невроз на меня сюда воздействует. Избавиться от меня захотел, хитрюга! Лучше бы мне от него избавиться!..
    - Ты без него загремишь, куда Макар телят не гонял, - заметил Вильгельм более низким голосом, - Занял его место, да ещё и глумишься над всеми подряд. А сам и без нашей помощи столкнешься с проблемами. Вот тебе!
     И правый костыль подкосился, в результате чего Григорий растянулся по песку и мелким речным камушкам, каковых было много в этом дворе.
     То есть бесы, то нет… И приходят они теперь уж некстати – как назло! Кто всем этим рулит? – подумал Григорий сердито.
     Мама сейчас же снова выбежала во двор.
     - Что случилось-то опять? – раздраженно спрашивала она, стоя над псевдо-сыном, - Вставай.
     - Костыли не идут, - оправдывался Лже-Иван, - Вредничают. Буду вставать – они опять меня уронят.
    - Это ты вредничаешь! – сердилась мама, - И бредишь уже наяву. Никаких больше игр, и вообще компьютеров! Ишь, две штуки развёл!
     На самом деле Григорий (Лже-Иван) мог даже взлететь в воздух, даже прямо сейчас, у Евдокии Петровны на глазах. Но такое могло её отправить в глубокий обморок. И астральный человек, разумеется, так не сделал.
     - Вот, что я подумала, - сказала мама во время обеда, когда её мнимый сын еле ковырял вилкой обычно свои любимые пельмени под майонезом, - Не полежать ли тебе в больнице на профилактике? Пройдешь курс капельниц, поколют всяких витаминов. И психиатр между делом подойдет к тебе – обсудишь с ним свои проблемки. Возможно, каких таблеток пропишет.
     «Почему бы тебе не полежать?..» - как бы спрашивала она, а ведь сама уже принял это решение. Значит, на днях Лже-Иван окажется в больничной палате. Без компьютера. Зато с ненавистными костылями. Ну, кто его знает – может, коляску тоже дадут напрокат. Казенную.
     А как-то настоящий Иван там – во времени князя Дмитрия?

* * *

    Иван сам не сразу и понял, что снова сделался человеком. Что снова сжимает в руке меч, а на теле его – железная броня, а Ольга стоит рядом с ним, тоже готовая сражаться.
     Только призрачная верхоконная Карна, вместо того, чтобы и дальше надвигаться на них, вдруг повернула вправо, продолжая своё неспешное движение, будто в похоронной процессии.
     Ну, повернула – и пусть бы плыла своим путем, оставив наших героев в покое. Вот только в ушах Ивана послышался зловещий шепот: «Иди за мной! Иди за мной!». Так повторялось отнюдь не два раза и не двадцать, а бесконечно. Это был будто приказ, не исполнять который никак невозможно.
    Вероятно, то же самое шелестело и в Ольгиных ушах. Они оба, приготовив к бою мечи, но вообще не используя их, безвольно и медленно, шаг за шагом пробрели вслед за Карной.
     Когда громадная всадница вдруг на мгновение обернулась назад, Иван смог заметить, что у неё всего один глаз. Второй закрыт навсегда. Похоже, утрачен в бою. Ну, призрак женщины-воина – вестимо.
     Лошадь Карны брела, не замечая никаких препятствий – прямо по ямам, кочкам, камням, нечистотам, каковые встречались тут нередко. Так же сомнамбулически двигались за нею и Ольга с Иваном – нигде не споткнувшись, не запутавшись в длинных корнях полусгнивших пней, не провалившись куда-нибудь ногой – хотя глядели только в спину своему странному поводырю, не отводя взглядов и шли всё по прямой – не отступая хоть шаг в ту или иную сторону.
     Их путь продолжался недолго – версту, или даже поменьше. Все трое дошли до небольшого серого камня, на котором сидела другая женщина – старуха, одетая в рубище, с черным платком на голове. Эта женщина закрыла свое лицо костлявыми, морщинистыми руками со вздувшимися жилами. Хлипкое, утлое тельце старушки содрогалось поминутно от плача.
      «Это Желя, - вспомнил Иван, - Дух скорби».
      Не доехав нескольких пядей до плачущей женщины, Карна остановила коня неуловимым жестом, и тут же плавно растаяла в воздухе вместе с конем.
     Иван и Ольга стояли перед Желей, а та всё плакала, не переставая. Глядя на неё, Ивана одолевало чувство вины, не вполне объяснимое. Он спрятал клинок в ножны, и следом так же поступила Ольга. Уйти куда-нибудь отсюда прямо сейчас – почему-то у Ивана такой мысли не возникало. Они оба стояли и ждали чего-то. А может, ничего не ждали – просто не могли двинуться отсюда, удерживаемые новой волшбой.
    Вот рыдания постепенно прекратились, и Желя убрала руки от лица. Она глядит на Ивана и Ольгу. Единственным глазом – второй зажмурен навсегда.
     - Что, паренек? – спрашивает Желя не шепотом, но полным голосом – наверняка, её слышит и Ольга, - Говоришь, тебе здесь наскучило? Домой захотел, к мамкиным борщам, блинам, котлетам? К разумному ящику на столе и всевидящей доске на тумбочке?
     Где-то Иван видел эту одноокую, далеко не раз и не два. Да не она ли только что была на лошади, с копьем и с черепушками на нём? И не Желя это никакая, не Карна. Это баба Лиза?
     Он не понял сразу, откуда и как «баба Лиза» появилась тут, но почувствовал, что всё закончится скоро – прямо, вот-вот.
     Не желая потерять Ольгу, Иван протянул к ней левую руку и крепко стиснул Ольгину ладонь. Почувствовал горячее ответное пожатие.
     Одноглазая старуха глядела на него твердо, в упор. В её оке сияла недобрая красно-зеленая искра.
     Всё вокруг Ивана потемнело, скрылось из вида всё, кроме этой старухи и мерцающего её зрака. Левая рука нашего героя разжалась. Что-то заставило его шагнуть вперед, в кромешный мрак одной ногой, подтащить и вторую. Ничего вокруг него, казалось, не существовало, кроме этой грозной женщины прямо впереди.
     - Баба Лиза! – обратился к ней Иван, уверенный, что не ошибся с именем, - Будьте добры, ответьте – куда я иду?
    - Домой, касатик, - ответила Лихо Одноглазое вовсе не сурово, - Ты просто вертаешься домой насовсем.


* * *
     - Ну, а ты, Лукерья Степановна, теперь куда, - спросила Ольгу кривая старушка, когда Иван исчез, и две женщины остались  наедине, - Будешь ли здесь начинать жизнь заново, в сирости и безвестности? Или вернешься в своё время – в материнскую избушку, где рядом могилка матушки твоей, где ждут тебя звери, птицы, гады, насекомые, деревья и травы?
     - Я не помню этого… - пролепетала Ольга, хотя в сознании у неё сверкнуло: «Лукерья… Луша».
     - И Кикиморы не помнишь? И Лешего с Лешачихой? И меня, бабу Лизу – то бишь, Лихо Одноглазое – забыла ты, деточка?
      Знакомые имена и лица – в большинстве своем старые и некрасивые, но близкие, почти родные – замелькали, закружились вереницей в памяти Ольги.
      Да не Ольги. Луши.

* * *

     - Не в самый добрый час ты оказалась в теле принцессы Эльвиры – жены Горыныча-Одиночки, - объясняла Маше тётка Кикимора, - Этот злодей, как и все его братья, продался врагам. То бишь – Мамаю. И летают они отсюда не за чем иным, как жечь русские города. Сказочники потом назовут этих Змеев истинными их именами, а летописцы – «греческим огнем».
     - Я и сама чувствовала что-то нехорошее, - согласилась Маша, - Но перемещение случилось помимо воли моей. Что я могла исправить, как воспротивиться? Я слабая женщина, в волшебных делах не понимаю совсем ничего. Но любовником он оказался довольно  классным – если в человечьем облике.
     - А поняла, почему ты именно к Змею попала?
     - Потому, что оказалась похожа, на эту… на Эльвиру – вы уже мне растолковали…
      - Но прежде прочего – оттого, что сильно увлекалась ты хмельным, - строго посмотрела на девушку Кикимора, которую можно было уже не называть Катериной Звягичной.
      - Я почти бросила пить в последнее время! – упрек болотной ведьмы неприятно уколол Машу, - Просто, по случаю приняли немножко. С Касьяном за компанию. Его что-то сильно тогда расстроило,  хорошо помню.
      - Но хмельное повлияло на твоё перемещение. Знаешь ведь, как оно, проклятое, иначе на Руси давно зовётся?
      - Что-то вертится на языке…
      - «Зелёным змием» зовут винище русские люди.
      - Ах, ну да… - закивала Маша грустно.
      - Вот, и очутилась ты, родимая, у Змея зеленого в плену. Он сперва ласковый, да. Так и вино – поперву веселит, расслабляет, боли утоляет – ведаешь таковое?
      - Как не ведать мне!
      - Да не крушись ты, девка, - Кикимора ласково погладила Машу по плечику, - Одна ты, что ль, дружишь с этим делом? И я грешна не меньше твоего. Но хватит уж, хватит, ладно?
      - Я больше никогда не свяжусь с вином! – твердо пообещала Маша ей и, наверное, самой себе, тоже.
      - Добро, добро… Да и Змею окаянному, чаю – хватит; вдоволь он с тобою налакомился? – бормотала Кикимора, - И без Шмата-Разума хитроумного тут не обошлось… Но будем завершать твоё приключение?
       - Будем. Катерина Звягична… то есть, тетенька Кикимора, я спросить ещё хочу.
      - Да?
      - Вы-то как про нас проведали и тут оказались? В теле Змеевой соседки – я верно поняла?
      - Верно. Мы с моей знакомой – Лихом Одноглазым, обе хватились, что тебя да Кощея давно не видали. Поперлись к вам в избушку, там повстречались, а вас-то – быть бывало… Ну, мы с помощью воды в блюдце и поискали вас. Да ты сама видала только что это средство. Баба Лиза Иванушкой Кощеевым занялась, ибо ей он к душе ближе. А я – к тебе притащилась, вот, родненькая моя.
    - Иванушка тоже здесь? – оживилась Маша.
    - Вестимо, - Кикимора махнула рукой и поведала Маше, с чего вся эта чепуха с перемещением началась.
     Маша внимательно выслушала, где сейчас Иван, как он себя чувствует, чем занимается,  потом сказала:
    - А вам не кажется – да и бабе Лизе, тоже, - что ему, Иванушке, в здешнем мире, в таком закаленном теле воина, рядом с этой Ольгой-Лушей – было бы заметно лучше, чем у себя дома в реальном двадцать первом веке? Маму его, конечно, жаль, но…
    - Потому им Лихо и занялась, - улыбнулась Кикимора, - Что больно уж ловко он удрал из дому, от трудностей праведных подалее. Дурной своей сущностью себя подменил – бейся с ней, матушка, как хошь! На всех наплевал – окромя, опять же, себя любимого. Этак негоже. Вернуть его надобно, где вырос. Навсегда. И пусть пытается расти отныне над собою.
     - Я бы на месте бабы Лизы его тут оставила, - опечалилась Маша, - Здесь он здоровый человек… Слушайте, а с настоящей Катериной Звягичной вы что сделали? Нехорошее ведь что-то – да?
     - Настоящая Катерина Звягична залегла спать, покудова я не пробужу её. Пускай отдыхает. Старикам надо много почивать. Опосля набегается по хозяйству.
     - Хорошо, хоть так, - выдохнула Маша.
     - А сейчас отправляемся домой? – предложила Кикимора, - Ты – к любимому муженьку. Я – в сиротскую свою избушонку. Развалюшку – эх!.. – зато родную.
     - Я готова… Но правда ли, что со временем, общаясь близко с Одиночкой, я стала бы тоже порой обращаться в змеиху? Мне бы этого вовсе не хотелось.
     - Теряем времечко, моя сладкая…
     И тут, как назло, за окном послышался шум змеиных крыльев. Кикимора не успела ничего сделать, а Змей-Одиночка уже принял вид человека, вошел в горницу, где находились они с Машей, и уселся за стол.
     - Исполать вам, женщины, - рыкнул Одиночка далеко не приветливо.
     Они тоже поздоровались. «Катерина Звягична» пыталась изобразить самую ласковую старушечью улыбочку.
     - Сидите? Болтаете? – спросил Змей, как мог, мягко, - Что вина не наливаете? А так – всё у вас, вижу, хорошо?
     - Всё хорошо, золотенький, - проверещала «Катерина Звягична».
     Змей пронизал холодным и острым, как меч, взглядом её, затем Эльвиру-Машу, и снова перевел глаза на старуху.
      - Лучше некуда? А как у меня – вам неинтересно?
      Пожилой ведьме сделалось явно не по себе, даже совсем плохо. Она, похоже, испужалась и хотела закрыть лицо руками. Не успела. Огненный сноп изо рта человекообразного гада сразу обратил её в живой сидящий факел. Оглушительный визг, еще пара мгновений – и лишь горстка пепла на негоримом, почему-то, стуле.
     - Украсть у меня что-либо – не на того бабуся напала, - промолвил Одиночка, надменно взирая на побледневшую Машу-Эльвиру, - И ты, тоже – хороша! Бежать от живого законного мужа!
     Сколько русских людей сжег этот мерзавец за свой сегодняшний полет? – подумала Маша и бесстрашно молвила:
     - Я не люблю тебя. И ты это знаешь, если способен читать в умах и в душах.
     - Это ничего, - кивнул Одиночка, - Зато я тебя люблю. И забочусь о том, чтобы ты поменьше волновалась и суетилась – побольше отдыхала. Спи, любимая. Тебе полезно.
     Голова Маши-Эльвиры быстро свесилась ниже плеч. Девушку объял сон.
     Под влиянием змеиного взгляда она поднялась на воздух не очень высоко – только над стулом, на котором вот сейчас сидела, вытянулась в струнку, пролетела вперед головой пару саженей и плавно опустилась на кровать, всё так же спя.
     Одиночка, не спеша, подошел к её кровати.
     - Любишь – не любишь – какая разница? – прокряхтел он, - Я буду тебя любить вот так – пусть и безответно. А ты спи, спи…

Глава двадцатая
    
    А нам всё равно,
    А нам всё равно,
   Мы волшебную
   Косим трын-траву, -

     запел мобильник Лже-Ивана.
     Астральный человек снял трубку. Это звонил ему Гоша Лапников.
     - Привет, Иван Матвеевич! Как здоровье твоё? Настроение? Чем занят?
     - Так себе, - молвил Лже-Иван, - Я в больнице оказался.
     - Ничего себе! Что у тебя заболело?
     - Не заболело. Просто на профилактику лёг.
     - Это дело хорошее. А я, вот – операцию перенес. Сегодня первый день в обычной палате. Звоню всем. Но сначала – тебе, Иван Матвеевич. Потому, что ты – мой самый лучший друг.
     - Да ладно тебе, Игорь Николаевич… - смутился Лже-Иван, - Матери бы своей позвонил сначала.
     - Операция очень удачно прошла. Теперь буду ходить, как новый. На днях меня выпишут домой… - радовался Гоша, - А ты-то чего там киснешь?
    - Знаешь, как скучно в больнице лежать! – проныл астральный человек, - Без игр, без Интернета…  С твоим ноутбуком, кстати, всё в порядке. Он мне сейчас недоступен. Приедешь домой, если я буду ещё в больнице – зайдешь к нам, и моя мама тебе его отдаст.
     - В четверг приеду, зайду и заберу, - согласился радостный от своего выздоровления Гоша, - И принесу его тебе в больницу – вот!
     - С ума сошел? – удивился Лже-Иван, - Здесь и тумбочка  маленькая, квадратная. Ноутбук с неё может брякнуться. Я по криворукости своей могу его супом залить или чаем, засыпать хлебными крошками…
      - Потом я его отчищу, в таком случае, - пообещал Гоша.
      - Но он может сломаться совсем, - убеждал товарища Лже-Иван.
      - Тогда – скорее до нового, - похоже, что Лапников там, в своей больничной палате легкомысленно махнул рукой, - А зато – ты будешь в больнице пока играть, писать, в Интернет лазить и не скулить. А твой родной ноутбук тебя встретит потом дома – в целости и сохранности, отдохнувший. Правда, если уж сломаешь вдруг мой – то я буду заходить к тебе в гости и играть вместе с тобой. Пока новый не приобрету. Разрешишь?
      Гоша, как книжный мушкетер Атос – любил красивые слова и поступки.
      Парни на этом пока распрощались, и Лже-Иван погрузился опять в уныние.
     Прочие больные общались друг с другом, переходили из палаты в палату, будто в гости – болтать, играть в карты, смотреть телевизор, который один парень по имени Константин Ковшов принес из дома. Этот Константин смотрел по телеку исключительно боевики и новости, и за пару-тройку дней надоел сим прибором Лже-Ивану невероятно. Только мнения Лже-Ивана никто не спрашивал, и никто особенного внимания на него не обращал. После капельницы и обеда мнимый Кощеев лежал, повернувшись носом к стене, и слушал в наушники аудиокнигу А. Волкова «Семь подземных королей».
    Тут к нему подошла женщина-психиатр. Некоторое время задавала специальные вопросы – например, водится ли рыба в унитазе? Чем лампочка отличается от Солнца? Что общего у самолета и птицы? Потом врач подошла к болезненным темам чуть ближе: кто умнее – человек или кошка? Тысяча триста какой год сейчас на дворе?
     Ответы женщина-психиатр получила от него спокойные и адекватные. Что мы живем сейчас в 2012 году. Что люди, в отличие от зверей, обладают личностью, состоящей из характера и темперамента, а также интеллектом.
     - Гм!.. – сверкнула очками добрая тетенька в белом халате, пахнувшая томатными духами, - А за кого ты воюешь – за Дмитрия Донского или за Мамая?
      - Они оба жили в XIV веке. Теперь их уже нет, - не сморгнув глазом, ответил астральный человек.
      - Гм, гм!.. А во сне чаще всего – что ты видишь?
      - Сказки. Я вообще их люблю, часто перечитываю, читаю и сам сочиняю новые, или – вот – слушаю, - он показал на свои наушники.
      - А наслушавшись – начинаешь видеть сказки наяву, вокруг себя? Видеоигры тоже любишь, не меньше, чем сказки?
      - Там фэнтези-сюжеты, иногда совмещенные с историей, - ответил Лже-Иван, - Можно назвать это сказками для взрослых. Да, поиграть я люблю.
     - А часто у тебя бывает, что ты отлаиваешься от собак, становясь на четвереньки? Это приносит какие-то положительные результаты?
     - Я не отлаивался, а шипел, как кот, - поправил врачиху Лже-Иван, - Просто я боюсь собак, а убежать от них не могу из-за больных ног. Вот – испугался, растерялся…
     На этом женщина-психиатр ушла, записав что-то на листок бумаги и пообещав подойти к Лже-Ивану завтра.
     Тягучий вечер, словно нехотя перешел, в ночь. Угрюмый Лже-Иван неудачно почистил зубы, позабыв снять с зубной щетки пластиковый колпачок. Раздеваться и расстилать себе постель он тоже не стал. И долго в сгустившейся темноте хлопал бессонными глазами.
      Во сне, в полусне, или на границе разных миров, перед ним явилась ведьма – Тоска или бывшая русалка Аксинья.
     Вот, значит, кто подсылает к нему бесов по делу и не по делу, и убирает их, когда вздумает. Вот, кто манил его в другой мир из черной временной воронки.
     - Что ты – маешься, терпишь всех этих лекарей да аптекарей? – спросила она, - Если ты можешь от них сбежать?
    - Куда? – опять капризно проскулил Лже-Иван.
    - В наш мир. Чем бояться, что, случись чаво с твоим дурачком – тебя выцепят, хрен знает куда, насильно – уйди отсюда сам! Плюнь ты на всё и на всех! Найди себе подружку…
     - Да я уже нашел, - астральный человек покраснел.
     - И кого же? – уши Аксиньи тоже вспыхнули.
     - Да… тебя…
     Тоска-Аксинья была смущена.
     - А серьезно? Будешь со мной жить? – спросил он, заметно тушуясь, - Ты – ведьма, и я – ведьмак. Стерпится – может, слюбится?
      - Ты… прикольный… - пробормотала Аксинья слово совсем не той эпохи, откуда она пришла в наш век.

* * *
   
     - Что загрустил, друг? – спросил Шмат-Разум повесившего голову Кощея.
     - Сам не ведаю. Скучно-докучно. Жизнь мне стала не мила, - пожаловался ему Кощей, - Всё надоело. Имеет ли она смысл для того, у кого впереди ни старости, ни смерти?
     - Мне ль тебя не понять? – согласился Шмат-Разум, - Я вот когда-то мнил – после смерти будет либо Рай, либо Ад, на худой конец – ничто. А вышло – неведомо, что. И, похоже, навсегда.
    Оба помолчали. Кощей валялся на роскошном персидском диване, не желая даже встать.
     - Важные битвы ещё далеко впереди, - изрек Шмат-Разум, - До сражения на Воже больше двух лет. До Куликова поля – считай, пяток.
      - А ты – пророк? – зевнул Кощей, - И что это будут за драки? – он опять зевнул, - Но мне и воевать надоело.
     - Каждая из этих драк разгонит над Русью мрак, - провещал Шмат-Разум, - А когда дойдет до дела – поглядим, что тебе надоело.
     - Мудрено говоришь, - сызнова зевнул Кощей и сел на своем ложе.
     - У тебя, Кощуга, невзирая на все твои прежние смерти и воскрешения, всегда остается тело, - принялся толковать невидимка, - Которое может не только трудиться, воевать, но и получать удовольствия от жизни. Ты ешь – чувствуешь вкус пищи или вина. Спишь – видишь сны. Устал – отдыхаешь и нежишься. Ну, а я всего этого лишен. У меня тела нету. Только разума шмат.
      - Бедный… - всхлипнул Кощей, непонятно – притворно, али нет, - Наколдовать, что ли тебе новое живое тело?
      Кощей врал, не со зла, а просто так – для сочувствия. Такое возможно только по воле самых высших сил. И Шмат-Разум знал это. И не обижался. Ничего у него более не будет – кроме деятельного разума.
      - И вот, думаю я своим шматом – отчего бы тебе не жениться, хозяйку в замок не привести, с ней веселиться – ни о чем не крушиться? Помнишь, как Сократ изрек: хорошая жена сделает тебя счастливым, а плохая – сделает философом.
     - Это  уже было со мной, - покачал головой Кощей, - Философом я много раз становился. А счастья до сих пор не видал.
     - Но стремиться к нему надо, - зудел Шмат-Разум, - Обожди – сыщу я тебе подружку – такую, что ты надолго блаженство обретешь.
     - Какую подружку? Пивную кружку? – гоготнул Кощей. Затем чуть подумал и молвил:
      - Но вот, кабы кто сосватал за меня твою прежнюю хозяйку – Адельфину – тогда, может быть… хороша она, чертовка!..
     - Я тебе притащу её, - пообещал Шмат-Разум, - И никуда не денется – станет женой твоею.
     - Ты её страшишься, - подмигнул Кощей.
     - Я?! Её?! Страшусь?! – возмутился Шмат-Разум, но вступать в пререканья не стал, - Обожди, - молвил он твердо, - Отдохни пока, отоспись. Только глазом моргнешь – Адельфина уже тут окажется!
     И улетел, словно ветром его сдуло.
     Кощей поднялся с дивана, принес из подвала ящик старого вина и завалился обратно. Что толку ему в этой красавице-ведьме, ежели покумекать? Ну, поселится она здесь, будет распоряжаться, как дома. На шею сядет и ножки свесит. Эх, сболтнул я, тоже, умник!.. Язык мой – враг мой.
    Вскоре вино оказало на него своё обычное действие. Кощей громко захрапел.
    

* * *

    - А где Луша? – спросил Иван, так и норовя оглянуться назад в черную пустоту, подобную космосу, только без светил.
      - Нет никакой Луши, - проворчала «баба Лиза», - Была у тебя Ольга – очередная… Была – да вся вышла.
     - Не врите, баба Лиза, - хмурился Иван, продолжая шагать, - Эта Ольга на самом деле – моя жена Луша. Всё я помню.
      - Луша-Клуша! – скрипнула Лихо Одноглазое недалеко от него впереди, - Дома твоя Лушка, в материнской избушке. Служит бабою-ягой, не тревожит твой покой. Лучше бы Машу вспомнил. Совсем в девках запутался. Котяра!
    И котяра-Иван вспомнил что-то про Машу – девушку, сидевшую когда-то перед ним в инвалидной коляске, неспособную встать с неё и даже двигать коляску самостоятельно, хоть немного. Девушку, чьи глаза глубоко печалились, даже если сама она смеялась.
     Однажды он поцеловался с этою Машей, когда были наедине. Она тогда сидела, а Иван шел и катил её коляску. Второй раз Иван поцеловал эту Машу, когда она лежала в деревянном ящике, а наш герой подошел ко гробу на своих ногах. И после поцелуя Маша оттуда поднялась.
       Но потом было наоборот. Спустя какое-то время печальный Иван сидел сиднем на крыльце, на лавочке, а Маша подошла к нему здоровыми ножками. Роли переменились. Новых поцелуев у него с этой девушкой не было.
     И что же теперь с Машей? Подумал ли это Иван, или сказал вслух – без разницы. Лихо Одноглазое ответило ему. 
     - Была Маша бабочкой, а стала куколкой.
     - Как это понимать?
     - Попала Маша к Змею Горынычу, и назвал он её своею женой. А когда она воспротивилась, заартачилась – навел на неё гадюка-Змей волшебный сон. Теперича Маша – сама не своя, лежит – не ворохнется, не шелохнется, ничего не знает и не помнит, а Змей Машу… как куколку…
     Иван молчал и думал, что сочувствует этой Маше.
      - Однажды ты норовил спасти её, когда незачем было Машу спасать. Теперь же…
     - А что теперь? При чём здесь я? У этой Маши, помню, муж есть. Заправский, всамделишный. Не его ли это обязанность?
     - Ныне тот муж объелся груш. В замке своем сидит, пьет вино да спит. Про неё позабыл, на других заглядывается.
     Отчего-то так бывает часто, подумал Иван, хоть это и несправедливо, кажется. Как женится мужик – так вскоре начинает любить фрукты.
     - Но что я смогу сделать с этим Змеем Горынычем? Я даже не ведаю, где он мучает Машу.
     - Однажды ты уже сделал с ним что-то, котяра. Близ города Твери, недавно совсем.
     Да, тогда ему помогали Велес и Перун. Сейчас Иван собирался с духом, оглядывался по сторонам, не зная – куда ему двигаться теперь? И чувствовал в себе всё сильнее нечто кошачье.
     Тьма развеялась за его спиной. Возник приятный приглушенный свет. Он увидел осенний вечер и лесную опушку, а посреди неё – деревянную избу;  к ней вела узкая тропинка. Вокруг не было ни единой человечьей души. Даже Лихо Одноглазое куда-то скрылась. Да и сам Иван опять не был человеком. Стал он снова огромной рысью и хищно принюхивался к людскому жилью. Потом принялся подкрадываться – и вот положил когтистые лапы на наличник и заглянул внутрь избушки.
     Вон кровать – у дальней стены. Там лежит… да, она – Маша. Острые глаза рыси отчетливо видят её, звериный нос – ясно чует. Рядом с Машей развалился какой-то мерзавец. Пользует её спящую.
     Вмешаемся!

* * *

     Змей-Одиночка, задремавший после наслаждения со своей спящей красавицей, проснулся от какого-то непотребного шороха снаружи дома, а затем понял, что по избе у него ходят, крадучись, чьи-то чужие лапы.
     Живо вскочил с кровати – и узрел огромную рысь, щурившую злые глаза.
    - Ты что, кошак? Обнаглел вконец?
    Настоящие дикие звери, обитавшие в здешнем краю, и вся живность, даже червяки и букашки, давно уже поняли все, что в дом Одиночки соваться нечего. Этот кошак или недавно откуда-то издалека прибрел, или не кошак он вовсе. А вражина.
     Сейчас Иван-рысь, недолго думая, бросится на Одиночку в своем рысьем виде, пока тот ещё человек. Не сможет, наверно, подлец стать вновь драконом, пока они оба внутри избы – иначе, домик его разлетится в щепы. А схватиться за меч Иван ему не даст. Будут они кататься, вцепившись враг врагу в глотки. Иван его задавит навовсе. Или принудит одуматься – пробудить Машу, отпустить её на волю, к ейному горе-муженьку. Не заберет её Иван себе, что бы ни было. Кроме Луши ему ни одна не нужна. А заступиться – его долг, он привык так поступать. Сейчас он задавит гада!
      Ничего из этого не произошло. Одиночке, оказывается, совсем не надо было становиться Змеем, чтобы изрыгать огонь. Длинная пламенная струя из его рта хлынула на Ивана-рысь и почти мгновенно охватила его всего, целиком. Страшный жар, нестерпимая боль. Вокруг – ничего, кроме хищных рыжих языков огня…

* * *
 
      Щелчком пальцев Одиночка погасил тонкие струйки пламени, растекавшиеся по доскам пола от сгоревшего заживо оборотня. Да, точно, это был какой-то человечек в теле зверя. Нашел, чудак, с кем сражаться!
     Одиночка снова сел на кровать рядом с недвижной супругой (или просто наложницей?). И вдруг почувствовал, что в помещении есть ещё кто-то. Это было истинно так – явственно слышалось то хрипловатое дыхание из пустоты, то шлепающие шаги босых ног, а потом кто-то даже громко чихнул.
     - А ну, покажись, зараза, - невозмутимо повелел Одиночка.
     - И покажусь. Мне-то что, - проскрипел ему ответ старушечьим голосом, и кривая бабка в рванине, в черном платке с торчащими из-под него в разные стороны пегими волосами стала видна, сидя на стуле напротив кровати.
     - Ну, что, касатик, орёл ты наш неустрашимый? – молвила она, словно подсмеиваясь, - Ивана-дурака бесталанного сжег? Одну старую кошелку спалил? Таперича поглядим, как ты справишься со второй. 
     - Я тебе щелбана дам – из тебя и дух вон, - спокойно сказал Одиночка.
     - Себе лучше дай щелбана, - посоветовала ему Лихо Одноглазое, - Может, вобьешь  хоть каплю ума. Не мог чешку от русской отличить.
     - Ты о чём?
     - О том, что девушка, которая лежит у тебя на кровати бревно – бревном – не твоя жена Эльвира из Пражского Граду, а вовсе русская, звать её Мариею, у неё свой муж имеется. Да и обращаешься ты с ней так, что любо-дорого… Защищать Машу потребно от тебя, касатик.
      - Допустим, даже и так, - покачал головой Одиночка, - Но тогда куда ж моя Эльвира делась?
     - Сказала бы я тебе, - ехидно молвила старуха, - Только вовсе не люблю кому-то добро делать. Тебе – тем более. Предателю и Мамаеву слуге.
     - Ладно, бабка! Пошутила – и хватит. Сейчас же вали отсюда! – зарычал Одиночка.
     - Только вместе с ней, - привстав с кровати, Лихо взяла спящую Машу за руку.
     Одиночка снова, не долго думая, не препираясь попусту, как и с Иваном-рысью, плюнул в старуху огненной струей.
     Но в этот раз он промазал мимо бабки; огонь угодил в кровать, которая сейчас же загорелась снизу. Хорошо – не сжег Машу тем плевком.
     Щелкнул пальцами левой руки – загасил огонь. Обернулся к Лиху, отпрыгнувшему резво в сторону, плюнул огнем опять – снова мимо, поджег теперь угол избы. Опять загасил. Но на всю развалюху завоняло палёным.
     - Себе вредишь, скородумный, - проворчала Лихо Одноглазое, - Ладно, что ли – объяснить тебе, чтобы не злился напрасно? Эта Маша вселилась в тело твоей Эльвиры по глупой шалости одного невидимого колдуна…
     Но Змей разозлился всерьез и уже не хотел слушать бабку. Поняв, что огнем её не проймешь, он схватился за меч.
     Однако клинком вышло у него ещё хуже. Размахнувшись по Лиху, Одиночка дал маху и тут, притом отчего-то не сумел удержать тяжеленный двуручный меч и рубанул им по собственным ступням.
     - Вот и всё, - бабка взирала на лежащего на полу, истекавшего кровью, беспомощного Змея-оборотня без намека сострадания к нему в глазах, - Это ты, красавец, не подумал, с кем связываешься, на кого кидаешься с оружиями. От русского Лиха Одноглазого лучше всего держаться подалее. Совет тебе на будущее.
     Она сызнова взяла Машу за руку, пробормотала что-то и пропала.
     Черты лица женщины, оставшейся на кровати, несколько изменились – стали более жесткими, заострились. Ясно сделалось, что это уже другая – настоящая принцесса Эльвира. Окромя того, было заметно, что Эльвира не дышит и не встанет более с ложа никогда. Ибо умерла.
    Правы были несчастные родители пражской принцессы Эльвиры, не пускавшие свою дочь замуж за дракона – ох, правы!..
   
* * *

      Шмату-Разуму в полёте вдруг стало стыдно.
     Это он, пожалевший распустившего нюни Иванушку Кощеева, втянул его в видеоигру про Древнюю Русь – и тем изменил прошлое и заставил Кощея вернуться в глубинах сознания на триста лет назад. Позабыть всё пережитое в эти годы и пережить что-то из него опять заново. И Машу Квасцову, тоже забыть.
      Зачем же он это натворил? Ведь сам Шмат-Разум не забыл ничего – на то и Разум.
     И где теперь Маша? Невидимка чувствовал, что она где-то вовсе недалече отсюда. И где нынче Иван?


Глава двадцать первая

    Иван Кощеев очнулся, нет – пробудился от сна в некоем смутно знакомом темном помещении, лёжа на спине, на не весьма удобной и непривычной кровати, стоявшей около двустворчатой высокой белой двери. Сквозь стеклянные окошки наверху этой двери виден был приглушенный электрический свет.
     Где это я? Что за новый заколдованный замок, черт подери!
     Однажды его уже закидывали в подобное этому место – в замок Белого Полянина  в сказочной Польской земле
     Здесь над головой его, на потолке мигал зеленой точкой кругляш пожарной сигнализации. Рядом стояли ещё три койки с прикроватными тумбочками. Такая же тумбочка обнаружилась и у ложа Ивана.
     На кроватях спали люди.
     Больница. Обычная нераженькая сельская больница России начала двадцать первого века, стационарное отделение. Ночь.
     На тумбочке у Ивана – кружка с недопитым остывшим чаем, кулек с яблоками и мобильный телефон.
     На экранчике он прочел дату и время. Восьмое сентября 2012 года. 02 часа, 30 минут.
     Теперь Иван Кощеев помнил о себе решительно всё. Помнил, как выпросил Шмата-Разума взять Ивана с собою в сказку. Помнил все приключения в той махровой и волшебной древности. Соображал и то, как и почему вернулся обратно. Только вот, зачем не домой, а именно сюда?
     Не люблю таких сюрпризов. Но разберемся и с этим. У Гришеньки в здешнем мире  ведь тоже что-то происходило. И привело его на лечение.
     Прямо сейчас Ивану хотелось в туалет «по маленькому» с нарастающей силой. Ночного горшка или мочеприемника под кроватью не обнаружилось. Идти в сортир, значит. На костылях… Бррр! Начинается!..
     А, нет. Здесь вместо костылей присутствуют ходунки о двух колесах впереди; позади – резиновые насадки. Уже лучше. Гриша из дому прихватил.
     Иван попытался отворить дверь. Створки распахивались внутрь палаты и всё время, как ни пыхти, упирались в ходунки. Даже в сложенные. Иван отодвинул ходунки – но теперь створки задевали за дужку кровати. Раскладные ходунки все равно не удавалось вытолкать в коридор.
     Блин! Как тут Григорий ходил?
     А помочиться хотелось всё нестерпимее. Ползти, что ли? Ну, в любом случае – либо как-то вылезать, либо делать мокрое дело, достойное пятилетнего малыша, тут, на постель.
     Герой тверской осады!
     Когда терпеть надоело совсем, нервный Иван просто открыл дверь, пролез наружу без ходунков, держась за ручку… А потом отпустил эту ручку и пошел сам, опираясь лишь на свои ноги, пусть и на очень кривые. Вскоре обнаружил искомый нужник, спокойно справил там свои дела, вернулся в палату, забрался под одеяло. 
     И никаких панических атак. Ничей голос не заверещал в голове Ивана в любой момент этого краткого похода: «Ой, сейчас упадешь! Ой, шатаешься! Придержись за что-нибудь – иначе!..»
     Тишина и спокойствие.
     Чей-то шепот всё-таки раздался.
     - Слушай, как тебя? Иван, да? – окликнул его мужик с кровати у окна, - Ты, вроде, неходячий у нас?
     - Ну да, - ответил Иван равнодушно.
     - Паралитик, извини за выражение.
     - Да.
     - А как же ты без этой своей колесной штуковины сейчас куда-то ходил?
     - Я и сам не понял, - пожал плечами Иван.
     - Ты давно неходячим считаешься? Несколько лет?
     - С годовалого возраста – как поставили диагноз ДЦП.
     - Но иногда просветления у тебя, значит, бывают?
     - Никогда. Могу ходить, только держась за что-то. Хоть за стены.
     - Тогда – что  это было сейчас?
     - Говорю же, я сам не понял. Простите – а вас как зовут?
     - Ты не помнишь, что ли? Мы ж три дня уже знакомы. И на «ты» общаемся. Костя меня зовут Ковшов. Ну, или Константин, - похоже, парень немножко обиделся.
     - Очень приятно. Я Иван Кощеев.
     - Да знаю я… - махнул рукой Ковшов, - Похоже, у тебя всё-таки бывают провалы в памяти. Потому и не помнишь, что иногда можешь ходить сам. Потому и психиатр тебя тут посещает… Ладно, будем спать. Дай Бог, как говорится, чтобы это с тобой было наяву, а не сон.
     Ковшов отвернулся к стене и вскоре ровно засопел носом, а Иван ворочался ещё час, или дольше, тихо вспоминая всё пройденное в сказочной реальности игры «Княжий кметь». Он предельно ясно ощущал, что вместе с утратой того мира лишился и ещё чего-то, что было в реальной жизни всегда с ним, просто частью его.
     Не чего-то, а кого-то. Гришки.
     Утром Костя и второй ходячий больной ушли в столовую на завтрак. Ивану и старому деду с больной ногой принесли кашу и чай в палату. Торопливо позавтракав, Иван соскочил с кровати и проверил свою новую способность.
     Она не пропала. Иван шел, ни за что не держась и не пытаясь ухватиться, при этом не испытывая прежнего страха и паники. Хотя ноги остались и тонкими, и кривыми до ужаса.
     - Развивайся, развивайся, хлопчик, - одобрительно подмигнул ему дед, - видишь – уже что-то у тебя налаживается. Как, бишь, тебя?
     По совпадению, у деда память была, действительно, плохая – и  это создавало Ивану, на самом деле прибывшему ночью из иных миров и не видавшему раньше этого деда, удобство познакомиться с ним заново. Старичка звали Максимом Максимовичем.
     Вернулись Костя и другой сосед по палате. Оба были удивлены и рады Ивановым успехам.
     - Посмотришь на тебя – и можно поверить, что Бог, и правда, есть! – проворчал Костя (видимо, у него просто была такая манера говорить, даже, когда был чем-то доволен). На радостях он, в кои-то веки, вырубил свой телек с детективами.
      - Чудо Божье! – отреагировал на ходьбу Ивана также и врач на обходе. И поинтересовался у медсестры, что могли добавить Ивану в капельницу? От обычного физраствора подобное выздоровление немыслимо.
     Медсестра только пожала плечами. Никто Ивану ничего и никуда не подкалывал – насколько ей было известно.
     Услышав от сына по телефону такие великие новости, Евдокия Петровна сейчас же прибыла к нему в больницу сама. Иван вышел к ней из палаты на собственных, ныне ходячих ногах и начал упрашивать радостную маму немедленно забрать его отсюдова домой.
    - Нет уж, полежи до конца профилактики, - решила мама, - Видишь, у тебя какие сдвиги! Кто знает – отчего это. Наверное, от лечения. Домой вообще бегом примчишься.   
     Пришлось остаться. На следующий день его посетил Гоша Лапников, но вместо обещанного ноутбука принес диск с новым альбомом любимой певицы Ивана.
      - А как же я слушать буду? – спросил разочарованный Иван, - К диску либо проигрыватель нужен, либо песни на телефонную флешку скинуть.
     - Эх, а я-то не подумал! – вздохнул Гоша (возможно – притворно), - Ну, ничего. Немного потерпишь. Говорят – ожидание праздника лучше самого праздника
     И даже ненавистные для Ивана капельницы ему, ходячему, терпеть оказалось легче, чем прежде. 

* * *

   Русское воинство стояло на речке Пьяне уже много суток в ожидании нападения татар во главе с царевичем Арапшой. Ордынская рать шла степями навстречу русским, и пути должны были пересечься где-то здесь, биля Волги. Уже Дмитрию Ивановичу, приведшему рати сюда, надоело ждать, возникли срочные дела в Москве, и он уехал, передав руководство сыну князя Нижегородского Ивану Дмитриевичу.
    Бойцы сидели на берегу извилистой, мечущейся руслом из стороны в сторону, будто бы и в самом деле нетрезвой Пьяны, жгли костры, выпивали, закусывали, перешучивались. Касьян был среди них, жарил рыбу над огнем на прутике и допивал объемистый жбан медовухи.
     - Не прежняя ныне татарва, - радостно гутарил сидевший рядом с Касьяном и тоже подвыпивший богатырь Михайло Потык, - Грозит, как при Батые, гонор тот же держит, дани большие требует. Но только лишь доходит до дела – узкоглазые так и норовят хвост показать. Вот где тот Арапша? Не дошел до мордвы, сказывают. Вдали покрасовался, а к нам не сунулся – кишка у ханыча тонка. Довела их замятня  великая, как и прежде наших князей – усобицы кровавые.
     - Кто  знает, что он, поганец, задумал, - отвечал Михайлу Касьян, - Поди-ка, видал ты, как в иных боях татары высылают вперед сторожу, которая завязывает бой, а потом бросает его и уносится назад. Заманивают, сволочи, и набрасываются в тяжкой силе, подобно буре степной, со всех сторон.
     - Но ведь показываются хоть, чтоб заманить-то, - возражал Михайло, - Выходят и бьются, пусть даже для виду. А этих – быть бывало…
     - Эти чего-то ждут, - покачал головой Касьян.
     Почему же он сегодня совсем не пьянел, сколь бы ни накатывал?
     Ильин день сей год выдался жарковатый, даже душный. Многие русские бойцы сняли с себя латы и сложили их на телеги вместе с копьями, мечами и щитами. Но Касьян не торопился раздеться и разоружиться.
     - Ты ведь изжаришься в доспехах, не хуже вон этого леща, - пытался поддеть его Михайло Потык, указывая на  рыбу над огнем, - А татар Иван Дмитриевич, может, к вечеру только искать двинется в Мордву.
     - Ой, чо-то молод этот нижегородец для того, чтобы быть хорошим воеводою, - морщился в ответ Касьян, - Тоже, не мог наш Митя Боброка вместо себя тут оставить!
     - Он и сам ещё – Митя, - вздохнул Потык, - Ну, пить будешь?
     - Давай жбан… Помню, при Калке у меня очи на лоб лезли от той татарвы, - начал рассказывать Касьян, - Впервые, понимаешь, узрел столь диковинного врага, которого, кажись, чем сильней рубишь, тем его больше кругом становится. Что мошкары вот этой, - Касьян хотел прихлопнуть комара у себя на щеке. Промазал.
    - Чего? Когда та Калка была? Сто годов, небось, тому! И ты там ратался? Брешешь всё! Столько не живут, – рыкнул поддатый Потык с ухмылкою.
    - Я говорю – дед мой про Калку рассказывал, - невозмутимо поправил себя Касьян, - А ты уши не завешивай. И пей меньше.
    - Я не п-пьян, - еле выговорил Михайло и всхрапнул, как конь.
    И у самого Касьяна звенел в ушах, мешая прислушиваться, нудный комариный писк, отдаленно походивший на колыбельную, или просто на принуждение: «Ззззасни!.. Ззззасни!..» Они даже не кусали шибко – самим лень было, что ли, от жары несносной? – а больше убаюкивали. 
    Не стерпел Касьян. Ззззаснул.
    И привиделся ему тот же комар, только побольше раз в двести. Рожа у насекомого не комариная, а человечья, вражеская. Рожа хана Мамая.
    Где Касьян прежде видал эту образину – сам не знает. Да нигде. Придумал себе, что Мамайка выглядит так. Мерзкий. Кровушку русскую сосёт ненасытно.
    - Ззззамятня кончилась у нас, - зудел комар-Мамай, - А ваши коназззы конеголовые – всё ззза ярлык мой грызззззутся. Ззззадам же я им вззззбучку. Ззззагрызззу каждого поодинке, а княжества – съем!
     - Врешь, собака, подавишься! – рассердился Касьян.
     - Воеводы мои лучше ваших, - доказывал комар-Мамай, - Бегич, Арапша и прочие. Как возьмутся они ззза оружие! зззза оружие! ЗА ОРУЖИЕ!..
     Эти два недлинных слова громкими зычными воплями понеслись кругом, и Касьян сразу вскочил.
    Арапша, без сомнения, пришел. Выждал, стратег, самое времечко.
    С трех сторон пёрла нескончаемой лавиной Орда на спящий русский лагерь. Михайло Потык, проснувшись, стоял рядом с Касьяном, одной рукой продирая свои похмельные очи, а другою – тыкая  мечом в пустоту. Многие уже схлестнулись с врагами. Ещё больше русских были порубаны и пронзены насмерть стрелами, не успев проснуться. Многие горели в походных шатрах.
    Касьян сделал два шага вперед, заслонил собой Михайлу, нанизал на клинок одного визжащего ордынца, второго, третьего… Обернулся назад и рубанул ещё парочку.
    «Кху-кху-кху!» - неслись боевые вопли татар со всех сторон. «С нами Бог!» - отвечали им русские. Крики, стоны, проклятия обоих наречий. Летят головы – смуглые и синеглазые. Хлещет кровь. «Мать!.. Мать!.. Мать!..» - доносится отовсюду. Русская мать и татарская. Такая, растакая и разэдакая.
     Потык застонал, оседая, и Касьян повернулся опять к нему. Друг был сражен не саблей – прямым русским мечом с позолоченным Распятием на рукояти. Сероглазый широколицый славянин убил Михайлу. Прозевал его Касьян.
     - Ах ты, ордынский выкормыш! – заорал Касьян, кладя предательской мрази удар за ударом наотмашь.
     - Я русский, - вякнул тот с каменным, застывшим лицом.
     - Врешь! Свой своего бить не станет, - рычал Касьян, маша мечом, - Свои тебе теперь – вон те степные волки. Русский – я!
    Конечно, в ратях у Мамая служило много славян. Удивляться тут было нечему. А в московских полках часто встречались те же половцы. Народы постепенно смешивались.
     Но на этого Касьян был очень зол. И, снеся предательскую голову, рубил тело так, что на земле от него осталась лишь требуха кровавая.
     И перестарался. Не остерегся. Одна, вторая, третья жужжащие стрелы татар хищными птицами клюнули его в спину. С последним хрипом: «Русский – я!» Касьян упал ничком на траву, и мысли его уплыли во мрак.

* * *

      С криком «Русский – я!» Кощей проснулся. Он лежал в своем замке, на широком ложе. Утреннее солнце ранней осени заглядывало в большие окна. Рядом блаженно посапывала Кощеева супруга по имени Маша. И даже мужнин крик не пробудил её в этот раз.
     Уффф!..
     Пьянское побоище снилось Кощею чаще иных битв, где он был ранен или погибал. На Пьяне Касьян, родом из Византии, отчего-то первый раз в своих бесконечных жизнях осознал себя русским.
     Просто, тогда ему до слез сделалось жалко Русь. Тогда – в день одного из самых лютых русских поражений.
     Кощей поднялся, постаравшись не тревожить спящую красавицу, крадучись перешел в другой зал и спросил тихо:
     - Шмат-Разум, ты здесь?
     - Тут я, хозяин, - ответил Кощею кто-то.
     Искать глазами невидимку, разумеется, было напрасно. Чтобы узреть его, Кощей должен был сам на время стать невидимым. А не то – разговаривать со Шматом-Разумом, не созерцая последнего.
     Но что это за длинноухий лохматый рыжий пёс тут сидит в углу? Как пробрался сюда?
     - Не удивляйся, Кош, - произнес этот пёс, немного полаивая, - Теперь я так выгляжу. Я – твой прежний друг и слуга Шмат-Разум.
     - Ничего себе! А что это с тобой сделалось?
     - Помнишь, мы только недавно с тобой были в эпохе Дмитрия Донского? – спросила собака.
     - Я думал, всё это мне приснилось, - сознался Кощей.
     - Может, что-то и приснилось. А иное было на самом деле. Мы оба на какое-то время возвращались в минувшее – каждый в своё и в общее наше. Когда я тебя покинул здесь в прошлый раз, помнишь? Так это мне просто вышел срок, и Тот – пёс задрал свою морду кверху, словно указывая на небо, - Тот переселил меня из бестелесной души в предмет. Именно – в ноутбук известного тебе Ивана Кощеева – в далеком будущем, в двадцать первом веке.
     - Это Иван – поклонник моей женушки, - кивнул Кощей.
     - Он родимый, он. Послужил я ему маленько в должности компьютера. Овогда захотел Иван, отчаявшись, вернуться в наш мир – по-ихнему – сказочный. И втянул я его через видеоигру в четырнадцатый век. Он же что-то набродил, намудрил там – и вас с Машкою в ту же вековечную глушь втянуло. Теперь –  всех возвратило назад.
     - А какой сейчас век на дворе? Какой год?
     - Одна тысяча шестьсот семьдесят седьмой – ежели считать от рождества Христова. Семь тысяч сто восемьдесят пятый – от сотворения мира.
     - Ух, ты! А я думал – тысяча триста семьдесят седьмой от того и шесть тысяч восемьсот восемьдесят пятый – от другого! – выдохнул Кощей, - Ладно. А какого ляда ты-то собакою сделался?
     - Вот, смотри сам, Кош. Человеком я был? Давно – однако, был. Бестелесной душою – тоже. Затем сделался предметом. Ноутбуком, то есть. И оставалось мне в этом мире стать либо животным, либо растением. Я образ пса выбрал и прибежал опять к тебе.
      - И отныне ничего, кроме разговоров и всяких собачьих нужд, ты делать не сможешь, - заключил Кощей, чуток с грустинкой.
      - Не смогу, друг мой… И хозяин… - опустил долу песью свою башку Шмат-Разум.
     - И проживешь лет десять-двенадцать собачьей жизни. А потом?
     - Потом стану деревом или кустом.А ещё дальше мне места на Земле, думаю, не станет. Переселюсь в иные миры, - проскулил Шмат-Разум и высунул малиновый язык, быстро дыша.
     Кощей почесал несчастного приятеля за ушами. Они оба вернулись в спальню. Маша тоже пробудилась и хлопала на них глазами.
     - Касьян? – произнесла она удивленно и радостно, в то же время – растерянно, - Ты опять со мною? А где же Змей-Горыныч по прозвищу Одиночка?
     Кощей присел к ней на кровать, и начались долгие рассказы, о том, что поделывали они в далеком прошлом. Маша ворчала на Кощея, что тот оставил её в такой беде и не приходил на помощь. Кощей отвечал, что ничего там не помнил и не знал, а Маша сама хороша – отдалась на произвол неведомого и мерзкого Чуда-Юда… Оборотня враждебного. Так ведь легко было и доиграться!
     - Я думала, ты волшебник премудрый, ведаешь всё на свете! А ты… - Маша извлекла откуда-то сигаретку, Кощей высек искры из собственного пальца, помог ей прикурить, и она с наслаждением после долгого перерыва затянулась, - Ой, как же хорошо дома! – промурлыкала Кощеева супруга, зевая.
       - А что у тебя с ушами? – спросил её Кощей.
       - Что с ними может случиться? – насторожилась Маша.
       - Драконьи, вроде. Кто спит с оборотнями, тот сам постепенно делается оборотнем – знаешь? Но я в дракона превращаться не умею.
       - Нет! Господи, только не это!.. – Маша выронила окурок, чуть не подпалив постель, и принялась хватать себя за уши.
      - Да шутка такая! – воскликнул Кощей и засмеялся.

* * *

     Вернувшись домой после выписки из больницы, Иван Кощеев некоторое время стоял посреди двора, глядя в небо, любуясь осенним ясным днем и ярким солнцем. Было тепло. Иван зашаркал по направлению к сараю, сам вывел оттуда свою инвалидную коляску и катил её к крыльцу.
     «Росинант! Ответь что-нибудь!» - мысленно просил он четырехколесного приятеля, но ответа не получил.
     Похоже, бес улетучился из коляски.
     - Зачем она тебе? – спросил сына Матвей Петрович, - Если ты сам из больницы притопал, даже без костылей?   
     - Ох, это я по привычке, - развел руками Иван, - забыл, понимаешь, что теперь могу ходить.
      А, кстати, ещё два беса, жившие в его костылях – Вильгельм и Якоб – тоже  сгинули в неведомые дали.
     Зато на самого Ивана, как говорится в наших краях – «ход нашел».
     - Может, куда-то надо сбегать, что-то сделать или купить? – только и спрашивал он маму.
     - Сходи в магазин за хлебом, и будем обедать, - ответила в этот раз Евдокия Петровна.
     Иван отправился в магазин. Шел он медленнее здорового человека, причем, заметно. Да по пути Ивану ещё позвонила Алиса Даева.
     - Вау! Ты научился ходить! – восхитилась она, - Жди тогда. Завтра выезжаю к тебе в гости.
     - Понимаешь, я теперь женатый… Как бы… - сказал Иван немножко виновато.
     Подружка рассыпалась в поздравлениях, но энтузиазм её сразу снизился. Не стала даже расспрашивать, на ком он женат и как живет с новой супругой. Попрощалась.
      Вернувшись с батоном вместо буханки черного, наш герой получил выговор от мамы, что купил не то, что нужно, и слишком долго бродил.
      - Я чуть не заблудился. Опыта этих походов мало, зрительная память плохая… - оправдывался Иван.
     - Ещё я заметила, что ты пёрся по самой середине дороги, - продолжала ворчать мама, - Дождешься – тебя машина сшибет.
     Раньше то же самое она говорила и про его поездки на коляске.
     Выхлебав тарелку супа, Иван взял чашку с чаем – и на некоторое время остолбенел.
     Не своё отражение увидел он в той чашке. На него смотрело из чая лицо Луши.
     Супруга Ивана Кощеева при этом хранила молчание. Даже на мысленные расспросы Ивана ничто не шептало ответы в его мозгу, в ушах.
      Солнце перекрыла туча, полил осенний дождик. Иван сел за ноутбук, открыл привычно «Княжьего кметя». Точнее, не смог. Игра не запускалась. Программа выдавала сообщение о неизвестной ошибке и рекомендовала переустановить игру.
    Иван полез в тумбочку, но игрового диска среди прочих не обнаружил. Долго искал, а затем пожаловался маме, что никак не может найти диск «Княжий кметь».
    - Я его выбросила на помойку, - сердито сообщила мама, - Эта глупая игра тебя до больницы довела.
     - Ну, ты даешь! – обиделся Иван. Однако в душе он понимал, что мать поступила правильно – из любви и сострадания к сыну.
      Позвонил Гоша, жизнерадостно поинтересовался, как у Ивана успехи в прохождении игры. Тот довольно уныло ответил приятелю, что ему, Ивану, поиграть в это больше не судьба.
     - Да ну! Судьба! – радостно тараторил Гоша, - Я в Вологде себе тоже такой диск купил.  Сейчас тебе принесу.
     - Обожди, хоть дождь пройдёт, - пытался урезонить его Иван. Впрочем, и самому ему было отчего-то невтерпеж снова поиграть.
    - Я зонтик возьму, - ответил услужливый и самоотверженный Гоша.
    Вскоре игра была вновь принесена Ивану и переустановлена. И когда приятель ушел, щедро оставив свой диск пока Ивану, Кощеев-младший вновь создал в игре сам себя, закрыл дверь в свою комнату на шпингалет и снова сел к ноутбуку. Нашему герою сильно хотелось туда – опять в четырнадцатый сказочный, страшный и героический век.
     Однако никакого проникновения, ухода в сказку не произошло. Иван звал и Шмата-Разума. Но тот давно уже не жил в его ноутбуке.
    Иван дождался ночи и, когда родители уснули, снова включил ноутбук и открыл игру, хотя мама, конечно, вот-вот соскочит с кровати, рассердится, будет нервничать и шуметь... Но главного, всё равно, не случилось. Проникнуть в игру не удавалось ему никак.
    Во сне Иван увидел опять Лушу.
    - Знаешь, почему раньше ты уходил в игру, а теперь не можешь? – подмигнула она муженьку, - Потому, что тот диск украла для тебя именно я. А этот просто куплен обычным человеком. Не колдуном, не ведьмой.
     - И через бабушкину могилку, как в первый раз, ты к нам больше не попадешь… Через бабушкину…
     - А может, через чью-то другую? – спросил Иван. – Могилку?..
       Но сон именно тут внезапно прервался и больше не возобновился. Разочарование.
     - Как игра? – позвонил опять ему радостный Гоша ближе к обеду.
     - Никак, - ответил Иван угрюмо, - Мне что-то разонравилось играть. Повзрослел, наверное.
     - Ничего, - утешал его Гоша, - У меня ещё лежит игра про каменный век. Там неандертальцы охотятся на динозавров, птеродактилей и мамонтов. Как-нибудь принесу. А «Кметя» я вообще тебе подарил. Владей!
     Ивану почему-то всё меньше хотелось  чем-либо владеть.
     Печальный парень снова вышел во двор. Дождь лил накануне почти всю ночь, но утром погода снова была ясная, и солнце пригревало. И в каждой луже он видел будто бы молчаливое отражение сказочной своей женушки.
     Так и будет Лукерья Степановна преследовать его до скончания дней? И никогда ничего не вымолвит?
     Грусть. Тоска.   
     - После дождика рыба добро клюет, - сказал Матвей Петрович, - Я бы сходил на речку – да вот, колени старые скрипят у меня.
     - Сиди дома. Я схожу, - вызвался Иван.
     За всю прошедшую свою жизнь он рыбачил в этом мире всего один раз – в раннем детстве. Теперь же позаимствовал у отца удочку и потащился на реку.
     Едва он расположился, уселся на бережке, видение вернулось. Луша любимая, ненаглядная Луша с грустью глядела на него из воды. Теперь Иван созерцал её целиком. Русалочий хвост к девушке, судя по всему, не вернулся.
     «Ну, скажи что-нибудь!» - подумал Иван, а затем и произнес это вслух – благо, поблизости никого из людей не оказалось.
     - Можешь ты вынырнуть оттуда опять в нашу реальность и жить со мной? – спросил жену Иван.
     Услышала. Покачала головой – нет, не могу.
     - Ты в реке живешь? – задал он ещё вопрос.
     Снова качает головой молча. Нет, не в реке.
     - В лесу? Там, в сказке? Ведьмачишь?
     Кивает.
     - А… - растерялся он,  торопливо думая, что ещё спросить, - А здоровье как у тебя?
     Молчаливая Лушка сделала больные глаза.
     - Хвораешь? – ещё больше опечалился Иван.
     Нет, не хворает. Она сделала жест, будто её тошнит.
     - Тебя воротит от меня?.. Или ты чем-то там отравилась? – недоумевал тупица-Иван.
     Качает головой. А руками Лушка указывает себе на живот. Снова и снова – на живот…
    Что это всё значит?
     Она кивает. Да-да! То самое и значит!
     У Ивана Кощеева отрицательных качеств, разумеется, хватало. Вероятно, их было больше, чем положительных. Он бросал дела на половине, и даже не дойдя до цели всего пары шагов. Иван  зачастую не спешил прийти на помощь к друзьям – ссылаясь на свою болезненную немощь. Мог даже снизойти, пасть до предательства друга – когда таковой грех выглядел особенно сладко. Всё это читатель помнит.
     Только многих тех, кто называли себя его друзьями, Иван сам не звал в свою жизнь. Они появлялись в его судьбе, проникая туда, въезжая, вламываясь, порой, как танки. Тот же Стасик Птицын – вспомнил Иван – ворвался  первый раз в квартиру Кощеевых несколько лет назад, и принялся бегать большими шагами из комнаты в комнату, прося попить водички, и безапелляционно предлагая: «Ванька, давай дружить?».
     Что до означенного Ваньки, то последний в тот момент видел перед собою здоровенного дядю до потолка, с косой саженью в плечах и, явно, психически неуравновешенного. Откажи такому дяде в его навязываемой дружбе  – рискуешь получить по морде, ни с того, ни с сего, просто так. Дядя сильный и психованный, а тщедушный Ванька тронул бы ему эту психику, молвив обидное…
     Пришлось дружить. Со временем Стасик куда-то сгинул и больше не появлялся. Обиделся, что Иван не записал ему по очередной однообразной, надоевшей до чертиков просьбе на флешку «Beatles», или там Виктора Цоя.
     Самозваный друг вообще обидчивее настоящего друга. Он изначально знает, или чувствует, что ему здесь не больно-то рады, вот-вот что-нибудь такое скажут ему, или сделают неприятное. Он всякий миг обидеться готов.
     Познакомившись с Иваном Солдатовым, Ванька Кощеев паки не звал его к себе в гости. Тот сам пришел и принялся играть в шахматы. И каждую неделю звонил и спрашивал: «Ты дома, боец? Тогда сейчас приду».
     И попробуй, скажи ему что-то поперек! Обидится не только Солдатов, но и мама его на маму Ивана.
     А Кощеев Солдатова даже предал. За что и был побит. Но и от «дружбы» его – избавился.
     А вот Луша на Ивана не навязывалась. С ней не то, что было тоскливо, докучно или жутковато, напротив того – с Лушей у Ивана Кощеева пропадали все страхи и грусти-печали. Она была ему настоящим другом – хоть и противоположного пола… Тем более!
     И теперь Иван Кощеев нужен ей там! Чтобы заботиться, опекать, на руках носить ненаглядную. И не только её.   
     Легко ли решиться на этакий шаг? Что ждет Ивана там – за гладью водной поверхности? А что оставляет он здесь?
     Иван не подумал о собственных родителях, бросаемых им прямо сейчас в материальном мире. Он сам был уже практически родителем. Он исправлял вопиющий непорядок, при коем «жена дома кукует, а муж по степи казакует»…
     Наш герой как-то воровато огляделся. Рядом – ни души. Только Луша манит его пальчиком туда – к себе.
      Он придвинулся к самому краю пирса, развел в стороны руки…
      Встречай мужа, Лукерья!
      Где-то далеко за его спиной с шумом проносились один за другим автомобили, мотоциклы, модные электросамокаты. Грохотали поезда. В бескрайнем и бездонном голубом небе пролетали, гудя, самолеты. Колоссальное число людей спешило по своим важным и неотложным делам в этом громадном и скучном мире.
     В мире, отныне чужом для Ивана Кощеева.

КОНЕЦ РОМАНА

13.02.2025 г.