Столетняя война

- Вот оно как повернулось, - задумчиво покачала головой Галина Ермолаевна. – Вот чего бойся.
- Что случилось? – забеспокоилась Ирина Васильевна. – Что-то не то съела?
- Лучше бы съела, - Галина Ермолаевна не шелохнулась. – Вот так живешь с человеком, а оказывается, совсем его не знаешь.
- Евпатий тебе изменил? – Ирина Васильевна, открыла сумочку и достала валидол. – Не держи в себе. Иди к людям.
- Какой Евпатий! Причем здесь Евпатий? Хрен лысый! – Галина Ермолаевна подпрыгнула. – Я о тебе говорю!
- Слава богу, выздоровела! – Ирина Васильевна спрятала валидол обратно в сумочку. – У меня ничего с твоим мужиком нет, и не было. Только деловые отношения.
- Как ты могла? Я верила тебе! Ловила, записывала каждое слово в донесениях! А ты! – Галина Ермолаевна выздоровела окончательно.
- Только факты! – решительно потребовала Ирина Васильевна.
- Три года ты была против войны, с первого дня осуждала преступный режим, напавший на соседнюю страну, была против убийств мирных жителей, бомбежек городов, презирала сброд и моральных уродов, что шли убивать за деньги… - Галина Ермолаевна схватила графин и захлебываясь опустошила его наполовину. – А вчера ты созналась Верке, что за войну до победного конца! Я все слышала!
- Так это ты была за печкой, а не сверчок?
- У меня нет слов от такого…
- Ренегатства! – из-за печки вышел не сверчок, а Евпатий. – Спасибо, Галя, я все слышал. Можешь не продолжать.
- И я слышала! – из подпола раздался голос Верки. – Выпустите меня! - Верку выпустили. – Не давайте ей говорить, она опять выкрутится! Рот ей вяжите!
Галина Ермолаевна и Евпатий схватили рушники и стали окружать Ирину Васильевну.
- Предлагаю перемирие! - Ирина Васильевна открыла сумочку и достала бутылку самогону. – Верка, неси огурцы!
Делать нечего. Против такого аргумента не попрешь. Все уселись за стол.
- Да, я была против, - начала свой рассказ Ирина Васильевна. – Это был шок, это не укладывалось в голове, это переходило все границы в буквальном и переносном смысле. Ничтожество, которому было мало грабить и убивать собственную страну, напал на соседей, где каждый третий россиянин имел родственников, а каждый второй - друзей. В голове не укладывалось, как такое возможно? Бомбить города, убивать женщин и детей. Страна, которая победила фашизм, которая восемьдесят лет клялась на крови своих отцов и матерей, дедов и прадедов, маршировала, зажигала против войны, сама превратилась в фашиста и агрессора, насильника и убийцу.
Мне казалось, что это не мы, не народ, не дорогие россияне, а всего лишь кучка бандитов, и теперь-то у народа откроются глаза, у моих друзей, что с пеной у рта защищали режим. Все было настолько очевидно, где добро и зло, где честь и подлость, совесть и скотство. Я ждала, что вот-вот, не сегодня, так завтра, или послезавтра… - Ирина Васильевна опрокинула стакан, закашлялась и стала дышать в огурец.
- Это понятно, но ты же предала свои идеалы? – профессор  заботливо похлопал Ирину Васильевну по спине. – Мы, в отличие от тебя, никого не предавали, а следовали курсу партии.
- Но прошел год, два, три… И до меня стало доходить, что дело не в режиме, а во мне. Я принимала это быдло за людей, за народ, за нацию. Полагала, что их обманули, запугали, но я обманывала сама себя.
- И ты стала за войну до победного конца? – глаза Галины Ермолаевны смотрели в разные стороны. – Ты меня уважаешь?
- А куда деваться, подруга. Ты да я, да мы с тобой, - Ирина Васильевна всем видом показала, как она смирилась и с судьбой и с подругой.
- Как-то нелогично, - профессор Евпатий как всегда пытался докопаться до сути.
- Все логично. Если мы выяснили, что из себя представляет народец, готовый убивать за деньги, следовательно…
- Чем больше его станет меньше, тем… - Верка поняла мысль Ирина Васильевны.
- Не перебивай старших! – цыкнул на Верку Евпатий.
- Тем чище станет воздух, освободившись от мусора, - Ирина Васильевна благодарно взглянула на Верку. – Деточка совершенно права! Это будет по справедливости. По заслугам. Дураки не освобождаются от справедливости. Господа, предлагаю выпить за победу до победного конца! – предложила тост Ирина Васильевна. – За столетнюю войну!
Все стали и запели: "Боже царя храни…".