Приборная панель

***

Экзистенциальный пилот спального космического корабля «Спат-1», с любопытством, присущим любому летчику-испытателю, изучает приборную панель нового поколения, изготовленную им же самим во время фазы быстрого сна, длившегося без малого десять тысяч лет. Данная приборная панель призвана на всем пути следования непонятно куда и неизвестно зачем обеспечить безопасность полета Валькирий, крылышкующих в его голове под управлением Рихарда Вагнера, прославленного дирижера Берлинского какофонического оркестра. На приборной панели среди прочего бросались в глаза хищного вида тумблеры, ощерившиеся клыки-переключатели с рычажно-пружинным приводом, грозившие перегрызть глотку окружающему псевдоевклидову пространству, а заодно загрызть и пилота в случае, если он не разгадает их назначение в самые короткие сроки. Ввиду отсутствия на приборной панели каких-либо понятных надписей типа «Вкл.» или «Выкл.», «Холоднее» или «Теплее», «Черное» или «Белое», «Живой» или «Мертвый», «Рай» или «Ад», «Вверх» или «Вниз», «Свой» или «Чужой», пилоту придется в нарушение протокола полета действовать чуть ли не по наитию, полагаясь лишь на собственные антигравитационные силы, почерпнутые когда-то давно в ходе просмотренного перед сном фильма Георгий Данелия «Кин-дза-дза!» Количество индикаторов приборной панели могло бы отпугнуть даже космического путешественника со стажем, не говоря уже об опытном водителе за рулем ассенизаторской электронно-вычислительной машины. Индикаторы похожи на светящиеся лютой ненавистью ко всему живому глаза электронных пантер и магнитно-резонансных гиен, выпущенных из клетки Фарадея на феерическую компьютеризированную охоту в джунглях грезоподобной галактики. Кресло, в котором сидит пилот корабля, качается на двух полушариях больцмановского мозга, питающегося амниотическим коктейлем из субстрата абортированных человекообразных инопланетян. Глаза пилота устремлены в черную супрематическую вечность, постулирующую победу над солнцем, которую он удавил бы голыми руками, если бы вечность эта была размером с его умозрительную бионическую ладонь, простирающуюся более чем на сотню световых лет в любую из сторон света. На приборной панели имелось, кроме того, множество кнопок, чем-то напоминающих клапаны классического саксофона. Одни, по всей видимости, при нажатии запускали в планетарии разума сногсшибательные видения открытого космоса, галлюцинирующего о собственной бесконечности, другие – напускали туманы на лишенные всякого научного обоснования астрономические видения, мастерски описанные Иваном Ефремовым в романе «Туманность Андромеды»; зачем нужны третьи кнопки, четвертые, пятые и так далее до бесконечности – пилоту еще только предстояло выяснить. Оскафандренный и неподвижный, он сидел в цельнометаллической кабине управления полетом Валькирий, как заарканенная кольцом Нибелунга планета Сатурн, задыхающаяся от собственных миазмов и не имеющая физической власти отклониться от навязанной ей орбиты. Пилоту невероятно тесно в отмеренном ему не по заслугами четвертом, чисто математическом, измерении, мало отличимом от тридевятого измерения, если смотреть на него с точки зрения третьего, третьего лишнего (измерения). Он чувствовал мощные приливные волны надвигающейся на него нейролептической катастрофы, его донимали импульсы и пульсары безотчетного страха умереть в одиночной камере галактических пыток. Больше всего он хотел бы сейчас посмотреть на себя в четырехмерное «Зеркало» Андрея Тарковского и убедиться, что мягко откалиброванное тысячами солнц свечение за тонким эрогенным стеклом альфа-скафандра – не телевизионные помехи в мозгу шизофреника, а живая схема лица, претендующего на образ и подобие Космического Диджея. «Если приборная панель имела ручные элементы управления, – озарило пилота, – то почему бы мне не заручиться поддержкой механизированных рук, неотъемлемых от меня, как и все прочее, что не от мира сего». Протезированная рука, напоминающая штопор с крыльями, в кругу земном называемый также «бабочка», «балерина» (почему, спрашивается, не Икар, летящий штопором вниз), по мановению «пилотной» мысли выпрастывается из недр одушевленного каррарского пластика, намного более подходящего для космических полетов, чем тот же каррарский мрамор, в который облачен бездушный и не приспособленный ни к каким полетам вообще импозантный мраморный истукан, тот самый «Давид», работы Буонарроти. Пилот, как отъявленный пуантилист давно минувшего века, нажимает последовательно несколько десятков красных, оранжевых, желтых, зеленых, голубых, синих, фиолетовых кнопок, рисуя в своем воображении не столько «Сосну в Сен-Тропе» Поля Синьяка и даже не «Интерьер ресторана» Винсента Ван Гога, сколько точечные дефекты магического кристалла, сквозь которые ничего уже не разглядеть, кроме бесконечного ряда единиц и нулей.  Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что пилот пытается исполнить какую-то музыкальную композицию, включить громче музыку сфер, нащупать важный аккорд, вложив в него остатки своей былой человечности, припомнить звучание полузабытых мелодий из собственного детства или из эпохи раннего джаза. От его пальпаций и манипуляций корабль начинает трясти в ритме агонизирующих валторн, огрызающихся тромбонов и лающих контрабасов. Украшающее интерьер кабины старинное сигнальное табло на основе ламп накаливания не выдерживает экстремальной нагрузки, взрывается и гаснет, покрываясь сначала сетью ультратонких морщин, а потом уж и паутиной радиомагнитных трещин, из недр которых начинает неожиданно вырисовывается мохнатый, растущий с каждой секундой инопланетный мизгирь (видать, контрабандно проникший на «Спат-1» через прорубленное в космос слуховое окошко или не задраенный плотно люк). Он отличался от всех прочих аранеоморфных пауков семейства кругопрядов тем, что на верхней стороне его имелось не какое-нибудь пятно светло-бурого цвета, образующего мальтийский крест, крест крестоносцев или армянский крест, а самая настоящая супрематическая свастика из эпохи коловращения Третьего галактического рейха.  Наличие свастики, которую он нес на себе, как иные проносят через всю жизнь любовь к разного рода крестникам, автоматически делает этого космического мизгиря, этого тенетника, если хотите, нацистом вселенского масштаба, врагом всего рода сверхчеловеческого. Мизгирю удается взять управление спальным космическим кораблем в свои инфернальные хелицеры. Он быстро освоил несложную науку космической навигации и сумел элементарно направить «Спат-1» по направлению к планете Земля. Для нашего пилота наступают тяжелые времена, ибо, оставшись не у дел по причине им же спровоцированного (спонтанным нажатием кнопок) отключения аппарата искусственной вентиляции легких, прекращения автоматизированной подачи препаратов из списка ЖНВЛС, он впадает в старческий маразм, в неотменимую никаким из имеющихся на приборной панели переключателем вечную кому, в космическую летаргию. Трехстрелочный индикатор уровня нормальности, закрепленный у него на груди, сходит с ума и каждой шкалой своей свидетельствует о том, что спящий разум вот-вот начнет рождать паукообразных чудовищ.

***