Моя лирика. Избранное

Александр   Скиба


ВСТРЕВОЖЕННАЯ   ПЕЧАЛЬ


СТИХОТВОРЕНИЯ

 


;

Скиба Александр Вадимович


Из сборника

«Осеннее стихоплётство»

(избранное)


***

Во всём лишь русский слышу звук,
По-русски даже время бредит,
Что шепчет уходящий круг? –
Изюминка столетий.

Что шепчет? Русский только звук
я слышу. Время тоже бредит
по-русски: кончив старый круг,
Очертит звук трагедий.

21-22 июля 1991.









«Вместо предисловия»   (избранное)

***

Я не люблю об этом вслух –
Я не люблю читать стихи
в толпе, где каждый к слову глух
иль пробует залить мозги.

Я ухожу, пуст коридор,
Лишь только тени за спиной
ведут неутомимый спор –
Кто самый из блажных блажной?

11 сентября 1990. Михалёво.


***

Я болен промозглым днём серым,
Вплетённым в кирпичную вялость,
Развалины, в памяти – стены,
Похожи на времени вязкость.

Промоины, впадины лепят
пейзажа угрюмую зыбкость,
Спрягая не слово, а лепет,
Смягчая извилины в гибкость.

Из мыслей творя коридоры
в размытую осень дождями,
Блуждают по ним разговоры
пустые, заглохнут с червями.

Я болен (не надо лекарства)
рождённым поэзией слогом
в ненастье, сквозь серое царство
идущим от Бога и к Богу.

Построчную запись из брёвен
подгнивших приемлет бумага,
Всё терпит как жизнь. Час неровен,
Глядит в пустоту из продмага.

Зияет неровное время,
От вязкости всхлипнувший голос
надежды роняет. И «верю»
так хрупко, под бритвой как волос.

Я красками блёклыми болен
хронически. Дразнится яркость
сквозь бредни в мозгу воспалённом,
Усилив в неясном неясность.

И плещется волнами хаос
о берег житейского быта,
Так странно, что где-то есть гарус,
Потоками зёрна сквозь сито.

27 – 28 апреля 1991.


***

Со временем своим негромко говорить,
В трёхмерности роняя звуки,
Отлипшие слова бросая, ветер пить
хочу. И не стоять на круге.

От повторения попробовать удрать,
Забыться в слове, но не ведать
фразёрства. Пролагая для другого гать,
Не сбиться с собственного следа.

Идти, кому-то оставляя сердца часть,
Но не вальсировать по снегу,
Принять всё то, что будет мне звучать, учась
всегда быть благодарным небу.

15 сентября 1991.


***

Звучанье слов моих не знавшим,
пишу я в полудремоте,
Перо вожу рукой озябшей,
Мой крик застынет на листке.

На белом ляжет тонкий след.
Порвётся время - кану, сгину,
Но мой полудремотный бред
глядеть мне будет вечно в спину.

19 сентября 1991.


***

Мне нравится тяжёлый слог,
Как будто плеск свинцовых волн
вступил со мною в диалог,
Заглушен крик, заглушен стон.
Лишь голос только блёклый есть
Всё остальное незначимо,
Тускнеет, словно банки жесть,
Уходит, как эпоха Рима.

И всплеска монотонный гул
хранит несбыточное пенье,
На верность звуку присягнул,
Губами где одно движенье.

8 декабря 1991. Скиба А.В.


***

Меня разрубит век и бросит на весы,
Две чаши заколеблются – добра и зла,
Не знаю – перевесит что? Но мой язык
не сдержит , выкинет слова.

Комочками набухнут буквы, тесно им
скрываться под шершавым языком,
И чтоб на траверз не сойти, я тру виски
да обрастаю, словно снежный ком,
Впадая в непонятное звучание,
Ещё неясны очертанья слов,
Прозрачны, как само молчание
незамутнённое потоком снов.

Пускай отметит стрелка разность чаш,
И пусть весы качнутся в такт моим шагам,
Я выкину последнее – «Не ваш»,
Я выкрикну последнее – «Отдам!»

Меня разрубит век и бросит на весы,
Две чаши заколеблются. Слова,
Мои слова отпустит мой язык,
Отдам моё последнее добро у рта.

31 августа 1990.


Благодарение

И в слово спрячу муки, боль,
Под бинт как рану ножевую,
Тяжеловата эта роль,
Но в ней я сам себя врачую.

Пусть в раны сыпет жизнь мои
печаль, приправленную солью,
Благодарение за дни,
В которых жил, дышал я болью.

В которых капали слова,
Кровотечение открылось
души, и медленно сползла
вся шелуха и растворилась.

Благодарение судьбе
за долг неведомый, расплата
идёт по следу в каждом дне,
И я плачу, срываю вату.

13 декабря 1989.




***

И кто-то голос мой услышит
среди пустых ненужных фраз,
Среди молитв и просьб - «потише»
и устремлений средь на Марс.

И кто-то, двинувшись в печальность,
Захочет звуки повторить
мои - прижизненные, в дальность
бредя слов будто он - пиит.

И кто-то будет вторить мне,
Как я кого-то эхо есть,
И кто-то будет на волне
моих звучаний, свергнув лесть.

26 июля 1992.


***

Люблю я в слове звук открыть,
На буквенной построить гамме
мотив, в котором может быть
шум моря, листьев под ногами
иль просто так неясный звук,
Как чей-то силуэт в тумане,
Всё удаляется и вдруг
вернётся в шёпоте словами.

А может ветер ворожит,
Мотив пуская осторожно

из лабиринта в лабиринт
из букв, не заблудиться – сложно.

Люблю я в слове звук открыть,
Услышать мерные удары,
И слушать, слушать, в эхо плыть,
Не нарушая лиры гаммы.

3 июля 1992.


Имяреку

Пыль кирпичная - отголосок мой,
Паутина есть след,
На ветру оборвётся голос, смой
звук его, имярек.

Безысходность – не та уключина,
Чтоб дырявить борта,
От тоски лишь тоска озвучена –
Темноты прямота.

Единение неизбывностей –
Отголосок глухой,
Не отбелит слова, на извести
отпечаток слезой.

Прячут сумерки в уходящее
временной отрезок,
Помещаюсь в него с незрячими,
В линии слов – резок.


Но отчётливость расплывается
в отголосок немой
для того, кто смел, улыбается,
Имярек, своё спой.

23 июня 1991.



;
«Зимнее звучание»   (избранное)


Зимний блюз

Сегодня в двадцать третий раз уже
я встретил снег,
Крупицы белого драже
в холодность нег.

Пейзаж уныний торжества
мне говорил –
(О ком шутил из баловства?)
«Ты был, ты был…»

Не обо мне сегодня шёл (о ком?)
тот разговор,
Пейзаж шептал, наверно, о другом,
Печальный вор
отметил – в двадцать третий раз уже
я встретил снег,
И ближе к чёрной госпоже
в холодность нег.

14 ноября 1989.


***

И падал снег и падал снег,
Замёрзшие оттаивали окна,
И падал в снег и падал в снег –
В холодно-мягкие волокна.

И медленнее свет скользил
из дальнего угла от двери,
Ленивый день лениво плыл
за зимний лес, воруя время.

И снега много нанесло,
Покрыло белой вязкой ленью
пейзаж спокойствия, стекло,
И сон скатился на колени.

16 февраля 1991.


Вечернее наваждение

Распахнётся вечер огоньками
и замрёт в мгновение раздумья,
Белыми закрутит седоками
и дотлеет словно угли.

Жёлтыми закрутит  огоньками
в вальсе слепнущем. Лиха колдунья,
Пробудилась что за облаками,
Растрепав по ветру кудри.

Выпрошен тоскливый и мятежный,
Вечер в комнате прилёг на стулья
тихо, тихо. Подкатился снежный
рой с холодных белых ульев.

Заметёт следы в сугробе ватном.
Заметёт. Пчелиное круженье


вечер дарит безоглядно в складном
вальсе – вальсе наважденья.

18 января 1990.


Белая соната
И.-Северянину.
В белой сонате
белое поле,
В белой сонате
                белеющий лес,
В белом раздольи
падают хлопья
белые белые
                белых чудес.
Кружится балом
зимним белёсым
зимний белёсый
                белёсый пейзаж.
Падают слёзы –
Хлопьями слёзы
                на сказочный кряж.
Верится в чудо –
Зимнее чудо,
Хочется видеть
                в мотивах сонат,
Хочется видеть,
Странное будто,
Сказочный лес –
                словно сказочный град.

23 февраля 1992.


***

Ночь на землю саван стелит,
Накрывая день прошедший,
Как младенец в колыбели,
Месяц в небе, спутник млечный.

Грусть на землю словно птица,
Крылья все свои расправит,
И спокойствие струится,
Вечность сна на нас взирает.

15 декабря 1988.


Опальное слово

Уставшее слово от вечной погони
за белой метелью роняет свой след,
По рельсам металось довольно в вагоне,
И в снежное. Ровно - стирается след.

Повержены в белом опухшие веки.
Колёса по рельсам. Допросов возня.
Смешалось и всё перепуталось в беге,
В навязанном беге чудовищна тля.

Не кровью, не кровью, а снегом умылось,
Уставшее всё же роняет свой след,
За белой метелью, как царская милость,
Даруется слову последний рассвет.

22 декабря 1990. Скиба Александр Вадимович.


Музыка снега

Аккорды плавно снег ронял,
Как пальцы белые зимы,
Не падал, не шалил, звучал,
Казалось, музыкой полны
трамвай крикливый, пешеход,
Не все горящие огни,
Пусть время шло наоборот,
Но жизнь в симфонии зимы,
От несуразиц уходя,
Звучала всё смелей, смелей,
Как будто не было Кремля
с вождями вместе без людей.

Аккорды плавно снег ронял,
Как пальцы белые зимы,
Не падал, не шалил, звучал,
В симфонии звучали мы.

7 апреля 1991.


Предрассвет

Дома погасли, фонари,
Крадётся неспокойный сон
на смену тяжести любви,
Сомнамбулический гарсон
крадётся мимо ждущих глаз,
От сигарет как пелена,
Слегка опустится до нас,
Едва-едва.

В пустырь крадётся из домов
осоловелость тишины,
И страх ненужный поборов,
Крадутся сны, цветные сны.

Крадётся время и крадёт
бессвязность мыслей и слова,
Но верится - покой придёт –
Едва-едва.

Крадётся вечное «не жди»,
Предательством опутав в раз
величие и боль любви,
Крадётся вечно и сейчас.

Сгорая, старое грозит,
Как недовольная молва,
Но раздражение сквозит
едва-едва.

Крадутся слухи в дом любой,
И домыслы окрутят всех,
Не нужен больше домовой,
Невзгоды, множество прорех
крадутся к спящему, болит,
Покрывшись потом, голова,
Весёлое развеселит
едва-едва.

Крадётся медленно рассвет,
(Дома погасли, фонари)
Похожий на источник бед.
Сомнамбулическое «спи»

крадётся постепенно прочь,
И так хронически больна,
Седеющая гибнет ночь
едва-едва.

24-26 января 1990.


Обращение к маме

Мама, не плачь. Я уеду в сиреневый рай,
Где не смеются над собственной долей,
Слёзы окрасит нарядный осенний бульвар
светлой печалью, от скорби отмоет.

Выветрит время понятий ненужных слова.
Злым я не буду. Спокойным? Не знаю.
Но не вернусь я оттуда сюда никогда,
Мама, не плачь. Я мелькну здесь по краю.

10-11 февраля 1990.


Реутов
В память о музыкальной школе.
Ларисе Львовне Шимченко и
Владимиру Яковлевичу Тульчинскому,
а также многим другим.

Я музыку и снег перемешал,
И оказался в городе вчерашнем,
Где мальчик в музыкальный класс шагал,
Я оказался в городе тогдашнем.


И пальцы ощутили холодок –
На клавиши несмелые упали,
Я шёл тогда ещё «не поперёк»,
Меня учиться музыке отдали.

И необычным город этот стал,
В нём всё роняло тихо звуки,
Здесь мальчик в музыкальный класс шагал
с мечтой, не ведая, не зная муки.

Я музыку и снег перемешал,
Волшебный город я увидел снова,
Гуляя, вдоволь волшебством дышал,
И мне не нужно было даже слова.

20 ноября 1989.


Моей последней зиме

Флёрдоранжевый снег –
Я словами играюсь,
Да  торопится век,
И с тобой распрощаюсь.

Но последней зиме
не скажу – «До свиданья»,
А к невесте-земле
я склонюсь в увяданьи.

И комочек слеплю,
Как бывало когда-то,
Первый снег я люблю,
Помнишь, помнишь… Не надо.
Флёрдоранжевый снег,
Всё что было, не будет,
А снежинки пусть в бег,
Наши страсти остудят.

Путь к последней зиме
неспокоен, печален,
Но спокойствие мне,
Снег, дари на прощанье.

23 ноября 1989.


;
«Томление памяти»   (избранное)


Между прошлым и настоящим

Дань памяти отдал,
И первый день зимы
в души моей металл
свои вкрапляет сны.

За днём иной придёт,
А ночь, как караул,
Застыв, не спит, гнетёт –
У памяти в долгу.

1-2 декабря 1989.


Память о 37

Слышны шаги из-за спины,
То прошлое встаёт из тьмы,
Беззвучно, как стрелы полёт,
А ранит также, больно бьёт.

Чем дальше удаляюсь я
от страшных лет (там был не я),
Тем всё понятней мне они
и тем больнее в эти дни.

И слёзы видно – плачет мать,
Лицо в крови, не распознать,
И тридцать семь, с укором взгляд,
Скользит чья тень? Заборов ряд.
И бьют куранты, нож вонзив
во времена – Иуда жив,
Неправдой сотворён порок,
В каком году предтеча-год?

Слышны шаги из-за спины,
То прошлое ползёт из тьмы,
Почти беззвучно, как змея,
Как шум шагов того вождя.

19 ноября 1988.


Ночь над городом

Ночной город пуст,
Одни фонари,
Слова как из уст,
Прольются  огни.

Асфальт отразит
пылающих губ
шептание, крик,
Ещё один сруб
уложен и ждёт,
Когда по реке
зарубку снесёт,
Вот вестник вдове.

Пусть город не спит
в ночной тихий час,
А слышит – стучит,
Как сердце, приказ.

Шагами вошли
и скрылись, урча,
А город молчит
у ног палача
о том, как устал
сносить тяжесть дня,
Зачем пьедестал,
Нет если огня?

И стены зачем
у крепких дверей?
Оттуда ни с чем
всё гонят людей.

И город зачем
воздвигли такой?
Отрадность ночей
не дарит покой.

Горят фонари
под скрип сапогов,
Слова как огни,
Но много оков.

Да лагерный знак
над башней Кремля,
Над городом мрак
повис, как луна.

Ночной город пуст,
Одни фонари,



Слова как из уст,
Погаснут огни.

5 апреля 1989.


Деду, которого не знал, Фёдору Иосифовичу

Дыхание легло на шпалы. Остановка.
С этапом ты уходишь по весне,
Какая странная обновка,
И мрак, замешанный на зле,
Качался под ногами,
И листве,
Хрипящей смелыми словами,
Был непонятен, не…

Хрипело сильно сильно где-то,
Опустошённая изба,
Прощаясь с призрачным рассветом,
С тупым отчаяньем ждала.

Вы не молились на этапе,
А уходили по весне,
Тепло, оставленное в хате,
Вошло в мой дом, пришло ко мне.

5 июля 1989.







Таёжный тупик

Разгорается вечер
паровозным гудком,
Кто приехал навечно
в край угрюмый, по ком
отзвонить не успели,
Арестантский вагон,
Всех как будто в купели,
В горе вымоет он.

Прозвенит по России
песнь крестьянских дворов,
И покроется в иней
голова, на засов
всю рабочую силу,
И колхозный народ
промолчит, как могила,
Да пойдёт, словно сброд,
На работу худую,
Проклиная судьбу
за победу такую,
От которой бадью
и вином не наполнишь,
Только крутит в мозгу,
Как семнадцатый вспомнишь,
Ну их всех в борозду.

По таёжному лесу
разбросали народ,
По желанию беса
наступил этот год.


Сколько горя свалилось,
С корнем рубят людей,
Властелинова милость,
На неё не радей.

Деревень колокольни
осторожно зудят,
Только праздник застольный
превращает в ягнят,
Превращается в стадо
человеческий лик,
«Мудрый» с трубкой, усатый
над толпою возник.

По таёжному лесу,
Как воры, топоры
вырубают завесу,
Стук до Караганды.

Разгорается горе
с паровозным гудком,
Все забыли про волю,
Да тюрьма словно дом.

Искалечена правда,
Кровяного дождя
столько льётся, не жалко
для петлиц воронья.

Налетели из мрака,
От которого выть,
Неужели рубаха
им важнее, чем жить.

Гимнастёрки и куртки,
Сапоги с галифе,
Ходят стаей как утки
по болотистой мгле
и увозят навечно
в край угрюмый, по ком
прогудит может встречный
чуть охрипшим гудком.

1, 7 апреля 1989.


Лирическое отступление

Замкнулся день на вечер тихий,
Мы к краю ближе подошли,
А жизнь, бродяга как безликий,
Как поводырь, идёт в тиши.

И нас ведёт, буянов смирных,
За ней плетёмся как-нибудь,
А впереди что? Вижу спины,
А сзади слышу – кто-то в грудь…

И кто-то падает в сомненьях,
Ему уже не встать, не встать,
Прошли лихие поколенья,
Идут другие, к Богу – мать.

Ты веришь в душу человека,
Бог, кровь распятую верни,
Мы все из каменного века,
Прости, прости и сохрани.

7 июля 1989.
В старом современном районе

Подъезд перекошен –
Вот старый район,
Здесь в стенах возможно
недавних времён
услышать шептанье,
Услышать мольбу,
Ведь многие тайны
влекут ко двору.

То исповедь в мраке,
Как отблеск луча,
Что греет в бараке,
Ознобом стуча,
И дарит надежду
да манит к себе,
Как добрый подснежник,
Весь в белой зиме.

И стены те дышат,
Сердечный недуг
всё явственней слышен,
Немало разлук,
Немало печалей
прошло во дворе,
И видно устали –
Сидят на скамье.

Но в лицах прохожих
их пристальный взгляд,
Немного тревожно,
Нас тянет назад –

На миг очутиться
в том старом дворе,
Но чтоб воротиться
сегодня к себе.

3 января, 24 июня 1989.


***

Анатолию Тихоновичу Марченко и многим другим.

Склоняю голову перед Вами.
Сколько Вас полегло
в неизвестной войне?
Кто там выжил? Легко
не забыться во сне.

Постоянный конвой
и отобранный день
(под команду - «отбой»)
увеличат потерь
роковое число,
Ну что толку стонать?
Всё же Вам повезло –
Вы умели стоять,
Не ко времени пусть,
Но безмолвие рта,
От молчания грусть
и тоска и тоска
на чело не легли,
Вам дана высота,
Это значит - с земли
ввысь стремится слеза,
Это значит, что боль,
Сохраняя сердца,
Превращается в соль
до конца до конца.

Я склоняюсь, молчу.
Виноваты мы все,
Кто платил палачу
бессловесное «ме»,
И кто был палачом,
И кто был стукачом,
Виноваты мы все,
Только Вы не при чём.

9 мая 1992.


Томление памяти

Я поднимаюсь в коридор
из длинной памяти годов,
Со стен портретных в сумрак вздор –
Одни вожди и сонм рабов.

И полуявь и полубред
стеснились,  очертя нам круг,
Как гулкий шаг кривых побед,
И вне нельзя никак, ни вдруг.

Виденья - зеркало молвы –
мерцают хаосом, глумлясь
над теми, кто из тишины
не прорывает в рокот глас.


Идёт полемика времён,
Острее резь по швам потерь,
Невежды - «за», кто умудрён,
Не видит, чтоб открыли дверь.

Я поднимаюсь в коридор,
Тиранов гвардия стоит,
А где-то с ангелами хор,
Но кто-то господа гневит.

Толпа поклонами полна,
Спокойна, приготовив нож,
Но отхлебнёт она сполна,
Не хватит всем изящных лож.

В конце рассеян полумрак,
Окрашен трупной желтизной,
Я не хочу, чтоб было так,
Но мы идём, что ж - Бог со мной.

20-21 сентября 1989.


;
«Гамма»   (избранное)


А.С .Пушкину

«Что в имени тебе моём?»
  А.С. Пушкин.

Что в имени нам есть твоём?
Невероятная задача
взять описать то, чем живём,
Над чем мы плакали и плачем.

Оно оставит в сердце след
того, кто в первый раз коснётся
глазами строчек давних лет,
И русским звуком отзовётся.

Что в нём? Минувшие давно
проказы, буйства и печали,
В эпоху бурную окно
и стихотворные скрижали.

Что в имени нам есть твоём?
Оно похоже на лучину,
Горящую в лесу глухом,
Теперь всему первопричина.

31 января 1994.





М.Ю. Лермонтову

О, неуёмная душа,
Возвышенная до цинизма,
Суметь великие сказать слова
и быть по-дьявольски капризной.

8 октября 1995.


М.И. Цветаевой

Я не люблю, когда по следу моему
идёт за мной, чеканя шаг, лишь мой злой рок,
Не я раба! Я цепь ту зла прерву, прорву,
Борьбу свою уж я начну, но только срок...

Мне дайте срок! А он со мной - мой страшный рок,
О, Боже мой! Идет за мной. Хочу убить.
Но я жива: неотделимы - я и рок,
Но я убить хочу его, скорей убить.

И всё же я его убью, стихом цепь зла,
Стихом прорву, и мой талант спасёт меня,
Хотя быть может и убьёт, но я посла,
Гонца я божьего зову. Спаси меня!

Но зря! Всё зря, наверно, я душой кричу,
Убить злой рок лишь смертью я своей смогу,
Посла ведь нет, ведь нет гонца. Прости меня!
Но я, мой Бог, теперь приду к тебе сама.

26 сентября 1988.


Б.Л. Пастернаку

Один неправ, но он один,
А правых много, из-за спин
других обманутых глядят,
Столпились в круг, готовя яд.

Один, как свечка в темноте,
Бледнеет свет в чужом окне,
И мгла сгущается без дна,
Неравны силы, но пока
рассвет ещё не наступил,
Огонь горит среди могил,
Где похоронена душа,
Потёмки зла кружат, круша.

Один не прав, а кто пророк?
Кто злую ложь из уст изрёк?
Каким вы судите судом,
Таким осудят вас потом.

А фарисеи не ушли,
Они за ним к нему пришли,
Так кто неправ? Но он один
и жив ещё, судьбой храним.

«Мело, мело по всей земле,
Во все пределы,
Свеча горела на столе»,
Но не сгорела.

И свет струится в темноте,
Отбросив блики,

И зло откинуто к стене,
Замолкли крики.

Круг не сомкнулся, не сошлась
над головою,
Притихла мгла, утратив страсть,
Утратив злое.

«Один неправ...» - то кто изрек?
А правых много?
Опять Вам, люди, кто-то врёт
безбожным слогом.

18 февраля 1989.


И.-Северянину

Бокал с шампанским!
Бокал с шампанским!
Я пью за Вас! Из Ваших чар
на вкус напиток марсианский
приму, благодаря за дар.

Какие слёзы!
В какие розы!
Коралловый горит узор,
Рубинно догорят мимозы –
Прекрасной дамы смелый взор.

«Арфеет ветер!»
Поэзы рвутся!
Лиловость спит вся в белой мгле.

Вы, гений-принц, сумев вернуться,
Открыли солнцу путь к земле.

26–27 октября 1990.


О.Э. Мандельштаму

«Как кони медленно ступают,
Как мало в фонарях огня,
Чужие люди, верно, знают,
Куда везут они меня»
по искалеченной дороге,
Воронеж глух, сторожевых
всё мимо вышек, зябнут ноги,
Намеренно мой голос тих.

Не убежать, не отклониться,
Не проорать из темноты,
И в сердце маятник стучится –
Удар с ударом... Бьют часы.

Торопит время роковое,
Меня увозят. Словно нож,
Шаг лошадей, под сердцем колет,
Но, время, ты не провернёшь
меня, как голос не остудит
тот мертвенно-печальный год,
Другие знают, верно, люди,
Обратно слов не спрячет рот.

7 сентября 1990. Михалёво.



Последнее письмо

До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди,
Предназначенное расставанье
обещает встречу впереди.
(С Есенин)

До свиданья, догорели свечи,
Как мне страшно уходить во тьму,
Ждать всю жизнь и не дождаться встречи,
И остаться ночью одному.
(А.Вертинский)

«До свиданья» - шепчут тихо губы
сквозь тоскливый сумрачный настрой,
Ухожу, но только ты не думай,
Что устал пропойца заводной.
(А.Скиба)

Не устал, а просто надоело
мне бросать слова в какой-то сброд,
Хохотать, когда кругом стемнело,
И вести годам ненужный счёт.
(А.Скиба)

До свиданья, без руки, без слова,
Так и проще будет и нежней,
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
(С Есенин)
(А.Вертинский)

Составлено 25 мая 1991.;
«Альбом любви». Из части I.


Песня самца

Так хочется кому-то ножки
раздвинуть. Тиская соски
губами, пальцами, ладошкой,
Раздвинуть губки. Лепестки
пусть осыпаются на ложе,
Приятно красоту помять,
Она становится моложе,
Цветок расцвёл, расцвёл опять.

Так хочется кому-то в ножки
всего себя швырнуть, отдать,
Держать кого-то на ладошке
и целовать и целовать.

Забыться в наготе прекрасной,
Гореть, гореть, сгореть дотла,
И вдруг увидеть – ненапрасно,
В букете новая звезда.

Так хочется услышать стоны,
Блаженство самке подарить,
Приятно распускать бутоны,
В цветах с цветами говорить.

14 июня 1992.   А.В.Скиба.




Москва – Бологое. 19.04.90. Ночь
Проводнице Тамаре.

Ночной плацкарт был в полумраке,
Недоставало нам свечей
да благородных черт во фраке,
Мы пили… Тысячу чертей!

Но приглашение взывало
к тебе, вело к нам в балаган,
Пусть одиночество -  начало
мужского братства, пусть мы клан.

Но ты пила, смеялась с нами,
Подруга верная на час,
Мы благодарные внимали
всей глупости красивой фраз.

Мели какой-то вздор, остатки
делили строго пополам,
Не разрешали мы загадки,
А пили за прекрасных дам.

Под утро кончилась дорога
для нас, увы. Не для тебя.
Мы расставались. Нет, недолго.
Мы расставались навсегда.

Всего мы ночь болтали, пили,
Состав тихонечко пополз.
Вдруг понял я – мы там забыли
всю эту ночь без сна и роз.

25 апреля 1990.   А.В.Скиба.
***

Всё было очень мило и забавно,
На пляж ночной нас ветер заманил,
И волн аккордами дышало плавно
морское побережье, вместе с ним
мы прикоснулись к поцелуям моря,
Безудержно отдались мы ему,
На пляж ночной нас вывел ветер зноя,
В глазах твоих я небо сам прочту.

4 октября 1989. Скиба Александр Вадимович.


К...

Я не знаю - на кого молиться,
Я молиться буду на себя,
Только почему-то мне не спится
в лиловатом умираньи дня.

Отблистает тёплый южный вечер
в памяти, увядший как листва,
Я хочу, не гасли чтобы свечи,
Ты сыграла б вальс печальный сна.

Но осталось только «до свиданья»,
Да хлопок прощальный от такси,
Я один остался в мирозданьи,
«До свиданья» - значит не ищи.

Знаю, ты спешила на несчастье –
На несчастье ты спешила мне,

Развенчала нас Москва, участья
я не смел искать в тебе к себе.

Знаю, ты спешила к детям, мужу,
Знаю, кончен этот дивный сон,
Стал сегодня я тебе не нужен,
Пульсом нам не слиться в унисон.

Я не знаю - на кого молиться,
Да, конечно, я кругом неправ,
Только пусть ещё всё раз приснится,
Вальс печальный сна сыграй, сыграв.

3 октября 1989.


***

Случайность встречи единенья не дала,
И разобщённость всё-таки осталась,
Да мы с тобою просто два крыла
у птицы под названием - усталость.

И невозможное мы захотели, да –
Мы захотели спрятаться друг в друге,
Но слишком поздно, разные слова
и вместе если, всё равно в разлуке.

И каждый в мире снов своих и грёз,
И разобщённость всё-таки осталась,
Всё было, было, только не всерьёз,
Крыла два разных, что же с нами сталось?

27 октября 1989.
;
«Альбом любви». Часть II.

Гимн женщине

***
Женщины, своим стихом раздел я Вас,
Женщины, своим стихом воспел я Вас,
Женщины!..
С уважением, Шурик.


Богиня

День за окном, и город снежный,
Спокойный в утомлённости,
Пришёл к тебе немного нежный,
Зверея от влюблённости.

И снова долго мы болтали,
Как и тогда, как в первый раз,
Мне надоело, я устами
приник, услышал звук - «сейчас».

И началось преображенье,
Богиня! Тихо «отвернись»
моё прервало сновиденье,
Дурацкий вечный твой каприз.

Богиня - женщина без платья,
Богиня! Я послушным стал,
Я раб твой, но в твоей кровати –
Богини верный пьедестал.

Изгиб декабря 1989.
Исступление

Сосками смотришь на меня,
И я их нежно мну,
Ты вся моя! Ты вся моя!
В тебе я утону.

В твоей раскинутой груди,
В раскинутых ногах
я обалдею от любви,
От вздоха неги «ах».

И пальцы слушаются нерв,
Бесстыдны как любовь,
Скользят по чувственности вверх
и к низу смело вновь.

Глаза закроешь, колдовство
преобразит лицо,
А в ласке одурь, волшебство
да рук твоих кольцо.

Я потеряю суть часов
и в вечность упаду,
Друг другу мы близки без слов,
Они нам ни к чему.

Изгиб декабря 1989.






После...

Люблю смотреть, когда ресницы
себе подводишь без одежд,
Когда со мной устав резвиться,
Когда немного надоешь.

Мой взгляд тебя не раздевает,
Мой взгляд гуляет вместо рук,
Не сладострастием пылает,
Не хочет новых ласк и мук.

А ты подводишь, чуть стесняясь,
И всю тебя не увидать,
Я постепенно возбуждаюсь,
Нет, показалось. Сил нет встать.

Изгиб декабря 1989.


***

Когда дойду до точки мрачной,
Что в жизни на пути встаёт,
Приду к тебе за ночью брачной,
Прильну к груди. И всё пройдёт.

Ты снимешь жизни напряженье,
Ногами охватив меня,
Руками сделав отраженье
в спине моей второго «я».

И пусть потом немного ноет,
Болит, я вспомню о тебе,
Пойму, что точка есть пустое,
Пойму, что главное во сне.

Изгиб декабря 1989.


Любите женщину!

Женщина - это бантик, который всё
время хочется развязать.
Автор.

Любите женщину за все её грехи,
Такой, какой на свет она родилась,
За ласку, вздор, коварство, от любви
не отлучайте, сделайте ей милость.

Ведь не такого ждёт она от нас,
Цветок любви, греха и счастья,
Любите, чтоб она не отреклась,
Любите! Восхищайтесь! Всё прощайте.

Изгиб декабря 1989.


;
«Друзьям»   (избранное)


Посвящаю светлой памяти
моего лучшего друга,
Дмитрия Александровича Маликова*
(11.01.1966 - 07.09.1991)


*Дмитрий Александрович Маликов - правнук (прямой, по мужской линии) Александра Капитоновича Маликова. См. В. Г. Короленко «История моего современника», том 3, часть 3 «В Перми», глава I «Александр Капитонович Маликов».
________________________________________________

Обращение к собутыльнику

Давай напьёмся вдрабадан,
Прогоним скуку,
Треть жизни... К чёрту! Не годам,
Пою без звука
минутам. Бегство серых дней
на дно стакана
давай уроним поскорей,
Стемнело рано.

На белом вьюжит средь полей,
На белом в вальсе
играет дама не червей,
Ещё ужасней.

Давай напьёмся вдрабадан,
В тепле забывшись,
Улыбка падает в стакан,
На всё озлившись.

Однообразных бегство дней
несовместимо
с весельем. Тёмных фонарей
средь некрасиво.

На белом вьюжит средь полей,
На белом в вальсе
играет дама не червей,
Ещё прекрасней.

Нас приглашают. Подают
четыре звука,
Нам в каждой стороне приют
дадут с разлукой.

Давай напьёмся вдрабадан,
Забудем вьюгу,
Года плюсуются к годам,
Стирая муку,
Стирая бледное лицо,
Пот нездоровый,
Вгоняя нас заподлицо,
Всё - туз пиковый.

18-19 января 1992.






Московским коридором
Диме и Роме.

Мы шли втроём московским коридором,
Не замечая слякоти и грязи,
Москва воскресная дышала словом,
Что вырывалось из чужих объятий.

Делился каждый накипевшим вволю,
Трамвай звенел, нас позади оставив,
И доброе вечернее раздолье
манило нас, кругами света залив.

Мы шли неспешно вместе с разговором,
В Москву двадцатых мыслью окунаясь,
Как много потеряли мы, с укором
причудливая тень ползла, качаясь.

Объединила силуэты наши,
И три судьбы сошлись в одной дороге
всего на миг, которого нет краше,
Которым можно подвести итоги.

Упрямый коридор Москвы сужался,
Кончалось время доброе надежды,
И вынырнули вновь. Кто надсмеялся?
Брели по шумной горечи безбрежной.

Дома светились маленьким уютом,
Как будто в жизни нашей всё нормально,
И я поверил им, но на минуту,
Предстал и на минуту город бальным.


Я граф как Вы, беспечный и счастливый,
Идём от скуки, торопясь зачем-то,
Извозчик отзовётся злой и сиплый
от водки горькой, от обмана с ветром.

Мы шли втроём московским коридором,
Примерив время разное, и взором
пытались охватить столичный облик,
Затерянный немой местами оклик,
Который проступал, бунтуя ради
спасения наследия державы,
А современность волнами с окраин,
Похлеще, чем французские пожары.

Бесценное терзаем как ненужное,
Делился каждый накипевшим вволю,
Прошлись пожары и по нашим душам,
Нельзя смириться с самой сильной болью.

Мы шли втроём московским коридором,
Не замечая слякоти и грязи,
Москва воскресная дышала словом,
Что вырывалось из чужих объятий.

13 февраля 1989.


Романс предночного возвращения
Диме и Роме.
Из темноты из немоты
трамвай бледнеет,
И слово как от глухоты,
Плывя, смелеет.

А город тих от зевоты,
Молчит, темнеет,
Дома закрыты словно рты,
Мысль леденеет.

Тоска как призрак подкралась,
Гнетущим шагом
в шаги мои взялась вплелась,
Смеясь, со смаком.

Смеясь с холодных фонарей,
Вчера ослепших,
Глядя в невидимость теней
во мгле кромешной.

И одиночество души,
Как тихий вечер,
Качается в людской глуши,
Ну кто излечит?

Да, неизменен календарь,
Гонимый веком
бледнеет старенький трамвай,
Канал, аптека.

Прогорклый вечер догорит,
Сгорит с тенями,
Пусть нас никто не повторит
в печальной раме.

4–5 января 1990.



***
Памяти Димы.
Я жил...
В то время Петербург
перекрещён был в Ленинград,
Следы чернели на снегу
сквозь памятников ряд
с воздетой твёрдою рукой,
И мы брели назад –
Понуро отступали в строй
под окрики и залп.

Я жил...
В то время галстук всем
на шею иль под сердце
старались намотать, взять в плен
любого иноверца.

Иное слово не могло
существовать, нарушив правил
свод целый и сорвав клеймо
молчания, взлетало в стаю,
Но запах крови тишину
оберегал, стреножил
иные голоса, во тьму
сопровождая. Боже...

Я жил...
В то время жизнь текла,
Как будто так и надо,
Дарила солнце синева,
И золото от листопада
ложилось под ноги в свой срок,
Не нарушая бег,
И года времена в черёд
в усталый век,
Измотан век.

Я жил...
В то время счёт ведя
дням бестолковым и годам,
Теряя смысл календаря,
Не понимая сам
весь ужас жалкого томленья
при взгляде на часы,
Хмельное головокруженье
давало чувство простоты.

Я выжил... В чём моя заслуга?
Следы чернели на снегу
сквозь пустоту,
Где шла разруха,
Похоронили немоту,
Я выжил, выжил, но без друга,
Слова рассыплю на ветру

31 октября-1 ноября 1991.


Воспоминание о коммуналке

Отцу и матери, с любовью.

Однокомнатный дом
с коридором сварливым,
Сердце, как телефон,
Закуточно заныло,

Словно в трубке ответ
нежеланно-усталый
уронил слепо - «нет»,
Настоящего мало.

И в без лифта подъезд
с эхом старой арены
плывет память, оркестр
«Маяка» вскроет вены
у забывчивости
с троекратной изменой,
И захочешь спасти
доотъездные стены,
Сохранить чтоб возню
и ненужных соседей,
Молодое «люблю»
да меня, в кудрях ветер.

Однокомнатный дом
с коридором игривым
прошептал - «Вы вдвоём,
Но втроём будет мило.»

Сердце, как телефон,
Закуточно заныло,
Совершило погром
в том, что есть, тем, что было.

11 января 1990. Скиба Александр Вадимович.





В сосновом бору

Бабушке, Таисии Александровне.

В сосновый бор ведут воспоминания,
Прошедших дней здесь радость и печаль,
Высокая сосна хранит молчание,
Скользит по ней задумчивость за даль.

Иголки сквозь я рвусь в обратном времени,
Хотя совсем немного лет прошло,
А бор шумит по-дружески, приветливо,
И я смотрю - печальное ушло.

Теряется с годами что-то близкое,
И настоящее не возместит,
Раскинулась сосна моя ветвистая,
Раскинулась на пройденном пути.

С неё как тень спадает время доброе
и очищение с собой несёт,
Я вспомню детство так уже далёкое,
Бор - зеркало прошедшего, не врёт.

В сосновый бор ведут воспоминания,
Пока поёт он мне, спокоен я,
В него, как в храм, вхожу, храня молчание,
Сосновый бор - шуми судьба моя.

27 ноября 1988.


;
Осенний сад

Бабушке, Таисии Александровне.

Осенний сад (городской, обычный) звал меня с другого конца Москвы в район хрущёвских пятиэтажек, как старое время. Ностальгия по безвозвратно ушедшему, и потому такому дорогому и доброму, сделала незаметными ни потоки людей, случайно соединяющие на мгновение различные жизни единым торопливым порывом, ни утомительный шум метро, убаюкивающий, когда нужно выходить, ни автобусную духоту часа «пик».
Оставив за спиной городской шум, среди по-стариковски спокойных домов, которые пережили не одну «эпопею» и которые, казалось, набравшись мудрости, специально встали именно здесь, в стороне от бурлящего настоящего, я шёл к тому, где осязаемое напоминание о пережитом прокручивало словно старую ленту уже немного стёртые кадры тех дней. Дней детского счастья.
Надежда летела навстречу вместе со стаей листьев, надежда: посмотреть в глаза мальчику когда-то игравшему здесь и спросить себя: «Не обманул ли я его в чём?» От этого становилось легко и грустно. Потому легко, что всё далёкое можно было охватить музыкой чувств. И в то же время грустно из-за невозможности повторения.
Сад манил «своим пониманием жизни», вернее счастья. Глядя на расцветающую в агонии осень, хотелось наслаждаться окружающим. Становилось ясно: счастье со мной сейчас, оно здесь, и не надо ждать, когда настоящее отодвинется в прошедшее хотя бы на год, чтоб понять это. И накипь усталости от обыденности растаивала, оставляя светлое, не зовущее барабанной дробью, а манящее за временем дальше и дальше, как морской горизонт, уводящий от берега корабли. Хотелось просто закрыть глаза и слушать, слушать шептание сада, умудрённого желтизной, говорящего с помощью бесконечного ветра. Неизбежные мелочи воспринимались чуждыми жизни, а главное, бессовестно незамечаемое, вставало во весь рост.
Три окна третьего этажа, хранившие дорогого для меня человека, которого я (сам того не сознавая) с удивительным постоянством, дарованным природой, всё время в чём-то повторял, замерли в вечернем ожидании. Я шёл к нему, желая ещё более чётко увидеть своё детство, и прочитать, может быть, в его глазах будущее, стремящееся в скомканные дни настоящего.
Ощущение необходимости расставания шевелилось где-то в глубине, усыплённое, но не спящее мёртвым сном. Да, рано или поздно, необходимо уйти обратно, нырнуть в шумливые улицы, в потоки людей и, конечно же, в мелочи жизни, вернуться в неотпускающий, подаривший какую-то свою небольшую, но очень мне нужную часть, и потому любимый город. Я нырну в его суету, но с другим, окрашенным в светлую печаль сердцем, никогда не забывая тебя, осенний сад.
Осенний сад… Я всегда буду возвращаться сюда, как птица к той земле, откуда ей впервые удалось подняться в небо, чтоб повторить свой первый полёт.

7–9 сентября 1989.

;
«Осеннее стихоплётство»   (избранное)

***
Хочу
в осеннем утонуть,
В осеннем захлебнуться,
В осенний дождь нырнуть,
В осенний звук уткнуться,
Забыться и уснуть –
В осеннем утонуть,
В осеннем утонуть,
В осеннее вернуться.

7 сентября 1992.


***
«И наследства изъян
 ждёт в стекле на столе,
 И такие, как я,
 Не нужны на земле.»
       В.Бережков «Саврасов «Грачи прилетели»».

Да, я - осенний стихоплёт,
Но здесь не нужен никому,
Похоже, мой печальный слог,
С которым, верно, я усну.

Что ж, бормочу себе под нос
какой-то заунывный звук,
Уже не трогает вопрос –
Зачем? Не надо слову слуг.


Отравлен осенью мотив,
Хранит его печальный слог,
Престранно, что ещё он жив,
Вдоль палевых бредёт дорог.

И пусть не нужен никому
вот этот заунывный звук,
Изъян наследства мой приму
из чёрных ночи чёрной рук.

4-5 июля 1995.


Вечер осенью

Занавеска, окно,
За окном темнота,
Только ветер лихой,
Школа, детства пора.

Взгляд сверлит темноту,
Настоящее вдаль,
Плывёт в память мою
счастье детства, то жаль.

Жизнь идёт чередом,
Закрываю глаза,
Память служит послом,
Уплывает гроза.

Тот сегодня посол
очень добрый ко мне,
Детство, что за окном,
Улыбнулось в лице.
И тревоги, дожди
позабылись во сне,
Отступили, молчи,
Сейчас счастье во мне.

Словно добрый колдун,
Седовласый старик
слетел с неба к окну,
Чтобы я не поник.

Занавеска, окно,
В прошлом вижу себя,
Добрый снится мне сон.
Околдованный я.

8 октября 1988.


Осень

Разольются дожди, непогоду неся,
Злая осень, приди, успокой ты меня,
Я приму, наконец, красоту и печаль,
Как подарок слепец, что прозрел невзначай.

Я тебя полюбил, осень злая, не злись,
И дожди все твои. Убаюкавши высь,
Что стучат по печали, молитва моя,
И пускай я в раздоре, о счастье моля.

Да пускай золотой листопад ослепит,
Словно я за водой, лес осенний шумит,
Отправляюсь в дорогу, шуршащий ковёр
успокоив немного, ненужное стёр.

Я тебя полюбил, осень злая, как боль,
От которой не смог оторваться, изволь
да избавь ты меня от весёлой тоски,
Чтобы злое ушло, не стучало в виски.

14 февраля 1989.


Пожелтелая грусть

Оседают во мне, видно, капли дождя,
Слишком часто меня навещаешь,
Пожелтелая грусть, ты погубишь, любя,
Как поминок вино, отравляешь.

Ну и ладно. И пусть. Я тебе протяну
в этот вечер озябшую руку,
Не пожму. Приглашу. Потанцуем в дыму
фонарей в равнодушных проулках.

10 мая 1990.


***


Падают звуки на лист тихо белый,
Буквы-аккорды играют печаль,
Шёпот каприсов и говор неверный,
Пепельный сумрак – созвучная даль.

Медленно тонко играется пьеса,
Хочется в шёпот аккорды унять,

Чтобы из крика не вышла завеса,
Чтобы созвучия не растерять.

Падают звуки на лист тихо белый,
Буквы-аккорды играют печаль,
Бережно тратятся ритмов размеры,
Скупо крадутся в созвучную даль.

Хочется слова, спокойного слова.
Хочется с ним в неизвестность брести,
Всё уже было. Всё так бестолково,
Кроме обычной великой любви.

Падают звуки на лист тихо белый,
Буквы-аккорды в репризах дождя
робко баюкают города стены,
Медленный вальс для влюблённых тая.

19 апреля 1992.


В дороге вечером дождливой

В хрусталь дождливое стекло
окрасилось дорожным светом,
То небо словно снизошло,
Рассыпав звёздочки балетом.

Влекущий танец огоньков
в минуты радости бросает,
Когда на стол среди снегов
отец шампанским поливает.


И мама, сбросив много лет,
Принцесса собственного бала,
Да рядом королевы след –
Достойно бабушка ступала.

И ёлка освещала смех,
А за окном неслышно феи,
Как падает на землю снег,
Спускали с неба к нам затеи.

И время медленно текло,
Неспешно уходя за светом,
Который лился сквозь стекло
с ночного неба лунным ветром.

Но призрачна игра огней,
А грусть, как дальняя дорога,
Растянет жизнь на много дней,
Хрусталь стемнеет понемногу.

24 марта 1989.


***

Я всё время боюсь оборвать ту струну,
На которой пою, на которой звучу,
И когда замолкает она, то молчу,
«Прозвени мне опять», - лишь тихонько шепчу.

И душа расплывается звукам в ответ,
Чем мелодия слова, прекраснее нет,
Но услышать не каждый захочет её,
Нас в сугробы пургой замело, замело.
Снегом жизни засыпаны наши слова,
И от них остаётся лишь проза одна,
Потому мы глухи и не слышим других,
Потому мы молчим, когда плачут они.

И они так жестоки, подчас без пощад,
Равнодушием топит болотный их взгляд,
Сохрани мне, Господь, золотую струну,
Вы услышьте её, я сейчас пропою.

Я не оттепель, нет. Я такой же как Вы,
Но струна почему-то во мне всё звучит,
И оттаив от снега, спешу Вам помочь,
И всё время боюсь, что мне это не смочь.

Я всё время боюсь оборвать ту струну,
Потому не кричу, потому лишь шепчу –
«Прозвени мне опять, прозвени сотый раз», -
Заклинаю себя, я сниму прозы пласт.

10 ноября 1988.


***

Время птицей летит, устремляется вдаль,
Ветер сильно сквозит, вызывая печаль,
Но пускай не дождит, опустился туман,
Все дожди не прошли, сон как сказка – обман.

Млечный путь как мечта, не достать до него,
Но идёт звездопад, не объять мне всего,
Сердце рвётся, стучась, в голубую нору
между тех облаков, что так бело плывут.
Я смешаюсь со всем, растворюсь в синеве,
Не ищите меня, я уйду на заре,
И по радуге пёстрой, мостом что легла,
Оторвусь от земли, не искать чтоб угла.

И не надо мне рая, обитель моя –
Небо, звёзды, дорога без края, уйдя,
Растворюсь я во всём, притворюсь я лучом,
Чтоб на землю взглянуть и узнать – что по чём!

И гроза пусть ворчит, не испортить ей дня,
Уж когда я решил: в синеву – для себя,
И без радуги пёстрой на небо с дождём,
Ну а там изойду, как комета, огнём.

Лишь от ветра до ветра, как парус, живу,
На земле так ведь скучно, но я не умру,
Не ищите меня, я уйду на заре,
Вместе с поздней весной отзвучу на земле.

10 ноября 1988.


Осенний звук

Аккорды вязнут, звуки глуше,
И с каждым днём всё тяжелей
шептать в сентябрьские мне уши
мотив осенний желтых фей,
Осевший чернотою в лужах.
Где отражается, шутя,
Изящный принц (слегка простужен) -
Наследник летнего дождя.

29 мая 1991.;
«Поезд Чанг»


Мой поезд Чанг

Я выдумал свой поезд Чанг,
Как капитан-пират удачу,
В него я ссыплю словно в чан
всё то, что вечера наплачут.

И он тихонько повезёт,
От горя  избавляя, боли,
Пусть Вам сегодня не везёт,
Его послушайте тем боле.

На время уходя от нас,
В него садись усталый путник,
Какие сказки про запас
Чанг держит нам, вот прибаутник!

И что колёса настучат
в дороге до рассвета тихой,
Я расскажу, пускай молчат
все ваши беды, пройдёт лихо.

1 июля 1989.


Взгляд в себя

Мой поезд Чанг пришёл за мной,
Я вечер оставляю Вам,
Как и покой тиши ночной,
Пусть где-то бал, но я не зван.
Пусть где-то смех и слёзы пусть,
Пусть где-то просто ничего,
Вечерняя пусть где-то грусть,
Но настоящее ушло.

Вхожу в купе и вижу лик,
Кривое зеркало, смеясь,
Вдруг показало мне язык,
Такую рожу отродясь
я не видал, но кто шутник?
«Неуж себя не признаёшь –
Раздался многократно крик –
Всмотрись, всмотрись, не то сгниёшь».

Вагон поплыл. Остолбенел
без слов, ища глазами брод,
Но только в зеркале темнел
души моей ужасный рот.

Не мог поверить, не хотел,
В какую пропасть заглянул!?
Там словно чёрт во мне сидел,
Грех взял меня под караул.

Я испугался сам себя,
Глаза раскрылись в тишине,
Где шут смеющийся, вот тля,
Который был со мной в купе?






Не получилась сказка, Чанг,
Не там я сел, не в тот вагон,
Опустошённым будет чан,
Наполню может чем потом.

12 июля 1989.


Чёрти что

И дождь, болотен вечер тихий,
Я в поезд Чанг опять сажусь,
Волшебные увидеть блики
хочу, не слышать больше  грусть.

Бледнеет розовым отливом
седая тишина во сне
и расплывается игриво
в мозаику, как на костре –
сверкает, пенится, да искры,
Из фейерверка – вижу я –
Выходят чопорно магистры,
Выходят прямо из огня.

Вот в круг по очереди сели
под кипарисами, я ждал,
Мой поезд Чанг шёл еле-еле,
Но где? Куда? Я опоздал?

«Цветные сны!» - раздалось эхо,
Но не запомнишь, так и знай,
Во сне смеёшься – вот потеха,
А после дождь и через край.

Да, возвращение ненастно,
И фейерверков больше нет,
Слабеет стук колёс. Напрасно
в цветном блуждаю – ярок свет.

И я вернулся через грань,
Мой поезд Чанг ещё придёт,
А всё же жаль. В такую рань
тоска по снам цветным гнетёт.

25 октября 1989.


Рябиновый город

Уходящий  навстречу молитве
и в хмельные края унося,
Непогибнущий  в мелочной битве,
Поезд Чанг, ты спасаешь меня.

Ты спасаешь меня от ненастья
с моросящим тяжёлым дождём,
Я поверю немножечко в счастье
под крикливым и злым вороньём.

Ты уносишь, где сад, отцветая,
Прошумит  и  опять расцветёт,
Голубые озёра без края,
Как глаза, и чарующий мёд.
Ты подаришь Рябиновый город,
Волшебство и проспекты зеркал,
В отражении коих я молод
и шагаю весёлый на бал.

Где всё смело и просто и ярко,
Где не надо печалиться нам,
Где веселия ради шут Марко
разбросает  свой смех по углам.

Заискрится шампанского жемчуг,
Ожерелье скользнёт по устам,
Там предвестьем послужит бубенчик
да улыбки красивейших дам.

И начнётся лихое, лихое,
Но совсем, но совсем не шабаш,
Поезд Чанг, увези, я открою
город  этот – пленительный раж.

3 февраля 1990.


На поезде Чанг…

На поезде Чанг, уходящем от скорби,
Хотелось уехать не раз и не два,
В больные слова отрешённость от оргий
глядит, улыбаясь улыбкой шута.

Простите счастливым минутное счастье,
Простите живущим короткий восторг,
На поезде Чанг отправляйтесь почаще,
«Прощайте, прощайте…», оставшимся торг.
На поезде Чанг, уходящем от горя,
На поезде Чанг, уходя от обид,
Уеду и я, если только позволит
уехать мне жизнь и, конечно, простит.

12 июня, 1 июля 1989.;
«Москва»   (избранное)


***

По бульварному кольцу,
По московскому разделу,
По старинному крыльцу,
По весёлому без дела,
По тоскливому в дожди,
По печальному осенне,
«Ждёт меня что?  Подожди…» -
Думал я и был рассеян.

А бульварное кольцо
без ответа всё кружило,
Я смотрел в его лицо,
Видел только то, что было.

«Не спеши ответ узнать,
Годы скажут всё в ответе,
Научись тихонько ждать», -
Так шептал мне старый ветер.

7 июня 1989.


***

Оделся город  в  утро,
Оделся в суету,
А та ежеминутно
спешит, глядит в ходьбу.

Оделся горделиво,
Стоит раскипетясь,
Немножечко игриво,
Немножечко сердясь.

И ночь с лица сгоняя,
Ступаем в город наш,
От края и до края
исчез ночной мираж.

5 июня 1989.


В поезде

На время покидаю я тебя,
«Прощай, Москва», - стучат колёса мне,
И ветер, обгоняя без конца
мой поезд, тайну стелит по земле.

И в тамбуре  к  стеклу направив взгляд,
Московские окраины мелькнут,
Я памятью вернусь к родным  краям,
А поезд продолжает быстрый путь.

Как  лист  от  дерева  оторванный,
А поезд-ветер мчит куда-то вдаль,
Случится всяко, чёрным вороном
за поездом летит моя печаль.

Чем дальше удаляюсь от Москвы,
Но знаю – я сюда ещё вернусь,
Тем меньше сожалею о пути,
Растаяла в дороге свечкой грусть.
Когда совсем стемнеет за окном,
Звезда украсит тёмный горизонт,
С луны сойдёт во тьме мой добрый сон,
И растворясь, накроет словно зонт.

20 ноября 1988.


Ностальгия

Я всё время один,
Сам собою гоним,
Спотыкаюсь и рвусь
в необъятную грусть.

Растревожу себя,
Мне в печали светлей,
Пусть шумит, говоря,
Наш московский ручей.

Да напомнит слегка,
Как шумели тогда –
В старину на базар
выходила толпа,
Вот блины, самовар,
Вот весёлый отвар.

И неслась без причуд
многоликая речь,
Было множество блюд,
И что спеть и что спечь.



Разнаряжен народ,
Выходной – так гулять,
Песни если орёт,
Горе, радость смешать.

Веселись, веселись,
Все обиды забудь,
Коли уж родились,
Надо жить как-нибудь.

Ностальгия сосёт,
Наш московский ручей,
Всё плохое уйдёт,
Время вылечит, лей!

23 июня 1989.


;
«Перелом»   (избранное)

«Русская история ещё не смолола той
муки,  из которой будет со временем испечён
        пшеничный пирог социализма».

Г.Плеханов «Об апрельских тезисах
Ленина,   или   почему  бред  бывает  подчас
          интересен».


I Перелом


1 Две революции

Вино российское бродило,
Дороги склизкие, дожди,
Звезда маячила уныло,
Так что ждало нас впереди?

Горело всё, народ старался,
От «Искры» пламя занялось,
Век, юный век раскрытой пастью
лакал вино, как воду лось.

Россия, пьяная Россия,
Свобода птицею парить,
Вот поднялась она на крыльях,
Штыки за ней, но не спалить б.




Чем дальше пламя разгоралось,
Тем нетерпимее огни,
Как будто с зеркалом играясь,
На лица мрачные вползли.

И босиком они шагали,
Рядами, павших не видать,
Так, словно сделаны  из стали,
Они шагали убивать.

Навстречу горы жизни прошлой,
Хотели заслониться в миг,
Святых здесь нет и правых тоже,
Решал судьбу примкнутый штык.

Такую кашу заварили,
Ничто нельзя предугадать,
Наступят числа роковые,
От крови нам не отвыкать.

Волкам как вкус её нам нужен,
Хищнее человека нет,
Хоть зверь и дик, но безоружен,
Нельзя сказать, что человек.

Вовсю буянила Россия,
Игорный дом или кабак,
В который всё входило с миром,
Но дело чёрное – азарт.

И кто пьяней, тот и проспорит,
Князья и графы на плацу,
Все! Все сейчас готовы к бою,
Холоп и князь – лицом к лицу.
Когда ещё такое было?
Да, в буйстве пьяном все равны,
Россия с троном угодила
под пулемёты и штыки.

Траву косило. Поле жизни
испепелённое – беда,
И если кто живым и выйдет,
Случится может молотьба.

Народ своё брал, не чужое,
Родное кровное своё,
Да! Демократии довольно!
Ну, пей! Ну, пей своё вино!

Вот долгожданная свобода!
И жажду можно уталить,
Он взял кувшин, ладонь в мозолях,
Рука дрожит, но не разбить.

Всех, всех глазеев (могут сглазить)
пришлось ему перестрелять,
Хотя там были сёстры, братья,
Кувшин нельзя ведь разбивать.

Не удалось глотнуть с похмелья,
По воле злой кувшин пустой,
От жажды томится Емеля,
От жажды стал совсем глухой.

Он не расслышал как украли,
Украли сами у себя
то дорогое, заковали,
Распяли сызнова Христа.
2 Продолжение

Ушли цари, поклоны клали,
Казалось, вот он – вот абрек,
Стоит, молчит грузинский парень,
Пришёл как пугачёвский век.

Простой, понятен был народу,
Вот долгожданный вождь страны,
Не как махновец сумасбродный,
Не как Великие даны.

Скупой в словах, всегда при деле,
Не мастер много говорить,
Глаза огнём «Искры» пестрели,
Несложно им руководить.

Такой послушает советы,
Такого можно по плечу,
Невидимые зла приметы
в устах сокрылись как в парчу.

Вся рать пока в междуусобье,
Медведя начали делить,
Простой грузинский парень добрый
решил медведя пристрелить.

Бухарин, Троцкий и другие –
Зиновьев, Каменев игру
свою хотят продолжить ныне,
Но Сталин ставит им свечу.



С размахом это, по-кавказски,
Коня как с ходу объезжать.
Бежал не раз из ссылки царской,
А тут всю ленинскую рать
немножко пристегнул сначала,
Расчёт и зло сильнее зла,
А после, сделав всё по плану,
Отпил грузинского вина,
Игристого, как солнце летом,
Что отражается в Куре,
Надежды допил и с рассветом
досыпал темень по земле.

Отпил свободу по глоточку,
И никуда не торопясь,
По кабинету в одиночку
шагал, величием томясь.

Велик доверием народа,
Трибуна – небо для орла,
А взгляд выискивает что-то,
В едином хоре вся страна.

Народ Его венчал на царство,
Как много сотен лет назад,
И Он взошёл не без ухарства,
Холопы мухами кружат.

И мудрость, ветхие заветы
дотлели в трубке с табаком,
А пепел всё летит по ветру,
Да к нам, да к нам стремится в дом.


Надолго вышла оперетта,
Всегда, всегда. Всегда аншлаг,
Прошла весна, прошло и лето,
Но драма ставится как флаг.

Не знаю: плакать иль смеяться?
Но мысли вредные… В тоску
впадаю часто, если вкратце –
В себе блуждаю наяву.

Вернёмся к сказке этой странной,
Генералиссимус в дыму,
Шаги парадные по Красной,
В ушах отзвучено – «В тюрьму!»

В шагах прохожего стучало,
И возглас чудился ему –
«В тюрьму! В тюрьму!» Страна молчала,
Кто говорил, того во тьму.

P.s.
Прошли года, в могиле голос,
Но зёрна брошены, живут,
Так постепенно всходит колос
на почве, где схоронен труп.


3 Демонкратия

Настало новое в народе –
Дорвался к власти на порог
Ни то слуга, Хлопуши вроде,
Ни то единственный как Бог.

Начало новой эпопеи
сулило много, в озорстве
кружила мудрость поколений
и безалаберность уже.

Развенчан «лучший друг навеки»
народов всех и всех времён,
Покинул стены мавзолея,
Покинул страшный скорпион.

В лицо семнадцатым задуло,
Пришлось «иконы» поменять,
Молиться можно и на людях,
Но если власть благословлять.

Двадцатый съезд – прорыв внутри,
Внутри избитого народа,
Нарывы вскрыты, волдыри,
Озноб по коже и до пота.

Давно в России повелось –
Трибуне снова рукоплещут,
С людской души сорвали гвоздь,
Но облегчение не лечит.

Да, в проволоке все дела,
И боль сильнее только хлещет,
Неуж в рождении всегда
должна быть кровь с потужных трещин.

Кувшин с осколков не слепить,
Старался мастер видно долго,
Решил из прежнего попить,
Но кончилось всё драпировкой.
На сцену новый вышел царь,
На смену безоглядной мысли
пришёл в параграфах словарь,
Запреты на словах повисли.

Благодеяния в бровях,
До лба добраться не успели,
Вино раскисло на губах,
Испей до дна его Емеля.

Что за чудесная страна –
Лозу сажать никто не хочет,
Найдутся два, три «дурака»,
Сию минуту их затопчут.


4 Карусель

Настало время карусели,
Имеет всё конечный срок,
И долголетия в бездельи
нам преподали свой урок.

Рука железная явилась,
Вот бюрократии гроза,
Свободомыслие сочилось,
Слезами меряя себя.

Уж это время удалое,
Пришёл не Бог, а умный царь,
«Тиранство всем» - не лозунг новый,
Но без репрессий тех, что встарь.


Испуган каждый слой в народе,
Рука железная на час,
Всего на час, а смерть на взводе
мучительная, без прикрас.

Андропов – Сталина соперник,
Агония того вождя,
Тот свет в глазах таких не меркнет,
Ждёт часа своего и дня.

Но час другой – спокойный тихий,
Ногами шлёпает старик,
Как в санатории, безликий,
Страна больных, где всё болит.

Карболкой пахнут вёсны, зимы,
Не слаще летняя пора,
Вот осень грустная тоскливо
взирает с нашего двора.

Что ж, этот час мелькнул бесславно,
Наследник Брежнева ушёл,
Играет музыка в парадной –
Во власти коридор вошёл…

Не знаю – кто, ответит время,
Вблизи рельеф не разглядеть,
Оценку сделать в галерее
возможно, глядя им во след.





5 Эпилог

Что зло, добро – откуда знаем,
Меняются оценки, смех,
А бытиё не вскроет тайны,
Хоть жизнь-спираль идёт наверх.

«Ошибки» ясны – кровь невинных,
Победы все давно в вине,
От чехарды  эпохи длинной
не тени, бесы на стене.

Декабрь 1988–январь 1989. Скиба Александр Вадимович.


II Лестница

Фундамент, вбитый в монументы,
Из грязи лестница наверх,
Столбы, раскрашенные в ленты –
Ступени в общество прорех.

Всё слито, сбито воедино
во имя чёртова крыльца,
Идеи – лучшее из грима,
Всегда прикроют подлеца.

И бесконечные ступени,
И бесконечная грызня –
Фундамент лестничной идеи
засел хронически в костях.



Кто в персональную садится,
Себя не раз уже предав,
Все думают – «большая птица»,
К стеклу автобуса прижав
тоску и зависть к жизни «лёгкой»,
Готовые распять тебя,
И за стаканом полным с водкой
надеются поднять себя.

Попав в другое помраченье,
Как первобытный человек,
Пугаются пещер томленье,
В которое уводит век.

Вот раздражённый рык несётся,
Губами еле шевеля,
Толпа в автобусе трясётся,
Но не похожа на шмеля.

Чего роптать, когда создали,
Построили всем миром храм,
И только после увидали,
Что пусто здесь и пусто там.

Сажали смело, просто, просто,
Но всход кривой  гримасой в днях,
Старик шёл по полю, а посох
истёр дорогой на камнях.

Мы все ступени в бездну эту,
А монументы на крови
стоят и гипсовую лету
напоминают из дали.

Аншлаг принёс рукоплесканья,
А в мавзолее божество –
Мудрец, источник мирозданья,
Да как же можно так его?

Сидит каноников трибуна –
Синод священный бытия,
Да если б он взглянул оттуда?
Плеханов прав гримасой дня.

И мне привиделось такое –
Неясны  тени и черты,
Ползут вперёд и над землёю
смешались в ночь, прощай мечты.

Они ползли – ступени века
по лестнице не в небеса,
Здесь кто похож на человека?
Смешалось всё, лишь только мгла.

Ползла когда-то из ущелий
покорность рабская труда,
Источник словно наваждений,
Творила в мире города.

Река голов тянулась смирно,
Река рабов всё в берегах,
Хоть были волны, но на диво
смирялись все, и кто в бегах,
Коленопреклонённым падал,
Иначе встать никак не мог,
И в церковь шли, дыша на ладан,
И веруя – поможет Бог.

Но надоело то теченье,
И надоели берега,
Засохло русло, вопль ничейный
теперь вступил в свои права.

Не в море речка обернулась,
В другое русло потекло,
Опять в спине опять согнулось,
Так где ж холопа торжество?

Холоп свободу не построит,
Он возведёт лишь монумент,
Себя почувствует героем,
Согнётся, словно сотни лет
его никак не отпускают,
Природы против не пойдёшь,
Вот новый царь! Его венчают,
Холопом был, таким помрёшь.

Один возвышен над толпою,
Как Стенька Разин, Пугачёв,
Но только не было здесь боя,
Интриги лишь, всего делов.

Народ всё стерпит – и обиды,
И даже плёткой по лицу,
Покуда корочка, повидло
на вкус ещё ещё во рту.






А лестницу князей и графов
сменили на секретарей,
И продолжая дальше падать,
Карабкаемся в «высь» скорей.

28 февраля–1 марта 1989.


III Навеянное под дырявый шум
К 72-летию…
Шоссе скребёт дырявый шум
стареющих новинок наших,
Пугающий, как диких пум,
Идеи светлые вчерашних
ещё незыблемых вождей,
Ещё воспетых, несудимых,
Встающих в лозунг, не робей
от оголённости родимых
витрин, зияющих с утра
и освещённых поздно ночью,
И мы – кривые зеркала –
Наш взгляд всегда сосредоточен
не там, где темень и зола,
Не там, где помощь ждут от друга,
А там, где если не двора,
То кол, чтоб выудить оттуда.

И тянется скребущий зуд,
По коже прямо продирает,
Идеи завтра не поймут –
Вот это фарс, что жизнь сыграет.



Здесь оскорблённое шоссе
растопчут  танки, сапогами
трагедию споют уже
хоры в мундирах с голосами
как посвист заунывный пуль,
И комариное  жужжанье,
Из человека сделав куль,
Своё продолжит стрекотанье.

Шоссе скребёт дырявый шум,
Разбита трасса  скоростная,
Прошёл уже вчерашний бум
и на политиков и знамя.

Так чей черёд? Нам всё равно,
И после кто нам отыграет?
Веселье пасмурно, кино
идеи светлые пускает.

С экрана смотрит комиссар,
За ним превольною цепочкой,
Как за корсаром шёл корсар,
Идут, идут, идут… и точка.

Двулично это божество,
Не я, а жизнь так утверждает,
И в Карла книгах волшебство,
Как каверзу, опровергает.

Оскомину набив вопрос –
«Не быть иль быть?» - не разрешаем,
А просто вертимся и SOS
мы в никуда всё посылаем.

Париж, Нью-Йорк – вот города,
Куда всё рвутся демократы,
Страна, о бедная страна,
Везде залаты и заплаты.

Везде. И спорить не дано
по существу больших вопросов,
Вот колбаса на полкило,
Но нет, и нет иных запросов.

Шоссе скребёт дырявый шум,
За упокой молюсь я деда
и не прощу «великий ум»
за кашель с кровью и наветы.

6–7 ноября 1989.


;
«Калейдоскоп»   (избранное)

В пустоте

Слова падая, бьются
в пустоте леденящей,
Cлова падая, бьются,
Навевая мечты,
Я как будто один
среди нищих озябших,
Я как будто ни с кем
у трамвайной черты.

В пустоту брошусь снова,
В полудрёме салон –
Окружают устало
в бледном серые лица,
Ни к чему торопиться,
Ни к чему... Мёртв вагон,
И без лишнего слова
растворяются лица.

Уходящее стерпит,
Уходящего мало,
Задрожит на стекле,
Отразившись... Чей взгляд?
Полудрёмное бредит,
Без надежды смолкала
одиноко струна
одиноких сонат.

17 ноября 1990.


Видение

С благородной осанкой
королевских кровей
по хрустальному замку,
Где не видно теней,
Поднимался изящно
необузданный конь
в невесомое счастье
словно в медленный сон.

Горизонт рассыпался
на поверхность земли,
Блёкло с дальнего Марса
ниспадали лучи.

Растворялись ворота
в галерею зеркал,
В полупризрачном гроте
свет кого-то искал,
Отражая хрустальный
и небесный тот бег
без наездника. Дальний
волшебством манил свет.

30 апреля, 5 мая 1990.


Вам, артисты

Артист играет короля,
Чужую славу как корону,
Весь зал, дыхание храня,
Следит, соперник кто по трону.
Из мрака сцены мрак времён,
Луч рампы поступь освещает,
Ещё один приговорён,
Но пал король, пусть шут рыдает.

А после сняв с себя парик,
Да потихоньку грим смывая,
Артист в усталости поник,
Сейчас другую роль сыграет.

Артист - в изгнании король,
Охраны нет, погибли слуги,
Идя, испытывает боль
от невозможности разлуки
с нелепым временем сейчас,
Бюджет домашний в дефиците,
Лишь разве водкой заслонясь,
Молчит, молчит. И вы молчите.

А завтра снова в душный зал,
Опять помазанником божьим.
Не нищий, а король предстал!
Рукоплескай, партер и ложи.

Толпа! Приветствуй короля!
Ему вы подданы сегодня,
Соперник кто? Тому петля,
Король жесток, казнит негодных.

3 апреля 1990.




В лабиринте

В комнате вальсирует огонь
от свечи и гасит раздражение,
Абрис тени не один, со мной
ищет дверь, где будет продолжение.

Но ему покоя не даёт
множество проёмов уводящее
в тупиковый скользкий чёрный ход,
Там в прошедшем всё, без настоящего.

Выщерблены слёзы на лице
старыми обшарпанными стенами,
Абрис тени мечется в кольце,
Душно. Выйти страшно. Вдруг изменами
встретят боль. Потливые виски
ломит от натуги, напряжения.
Чертит музыка огня с тоски
икс на двери. Головокружение
нерв натягивает словно резь
от меча, выталкивая вздорными
непонятными шагами. Месть
дарит жизнь своими коридорами.

19 мая 1990.


Совести шута

Среди полумглы и распятий,
Кровавых портретов, икон,
Среди полупьяных объятий
и слёз полупьяных на кон
(не ради бахвальства излишком,
В спасение верую я)
поставлена карта не слишком,
Поставлена совесть моя.

И надобно плыть в безоконном
(с дурацким оскалом) чаду,
Подобно шуту без закона,
Подобно шуту во хмелю.

Пускай все гогочут бесправно,
Бросают, как смех, конфетти
направо, налево, направо,
Надев на себя колпаки.

Резвятся бездарные дети,
В бездарное время попав,
С вопросом эпохи – «Кто третий?»
С ответом, конечно, в ладах.

Всё движется в круг, замыкаясь
на мелком ненужном. Судьбу
сломить не удастся. Сломаюсь?
Затопчут под визг на пиру.

И надо средь мёртвых проклятий
в погоне за честной игрой,
Как шут, сохранить без заклятий
в минутном свой вечный покой.

13 августа 1990.



Старые вещи

Клетка для прошлого старые вещи,
В запахе  сгусток событий сокрыт
для одного только пусть. Это клещи
или, вернее, есть жизни магнит.

Столько всего незаметно уходит,
Некогда даже подумать о том,
Но суету в суете остановит
старый пиджак или чьё-то пальто.

Так осторожно из-под груды хлама
прямо уставится вдруг, присмирев,
Вспомнится время, где всяко бывало,
Лица размытые, бьющийся нерв.

Вспомнится тихо. Шепнётся. Исчезнет
Девочка словно в далёком морском,
Старые вещи. Да, старые вещи –
В будущем память для всех нас седом.

23 октября 1990.


Кошмарный бред

Напряжённо вслушиваюсь в ночь –
Шёпоток избавлен от длиннот,
Звуками успела заволочь
резкими расстроенных в скрип нот.

Маятник фальшивит. Немота.
Линии сомкнутся в треугольник,
Воздух заглотнув, сомкну уста,
Воспалённый мозг не спит - охотник
до различных призрачных загадок
в виде непонятных слов и фраз,
Долго и упорно слышу... Жалок
треугольно-неокруглый час.

Стрелки встрепенулись раздражённо,
Полночь. А часы молчат, не бьют.
Призрачное около и сонно
бродит, уплывая  в мутный пруд.

Меркнут бледные видения,
Обнимая одеяла круг,
Где луна полна томления,
Где с кошмаром встретился испуг.

Постепенно пот с лица стекает,
С приближением чужих шагов
дер…венеет тело, пальцы тают,
Позабыв отточие стихов.

Шёпоток лукавит и смеется,
Словно астматический старик,
Волос в ком - колтун. Полоска рвётся
света - заслонили. Кто проник?!
Звуками пронизан каждый нерв,
В нитку вытянулась скверно ночь,
Тяготеет воспалённость сверх,
Хочется кричать от страха – «Прочь!»

4 октября 1990.




За стрелками

За стрелками времени,
Идущими вверх
гнилыми ступеньками
по лестнице вех,
Мне чудится карлик
с лицом искривлённым –
Любезный карманник,
В печальном весёлый.

Он строит гримасы
от счастья и боли,
Берёт час за часом –
Хвать львиную долю.

И кончилась, смотришь,
Пьянящая боль,
За стрелки уходишь,
Не нужен конвой.

Всё знает, наверно,
Когда и кому
уйти непременно,
Прибыть на пиру.


Он всех околпачил,
За маятник прыг,
И бешено скачет
без слова язык.

Мы в нём отразились
с лицом искривлённым,
За карликом силясь,
Печальны в весёлом.

Шалун величавый,
Он стрелками движет,
Наш шаг не случаен,
Ступаем всё ближе...

30 марта 1991.



;
«Вместо послесловия»   (избранное)

***

Мне тяжело, считая звуки,
Вглядеться в поисках прозренья
на сером фоне в отраженье
себя, как будто кто-то мутит
поверхность мнимого стекла
иль накрывает зеркала,
Чтоб увести меня от сути,
Не дать прозреть.
Хрусталик хрупкий
заполнит мозг всего на треть,
Вернее то, что может мыслить
оперативно,
Пейзаж вычёркивая жуткий.
(Консервативно –
не выслать
взглядом разный хлам
из поля зренья,
Зане мешает это поискам прозренья,
А также расширению души по сторонам,
По всевозможным направленьям.)

Увижу вдруг на сером фоне
ошибочность своей походки –
Прозрел, уставший от погони
различных звуков робко-тонких.

1 февраля 1992. Скиба Александр Вадимович.



Из сборника

«Новая нота»

(избранное)

***

Я стану новой нотой в гамме
с оттенком осени в звучаньи
и поплыву под облаками,
Касаясь словом Вас случайным.

В загадочном коснусь тумане
я парка, леса и обрыва
и поплыву над головами
под ветра музыку порыва.

Услышу, может, новых песен
мелодии неповторимых,
Пойму с печалью - мир наш тесен,
Чтоб всех любить и быть любимым.

Тогда, возможно, стану громом,
Невероятными стихами
заговорю и по-другому
в тумане растворюсь, стихая.

Увижу, может очертанья
досель неведомого мира
и заблужусь в своих мечтаньях,
Отправив слово к пилигриму.

14 января 1994.
«Вместо предисловия»   (избранное)


Пророчество

Я перед вечностью в долгу
за дар бессмертия великий,
Когда-то в землю упаду
и не услышу мира крики,
Шумы и звуки тишины,
Покоя летнего лесного,
Прихода сказочной зимы
и очень многого иного.

Но буду просто в слове жить,
Перекликаясь через время,
Своё кому-то говорить
отравленное болью пенье.

27-28 апреля 2000.


Тайные звуки

Звуки тайные флейты далёкой
непонятно откуда я слышу
иногда, и тогда одиноко
мне становится. Словно по крыше,
Барабанит в душе моей дождь,
Нарастание звуков пророчит –
Разразится гроза, мой ритм-вождь
стихотворные строчки настрочит.


Я за звуками флейты иду,
Остальное теряет значенье,
В этот миг я ловлю красоту
слов отдельных, собрав изреченье.

Я не знаю – отсюда куда,
Появляясь, те звуки уходят,
Остаётся лишь в виде следа
души бред – значит кровь колобродит,
Значит слышу я тайные звуки
иногда, подвергаясь тревоге,
Интересно – чьи всё-таки руки,
Губы чьи так добры и жестоки?

11 марта 2000.


***

Я поэт уходящего века,
В суете исчезающих слов
и осеннего раннего снега
и дождливо-печальных оков.

Уходящих трамваев в тумане –
В предвечернем промозглом дыму.
Ненадёжных попутчиков в баре,
Понимающих слов красоту.

И случайных прохожих, плывущих
в ту ж туманную синюю даль
из ненужных иллюзий зовущих,
Растворяющих холода сталь.

В приходящем расчётливом веке
и наполненном болью своей
я поэт забываемой неги
от любовных сердечных огней.

7 января 1997.


***

О, если б словом только мог
ответить всем оттенкам слуха
и передать скрипучих нот
дверной петли созвучья, муху
в жужжащем описать полёте
всю до последнего жи-жи,
В приснившемся мне старом гроте
журчание воды, межи
беззвучье в утреннем тумане,
От ветра шелест в поле трав
и в зимнем колдовском дурмане
мороза треск, лавины крах.

О, если б словом только мог
ответить всем оттенкам слуха…

14 марта 1999.


Моя туманная звезда

Моя туманная звезда
так призрачна, как будто снится,
Практически мне не видна,
Как будущего дружбы лица.
Но где-то вдалеке в сердцах
она незримая восходит
сквозь всем уже привычный страх
за то, что с нами происходит.

Сквозь уходящий бурный век,
Остаться что готов в России,
Сквозь холод в душах, третий снег,
Сквозь ветер и дожди косые.

Моя туманная звезда
на бесконечном небосводе
заметна, но едва-едва,
Восходит здесь при непогоде.

8 октября 1997.


***

Я погружаюсь в мир иной,
Построенный на благозвучьи,
Один и тот же звук со мной –
больной осеннее и тягучий.

И погружаясь, бормочу
свой странный слог, местами вязкий,
Попытка вырваться к лучу,
Забыть про жизни неувязки.

Как будто воспалённый мозг
однообразный слог излечит
и восстановит старый мост
над пропастью разбитой речи.
Я погружаюсь в мир иной
и забываю в одночасье
наш мир хронически больной
и призрак солнечного счастья.

Я бормочу свой странный слог
на фоне гибнущей России,
Я бормочу, а между строк
мольба о помощи и силе.

30 октября 1994. Скиба Александр Вадимович.


***

Господи, просить я ничего не смею,
Господи, благодарю за всё,
Медленно и тихо слово к слову клею,
Оставляя воронью жнивьё.

22 августа 1990.

;

«С оттенком осени в звучаньи»

(избранное)


Предосеннее

Скоро скоро будет август,
Предосеннее свеченье,
Предосеннее томленье
исчезающих теней.

Что поведает нам август?
Красок летних ждёт броженье,
Вслед в танцующем паденьи
умиранье ждёт огней.

Скоро снова будет август,
К грусти лёгкое стремленье
под дождливые волненья
в осень приводящих дней.

Предосенним полон август,
Предосенней вязкой ленью,
В ней осеннее горенье
всё сильнее и сильней.

31 июля 1996.





***

Кончается август,
Вот скоро сентябрь,
Желтеющий гарус –
Осенняя прядь –
качнётся в тумане
промозглого дня,
В осенней нирване
в конце сентября
я тоже, наверно,
Качнусь и сожгу
до жёлтого пепла
в осеннем бреду
усталую душу.
В конце сентября,
Почувствуй, послушай,
Кипит кровь моя.

20 августа 1999. Скиба Александр Вадимович.


***

Опять покоя не даёт
колдунья-осень-прощелыга,
Спокойно за руку берёт,
Уводит к царственному лику,
Укутанному в шаль огней
безумных красно-жёлтых красок.
Блуждаю между ними, чей
напоминая призрак? Массу
ненужных мелочных идей
и дел в себе сжигает осень.
Колдунье-прощелыге, ей
доверься только, неба просинь
тогда сквозь редкий листопад
увидишь, взгляд свой устремляя
туда, где в золоте блестят
нарядно-тихом, словно рая
врата, верхушки как берёз,
Так и осин и царских клёнов.
Твоих, колдунья-осень, грёз
забыть нельзя как вкус солёный
морского ветра из глубин
загоризонтных далей моря.
Сейчас тобою болен. Сплин
глотая твой, тебе я вторю.

19 октября 2000.


Ивановская осень

Осень в Ивановском, в бывшей деревне,
Ныне в московской окраине,
Старая церковь по-прежнему внемлет
душам усталым, случайные
плавают утки в Терлецких прудах,
Сон, отражающий прошлое,
Сон наяву, в близ растущих кустах,
Чудится, звучной гармошкою
кто-то наполнит осеннюю хлябь,
Снова деревня возникнет,
Звон колокольный распишет опять
каждого жизнь и вернёт к челобитным.

6 сентября 1997.


Малышу, сенбернару

Ну что, мой милый сенбернар,
В осеннюю погоду
ушёл дней летних караван,
Сентябрьская дорога
везде, куда ты ни пойдёшь,
Свет солнечный не греет,
По-прежнему ли хочешь то ж –
Носиться по аллеям?

Ну что же, милый мой Малыш,
Собачье счастье кратко,
Опущен хвост, со мной грустишь
о летнем беспорядке.

Вот мордуленция твоя
покоится на лапах,
Мохнатый, рядом сяду я,
Про летние утраты
мы будем вместе вспоминать
в осеннюю погоду,
Где новой жизни благодать -
Сентябрьская дорога,
К которой нам не привыкать,
Вставай, Малыш, ей-богу!

1 сентября 1997.





Обращение к тапёру

Сыграйте чарующий в осень туман
в лесной глухомани, в сосновом бору,
В берёзовой роще, сыграйте красу –
Под утро осенний весь в жёлтом туман.

Прошу вас, маэстро, найдите тот звук,
Возможный единственный тот перебор,
В котором созвучий туманных повтор,
Прошу вас, маэстро, найдите тот звук.

Несмело и нежно Вы клавиш рукой
коснитесь, как будто недавно играть
Вы стали, как будто боясь распугать
поплывший туман у Вас над головой.

Сыграйте осенне туманно покой
осеннего леса в рассветном дыму,
Сыграйте, маэстро, тумана красу,
Несмело Вы клавиш коснитесь рукой.

12 декабря 1998.


Осенний экспромт

Осенний лист сгорал и падал,
Сгорал невидимым огнём,
За жизнь ушедшую расплата,
Мы все когда-то так уйдём.



Мы тоже догорим когда-то,
В своём невидимом огне
за всё заплатим, однократно
осенний вальс станцуют все.

За это тихое паденье,
В котором вечности глаза,
«Спасибо» - прошепчу осенним
покой несущим голосам.

11 сентября 1997.


***

Сегодня дождь особенной наполнен грустью,
Роняет чёрную печаль,
Её не выплакать. Души легко уж не отпустит
посеянная в сердце хмарь.

Тогда берусь считать потери,
В больную скуку погружён,
Дождю сегодня не могу сказать - «не верю»,
Как не могу прогнать ненужный сон.

И по глоточку пью печаль я, будто осень
вот разведёт свои костры
и в тишину вот-вот отбросит
шуршанием листвы.

19 июня 1995.




В сентябре

Однажды, когда будет, верно, сентябрь,
Я позабуду свои все стихи,
Не уроню с губ словесный наряд,
Шаги мои будут далёко-легки,
Почти не слышны.

Осенние сны
однажды, когда будет, верно, сентябрь,
Похитят меня, уведут в облака,
Уж больше не будет границ потолка,
Запомнится только, наверно, листва
и, мама, конечно, твоя доброта,
А также последний глоточек вина.

Однажды, когда будет, верно, сентябрь,
Осень промозглая мне надоест,
Я захочу совершить переезд
с гиблых и вязких таких наших мест
в пространство души, подтвердив благовест.

Однажды, когда будет, верно, сентябрь,
С земли упаду в необъятную даль,
Тревожить не будет осенняя хмарь,
Как тот одинокий и тусклый фонарь,
Из света уставший набрасывать шаль.

Однажды, когда будет, верно, сентябрь…

4 сентября 1995.



***

Опять со мною спорит дождь о чём-то
спокойно-заунывным голосом своим,
Я продолжаю думать, но нечётко
уже блуждаю в мыслях словно пилигрим
усталый от одной большой дороги,
Не в силах рая на земле найти, открыть,
Но заборматывает дождь тревоги,
Теперь мне хочется за тихой дробью плыть
в осенне-сонном царствии покоя,
Не спорить с лёгкой грустью долгого дождя,
Не знаю, может быть, того не стою,
Но эта осень невозможна без меня.

15 сентября 2000.


***

Мне непонятны смысл, значение
упавших звуков в вышину,
Я чувствую дождя стремление
собой  усилить тишину
и недосказанность дополнить
извечным голосом своим,
Слова как, капли будут молвить
осенний звук, лелея сплин.

Им будто ясно назначение
упавших звуков в вышину,
Пусть в данных нотах повторение,
Что ж – повторяем жизнь одну.

22 августа 1994.;
«Вариации, посвящения»   (избранное)

Вариация II
«Сквозь чащу пошлости, дрожа от отвращенья,
Я продираюсь к дальнему лучу.
Я задыхаюсь. Но в изнеможеньи
я всё ещё о чём-то бормочу...»
А.Н. Вертинский.
Я всё ещё о чём-то бормочу
под колдовство осенней лени,
Почти устал, но всё-таки шепчу,
Но всё-таки словам ещё я верен.

Что распри? Что вождей знамёна?
Я продираюсь к дальнему лучу
сквозь красно-грязный век. Иконы
служили тоже палачу.

Я задыхаюсь. Но в изнеможеньи
роняю бледным голосом слова,
Не верю никому. Моё прозренье
улыбку уничтожит без следа.

Но всё-таки словам ещё я верен,
Почти устал, но всё-таки шепчу,
Под колдовство осенней лени
я всё ещё о чём-то бормочу

И хочется красивым звуком встретить
всё то, что надоесть не может, не …
Осенний дождь, осенний ветер,
Как дальний луч, скользнут по мне.

11 октября 1992.

Вариация IV

   «Неужели не я, освещённый тремя фонарями,
    Столько лет в темноте по осколкам бежал    
                пустырями…»
         И.А.Бродский «От окраины к центру». 1962.

Сколько лет в тишину я пытался уйти пустырями
от неясного шума, неясных сияний,
От разбавленных криков гармонией звука,
От ненужных подруг и ненужного друга.

Ну и что, удалось ли сбежать, оторваться
от обычного жизнью нам данного рабства,
Отойти хоть на шаг от неясных сияний?
Илъ по-прежнему это лишь область мечтаний?

Что ответить? Что я на бегу
порываю со всем, а порвать не могу.
Я завяз в настоящем, я - пленник сейчас,
Я пытаюсь уйти, но сильнее жизнь нас.

Ну так стоит ли мне
продолжать убегать
по незримой тропе
в тишину, чтоб не лгать,
Чтоб не видеть размытые лица и злость,
Чтоб убить никого никогда не пришлось?
 
Я не знаю. Растерян. Возможно ль уйти?
Обращаюсь к Нему - «Помоги, помоги....»
А в ответ - тишина (и ни звука). Молчи.
Это значит, что ты подбираешь ключи

и, наверно, откроешь ту тайную дверь,
За которой уже не бывает потерь,
За которой возможен побег невозможный,
Там отсутствует боль и совсем не тревожно.

22 января 1995. Скиба Александр Вадимович.


Вариация VIII

«Узоры острые переплетаются,
И, всё быстрее и быстрей,
Отравленные дротики взвиваются
В руках отважных дикарей...»
О.Э.Мандельштам. 1910.

Ещё возможность тишину услышать есть,
И я пока ещё живой,
Смертельную не ведаю болезнь,
Не над моей звон сабель головой.

Но острые уже сплелись узоры
полувидений странных и дурных,
Бледнее с каждым часом разговоры,
Слышнее в кличах-воплях стон больных.

Я чувствую сильнее и сильней –
В пространственную жуть клинки сойдутся,
Там дротики злых и печальных дикарей
Под обожённый болью нерв в руках взовьются.

23;26 июня 1996.



А.Н. Вертинскому

С пластинки Вертинского томная грусть
прошедшего сны навевает,
Изысканность слога, возвышенность чувств
под звук фортепьянный слетают.

И всё невозможней тоскливая боль,
И всё бесконечней ступени
к преглупенькой сказке про сон золотой,
К наивно-смешным откровеньям.

Осенняя слякоть бульваров Москвы
когда-то и Вас отравила,
В усталых ресницах печальные сны
не скрыли румяна, белила.

16 сентября 1996.


Журавли

Памяти Н.М.Рубцова.

Я ведь тоже когда-то умру и, наверно, сольюсь
с неизбывной тоской улетающих вдаль журавлей
над широким простором, российским
простором полей и степей,
Обгоняющим звон сохранившихся чудом
постаревших церквей.

Колокольные звоны
с остальными меня отпоют,
Сколько было прошедших
по российским дорогам, не счесть,
Журавлиная стая,
Улетая куда-то на юг,
Вызволяет из омута душу,
Где главенствует спесь.

Вот она пролетит. И останется серое низкое небо
с бесконечной печалью
по своим журавлям,
От хандры цвета жёлтого ранней осенней
зарыдает, и с небом
зарыдает земля.

И покатятся слёзы российской земли
в виде листьев красивых,
Начинающих блёкнуть.
Запоздалые слёзы. Мои журавли
возвратятся весной, но никто не
воскреснет из мёртвых.
30 января 1997.


Вариация Х

«Песни счастливой зимы
 на память себе возьми,
 чтоб вспоминать на ходу
 звуков их глухоту...»
    И. А.Бродский  «Песни счастливой зимы». 1963.

Песни этой зимы
на память возьми
да вспоминай иногда
время, когда трын-трава,
Казалось, всему,
И бредил ты наяву –
Рифмы стремили бег
сквозь падающий снег.

В висках пульсируя, кровь
напоминала вновь,
Что главное для тебя –
Это твоя стезя,
Всё остальное - чушь,
Для звуков - пустыня, глушь,
Летящая с неба волна
эфир заполняла сполна.

Так слышались песни зимы
под глухие твои шаги,
Как падали навсегда
глухие твои слова,
Из белого бытия
взгляд выделял коня
бегущей по снегу мечты,
Наездником был лишь ты.

Песни этой зимы
на память возьми,
Если будет тоска
сочиться со стен, потолка,
То радостью прежних дней
душу свою согрей,
Ведь в песнях счастливой поры
отсутствуют призраки мглы.

6 января 1998.

Вариация ХI

«Я был только тем, чего
 ты касалась ладонью,
 над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело...»
   И.А.Бродский. 1981.

Я стану лишь тем, чего
Ты спасёшь от разбоя
времени, сна, покоя,
Благосклонно склоняя чело.

Сохранишь для частицы мира
бесконечной к слову в любви,
Так сквозь громадные ила слои
всходы даёт Твоя нива.

Сбережёшь от раздолья глухого,
Наступающего из темноты
на нетленные лика черты,
И пространства немого.

Я стану лишь тем, чего
Ты возьмёшь уведёшь за собою
сквозь эпохи расцвета, застоя,
От временного всего
навсегда освобождая,
То есть свои считать шаги
сквозь порывы ветра, пурги
возможности лишая.

28 августа 1998.

Вариация ХIII

«Он говорит, что всё уходит прочь,
И всякий путь оплакивает ветер,
Что странный бред, похожий на медведя, Его опять преследовал всю ночь...»
                Н.М.Рубцов «В гостях». 9 июля 1962.

Меня опять преследовал всю ночь
какой-то бред, похожий на медведя,
Я порывался отстраниться, «Прочь...» -
шептал ему, сильнее только бредил.

Тревога заполняла тишину,
И в сонном чувствовалось больше фальши,
Я отстраняясь, прямо шёл к нему,
От бреда в бред, и дальше, дальше, дальше.

В меня вцепившись, не хотел пустить
обратно в прерванный им сон нарочно,
Тем самым из души моей слов нить
бессвязных путалась в его пригоршнях.

За ним я глухо повторял точь-в-точь,
Так словно было нужно то кому-то,
Какая странная творилась ночь
в бреду, преследующем поминутно.

9 января 1999.





Вариация ХV

«Всё, что собрали, сложили в корзины,
 И на мосту прогремела телега,
 Дай мне ещё наклониться с вершины,
 Дай удержаться до первого снега».
                А.А.Тарковский. Окончание         
                стихотворения «Поздняя зрелость». 1965.

Дай мне ещё отозваться на отзвук
дальнего эха, прибрежного ветра,
Поздняя зрелость утрат есть потомок,
Юности бурной сожжённой до пепла.

Дай по глоточку последнего слова
влажную свежесть, тетрадную пряность
дай напоследок прочувствовать снова
сквозь приводящую к старости вялость.

Дай мне ещё наклониться с вершины,
Коль на мосту громыхает телега,
Едет в ней дымная память, руины
вновь обретают черты как от века.

19 апреля 1999.












***

Полночный странный шёпот не даёт
замкнуться в пустотелой тишине,
Рифм слышу хоровод сквозь слов полёт  –
Варьируется на души огне.

Сжигается, когда в висках поёт  –
Пульсирует уже больная кровь,
Отравленная шёпотом длиннот,
Как рассечённая бескожьем бровь.

Варьируется на огне души
рифм хоровод в полночный странный час,
Сомкнуться мёртвой не суметь тиши,
Планеты кровь пока не излилась.

И бесконечен вариаций ряд
великих изначальных слов земли,
Которые по-своему творят
безумности прозревшей короли.

5 октября 1995.


;
«В России - снег»   (избранное)


Зима

Зима, конечно, зима
с собою возьмёт без следа
осени пряный огонь,
И только желтофиоль
напомнит об этом слегка
и как-то издалека.

Зима, конечно, зима
одарит снегом сполна
в попытке холодную боль
тебе уронить на ладонь,
И будет белёсая мгла
последняя как красота.

Зима, конечно, зима
хранит день рожденья Христа,
Твоя обновляется кровь,
Душа как открытая новь,
Опять начинаешь с листа
под светом звезды Рождества.

11 октября 1998.







***

Как зимний ветер буду пить
холодную судьбу России,
Которую не разделить
я попросту не в силе.

Не убежать зимой от снега,
Из белых вырваться вериг
я не могу. Спасибо, небо,
Тебе за русский мой язык.

Благодарю за зимний ветер,
За невозможность убежать,
За то, что я на этом свете
в России буду умирать.

Я благодарностью исполнюсь
за мой не выпрошенный жребий,
За то, что я имею склонность
к словам, рассыпанным на небе.

Как зимний ветер буду пить
холодную судьбу России,
Которую не разделить
я попросту не в силе.

10 января 1995.






Ода снегу

Снег для того,
Чтоб замести след твой,
А также того,
Кто гонится вслед за тобой
(Тем самым расчистит тропу для погони другой).

Бессмысленно в белом
на ощупь друга искать,
На руках вены
холода примут печать,
Кровь замедляет бег,
Бесполезно кричать,
Это падает снег,
Просто падает снег,
Невозможно молчать.

Снег для того,
Чтоб твои приглушить шаги
или его,
Если крутом враги,
Так что спасайся, смелее беги.

Возможность есть в белом,
делая круг ещё круг,
Спрятаться, нервы
если не подведут,
Можно совсем уйти
от погони лихой,
С кем тебе по пути,
Будут только с тобой.


Снег для того,
Чтоб в безветрие радовать твой глаз,
А также того,
Кто рядом с тобой сейчас,
Чистое поле отражает вокруг неба глас,
В тишине колдовской лежит снежный пласт.

31 марта 1996.


***


Огонь во льду и в хрустале
бокала и в твоих глазах,
Привет который раз зиме,
Декабрьский маятник в часах
размеренно кладёт тик-так,
Роняя снег за снегом в снег,
Пусть будет всё – и летний парк,
Вновь новогодний сердца бег,
Промозглый осени денёк,
Весны надежды, бодрость, сны,
Сместится вектор жизни в бок,
Точнее, в сторону мечты.

21-22 декабря 1998.


Русский вопрос

И что же всё-таки нас ждёт
на рубеже каких-то вех?
И что же всё-таки грядёт?
И кто придёт на смену тех...?

И что же сбудется тогда?
Сумеет кто сказать - «Я прав»?
Ни рассмеётся ль сатана,
Опять «мессию» нам послав?

А может... Всяко может быть,
Особенно в России, здесь,
Но кто придёт и сменит выпь?
Но кто посмеет в это влезть?
И что останется для - жить?

20 декабря 1992.


***

Сквозь тающий февраль дорога,
Дрызга да слякоть, хмарь сырая,
И хочется совсем немного –
Чтоб просто жизнь была простая.

Чтоб длился неумолчный день,
Его сменял бы вечер тихий
под треск печи, камина. Лень
свои вела б с истомой игры.

Чтоб просто таяли сугробы,
Готовка к мартовскому пиру
шла б  чередом своим, восходы
дарили б солнца больше миру.

Февральских радость дней плыла бы
неспешно к следующим дням,
В России нашей жизнь была бы
как маяка свет кораблям.

11 февраля 1998.


Белый снег

Белый снег, белый снег, белый снег
в белом вальсе полночном, полдневном,
Завершая свой с неба побег,
Погружает нас в белое с белым.

Приглашает на танец метель,
Окружает пейзажа изломы
пелена. Горда  старая ель,
Не отвесит метели поклона.

Белый снег, белый снег, белый снег
в белом вальсе предутреннем смелом
продолжает свой с неба побег,
Нескончаемо белое в белом.

Придорожный извечный покой
с кутерьмою дорог перепутан,
Чародей седовласый лихой,
Развлекаясь, затеял ту смуту.

Белый снег, белый снег, белый снег
в белом вальсе вечернем победном
над излучинами идёт рек,
Над холмами, полями. Под небом
только им создаётся туман
в непогоду белёсую злую,
И летит белых стай караван,
Покрывало земли образуя.

Белый снег, белый снег, белый снег
в белом вальсе волшебном нетленном
сыпет месяцы, годы и век,
Остужаются страсти на белом.

20 сентября 1995.


Наваждение зимы

Ленью белой покрылся пустырь,
Изменю я шагов направление
от печали желтеющей в сны
про безбрежный полёт-наваждение.

Наваждение в сером мосту,
Под ногами и в выцветшем небе,
В утомлённом печалью лесу,
В парк ведущих прескользких ступенях,

В осторожно-скрипящих шагах,
В равнодушно-притушенном солнце
и на чёрных, как пятна, кустах,
В белой мгле позабытом оконце.

Наваждение в стареньком драпе,
Припорошенном белой волшбой,
И в дневном неожиданном храпе,
Утверждающим жизни покой.


Изменю я шагов направление
и увижу - как маги холсты
разрисуют в полёт-наваждение,
Сотворят мои странные сны.

27 ноября 1994.

Четыре глотка амаретто

Четыре глотка амаретто
под танго холодное снега
под низкое синее небо
под воспоминание лета.

Приятно внутри, не снаружи,
Вдали (за окном) быть от стужи,
И белого танго паренье
принять как глотков откровенье.

Изысканный сладкий напиток
приму по глоточку, избыток
тепла ощущу сквозь усталость,
Сквозь зимние леность и вялость.

Коричневый жар из бокала
колдунья-зима сколдовала,
Четыре глотка амаретто,
Сквозь холод коснулся я лета.

Окрасят фантазий приливы
волшебных минут переливы,
На берег когда из лазури
сходил я сквозь снежные бури.

31 декабря 1995.
На прогулке

Я в зимнем парке был случаен,
Как под ногами снег вчерашний,
Как паутина веток, башни
на дальнем плане. Под лучами
притворно ласкового солнца,
Казалось, всё полно случайным –
Прохожий редкий, день неброский,
Сам парк изысканно печальный
и тишина и звуки где-то,
Что параллельны тишине,
Для них я временное гетто
случайное, как сон во сне,
Случайное, как наши беды
случаются. Я ухожу
сквозь парк, в котором ждал сонета
случайного как слов волшбу.

29 ноября 1993.


В России – снег…

В России снова выпал снег,
В России - снег,
В России выпал белый снег,
Пребелый снег.

Как будто сто и двести лет
тому назад,
В России – снег, в России – снег,
В снегу лежат



тоска и радость бытия,
Пейзаж, излом
дороги, где-то колея
(стремится в дом),
И старый дом среди снегов
ещё стоит,
Как будто не было годов
из страшных битв,
Ненужных битв.

Прозрачен воздух, чист и свеж,
Под утро - снег,
В лесу опушенном надежд
я чуял след.

И забываясь, я молчал,
Не помнил вех,
В которых слава палачам
без меры, сверх,
И век, в котором жив ещё,
Я забывал,
А помнил только лишь плечо,
Что целовал.

В России снова выпал снег,
Пребелый снег,
Похожий на извечный свет,
От Бога - свет.

22 ноября 1992.

;
«Без названия»   (избранное)


Кризис I

Я не писал давно стихов
и грусть забыл,
Перебираю ворох слов –
Осенний пыл.

Зачем я только ворошу
осенний жар?
Сейчас я осенью дышу –
души пожар.

Я снов печально-золотых
увижу нить,
Из слов печальных и простых
не сотворить
ни новой сказки бытия,
Ни старых лет,
Моя уходит колея
в беспечный бред.

Сейчас над словом ворожу –
осенний дар,
Сейчас за звуками спешу –
судьбы огар.

25 июня 1993.




Кризис II

Кому осеннее сказать?
Зачем тревожить пустоту?
Ведь то ненужно никому,
Слов содроганье ни к чему,
Кому осеннее сказать?

Аккорды слов в узорах рифм
взлетают стаей, но зачем?
Осенний лист - осенний челн –
плывет безгимно, стих прочтен,
Но пустота - для слова риф.

Кому оттенки слов нужны?
Ответа нет. Вопрос повис.
Сгорает лист. Осенний лист
упал. В ушах какой-то свист,
Всё в ожидании зимы.

Кому осеннее сказать?
Звучаньем бредить хочет кто?
Из слов распробовать вино,
Увы, не каждому дано,
Кому пьянящего подать?

3 октября 1993.








Кризис III

Всё пишу я стихи ни о чём –
Полусон, полуявь, полубред,
В игру слов вовлечён, вовлечён,
Я рисую без формы предмет.

Я рисую прозрачный этюд,
Фон - туманный неясный портрет,
Линий множество прячется вглубь,
Оставляющих в слове свой след.

Не замкнуть треугольник мне в круг,
Оборвутся аккорды-слова,
Но хочу продолжать я игру,
Как в шампанское хочется льда.

Всё пишу я стихи ни о чём,
Фон - туманный неясный портрет,
В игру слов вовлечён, вовлечён,
Полусон, полуявь, полубред.

19, 24 октября 1993.


Кризис IV

Я оставляю в феврале
вот эти строчки,
Минувший месяц, пусто мне –
Пробелы, точки.



Я позабыл, как рифмы класть
в ритмичном беге
созвучий. Лишь бы не упасть.
О белом снеге
так ничего и не скажу,
Вот эти строчки
на лист прощально положу,
Зиме отсрочку,
Наверно, март преподнесёт.
Спасибо, милый,
Хандры февральской кончен счёт
неизлечимой.

28 февраля-1 марта 1994.


Кризис V

От беды отделяет другая беда –
В этом боль, в этом крест, в этом есть слепота,
Показалось, простор в состоянии льда,
Или просто от бреда схожу я с ума?

Двадцать восемь в России я лет жив уже,
Поселился на ветхом из слов этаже,
Иногда задаю тот вопрос: «Почему
так сложилось?» И чувствую нашу вину.

По застывшему снегу дни в сером идут,
Очень хочется выйти на пять хоть минут,
Но вот только куда? Да кому мы нужны?
Погружаемся в злые болезненно сны.


Раздражение нервы берёт в оборот,
Лишь отдельных счастливцев судьба бережёт,
Не сойти б тем отдельным счастливцам с ума
на просторе великом бредового сна.

Двадцать восемь в России я лет жив уже,
Поселился на ветхом из слов этаже,
Всё кропаю стишки, от беды ухожу,
Здесь не в силах прервать сатаны ворожбу.

2-3 апреля 1994. Скиба Александр Вадимович.


Боль (Кризис VIII)

Я погружаюсь в боль свою
до умопомрачения,
Уже плыву не наяву,
А в призрачном течении,
В чаду как будто кабака,
Желаю выйти, не могу,
В нём чья-то пьяная рука
подносит водочку ко рту.

Сопротивляться нету сил,
Разбит я раньше выпитым,
В течении всё гуще ил,
Всё глуше глас молитвенный.

Меня накрыло с головой,
Вокруг всё меньше воздуха,
Так странно, что ещё живой,
Пытаюсь выплыть, к роздыху

стремлюсь своим остатком сил,
Хоть как-то боль остановить,
В течении всё гуще ил,
Труднее, всё труднее плыть.

Я ртом хватаю океан
ночной квартирной пустоты,
Мне словно призакрыли кран
и развели мои мосты.

2 февраля 1998.


Кризис IX

Поговори со мною, мама, до утра,
Снег ярко отражает лунный свет,
Там за окном безветрие и красота,
Ниспосланный с небес на всё ответ.

А мне чего-то муторно, не спится,
Какая-то на сердце маята,
Как будто против воли жгу страницу
последнего любимого стиха.

Какая-то раздвоенность, усталость
и неприятие земного сна,
Такое ощущение, что малость
всего осталось - не дождусь утра.

Поговори со мной, поговори,
Неясную хандру развей пустую,


Как можно дальше чтобы от петли
я был сей ночью. Мама, я тоскую...

7 февраля 1999.


Чёрная строка

России будто небо чёрное
и будто чёрная вода
колдуют что-то злое чёрное,
В итоге - чёрная судьба.

В итоге - чёрные равнины
и чёрные стоят леса,
И даже белые здесь зимы
к весне чернеют. Голоса
бывают, правда, разнородны -
Слаб веры след, шум праздный лишь,
И прорывается голодный
ребёнка крик... Бывает тишь
с оттенком тем же чёрным злым,
Как будто отпечатки крыльев
оставил чёрный херувим
в пространстве раньше говорливом.

В итоге - чёрная страна
чернит людей и судьбы их,
Идут ещё хоть поезда,
Фабричный гул почти утих,
Ещё бегут по проводам
сигналы, сохраняя связи,
И кто-то бродит по полям –
И пашет, сеет, жнёт. От грязи
спасти не может чёрный цвет,
Так только затемнит немного,
Мы тоже дети чёрных лет
со страхом чёрного пророка
ждём на свою беду-судьбу,
России небо благосклонно
как будто чёрную звезду
хранит, не слыша перезвона.

В итоге - чёрная страна,
В итоге - чёрная строка.

11 декабря 1994.


;
«Альбом любви». Из части III.

Женщине

Женщина, своими ты руками
в плен меня уводишь от меня,
Ты ласкаешь боевое знамя
и даёшь привычного огня.

Я - пленённый, просто тихо млею,
За в любви отвагу благодарен,
Я в твоих руках, не сожалею,
Что сейчас тобою я отравлен.

Смысла никакого не имеет
в данную минуту тяга прочь,
Мы находимся в одной постели
в эту нашу боевую ночь.

Умница-умелица, колдунья,
Торжествуешь надо мною ты,
Развесёлая моя плясунья,
Гений чисто женской красоты.

Я, конечно, первым утомился,
Нежная красивая моя,
Но целуя, чувствовал - стремился
тот огонь ко мне всё от тебя.

Непогашенное ты есть пламя,
Женщина - источник бытия,
В плен взяв наше боевое знамя,
Сотворит бессмертие огня.

13 июля 1996.
Перед нашей первой близостью

Каким-то светом и теплом
ты озарила мою келью,
Когда совсем без ничего
из ванной ты прошла к постели.

При свете пасмурного дня
твоё сияние пленяло,
Я захотел укрыть тебя
собою словно одеялом.

Полуулыбка озорства,
В глазах твоих искринок брызги
меня почти свели с ума,
Еще хоть не были мы близки.

Стоял заворожённый я,
Не смея подчинить желаньям
своим открытую тебя,
Мгновенья длись очарованье!

13 февраля 2000.


Пик любви

Дыхание твоё всё громче, чаще,
Под пальцами твердеющий сосок,
Быстрее сквозь чернеющую чащу,
Быстрей я рвусь к блаженству, страсти сок
своим я ощущаю краем плоти,
Мы спутаны величием любви,
Находимся в дыму-водовороте,
Расслабленные отзвуки твои
во мне ещё сильнее будят зверя,
Я ускоряю нашей темп игры.
От судорог внутри я пламенею
твоих и, брызгая, тушу костры
в себе неистовых желаний плоти
на времени отрезок небольшой,
Любуясь, постепенно всё как сходит
блаженство со смущённых глаз долой.

4 июня 2000.


Преображение

Мне нравится смотреть –
Как ты снимаешь трусики свои,
Спускаешь не спеша, на треть
открыв мне прелесть для любви.
 
Слежу - внизу под животом
всё больше чёрненький букет,
Всё ниже трусики при том,
Затем слегка задев паркет,
Как будто молния иль гром,
На близ стоящий табурет
(взаправду это или сон?)
летит ненужный сей предмет,
Прыг-скок, воссела ты на трон,
Который я, качая свет.

14 августа 1998.



***

Я ножки милые твои
беру кладу себе на плечи,
На языке огня любви
друг другу мы толкаем речи.

Приподнимаю и держу
тебя за них над простынёй,
Раскинешь руки, я плыву
не наяву, ты парус мой.

Сквозь губки влажные уже
открытые моим ключом
на этом жизни вираже
твоя - познаю - тайна в чём.

Узнаю, близкая моя,
Какую ты таишь свободу
для жизни вечного огня
и в чём величие природы.

14 августа 1998.


***

Прошу тебя: «Не надо плакать...»
Не ожидал, что всё серьёзно так,
На сердце пасмурно и слякоть
в душе, устроили мы кавардак
из наших жизней сами. Глупо,
Нелепо, ты - моя и не моя,

В одной постели с мужем утро
встречаешь надоевшим, и дитя
спросонок ваше ласки вашей
желает как обычно, как всегда,
Сошлись ведь поздно жизни наши,
Мы грешники. Моя во всём вина.

Прошу тебя: «Не надо плакать...»
Не ожидал, что всё серьёзно так,
На сердце пасмурно и слякоть
в душе – что делать? Дальше быть нам как?

22 апреля 2000.


Чёрная звезда

Даже с ночью в темноте
черноте меж ног не слиться,
К чёрной устремлён звезде
между ног твоих, Царица!

Ты сияешь белизной,
Оттеняешь сумрак ночи,
А под чёрною звездой
простыню от качки корчит.

Боль, пронзала что меня,
В душу будто кто-то свёрла
втискивал, во всю крутя,
Чернотой меж ног ты стёрла.

5 мая 1999.


Ненужный разговор

Какая разница тебе –
Когда и кто со мною был,
Мой нерв уже на острие
твоих вопросов, я забыл.

Лишь помню - с поволокой взгляд
влекущих талых чьих-то глаз
такой же, что и у тебя.
Не спрашивай. Живём сейчас.

Былое глупо ворошить,
В нём не изменишь ничего,
Уходит время, надо жить,
Потом нам будет всё равно.

3 июля 1999.


***

Детка, не надо тревожить меня
своими звонками подчас невпопад,
Знай, мне совсем ты не до фонаря,
Конечно же, встрече с тобой всегда рад.

Только по жизни сейчас у меня
момент необычный такой непростой,
Если по-честному, то не тебя
желаю, я временно болен другой.

16 мая 2000.


На прогулке вдвоём

Был просто снег, и мы в снегу
вели беседу ни о чём,
Прогуливаясь, на бегу
вся наша жизнь, сейчас вдвоём,
Пусть стало чуточку теплей,
Стремится всё в небытиё,
Абсурд, театр живых теней,
Мы говорили про своё.

Заворожил меня твой взгляд
из-под ресниц больших твоих
посеребрённых, наш ноябрь
кружил и сыпал за троих.

Казалось, было так всегда
и будет - снег ноябрьский, ты,
Кругом, как чудо, белизна
и ощущение зимы.

13-14 ноября 1999. Скиба Александр Вадимович.


Утро любви

Как утром всё-таки прекрасно,
Проснувшись, теребить тебя,
Лохматить, где огнеопасно,
И целовать во все края.

Проникнуть в суть саму природы
великих женских вечных чар,



Забыться и увидеть своды
хранилища любви начал.

21 ноября 1999.


***

Постель хранит ещё твой запах,
Воображение моё
твой образ воссоздаст  в сонатах
оргазма и без ничего
на белом – в скомканной постели,
Полузакрытые глаза
твои держали на пределе
дурмана то ли, то ли сна
меня, напоенного влагой
твоей живительной любви.
Постель не прибрана однако,
А с ней  иллюзии мои.

23 декабря 1999.


Утро с любимой

При свете утренней звезды
над одеялом соскользнувшим,
Проснувшись, в сладкие плоды
я окунулся, о минувшем,
О будущем и настоящем,
О времени, в иную даль
ведущем, вечно говорящем
всему тиктакную печаль,

Забыл, я просто был с тобою
при свете утренней звезды,
Моя губа с твоей губою
рождала чувств больших костры.

20 марта 1999.


Воспоминание

Я в  Петербурге встретил Вас,
Уж больше года миновало,
На Ленинградский ваш пейзаж
ложилось старое начало.

Я попросил всего пустяк –
Вечерний город и бульвары,
Мне покажите старый град
и подарите вечер званый.

Мы на отшибе старины
в каком-то тусклом заведеньи
болтали, чувствуя зимы
спокойно-ровное движенье.

Я попросил… Услышал – «нет»,
Смягчённое тем опраданьем,
Что заняты. И Ваш ответ
разрушил призрачное зданье.

19 декабря 1993.   А.В.Скиба.




Ночь для двоих

Между твоих великолепных ножек
ночь неземную я провёл.
Благодарю за чувственность до дрожи,
Покорность тела, чувств костёр.

Я уплывал от сновидений
в другие сны, что наяву,
Когда твои я целовал колени
и думал - до утра не доживу.

Когда лицо твоё манило,
Мой поглощало взор хмельной,
Давало чувственную силу
с тобою плотью быть одной.

Я забывал всё остальное,
И даже то, что ночь сейчас,
Я просто был твоей судьбою
в минуты эти, в этот час.

А ты раскрытая лежала,
Покорно ножки разведя,
И в неземное посвящала,
Земной собою одаря.

И в нежно-ласковом дурмане
я плыл на крыльях чувств твоих,
Та ночь плыла над нами, с нами
в миг бесконечный для двоих.

19 ноября 1995.

***

Случилось это в октябре,
Я помню тело,
Лежащее на простыне
маняще, смело.

Руками ножки разводил,
В курчавой чуди
я бытия смысл находил,
Мой взгляд над грудью –
скользил по сладостным холмам
сквозь две вершины
к незабываемым губам,
В огне зверином
мы подожгли свою печаль
и века муку,
Диван - расстроенный рояль
скрипел под руку.

То были жизни торжество
и марш победы
твоей, моей и бесовство
дневного бреда.

3 октября 1996.


Размолвка

Представь себе, что это гавань, это пирс
для душ таких усталых в суете,
Там, за окном, раздастся чей-то бодрый свист,
Весёлый хохот, ближе к темноте
на самом деле не они, а мы с тобой,
Хотя сто ватт над нами включены
и освещают кажущийся здесь покой,
Представь себе, что сбылись наши сны…

Сейчас совсем не надо резких точных слов,
Я ни о чём не буду говорить,
Не хочешь если, то не отпирай засов,
Чем так, один я лучше буду пить.

По пирсу в одиночестве, а не вдвоём,
В той гавани покоя для души,
Я буду время коротать, одним жить днём,
На зелье тратя кровные гроши.

25 мая 1998.   А.В.Скиба


Встреча в автобусе

Пересеклись случайно наши взгляды
в автобусе вечернем, был час «пик»,
Со мной стояла ты почти что рядом,
Похожая на осени пикник.

В лице твоём красивая усталость,
В глазах - очаровательная грусть,
Но что-то для меня в тебе осталось,
Муж вызубрить тебя всю наизусть
не смог - так говорил твой взгляд, казалось,
Невольно о сближении моля,
Я чувствовал - во мне как сердце сжалось,
Опять каприз смешной календаря.

Я любовался ртом твоим зовущим,
Призывными глазами, пряча грусть.
Так почему не свёл нас раньше случай?
Другой тебя зубрит всю наизусть.

Не знаю, в то мгновенье что наплыло,
Усмешка желтоглазого огня,
Но только ты когда вдруг выходила,
Я сдрейфил, не остановил тебя.

16 октября 2000.


Светочке

Из заколдованного круга,
Из снежно-солнечного света
явилась ты, моя подруга,
Изящно-чувственная Света.

И стало в комнате светло
от нежных форм твоих изгибов,
Так по-хорошему тепло
от глубины в тебя прорывов.

День длился безмятежно славный,
Нам целоваться лень не было,
И речь твоя премягко плавно
журчала в кратких перерывах.

Там за окном, белым бело,
Весна на полную катушку
дурила, с нею за одно
мы были, бросившись друг в дружку.
А после просто вечер длинный,
Как в старом замке, при свечах,
И взгляд мадонны твой старинный
на женско-царственных плечах.

Проказы, шалости дневные
невинно-детские глаза
сокрыли, омуты хмельные,
В бездонном не бывает дна.

Да, я смотрел в твою усталость,
В твою задумчивость всерьёз
и видел в бесконечном малость
своих переживаний, слёз.

23 марта 1997.


Эпиграмма на возвышенное

Твой вспомнил тела я изгиб,
Без ничего и на коленях
когда стояла, женский стыд
своим разрушив вожделеньем.

Я любовался красотой,
Дразнящей приторным покорством,
Сам был, по-моему, не свой,
Забыв без всякого притворства
про время, дату, год и век,
Про всё, про всё! Лишь только тело
твоё да луч от синих век,
Обворожительного плена
разрушить узы смог одним
старинным способом известным,
Зайдя со стороны спины
и ларчик твой открыв прелестный.

2 сентября 1997.


Блуднице, милой сердцу моему

А ты лежала безобразно –
Без тайны тела, напоказ
всё было, что в тебе прекрасно,
Дарило что не раз экстаз
не только бедному поэту,
Наверное, так думал я,
Блудница милая, за эту
сегодня радость бытия
я благодарен безобразью,
Творимому в пылу страстей,
Всему я сам виновник, счастье
ища в развратности твоей.

3 сентября 1997.


***

Я помню - трусики твои
тебе ненужные лежали
комочком белым, от земли
мы дальше выше уплывали
и не боялись высоты
своих поспешных откровений,
Лишь только я, лишь только ты,
Мир древний не имел значенья.
Мы уплывали в даль любви,
В огней немеркнущее море,
В нём звёзды словно корабли
сторожевые, чтобы горе
достигнуть нашей высоты
в миг наших высших откровений
здесь не могло, где только мы
и дали звёздные ступени.

4 сентября 1997.


Уходящей любви

Прости меня, девочка. В чём-то я всё-таки прав.
Зима или что-то ещё виновато, не знаю,
Что кончилось времечко наших с тобою забав,
Но только сейчас одного я себе пожелаю,
Пойми, одиночество взять за широкий рукав
и так провести предстоящую зиму, слагая
тебе посвящённые песни, баллады и проч..
Прости, если можешь, меня. Я устал, дорогая.
С вином от тебя ухожу к одиночеству в ночь,
В котором, возможно, воскресну. А впрочем, не знаю. Спасибо за всё. Извини. Мне иначе невмочь.

16 ноября 1997.


Январское наваждение

Прикоснувшись к тебе осторожно руками,
Я увидел - зимой расцветают сады,
Ослепительно-белый им снег не мешает,
В уголках твоего рта безумство мечты.
Глаз твоих я коснулся сначала губами,
Освещённых туманным и мягким огнём,
Закачались в нём сосны, а море рыдало,
Всё поплыло вокруг в голубом, в голубом.

Прикоснувшись к тебе приоткрытой и нежной,
Захотелось войти в глубину твоих чар,
На боку развалившись, лежала небрежно,
Вызывая во мне исступленья пожар.

Захотелось в едином мгновении тело
ощутить мне твоё и услышать цветы
летом как расцветают, поют как сирены,
В миг любовный я понял - бескрайняя ты.

Невозможно объять необъятное. Миги
лишь для нас таких новых и чудных утех
бесконечны, и жизни короткой вериги
исчезают на время - плывём выше всех.

5 января 1998.


Оттенок весны

Давай раскинемся с тобой
на одеяле и подушках,
В миг сей я без остатка твой,
А ты моя, моя подружка.

Друг друга будем нежно пить,
Соединившись воедино,
За всё тебя благодарить
я буду поцелуем длинным.
Потом уставясь в потолок,
Расслабленно возляжем рядом,
Крови весенний в жилах ток
нас бросит к чувственным обрядам –
Который раз мы целовать
друг друга станем и руками
беспечно-нежно познавать,
Сплетаясь пьяными телами.

5 марта 1998.


***

Под тихо-печальные песни Вертинского
смотрели друг другу мы просто в глаза,
Мне так захотелось, чтоб мы стали близкими,
Души ощутили подъём в небеса.

Спокойно-надменный и нежный немного
твой взгляд осветил ресторанный уют,
А песня вела свой рассказ про дорогу
в степи молдаванской - цыганский приют.
Мне так захотелось к тебе прикоснуться,
На руку невольно рука вдруг легла,
А ты улыбаясь, смотрела как льются
несказанные мною раньше слова.

Мы просто сидели, смотрели друг в друга
под тихо-печальный напев старины,
Казалось, что с нашего времени круга
в пространство сошли недоступной весны.

6 июля 2000.

***

Ты на другом конце Москвы –
У одинокого поэта
в гостях, которому, увы,
Всё надоело, кроме света
от обнажённой красоты,
Идущего души сквозь сумрак
и холод вечной мерзлоты
чужих сердец. Смотри, придурок
как будто, квёлая луна
сюда каким-то квёлым взглядом
глядит на нас издалека,
А мы с тобой под одеялом
в обнимку прячемся от всех,
Ещё не надоев друг другу,
Кровать скрипит то нараспев,
То мёртво всё. Мы спим, подруга.

28 сентября 1999.


Вечером в Макдональдсе на Арбате

Мы говорили, говорили, говорили,
Друг другу говорили пустяки,
Меня твои глаза с улыбкой опоили,
Нетрезвый взгляд мой вместо был руки.

Скользил по свитеру (надеюсь, незаметно),
Так плотно облегающему грудь,
Что видел я два яблочка весьма приметных,
Дразнящих сладко и манящих в путь

всё дальше к неизведанным твоим пределам,
К сокрытым всё же берегам твоим,
В твои глаза, в твоё пленительное тело
я плыл сквозь суету и гвалта ил.

23 октября 2000.   А.В.Скиба.


Всем  женщинам

Всех женщин я благодарю
за то, что мир украшен ими,
За лучезарную зарю
в глазах, когда они любимы,
За их объятия и ласки,
Спасающие мир мужчин
от жутко-дьявольской развязки,
Боготворю Вас без причин.

4 сентября 1997.



;
«Калейдоскоп»   (избранное)


***

По следу случайному в снежной пыли
я к Вам отправляю свои корабли
с надеждою тайною - примете их,
Фонариком плыть корабельный мотив
вечерним по-тихому будет над сном,
Над вечным покоем под вечным крестом,
Над Вами усталыми как никогда,
И там, где всё просто и где мишура,
Над городом в пригород, дальше за мост,
Где мало селений на множество вёрст,
Где, кажется, кончился жизни обман,
Лишь ветер по льду, как шалун-мальчуган,
Вовсю куролесит, и снежная пыль
сегодня как завтра как прошлого быль.

По следу случайному в снежной пыли
я к Вам отправляю свои корабли.

26 октября 1997.


***

Я хотел бы, чтоб память взяла навсегда
шёпот ветра, шептанье листвы
и прохладу июльской озёрной воды,
Близких взгляд бесконечной любви,
Недоступной ночное мерцанье звезды,
Зов железнодорожного в путь полотна.
Я хотел бы, чтоб память взяла навсегда
ту черту, где сливаются небо и море,
Голубого сплошного раздолья
преспокойствие - признак отсутствия горя,
Шум удара о скалы волны, ветер с моря,
Я уеду отсюда когда.

Я хотел бы, чтоб память взяла навсегда
чаровницы-зимы песни, сказки, баллады,
Белоснежные сны, феи-вьюги рулады
и падение тихое снега - отрады
утомлённой от зноя души иль утраты,
Я исчезну отсюда когда.

Я хотел бы, чтоб память взяла навсегда
золотую осеннего леса волшбу,
В дождь унылого парка красу,
Приходящую в мир тишину
и осенней поры вечеров длинноту,
Птиц прощальный полёт, взгляд с земли в небеса.

Я хотел бы, чтоб память взяла навсегда…

13 августа 1997.


Старый маэстро

Маэстро усталый, маэстро печальный
играет фантазии прошлого дня,
В далёком тумане в бокале хрустальном
коралловый риф отражён как заря.


В наплыве далёком манящем пьянящем
какая-то женщина в бальном былом,
Какого-то вальса мотивчик дразнящий,
Шампанское, виски и только со льдом.

Тот первый громадный успех небывалый,
Поклонников первых цветочный огонь,
Вы вышли, шатаясь, маэстро, из зала,
На Ваше лицо легла Ваша ладонь.

Маэстро престарый, маэстро усталый
играет фантазии прошлого дня,
А после концерта в душе лишь снег талый,
Ненужная осень, всё - дым без огня.

27 сентября 1998.  Скиба Александр Вадимович.


Саксофон

Протяжная печаль есть в звуке саксофона,
Негреющей луны далёко-мёртвый свет
и старые черты эпохи патефона,
Загадочность невидимых с земли планет.

В высоко-одиноком звуке саксофона
отчётливей слышна осенняя хандра,
И падающий лист – мелодии основа,
Танцуя, вдохновляет сочное ра-ра.

7 ноября 1996.




Огни

Пусть ветер встречный или в спину,
В смурную изморозь огни
светящие наполовину
мои встречают корабли,
Точнее, всплески слов ненужных,
Мои усталость и печаль,
Огни горят так равнодушно
и в то же время манят вдаль.

23 марта 1998.


Рождество

Где родившийся Царь Иудейский? –
с востока волхвы вопрошали,
Ибо видели чудо на небе:
звезда высоко засияла,
Та над спящим повисла младенцем,
лучистой укутала шалью,
Взгляд Отца. Как земное наследство,
бездонных небес одеяло,
От дыханья Марии тепло –
всё сошлось над Спасителем Мира,
Сон хранила Его та Великая ночь,
сон хранила младенца Мария.
А потом пастухи и дары от волхвов,
не на шутку разгневанный Ирод,
Всё свершилось потом. В ту Великую ночь
появился Мессия.

2 – 3 января 1997.

Рождественская ночь

И пастухи, увидевши знамение,
Волхвы, узрившие звезду,
Спешили с радостью и удивлением
к лежащему в яслях Царю.

Отца Небесного Наследник и Посол,
Завет принёсший новый в мир,
Ещё не ведал ничего, но время шло
уже по-новому, светил
среди небесных Вифлеемская звезда
оповестила мир о том,
Пока младенец спал, пар от ноздрей вола
хранил Его покой и сон.

7 января 1999.


Старый город

I
Я вспомнил старый город,
В котором жил когда-то,
В котором, так казалось,
Наверное, умру.

Я вспомнил старый город,
Ни в чём невиноватый,
Ни в чём… Больную старость
в невидимом плену.

Я вспомнил город старый,
Навязчивые мысли
с тех улиц старых старых
навязчиво текли.

Со всеми бредил тоже,
Язык цеплял за измы,
Из воздуха (о, Боже!)
творили корабли.

Я вспомнил старый город…

II
В том городе старом
сквозь старое время
иные поверья,
Иное пришло.

В том городе старом
впервые я встретил
меня полюбивших
и что суждено.

30 мая 1993.


Футбол в Лужниках
Любимому «Спартаку»

Вот-вот начнётся, будет ломка,
Начнётся долгожданный матч,
Скандируют фанаты громко,
Забитый предвещая мяч.

Свисток. И началось – по кромке
с трудом протискивают мяч,
От всей души кричалки глотка
выплёскивает в этот матч.

Трибуна «Б» покой не знает –
Людское море страстных волн,
«Спартак» торопится по краю,
Милиция стоит кругом.

На поле странное творится –
«Спартак» играет напрямик,
Мяч словно раненая птица,
Никак всё в небо не взлетит.

Футбола поле – поле брани,
А в чёрном тип (ну, таракан!)
браниться игрокам словами,
Которые хранит стакан,
Не хочет дать, предупреждая
без жёлтой карточки пока,
Его, конечно, освистаем
и обругаем дурака.

Всё огнедышит красно-белым –
«Вперёд, «Спартак»!», «Давай-ка жарь!»
Да не по нашим жарь ты нервам,
А по воротам, где вратарь
чужой  уже давно скучает
и стынет бедный на ветру,
Но мяч куда-то улетает
за поля белую черту.

Пока ничья. Что будет дальше?
Развязка ближется к концу.

Костром пылают страсти наши,
Мир погружён мной в простоту.

Проблем здесь нет – волшебник круглый
на время  дал свободу мне,
Сейчас я весь сиюминутный
на взбудораженной волне.

Свисток-топор нерв успокоил,
Он словно добренький палач,
Достиг тихонько пульс мой норму,
Окончен матч. Хоть плачь – не плачь.

31 октября 1988; 3 сентября 2000. Скиба Александр вадимович


В метро

С последним поездом ночным
я исчезаю под землёй,
Плывущим ветром голубым
под пьяно-сонною Москвой,
Под утомлённой днём столицей,
Вакханалический покой
обманчив словно сон царицы
иль башни сон сторожевой.

Колёс размерен перестук,
Полупустой вагон в дремоте
спешит, от света лампы в круг
как мотылёк в ночном полёте.

Из темноты туннеля вдруг
дворцовой залы призрак
врывается в свистящий звук,
Я знаю - час тот близок -
Сойдутся на большом балу
незримом призрачные тени,
Они лишь ждут, когда во тьму
туннеля поезд мой исчезнет.

С последним поездом ночным
под утомлённой днём столицей
я уплываю к снам своим,
К реальности иной страницам.

14 февраля 1999.


Возвращение
Маме.
Лампа под копчёным потолком,
В поллитровой банке чай,
Вечер. Мы сидим с тобой вдвоём,
За окном дождливая печаль,
Театральность старого двора,
Тусклый свет от дальних фонарей,
Мама, возвращаться нам пора
из твоих по-детски добрых дней.

Не спеша в рекламные огни
мы шагнули, но поверх сегодня
на тебя твои смотрели дни,
Шаг твой становился беззаботней.

И лицо окрасила улыбка
милого такого озорства,

Возраст показался твой ошибкой,
Всё ошибка. Лишь весёлые глаза

на меня смотрели без утайки,
Призывая прыгать через лужи,
Мимо проносились иномарки –
Призраки того, что было вчуже.

23 ноября 1996.


***
Памяти бабушки, Таисии Александровны,
ушедшей в 10.35   9 октября 1999.

По Измайловскому бульвару
ты меня всё ведёшь, ведёшь
шестилетнего. Солнцу слава!
Летний день до чего ж хорош.

Для меня ты таишь подарок
незатейливый в сумочке,
Вдоль и мимо зелёных арок,
Уводящих взгляд в улочки,
Мы идём, а навстречу город,
Безмятежного радость дня.
Исчезают бесследно годы,
Но по-прежнему ты меня
по Измайловскому бульвару
не спеша всё ведёшь, ведёшь
шестилетнего. Солнцу слава!
До чего ж этот день хорош.

21 октября 1999.

***
Памяти бабушки,   Таисии Александровны.

Струна души с твоим уходом
какая-то оборвалась,
Теперь в погоду, непогоду
с тобой нарушенная связь,
Печаль души моей умножив,
Во мне всё говорит о том,
Что как бы не было тут сложно,
В иную даль сквозь жизнь бредём.

23 января 2000.


***
Памяти бабушки,   Таисии Александровны.

Всё тот же двор, всё тот же снег,
Зима такая же как раньше,
От санок вроде тот же след,
Над этажей в двенадцать башней,
Пятиэтажками вокруг
такие же просторы неба,
Вмещает заоконный круг
всё это в заоконный невод.

Мне только больше никогда
не будет здесь как прежде мило,
По обе стороны окна
твоё присутствие незримо.

4 февраля 2000.


Стол перед вечеринкой

Бутылочка - стола императрица,
Над подданными величаво возвышаясь,
Хранит полёт души, что схожа с птицей,
Над всякой всячиной царит здесь, не смущаясь.

А рядом окружение в достатке –
В томате килечки, картошка-рассыпуха,
Огурчики в рассоле как на грядке
доступны, милы едока любого брюху.

Расцвеченные пробки лимонадов
хоть выше гордой головы императрицы,
Но знают - задаваться им не надо,
Ведь с головой императрицы не сравниться.

Чуть далее нарезанное сало,
Слегка присыпанное зеленью петрушки,
А за икорно-кабачковым валом
томятся крабовые палочки и сушки
с печеньем, леденцами, шоколадом,
Зовуще ломтики лимончика раскрылись,
По-прежнему над всем не с лимонадом
царит бутылочка. Мы выпьем, чтобы сбылись …

29 сентября 2000.

Рюмочки

Рюмочки с водкой, солёный огурчик,
В песенный край уезжаем, голубчик,
В песенный край, где далёкие бури
так далеки, как твой профиль на стуле
в даль уплывающий, голоса звуки
тише, невнятней, туманней. Науки
жизни простой постигать надоело,
Мы уезжаем. Какое Вам дело?

Дальше намного. Что в песенном крае?
Та же тревога, когда замолкаем,
Та же печаль и душевная мука,
Как от навязчиво-странного стука.

Рюмочки с водкой, селёдочка с моря,
Мы уезжаем от боли и горя,
Северный ветер, тоскливая скука,
Мы забываемся, с быстрого круга
сходим на время, вот гавань нам, суша,
Может, согреем здесь грешные души.

13 апреля 1997.


Хмельное

Напьёшься когда до весёлой тоски,
До звона в ушах и до пляски трески,
До мерных ударов о гроб под ногой,
Забвенья скандалов. Подстольный покой
раскроет объятья душе кабака,
И ты улетишь неизвестно куда.

Твой танец паденья, забытый плясун,
Сплетаясь ногами, другой говорун
повторит в таком же весёлом чаду,
Мы свидимся, может, с чертями в аду,

Напьёмся когда до весёлой тоски,
До боли в висках, до последней доски.

11 июля 1995.


Пасха

О, Господи, благодарю
за дар бессмертия великий,
Смиренно приближаюсь к алтарю –
И меньше суеты, и тише крики,
И бесконечно малыми дела,
Волнения мои предстали,
Сквозь  купол вижу – синева,
Там места нету для печали.

О, Господи, благодарю
за день Великого исхода
и за возможность зрить не тьму,
Когда укроюсь крышкой гроба.

Прости меня за то, что говорю,
За беспорядок мыслей тленных,
Смиренно приближаюсь к алтарю,
Возможно, вырвусь из мирского плена.

Сегодня Пасха – день великий,
Сегодня праздник ясный и простой,
Христос воскрес! – я слышу глас столикий,
Воистину воскрес! – витает над толпой.

23 апреля 1995.


Пасха

Исход был запланирован заранее
и было всё предопределено –
Предательство Иуды, как и ранее
случившееся, выполнено всё.

И крест, и губка, смоченная уксусом,
Делёж одежды, все земные дни,
Последний возглас под насмешки гнусные:
«Или, Или! Лама савахфани?»

Завеса в храме надвое раздраена,
Народу и старейшинам упрёк
за кровь невинную, которая охаена,
И за продлённый у Вараввы жизни срок.

Первосвященниками стражники поставлены
у гроба, чтобы чуду помешать,
Ты – Божий Сын! Неверием отравленных
приложенная к камню не спасла печать.

Свершилось величайшее событие –
Христос воскрес! Тем самым подведён итог.
Нет смерти! – главное открытие
тому, кто Господа в себе сберёг.

19 апреля 1998.






Скрипка

Чудесный голос скрипки может
унять тоскующую душу,
Чуть-чуть печалью потревожить,
Из моря слёз вернуть на сушу.

Издалека высоким звуком,
Волшебным звуком пиццикато
развеять царственную скуку,
Веселья возвести палаты.

Построить замки, небосводы,
Миры чарующих мелодий,
Такую чувствам дать свободу,
Что в жизни просто не находим.

Заворожить до потрясенья
смычка движением обычным,
Напомнить прошлого волненья,
Взорвать всё то, что нам привычно.

Порвать обыденности сети,
Помочь к загадкам возвратиться
и вспомнить: в сущности – мы дети,
Забывшие о в небе птицах.

8 января 1996.






Летняя ночь

Тихое свечение звезды,
Отражённое водой студёной
из колодца, запах лебеды,
Тихое приветствие от клёна

Тихий лес за тёмною чертой
страшный и таинственно-далёкий
сны, наверно, прячет. Тишиной
полон даже отзвук одинокий.

Неба бесконечные поля,
Клевер, одуванчики, ромашки,
В ночь такую говорить нельзя,
Лишь шептать, и душу нараспашку.

24 мая 1997.


Письмо-донесение генералу М. от лейтенанта О.

одной кампании

Генерал, донесение длинным не будет,
Но мы, кажется, вляпались, уши в дерьме,
Воровство процветает: всё больше орудий
у противника наших - на той стороне,
Рядовые на полуголодном пайке,
Славы доблестной армии, жаль, не прибудет,
Теперь ясно, в ненужной позорной войне.



Генерал, наступление смысл потеряло
потому, что мы всюду, где нас как бы нет,
Ежечасно потери растут, и с начала
без конца начинать невозможно. На бред
построение фразы похоже, но след –
только след в ней сокрыт наших действий. Устава
позабыт самый важный и нужный завет.

Генерал, я хотел бы вернуться и с Вами,
К сожаленью, здесь Вас не найти, на коне
в кабинете своём словно на пьедестале,
Генерал, Вы погрязли по уши в войне
и забыли, позвольте, о календаре –
(понимаю: Вы в кресле, а значит - из стали)
Об излишнем дурацком таком пустяке.

Генерал, я кончаю, доплёлся до точки,
Посылаю к чертям всех и Вас в том числе,
Рассмотрите внимательней эти крючочки,
Мы себя обыграли в финальной игре,
Генерал, нам не жить на избитой земле,
Оставляю позицию Вам словно строчки
в донесении данном - прощальном письме.

30 января 1996. Скиба Александр Вадимович.


Март

Зима закончилась, и вот
весенний первый месяц – март,
Чернеет снег, местами лёд,
Задумчивый очнулся парк.

Вороний не давлеет крик
так беспокойно и черно,
Прохожему за воротник
ещё всё зимнего пальто
промозглый ветер норовит,
И мелкий кружит редкий снег,
Давно растаял снеговик –
Забава наших детских лет.

Весны настали холода,
Февральский вроде лес исчез,
По-прежнему лежат снега
между стволов, из этих мест
по-прежнему нельзя без лыж,
Почти по-прежнему зима,
Но только неба дальше тишь,
И близятся к земле дома.

5 марта 1997. Скиба Александр Вадимович.


Дождливый вечер

Я падаю в дождь печалью души,
Минутная слабость. Призрачен день.
Пожалуйста, только не тормоши
сейчас не меня, усталую тень.

Давай помолчим с тобой обо всём,
Послушаем дождь в стекло как стучит,
Балконную дверь откроем, чтоб в нём
печали души сильней ощутить.


Давай отдадимся каплям дождя,
Порывам печали, ветру тоски,
Мы дальше уходим день ото дня
от праздника жизни в смерти пески.

Я падаю в дождь печалью души,
Минутная слабость. Призрачен день.
Пожалуйста, только не тормоши
сейчас не меня, усталую тень.

11 мая 2000.





;
«Вместо послесловия»   (избранное)


***

I
Поэзия - иное измеренье,
Сердечный стук возводится в квадрат,
Невидимые явятся ступени,
Пространство отступает, нет преград.

И остаётся только суть минуты,
Когда случилось это волшебство,
Поэзия - дарованное чудо,
Там бесконечен миг как божество.

Там вечно оживают чьи-то тени,
И что-то шепчут чьи-то голоса,
Поэзия - извечные ступени
из хаоса в печальные глаза.

Поэзия - счастливое несчастье,
Случается такое иногда,
Трёхмерность разбивается отчасти
на нужные ненужные слова.

II
Поэзия - одна большая тема,
Пространство состояния души,
Попытка убежать, уйти из плена
лет, обстоятельств; медные гроши
имея лишь, почувствовать счастливым,
За неба дар великий отдарить,

Поэзия - попытка быть немнимым,
Когда немнимым невозможно быть.

17 апреля, 4 мая 1994.


По третьему снегу...

По третьему снегу, холодному льду
я сделаю шаг, чтоб увидеть звезду,
В далёком пространстве качнувшую мглу,
Закрою глаза. Как во сне, уплыву
навстречу летящему третьему снегу
по лунному свету,
По звёздному следу
пределы нарушу возможностей века,
Точнее, впущу в себя радость побега.

Сбегу от унынья от чёрной судьбы
Российской земли, от развратной гульбы,
По третьему снегу, холодному льду
я сделаю шаг и увижу звезду.

12 декабря 1996.


***

Я взбираюсь на одну из вершин мира,
Бросая слово в объятия ветра,
С глубиной звука сопоставима
перспектива, свои километры
раскрывающая при подъёме,
Шаг за шагом и снова шаг,

Мне плевать на тень в дверном проёме,
На обилие в жизни моей передряг.

Я иду. Значит слово со мною,
Значит всё как обычно, всегда.
Полон лишь я одною бедою,
Если вдруг впереди немота.
Если вдруг тишина в эфире –
Ни полслова, ни слова. Одни
непонятные звуки в мире,
Ни единой моей строки.

28 ноября 2000. Скиба Александр Вадимович.


***

Тускнеют звуки мира,
Иные звуки слышатся вдали,
В них отголоски пира,
Шумящего далёко от земли,
Межзвёздного пространства
сокрыты в них величие, покой,
В них весть таится - царство
иное есть там для души живой.

30 июля, 15 августа 1999.








***

Да, я закончил свой рассказ,
В нём новое звучание
моих приевшихся Вам фраз
переросло в молчание.

Вот наступила тишина,
Как не бывало новой ноты,
Я звуки высказал до дна,
Осенний дождь как будто плотный.

16 декабря 2000.


Тишина
…

18 января 1998.




;
Из сборника

«Единая любви душа»

(избранное)


***

Спасибо Господу за то,
Что создал этот мир дурацкий,
В котором всё подчас не то,
Качается в тоске кабацкой
и уплывает из-под ног
земля большая пребольшая,
Но иногда - «Спасибо, Бог» -
я искренне шепчу, вбирая,
Лекарство будто бы для сердца,
Мелодии тех старых рифм,
Душа в них может отогреться
от фальши в жизни. Вечный стих
со мной тогда ведёт беседу
о вечной мира красоте.
Спасибо, Господи, за эту
возможность жизни на земле.

23 июня 2001.






«Вместо предисловия»   (избранное)


Очарование новым словом

Тихо, вполголоса, тихо, всё тише
я говорю, сам себе говорю
некое новое четверостишье
в ранневесеннем закатном дыму.

Оторопь чувствую. Слова круг уже,
Ближе. В гортани созвучия сплав.
Пусть по Москве межсезонная стужа
бродит, я греюсь, вполголоса дав
некое новое четверостишье
в ранневесеннем закатном дыму.
Так окружает всё тише и тише
новое слово меня. Я в плену.

18 марта 2001. Скиба Александр Вадимович.


К читателю

В перекличке с другими поэтами
обретаю я собственный голос,
Говорить не люблю пусть сонетами,
Полумысли  сумбурные в опус
стихотворный чуть-чуть непонятный
пусть сумбурно-спокойно ложатся,
Мои строчки (как будто бы в пятнах)
в недосказанностях. Рад стараться.


В перекличке с другими поэтами
Обретаю я собственный голос,
Вдохноляюсь лишь звуками светлыми,
Возрастает брожения тонус.

17 апреля 2002.


***

Безмолвие словом взрывается тихим,
Поющим о чём-то случайном неглавном,
Душа отвечает спокойно, без крика,
Плывущему слову в созвучии плавно.

Чуть-чуть отступает безмолвия омут,
Плотнее сжимаясь за голосом звука,
В стене тишины бесконечной утонут
мелодии в ритмах фанфарного стука.

А тихое слово продолжится нами,
Души утомлённой усталые губы
омоются тихими рифм кружевами
да их отразят словно свет изумруды.

13 июля 2004.









«Жёлтого  цвета  мотивы»   (избранное)


Сентябрь в июне

Сквозь этот июнь улыбается осень
и ветер с дождём как привет свой мне шлёт,
Любимый сентябрь, ты порою несносен,
Нарушить пытаешься лета черёд.

Ты, верно, затеял игру со мной в прятки,
На время покажешься, вновь пропадёшь,
В осенней июнь от тебя лихорадке,
Всерьёз заболел, на себя не похож.

Ты знаешь, мне всё-таки хочется солнца,
Июньского солнца, побольше тепла,
Речная вода чтоб не как из колодца,
Такою холодною чтоб не была.

Сквозь этот июнь улыбается осень
и ветер с дождём как привет свой мне шлёт,
Любимый сентябрь, ты порою несносен,
Прошу - не ревнуй, твой настанет черёд.

21-22 июня 2003.


В дождь

В дождь удлиняется день,
С летом прощание дольше,
Делать что-либо так лень,
В сонность укрыт души поршень.
В дождь завершается лето
И начинается осень,
Август уйдёт незаметно,
В дождь всех сентябрь зовёт в гости.

26 августа 2003.


***

Осени тёмные очи,
Тяжкий глубокий вдох
голову мне морочат,
Требуют пепельных слов.

Тяжкое сладкое бремя
осенью русской дышать,
В ранние сумерки сверю
час с темнотой. Не узнать
местный привычный пейзаж,
Всё в одеянии чёрном,
Осень кладёт макияж
и поперёк и продольно.

Осени тёмные очи,
Тяжкий глубокий вдох
голову мне морочат,
Осени яд готов.

29 октября 2001.





Особенная ночь

Эта ночь смотрит прямо в лицо мне,
У неё не твои, нет, глаза,
Затуманенным взором особым
зачернённым под цвет в небесах.

Муть в души разливается жилах,
Наполняет меня до краёв,
Не смогу сам с собою быть лживым,
В ночь такую остался без снов.

Поднимаю уставшие веки,
Неотрывно смотрю я в глаза
этой ночи с душою калеки,
За окном в черноте немота.

Я не знаю – откуда наплыла,
Я не знаю – откуда пришла
ночь такая. Гляжу сиротливо,
Растворяется в боли душа.

25 ноября 2001.


Осень

Осень - это заплаканный взгляд
женщины с очень красивым лицом,
Это желание сбросить наряд
в огненной страсти, и дело с концом.

Это последняя радость любви
в жёлтых и красных пожухлых огнях,
Если в дождливом тумане одни
мы в наготе словно в чьих-то цепях.

Это бегущие медленно дни
в странной до крайности сладкой тоске,
Тихо окрашенной в улиц огни
и растворённой в нешумной толпе.

Это о бренности в мире всего
напоминание лишнее нам,
Это безумие и колдовство,
Сказка предзимняя, ветер, туман.

21 сентября  2002.


***

Обманчивым осень сентябрьским теплом
одарит в безветрие словно надеждой,
Как здорово всё-таки, что мы живём! –
Почувствуем остро, ступая небрежно
в обычно раскрашенных днях сентября,
Любуясь красавицы—осени кровом,
Огни загорелись её для тебя
как будто впервые, а вовсе не снова.

28 сентября 2002.







Опять ноябрь

Опять ноябрь. Опять я болен
промозглым ветреным деньком,
Смотрю, как осень тихо вторит
уже неброским языком
сама себе неторопливо,
Звук в каплях множится дождя,
Стоят деревья сиротливо
на страже грусти ноября.

18 ноября 2002.


Предзимняя осень

Предзимняя осень печальна, строга,
Холодный рассудок её будоражит
предчувствием долгого зимнего сна,
Который всем белую сказку расскажет.

Последние странные дни ноября
согреть никого никогда не сумеют,
Сейчас в ожидании всё декабря –
Зима, приходи поскорей. Поскорее б...

24 ноября 2002.


Последние осени дни

Последние осени дни
прощаются словно огни,
Светящие вслед за кормой
с земли, что слилась с темнотой.
Они отпускают тебя
в предпраздничный бал декабря,
Ты только смотри не усни
в последние осени дни.

Они как последний глоток
вина, что ты с лета сберёг,
Пьянят и печалят тебя
последние дня ноября.

В последние осени дни
мы все хоть немного одни,
Стоим, озираясь назад.
Пока не пошёл снегопад.

15 ноября 2003.


***

В ноябрь завершается осени круг,
Мешается чёрное с белым, каблук
в раскисшую кашу ступает порой,
Летящий снег смешан с водой дождевой.

Безветрено, сыро. Вдруг ветра порыв
нам саднящий дарит холодный мотив,
Натянутый стелется звук по земле,
Так осень себя уступает зиме.

26 ноября 2003. Скиба Александр Вадимович.


;
«Заснеженное»   (избранное)


Декабрьская зарисовка

Опять дождь, опять дождь. Декабрь. Середина.
Мороз исчезающий словно во сне,
Недавно казалось – зима наступила,
Прохладная сырость и слякоть везде,
Куда ни пойдёшь, да смеющийся ветер
противным каким-то холодным смешком,
Местами лежащий похож снег на пепел
всё больше. Идти неохота пешком.

16 декабря 2003.


Предрождественский снег

Предрождественский снег декабря
ожидание чуда нам дарит
белоснежные словно поля
и немножечко взор наш туманит.

Он идёт, рождество приближая,
Очищающим цветом его
всё покрыто от края до края,
Даже ночью не так с ним темно.

Этот снег сам является чудом,
Возникающим из ничего
будто бы, он в округе повсюду,
Скоро, скоро уже рождество.

15 декабря 2004.
Чёрная пятница

Ночь. Тринадцатое декабря.
В эту чёрную пятницу пью.
Собутыльница только одна –
заоконная стужа. Люблю
в ночной тихой без ветра зиме
уловить опьяняющий вкус,
Рюмка с водкой стоит на столе,
В энный раз за неё я берусь.

Я вливаю полночный покой
в утомлённую душу. Слежу,
Как фонарный свет занят игрой,
Отражаясь от снега. Ночь жгу.

13 декабря 2002.


***

Ты слышишь: как падает снег?
Словно нежные скрипки чаруют,
Волшебные звуки свой след
над землёй в свете звёзд образуют.

Дыхание словно, клубясь,
Поднимаются медленно тихо
над миром, незримая связь
между вечным покоем и ликом.

Светлее становится всё
заметённое снегом пушистым,

Так хочется впасть в забытьё,
Только скрипок ловить звук речистый.

Ты слышишь: как падая, снег
нежных скрипок созвучия дарит?
В душе несмолкаемый след
в звёздный свет от земли отрывает.

14 января 2003.


Домашняя зарисовка

За окном снег с дождём
да порывистый ветер,
За накрытым столом
на своём табурете
я на кухне царю
и домашним уютом
наслаждаюсь, чай пью,
Снег с дождём, ветер лютый
где-то там далеко,
За окном непогода,
А на сердце легко,
С чаем ем бутерброды.

23 января 2005.


Февральское солнце

Февральское солнце как парус надежды
зовёт, устремляет мечты в облака.
Когда же всё сбудется, где же ты, где ж ты,
В каком будешь месте взирать свысока
на всё равнодушно-задумчивым взглядом?
Февральское солнце пьянит и пьянит,
Слегка покрывает весенним нарядом
пейзаж окружающий, душу бодрит.

15 февраля 2003.


***

Нелепая чудесная страна,
Окутанная сказочным пейзажем
во время зимнее, для волшебства
готово всё упавшим макияжем.

Россия бесконечно хороша,
Хотя в который раз её предали,
Нетленная усталая душа
её покрыта снежным одеялом.

Дай, Бог, сейчас России отдохнуть
и обновиться новою надеждой –
Её великий не закончен путь,
Красивый, сказочный, немного снежный
маршрут нас ожидает впереди,
Нам остаётся верить только в чудо,
Когда-то бес попутал нас, прости,
Что за Тебя мы приняли Иуду.

20 декабря 2003. Скиба Александр Вадимович.

;
«Записная книжка любви»   (избранное)


***

Чертовски сладко в паутине
из ручек, ножек женских быть,
Когда лукавая обнимет,
Тебя обхватит во всю прыть.

Когда ты в щёлочку проникнешь,
Так сладко делать ить - ить - ить,
От прелести средь ножек гибнешь
с одним желанием - любить.

29 января 2005.


***

Давай шампанского нальём,
Моя хорошая, моя хорошая.
И будем пить его вдвоём
за всё хорошее, за всё хорошее.

Пусть вечереет тишина,
Пусть жизнь меня когда-то огорошила,
Давай за счастье пить до дна,
Пока с тобой мы не исчезли в прошлое.

Пока мы что-то значим здесь …
За это надо выпить нам


бокал с шампанским сладким весь,
Спасибо прожитым годам.

25 февраля 2003.


***

Ты мне открыла грудь свою
и смотришь нежно на меня,
С тебя я трусики сниму
сейчас, проказница моя.

Немного, знаешь, я устал,
Не знаю, правда, отчего,
Сегодня ты на пьедестал
взобралась сердца моего.

Ну что ж, давай зажжём огонь
любовных сладостных утех,
Я твой белогорячий конь,
А ты, конечно, лучше всех.

Как хорошо, что мы вдвоём
и больше нет здесь никого,
Друг друга нежно познаём,
В любовь уходим от всего.

15 марта 2003.






***

Перевернулась на животик
и попкой осветила всё –
Четыре старых стула,  коврик
настенный, стол, палас, ещё,
Конечно, многое другое,
Короче, осветила свет
дневной, держа передо мною,
Как будто яблочный десерт,
Две аккуратных половинки
какой-то сладости большой,
Мне захотелось в серединке
под ними скрытой быть с тобой.

22 марта 2003.


***

Оденься, милая, оденься,
Ну хоть чуть-чуть, ну хоть немножко,
Ещё, пожалуйста, не смейся,
Давай пройдёмся по дорожкам.

Апрель без ветра хорошеет,
Весенний воздух будоражит,
Свой шарфик завяжи на шее,
Вот старый двор мой как овражек
ушедшего в эпохе новой,
Безлюдно в нём, спокойно, тихо,
Никто не спросит нас здесь: «Кто Вы?», –
Никто не потревожит криком.

Давай не торопясь побродим
по этим стареньким дорожкам,
Затем вернёмся и утонем –
Во мне ты вновь, в тебе я, крошка.

12 апреля 2003.


***

Там что-то тёплое земное
в который раз нашёл в тебе,
Ты вся была передо мною,
Как курочка на вертеле.

Ты ножки подняла, прижала,
Взгляд отвела куда-то в бок,
Я брал лишь то, что ты давала,
Острее чувствуя твой сок.

13-14 мая 2003.


***

Под животом твоя причёска
меня как прежде будоражит,
Пьянит твой коврик гладкошёрстный,
Я знаю — дальше есть овражек.

Спокойно, медленно и тихо
мой средний палец заблудился,
Твоим я любовался видом
и нежных действий не стыдился.

Ладонь по коврику скользила
за пальцем вниз, затем обратно,
Я теребил тебя вполсилы,
Твоя отдача троекратна.

16 июня 2003.


Твои волосы

Твои волосы, ниспадающие с плеч да на грудь,
Невозможно забыть, невозможно вернуть.

Ты на мне опьяняла собою меня
и, наверно, желала всё ярче да ярче огня.

Ты скакала прыг-скок во всю мощь, во всю прыть,
Мне тебя не вернуть, мне тебя никогда не забыть.

Твои волосы, ниспадающие с плеч да на грудь,
В моём прошлом уже, а его не вернуть.

17 мая 2003.   А.В.Скиба.


Вдвоём под душем

Вода с тебя смывает мыло,
Ласкает волосы твои,
Привычно и неторопливо
себя готовишь для любви.




Я рядом восхищённый млею,
Хочу тебя сейчас обнять,
Ты, нежной чувственности фея,
Смеёшься, рада отвечать.

Вода нам добавляет ласки,
Благословляет тёплый душ
во время дела нас по-царски,
Пьём будто очень вкусный пунш.

11 июня 2003.


***

Давай весь мир пошлём к чертям,
Начнём со сладких поцелуев,
Ты будешь только для меня,
Я для тебя. Что ж, побалуем…

Ты – откровение, как сон,
Уютно мягко наплываешь,
Своим прекрасным животом
по мне елозишь, сладко таешь.

Царишь открыто надо мной,
Как подобает попрыгунье,
Вверх – вниз, вверх – вниз. О, боже мой,
Мне замечательно, шалунья!

Два розовых соска твоих
мои притягивают взоры,
Трепещутся. Коснуться их
хочу губами. Знаю, скоро
на миг впаду я в забытьё,
А после долгим поцелуем
продлим, обнявшись, это всё,
Как здорово с тобой балуем !

17 июня 2004.   А.В.Скиба.


***

За щиколотки взял тебя,
Твои развёл руками ножки,
Курчавая краса твоя
была как будто свет в окошке.

Всё дальше было как обычно,
Как было много много раз,
Ты замечательно привычна,
Особенно в любовный час.

21 октября 2003.


Призыв к начинающей шалунье

Меня ты больше не дразни
и лифчик свой не демонстрируй,
Его, пожалуйста, сними
и будь по-прежнему игривой.

Затем последнюю деталь
мы как-нибудь уж вместе снимем
и в сахарную рухнем даль,
Ты станешь бесконечно милой,

Открыв свой кучерявый план
мне наготы своей прелестной,
Твой обниму послушный стан
и сделаю тебе чудесно.

Сам от восторга захлебнусь,
Целуя всё, что подвернётся...
Сними свой лифчик, ну не трусь,
Сейчас вот-вот всё и начнётся.

10 февраля 2004.


Шалости. Начало

Теперь, когда без ничего,
На всё готовая, лежишь,
Мне интересно кое-что
в тебе найти, я, как малыш,
Игрушкой новой поглощён,
Вопросом - «Что есть там внутри?»
Со всех открытая сторон,
Ты позой говоришь: «Смотри».

Доступны губки все твои
пока для взгляда моего,
В тебя готов давно войти,
Открой хоть это или то,
Куда ты хочешь? Подскажи,
На всё готовая моя,
Сейчас такие виражи
с тобой заложим, ой-ля-ля.

11 февраля 2004.

Шалости. Продолжение

Как классно делаешь ты это,
Ты просто чудо, ой-ля-ля!
Тебя случайно не Миньета
зовут, отважная моя.

Зачем так долго ты дразнилась
и лифчик не снимала свой?
Трусы снимая, чуть стыдилась
зачем? Мне здорово, ой-ой!

Вошёл в тебя, куда хотела
и совершенно обалдел,
Ты просто чудо, ты поэма,
Твой ротик знает столько дел!

11 февраля 2004.


Шалости. Окончание

Теперь, когда наелся всласть
я всею сладостью твоей,
Молю, ты больше не залазь
ничем на мой опавший фей.

Давай спокойно полежим,
Полуобнявшись, говоря,
Ты только больше не лижи
нигде, пожалуйста, меня.

11 февраля 2004.

;
«Анечке»

Единственной, неповторимой, любимой.   


Наша встреча

Наша встреча похожа на чудо,
Сотворённое небом самим,
Я такую как ты искал всюду,
Всюду маски, обман или грим.

Как тот бедный несчастный Пьеро,
Я устал от фальшивости краски,
Было дело, когда-то, давно...
Из какой ты явилась мне сказки?!

Ты - принцесса моя, тебя всюду
я искал и у Бога молил,
Наша встреча похожа на чудо,
Сотворённое небом самим.

13 февраля 2005.


Разлука

Идёт третья неделя разлуки с тобой,
Постоянно тебя вспоминаю,
Ты – принцесса моя, без тебя никакой,
Ничего не хочу, не желаю.



Лишь увидеть тебя, чтоб обнять, целовать
для меня дорогого теперь человека,
Это счастье, когда есть возможность так ждать…
Сотни лет жизнь бежит по привычному треку.

23 февраля 2005.


Моё счастье

Это счастье - быть просто с тобою,
Это счастье - смотреть на тебя,
Любоваться тобою одною,
Ты - сияние каждого дня.

Я не знал, что такие бывают,
Я не знал - где такую найти?
Я с тобою до самого края
дотянулся небесной зари.

3 марта 2005.


***

Прикосновение твоё
меня пьянит и будоражит,
Я уплываю в забытьё,
У наслаждения на страже
царящая меж нами нежность
и вечные слова любви,
В них светит неба безмятежность
в спокойно-солнечные дни.

15 июня 2005.
***

Я просто счастлив откровенно,
Мне очень хорошо, Бог мой,
Пусть греет пьяный бред таверну,
Но голос мой теперь с тобой.

Без устали он преподносит
красиво-нежные слова
тебе, единственной, колосья
восходят из любви зерна.

Не различит таверна долго
мой пьяный бред в своём бреду,
За всё благодарю покорно,
Анюта, я тебя люблю!

18-19 июля 2005.


Сияние

С тобой уютно так, тепло,
Печаль ушла старухой сгорбленной,
Пьянит сентябрьское вино,
На днях желтеющих настоено.

Так хорошо, что ни о чём
сейчас писать не в состоянии,
Одно мы целое, вдвоём
творим из наших дней сияние.

5 сентября 2005.


***

Ты потрясающе прекрасна,
Своей прекрасной наготой
сияешь лучезарно, ясной
обворожительной тобой
любуясь, мысленно я таю
с желанием тебя обнять,
Тебя потискать, дорогая,
Всю, всю тебя зацеловать
до крайне сладостной истомы,
А после слиться в плоть одну,
Как в колокольном перезвоне,
Быть радостно в твоём плену.

21 ноября 2006.


;
«Калейдоскоп»   (избранное)


***

Мой мир, исчезающий вместе со мной
из этого странного мира,
Созвучие слов мне негромко напой,
Окутай волшебным порывом.

Душа запоёт пусть с тобой в унисон
под действием снежного пира,
Пусть сбудется всё, пусть всё будет как сон
о счастье великого мира.

Мой мир, исчезающий вместе со мной
из этого странного мира,
Созвучием слов подари мне покой,
Чаруй несмолкаемо лирой.

28 декабря 2005.


Признание

По земле я ступаю всё медленней, тише,
Всё спокойней веду разговор ни о чём,
Мне давно всё равно — кто его здесь услышит,
Да услышит ли кто? Кем он будет прочтён?

Я когда-то мечтал о какой-то всё славе,
Но однажды вдруг понял: мечты - ерунда,
В жизни важно одно, что в небесном тумане
всё же слышу подчас неземные слова.
С каждым шагом всё ближе небесные дали,
Всё понятней прозрачней желанней они,
Воздаю я земному земные все дани,
Но сильней всё влекут в ночном небе огни.

По земле мы ступаем всё медленней, тише,
Напоследок скажу Вам ещё ни о чём,
Пусть земная нас жизнь вертит, нежит, колышет,
До конца своих дней я шептать обречён.

18 августа 2002. Скиба Александр Вадимович.


***

Весенний свежий ветер мне принёс
с очарованием весны простудный кашель,
Я не заметил как в толпе замёрз,
В московской разношерстной суетливой каше.

Мне интересен мартовский был город,
Я по нему бродяжил вдоль и поперёк,
Со мной был под руку весенний холод,
Над головой моей весенний огонёк.

22 марта 2002.


Улица Дыбенко

В окрестностях улицы Дыбенко, что недалеко
от московского северного речного вокзала,
Душа моя впитала Москвы молоко
и вечную прелесть жизни, как она её понимала.

Всё чаще и чаще мне кажется, что никогда
не смогу я уехать из этого края,
Даже когда неземная небес вода
позовёт, приголубит меня, приласкает.

Всё равно иногда возвращаться я буду сюда
из какого-то рая далёкого
и бродить без конца, без конца, без конца
по частице любимейшей города гордого.

29 апреля 2001.


Прощание с моей улицей Дыбенко

Микрорайон пятиэтажек, прощай!
Исчезаешь в небытиё
как и всё настоящее, дай
напоследок взгляну я ещё
на сад под - и перед балконом моим
да на дом, что находится справа,
Времени бег неумолим,
Прорастёт в моём сердце раной.

Столько прожито здесь моих вех,
Столько было всего, не забыть,
Эти камни мой детский смех
помнят, как я любил кружить
бесконечно между домами,
Пропадая в садовой листве,
Моя улица, до свиданья,
Встретимся на другой земле.

10 сентября 2003.

***

Ну что с того, что жизнь пройдёт,
Привычный мир сорвётся вниз,
Что будет всё наоборот,
Далёкая земная высь
ничем уже не удивит,
Да мы забудем про неё,
Прошедших здесь лет стук копыт
напомнит в редких снах своё.

29 июня 2002, Скиба Александр Вадимович.


Тоска, прощай!

Я сегодня не буду пить,
Прогоню к чертям всем тоску,
Буду просто обычно жить,
Сотворю себе кипятку.

Заварю ароматный чай,
Погляжу не спеша в окно,
Жизнь прекрасна! Тоска, прощай,
Не черни души полотно.

23 января 2003.








Ода пельменям

Пельмени на тарелке мелкой
дымятся, манят, остывая,
Ты помечаешь каждый стрелкой –
Кусочка масла водишь краем,
На кончике что тает вилки,
В пельменных складках застревая
частично. После из бутылки
побрызгав уксусом, вздыхая,
Ты посыпаешь чёрным перцем
отдельно каждую пельмешку
и приступаешь с лёгким сердцем,
Злость суеты приняв с насмешкой.

25 сентября 2004.


Призыв к собеседнику

Вокруг тишина. Давай помолчим,
Глядя в небо седое,
Ты знаешь, слова сейчас не нужны,
Слова - дело пустое.

Над нами простор, плывут облака
словно взбитая дымка,
Смотри да любуйся этим, пока
в суете есть заминка.

Давай окунись душой в синеву
и забудь про земное,
На время забудь, вернись к своему
изначальному слою.
Просторную даль попробуй постичь,
Глядя в небо седое,
Манящий её услышь тихий клич
над своей головою.

12-13 августа 2003.


Молитва

Благодарю за всё Тебя,
А главное, за чудо жизни,
За то, что Ты хранишь меня
и мной любимых дальних, ближних.

Прости, что я веду не так
себя подчас, как мог и должен,
Твоей любви великой знак
от нас ничем не загорожен.

Благодарю за всё Тебя,
Сейчас я руки простираю
к Тебе, я слаб, прости меня
и отведи от смерти края.

17 мая 2004.


;
«Вместо послесловия»


***

Только с ветром согласна душа,
Только ветер меня понимает,
Я за словом иду не спеша,
Звук его до краёв наполняет
немолчащую душу мою,
Боль сердечная тише, всё тише,
Я попутному ветру пою,
Ветру встречному. Может, услышит
ещё кто-то мой шаг на ветру,
Только ветер меня понимает,
Я со словом за словом иду,
Наплывает мой звук, наплывает.

27 декабря 2001.


Итог

Я свою взял вершину мира,
Бросив слово в объятия ветра,
Я прошёл сквозь души руины
и воскрес как Феникс из пепла.

Я любуюсь открывшимся видом,
Счастлив до помраченья рассудка,
Слово с нотой высокой слито –
Вслед летит голубой за голубкой.


Я стою на своей вершине,
С благодарностью в небо смотрю,
Сколько звуков кругом, в эфире,
Нескончаемых звуков. Ловлю
иногда своё слово взлетевшее,
Продолжая чего-то шептать,
Моя значит душа поседевшая
по привычке желает летать.

Я свою взял вершину мира,
Бросив слово в объятия ветра,
Я прошёл сквозь души руины
и воскрес как Феникс из пепла.

11 мая 2002. Скиба Александр Вадимович.


;
«Завещание»


Завещание

Завещаю всё то, что написано было и будет
мною эху,
Если кто-то сквозь годы меня навсегда позабудет,
Вот потеха,
Значит ветер эпохи пришедшей разнёс моё слово,
Одни точки,
Тогда времени эхо на ветер восстанет, и снова
мои строчки,
Что написаны были когда-то в эпоху иную,
Вместо точек
своё место займут и кого-то на миг зачаруют,
Эха росчерк.

7 апреля 2001.


;
«Эпилог»


***

В тихий вечер весенний
ещё раз повторю
(пусть я буду осенним):
«Жизнь, тебя я люблю».

Я тебе благодарен
за свершённое мной
да за то, что в ударе
много раз был. Я твой,
Жизнь моя, до секунды
до последней твоей,
Ведь я вышел из грунта
прегорячих кровей.

Я тебе благодарен,
До сих пор ты моя
и в счастливом угаре
провожаешь меня
по себе разноцветной,
Жизнь моя удалась,
Я сегодня - князь светлый,
С небом чувствую связь.

В тихий вечер весенний
я словами горю,
Жизнь, тобой я овеян,
Жизнь, тебя я люблю.

25 апреля 2002,
***

Жизнь, хотя б полусловом
ещё раз одари,
Чтобы снова и снова
из житейской петли
я почувствовал с небом
неразрывную связь,
Вновь созвучиям предан,
Жив, словами крестясь.

13 апреля 2004.



;
«Завершение»


Мой путь

Я просто жил…

Я просто радовался жизни
как только мог сквозь непокой эпохи,
Работая, служил Отчизне
и получал за это крохи.

Я любовался жизнью как травой
нескошенной на поле диком,
Смотрел на небо изредка я в час ночной,
Базарного не слышать крика
по мере сил своих старался,
Чтоб в суете бесплодной не заглохнуть,
У Бога не просил я царства
и прочей ерунды подобной. Локоть
другому под ребро не подставлял,
Писал стихи, бродил по лесу,
Я жизнь любил любить, на пьедестал
воздвиг одну прекрасную принцессу.

Вот так я жил без подвигов и шума,
В какой-то степени кефирно,
Да, был период молодости бурной,
Который завершился, к счастью, мирно.

Водой я любовался и цветами,
К стихам стремился словно к свету,
И слово благодарности устами
я к Богу отправлял, внимая ветру.

Я просто жил...

17-18 августа 2006..
***

Обрывки полубреда, полусна,
Ушедших дней воспоминания,
Здесь то, хранила что моя душа,
Когда во плоть была заключена
в земном трёхмерном мироздании.

18 мая 2003.


***

Ну вот сбылось всё, что должно случиться,
Снег новоявленный опять слепит,
Курьерский поезд нашей жизни мчится,
Столетия проносятся как миг.

Какие-то мгновения смешные
запечатлят мелодии нот-фраз,
Как фотографии, и временные
участки возрастут во много раз.

Мгновение, в которое писалось,
Сравнимо с бесконечностью самой,
Ну вот сбылось всё, вот и всё осталось
земное в некой сфере неземной.

19 ноября 2004.


;
О Г Л А В Л Е Н И Е


Из сборника «Осеннее стихоплётство»   (избранное) …..... .    2
«Во всём лишь русский слышу звук…» ……..……………..…    2
«Вместо предисловия»   (избранное)………………….….…..    3
«Зимнее звучание»   (избранное) ……………………….….…   11
«Томление памяти»   (избранное) …………………….….…..   20
«Гамма»   (избранное) ………………………………….….…..   31
«Альбом любви»   Из части I …………………………….……  37
«Альбом любви»   Часть II ……………………………………   41
«Друзьям»   (избранное) ……………………………….………  45
Осенний сад   (рассказ - миниатюра)………………………..   54
«Осеннее стихоплётство»   (избранное) ……….…………….  56
«Поезд Чанг» …….……………………………..………………  64
«Москва»    (избранное)…….……………….…………….……  69
«Перелом»    (избранное)…….…………………………………  73
«Калейдоскоп»    (избранное)…….……………………….……  89
«Вместо послесловия»   (избранное) ………………………….. 98


Из сборника «Новая нота»   (избранное) ………………….…  99
«Я стану новой нотой в гамме…» ………………………..…….  99
«Вместо предисловия»   (избранное) ………………………...  100
«С оттенком осени в звучаньи»   (избранное) ……………...  105
«Вариации, посвящения»   (избранное) …………….….…..... 113
«В России - снег»   (избранное) …………………………….…. 123
«Без названия»   (избранное) ……………………………….… 133
«Альбом любви»   Из части III …………………………….….. 141
«Калейдоскоп»   (избранное) ……………………………..…...  161
«Вместо послесловия»   (избранное) ………………….….…... 181


 Из сборника «Единая любви душа»   (избранное) ……….... 185
«Спасибо Господу за то…» …………………………..….…..…. 185
«Вместо предисловия»   (избранное) ………………………… 186
«Жёлтого цвета мотивы»   (избранное) …………...…..…….. 188
«Заснеженное»   (избранное) …………………………..…….... 194
«Записная книжка любви»   (избранное) ………………....… 198
«Анечке» …………………………….……………………...…... 207
«Калейдоскоп»   (избранное) …………………………..……. . 211
«Вместо послесловия» ……………………………………….. 217
«Завещание» ……………………………………………..….… 219
«Эпилог» ……………………………………………….………. 220
«Завершение