4. Алый шепот вечности, или Исповедь падшего бога

4. "Алый шепот вечности, или Исповедь падшего бога"

Пролог:

Запретный плод в вакууме.
 
Конференц-зал метавселенной вздрогнул, когда Творец обрушил молоток из сгущенного мрака на стол, сотканный из спиралей ДНК. Звук раскатился волной, заставляя галактики по соседству сжиматься в робких комочках. 
— Пункт первый: запрет на спонтанную гравитацию ниже 0.5g, — его голос резал реальность, как нож шелковую ленту. — Иначе Авантюризм снова устроит цирк на астероиде Б-612, где центробежная сила рвет одежду. 

Прагматизм, чьи очки отражали бесконечные столбцы правил, кивнул, но его пальцы нервно перебирали голограмму параграфа 666: "Не сотвори себе кумира… особенно если он умеет шептать тебе в сны". 

Где-то за стеной пространства раздался смех — низкий, влажный, заставляющий кожу покрываться мурашками даже у звезд. 

Трио, которое "немного" увлеклось.

Они строили его в перерывах между совещаниями, пряча чертежи под юбками из туманностей. 

Страсть, облачённая в платье из пламени, чертила в воздухе радужные порталы: 
— Наш мир будет местом, где запреты тают, как мороженое на солнце! 

Похоть, чьи волосы переливались цветами запретных плодов, добавляла детали: 
— Пусть здесь каждое прикосновение рождает музыку. А каждое желание… 

— …сразу исполняется, — закончил Соблазн, чья тень обвивала колонны реальности, как змея. — Но с изюминкой. 

Их творение расцвело мгновенно: 

 Часть 1.

Рай, сотканный из запретных снов. 

Дыхание греха, или Как рождалась вселенная без стыда.
 
Они начали с шепота — первого, что нарушает тишину между «можно» и «нельзя». Страсть выдохнула его в вакуум, и звук обрел плоть: алые волны, пульсирующие в такт несуществующему сердцу. 

Похоть провела пальцем по линии горизонта, и небо раскрылось, как атласные простыни. Звезды здесь не горели — они целовались, сталкиваясь в порыве, рассыпая искры-вздохи. Их свет падал на землю, превращаясь в росу, которая оставляла на коже следы, похожие на укусы. 

Соблазн выстроил города. 
- Улицы извивались, как змеи под чужим одеялом. Брусчатка была теплой, мягкой, словно кожа внутренней стороны бедра. 
- Дома дышали. Стены вздымались, как грудь влюбленной, окна-губы шептали: «За мной… глубже…» 
- Башни росли ввысь, но не к солнцу — к луне, чей свет был густым, как масло, стекающее по изгибам мраморных статуй. 

Главный храм венчал "Трон Желания" — не сиденье, а переплетение тел, застывших в моменте кульминации. Их мраморные пальцы впивались в собственные бедра, рты застывали в немом крике, глаза следили за каждым, кто осмеливался приблизиться. 

Но истинным сердцем мира стал Сад Эос — место, где воздух был сладким, как предсмертный стон. 

Сад Эос, или Ботаника порока.
 
Деревья здесь плодоносили желанием. 
- Персики с кожицей, нежной как первое прикосновение. Сок стекал по подбородку, оставляя следы, которые хотелось слизать чужим языком. 
- Виноград тяжелыми гроздьями свисал между ветвей. Ягоды пульсировали, как сердца, а внутри вместо косточек — жемчужины, хранящие шепоты прошлых ночей. 
- Цветы жили по своим законам. Их лепестки смыкались вокруг пальцев, пыльца оседала на губах, вызывая головокружение, смешанное с навязчивым желанием прикоснуться ещё. 

Между стволов струились ручьи Афродиты — не вода, а жидкий нектар, обволакивающий лодыжки, цепкий, как объятия забытого любовника. Если пройти против течения, можно было услышать смех — низкий, грудной, заставляющий мурашки бежать по спине. 

Но главным чудом Сада была Беседка Зеркал. 
- Стены из полированного серебра отражали не тела, а фантазии. Тайные мысли оживали: поцелуй, который ты не решился украсть; пальцы, скользящие туда, куда не дотронуться при свете дня; губы, обжигающие шею именно так, как ты мечтал. 
- Пол был покрыт лепестками роз, но не сорванных — добровольно павших. Они шептали истории ночей, когда боги теряли свои нимбы. 

Часть 2.
Исповедь Творца, или Почему даже боги плачут. 

Тень Милой, или Смертельный танец памяти.
 
Творец вошел в этот мир, как в ловушку. Интуиция предупреждала его: «Не смотри в зеркала». Но как не посмотреть, когда за спиной шепчут её имя? 

Он потерял связь с реальностью, воспоминания перемешались с грёзами.

Милой не было здесь. Но её присутствие витало в каждом атоме: 
- В аромате жасмина, смешанного с солью слез — точно такой, как в её волосах в ту последнюю ночь перед Концом. 
- В ритме фонтанов, напоминающем стук её каблучков по мрамору их спальни. 
- В тепле, что исходил от стен, словно они хранили жар её кожи, обнаженной под лунным светом. 

Он шел через Сад, и с каждым шагом воспоминания смыкались вокруг, как лианы: 
- Её смех, разрывающий тишину совещаний, когда она воровала его перо и рисовала каракули на священных свитках. 
- Её гнев, острый, как лезвие, когда он в сотый раз выбирал долг вместо объятий. 
- Её слезы в ту ночь, когда она сказала: «Ты создаешь вселенные, но не видишь, как умираю я». 

И тогда, в центре Беседки Зеркал, он увидел Её. 

Диалог с призраком, или Искушение, которое не забыть.
 
Она стояла спиной, одетая в платье из звездной пыли, которое когда-то подарил ей Творец. Ткань скользила по бедрам, открывая знакомую родинку на левой лопатке — ту самую, что он целовал, когда мир за окном переставал существовать. 

— Милый… — её голос был точь-в-точь как прежде: хрипловатый от утреннего сна, сладкий, как забродивший нектар. — Ты искал меня? 

Он знал, что это ловушка. Обман, созданный трио из его же тоски. Но ноги предали его, сделав шаг вперёд. 

— Как?.. — Творец коснулся её плеча, и под пальцами кожа оказалась настоящей — теплой, дрожащей, живой. 

Она обернулась. Глаза — два озера расплавленного золота — смотрели сквозь него, как тогда, в последние секунды, когда её тело уже начало каменеть, а губы ещё шептали: «Прости». 

— Ты создаешь миры, но бежишь от единственной, кто видел твою наготу, — её пальцы скользнули по его груди, расстегивая пряжку плаща. — Боишься, что я напомню, каким ты был… до того, как стал богом? 

Он хотел оттолкнуть её. Вместо этого втянул запах её шеи — жасмин, слезы, медленные сумерки. 

— Я умерла из-за тебя, — она прижала ладонь к его сердцу, и там, где кожа касалась ткани, ткань исчезла. — А ты заменил меня правилами, кодексами, запретами… 

Её губы нашли его шею. Укус был болезненным, сладким, точно таким, как тогда, когда она впервые сказала: «Я твоя». 

— Я могу вернуться, — шепот смешался со стоном. — Ты же бог. Сотри этот мир, возьми его энергию… и воскреси меня. 

Часть 3.
Падение, или Когда небо становится постелью.
 
Выбор, или Цена воскрешения.
 
Страсть, Похоть и Соблазн наблюдали из тени, затаив дыхание. Их план сработал: 
- Сад Эос питался тоской Творца. 
- Каждое его воспоминание о Милой делало ловушку сильнее. 
- Теперь он стоял на краю, готовый разрушить всё, чтобы вернуть её. 

— Сделай это, — Милая обвила его шею руками, и её ноги обхватили его талию, как в те дни, когда они занимались любовью на полу лаборатории, пока «ВА» загружался. — Возьми меня… как раньше… 

Её слова развязали бурю: 
- Звезды сорвались с орбит, врезаясь друг в друга, рождая новые солнца в судорогах наслаждения. 
- Реки вышли из берегов, заливая улицы жидкостью, которая оставляла на коже ожоги-поцелуи. 
- Дома рухнули, обнажив кровати с шелковыми путами, готовые принять пару, чья страсть превыше долга. 

Творец вскрикнул — не от боли, а от освобождения. Его пальцы впились в бедра Милой, её ногти оставили кровавые дорожки на его спине. 

Он забыл о Кодексе, о Прагматизме, о Мудрости. Всё, что осталось — жар, дрожь, влажность, смешанная с шепотом: 

— Я создам тебя заново… Я… 

Катастрофа, или Оргия вселенной.
 
Интуиция ворвалась слишком поздно. 

Творец лежал в центре Сада, обнаженный, с телом, покрытым синяками-созвездиями. Рядом дымилась чаша с остатками энергии мира — он выпил её до дна, пытаясь найти силу для воскрешения. 

Милой не было. "Ложь" смеялась в листве, а зеркала показывали ему правду: 
- Она не вернется. 
- Это был обман. 
- Ты отдал часть своей силы трио… и теперь они правят здесь. 

Страсть, Похоть и Соблазн парили над руинами, их формы стали монструозными: 
- Крылья из спутанных волос. 
- Глаза на ладонях, следящие за каждым движением. 
- Рты на животах, шепчущие обещания, от которых кровь стынет. 

— Ты провалился, — Интуиция упала на колени, её доспехи треснули, обнажая грудь, на которой пылала татуировка — портрет Творца. — Я… я пыталась предупредить… 

Он поднял руку, касаясь её щеки. Слеза скатилась на палец, растворившись в свете. 

— Я знал, — прошептал он. — Но… я хотел верить. 

Кодекс разбитых зеркал.
 
Новый закон выжгли на коже самой реальности: 
— Статья 0: Запрещено воскрешать мёртвых. Даже боги не всесильны… особенно когда их разумом правит вульва.

Новый пункт Кодекса горел на стене, как клеймо: 
— Статья 18+:
 Запрещено смешивать более трех чувств. Исключение: если их смесь пахнет твоим потом.

Трио заточили в "Клетку Вечных Искушений" — комнату, где стены были их собственными телами, а наказанием стало вечное неутоленное желание. 

Но когда Мудрость спросила Творца: «Почему ты не уничтожил их?», он посмотрел в зеркало, где всё ещё танцевала тень Милой, и ответил: 

— Потому что я… всё ещё хочу. 


Трио в цепях из собственных желаний строили "Рай 2.0" под надзором Мудрости. Но цепи были слишком тонкими, а Мудрость… слишком часто снимала очки, чтобы протереть их дрожащими пальцами. 

А в запретной зоне, куда вела дверь с надписью "Хранилище скуки", тихо звенел смех. И пахло кожей, вином и обещаниями.
Ещё в запретной зоне, где когда-то цвел Сад Эос, росла роза с лепестками цвета запекшейся крови. Если прислушаться, можно было услышать, как она напевает её имя …