Остров во мгле

               
               
     На фото: поэтесса Светлана Станевич

                Памяти гениальной поэтессы
                Светланы СТАНЕВИЧ,
                трагически ушедшей из жизни
                в расцвете творческих
                сил и красоты
                осенью 2013 года


               

                1.

      Валерик ненавидел выходные. В них нужно было все делать правильно, по заранее расписанной программе. И потому мечтал лишь об одном: чтоб они поскорее прошли. Вопреки пристрастиям большинства людей Валерик любил только будни. Да, они полны забот, но в них есть свобода - его свобода. Впрочем, абсолютной свободы все равно не бывает. Вот что он думал об этом. То, что мы называем ею - лишь маленький отрезок пути, на котором пока никто еще не успел вмешаться в твою жизнь…
      Причина его размышлений была до банальности проста. Выходные он должен был проводить с семьей, с которой немыслимо было расстаться и как-то нарушить ее устои. А все остальные дни принадлежали его любовнице Светлане Лосской, с которой также невозможно было расстаться. Да, она пробовала, она пыталась, плакала и глотала таблетки, отключала телефон, но в конце концов, все возвращалось на круги своя. Вернее, в замкнутый круг, из которого невозможно выбраться. То была взаимная любовь на грани болезни и почти безумия.
      И вот в пятницу, которая для всех счастливых людей олицетворяла собою лишь одно - маленький рай предвкушения выходных, а для него последние остатки независимости, в мобильнике раздался звонок - бодрящая музыка из далекого прошлого, которая вначале навевала ассоциации с мечтами беззаботного отрочества, а потом притупилась и почти надоела.
      -Что ты делаешь в выходные, дорогой Валерик?.. Я просто хотел позвать тебя на небольшой пикник.
      Спокойный голос поначалу показался незнакомым, однако мужчина называл его ласкательно - совсем как в детстве мать, или самые близкие друзья. Валерик не хотел показаться невежливым, и потому настроился слушать дальше, по ходу разговора надеясь угадать, кто же все-таки был тот незнакомец.
      - Помнишь, я рассказывал тебе об острове? - продолжал незнакомец. - Там у меня целое поместье. Ты будешь приятно удивлен. Да, я понимаю, уже осень, но и в этом времени года есть свои прелести. Насчет домашних, насчет жены не беспокойся, я все улажу, ты меня знаешь, тебя отпустят без проблем.

      Остров... Ну да, кажется, он начинал догадываться, кто с ним говорит. Но боже мой, сколько же лет прошло, а Сергей - а это был Сергей Рощин - почти пропавший без вести (он даже не узнал его голос!), внезапно всплыл, словно и не бывало этой толщи времени.
       - Я так давно не слышал тебя, Сережа, что едва понял, кто со мной говорит. Рад твоему звонку. А что ты вспомнил вдруг обо мне?..
      -Но ты ведь мой друг. Единственный друг. И знаешь, больше друзей за все эти годы что-то у меня не появилось, - его ответ был и трогателен, и все-таки несмотря на подкупающую откровенность, немного удивлял: с возрастом Валерик растерял большую часть способности к сентиментальности и доверительности, хотя раньше доверял даже тем, кого почти не знал.
      -Спасибо, старина. Годы идут, и мы лишь теряем друзей, новых не заводим. Да и не хочется.
      Рощин был рыжеватый мужчина сорока пяти лет, небольшой, щуплый, внешне малопримечательный. Характер же его, самоуверенный тон были прямой противоположностью его внешности. Он был из тех личностей, которые всегда и во всем уверены, и всегда все знали - и за себя, и за других. Его мнение было истиной в последней инстанции. Более того, он умел внушить окружающим, что все именно таким образом и обстоит. Он обладал почти гипнотическими способностями. Он был из тех, кого принято считать экстрасенсами. Рощин даже умел дистанционно врачевать, и много лет назад сколотил на своих способностях неплохой стартовый капитал. Правда, он признавался впоследствии, что по-настоящему лечить может не более одного человека в день, да и то после этого ощущает себя разбитым целую неделю, теряя собственную позитивную энергию. А групповые сеансы а-ля Кашпировский, которые он практиковал в своей новой огромной квартире с целым конференц-залом вместо гостиной - обыкновенное шарлатанство, рассчитанное на самовнушаемость толпы, впрочем, дающее не плохой доход.
       Когда-то Валерик нетрадиционную медицину и связанные с нею вещи - биоэнергетику, ясновидение и тому подобное считал обыкновенной чушью. Как-то в его жизни пошла полоса неудач и сплошных разочарований, он находился на грани нервного срыва... Ничто не помогало. И Сергей спас его.
      -Вставай лицом к стене, - как всегда решительно скомандовал Рощин. Валерик не видел, что тот делает у него за спиной. А делал он пассы руками.
      -Что чувствуешь?..
      -Тепло. А теперь стало горячо. Тепло пошло по ногам, вверх...
      -Все правильно, - подтвердил Рощин.
      Минут через десять Валерик с удивлением обнаружил, как черная патока безысходности исчезла напрочь. Он был поражен, и с тех пор твердо поверил в существование экстрасенсов, провидцев, магов и тонких материй.
      -А теперь можно по сто грамм, - сказал тогда Рощин, открывая бар.
      -Мне не хочется. Мне и так хорошо, - произнес он удивленно, растерянно.
      -Тогда вот тебе телефон, окажи мне маленькую услугу. Спросишь, принимает ли в следующий четверг Джафит, - он назвал имя известной ассирийской целительницы, врачевавшей сильных мира сего и проживавшей сейчас в Москве. - Да, мы знакомы, но я ей изрядно надоел. По старым номерам она не отвечает, а этот - секретный. Только не спрашивай, где я его взял.
      Валерий набрал номер телефона, и на свой вопрос услышал спокойный и очень знакомый по телепрограммам голос мировой знаменитости. Она медленно, с расстановкой и характерным восточным акцентом произнесла:
      -Никогда больше не звоните по этому номеру.
      Рощин ухмыльнулся:
      -Ребята не обманули, канал рабочий.  Да, она меня научила многому. А главное, я поверил в себя... Что ж, на следующей неделе нужно вылетать в столицу...

        Однажды, много лет назад, Рощин вытащил Валерика из одной крайне неприятной истории с бизнесом, причем, совсем не во благо себе. Предпринимателя из Валерика не получилось, однако дела его благодаря участию Сергея удачливо утряслись, он даже получил неплохой куш, достойно выйдя из малоперспективной истории.  Явившись тогда на радостях к Сергею, он сунул ему несколько крупных купюр:
      -Это тебе... Ведь ты меня спас. И деньги у меня благодаря тебе появились.
      Сергей холодно отстранил его руку, а банкноты сунул ему в нагрудный карман.
      -Я помог тебе, потому что ты мой друг. У меня нет друзей. Ты мой единственный. Никогда больше не предлагай мне деньги.
        Валерику стало стыдно. Но слова Рощина и тогда показались ему странными. Сергей общителен, легко завязывает знакомства, заговорит и обаяет любого. А единственный друг у него почему-то Валерик. Почему-то он так решил. Серьезный, скупой на слова Валерик, скорее замкнутый, чем открытый. Порой меланхоличный, порой мечтательный. И единственный друг. Наверное, он не заслужил столь высокого звания. И сразу захотелось оправдать его. Помочь Сергею хоть чем-нибудь.
      Но всегда выходило так, что то, чем хотелось помочь, для легкого на руку, удачливого в жизни Сергея не представляло большой ценности. Он решительно отвергал его помощь. «Оставь себе, пригодится» - если речь шла о чем-то материальном. «Отстань, есть покрепче мужики, они сделают», - если речь шла об услугах. И так далее.
      Валерик помнил тот случай, когда Рощин выручил его, в течение многих лет, но так ни разу и не отблагодарил приятеля. Это был какой-то растянутый долг, словно отложенный выстрел на дуэли в повести Пушкина, только со знаком «плюс». Не отданный долг будоражил его. Заставлял нервничать. Иногда он забывал про него, а потом и … совсем забыл.
Но верил Валерий Рощину с тех пор почти безгранично. Он воспринимал его как открытого, честного человека, который бывает порой и резковат, и грубоват даже. Но таким, наверное, и должен быть врач. Например, хирург, который ампутирует ногу, спасая человеку жизнь...
                ***
      Все эти воспоминания мгновенно пронеслись в голове Валерия при разговоре с незнакомцем, который оказался другом его молодости.
-...еле разыскал твой сотовый, - продолжал Рощин. - Если честно, Валерик, у меня случились неприятности. Отобрали права на четыре месяца. Задел колесами двойную сплошную, а лейтенантик попался поганенький... В общем, мне нужно забрать из деревни, с острова, старуху одну. Выходные обещали теплыми, а с понедельника - резкое похолодание, пурга и мороз. У тебя машина в порядке, выручишь?..
      Ни на какой пикник Валерий, конечно же, не поехал бы. Дорога слишком дальняя, никаких летних развлечений, осенний холод, купаться давно нельзя, грибы и ягоды отошли. Кроме того, поместье Рощина располагалось на территории Украины, пусть и в нескольких километрах от российской границы. А это означало остановку на блокпостах, хотя и не регулярно действующих в то время. Но то был как раз тот самый случай, когда он должен был отблагодарить друга за старое добро, отдать долг. И Валерик согласился.
      -Вот и ладненько, - сказал Рощин, получив утвердительный ответ. - Машину я тебе заправлю, еды куплю в райцентре по пути, так что не суетись. Рано утром - в путь. И еще – возьми с собой свою подружку Светлану, ей очень все придется по душе, уверяю…
      -Постой-постой, а откуда ты про нее знаешь? – насторожился Валерик.
      -Слухами земля полнится. Ну, до завтра.
      -До завтра.

      Валерик крутил в руках сотовый. Ехать не хотелось. Но слово есть слово. А долг другу - святое.  Он набрал номер Светланы.
      -Один приятель попросил меня выручить его... Поехали вместе, а? Вертимся в этой чертовой круговерти: работа-дом-работа. Понимаешь, там остров на озере. И у него там дом... Даже два дома. Ну смотри, я просто предложил.
      -Приятель? Я знаю его?..
      Валерик замялся. Конечно, она раньше слышала от него о Рощине, и у ней сложилось о нем заочно негативно-предвзятое мнение. А что, если Рощин произведет на нее впечатление, и она поменяет, наконец, свое отношение к нему? Да и он свое к ней, ведь она всем нравится.
      -Нет, ты его не знаешь... - солгал Валерик. - Но он тебя очарует.
      -Странно. Я думала, знаю всех твоих друзей. Хорошо, я поеду. Только не вздумай меня простудить.
      -Оденься потеплее, и все будет в порядке.

      Светлана была похожа на американскую красавицу-актрису Ким Бейсингер, только в чертах ее было нечто совершенно особенное, не встреченное им за всю жизнь ни в одном женском лице. Некое врожденное выражение доброй усмешки и забавного благодушия, за что он иногда называл ее «смешной». Очень густые белые волосы, спадавшие длинными локонами, целовали ее нежные щеки, а из-под челки внимательно смотрели ясные серо-голубые глаза. Ей не давали и двадцати семи, а было ей тридцать шесть... Она была достаточно высокая, и притом не костисто-модельных, а округлых форм, с плавными широкими бедрами, высокой грудью, что так привлекает мужчин, настоящая древнегреческая богиня. Сейчас она спрятала свои роскошные волосы под теплый платок, но это не уменьшило, а лишь по-иному явило ее красоту, обозначив черты лаконичнее и четче.
      Рощин бодро поздоровался с ней и сразу разговорился. Валерик взялся за рукоять захрустевшей коробки передач, и машина приемисто нырнула во мрак еще не наступившего утра, покоряя пустынные улицы.
Дорога предстояла долгая. Наконец-то под лучами далекого, поднявшегося на горизонте солнца силуэты окружающего прояснились и ехать стало веселее. Сергей много рассуждал о том, сколь рискован и тяжел стал теперь бизнес, о бывшей жене, тайком вложившей двести тысяч его долларов в какой-то идиотский фонд, который не могут найти уже много лет.

      В районном городке Валерик заправил полный бак, а в дорожном кафе они взяли по картонному стакану кофе и вышли на улицу. Большой старый пес с давно перебитой и неправильно сросшейся передней лапой, скорее всего, покалеченной автомобилем, с завистью смотрел на завтракавших людей, не решаясь к ним подойти, и в глазах пса словно бы застыла мольба. Светлана скормила ему всю свою лепешку, куски которой собака жадно подхватывала с бетона парковки, покрытой утренним инеем, неуклюже и очень тяжело опираясь на здоровую лапу.
В магазине Рощин накупил две больших сумки еды, пятилитровую бутыль пива, пол-ящика водки.
      -Это подарки для местных, - пояснил он. - Они меня считают олигархом, вот и приходится поддерживать имидж.
     Машина вновь рванула вперед в коридоре среди великолепных корабельных сосен. Здесь начинались места, которые Валерик знал с детства из-за ежегодных летних каникул, проводимых у бабушки и дедушки - мелкие желтые пески, хвойные леса, широкие реки.
      -Я сверну сейчас на деревенское кладбище, - предупредил Валерик. - Здесь похоронен мой отец. Много времени это не займет.
       -Ну да, Ивана Андреевича, отца твоего, как же, помню, помню, - с пониманием кивнул Рощин. – Замечательной души был человек…
      Кладбище было небольшим, утонувшем средь огромных хвойных деревьев. Отец завещал похоронить его на родине, рядом с родителями и братьями. Как на многих деревенских кладбищах, здесь можно было проследить и историю рода, и историю страны. Валерик знал: все, кто лежал здесь, даже если и не были прямыми родственниками, то свояками ему приходились наверняка. И еще под огромными старыми соснами здесь покоились герои целой череды кровавых войн.
      Отец работал до самой смерти, разменяв начало восьмого десятка. На слова сына о том, что пора бы и отдохнуть, он лаконично произносил: «Я умру стоя». Говорил так, говорил... А однажды утром, как всегда, собрался в университет на кафедру, и упал в коридоре, сраженный инсультом. И много месяцев потом лежал в постели, беспомощный, от всех зависимый... Так и умер лежа. Вот так... «Человек предполагает, а господь располагает», вспомнилась тогда Валерику расхожая фраза. О если бы он был жив сейчас, все, возможно, было бы по-другому!.. По крайней мере, многое. Может быть, отец подсказал бы ему что-то важное, как это делал ни раз. Но теперь уже никто не сделает это за него...
      С дальнего конца кладбища шла в их сторону ветхая старушка. Валерик поздоровался с ней, как принято в деревнях.
      -Вы не Валерик? - неожиданно спросила старушка. - Уж очень на отца похожи. Он такой же был в ваши годы.
      -А вы кто будете?
      Старушка принялась долго объяснять, кто она, но он так и не понял, просто не знал людей, о которых она говорила. Понял только, что она вдова какого-то дальнего его родственника. Старушка взяла ветошь, протирая надгробье отца из черного мрамора, на котором был выгравирован его портрет, а ниже выбиты слова: «Гражданин, ученый, патриот».
      -Ах Ванечка, Ванечка… - тихо промолвила старушка. - И взглянув на Светлану, которая рвала засохшую меж могил траву, спросила: - Не жена ваша, Валерик?..
      Валерик почти вздрогнул, замялся. Встретив холодный взгляд неподвижных серо-голубых глаз Светланы, ответил:
      -Нет, не жена… Родственница. А это мой друг, - кивнул на стоявшего поодаль Рощина.
      -Очень приятно, - произнесла старушка. И ушла, растворилась средь сосен, как тень, будто и не было ее…
Он стоял еще некоторое время у могилы. Вспомнились горькие слова отца незадолго до ухода: «Великая страна – СССР – досталась ничтожествам. Еще увидите, во что они превратят эту территорию… Говорят, русский народ богоносный. Но когда он отворачивался от Бога, то становился страшен в своей разрушительной силе…»

      Валерик медленно побрел к машине. И услышал позади себя почти сардоническое:
      -Так кто я тебе, Романофф? Родственница?.. – Впервые за последние несколько месяцев Светлана назвала его по фамилии, с немецким "ф" на конце. И в тоне ее звучал металл. А потом с усмешкой прочла то ли экспромт (а она часто импровизировала), то ли какую-то свою заготовку:

Сколько бедною Лизою
Быть предстоит?
Карамзин  не ответит,
А Романов - молчит.

      -Ну золотце, какая ты бедная Лиза!..
      Дверцы дружно захлопнулись, и вскоре машина вышла на трассу. По подсчетам Валерика, давно уже должен был появиться пункт назначения, но Сергей невозмутимо командовал:
      -Езжай и не спрашивай, тебе какая разница.
      Последовала отворотка. Здесь по заверениям Сергея не было постов автоинспекции, и Валерик резко увеличил скорость. Машина стремительно поглощала пространство, а Рощин, словно не замечая этого, рассказывал какие-то истории. Валерик начинал понимать, что Сергей явно преуменьшил расстояние, видимо, опасаясь, что приятель не согласится ехать.
      -Видите, сосен нет на нескольких гектарах. Реликтовый лес! Дела бабенки одной-прощелыги с Хохляндии. Глава поселковой администрации. Подожгли с сынком лес. Так, для виду, с краю, чтобы списать кучу площадей. А потом продали под вырубку. Еще махинациями с казенными квартирами занимается. Штук пятнадцать хапнула. В общем, гадюка та. Все вопросы решает только за взятки. И прихватить ее никак не могут. Похоже, у нее высокие покровители в Киеве. Так вот, когда разбогатела, решила деревню целиком прибрать к рукам, стала прикупать дом за домом: место хорошее. Турбазу собралась строить. А нас такое соседство не устраивает. Бабка, про которую я вам рассказывал, моя бывшая пациентка, избушку свою продала, а я помог ей на нашем острове дом мельника купить. И мельницу. Главное, земли там много. Всяко у этой твари руки до острова не дотянутся?

      Валерик краем глаз взглянул на спидометр, не отрывая взора от шоссе: получалось, что они давно уже должны были приехать. Словно угадав его мысли, Сергей сказал:
       -Еще минут десять, направо пойдет грунтовка. Скорость можешь держать приличную, грунтовка хорошая. А вообще, давай я сяду за руль. Ты подустал. Власти тут уже никакой нет, так что не беспокойся, никто не оштрафует.
      Немножко поколебавшись в душе, Валерик уступил. Он и впрямь устал. Сергей повел машину уверенно, споро, но без лихачества, И Валерик успокоился. Грунтовка сужалась, потом нырнула меж высоких песчаных насыпей, поросших сосняком, и вышла в тупик, на берег большого озера, берега которого тонули в тумане…
      Среди бурелома у подножья обрывистого холма, упираясь торцами в его почти отвесный край с обсыпавшимся песком, стояли два ржавых железных гаража. Сергей отпер замок на одном из них. Неприятно взвизгнули давно не открывавшиеся ворота. Он загнал машину вовнутрь и закрыл гараж.
       -Теперь твоя машина будет в целости и сохранности.
      Метрах в ста от берега по направлению к ним шла большая пластиковая лодка.
      -Ну вот и бабулька моя, - прокомментировал Сергей. Лодка ткнулась носом в песок. Сергей захватил цепь и намотал ее на истонченную, источенную волнами корягу, намертво вросшую в грунт. В лодке сидела за веслами грузная старуха в старомодном, видавшем виды черном зипуне (с ней, видимо, и обещал познакомить гостей Сергей). Лицо ее было корявое, грозное, с носом-картошиной, и Валерий и Светлана впоследствии нарекли ее про себя «Салтычихой». Внешность оказалась, однако, обманчивой. Салтычиха была вроде бы не вредной старухой.
        Они поставили сумки на дно лодки, забрались в нее. Сергей сел за весла, и лодка тронулась. Вода в озере долго оставалась светлой, было мелко, дно полностью просматривалось, что не характерно для здешних мест: чаще всего местные воды, словно настоянные на травах, имели цвет крепкого чая. Рыбы между тем и привычных стаек мальков не наблюдалось. Вся рыба куда-то исчезла.
       Воды постепенно темнели, лодка вышла на глубину. Остров не показывался, лишь дымчатый край вдали словно отодвигался все дальше и дальше. У Валерика мелькнула на мгновенье шальная, мистически тревожная мысль: а что, если нет никакого острова, и остров - лишь вымысел...

       Они сидели со Светланой на скамье лодки, прижавшись друг к другу, и молчали. Все, как многое в этом мире, началось с женщины, думал он. С тех пор жизнь его то казалась раем, то превращалась в безумие. Она не ложилась ни в одну из предустановленных догм, на нее не было ответа ни в одной из книг, проповедей, советов или благих пожеланий многомудрых советчиков и друзей. Все это было не то и не там.
       Он с удивлением открыл для себя, что юношеские влюбленности и страдания, которые казались когда-то исполненными высшего смысла и неимоверно тягостными - лишь детский лепет, смешная игра в жизнь. Потому что когда ты оброс родственниками, детьми, обязанностями и ритмом, неким имиджем и робким ростком мысли о грядущем одиночестве и старости - тогда внезапно цена твоих поступков становится неизмеримо более высокой, чем на безбрежных полях юности, где ты кажешься себе крутым, решительным, всемогущим, на деле же остающимся лишь не отвечающим почти ни за кого, в том числе и за себя. И тогда он начинал понимать, что есть лишь один выход - не думать об этом. Потому что думать означало поход в тупики, в бесконечный лабиринт тупиков. Таковы миражи людских чаяний в тумане заблудившихся вод.

       Наконец, из утренней дымки возникла песчаная полоса прибоя, переходящая в крутой берег. Остров. Они пристали к большому плоту, оборудованному для отдыха: в него были ввинчены саморезами пластиковая скамейка, такой же столик. Вверх мимо трех огромных сросшихся сосен вела деревянная лестница с перилами. На самом краю обрывистого берега стояла покосившаяся избушка, крытая по старинке почерневшими и замшелыми досками внахлест. Рядом - башня старинной ветряной мельницы, а чуть далее новый коттедж, первый этаж которого был сложен из облицовочного кирпича, а второй из бруса, не закрытого еще вагонкой, судя по чему напрашивался вывод, что дом еще «не довели до ума».
       -Изб здесь не много, всего шесть штук, - сказал Сергей. - А постоянно живут только две старухи да братовья, Мишка с Федькой. Погоди, сейчас все припрутся ко мне.
       И в самом деле, не успел он это сказать, как на пороге уже стояли два тощих мужика с испитыми лицами и синевой под глазами.
       -О, братовья! - приветствовал Сергей. И представил их: - Замечательные автомастера, а еще прирожденные строители. Умельцы!.. Просто хорошие ребята. По коньячку? - Сергей услужливо вытащил из-под стола, крытого затрапезной скатертью, канистру с темного цвета жидкостью, щедро наполнил чашки. Дружно подергивая острыми кадыками, «братовья» жадно и молниеносно осушили плохо вымытые сосуды. Они были близнецы, не отличимые друг от друга. Впалые, изборожденные морщинами щеки, плотоядный огонь глаз... В близнецах было нечто от лесных хищников, уверенных в себе, лишь ждущих случайный промах потенциальной добычи, и потому до поры до времени миролюбивых и дружественных. У них были даже одинаковые татуировки на правых предплечьях в виде гитлеровского «волчьего крюка».

           -Это мы тебе, Сергей Павлович, - начал один из них, обращаясь к Рощину, - кой-чего поделали, досочки-то половые в дом, на второй этаж все перетаскали...
             Очевидно, что такое трудолюбие предполагало некоторое вознаграждение, и Рощин не преминул вновь заполнить видавшие виды чашки. Процедура повторилась еще раза три, и довольные приемом и похвалами «братовья», утерев небритые сырые подбородки, удалились.
      -Они меня за Абрамовича считают, - самодовольно улыбнулся Сергей. И, внезапно убрав улыбку с лица, с ядовитым безразличием процедил сквозь зубы им вслед. - Долбо...бы, п...дюки, уроды. Никакого толку от них... Да здесь все такие придурки. Сидельцы они бывшие. Федька посидел полгода, надоело ему. Договорились с Мишкой на свидании, поменялись одеждой, и Мишка за Федьку пошел срок отбывать. А чтоб никто подмены не заметил, Федька подробно Мишку проинструктировал, с кем как на зоне разговаривать. Договаривались на полгода, а когда срок подошел снова меняться, Федька брата обманул, не захотел в тюрьму, и пришлось тому почти пятерик тянуть. А Федька за то время с братовой женой жил, ребенка настругал. Когда обман вскрылся случайно, Федьке добавили за побег и снова на зону упекли. Не знаю, как Мишка его за все это простил потом... Такие вот люди у меня тут живут.
      Скрипя полом, тяжело, со свистом, дыша, в горенку, как танк, ворвалась пожилая толстая женщина в засаленном армейском бушлате. Она тяжело опустилась на стул, а когда отдышалась, наполнила своим шумом комнату с низким потолком.
      -Сереженька!..
      -Матвевна!.. Ты, наверное, за пивком. Привез я тебе пивка.
      -Ой, умничка-то, ой, умничка. Только, милый, подожди, - Матвеевна стала судорожно рыться в карманах бушлата, - ой, сдуру я не тот бушлат-от надела, деньги-то в другом остались...
      -Матвевна, да ты, наверное, специально не тот бушлат надела, чтоб мне деньги не отдавать, - предположил ехидно Сергей. - Завралась ты совсем, Матвевна... Да ладно, ладно, ты мне главное, родная душа, за домом приглядывай, а пивко я тебе прощу...
      Светлана поежилась. В избе было довольно холодно, и выглядело это странным при наличии кучи отличных березовых дров, которыми был завален чуланчик. Но печку, видимо, Рощин подтапливать не собирался. Возможно, в том было виновато термобелье, которое не давало хозяину почувствовать холод - им только что хвастался Сергей. Но у Валерика и Светланы не было термобелья...
      Салтычиха с Матвеевной разговорились о скромных урожаях на своих грядках.
      -А вы что-нибудь садите, у вас есть дача? - внезапно обратилась Салтычиха к Валерию и Светлане.
      -Нет... - сказал Валерий рассеянно, слегка замявшись.
      -Есть, - почти одновременно с ним произнесла Светлана, но... Мы ничего там не садим.
      Матвеевна и Салтычиха наговорились вволю о своих бесхитростных огородных делах, и Матвеевна собралась уходить. Валерий предложил ей помощь в доставке пятилитровой бутыли пива. Матвеевна не отказалась. За компанию вышла на улицу и Светлана.
      -Сережка, а ты ведь омманул меня, - заметила Салтычиха, когда осталась с Рощиным одна. - Валера ведь со Светкой не муж и жена.
      -Как ты догадалась?
      -А вот, догадалась.
      -Ничего-то от тебя не утаишь. Да тебе какая разница!
      -Мне-то никакой... а не ври! - прикрикнула Салтычиха. - Сколько раз говорила, не ври мне!
      -Вот что, пойду-ка я затоплю баню, - сказал Рощин.

      Проводив Матвеевну, Валерий и Светлана спустились на плот, сели на пластиковую скамейку-диван.
      -Какая красота вокруг. Не верится, что скоро холода и снега придут, - сказала она. И, зная, как Валерий любит купаться, добавила мечтательно. - О, если б было лето! Ты бы не вылезал из воды, Ихтиандр. - Она влюбленно смотрела на него, поправила ему волосы. - А сейчас мы можем только любоваться этой прозрачной водой.
      Они поцеловались нежно, легким прикосновением губ. Когда поднялись по крутой лестнице вверх, наткнулись на Сергея.
       -Ну что, - объявил тот, - баня готова. В принципе, можно попариться. Ступайте. А я и бабка вымоемся попозже.
      Баня, сложенная из бруса, а внутри облицованная осиновой вагонкой, представляла собою целый дом с просторным предбанником и двумя комнатами. Собственно, даже само банное помещение оказалось нетипично большим, с нехарактерным для русских бань высоким потолком. На стене висел полуметровый градусник в виде Амура, а стрелкой градусника служила некая интимная часть его тела, которая по мере повышения температуры поднималась вверх. В столовой стояла «стенка» с посудой и длинный стол из соснового массива с такими же стульями. На столе - деревянная лохань с квасом. Пахло свежей древесиной и березовыми вениками. Одна из дверей вела в комнату поменьше с двуспальной кроватью, другая - в туалет. Очевидно, баня была для Рощина настоящим культом. Однако в бане, к неожиданности, оказалось довольно прохладно, а вода была лишь слегка теплой.
       -Ну и баня, - усмехнулся Валерик.
      -Ты думаешь, я сразу не поняла, кто этот твой якобы новоявленный друг Рощин? – спросила Светлана. – Ты уже рассказывал о нем раньше. Говоришь, он пользовал экстрасенсорные практики? А ты не опасаешься его?..
      -Что же его опасаться? Он для меня только хорошее делал…
      -Понимаешь, если таким человеком движут ангелы - это одно. Но когда его силой пользуется дьявол - совсем другое. Избегай контакта с ним. Он может причинить тебе вред.
      -С чего ты взяла?
      -Чуйка… Ты его явно недооцениваешь. Молодец… Накормить обещал. Чашка кофе с утра, да обед из пончика полчетвертого. И в довершение банька с холодненькой водицей… Болтун.
      -Да ладно, Свет, так получилось, не обижайся на него…

      Когда они вернулись в избу, на столе исторгал пар электросамовар, прямо на скатерти лежали домашние рогалики и простенькие конфетки.
      -Что-то вы там подозрительно до-олго, - стеатральничал, словно бы с каким-то намеком, Сергей, и его взгляд, направленный на Светлану, скользнул по ее приподнятым лифчиком, как пухлые мячики, грудям, пышным бедрам и соблазнительным формам под коротким, под леопарда, облегающим платьем.
      -Разве долго? - возразила Светлана, с которой они еще в машине перешли на «ты». И добавила с иронией. - Долго в такой бане не продержишься, живо выскочишь.
      -Это вам показалось, что выскочишь, - с ехидцей гнул свое Рощин, пропустив упрек мимо ушей. - Че там и делали столько времени?..
      -Вот попробуйте, - Салтычиха показала на тарелку с нестандартно крупными куриными яйцами. - Свои. Ничего подобного в городе не купите.
      Яйца и впрямь оказались на удивление вкусными и ароматными.
      -Мои курочки травку живую щипали, червячков - не на птицефабрике искусственные корма! - с гордостью произнесла Салтычиха. - Жаль только, курочек-то теперь нет, хорь задавил. Все тринадцать штук. За горло схватит, зараза, кровь выпьет и бросит. Вот нечисть!
      -Я его сегодня видел, - подтвердил Сергей. - Хотел подстрелить, да удрал он. Учуял, что люди приехали. Наверное, думал, опять ему завтрак привезли из свежей курятины.
      Салтычиха снова горестно вздохнула по убиенным курам, а Рощин продолжил свои шуточки, и крутились они у него все почему-то вокруг «этого».
      -Уехал один мой приятель к любовнице, а ему жена звонит. А жена, скажу вам, настоящая швейная машинка «Зингер»...
       -Что-то не понял, - приняв его тон, сказал Валерик. - Если его жена - машинка «Зингер», то зачем ему любовница?..
      -Так она для других машинка «Зингер»...
       -Так бы сразу и сказал, - встряла Салтычиха. - Нечего людей путать.
      -Ой, ты-то молчи, старая недавалка!
      Валерик и Светлана невольно переглянулись от столь странного неологизма, сказанного в адрес старухи с необычайным прямодушием и бесцеремонностью. Словно перехватив смысл их взгляда, Сергей исправился:
        -Да она на меня не обижается, она у меня бабка добрая, безобидная... В общем, ошибка моего приятеля, про которого я вам рассказываю, заключалась в том, что он неправильно избрал путь к сердцу женщины. А путь к сердцу женщины - что?..
     -Должен лежать через желудок, - озвучил Валерик старинную мещанскую байку.
     -А вот и нет, - заключил Рощин с выражением многозначительности и подвоха. – А путь к сердцу женщины, скажу я вам, не должен лежать…
        -Вы ведь фармацевт, Светлана, - решив положить конец специфическому юмору Рощина, сказала Салтычиха. - Посоветуйте мне, что от давления, да от аритмии...
      Женщины разговорились на больную и бесконечную тему. Сергей достал тем временем пластмассовую канистру с коричневатой жидкостью. Выдавать ее за коньяк он на сей раз не стал, пояснив, что это разбавленный спирт, употребляемый в кондитерской промышленности, который ему доставляют за разные услуги в неограниченном количестве. Причем, спирт хороший.
Алкоголь и в самом деле оказался с приятным привкусом сахара и каких-то специй, правда, слишком крепким, поэтому от второй стопки гости наотрез отказались. «Коньячок» ударил в голову, как кровь приливает в нее при прыжке с обрыва, вызвав приступ эйфории, беспочвенное ощущение собственного всесилья и желание пофилософствовать.
      -Как вы думаете, что главное в жизни? - внимательно посмотрев на немногочисленных своих друзей, спросил Валерик.
      -Любовь, вот что главное, - почти не задумываясь ответила Светлана. - Без любви жизнь не имеет никакого смысла. Она сера, безлика и никчемна. Человек без нее неполноценен и несостоятелен... Жизнь быстротечна. Может, выстроить в своей душе храм любви и жить только ею?..
      -А я думаю, свобода, - возразил Валерик. - Свобода воплощать свои мысли и планы в реальные дела, свобода жить так, как того требует душа...
      -Конечно, я тебя понимаю, - оборвала Светлана. - Тем более у тебя реальных дел нет никаких, одни только мечты да благие увещевания. И еще - ложь. Ложь своей любимой женщине.
      -Пожалуй, я соглашусь с Валериком, - сделав вид, что не слышал последних обвинительных слов, кивнул Сергей. - Но свобода иногда имеет слишком большую цену, слишком. Такую, что за нее трижды приходится заплатить несвободой. Вот и подумаешь: да нужна ли она тебе, такая свобода?!. Что касается меня, то я знаю ей цену. У меня «горячий» стаж, и мне десять лет до пенсии. Дотерплю их как-нибудь в этом проклятом городе, среди нелюбимой работы, среди людей, которые мне неприятны. Дострою дом, сделаю небольшие накопления, куплю новую дорогую машину, хороший быстроходный катер. И уеду сюда, на остров - навсегда.
      -Сюда, в эту глухомань? - удивился Валерик.
      -Я люблю землю, огородничество, лес, озеро. А город - нет. Ты знаешь, я родом из деревни, душой из нее.
      -Да здесь даже продуктов негде взять!
      -Почему же. Раз в неделю по воскресеньям на берег, где у меня стоят гаражи, приезжает в определенное время пикапчик из райцентра - он ездит по отдаленным деревням. Привозят самое необходимое - свежий хлеб, сахар, крупы. Этого вполне достаточно. Правда, дерут втридорога, не то, что при Советах... В одиннадцать утра мы приплываем туда на лодке и отовариваемся. Зимой, конечно, хуже, топаем по льду озера. Так что мне придется, пожалуй, еще купить снегоход...
       Да, Рощин и в самом деле не любил город. Он ненавидел визжащий тормозами, гудящий, омерзительный и бесконечный поток бездушного железа на колесах, зеркала супермаркетов, ряды пластмассовых женских ножек с натянутыми на них колготками, стеллажи книжных магазинов с маркерами «Детективы женские», «Детективы мужские» рядом с отделами женского и мужского белья. Ненавидел своего начальника - владельца склада оптовой торговли, который раньше был депутатом, но слишком рьяно стал запускать лапы в бюджетные деньги. Это был конченный негодяй и подлец, но он умел вальяжно откинуть голову назад, красиво сказать о благе народа, выругать власть за коррупцию - и за него голосовали когда-то... И лишь узкий круг лиц знал, что на самом деле представляет собой этот скользкий, насквозь лживый тип, для которого, когда речь пойдет о шкурной выгоде, не останется ничего святого. Но его подчиненные не могли сказать ему ничего, так как зависели от него, и вынуждены были терпеть всю его вакханалию абсурда.
      Рощин ненавидел черную бухгалтерию, стеклянных девиц в налоговой инспекции со служебным циркуляром вместо мозгов, фуры с сахарным песком, которые давали ему неплохой доход, бесконечные звонки дилерам, «развод» покупателей; улицы, увешанные плакатами, призывающими безудержно есть, пить, потреблять... И он понимал, что рано или поздно нужно избавиться от всего этого навсегда...
       -Нет свободы, ребята, - сказала Светлана, давая понять, что ее не интересуют бытовые подробности, в частности, и особенности обсуждаемых понятий. - Это ваше заблуждение. - И нежно пропела, цитируя какого-то барда. - «Свободно только небо над головой моей».
       -Повезло тебе со Светланой! - отвлекся Сергей, положив руку на ее плечо, возможно, более доверительно и более интимно, чем принято с женщиной друга, с которой познакомился несколько часов назад. Он смотрел на нее так, словно представлял себе ее голое тело на кастинге у чокнутого режиссера фильма для взрослых.  Салтычиха проследила за этим его жестом, и в глазах ее, кажется, промелькнула едва уловимая, недобрая искра по отношению к Светлане, и, возможно, к Сергею.
                -А я думаю, наоборот: это Светлане повезло с Валериком, - впервые   разорвала долгое свое молчание Салтычиха. - Где она еще найдет такого человека - своего человека. От этого может поменяться вся жизнь. Она может стать в два, в десять раз дороже и богаче. Красивых-то много. Да только своего человека многие не встретят и за всю жизнь. Истратят дни в пустой гонке, а в конце - тупик... И пусть гонятся - поделом. Так что главное-то в жизни - счастье...
       -А что такое счастье - разве только это? - со скрытым снисхождением спросил Сергей.
      -Да не только. Уют, уверенность в завтрашнем дне...
            -И конечно, дом, машина и прочее, - слегка по-клоунски продолжал Сергей салтычихину мысль, словно бы пародируя ее образ мышления.
-Без вещей, конечно, плохо, хотя и без них можно обойтись. В мир иной их не возьмешь. А для счастья многого не надо...
      -Поговорка старая, но верная - кивнул Валерий. - Недавно я прочел в газете про один любопытный случай. Какой-то американский миллиардер поселился в престижном районе Нью-Йорка, где жили одни богачи. Спустя некоторое время он выбросился из окна собственного небоскреба. Нет, он не стал банкротом, напротив, дела его шли в гору. Просто, пока он там жил, его поразило страшное, как он решил для себя, открытие: он увидел, что существует много других миллиардеров, у которых денег гораздо больше, чем у него, и соответственно, больше возможностей и влияния. Такое открытие настолько потрясло его, что жизнь для него потеряла всякий смысл. Видимо, счастье для него состояло совсем не в том, что для нас... А вообще ощущение счастья мешает жить. Американцы проводили исследования, и пришли к выводу, что стремление к счастью изматывает и разрушает психику...
      -Это справедливо для американцев, которые с жиру бесятся, - возразила Светлана, - но не подходит для русских. Нам Эдем, а им - жизнь на грани выживания. И потому мы всегда были сильнее их духовно...
      -Вот уж верно, - закивал Сергей, - что для русского хорошо, то для немца смерть...
      -А я вот что думаю, милые, - произнесла Салтычиха. - Главное, чтоб в старости не остаться одному. Чтоб кто-то протянул тебе руку.
       -Так для этого сделать что-то нужно, чтоб тебя любили... И, наверное, задолго до наступления старости, - отрезала Светлана.
      -Погодите, пойдемте, я вам кое-что покажу, - Сергей взял с подоконника мощный военный бинокль. - За мной.
      Они вышли на улицу, взобрались на пригорок.
      -Смотрите, отсюда хорошо видно деревню на берегу, откуда нас выжила глава администрации. Сейчас они там турбазу строят. Налетит шелупень разная, но до меня они не доберутся.
      -Ты уверен? - спросил Валерик.
      -Уверен. На острове нет электричества, и проводить его сюда слишком дорого. А администраторша жадная, патологически. И она на такие траты никогда не пойдет. Остров вне зоны ее досягаемости. Она нас не достанет.
      Только сейчас Валерий обратил внимание, что на острове нет линии электропередач, а ведь у Сергея повсюду горелили электролампы, стоял телевизор и имелись другие электроприборы.
      -А как же...
      -У меня мельничный механизм подсоединен к генератору и мощным аккумуляторам, - предвосхитив вопрос, ответил Сергей. - А когда ветра долго нет, дизель запускаю.
       -А местные?
      -Они на керосинках живут. Телик иногда ко мне смотреть ходят.
       -И ты думаешь, жизнь тебя не достанет на твоем острове? - спросила Светлана.
      -Не достанет. Это мой остров, и я многое в него вложил. Слишком многое.
      -Я бы не была на твоем месте столь самоуверенным, - тихо произнесла Светлана. – Все еще впереди.
       -Да брось. Выйду на пенсию, «Пежо» поменяю на что-нибудь попроще и попрактичнее, - не слушая, продолжал Сергей. - Например, на «УАЗ-хантер» с грязевой резиной, и буду жить как хочу.
      -У тебя есть женщина? - спросил Сергея Валерик.
       -Что?.. - последовала пауза. - Баб как грязи, - ответил он с рисованным презрением. - Пойдемте, я вам покажу коттедж. Там пока нет внутренней отделки, - он оторвался вперед.
        -«Как грязи», - тихо передразнила Светлана так, чтоб слышал только Валерий. - Похоже, грязь-то есть, да вот с бабами напряженка. Иначе мужик в сорок пять лет  не нес бы на каждом углу свою пошлятину, как озабоченный подросток. У кого с этим все нормально, избегает таких тем и не ставит во главу угла.
       -...А свою квартиру в городе мне завещала старая карга, - продолжал Сергей, когда они зашли в коттедж. Он имел в виду Салтычиху. - Она из моих бывших пациенток. Я ее уж пятнадцать лет знаю.  Как ты помнишь, Валерик, после развода мне негде стало жить, так что старуха здорово выручила в первое время. У нее жил, пока свою хату не купил. Здесь избушка с мельницей тоже ей принадлежит – она и их мне завещала. Коттедж я сам выстроил... А ведь у нее где-то в Забалькалье дочь есть. Но я, видимо, бабку больше устраиваю.
       -Сергей, - спокойно окликнула Светлана. - Мне кажется, ты не очень любишь людей. В глаза делаешь им комплименты, а за глаза говоришь совсем иное.
       Валерий чуть не вздрогнул от ее замечания. Ему показалось, оно бестактно, тем более со стороны гостей, даже вызывающе. Ему стало неудобно за Светлану. Он подумал, Сергей сейчас начнет оправдываться... Но, к его удивлению, тот ответил, вовсе не смутившись:
       -А за что их любить, людишек этих?.. Чем лучше узнаешь людей, тем больше нравятся собаки... Светлана, - легко переменил тему он. - У тебя такая внешность, что невольно настраивает мужиков только на одно...
       -Не знаю. Может быть. Я об этом особенно не размышляла. Но я, Сережа, - личность, и мне кажется, это главное...
       -Личность, личность… Брось туфту эту.
       -Твоя беда, Сережа, в том, что ты судишь об отношениях мужчины и женщины по себе. Но представь, что между ними может быть что-то большее. То, что ни он, ни она никогда не находили в других?.. То, о чем ты даже не догадываешься?..
        -Ой, брось, Светочка, свои фантазии. Что еще такое я не знаю между мужчиной и женщиной?!. Что еще не прочитал в «Камасутре»? Ложь все это, придумки твои.
          -А что есть ложь, где она? Нелюбимые живут с нелюбимыми – вот что ложь. Говорят одно, думают другое, а делают третье?! Двурушничают. Лицедействуют. Притворяются. А любовь – она не лжет…
       -Милая, а представь, что все начнут жить по правде и говорить только правду!.. Да тогда все сожрут и поубивают друг друга!
       -Но есть пределы - пределы лжи, Сергей! И она все равно когда-нибудь раскроется.

       Они вернулись в избу.
       -Вот что, Света, я знаю, ты пишешь стихи, - продолжал Сергей. - Великолепные стихи. Да, слыхал их – по твоим выступлениям на телевидении. Прекрасный талант. Почитай нам что-нибудь!
       Валерий уставился на Сергея с изумлением, но тот не заметил его взгляда. Просто еще совсем недавно, пока они бродили по деревенскому кладбищу, Рощин в разговоре с Валериком «на ушко» назвал Светлану «побрякушкой». Он что, забыл об этом? Или успел переменить свое мнение, как стало нынче модно говорить, «переобувшись в воздухе»?!.
         -Знаете, я не люблю читать свои стихи. Вообще я не готова к этому сейчас... Они слишком личные.
        -Ну Светик, пожалуйста, - Рощин вдруг приобнял ее совсем не по-братски, прижавшись щекой к ее щеке.
       Светлана заметила в этот миг взгляд Салтычихи, полный ревнивой женской ненависти по отношению к ней, - к ней, Светлане, с которой   еще четверть часа назад они вели добрососедскую беседу. Ненависти, какую нельзя спутать ни с чем иным, более беспощадной, чем у мужчин. Как молния, ее пронзила шокирующая, почти неправдоподобная мысль, что старуха, которая Сергею годилась в матери, – не просто бывшая его пациентка... Впрочем, пятнадцать лет назад, когда Рощин с ней познакомился, Салтычиха, вполне возможно, была совсем другой. Женщины с годами, увы, внешне угасают с неумолимой силой, а душа и воспоминания еще долгое время остаются прежними…
       -Хорошо, - согласилась Светлана.

За грань непознанной
Мечты
Ходили вместе
Я и ты.
За грань,
Куда совсем нельзя,
Ходили вместе
Ты и я.
Есть ощущенье пустоты.
Я так люблю тебя,
А ты?..

       -А свои стихи, Светик, ты, конечно, Валерику посвятила? – почти ехидно предположил Рощин, приукрашенно зааплодировав… но, словно шхуна о скалу, наткнулся лишь на пристально-холодный взгляд серо-голубых глаз Светланы.
Она помолчала и продолжила – по мнению Сергея, что-то совершенно странное и неуместное:

Из любви в любовь
Не переходят,
Из любви уходят
В никуда.
Так что жди,
Харон,
На переправе, -
Может, скоро
Я приду туда .
[Стихотворения вологодской поэтессы Светланы Станевич]

       Видно было, Сергей не уловил всего смысла последнего стиха, разве что первые строфы, и тем не менее преувеличенно бросился ее хвалить.
 Валерий тронул краешек шитой крестиком деревенской скатертки, которой было закинуто нечто вроде гладильной доски. Скатерть соскользнула, открыв ослепительную клавиатуру.
       -Оба-на! - вырвалось невольно у Валерия.
       -Да, это электропианино, - спокойно констатировал Сергей. - Сам я не играю, а сынишка, когда приезжает сюда на лето, балуется. Валерик, ты ж играл когда-то... - он включил кнопку питания.
      -Когда-то, - согласился Валерий и поставил руки на клавиши. Он понял, что руки его давно забыли Бетховена, Моцарта, Баха и Шопена. Их помнила только душа. Но зато он помнил еще простые мелодии песен «История любви» и «Путники в ночи», которые пел незабвенный Фрэнк Синатра. Он знал эти песни и на русском, и на английском языках. Тридцать лет прошло, как он выучил их, тридцать лет, но казалось, ничего не изменилось в глубочайшей их силе, правде и простоте... Он спел на русском «Путников» и опустил руки. Светлана подошла к нему, поцеловала в губы и произнесла очень тихо, почти прошептав жертвенно, чтобы не слышал никто:
      -Что бы ни случилось, знай,  я люблю тебя.

       Был день, сияло яркое и холодное солнце конца осени, зажигая еще не погибшую, дивную ее листву. Сергей заворачивал тонкую арматурную сетку вокруг стволов фруктовых деревьев.
      -Зачем это? - спросила Светлана.
       -От зайцев. Их много у нас. Грызут все подряд.
       -А ты хвастался – «необитаемый остров»... Я бы хотела поговорить с тобой кой о чем.
       -Пожалуйста. Ради такой красивой женщины – что угодно!
       Появился Валерий. Увидев издали, что они что-то долго обсуждают,  решил  не мешать им. Беседа, однако, слишком затягивалась. Наконец, Светлана отправилась восвояси, нервно теребя в руках букет из засохших цветов.
-О чем это вы так долго болтали? - поинтересовался дружелюбно Валерий. Но лицо ее оставалось бесстрастным, ни единый мускул не дрогнул на нем. Она не ответила, и пошла мимо по тропинке вдоль берега. Он догнал ее, тронул за локоть. Светлана была такой же холодной, как снежная королева. Ее флегматический, обычно не досягаемый для внешних воздействий  темперамент присутствовал теперь в чистом,  отталкивающем  виде.
       Внезапно она остановилась и взорвалась:
       -Больше я никуда не поеду с тобой, Романофф! Я никого так не любила, как тебя! Дико, безумно! Когда встретилась с тобой, ты мне полмира заменил. И все  прощала тебе столько лет. Дура, какая я дура! А теперь больше не могу прощать, и - ненавижу тебя! Я устала тебя любить. Ты из меня всю душу вынул. Я хочу остаться одна. И больше ты меня не увидишь. Я не прощу тебя. Ни-ког-да.
      -Что он тебе сказал?
      -Ничего. У-хо-ди!   
       Она брела прочь по кромке песчаного пляжа, давно забывшего тепло недавнего лета.
       -Запомни только, Романов: Рощин не твой друг. А скорее, враг. Он совсем не тот человек, за которого себя выдает.
       Она ускорила шаг. Валерий попробовал догнать ее, но вдруг понял, что говорить с ней бесполезно. Она все решила. Но что, почему?!.
             Произошедшая с ней перемена выглядела сюрреалистическим сном. Он остановился. Его мысли судорожно скользили с одного на другое, пытаясь определить, что же произошло…

                ***
      Это случилось шесть лет назад. Он сидел в типографии, в отделе компьютерной верстки, вычитывая текст готовившегося к выпуску номера газеты. Туда зашла фигуристая блондинка, очень красивая, положила на стол к его приятелю, начальнику отдела, небольшую стопку бумаг. Их глаза встретились, в какие-то доли секунды он запечатлел ее лицо. Взгляд ее был равнодушным. Она развернулась и быстро ушла. Странно, в тот миг его воображение нарисовало ему целый роман. Но подобно тому, как компьютерные технологии превращают толстые фолианты в безликие и неуловимые мегабайты, так и нарисованный воображением роман пронесся в его голове за какую-то миллисекунду. В романе том было все, все, что только можно себе представить, и он сразу понял, что пригрезившееся – несбыточные досужие фантазии, дурацкий бред, который нужно срочно забыть.
       -Слушай, лицо этой женщины мне показалось знакомым... – растерянно произнес Валерик.
       -Ну конечно, - улыбнулся начальник отдела деликатно. - Это поэтесса Светлана Лосская, та самая знаменитость. Она ж с телевизора не вылезает. Мы тут книжку ей очередную верстаем... А ты что, запал на нее что ли?.. Она, кстати, свободна. В разводе. Но учти, Лосская пользуется репутацией неприступной и слишком высокомерной особы, так что… А папа у нее – крупный предприниматель. И еще: поэтессы - дамы слишком экзальтированные, болезненно ранимые, с утонченной и нежной нервной организацией… Я бы не советовал. Нормальный мужик свихнется с ними…
        -Ты дай все-таки ее телефончик. У тебя же есть ее данные в договоре…
       В ответ приятель усмехнулся и протянул Валерию листок из записной книжки.
       Целую неделю Лосская не выходила из его головы. Он прочел все ее книжки, которые смог найти. Стихи были сильные, хотя зачастую неравнозначные. В конце концов, прикинувшись наглым и успешным журналюгой, он позвонил ей, сообщив, что многочисленные читатели их газеты ждут-де не дождутся интервью с ней.
        Лосская, казалось, была полна почти полного безразличия. Сказала, что ей некогда, и она сама позвонит, когда сочтет нужным.
       И позвонила… через полтора месяца, когда он уже перестал ждать этого звонка. Стоял разгар лета, и Валерик предложил встретиться у него на даче.
Это был большой старый одноэтажный, но очень высокий дом, сложенный из огромных столетних бревен, который занимал значительную часть наглухо отгороженного от внешнего мира участка. Последний располагался в глубине тихого квартала около реки. Сюда почти не доносились звуки города, хотя основные магистрали простирались в десяти минутах ходьбы. Валерик восстанавливал его много лет, хоть и не жил здесь постоянно. Сейчас они с Лосской смотрели на клонящееся солнце, листву размашистых деревьев, которые ему не раз предлагали спилить меркантильные соседи, любители грядок и собственноручно выращенной картошки.
       -А у вас тут симпатично, - призналась Светлана.
        За бутылкой вина они разговаривали часа два, успев обсудить тенденции современной поэзии, удручающие судьбы литературы, а также всех местных творческих личностей и политиков.
       -Что же вы ничего не записываете, Валерий? – усмехнулась с некоторой иронией Лосская, пристально глядя ему в глаза и лакированным ноготком тронув его подбородок. – Вы же так, кажется, интересовались моим мнением…
       -У меня хорошая память, Светлана.
       -Знаете, Валерий, я мало кого пускаю в свой мир. Но у меня такое странное чувство, что я знала вас с рождения. Вы мой alter ego.
      -Спасибо, - он сжал ее руку. Их губы сблизились… Это был совсем не детский поцелуй. И, как говорят юные девушки - «закрутилось…»

      С той поры они не расставались. Если не удавалось увидеться, то болтали по телефону почти с утра до вечера, что превратилось в своеобразный допинг. Они знали друг о друге абсолютно все, став единым существом с общей душой.
      А однажды Светлана вопреки уговору с Валериком позвонила его жене Полине с намерением разом разрубить гордиев узел. Но вопреки ее ожиданиям, ничего хорошего из затеи не вышло. «Выяснение отношений» закончилось обоюдным тасканием за волосы и пощечинами при почти случайной встрече дам на улице.
      Сказать, что все это удручало Валерика – не сказать ничего. Он понимал лишь одно: если она уйдет, то навсегда заберет и его душу с собой. Ее нельзя было судить по меркам обычных людей, думал он. Нет, такую женщину больше не найти никогда…


                ***
       «Что же стряслось?» - мысли Валерия лихорадочно бегали.Ведь сейчас ничто не предвещало гроз… В конце концов,  она умная женщина, умеет отделять зерна от плевел. Черт возьми, еще полчаса часа назад она целовала его и говорила, что любит...
      Он ринулся вперед. Тропинка вилась и петляла, а Светланы не было. Он почувствовал приближение этого состояния психоза, слишком знакомого ему, но очень редкого, так как они почти никогда не ссорились. Но если ссорились – это было нечто почти смертельное, непереносимое, в глубине чего крылся страх – страх  ему потерять ее, а ей -  его. Может быть, это отголоски какой-то ревности, думалось ему в надежде. Слава Богу, здесь ограниченное пространство – ей никуда не уйти...

         Валерий вернулся к старой избе. В огороде Сергей  продолжал укрывать деревья.
       -Светлана ушла. Ее нигде нет, - сказал Валерий.
      -Ну погуляет да придет, - Сергей  был спокоен, хотя и несколько язвителен. - Ей это полезно. Здесь же все на виду.
      -Что ты ей сказал?
      -Да ничего я ей не сказал. Скорее, она мне сказала.
      -Что?..
      -Да что нового она могла сказать!.. Дескать, у Валерика две жены. Одна любимая, другая нелюбимая. Любимая, конечно же, она: она, как все бабы, слишком самоуверенная, если смазливая...
       -Какая чушь! Она у меня жена, если хочешь, единственная и любимая.
      -Валерик, но ты мне-то, своему другу, мозги не парь! - он обращался к нему, как к пациенту, требующему немедленного и решительного хирургического вмешательства. - Если честно, то ты полный идиот. Твоя жена Полина – просто супермодель, высоченная, стройная, симпатяга. И баба очень практичная и хозяйственная, веселая, разбитная, без комплексов. Ну?!. Нет, ты полный идиот. В конце концов, у тебя две девки от нее... А что, раз Полина тебе не нужна, так я займусь ей. Слабо?..
        -Знаешь, Сережа, двадцать лет назад, когда я женился на ней, я также думал. Особенно я гордился ее длинными стройными ногами и осанкой. Но нельзя же всю жизнь быть женатым на ногах!.. Пойми, Светлана – мой друг, мне без нее не жить. И ей без меня.
       -Вот что, - оборвал Сергей. - Эта баба не для тебя. Ну, завел себе любовницу, так каждый сверчок знай свой шесток. А она слишком умная. И ей слишком много надо. А именно: все! Она тебя загубит. Надо тебе это?..Бросай ты ее к чертовой матери и забудь про нее! Я совершенно искренне говорю, мы с тобой старые друзья. Я предавал тебя хоть раз?.. Потом будешь благодарен мне за совет. А красивых баб много, не переживай, еще найдешь, если приспичит. Я, конечно, понимаю, поэтесса, известность, высокие материи у нее в голове… - он сплюнул и продолжил работу.
       «Что же ты расхваливал ее стихи!» - в бешенстве подумал Валерий, но сдержался и ничего не сказал.
       -И еще, - добавил Сергей. - Скажу тебе одну маленькую вещь. Если ты не одумаешься, то превратишься в бомжа, который сдохнет зимой на теплотрассе. Ты ведь не миллионер! Многие мои приятели сходили с ума, а потом приходили к тому, что их выгоняли отовсюду – и любовницы, и жены, и подросшие дети, и им просто негде было жить. Что это такое, мне не нужно тебе объяснять. И тогда они проклинали всю эту свою  «любовь».

                ***

       Валерий зашел на мельницу, отворив старую досчатую дверь. Вверх вела обветшалая покосившаяся лестница. Внизу шумел ярко-красного цвета генератор. На земляном полу среди рыболовных снастей и неводов из ивовых прутьев, из тех, какие он видывал в детстве в сарае своего деда,  лежал большой каменный жернов. Он рассматривал его, мысленно удивляясь, сколько же трудов пришлось потратить, чтобы вручную вытесать его из огромного валуна.
      Он еще побродил по округе. Потом подошел к Сергею, который продолжал копаться на огороде. На земле стоял приемник с до конца вытянутой антенной. Сергей слушал новости.
      -Светланы нет! - снова повторил Валерик.
      -Да неужели? У них, у баб, это бывает. Попала вожжа под хвост… Подожди, дай дослушать… Там какая-то заваруха в Киеве на Майдане Незалежности. И год нынче нехороший. Тринадцатый. Стреляют…
      -Что и следовало ожидать… Сейчас лишь узаконят весь этот бардак… Сергей, так что  все-таки ты сказал ей? – Валерику было не до политических новостей.
      -Что я мог ей сказать? Ничего.
       -О чем вы говорили?
      -Так, о жизни. Ничего особенного. Я тебе все сказал.
       Валерий начинал понимать, что он что-то недоговаривает. Но Сергей стоял на своем. Вытянуть из него  еще что-либо было бесполезно.
      -Может, к Матвеевне зашла посудачить? Понимаешь, здесь остров. Остров. Отсюда некуда идти, - в голосе Рощина звучало некое превосходство философа, знающего истину о бесполезности и смехотворности всех человеческих метаний, заключенных в определенные обстоятельства.
       Валерий все-таки проследовал в избу к Матвеевне. Но Светланы там не оказалось. Когда он спустился с высокого и хлипкого крыльца, его стала преследовать со злобным лаем невесть откуда взявшаяся большая рыжая собака, которая прыгала на него, делая ложные угрожающие выпады. К ней присоединилась еще одна. Он поднял увесистую палку и взмахнул ею, но это лишь подхлестнуло собак к дикой атаке и лаю.
        До сего момента разъяренных псов не было слышно. И странно, что они не прореагировали на Светлану. Значит, она здесь не появлялась.
       Он шел по тропинке вдоль берега. Небольшая деревенька закончилась, берег стал крут и обрывист, и тропинка затерялась в буреломе - соваться туда стало бесполезно, да и трава была не примята: там не ощущалось никаких следов  пребывания человека. Ему пришлось вернуться. На несколько минут отставшие собаки вновь встретили его дружным лаем. Рыжая все намеревалась ухватить его за лодыжку. Он смело ринулся ей навстречу, держа палку в руке, и его решительность заставила собаку испугаться и  отступить. Но она не оставила свой безудержный лай.
       -Ну, не нашел свою принцессу? - бодро вопросил попавший навстречу Сергей. Он прикрикнул на собак, и они сразу послушно притихли и убежали. - Я вот что хотел спросить. Кто такой Харон, ну, в том стихе, что читала Светлана?
      -Дай Бог подольше не встречаться нам с этим Хароном... Это лодочник, который переправляет души умерших через реку Стикс в страну мертвых. Мифический персонаж у древних греков.
      - Лодка Харона. Река Стикс. Актриса слова. Красиво… А про острова у нее ничего нет? - Сергей немного задумался. Он рассеянно смотрел на гладь озера, и вдруг заорал так, что Валерий вздрогнул от неожиданности:
      -А где лодка?!. Лодки нет!..
       Сергей ринулся в избу за биноклем, выскочил во двор, тщательно изучая сквозь оптику противоположный берег и водную гладь, потом в несколько прыжков поднялся на холм, продолжая обзор.
      -Лодки не видно, - констатировал он, спустившись,  тяжело и нервно дыша. - Черт, что это все значит! Отсюда не выбраться, автобусы сюда не ходят, если ей вздумалось удрать. Звони ей на сотовый, хотя... сотовая связь тут отвратительная, но вдруг возьмет.
       -Ее мобильник лежит на столе. И сумочка – с кошельком, с ключами от дома... Кстати, в ней листок свернутый, желтенький уже, потрепанный, с тем самым стихом: «Так что жди, Харон, на переправе. Может, скоро я приду туда».
        -Хм... Не по душе мне это все.  Пойдем до братовьев. Вдруг  видели чего...
       День начинал незаметно меркнуть, под одежду проникал надвигающийся холод.
       -Смотри! - Валерий схватил Сергея за локоть.
      Вдоль берега, прячась в ивовых кустах, еле-еле двигалась лодка со вставленными в затворы веслами и свисающей с носа цепью. Пустая. Она была метрах в пяти от берега. Сергей  вытащил из изгороди жердь и бросился вниз. Длины жерди не хватало, и ему пришлось зайти в ледяную воду, чтобы зацепить лодку. Подтянув посудину, он взобрался в нее.
       -Погоди немного, привяжу ее к плоту, - он налег на весла. На сей раз Сергей намотал лодочную цепь на скобу причала и запер ее замком. Дома наскоро поменял сырые брюки, переобулся, и они с Валерием направились на окраину деревушки, где стояла хибара близнецов.
       По ее ступеням стекали крупные капли крови. Один из «братовьев» лежал на кровати, которую правильнее было бы назвать топчаном, и никак не реагировал на вопросы Сергея. Второй заснул, сидя за столом. Сергей  бил его по щекам, но тот лишь мычал в ответ.
      -Долбодятлы, педерасты, - последовала неизбежная тирада почти прирожденного интеллегента.
       -Что это? - спросил Валерий, показав на стоявшую на полу пятилитровую кастрюлю, из-под крышки которой стекала кровь в образовавшуюся лужу.
      -Черт знает, может, это заплутавшая бездомная собачка...
       -Не понял, - Валерий почувствовал, как по спине его пробежал едва уловимый холодок.
       Сергей объяснил ему, что ввиду того, что «братовья» были безработными бандеровцами, они не гнушались скромной вьетнамской кухни, и иногда, будучи за пределами острова, приманивали и прихватывали с собой заблудившихся доверчивых псов. Конечно, европейская кулинарная традиция имеет табу на сей сомнительный деликатес, так как считает собак друзьями человека. Но, очевидно, близнецы-нацисты придерживались другого морального принципа, держа  такое мнение за условности и цацки, и полагая, что нет ничего зазорного в том, чтоб закусить своим другом, если находишься в стесненных материальных обстоятельствах.
       Валерий сплюнул  и ринулся дальше вдоль берега. Сергей  последовал  за ним.
       -Ты говорил: «Остров. Здесь все на виду», - в сердцах бросил Валерий. -  Ни черта здесь не на виду!!. Нам нужно рассредоточиться. Нет смысла ходить друг за другом по пятам.
        Внезапно он остановился. В траве лежал искусственный голубой цветок,  который Светлана утром вплела себе в волосы. Валерий зачем-то стал комкать этот цветок, будто старался разговорить его.
        Темнело. Мрачная гигантская туча, раскинувшаяся в полнеба, долго пугала едва накрапывающим дождем. В долю секунды она, казалось, разорвалась и выплеснула на землю все свое содержимое в виде потопа, раскрамсываемого кинжалами молний. Потом нагрянувший  ледяной шквал  со снегом  также внезапно стих, как и начался.
         Окружающее пространство лежало в полутьме абсолютной тишины. Валерий чувствовал, как облако одиночества, обездоленности и отчаяния заполняет его легкие, обволакивая душу. Он потянулся за пачкой сигарет, на которой стояла крупная надпись: «Курение убивает. Вы подвергаете себя риску внезапной смерти от инсульта, рака и инфаркта».
       «Жизнь убивает быстрее», - подумал он, с яростью зажигая спичку, словно бы стараясь заодно сжечь вместе с нею и свою жизнь.
       Кажется, в последний раз он начинал понимать, что без нее его жизнь превращается в ледяную пустыню, поверх наледи которой метет снег - такой прогноз передавали на завтра. На маленькой березке поблизости трепетал от дуновений ветра один-единственный уцелевший листочек. Он трепетал и трепетал, словно мотылек, привязанный невидимой нитью, иногда часто-часто, и никак не мог улететь - давно оставленный своими собратьями трепыхаться в надвигающемся холоде, обреченный на жизнь там, где она невозможна, да и не нужна.

                2.

       Валерий вернулся в избу, чтобы забрать мощный бинокль Рощина, и принялся снова наблюдать за озерной гладью. Сергей последовал за ним.
       -Стой, я, кажется, что-то увидел… Переключи на ночное видение, я не знаю, как это делается, - попросил Валерик.
       -Чего ты там потерял? Кажется тебе все, - Рощин попытался забрать бинокль из рук Валерия и уйти с ним. Это выглядело весьма странным.
       -Ну!!
      Рощин нехотя повиновался.
       Валерик увидел большой белый катер, приближавшийся к противоположному берегу. На носу развевался маленький «жовто-блакитный» флажок. На борту какие-то люди в камуфляже. И еще на стуле сидит женщина с белыми волосами, очень похожая на Светлану.
      Мысли Романова лихорадочно работали. Да, они со Светланой, как и Рощин, постоянно проживали в небольшом городе, находившимся на территории России. А вот часть озерного побережья, как и остров, принадлежали Украине. Понятно, что неизвестные люди повезли Светлану в сторону «Незалежной». Но зачем? Почему не тронули кого-то другого, а только именно ее?
       -Вот что, Сергей, собирайся, поплывем на лодке, я забираю машину с твоего гаража и уезжаю.
      -С ума сошел? Ты обознался. Кому нужна твоя Светлана?
       -Так где она тогда, дьявол подери?! Куда пропала с твоего клятого острова?!
      -А может, она утонула? Или утопилась? Поэтессы, они… странные. Сам знаешь. Просто так, что ли, она придумала стихи про реку смерти, про этого чертового лодочника, Харона…
       -Спасибо, друг, на добром слове! Успокоил!..
-Валерик, ну куда ты поедешь на ночь глядя, перед бурей?.. Где собираешься ее искать? А о нас со старухой подумал? На чем мы отсюда выберемся?
       -Свяжешься с друзьями, вас вывезут. А у меня другая ситуация. Я не могу бросить Светлану на произвол судьбы!
       - Где ее будешь искать, если и правда ее кто-то увез? У тебя хоть есть кто знакомый на Украине?
     -Есть один знакомый. В Ясинске. Кроме того, с этим городом как-то связан ее отец. Это главная ниточка. Только он может помочь.   В общем, садимся в лодку…
      -Погоди, - кажется, осенило Рощина. – А ты не думал, что жена твоя, Полина, руки тут приложила?.. Наняла кого? Смотри, женщины очень коварны и изобретательны в своей мести…
       -Да ты бредишь, Сергей! Что тут может придумать бедная женщина? Ты же сам с Полиной разговаривал, объяснял ей, - мы едем на остров, чтоб я выручил тебя?.. В общем, гляди, сам не хочешь, тогда кто-то из «братовьев» за стакан самогона отвезет меня.
       Рощин был явно не доволен таким раскладом. Но спорить больше не стал. Они направились к близнецам, Мишке и Федьке. Заснувший за столом Мишка продолжал громко храпеть. Очнувшийся Федька слез с топчана с полуистлевшим матрасом, покрытым застарелыми пятнами отходов человеческой жизнедеятельности, и неспешно надел истертую куртку.
      -Коньячку бы, - почти беззвучно прохрипел он. Его просьба была немедленно удовлетворена при помощи заранее приготовленной фляги. А Валерик собрал свою небольшую сумку, куда положил оставленные ключи, мобильник и документы Светланы. Рощин, убедившись, что Федька и Валерий отчалили, взял телефон и стал кому-то звонить, хотя по его же прежним заверениям, сотовая связь здесь отсутствовала.

      Гладь озера стала совсем темной. Берег теперь даже не угадывался. Федька старательно работал веслами.
      -А ты чего в бандеровцы пошел, Федя? – спросил Валерий.
      -Да какой я бандеровец. Так, татушку сделал. Модно нынче. По радио все время балакають, Бандера и Шухевич правильные мужики.
        -Так они же пособники Гитлера.
      -Ну и что. Главное – за Украину. Против кацапов.
       -А сам-то ты разве не кацап? По-русски же говоришь.
      -Не-е. Я щирый украинец.
     «Зомби», - подумал Валерик, и не стал более продолжать эту тему.
Федька продолжал упорно грести и держал направление скорее по интуиции. И она его не подвела. Они пристали как раз напротив металлических гаражей. На песке лежал свежий снег, который быстро таял. Федька включил фонарь. Заскрежетали ржавые ворота. Валерик вывел машину.
      -Ну давай, Федор. Надеюсь, не заблудишься на обратном пути. – Правда, руки на прощание Валерик ему не подал. Но зато вручил флягу со спиртом.
                ***
       Дорога была безлюдной. Он не любил ночную езду. Обзор маленький, всю ситуацию не схватываешь, в скорости себя ограничиваешь. И мысли лезли в голову разные. И про Светлану, и про неизвестность. Ему вспомнился старый дом – его бревенчатая дача, куда он пригласил когда-то Светлану. В последнее время он все чаще бывал там лишь в полном одиночестве.
       Не придет отец, который захаживал после работы – убраться на участке, просто посидеть, поговорить. Не заглянут друзья-товарищи – «иных уж нет, а те теперь далече». И возникало ощущение провалившихся в небытие пластов прошлого, с которым нет никакой материальной связи, которые неведомы окружающим людям. И ты – как оторвавшаяся от несуществующего ныне берега и одиноко блуждающая в незнакомом море жизни льдина…
        И еще: в том его доме многие, давно оставшиеся без прежних хозяев, оставленные ими вещи, напоминали о них и вызывали щемящую ностальгию по навсегда потерянной жизни среди так и не сбывшихся радужных надежд на будущее.
В зеркале заднего вида блеснул мощный свет приближающихся фар. Это был явно не легковой автомобиль: фары были расположены слишком высоко, как у дальнобойной фуры, и они быстро приближались. Малоприятное ощущение. Валерик втопил «сто». Неизвестный объект на минуту отстал, а потом вновь стал приближаться. Валерик еще втопил сразу «сто тридцать». Неведомый грузовик и не думал отступать. «Что это за грузовик такой? - не без жути подумалось Валерику. – Среди отечественных таких монстров не бывает, а в Хохляндии тем более». Он не мог избавиться от ощущения, что надвигающийся позади вагон железа непременно расплющит его и сметет в кювет. Но ехать быстрее на узкой ночной дороге становилось слишком опасно. Заметив глубокий парковочный карман, Валерик заехал в него и остановился, выключив фары. Вскоре на немыслимой скорости пронесся и его преследователь, который оказался двухэтажным междугородним автобусом. Теперь это объясняло необычную резвость тяжелой махины.
       Убедившись, что автобус скрылся из вида, Валерик медленно тронулся. «Просто профессионал», - с облегчением от отошедшего чувства погони подумал он. 
По его расчетам, до украинского городка Ясинска, где живет его приятель Валентин, оставалось километров тридцать. Там же находился домостроительный комбинат, который целиком или частично принадлежал отцу Лосской.  Это единственная теперь зацепка, которая связывала его с ней. А судя по флажку на катере похитителей, ее могли увезти только на территорию Украины. Из России же, с которой были разорваны почти все нормальные отношения, вести поиски Светланы было бы бессмысленно.

       Вдали он увидел свет. Дорогу перегораживали красные пластиковые боны, используемые обычно, как временные дорожные заграждения. Их, конечно, можно было сбить. Но за ними на габаритных огнях, полностью перекрывая полотно шоссе, наискось стоял недавно пронесшийся междугородний автобус, так что объехать его было невозможно. А у бонов копошились какие-то люди. Остановившись, по униформе и нашивкам он понял, что это были укронацисты одного из самых одиозных подразделений, состоящих из убийц, насильников и живодеров.
       К нему, ухмыляясь, постукивая дубинкой о ладонь левой руки, неторопливо, в предвкушении легкой расправы, приближался отморозок из одураченного поколения новых украинцев. На внешней стороне ладони его правой руки были вытатуированы немецко-фашистская свастика и портрет гитлеровского пособника - Бандеры. Нет, то был отнюдь не какой-то стационарный блок-пост. Ребятки обосновались здесь только что. И сидевший за рулем автобуса водитель также был, как теперь оказалось, «профессионалом» совсем другого плана…
Отморозок вытащил Валерика за грудки с водительского сиденья и почти одновременно ткнул ему в солнечное сплетение концом дубинки. Валерий скорчился от боли.
       -Москаль?! – заверещал он. – А ну ори «Слава Украине!» Документы, быстро!
Валерик кашлял, не в состоянии что-либо произнести. Документы он на всякий случай спрятал в багажник.
        -Паляниця, говори «паляниця»! - труднопроизносимое украинское слово, означающее разновидность старинного русского хлеба, у головорезов служило своеобразным маркером, по которому отличали «свидомых» украинцев от «москалей», даже если последние владели «мовой». 
       Кому-то пришло в голову схватить Валерия за волосы и на смартфон сделать снимок, который сразу переслали куда-то. Через пару минут послышалось:
      -Этот тот самый москаль, которого мы ищем.
И Валерия тут же принялись «метелить». Орудовали группой, пинали, били кастетами.
       -Постойте, это его, может, того, на органы пустить?
      -До хирургов еще добраться надо. Протухнуть успеет. И так, кажется, не дышит. Раньше надо было думать. А так – машинка у него хорошая, сгодится. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Нам замочить его велели, других указаний не поступало.
Валерия поволокли за ноги и бросили в кювет. На минуту он очнулся.
        -Так, Мыкола, - обратился командир к молодому парню. – Контрольный выстрел с тебя. Нечего за нас прятаться.
Мыкола, видимо, проявлял нерешительность.
       -Ну! Не то сам на его месте окажешься.
Валерий услышал шаги. Потом парень пнул его, и Валерий скатился в канаву. Раздался выстрел.

       Он очнулся от звука редких, проезжавших на трассе автомобилей. Было светло. Валерик пошевелился. Любое движение вызывало несносную боль. Он представлял собою живую отбивную. Сантиметр за сантиметром стал выкарабкиваться вверх. На обочине дороги появились его цеплявшиеся за грунт руки, и силы тут же оставили его.
        Он пришел в себя от запаха выхлопных газов. Рядом стоял видавший виды грузовичок с прицепом. Водитель, пожилой мужчина, осторожно тронув его за плечо, спросил:
       -Что с вами?
       -Бандиты… - собравшись с силами, произнес Валерий. - Ограбили и выбросили здесь.
        Говорить правду было слишком опасно. С нацистами простые люди предпочитали не связываться, ведь в высших кругах у них были серьезные покровители.
         Из разговора с хозяином грузовичка Валерик выяснил, что тот направляется в Ясинск.
      -Не подбросите на Колхозную улицу? Там у меня родственники.
       -Колхозную?.. Теперь она не так называется. Романа Шухевича.
       -Ну… Вы поняли.
      Путь был недолгим. Очень скоро он оказался во дворике, в котором не бывал много лет. Но боже, какое запустение, впрочем, как и повсюду на Украине со времен распада Союза. Трехэтажный сталинский дом с обсыпавшейся штукатуркой, давно сломанные качели, утонувшая в лужах прилегающая территория, деревянные двери подъездов без домофонов или хотя бы кодовых замков.
        Валерик вошел в здание, поднялся на второй этаж. Звонок отсутствовал. Он постучался. На стук долго никто не реагировал. Наконец, дверь осторожно скрипнула. Выглянул кудлатый человек в пижаме. Ну конечно же, Валентин, его приятель, только сильно осунувшийся.
          Он был намного старше Валерия, ему было лет шестьдесят, да к тому же он стал подслеповат после автоаварии. Обычно приветливый и гостеприимный Валентин хоть и не сразу, но узнал Валерика. Только на сей раз он не улыбался и не выразил восторга.
       -Валера? Что это с тобой?.. Ты видел себя в зеркало? У тебя лицо все черное.
        Валерику пришлось рассказать о минувших злоключениях. Валентин выглядел озадаченным.
       -Сотовый у тебя с собой?
       -Откуда, меня ограбили, ничего при себе не осталось.
         -Это хорошо.
         -Чего же тут хорошего, Валя?!
     -Да хотя бы то хорошо, что СБУ сюда не завалится и не заберет всех в застенки! Знаешь, что тут творится-то? В администрациях, в ментовках, в сколько-нибудь значимых заводоуправлениях америкосы снуют, без них никуда, ни шагу! Они тут полные хозяева. Ну и западенцы - этих злодеев нагнали со Львова, с Иваново-Франковска. Они нас ненавидят, мы для них вообще не люди.
        Отворилась дверь, из-за которой, тяжело опираясь на клюшку, вышла полная, весьма преклонного возраста старушка в вязаной кофте и теплом платке (батареи в доме несмотря на средину осени были холодными).
      -Это моя мама Людмила Ивановна, а это мой друг Валерик, - поспешил познакомить Валентин.
        Валентин никогда и ничего не рассказывал о своей матери. Людмила Ивановна вопрошающе взглянула на сына, ни произнеся ни слова.
       -Мама, Валерик мой старый друг, можешь его не опасаться. - И обращаясь уже в Валерику, Валентин продолжил. - У мамы квартира была хорошая в центре. На нее бандеровцы глаз положили. Под пистолетом заставили документы подписать и вышвырнули на улицу. Хорошо еще, не убили…
       - Вы голодны, молодой человек? – впервые заговорила старушка. – У нас есть борщ, правда, холодный и без мяса. У нас все холодное… Подождите, вы очень плохи. Ложитесь на диван, я вас осмотрю. Не беспокойтесь, я врачом работала, даже зав поликлиникой была.
Валерик повиновался.
      -Извините, у меня из носа мокрота течет, тряпочку бы…
      -Боюсь, это не мокрота. Ликвор. Спинномозговая жидкость. Скорее всего, перелом основания черепа. Слава Богу, линейный.
       «Перелом основания…» Слова для впечатлительного Валерика звучали страшнее приговора. Прочтя ужас в его глазах, старушка поспешила успокоить:
       -Не бойтесь, все лечится. Вам бы вообще, как минимум, месячный покой… Как хоть ходите еще! А вот сшить разорванную кожу на голове нужно прямо сейчас. Придется потерпеть, обезболивающего у меня нет. Валя, где у тебя была водка?..
Валерик рычал, превозмогая боль. Шов Людмила Ивановна попрыскала какой-то жидкостью из пластиковой бутылочки с суженной горловиной и перевязала голову, смочив бинт тем же лекарством.
       -Лежите, не вставайте. Обеззараживание сделала. Теперь инфекция не попадет.
Впрочем, она уже могла попасть. И попала ли, пока Валерик лежал на обочине шоссе, об этом никто не мог знать. Не знала и Людмила Ивановна, но умолчала об этом.
       Немного отойдя от боли, Валерик съел тарелку холодного борща и отключился.

       Проснулся он поздно, часов в десять.
-Какие у тебя планы? – спросил Валентин.
-Разыскать отца Лосской. Он влиятельный человек. И еще, мне нужно связаться с семьей, дать знать о себе… - Валерик остановился. До него вдруг дошла жуткая вещь, о которой не задумываешься, пока, как говорится, петух жареный не клюнет: он не знал на память ни одного номера телефона. Ни одного. А аппарат у него забрали. Обратная сторона технического прогресса. Ведь до появления сотовой связи, в молодости, во времена громоздких, не блещущих эстетическими формами проводных «труб», он знал на память несколько, по крайней мере, нужных ему номеров. «Что ж, всяко Рощин свяжется с домашними», - подумалось ему.
       -Как хотите, - категорично заявила Людмила Ивановна, - но вы, Валерик, должны хоть немного отлежаться. Куда в таком виде – черные «очки» под глазами. Сразу привлечете внимание бандерлогов.
        -Поверь, мама знает, что говорит, - поддержал Валентин. – Про бандерлогов – и нынешних и прежних - она знает не понаслышке.
       -Прежних?..
       -Да, - произнесла старушка, немного помедлив. - И те и другие хотели меня убить. Лишь чудо спасло… До сих пор в холод бросает…

       Она вспомнила начало Великой Отечественной войны. Их поселок Дмитровку в Черниговской области Украины. Немцы быстро продвигались на восток. Отцу дали временную бронь, поручив перегонять из колхозов крупный рогатый скот, чтобы не достался фашистам.
       Поздней осенью ее родители вместе с маленькой Людой, которой было семь лет, сели в повозку и тронулись в неизвестность. Было всякое, попадали под обстрелы вражеской авиации. Прятались в окопах. Люда не понимала опасности, привставала, и с любопытством разглядывала, как пули крупнокалиберного пулемета красиво ложатся в стенку укрытия в нескольких сантиметрах над ее головой. Мать в шоке была…
        Отец задание выполнил, стадо перегнал, и ушел на фронт, где погиб. Ну а мать с Людой вернулись в Дмитровку и поселились у родственников в недостроенном доме.
        Дом располагался на части участка, который конфисковали, как излишки, у соседей, и те затаили на Советскую власть обиду. Когда пришли немцы, соседи воспрянули духом и, не скрывая, злорадствовали: «Теперь наша власть пришла, а не ваша!»
        -И началось, - горестно покачивая головой, продолжила Людмила Ивановна. -  Сперва они донесли на нас в гестапо, что мы коммунисты. Но моя мама не была коммунисткой, данных об отце в гестапо не могли найти (а он был коммунистом), и обвинение сняли.
       Тогда сообщили, что мы евреи, и подлежим расстрелу. Помню двух молодых немцев, один из них сносно говорил по-русски. Нас с мамой увели в комендатуру. После осмотра заключили, что мы белокурые и на евреев не похожи. И на сей раз мы избежали смерти.
       Но на этом козни не закончились. Однажды гестаповцы стали допытывать нас, не имеем ли мы какое-то отношение к человеку по фамилии Кармаленко, проживавшему поблизости. Мама все отрицала. Много позже выяснилось, что Кармаленко – бывший секретарь райисполкома, был поставлен руководителем подпольной работы партизанского движения. Но когда пришли немцы - всех до единого сдал. Подпольщиков согнали в амбар и сожгли живьем, я была тому свидетелем. До сих пор в ушах их крики отчаянные стоят… А жизнь наша все время висела на волоске… И еще был голод, постоянный голод…
        Когда фашисты отступали, Кармаленко пытался уйти с ними, но его не взяли, рассудив так: раз предал собственный народ, предаст кого угодно. Фашисты, драпая вместе с бандеровцами-полицаями, сжигали все, что попадалось им на пути, мирных расстреливали без разбору. Не рассказать, как рады мы были, когда осенью сорок третьего Дмитровку освободили советские войска…
       Помолчали.
       -Вы лежите, Валерик. Волноваться вам нельзя.  Понимаю, вам нужно действовать. Но подождите хотя бы несколько дней…
        -Мама, - вспомнил Валентин, - а ведь Валерик говорил, в него стреляли. Ты не нашла следов?..
       -Нет, огнестрельные раны отсутствуют.
         -Получается, тот молодой бандит мимо выстрелил, для вида только, - заметил Валерик. - И промазать он не мог, рядом стоял.
         -Что ж, среди них не все конченые сволочи – заключил Валентин.
Снова возникла пауза.
        -А потом… Как у вас все сложилось, Людмила Ивановна? - спросил Валерик.
       -В школу пошла. Там мы изучали три языка – немецкий, украинский и, конечно, русский. К немецкому душа не лежала, ненавидела его, хватило двух лет оккупации.
После войны поступила в Киевский медицинский институт. В пятьдесят четвертом, мне тогда двадцать лет было, меня послали на практику в Иваново-Франковскую область в город Надворная. На меня тогда бандеровцы совершили покушение, я чудом спаслась. Об этом до сих пор вспоминаю с ужасом.
        В то время специалистов и активистов из советских органов для восстановления хозяйства направляли на Западную Украину. До меня расстреляли двух молодых женщин, одна из них была председателем сельсовета в Харьковской области, у нее осталось двое малолетних детей. Такие расстрелы были там обыденным делом. Мы также прекрасно знали, что творили эти звери во время войны – вспарывали животы беременным женщинам, разбивали головы малолетним детям, развешивали их на деревьях, как игрушки на новогодней елке, живым людям выкалывали глаза, вырезали на спинах свастику. СС и гестапо просто младенцы в сравнении с ними…

       На практике жила я в общаге, в комнате четыре девушки. Трое местные, сироты, родителей которых убили бандеровцы. Комендантом общежития была грузинка по имени Валико. Я уже к тому времени знала, что националисты охотятся на командированных русских.
       Однажды ночью к нам в комнату ворвались вооруженные бандиты. Кто-то уже донес, что приехала русская из Киева. Один из них с угрозами уселся ко мне на кровать: понятно было, перед расправой хотел еще надо мной поиздеваться. И тут в коридоре послышался периодический стук, похожий на условный сигнал. Как я потом поняла, это был знак о приближении милиции, который подала Валико (она была с бандитами в сговоре). Те сразу сорвались с места.
        Милиция пыталась взять показания, но девушки, кроме меня, все отрицали. Мол, ничего не видели и не слышали. Они боялись расправы. А вскоре моя практика закончилась, и я из писем узнала, что та группа бандеровцев совершила налет на соседнее село. Они убили неугодного, а труп сбросили в колодец. Всех их арестовали.
       -Мама, расскажи еще Валерику, как вас при Советах насильно заставляли на украинскую «мову» переходить.
       -Да, было дело… Большевики исконно русские земли хохлам передали, понятно… Америка десятки лет вела на Украине подрывную работу. Мы все об этом знаем. А вот фамилия Шелест вам, Валерик, ни о чем не говорит?..
        -Какой-то советский деятель?
        -Первый секретарь Компартии Украины. Негодяй и двурушник. Он много сил приложил, чтобы проводить насильственную украинизацию русских регионов. С его подачи заставили преподавание в вузах полностью перевести на украинский язык.
Помню, как это было. У нас в институте все преподаватели отказались переходить на «мову» кроме преподавателя политэкономии. Так вот, когда тот читал лекции, вся аудитория дружно гудела, заглушая его речь. Экзамены на украинском студенты тоже отказались сдавать, так и вернули обратно русский язык… Тогда и представить себе никто не мог, что за то, что говоришь по-русски, станут убивать…
       -При Сталине никто бы с этим Шелестом сюсюкаться не стал… Но Хрущов его переплюнул, русский Крым подарил, - сказал Валерик.
        -Этот самодур не только Крым отдал. Он выпустил на свободу бандеровцев, у которых руки по локоть в крови. И они продолжили начатое ими «дело». Взять хотя бы того же предателя Кармаленко. Суд приговорил его к двадцати пяти годам лагерей. А Хрущов простил, и выпустил через десять, как за бытовое убийство. И он вернулся к нам в поселок, как ни в чем не бывало. Так это и было. Так к власти и пришли эти дикари, американские потаскухи, ненавидящие все русское.
А знаете, - продолжила Людмила Ивановна, - что нынешние бандеровцы сказали, когда квартиру у меня отбирали? «Можно ее не грохать, скоро бабка сама сдохнет»… Такие вот гуманисты.
        -Как думаете, кто-то их сможет остановить?
        -Только русская армия. И вот еще что скажу, дорогой Валерик. Их сейчас с детского сада учат: «Убей русню!», «Москаляку на глиляку!», «орки». С молоком матери все это они впитывают. Это биороботы. Вряд ли их поколение можно переделать или перевоспитать. А нас, прежних людей, кто правду знает, все меньше и меньше.
                ***
        Поздним утром Валерик потянулся, поднялся на ноги, ощутив неприятный прилив крови к голове, вызвавший головокружение. Все-таки он был очень слаб. Присмотрелся на себя в зеркало. «Очки» стали сходить, постепенно вырисовывая обычные синие подглазники. Все, пора действовать. Да и Валентина с матерью хватит подвергать риску.
        Домостроительный комбинат, хозяином или акционером которого, по слухам, был отец Лосской, находился на окраине города.
        -Ты не удивляйся, - предупредил Валентин. – Половина комбината разгромлена. Но это не от бомбежки, нас никто не бомбил, военных предприятий у нас нет. С майдана еще некоторые цеха стали разбирать – за ненадобностью. А бетонные блоки распродают по дешевке дачникам. Но где-то жизнь там еще теплится, что-то еще работает, так что как найти директора, всяко, тебе подскажут… Да, и еще. Никакой транспорт туда не ходит уже давно, а путь не малый, километров семь. Возьми мой велосипед, доберешься.
        Валерик снял со стены в коридоре висевший на креплениях, видавший виды велик производства Харьковского велозавода, ныне почившего в бозе, подкачал шины, подзатянул заднее колесо так, чтоб меньше свисала давно растянутая цепь. Вытащил транспорт на улицу и неспешно тронулся в путь.
        Панельные пятиэтажки вскоре закончились, и пошла разбитая дорога, вдоль которой тянулись заброшенные предприятия – машинно-тракторные станции, ремонтные мастерские, давно разворованные, перемежающиеся с полями, заросшими кустарником и гигантским борщевиком.
       У сторожки залаяла привязанная на цепь собака. Метрах в пятидесяти за шлагбаумом экскаватор-ветеран крушил стены цеха. Копошилась группа рабочих из трех человек. Бортовой «КАМАЗ» при помощи «воровайки», как принято у работяг называть кран-манипулятор, грузил вырванные из стен балки и блоки.
        -Застройщик? За товаром пришел? – спросил вышедший на улицу вахтер.
       -Дачник. Поглядеть пока, присмотреться, - пояснил Валерик.
        -А чего присматриваться? Тут все по дешевке. Сейчас новое купишь - не известно, что туда натолкли, все разваливается, халтура да обман... А здесь - сделано в СССР, по ГОСТам!
        Рабочие временно приостановили работу, собрались у сторожки перекурить, да побалакать о житье-бытье.
        -Дача, это хорошо, - говорил один из них. - Там хоть печку поставишь, да дровами топить будешь. А в пятиэтажке что топить? Ни воды теперь, ни света, ни тепла.
        Вон, стоит тут многоэтажка. Для своих работников построена. Сначала цену на коммуналку задрали выше облаков, а сейчас вообще все отключили. Как жить!.. Место на отшибе, ни транспорта, ни магазина. Спасибо, такая еще работа есть – бомбить комбинат да распродавать.
        -У меня долгов за квартиру немерено, - вторил другой рабочий. – Отобрать грозятся квартиру-то и продать. Да кто ее купит, какой дурак?
       -Стаж-то хоть идет? – спросил Валерик, чтобы поддержать беседу, понимая, что заданный им вопрос совершенно глуп.
       -Окстись, какой тут стаж! Черный нал. И что нам это оформление! Дурили сколько раз…
      -Мужики, а не подскажете, как мне найти директора Лосского?
      -Лосского? Был такой. Да мы сто лет его не видали. Зачем он тебе?
      -Мы раньше с ним были знакомы. Хочу, чтобы помог кое-чем…
       -Ты вот что, - рабочий показал на стоявший в стороне синий «форд», на водительском месте которого сидел пижонистый мужик в темных очках, пересчитывавший деньги, блистая желтого металла перстнями. - Гоша Червонец, он теперь за главного. Может, знает чего.
      Глянув на приблатненного Гошу Червонца, Валерик понял, что на кривой кобыле к такому не подъедешь, и надо непременно и срочно что-то придумать.
Он приблизился к автомобилю и знаком показал, что хочет поговорить. Гоша приспустил боковое стекло.
      -Салам алейкум, начальник! - изобразив дружелюбного простака, приветствовал Валерик. – Хорошее дело делаете, материал крепкий продаете, хвалят вас. Мне пару-тройку «Камазов» надо - подушки там, поребрики, блоки…
       -Тридцать процентов предоплаты. Сколько и чего - конкретно.
       -Начальник, я сегодня на участок свой дачный ломанусь, все замерю да подсчитаю, а послезавтра - как штык с денежкой… Ты случайно Лосского не знаешь? Мне бы телефончик его.
      -Был Лосский, да весь вышел. Я теперь за него, - словно чувствуя какой-то подвох, не без некоторого «наезда» произнес Червонец.
       -Нет, ты ничего не подумай. Знаю я его, да связь потерял. Он мне по другому делу позарез нужен.
       Червонец с недоверием молчал, повернув к нему голову, и что у него на уме, по черным очкам понять было невозможно.
      -Слушай, начальник, а я ведь не один, я тебе еще кучу клиентов могу организовать. В долгу не останусь.
Последний довод, очевидно, растопил скептический настрой Червонца. Он залез в потайной карман черной кожаной куртки, извлек смартфон и начал поиск.
       -Давай записывай.
       -Диктуй, шеф, у меня бумажка да ручка, телефон в транспорте оставил.
Валерик, с радостью засунув записку в карман брюк и почти побежал, насколько это позволяло его состояние, в сторону сторожки, за которой был «припаркован» велосипед. Червонец не без удивления наблюдал, как «богатый» заказчик удаляется на таком «транспортном средстве».

        Валерик старательно объезжал лужи и рытвины на когда-то шумной трассе, не обновляемой еще со времен приснопамятного павлина Горбачева. Преодолел он ее минут за двадцать пять. Теперь предстояло решить, как связаться с Лосским.
Валентин посоветовал купить ему бэушный кнопочник и «левую» симку в торговой палатке неподалеку. Дал немного денег. Валерик так и поступил. А потом нашел укромный уголок и скопировал номер с записки.
       На звонок долго никто не отвечал. Наконец, послышался раздраженный голос, такой, какой бывает у давно уставшего и чем-то неизбывно удрученного человека:
       -Слушаю!
       -Геннадий Адамович, меня зовут Валерий, я насчет вашей дочери Светланы…
       -Господи! Я же выполнил все ваши условия, все, до одного! Что еще?!..
        -Послушайте, я ее друг…
      -Ну хватит! Это уже сверх всякой меры! Я имею дело только с вашим боссом! – Лосский отключил телефон. Дальнейшие попытки связаться с ним не увенчались успехом. Валерий завернул «звонилку» в целлофановый пакетик, осторожно оглянулся по сторонам, и закопал сверток под деревом в квартале от дома, где жил Валентин.
Дома у Валентина помолчали. Валерик сидел удрученный. С кухонного окна виднелись обломки какого-то строения во дворе.
      -Что это? – опустошенно спросил Валерик.
       -Лучше тебе не знать.
        Валентин многое чего не рассказывал Валерику. Что-то не успел. Что-то просто не хотел. Бетонные обломки напомнили ему минувшую весну. Здесь стоял памятник павшим в Великой Отечественной войне – обычная стела с невысокой чугунной оградкой. Сюда местные жители пришли 9 мая возложить цветы - и молодежь, и пожилые.
       Внезапно с визгом у памятника остановился фургончик с затемненными стеклами, из которого выскочили боевики фашистско-карательного батальона «Ястребы державности», сформированного из добровольцев с Западной Украины. На них была черная униформа, на рукавах нашивки с нацистской свастикой, стилизованной под нынешний украинский герб, и они принялись разгонять пришедших.
Среди собравшихся был глубокий старик с клюшкой. То ли участник той войны, то ли просто ветеран. На его видавшем виде, замыленном, выцветшем пиджаке висели какие-то советские ордена и медали. Укронацисты содрали с него награды, распихав их по карманам, испинали ногами, обутыми в тяжелые берцы, и бросили на газон подле стелы. Кто-то из них харкнул ему в лицо. Вскоре, расправившись с людьми, они заскочили в микроавтобус, очевидно, для продолжения карательного рейда по городу.
        В это время по аллее неспешно продвигался наряд полицейских из двух человек, мужчины и женщины, как стало теперь модно после тотального подражания американскому образу жизни. Они были экипированы штатными битами, наручниками, на ремнях висело по кобуре с табельным пистолетом.
Полицейские явно никуда не спешили. Местные жители с надеждой ринулись им навстречу. По их жестам можно было догадаться, что они жаловались на проводников новой власти, ища справедливости, и пытались взять под руки и увести обессиленного старика.
       Полисмен оттолкнул, а потом ударил женщину, старавшуюся оказать помощь ветерану. В это время полисвумен, у которой еще молоко на губах не обсохло, грозно зачитывала на «державной мове», которую никто здесь не понимал, какие-то юридические статьи, запрещавшие отмечать День Победы, носить советские ордена, георгиевские ленты, вспоминать о том, что Украина была республикой в составе Советского Союза. Ну и конечно, говорить по-русски в общественных местах, за что полагалось особое взыскание и экзекуция.
        Целую неделю труп пролежал возле ограды – словно бы в назидание непокорным. А потом приехал трактор с грузовиком, памятник снесли, свалив его обломки в кузов. Туда же закинули ковшом агрегата и мертвое тело…

       Сцены тенью мелькнули перед глазами Валентина, чтобы вновь погрузиться в темные глубины памяти.
       -Здесь стела была, ее бандеровцы сломали, - скупо поведал он Валерику. - Что дальше собираешься делать?
-Постараюсь снова выйти на Лосского. Других ниточек у меня нет. Тут явно что-то не так…

                3.

       Бизнесмен Геннадий Адамович Лосский сидел на открытой веранде одного из лучших киевских ресторанов на Крещатике «Матисс». Это был крупный мужчина, «серый блондин», лет под шестьдесят, радушный, неторопливый и располагающий к себе. Напротив расположился его собеседник американец Джордж Роббер, с которым его связывали кое-какие коммерческие манипуляции.
       Дело было недавним летом, за несколько месяцев до госпереворота на Украине, так называемого майдана. Время было сравнительно спокойное, людей тогда еще не отлавливали на улицах, как одичавших собак, да и границы - относительно прозрачными. Стоял прекрасный июльский полдень. Во дворце чревоугодия можно было заказать японские морепродукты, ризотто, сыр с живыми личинками или блины, замешанные на свиной крови - из итальянской кухни, маринованный дайкон или глазные яблоки тунца - из азиатской. Правда, недавно «свидомые» повара расширили палитру и дополнительно добавили в меню нечто более оригинальное. Например, «паштет из печени русского младенца», «копченые ребрышки сепара», «эскалоп из ватника». Казалось бы, понятно, в последнем случае имелось в виду не человеческое мясо. Хотя… как сказать. У некоторых посетителей названия вызвали ряд вопросов и подозрений, особенно в связи с широко распространенной на Украине, да и особо-то не скрываемой практикой черной трансплантологии и прочих зверств.
        Терраса выходила на знаменитую главную улицу Киева. Зимой галерея пустовала, а летом служила в качестве кафе. Здесь были выставлены пластиковые круглые столики и такие же стулья под тенью шезлонгов с основанием в виде круглых канистр, заполненных водой. Посетители своим количеством не радовали, хотя чуть позже можно было наблюдать кое-кого из депутатов Рады, иностранцев, ловивших рыбку в мутной водице, богатых евротуристов, а также безмозглых отпрысков шулерских семейств, петушащихся перед непокоренными молоденькими особами, да казнокрадов и взяточников из министерства обороны. Микроскопическая чашечка кофе стоила здесь, как литр марочного кальвадоса в гастрономе напротив, поэтому и наведывался сюда не всякий.
         Предпринимательством Геннадий Адамович стал заниматься еще в далеком девяносто пятом. Приватизировал несколько небольших предприятий. Самым крупным из них был домостроительный комбинат, который ждала впоследствии трагическая судьба из-за потери производственных цепочек. Это было трудное время, реформы шли неповоротливо в отличие от чубайсовской России, где вовсю хозяйничали янки, в Раде было много их противников, министерства сопротивлялись при раздаче за бесценок госсобственности налево и направо. Необходимое законодательство отсутствовало, что, впрочем, послужило более плюсом, чем минусом, потому что вскоре дало дорогу мафиозным кланам. А те быстрехонько проникли во все органы власти, установив свои порядки.
        С Джорджем Роббером Лосский познакомился задолго до «оранжевого» госпереворота, когда украинцев купили за пять миллиардов фантиков, напечатанным на американском станке. Тот появился на Украине, когда еще ничто не предвещало радикальных перемен. Он и не скрывал, что был штатным сотрудником филиала ЦРУ - Агентства США по международному развитию (USAID). Агенство из заявленных целей «несло демократию и прогресс в развивающиеся страны планеты», а на деле занималось свержением законно избранных правительств, политическими убийствами и сеяло «управляемый хаос» и войны по всему миру, не гнушаясь никакими, самыми подлыми провокациями, в том числе и терактами под чужим флагом. Но тогда об этом никто не знал, или делал вид, что не знает и не хочет знать. Роббера, штатного проводника «демократии», как истинного янки, не в последнюю очередь попутно интересовали спекуляции и прибыль, особенно пара месторождений полезных ископаемых на Донбассе, принадлежавших Лосскому. Обсуждение этих вопросов их и сблизило.
        Джодж был элегантен, лет сорока, у него отсутствовали признаки излишнего веса, столь свойственного изрядной части американцев, потому что он в отличие от «биомассы» употреблял натуральные и дорогие продукты. Он был обаятелен, и многим, общавшимся с ним, хотелось верить, что все, о чем он говорит, является непреодолимой истиной. Такому впечатлению почти не мешал его сильный английский акцент с шариковым «r» - а говорил он по-русски, на единственном иностранном языке, которым владел по роду службы, довольно сносно. Более того, чтобы слыть за своего, Роббер постоянно записывал в блокнотик и заучивал расхожие русские фразы, идиомы и разные вульгаризмы, которые он охотно и в избытке употреблял, чаще всего, не к месту. То, что речь его порой искусственно и нелогично перегружена обсценной лексикой, и звучит диковато для носителей языка, Роббер не понимал, о чем свидетельствовала его неизменная надменная улыбка после произнесенных им тирад.   
        Джордж глубоко затянулся доминиканской сигарой. Его улыбка, теперь уже открытая и дружеская, не сходила с его губ. Она была непосредственна, словно он радовался дневному бризу, прогретому в лучах солнца,  или хвалил поданный официантом коктейль с маракуйей. Воротничок его белоснежной шелковой рубашки был раздвинут, а полосатый галстук слегка приспущен. В его легких движениях сквозили радость жизни и оптимизм.
      -Русские должны убивать русских, не так ли, Gennady? Нам нужна свободная территория. И мы с вашей помощью эту идею реализуем на Донбассе. Пока ваши воровали state property, и полагали, что все неизменно, мы свершили невероятное. О скорости нашего дела не мечтал даже великий Бжезинский. Мы оторвали Украину от России. Сделано это было по гениальному просто: одной части русских внушили, что они не русские. И самое главное – они поверили! Как это по-вашему: за копье, так? Chicken feed! О, это почти как великая американская мечта!
      -Вы думаете, Джордж, я морально должен вас поддержать? Я вырос в этой стране, и на все это смотрю по-другому, в отличие от вас. Для меня это трагедия, а для вас победа.
       - Что вас так задело, Gennady? Мое рассуждение о русских? Так сам-то вы поляк, не так ли?
      -Но я русский поляк.
       -Бросьте, Gennady. Нет такой нации. Вы, поляки, всегда ненавидели русских, а еще больше украинцев, потому что те вырезали вас целыми семьями! Целуетесь сейчас только для картинки на TV. Потому что на самом деле вы русских ненавидите еще больше, чем друг друга, так как они ваши извечные конкуренты.
-Вы что, Джордж, думаете, что я, как поляк, должен поверить во весь этот бред: что древние укры выкопали Черное море, что Иисус Христос был биологическим отцом всех хохлов, что Сталин напал на Гитлера, чтобы завоевать Украину, и попутно сбросил атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки для шантажа Америки, как утверждала одна гадюка из Евросоюза?..
       -Вы - понятно. Но наша ставка на молодежь. И она верит! Она не жила во времена вашего так называемого братства народов. Ну а чтобы – как это по-русски, совки вымерли побыстрее, мы и вы им должны помочь… Поляки ведь – наши люди.
Дул теплый ветер. Лосский размышлял о том, что Джордж Роббер действительно не до конца понимает ситуацию, да и не способен ее понять как совершенно инородный элемент. Роббер считал так: раз ты по происхождению, по далеким своим корням поляк, то это полностью предопределяет твой менталитет. Поэтому и разоткровенничался, полностью убежденный в том, что надавил на нужные клавиши и нашел единомышленника.
        Однако Геннадий Адамович видел все по-другому. Но не стал дискутировать на эту тему, так как считал дискуссию бесполезной. Его задачей было - вести бизнес. А вести бизнес с американцами было достаточно рискованно и опасно, потому что в их руках находились все рычаги политического воздействия на территории бывшей Украины.
        -Вы знаете, Gennady, на моей родине в Калифорнии климат гораздо, - Джордж Роббер подыскивал нужное слово, - мягче. И еще, здесь нет моря…
       -Зато море есть в Одессе.
                -Нет, это не то… как это… не тот случай… Как вы думаете, Gennady, какое самое сильное на свете вещество?
       -Алмаз?.. Оружейный уран – вы ж его за бесценок вытащили с России? Вам же Ельцин отдал.
      Чувствуя по реакции куратора, что он «не догоняет», Геннадий Адамович с теплящейся надеждой на правильную догадку, приглушенно произнес:
      -Доллар?..
     -Мозг, человеческий мозг, Gennady. Но одновременно это самое слабое на свете вещество. В умелых руках ваятеля он превращается в мягкую и податливую глину. - У Джорджа явно было сегодня хорошее настроение, располагавшее к философствованию. – И мы должны этим пользоваться. Нет, американцы все-таки – действительно самая великая нация…
       -Да кто бы спорил, Джордж. С минимальными затратами развалить одну шестую части суши, а потом еще заставить воевать саму с собой!.. Только я, честно, это не приветствую. И фашистов зря вы насадили, вам еще аукнется.
       -Gennady, вы ведь слышали про знаменитую итальянскую мафию? С ней ничего не могли сделать, она была, как это у вас, - Джордж принялся листать свой знаменитый блокнотик с русскими поговорками, - that is, притча во языцех. - Так вот, после того, как к власти в Италии пришли фашисты, на следующий день никакой мафии не стало. Вы не догадываетесь, почему?.. Потому что вся так называемая мафия была поставлена к стенке. Вот также не будет ни коммунистов, ни русских, ни тех, кто считал себя русскими. Вы, поляки, должны это ценить и понимать. Это в ваших интересах. Тем более кусочек от Незалежной вам достанется. Так что… как это? Нет худа без добра.
       Геннадий Адамович интуитивно, кажется, начинал догадываться о смысле всего этого политического «разговора по душам», которому предшествовало обсуждение дальнейших поставок огнеупорной глины – коалина, а еще титана, марганца и хрома с месторождений, принадлежавших Лосскому. Роббер недвусмысленно дал понять, что поставки становятся все более нерентабельными, и лучше для всех было бы, если бы господин Лосский избавился от месторождений по сходной цене в пользу своих новых американских друзей.
         Лосский из осторожности сказал, что все подсчитает, но на самом деле он пребывал в бешенстве от «ненавязчивого» наката Роббера.

                4.

             Ранним утром, когда почти вымершие, как класс, любители-собаководы еще не успели выгулять домашних питомцев, Валерик вышел на улицу и направился в соседний двор. Он без труда выкопал прежнюю закладку со своим примитивным кнопочным гаджетом, на Украине получившим название «тапок». «Буду звонить, - бесповоротно решил он. - Не развалится Геннадий Адамович. Дело серьезное».
Но на звонок по-прежнему никто не отвечал. Он уже забрел в другой двор, чтобы не стоять на месте. И тут, разрывая мертвящую тишину раннего утра, послышался грубый нарастающий звук приближающегося автомобиля. Валерик не успел прийти в себя, как перед ним возник американский джип «Хамви», никогда не знавший гражданских модификаций. Люди в балаклавах повалили его на землю, связали ноги широким скотчем, накинули на голову черный мешок и бросили в машину.
Путь был долгим. Машина то резко рвала, то замедляла свой ход, то скакала по приличным буеракам. Потом резко остановилась. Его выволокли наружу и периодически ударяя в спину, куда-то повели. Наконец, бросили на каменный пол. Мешок слетел с головы. Ноги его по-прежнему оставались связанными.
      -Ловите орка! – крикнул кто-то из сопровождающих.
Дверь захлопнулась.
      Это был бетонный каземат примерно пять на четыре метра, не более двух метров высотой, под потолком которого находился узкий оконный проем без стекол и с решеткой. Скорее всего, подвальное помещение. Из мебели или сантехники ничего более не наблюдалось, если не считать дырку «толчка» в углу. Причем, смыв там отсутствовал. Обуревал страшный холод. Люди, восемь человек, лежали на полу. Кто-то из них был прикован длинными цепями к круглым металлическим кронштейнам, ввинченным в стену, кто-то просто обвязан скотчем. Очевидно, липкая лента была здесь самым востребованным достижением прогрессивной европейской цивилизации постгитлеровских времен. Пол камеры уляпывали пятна крови, высохшие и свежие.
        Рядом с «парашей» босиком стоял закованный в кандалы высокий мужчина с опущенной головой, бородатый, в клочьях окровавленной и рваной одежды. Глаза его были закрыты. Внезапно изнеможденный до предела узник рухнул. В тот же миг стальная дверь отворилась, и двое выскочивших охранников со словами «Ах ты, ватник поганый!» принялись его зверски избивать. Неведомо откуда взяв силы, арестант поднялся. Избиения прекратились. Довольные чубатые охранники занесли в камеру по ведру ледяной воды, облив ею дрожащих от озноба, лежавших на бетоне узников. Один из охранников собрался уходить, но второго что-то остановило. Не понятно, что это было – может, чей-то недобрый взгляд или что-другое.
-Тэ-эк…А ну орать «Слава Украине!»
Охранник принялся бегать по камере, пиная всех без разбору. Экзекуция продолжалась несколько минут, после чего изуверы ушли.
 В камере никто не разговаривал. Люди просто лежали и стонали. Время, казалось, остановилось. Свет угасал в окне под потолком. Видимо, наступал вечер. И тут стоявший высокий мужчина снова в бессилье рухнул на пол. Затем, как в записанной жуткой кинохронике, все повторилось: избиения, садистские шуточки. Истязаемый из последних сил поднялся.
      -Ему еще не больше суток осталось, - наконец, разорвав многочасовое молчание, произнес сосед Валерика. – Тебя как?
       -Валерий.
      -Меня Андрей.
      Андрей был иссохший мужчина лет пятидесяти, со впалыми скулами, лысый. Но фуфайка у него была шикарная, и она, очевидно,  здорово спасала от холода.
     -А про сутки… Откуда знаешь?
       -Мужиков с Донбасса держат в стоячем положении. Пока стоят – их не трогают. Как падают – сам видел. Но больше трех суток никто не выдерживает, даже самые здоровые. И тогда их забивают до смерти. Что, думаешь, он здесь первый?..
Вскоре охрана принесла ужин. В коричневые от грязи одноразовые тарелки было положено не более двух-трех столовых ложек отварного риса, да лежал тонкий кусочек ржаного хлеба.
       -Можно воды, попить? – попросил Валерик.
      -Вот тебе попить! – охранник размашисто пнул его в живот, потом в грудь, и весь «ужин» рассыпался по полу. «Только бы не в голову», - мелькнула мысль.
      Ночью упавшего «ватника» вновь стали избивать, но на этот раз он не смог подняться, и его уволокли.
      -Там, говорят, в тюремном дворе яма есть с трупами, - прошептал Андрей. – Туда и полуживых сваливают…
     Валерик больше не мог заснуть, да и было это невозможно от зверского холода.
        Утром притащили седого восьмидесятилетнего старика, судя по «державной» речи, «справжнего украинца». С него требовали семейные сбережения, который тот спрятал на огороде своего частного дома. Старик отрицал «предъявы», но когда ему стали плоскогубцами ломать фаланги пальцев, во всем сознался. И тогда его увели.
Снова наступило временное затишье.
       -А когда завтрак? – спросил Валерик Андрея.
       -Какой завтрак? Твой завтрак был вчера вечером.
       Вместо завтрака пришел мужик в синей телогрейке с медицинским чемоданчиком в руке. Он грубо приказал Валерику закатать рукав, взял кровь из вены. Потом протянул контейнер для мочи и удалился.
      -Везет тебе парень, - удивился Андрей.
      -В чем?
       -Твоя смерть будет не очень тяжелой.
       -С чего взял? И вообще… откуда ты такой всезнающий?
       -Я тут дольше всех. Меня не трогают, потому что готовят на обмен. Но больше я тебе ничего не скажу, себе дороже. А кровь берут в двух случаях: либо тебя пустят на органы, либо на тебе будут испытывать американское биологическое оружие. Тогда тебя переведут в другое место. Я слыхал, там лучше, чем здесь. Кормят нормально, наблюдают. Согласись, это легче, чем судьба «ватника».
                ***
      Здесь, в ледяных застенках, Валерик вновь думал о Светлане. Где она сейчас, что с ней?.. И прошлое начинало вспоминаться во всех подробностях и мельчайших деталях.
      Через день после той встречи у него в доме, она позвонила ему и огорошила вопросом:
      -Ну, что теперь ты думаешь обо мне после всего, что случилось между нами?..
      -Что… что ты очень красивая и умная. И серьезная…
      -Хочешь снова увидеться со мной?..
      -Конечно.
      Они пошли в клуб любителей кино посмотреть кинофильм «Мужчина и женщина», а потом еще его продолжение, которое было снято двадцать лет спустя. В клубе было принято обсуждать просмотренные ленты. Ведущая клуба сразу стала приглядываться к их паре. Видно было, они ей чем-то понравились. И первый свой вопрос о полученных впечатлениях ведущая задала Светлане, а второй Валерику. Когда они возвращались по пустынным улицам, в душе продолжала звучать трогательная музыка из кинофильма, похожая на стук взволнованного сердца. И потом на многие годы вперед мелодия эта словно бы стала ностальгическим гимном их любви. Всегда, когда она звучала, что-то с трепетом и несбыточной надеждой оживало в душе.
      Но сейчас все в ней было мертво.
      Нет, быть рядом с красивой и душевно тонкой женщиной было не просто. Мужчины к ней постоянно «клеились», находя разные предлоги для разговоров. Это Валерика бесило порой, вызывало яростную ревность. Ему надоедало «гонять» их.
Однажды она призналась:
      -Знаешь, я очень жалею, что позвонила тогда Полине. Что мы подрались с ней. Она такая же женщина, как и я, и ни в чем не виновата. Разница только в том, что у нее все нормально. А я не могу жить без тебя. Впрочем, нет… Конечно, могу. Но если когда-то тебя не будет рядом, и ты исчезнешь, то я превращусь в духовного инвалида. Да, я буду жить, но от меня останется лишь полчеловека.

      Она всегда была откровенна с ним, и не скрывала своих мыслей.
      -…Ты разве способен что-то изменить? Нет, не способен. Потому что ты - слабый человек. Сама не понимаю, почему у меня такая любовь к тебе. Патологическая.
      И признавалась:
      -Я соскучилась по тебе, а ты говоришь, что мне надоешь. Но мы не сможем долго жить параллельными жизнями. Тебе так удобно, да? Ведь у тебя есть официальная часть жизни и неофициальная — я. Твой мотив – не можешь бросить семью. Но ты же разрушаешь свою личность. Не думал?.. Нет, я тебя ни к чему не принуждаю. Только может наступить момент, когда я уйду.
Многим людям, Валерик, очень важна видимость: видимость счастья, видимость успеха, видимость семьи. От видимости – холодно. Но зато есть ощущение, что ты живешь, как все, и тебе нужно тоже, как всем, соблюсти приличия. А мне всегда хотелось искренности, истинности, чистоты, то есть быть правой по большому счету.
      Кто-то заметил, мы так часто отворачиваемся от людей, которые нас любят, понимают, ждут, и стараемся заслужить внимание тех, кто не любит, не понимает, не ждет. Какая глупость! Зачем нам их любовь? Из желания доказать что-то себе и им?! Доказали, ну и что?
      Подспудно я все время думаю о нас с тобой. С одной стороны, мы как бы вместе, с другой — все время врозь. Все бытовые видимые функции ты выполняешь там. А меня замучил быт в одиночку. Да, я несколько раз пыталась оторваться от тебя, ты это чувствовал. И не могла. Я обращала внимание на мужчин, внешне похожих на тебя. Но внутренне на тебя был не похож никто - что выяснялось при первом же разговоре. Все они были чужими.
      Сколько раз я просила Бога: «Господи, если это любовь – сохрани ее, если бред – забери». Мне не хотелось бы тратить столько сил на ненастоящее чувство.
Плохо это или нет, но на многие вещи и людей я стала смотреть твоими глазами. Хотя всегда отличалась самостоятельностью оценок и взглядов. Мне не просто хорошо с тобой, мне хорошо быть рядом: хорошо молчать, хорошо говорить, хорошо дурачиться. Радостно, если что-то удается сделать для тебя. Ты прав, я очень эмоциональна…
      Но если мы любим, то должны быть вместе. Это аксиома. Зачем любить взаимно, чтобы быть врозь? Я понимаю, что у тебя много обязательств перед семьей. Но я не могу быть девушкой с краю, на обочине, вне тебя. Это противоестественно. Говоришь, что ты мне надоешь? Конечно, надоешь, если наши отношения так и будут тянуться без перспектив.
      Я про себя когда-то называла тебя своей мечтой, потому что мы всегда были с тобой на одной волне. Вот такая я фантазерка, полный иллюзий и странностей человек. Такой считали меня еще со школы.  Но если мир женщины ограничен мужчиной, то он тогда действительно должен быть Богом для нее. К сожалению, вы, мужчины, далеки от этого…
      В моей жизни не было теней. Я - светлая, открытая. Мне нужно быть с тобой всегда, везде, или никогда и нигде.

      Однажды они прогуливались с ней по магазинам – Светлана непременно сама хотела подобрать Валерику рубашку.
      -В ней ты будешь, как этот голливудский актер… Нет, ты будешь лучше и красивее его!.. Стой, у меня такое ощущение, что ты читаешь мои мысли.
      -Да, угадала! Непременно читаю!
      -Этого мне только не хватало! Мысли читать не хорошо, мой красивый. Может быть, мои мысли сейчас очень интимные? Или совсем темные? Ай, ай — не хорошо...
      А как-то она готовила ужин у себя дома на кухне. Валерик же, подобно многим русским мужчинам, смотрел в гостиной политические новости. Взгляд его упал на стол, где были разбросаны клочки бумаг – Светлана часто записывала своим разборчивым аккуратным почерком импровизации на чем попало.
      «...Сильные у нас в России женщины, сильные и красивые, особенно в провинции, - прочел он. - Мы знаем себе цену, а вот мужчины нас недооценивают. Они не представляют, как это сложно — быть красивой, умной, образованной, любящей матерью и подругой, а еще хорошим работником. И иногда от таких перегрузок, что ли, возникает желание хоть на миг стать просто женщиной, как в Древнем Риме или Древней Греции... Слегка небрежно ниспадающие локоны, туники и сандалии на босу ногу, ласково дышащее море, запах роз, лаванды и кипариса. А рядом - сильный и стройный защитник, воин-мужчина... Увы, мы принадлежим полностью себе и открыты своим мечтам и мыслям только во сне. Во сне я могу сходить или слетать, куда хочу... А куда я хочу? Что я хочу? Кого я хочу? Вот в чем вопрос. Гамлетовский вопрос. Быть или не быть? Давно решено в пользу «Быть». А вот вопрос «С кем?» всегда неразрешим. И это не вопрос полигамии, это вопрос аналитика. С одним человеком уютно психологически; с другим физически; с третьим можно тянуть лямку обязанностей; с четвертым интеллектуально. А вот так, чтобы все сочеталось в одном человеке — недостижимая вершина».
      -Так к какому же по счету типу принадлежу я? – едва сдерживая необъяснимо нахлынувшую агрессию, спросил Валерик, потрясая листком бумаги, когда Светлана зашла в комнату.
      -Это лишь мои старые размышления, - спокойно произнесла она. – Не волнуйся, теоретические.
       Внезапно слезы навернулись у нее на глаза, и она сказала:
      -Забери меня из этой жизни, Валерик, в другую, в совсем другую.

Ты забудешь меня,
Когда умрешь.
Я забуду тебя,
Когда умру.
Нет, не подумай,
Что я эти слова,
Как заклинание,
Твержу,
Ты забудешь меня,
Я забуду тебя…
Но о нас будут
Помнить всегда.
[Стихотворение вологодской поэтессы Светланы Станевич]
                ***

     Еще два дня минули в голоде и холоде. Утром в камеру приволокли испуганного мальчонку лет восьми, обмотанного липучкой. Следом за ним женщину лет сорока. Казалось, тюремщики были пьяны, хотя от них не исходил запах алкоголя. Но лиловые глаза их дико бегали, как у вурдалаков. 
       -Кто из соседей сотрудничает с орками? Кто вчера снимал взрывы на минном заводе?..
      -Я не знаю, - простонала женщина.
       -Ладно.
     Один из палачей достал заранее приготовленное шило и начал прокалывать им руки и ноги ребенка. Мальчик неистово закричал, и тогда ему заклеили рот лентой.
     -Я все, все скажу!.. – закричала обезумевшая мать. Она начала беспорядочно перечислять фамилии и имена. Позвали какого-то офицера – то ли из карательного батальона, то ли из Службы «безпеки» Украины. Он послушал, потом коротко заключил:
     -Она ничего больше не знает. Обнулите их.
        -И щенка?
        -И щенка, в назидание другим, - офицер ушел.
     Один из палачей ударил мальчика головой об стену, и тот сразу стих и обмяк. Женщину поволокли из камеры за волосы, тело ребенка – следом за ней.
        -Бабенка нам еще пригодится, - подмигнул второй палач с козьей мордой на медной цепочке – знаком сатаны. Он тряс навалившимся на взъерошенные брови хохляцким чубом и потирал от удовольствия исколотые фашистскими знаками руки. Было понятно: сейчас женщину пустят по рукам, доведут до сумасшествия, а потом вместе с телом мальчика сбросят в яму с мертвецами.

      В тот день с ног Валерика сняли скотч. Взамен его посадили на длинную цепь, как и остальных, что, несомненно, стало большим прогрессом, ведь теперь он мог добираться до «очка» не ползком, а на своих двоих.
       Еще освободилось место рядом с ним. Там лежал человек с открытым переломом берцовой кости. Это было зрелище, достойное фильма ужасов. Помощи ему никто не оказывал, его лишь били, и он умер.
        Валерик не мог спать более двух часов в день от дикого холода. Казалось, вся энергия уходит на судорожные содрогания тела. Но когда ему удавалось заснуть, случалось что-то особенное. Он словно бы попадал в иной мир, где присутствовали какой-то бег, поиск, отчаянный поиск и движение – словно бы в противовес стагнации и бездействию дней. Ему снились покойные отец и мать, которые ничем не могли помочь, и чувство поиска и надежды вдруг сменялось отчаянием, и тогда он просыпался. А еще страшно болела разбитая голова, и он молил бога о том, чтоб при избиении ее не трогали, так как в его случае это означало только смерть.
        Очень скоро он понял, что не нужно считать дни. Но мозг упорно считал их помимо воли. Его сосед Андрей отмечал дни, рисуя спрятанным камешком человечков на стене, как это, наверное, делали в пещерах первобытные люди в своем наивном искусстве.
       Валерику вспомнились их праздные разговоры на острове о мифической свободе, о правде и о лжи, под коньячок, ни к чему не обязывающие, почти, как теперь представляется, театральные… Когда твоя любимая женщина кладет свою ножку на соседний журнальный столик, то ли следуя странной и похабной американской моде, то ли собственной беззаботности…
        Свобода… Вроде бы одно слово, а смысл в нем настолько разный, что эта разница способна убить…
                ***

            Однажды утром дверь камеры отворилась, возникший на пороге охранник отпер замок цепочки, на которой сидел Валерик.
      -Вперед!
      Морально он уже давно был готов к этому. Его поразило собственное спокойствие на пороге смерти. «Только бы не пытали», - подумал он.
       Каратель накинул на голову узника черный мешок, и теперь ударами в спину «вдохновлял» его для дальнейшего продвижения. Наконец, он стащил мешок с головы. В глаза ударил яркий дневной свет. Валерик увидел двух огромных мужиков в камуфляже, из-за широченных спин которых вышла… Светлана Лосская. На ней была спортивная куртка, джинсы, за спиной – дамский рюкзачок. Она бросилась к нему с поцелуем, и он ощутил на щеках ее слезы.
      -Все, все, у нас нет времени! – крикнула она и протянула охраннику газетный сверток. Тот вскрыл его – там была толстая пачка долларов.
      -По рукам, красуня, обращайся, в случае чего! – охранник еле сдерживал восторг.
      Взвизгнула тормозами резко подъехавшая иномарка. «Амбалы», Светлана и Валерик занырнули в нее, и машина помчалась.
      -Не спрашивай меня ни о чем, - шепнула она. – Все потом!
Минут через сорок на безлюдной развилке они со Светланой вышли, а машина развернулась и быстро уехала.
      -Так надо, - сказала она и разрыдалась. – Ты не представляешь, что я пережила… Идти будем долго, по тропинке. Вот, у меня схема. Будет заброшенная деревня. Там и остановимся.
      -Тогда катер подкрался, какие-то люди схватили меня и забросили на палубу. Все за какие-то секунды. Потом шторм начался. На берегу пересадили в машину и увезли куда-то. Держали в помещении без окон. Они наехали на папу, чтоб подписал активы нужным людям, - тяжело дыша, рассказывала Светлана. - Эсбэушники. Но это же лакеи, пресмыкающиеся. Он думает, за ними стоят американцы. А чтоб все прошло, как по маслу, обещали папе отправлять меня в посылке по частям, если будет вести себя неправильно… Похитить с российской территории было сложно, вот и выманили на украинскую… Это твой подлец Рощин подстроил.
      -Нет, Света, не может быть!
      -Может. У папы связи повсюду, подтвердили нужные люди. Так что купили твоего друга.
      -Сколько нужно заплатить человеку, чтоб он перестал быть человеком?
      -У каждого своя цена. У твоего друга - американский снегоход, о котором он мечтал и который ему пообещали. Вот и выманил он меня с тобой на свой остров.
      -А что Рощин сказал тебе, когда ты так психанула на меня, Свет?
      -Что сказал? – Светлана остановилась и вдруг взяла его за грудки, пристально смотря Валерику в глаза. – А ты как думаешь?.. Сказал, что относишься ко мне не серьезно, я для тебя так, мимолетная стерва для развлечений, и что ты очень скоро собираешься меня бросить… Так говорил или нет?..
      -Ну, подлец! – Валерик в ярости сжал кулаки. -Негодяй, подонок!
      -Знаешь, я ему поверила. Сначала. Мне так плохо стало… Я возненавидела тебя. Умереть захотелось. И лишь потом после всего, что случилось, до меня стало доходить, что он поссорить нас хотел. Тем более, о чем он говорил, так было не похоже на тебя. Нет, ты другой…  Говорил Рощин мне все это, чтоб я скандал устроила, чтоб ты меня не искал, когда отморозки эти увезут.

      Как обычно, никак не предваряя свои стихи, она прочла, тяжело дыша от быстрой ходьбы:

Орфей спустился в ад,
Чтоб Эвридику вывести из ада.
Любви такой достойной быть -
Как же любить-то надо?
А, может, дело не в глазах,
Не в ласках Эвридики,
А просто был влюблён Орфей,
И был готов идти за ней...
А Вы в ад не хотите?
[Стихотворение вологодской поэтессы Светланы Станевич]

      -Мне кажется, мы только что оттуда. Из ада, - сказал Валерик. – Давно сочинила?
      -Недавно. На ходу. И это - только у меня в голове. Записывать некогда, сам понимаешь.
      Внезапно она запнулась о корягу, и они вместе упали в давно пожухшую, смягчившую удар траву. Их руки обвились вокруг тел друг друга.
       Она плакала почти навзрыд. Ее слезы ручьями текли по его лицу.
      -Валерик, почти семь лет мы с тобой - и не можем уйти друг от друга.  С ума сойти. Что это?.. Любовь?.. Нет, такого не бывает. Теперь точно - только смерть разлучит нас.

      Тропинка вилась средь лесного бурелома, пропадала порой, но потом чудесным образом возникала из небытия. Лес кончился, и открылся простор. Далеко на холме стояли колокольня без шпиля, да полуразрушенные церковные стены.
      -Все сходится, нам нужно ориентироваться на колокольню, - сказала Светлана.
      -К чему такие сложности?
      -Иначе домой не попасть. Тут – проверенный путь.
Когда они поравнялись с развалинами, глазам открылась противоположное подножие холма с пятком заколоченных изб. А далее шел почти отвесный огромный обрыв из песка, перемешанного с булыжником. Почти пропасть. Далеко внизу тек то ли ручей, то ли речушка, а домишки на другом краю гигантской расселины выглядели крошечными скворечниками.
      -За речкой – Россия! – торжественно провозгласила Светлана. – Там нас никто не тронет!
      «Спускаться отсюда – стать мешком с костями, - подумал Валерик. - Впрочем, шанс есть всегда. Даже если его не может быть в принципе…» 
      -А как же мы переберемся туда?..
      -Отсюда – никак. Вот, по схеме обход километров с десяток и пологий спуск. Но это все – завтра. Смеркается уже.

      Валерик взялся за ржавое кольцо низенькой входной двери. Та заскрипела и отворилась. За сенями – еще одна низенькая дверь, а там небольшое помещение с русской печью.
      Светлана открыла старинный сервант.
      -Вот, все как и говорили мне – банки с консервами, минералка…
      -У тебе есть нож?..
      -Вот такой, дамский.
      Не говоря более ни слова, Валерик вскрыл семисотграммовую банку тушенки и набросился на нее.
      Светлана молча, с некоторым недоумением смотрела на него.
      -Я совсем и забыла: вас же там морили голодом. Это пыточная тюрьма СБУ. Их сотни.
      -Откуда все знаешь? Как хоть нашла меня?..
      -Это все - папа. Когда ты позвонил ему, он подумал, опять вымогатели. Но потом тебя вычислили и все выяснили. Конечно, ему многим пришлось поплатиться, чтобы освободить меня. Да и тебя тоже.
       Маршрут наш вот этот проверяли, как ты понял. Как-то иначе добираться опасно: бандеровцы могут похищать, сколько вздумается, а то и просто убить, тем более нас, русских, без документов. Ну да ты знаешь… А папа сам будет выпутываться. У него, конечно, кое-что из имущества осталось еще, но он утверждает, чиновники из хунты все равно скоро все заберут.
      -А кто эти два здоровых мужика, которые сопровождали нас?
      -Из папиной охраны. Рискованно было отпускать меня одну туда, в околотюремную зону. Один удар по голове – и ни меня, ни тебя… Ни денег. Вообще-то… Он никак не хотел допускать меня до этой авантюры. Сама настояла.
В миг одолев банку с тушенкой, Валерик принялся растапливать печь. Сначала шел ядовитый густой дым. Но лучина дружно занялась, и дым развеялся.
      -Не май месяц все-таки, - улыбнулся он. - Пора и об отоплении подумать… Знаешь, я удивляюсь, как ты вызволяла меня из тюрьмы. Представь Освенцим. Не самый главный эсэсовец выводит из лагеря заключенного, еврея там или русского военнопленного, или цыгана, за выкуп, который ему заплатила приятная женщина. За пачку денег. Не представить! Даже Гитлер до такого не додумался!..
      -Чему ты удивляешься, Валерик! У них тут все продается и все покупается. Они же Родину пиндосам продали. За кружевные трусы. Чего ты хочешь?..
Дрова догорали.
      -Нам нужно приоткрыть дверь, - сказала Светлана. – Меня предупредили: топить старую печь очень опасно. Угарный газ. Он не ощущается. Можно умереть.
      -Вообще не нужно было бы ее топить. Дым из трубы слишком приметен. Ну да чего уж теперь… Зато тепло.
      Где-то очень далеко, за холмом, где стояла разрушенная церковь, и за перелеском послышались выстрелы.
      -Охотники? – предположила Светлана.
      -На ночь глядя?.. Да, жизнь — удивительное приключение. К большому сожалению, однократное.
      Молчали.
      -Я хотел тебе сказать, Света: случись что, нам некогда будет делать петлю, чтоб пройти на нашу границу. Нам придется прыгать с обрыва. Ты готова?..
      Лосская крепко сжала его руку, прильнув к нему всем телом.  Они сидели обнявшись, смотря на угасающие в печи угли."Теперь точно - только смерть разлучит нас", - почему-то повторил про себя он ее слова.

                2011, 2025 гг.