Дао Дэ цзин. Толкования. Глава 15

Л А О – Ц З Ы

Д А О   Д Э   Ц З И Н
               

Т О Л К О В А Н И Я
ДЛЯ
ДОМОХОЗЯЕК

Посвящается:
Великому коту Косте и
Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Записано со слов Великого Пекинеса Ян Чжу-цзы
с безразлично-молчаливого благословения Великого Пекинеса Чун Чун-цзы
в год плодовитой свиньи – 2007 от рождения Иисуса Христа.
(16. 02. 2007 – ……… )

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДАО

Глава 15


(1)     Те, древние, в делании Дао искусные,
          (гу чжи шань вэй дао чжэ)
(2)     Несомненно, проницали Тончайше-непостижимое.   
          (би вэй мяо сюань тун)
(3)     Глубина [Дао] не может быть познана.
          (шэнь бу кэ ши)
(4)     Именно потому, что не может быть познана,
          (фу вэй бу кэ ши)
(5)     Вынужден описать ее внешние проявления:
          (гу цян вэй чжи жун)
(6)     Нерешительные [были они]! Будто реку зимой вброд переходили.
          (юй си жо дун шэ чуань)
(7)     Осторожные! Будто бы с четырех [сторон] опасались [своих] соседей.
          (ю си жо вэй сы линь)
(8)     Торжественные! Будто [важные] гости.
          (янь си ци жо жун)
(9)     Уступчивые! Будто тающий лед.
          (хуань си ци жо бин чжи цзян ши)
(10)   Искренние! Будто целое древо.
          (дунь си ци жо пу)
(11)   Открытые! Будто долина.
          (куан си ци жо гу)
(12)   Непроницаемые! Будто мутные [воды].
          (хунь си ци жо чжо)
      
(13)   Что же способно посредством покоя мутное мало-помалу очистить?
          (шу нэн чжо и цзин чжи сюй цин)
(14)   Что же способно то, что в покое,
          Посредством движения медленно оживить?
          (шу нэн ань и цзю дун чжи сюй шэн)
(15)   Тот, кто хранит это Дао, не желает [себя] наполнить.
          (бао сы дао чжэ бу юй ин)
(16)   Человек лишь [ничем] не наполнен –
          (фу вэй бу ин)
(17)   Вот и может [одно и то же] изнашивать без успехов и достижений.
          (ши и нэн би эр бу чэн)



«SUPERIOR PEOPLE TRANSFORM,
 INFERIOR PEOPLE CHANGE ON THE SURFACE»
                Liu I-ming, «The Taoist I-ching», translated by Thomas Cleary, (49, Revolution, top yin).

              Возможно, на заре «Дао Дэ цзин» главы 14, 15, 16 составляли единое целое, и мы, с Великим Пекинесом, не первые в этом смелом предположении. Рихард Вильгельм еще в 1910 году отмечал смысловое единство первых строк главы 15 с заключительной частью главы 14. Ведь именно «знание» древнего Дао позволяло мудрым китайцам жить в абсолютной гармонии с изменчивым многообразием феноменального Сущего, передавая бессмертную Дао-нить из рук в руки богоизбранным представителям следующего поколения.

(1).        В мавантуйском тексте «А» две первые строки не сохранились. В версии «В» и у Фу И мы видим «гу чжи шань вэй дао чжэ» – тот, кто в древности хорошо делал Дао. В текстах Ван Би и Хэшан-гуна – «гу чжи шань вэй ши чжэ» – тот, кто в древнекитайские времена был хорош и искусен как правитель, воин, ученый или служилый муж. Примечательно, что «шань вэй ши чжэ» уже присутствует и на годянских бамбуковых дощечках, отчетливо указывая на древнейшее происхождение этого разночтения. 
             Первая строка стандартного текста в переводе Лукьянова А.Е.: «В древности те, кто, воплощая доброту (шань), стали учеными мужами (ши)...» Маслов А.А.: «С древности искушённый муж видел...» Ян Хин-шун: «В древности те, кто был способен к учености, знали...» Конечно, иероглиф «ши» можно понимать разнообразно, но откуда в этих переводах появляются такие глаголы, как «знать», «видеть» и «воплощать», остается большой пионерской тайной. Не испытывая желания ее разгадывать, мы бодрой рысью проследуем за вторым мавантуйским текстом с его кристально однозначным «шань вэй дао чжэ».
 
(2).     Только на годянском бамбуке строка имеет пять иероглифов, начинаясь со знака «би» (конечно, несомненно, обязательно). Следующие четыре иероглифа «вэй мяо сюань тун» представляют собой крайне любопытное сочетание. В главе 14 «вэй» – это нечто крошечно малое, нежно ничтожное и тайно неощутимое. Иероглиф «мяо» обозначает все тончайше очаровательное и восхитительно чудесное (гл.1). Причем, «вэй мяо» в виде идиоматического бинома, обычно, символизирует что-либо в высшей степени изящное, а иероглиф «сюань» привносит в этот утонченный пейзаж зыбкий аромат мистической неопределенности, сокрытой от посторонних глаз в таинственных глубинах фундаментальной Реальности. Так наличие на китайских просторах «искусных в делании Дао» субъектов в первых двух строчках и зафиксировано. Иероглиф «тун» (в мавантуйских вариантах – «да», в годянском – «цзао»), имеющий значения «проходить сквозь, to go through, penetrate, comprehend, to know well» прямо указывает на тот факт, что отдельные китайские товарищи были способны проницать окончательную Реальность до самого ее бездонного дна. Уж ежели Лао-цзы воспевает им хвалу, то, похоже, эти человеческие существа представляли собой совершенно удивительное явление на общем древнекитайском фоне.

(3). (4). (5).     В этих строчках мы, с Великим Пекинесом, предпочитаем их стандартный вариант, между прочим, полностью совпадающий с текстами Хэшан-гуна и Фу И. Строка (3) – «шэнь бу кэ ши» говорит, что «глубина» (шэнь) не может быть познана (бу кэ ши). Что это за глубина в тексте не уточняется, но во множестве переводов утверждается, что это глубина мудрокитайцев: «Столь глубоки они были, что познать их нельзя» (Малявин В.В.); «[Они] сокрылись в такой глубине, что [их] невозможно постичь» (Лукьянов А.Е.); «Их глубины не различить» (Семененко И.И.); «Но другим их глубина неведома» (Ян Хин-шун). При всей высокопарности этаких заявлений в безразмерном богатстве как китайского, так и русского языка одинокая глубина не несет никакой смысловой нагрузки в качестве характеристики двуногой особи, требуя себе хоть какого-нибудь дополнения: глубина душевных качеств, вдумчивого чего-либо понимания или откровенной глупости. Да и знак «шэнь» (радикалы – вода и пещера) в унисон с иероглифом «сюань» из строки (2) повествует о глубине, надежно сокрытой от меркантильных обывателей в густом тумане абсолютной неощутимости. Вот мы и осмелимся робко взвизгнуть, что в строке (3) речь идет о той же глубине Дао, что ветхозаветные китайцы пронзительно проницали (тун) в строке (2). Знать Дао нельзя, но проницать, минуя все подвиды сансарического восприятия – запросто и con mucho gusto! Это и есть Ясное Видение Дао-реальности или Праджня как квинтэссенция истинного буддизма. Соответственно, в строках (4) и (5) Лао-цзы констатирует вполне очевидное, а именно то, что из-за невозможности сформировать условные представления о Дао (бу кэ ши), он вынужден (цян) ограничиться зарисовкой (вэй) внешних проявлений (жун) его бездонной глубины (шэнь), видимых невооруженным глазом в повседневном поведении древнемудрых мудрокитайцев.
             В строке (3) мавантуйских и годянской версий текста вместо знака «ши» (знать, понимать) в «шэнь бу кэ ши» присутствует иероглиф «чжи», обладающий в качестве глагола значениями «стремиться, записывать или запечатлеть (в сердце), to remember». То есть, строка в своих наидревнейших вариантах повествует либо о том, что «глубины Дао» нельзя зарисовать с помощью имен и иероглифов, или о том, что трепетно устремляться к Дао-реальности и сохранять в своей пушистой голове послевкусие от счастливого с ней знакомства крайне нежелательно. Как говорит вислоухий мудрокролик Пи-Пу, нет ничего более ботанически дурацкого, чем, съев рыжую морковку, на потеху соседским курам таскать по огороду ее бесполезную ботву.
              В годянском тексте строка (4) «фу вэй бу кэ ши» отсутствует, а на обоих мавантуйских шелковых свитках вместо «ши» снова заметен иероглиф «чжи». Что касается строки (5), то на годянском бамбуке вместо обычного «вынужденного описания» (гу цян вэй чжи жун) наблюдается совершенно уникальное «воспевание хвалы» (ши и вэй чжи сун). Однако и здесь кроме иероглифа «сун», сообщающего о хвалебных песнопениях, никаких указаний, в каком направлении они звучат, не имеется. Строки (3) и (5) в переводе Роберта Хенрикса (годянский текст): «So deep that they can not be known. For this reason we praise them in the following way...» (Они столь глубоки, что не могут быть познаны. По этой причине мы восхваляем их следующим образом...) Мавантуйские копии и версия Фу И отличаются от остальных вариантов «Дао Дэ цзин» стоящим в конце пятой строки иероглифом «юэ» (говорить, сказать). Роберт Хенрикс: «That therefore were I forced to describe him I’d say…» (Поэтому, будь я вынужден описать его, я бы сказал...)

(6) - (12).        Великий Пекинес, как прямой наследник древнекитайских идей поголовного просветления всех честных зверюшек, миролюбиво пасущихся на просторах планеты Земля, никогда и не скрывал своего восхищения этими строками. Не осмеливаясь перекладывать ответственность за их толкование на «презренную» прозу, он вдруг заговорил сочными стихами под бурные аплодисменты хоть и неустойчивых в вере, но иногда склонных к прогрессивному прогрессу соседских кур.

Grave.

Так коллеги, пора решительно разобраться
С этими странными господами.
Что это они все простые, да все пустые?
Какие-то нерешительные …
Может, они мало каши съели?
Так отправить им гуманитарную помощь!
Побольше тушенки и одеял, чтобы всем хватило.
Да пару братков, чтоб обучили их реальному существованию.
Вроде пока незаметно, чтоб крутость, наглость и сила
Вышли из моды у населения.
Так подтянем и тех – малохольных.
Пусть бодро шагают в ногу!

К сведению милых граждан, крутость, наглость и сила –
Стандартные признаки вырождения Духа;
Признаки его утомления и поражения тяжким недугом.
По-простому недуг сей зовется эгоцентризмом.
В буддизме – неведением и погружением в сансару.
В христианстве – гордыней и грехопадением.
Да мои дорогие, Небеса не штурмуются силой,
И по знакомству не выпустят вас из сансары,
Дух Святой уж точно за деньги с Небес не сходит.
В остальном все у всех просто великолепно.
Только старуха с ее корытом немного смущает.
Да ну ее к черту, старую ведьму!

Кому еще не надоело,
Предлагаю вернуться к тем, древним.
Вот с чего они нерешительны?
Что, в конце концов, это значит?
Нерешительны они потому, что насквозь пропитаны Дао:
Оно как детей ведет их «за ручку»,
Не позволяя заглядывать в следующее мгновение.
Вот они и не ведают, что им следует делать,
С радостью принимая все, что Дао им уготовит.
В Колее Дао нельзя принимать решений.
Ведь решение – это выбор,
А выбор раскалывает Дао-единство.

Осторожность? Вовсе она не от страха.
Это чуткая бдительность Вечного Духа,
Того, что пронзает все миры и пределы,
Сдвигает горы и на кресте не умирает.

Ну а торжественность? Это неясно…
Да, что вы, торжественность – это просто!
Обрести Дао – все равно, что стать центром вселенной.
Помните, Будда, едва родившись,
Вдруг объявил, что в мирах бесконечных,
Он лишь, один, почитания достоин.
Вот потому и торжественность на их лицах.

Уступчивые?
Потому, что им чуждо деление Сущего на себя и все остальное.

Пустые?
Потому, что любая наполненность – лишь иллюзия жалкого эго.

Бездонные?
Так ведь Великая Пустота не знает предела.

Непроницаемые?
Они же не обладают ничем, что проницаемо быть способно.

Про мутную воду и так все ясно.

Обрести окончательную завершенность
Уж очень напоминает забивание крышки гроба.
Даже глупость, и та беспредельна.
Дух Святой разве может быть чем-то заполнен?
Да и за пазухой пребывая у Бога, что же нового вам еще надо?
Этого, «одного и того же», вполне достаточно на целую Вечность.

(10). (11). (12).      В стандартном варианте текста, а также у Хэшан-гуна и Фу И строка (11) про гостеприимную долину выглядит как «куан си ци жо гу», где иероглиф «куан» имеет значения «открытый, свободный, огромный и пустой». Столь широкий спектр его значений позволяет беспрепятственно сравнивать с долиной различные грани лучезарности мудрокитайского субъекта. Маслов А.А. полагает, что он был «пустотен, подобно долине». Ян Хин-шун уверен, что «они были необъятными подобно долине». Лично нам импонирует именно «открытость», поскольку это прекрасное качество Дао-ума предполагает и его бескрайнюю пустоту, и необъятную ширь, вместе взятые. Сие толкование строки не является чем-то особенным, и переводы Lau Din-cheuk, Wing-tsit Chan и Томаса Клири легко это подтверждают.
             Что касается строки (12) «хунь си ци жо чжо», то знак «хунь» означает нечто хаотически запутанное и как попало смешанное, в данном случае подобное мутным и грязным водам (чжо). Мы, с Великопушистым, уж рапортовали, что в монолитном тождестве Дао-реальности нет никаких точек отсчета, опираясь на которые, эго-субъекту удалось бы там что-то отфильтровать, зафиксировать и навести правильный порядок. Обычно, бытовые граждане обладают легко читаемыми, но разнообразными чертами характера. Остро торчащие выпуклости и вогнутости их гордой душевной конституции в первую очередь определяются их перекошенным восприятием Реальности и тем ослиным упрямством, с которым они преследуют собственные заблуждения. Мудрокитайцу, отхлебнувшему «эликсира бессмертия», хвастаться крутым нравом было не с руки. Ведь, согласно главе 4, Дао стачивает заносчивую остроту и смягчает индивидуальную яркость как мудрых, так и глупых двуногих хомоособей.
              Честно заимствуя глубокомыслие у Льва Николаевича Толстого, мы поспешим скромно взвизгнуть, что все, плескающиеся в сансаре граждане, несчастливы по-своему, а светлые мудрорыцари счастливы одинаково. Короче, в соответствии с простейшей терминологией, принятой в «Дао Дэ цзин», Дао-философ был прост, искренен и мудронаивен как дикорастущее древо (пу), еще не знакомое с жестокими лесорубами и безжалостными плотниками (гл.19). Не желая себе выгоды и привилегий, он оставался открытым ко всему и каждому как гостеприимно цветущая долина (гу) посреди колючих и неплодородных горных эго-вершин. Для снующих туда-сюда домохозяек его внутренний мир казался им кромешными «потемками» или, как метко подметил Лао-цзы, «мутными водами» («метко подметил» – литературная находка вольнокота Кости после удачной ночной охоты на серых мышек). Роберт Хенрикс, анализируя особенности характера китайского мудрогероя изнутри мутной хаотичности сточных вод, слышит строку чуть иначе: «Merged, undifferentiated was he! Like muddy water». Про «undifferentiated» все ясно, но вот «merged» китаец, если честно, уже вызывает определенную степень медицинской задумчивости. Мы, с Великим Пекинесом, в переводе этой строки покорно следуем за товарищем Ян Хин-шуном: «Они были непроницаемыми подобно мутной воде».
              В мавантуйском варианте «В» строки (11) и (12) про мутную воду и долину стоят в обратном порядке. В тексте «А» от них сохранилось лишь три иероглифа, но они указывают на тот же порядок строк, что и в тексте «В».

(13). (14). (15).       Эти строки в текстах Ван Би, Хэшан-гуна и Фу И записаны одинаково: «шу нэн чжо и цзин чжи сюй цин» (13) и «шу нэн ань и цзю дун чжи сюй шэн» (14). В годянской версии присутствуют незначительные отличия, на смысл повествования никак не влияющие (на шестой позиции вместо «чжи» стоит «чжэ», а на седьмой заметен знак «цзян», указывающий на будущее время следующего за ним глагола «цин» (очищать)). Сочетание «шу нэн» в этих текстах («шу» – кто, что; «нэн» – быть способным) придает строчкам ярко выраженный вопросительный характер, однако на мавантуйских свитках никакого «шу нэн» не наблюдается и, не попадись в руки китайским археологам годянские бамбуковые дощечки, можно было бы сердито заявить, что эти два иероглифа были добавлены в текст позже появления мавантуйских копий.
              Стандартный вариант этих строк в исполнении Маслова А.А.: «Кто способен посредством покоя мутное постепенно сделать прозрачным? Кто способен посредством долгого движения постепенно породить к жизни безмятежное?» Или вот смешной перевод Семененко И.И.: «Кто может, успокаиваясь, постепенно добиваться чистоты в грязи? Кто может при посредстве вечного движения постепенно воскрешать в покое?» Безусловно, «добиваться чистоты в грязи» и «воскрешать в покое» – занятия с точки зрения борьбы за гигиену в высшей степени похвальные, но далее говорится, что мудрый китаец, сохраняющий такое Дао, не желает никакого наполнения. Забавно было бы посмотреть, как ему удавалось совмещать все эти санитарные усилия. Кстати, вот еще густая задумчивость: где взять добромолодца и краснодевицу, способных хоть что-нибудь оживлять? В обозримом прошлом лишь Иисус Христос по неподтвержденным данным оживил пребывающего в вечном покое Лазаря. Говорят, он этого Лазаря сильно любил и частенько останавливался в его доме на ночлег – веские причины для проявления привязанности в столь экзотическом виде. Короче, насвистывая священные мантры во славу мудропушистого льва Бодхисаттвы Манджушри, Неразумный пребывал в трепетном ожидании Великого Пекинеса, мирно доедавшего порцию куриных грудок с вареными овощами. Отобедав, Мудропушистый мгновенно рассекретил накопившиеся в этих строчках древнекитайские секреты, предложив попросту заменить «кто способен» на «что способно». Сия невинная хитрость, никак не вступая в противоречие с иероглифом «шу», мгновенно обогащает обнюхиваемый эпизод совершенно иным общегалактическим смыслом. 
              Что, являясь неуловимой Формой Бесформенного (гл.14), придает индивидуальные очертания и качественные особенности каждой из десяти тысяч вещей. Что способно становиться мутным, чистым, мертвым и живым, не будучи ни тем, ни другим? Что способно очищать и загрязнять, оживлять и отнимать жизнь, оставаясь неизменным в любых изменчивых обстоятельствах? Что посредством движения взбудораживает то, что кажется двойственному сознанию домохозяйки пребывающим в тихом покое? Что посредством покоя успокаивает то, что кажется ей пребывающим в беспокойном движении? Что за Дао чутко хранил мудрокитаец, виртуозно уклоняясь от наполнения своего сердца-ума чем бы то ни было?
              Быть мутногрязным иль ясночистым, участвовать в безмятежном покое иль беспокойном движении – значит непременно быть чем-нибудь, да наполненным. Быть наполненным – значит иметь препятствия свободнотекущему потоку божественного сознания (Праджня), в данном случае в виде знания о покое, движении и чистоте в грязи. Великий Будда вовсе неспроста объявил в Ваджраччхедике-сутре, что для путешествия по Дао-реальности следует пробудить мышление, не поддерживаемое ничем. Позволять же сознанию лелеять собственные галлюцинации – значит автоматически на них опираться и испытывать к ним нежную привязанность. Не желать наполнения – это, как говорит Лао-цзы, «терять и снова терять» (гл.48). Что терять? Все, к чему ты привык липнуть, за что цепляться и на что опираться. Растерять все «колышки для привязи ослов» – это значит, освободив сознание от оков сансарического мышления, обрести светоносную прозрачность Великой Пустоты. Прозрачная Пустота всегда одна и та же, постоянна и незыблема. Она не изнашивается и не тускнеет, никогда не рождалась и не способна умереть. Вот такое Дао достойно сохранения.
              Строкой (15) годянская версия главы заканчивается. В отличие от остальных вариантов текста, она состоит из восьми иероглифов вместо семи – «бао сы дао чжэ бу юй шан ин». Знак «шан», занимающий предпоследнюю позицию, означает нечто чрезмерное или добавленное сверх меры. Роберт Хенрикс: «The one who embraces this Way does not desire to be overly full» (Тот, кто держится этого Пути, не желает быть чрезмерно наполненным). Другие тексты утверждают, что мудрофилософ, в принципе, недолюбливает процесс наполнения своего организма чем бы то ни было, строго следуя заветам главы 9, согласно которым во имя пищеварительного здоровья гораздо комфортнее затормозить и остановиться, нежели без удержу наполнять и мучительно удерживать.

(16). (17).       Строка (16) «фу вэй бу ин» в текстах Ван Пи, Хэшан-гуна и Фу И может быть прочитана как «именно потому, что не наполнен» или «человек только не наполнен». Во втором мавантуйском и годянском вариантах строки нет, но в первом мавантуйском тексте сохранилось «фу вэй бу юй (…)» – человек только не желает (наполнения).
              Строка (17) в стандартном тексте и у Хэшан-гуна состоит из шести иероглифов «гу нэн би бу синь чэн», что дословно звучит примерно так: «Поэтому; Быть способным; Приходить в упадок, рваться-ломаться, прятаться-скрываться, worn-out, shabby; Нет; Новый, обновлять; Завершать и совершенствовать». Семененко И.И. на основании этих иероглифов заявляет следующее: «Кто сберегает это Дао, не стремится к полноте; ведь потому лишь, что не полон, он в состоянии, не прибегая к новому, достигнуть совершенства в ветхом». Малявин В.В.: «Кто хранит этот Путь, не знает пресыщенья. Не пресыщаясь, он лелеет старое и не ищет новых свершений». Маслов А.А. утверждает, что мудрокитаец «лишь потому, что он не стремится к избытку, он способен сокрыться, не воплощаясь вновь». Честно взвизгнуть, сии невнятно-витиеватые измышления сразу же погружают нас в бодрое уныние. Вот как экзотические способности сокрыться и лелеять «ветхое» сочетаются с сохранением Дао в сердце-уме мудрокитайца посредством воздержания от всяческого его наполнения. Если он что-то холит и лелеет, то его сознание именно этим и наполнено. Да и какой тогда толк в мудром правителе, если он постоянно озабочен проявлением своей замечательной способности «сокрыться, не воплощаясь вновь»? Ай?
              Ничего не поделаешь, всякий измученный сансарой обыватель, изнашиваясь от трения своего эго-мышления с десятью тысячей непокорных вещей и событий, желает ежедневного обновления. Но мы, с Великим Пекинесом, бережно исследуя поведение мудродвуногой особи, не можем позволить себе, испуганно сокрывшись, лелеять «старое» во имя «совершенства в ветхом». Дело в том, что пробуждение к необусловленной Реальности растворяет в сознании благородного гражданина все границы ограниченного, отчего его бесстрашное, но замутненное сердце (гл.49) более не испытывает сансарического жжения от соприкосновения с миром иллюзорных цветоформ. В Пустоте Дао-тождества невозможно отыскать, где заканчивается активный субъект и начинается пассивный объект. Поэтому, сколько эту Пустоту ни изнашивай, жиже и хуже она не становится.
              Примечательно, что заключительная строка в мавантуйском тексте «В» полностью совпадает с текстом Фу И, что происходит крайне редко – «ши и нэн би эр бу чэн». При этом вместо стандартного «бу синь чэн» (Нет; Новый; Завершать) в них наблюдается «эр бу чэн» (И; Нет; Завершать). Знак «чэн» символизирует чего бы либо успешное завершение, сопровождаемое хвалебными гимнами, почетными грамотами и дамскими чепчиками, парящими в воздухе. Скажем, выкопали мы, с Великим Пекинесом, всю картошку на огороде или забор починили за ради невозможности соседским курам совершать террористические набеги на наши высоурожайные угодья – тут иероглиф «чэн» и сгодится. То есть, помимо прочего, знак «чэн» указывает на результат или достижение успешной завершенности каких угодно предварительных усилий. «Бу чэн» – это те же процессы, но со знаком минус, что, собственно, в нашем свободолюбивом переводе и присутствует: «Вот и может изнашивать без успехов и достижений».
              Исходя из вышесказанного, мы, с Пушистомудрейшим, очень даже солидарны с Артуром Уэйли, толкующим стандартный вариант строк (16) и (17) следующим вдохновенным образом: «And because they do not try to fill themselves to the brim, Тhey are like a garment that endures all wear and need never be renewed» (Потому, что они не стараются наполнить себя до краев, они будто одежда, что не изнашивается и никогда не нуждается в обновлении). С Робертом Хенриксом, озвучившим мавантуйскую версию этих бурных событий, мы тоже солидарны, но лишь отчасти: «Therefore he can wear out with no need to be renewed» (Поэтому он может изнашивать, не нуждаясь в обновлении). Любопытно, откуда он взял «to be renewed», если иероглиф «синь» на мавантуйских шелковых свитках отсутствует? Уй?

(13). (14). (15). (16). (17).      Смысловое единство глав 15 и 16 наиболее отчетливо прослеживается при рассмотрении их начальных и заключительных строк. Попробуем проследить, что общего между финальными строчками этой главы и загадочным началом следующей:

Глава 15.   
Что же способно посредством покоя мутное мало-помалу очистить?
Что же способно, то, что в покое, посредством движения оживить?
Сохраняющий это Дао, не желает себя наполнить.
Человек лишь ничем не наполнен –
Вот и может изнашивать [одно и то же] без успехов и достижений.

Глава 16.   
Обрести «Пустоту» – предел.
Искренность хранит «Середину».

              Не быть наполненным значит быть пустым и безразличным к проплывающим сквозь твою пушистую голову условным представлениям. Отсутствие устремления к успехам и достижениям уже намекает на утрату сознанием всяческой эго-направленности, что соответствует его «остановке» в божественной Середине. Так дальше недвойственной Середины идти просто некуда. Дальше – бесконечные просторы океана Дхармадхату или, как говорит Чжуан-цзы, беззаботное блуждание в «бескрайней пустоте, где появляется великое знание». Это и есть ПРЕДЕЛ высокодуховной пронзительности, отмеренный Создателем всем двуногим зверюшкам.
              Следует отметить, что на годянских бамбуковых планках главы 15 и 16 располагаются в разных частях связки «А», и самое интересное то, что во второй строке главы 16 наблюдается знак «чжун» (центр; середина; то, что внутри). Поэтому и «хранить Середину» (шоу чжун). В пятой главе мы видим точно такое же сочетание иероглифов, позволяющее предположить, что в те времена оно было неким техническим термином, ясным и понятным любому, кто не знал покоя вдали от Дао-пути.