День Победы

               
                Рассказ.
   Моим родственникам в Белоруссии- перенесшим коллективизацию, индустриализа-цию,  культ личности, все тяготы Великой Отечественной, воевавшим и партизанив-шим, пережившими все то, что творили  с родной страной, уже ушедшим и еще живым, с любовью посвящаю. Спасибо Вам за все.
    

         Стася родилась в девятый день мая за шесть лет до начала Великой Отече-ственной  войны в одной из  Полесских деревень. В  этой работящей семье она была третьим ребенком и первой девочкой. Старшие братья хоть и сами еще были детьми, но уже помогали родителям по хозяйству в меру своих сил – зимой ходили собирать в лес валежник, летом - ягоды и грибы, которые мама потом продавала на базаре в уездном городе и покупала соль, сахар, спички и прочую мелочь, необходимую для жизни. Еще она покупала разноцветные нитки для шитья и вязания – вязать она научилась от бабушки  Стаси – своей мамы, а учиться шить ей  пришлось  уже самой – дедушка Стаси – мамин отец,- привез домой после окончания войны с Германией, кроме испорченных  ипритом легких и двух Георгиевских крестов, еще,  в качестве трофея,  швейную машинку «Зингер». Стасина мама научилась лихо управляться на ней, сначала обшивала семью, а потом понемногу стала делать это на заказ – то соседке платье сошьет, то соседу рубаху, так и пошло. Люди за работу рассчитывались с ней кто как мог – кто приносил шмат сала, кто-ведро картошки, кто-полкурицы на суп, иногда даже рассчитывались деньгами. Машинка эта была в их семье одной из основных ценностей – шла она после козы Машки. Иногда мама договаривалась с заказчиками и те отдавали в счет  уплаты за ее работу отрезы ткани и нитки.  Из этой ткани она шила одежду своим. Семья при  помощи машинки жила по крайней мере не впроголодь.
                Дни рождения в привычном для всех  понимании в их семье не праздновали, застолий и щедрых подарков тоже не было – бабушка и мама старались в этот день сварить щи хотя бы с мясной косточкой и детям давали к чаю по праздничному кусочку рафинада. А  еще  мама дарила Стасе сделанную своими руками куклу. Каждый год куклы были разными, не похожими, и девочка задолго до своего дня рождения ( она ведь была еще маленькой и не знала, когда он наступит) начинала мечтать и представлять себе, как будет выглядеть ее новая кукла. Все  куклы, подаренные  Стасе за девять лет, каким-то чудесным образом сохранились, уцелев и выжив даже в условиях оккупации. Более того, они были целы до сих пор, ими по очереди играли сама Стася  вместе с рожденной после нее сестрой Ольгой, потом – Стасины дочери, а потом уже – и ее внучки. Теперь же куклы лежали в картонной коробке на чердаке.
       Ее десятый день рождения стал праздничным днем и для их деревни, и для всей огромной страны, и называться  этот день стал  – Днем Победы. В их деревне праздника, подобного этому, еще не было. Светило по праздничному Солнце, птицы щебетали по особенному, весело и заливисто лаяли собаки, радостно мычали редкие выжившие коровы. Люди выносили столы и лавки во дворы,застилали их праздничными скатертями и несли на стол все, что находили в доме. Заливались по дворам гармошки. Орались песни. До облаков  клубилась  дорожная пыль, поднятая танцующими сельчанами и сельчанками. С этого дня два главных для Стаси праздника совпали в один день. Столько подарков она до сих пор не получала. Кукла от мамы была бесподобной красоты. Бабушка подарила ей шелковую косынку, неизвестно как сохранившуюся в оккупации. Младшая сестра Оля подарила ей свистульку в виде птички, которую слепила сама из глины. Братья преподнесли ей пару новеньких лаптей из березового лыка, они наловчились плести их сами. Но самый неожиданный подарок прибыл к вечеру: из уезда приехал их секретарь сельсовета Иван Андреевич, комиссованный с фронта по причине потери левой руки, и вручил Стасе боевую награду – медаль «За отвагу.»
  В  августе прошлого, 1944 года, когда фашистов гнали из Белоруссии и окку-пировавшие их деревню немцы засуетились и стали готовиться к бегству, мама, от «греха подальше», отправила тайком всех детей в спрятанную среди топей и болот охотничью избушку. Ребята уже вышли из деревни, когда Стася, отбежавшая недалеко в кустики по нужде, заметила сквозь кусты, как немецкие солдаты что-то прикапывают на заброшенной лесной дороге, ведущей в соседнюю деревню. Она была военным ребенком и в свои девять лет знала, как выглядят снаряды, бомбы и мины, и сразу поняла, что делают немцы. Стася догнала братьев и сестру и сказала им, что ей надо срочно вернуться в деревню, у нее есть важное сообщение для наших, которое ей необходимо передать, пока не поздно. Братья не хотели отпускать ее одну, но времени на объяснения у нее не было. Она добралась до деревни, которую уже заняли наши войска, нашла  там «самого главного командира» и, торопясь и глотая слова от волнения, рассказала, что немцы, отступая, заминировали дорогу , по которой наши войска могли бы их догонять. Командир внимательно выслушал девочку и отправил проверить Стасины слова отряд саперов. Стася показывала им дорогу. Впервые в жизни она ехала в коляске трофейного немецкого мотоцикла. Ей даже надели на голову настоящую каску, тяжелую и неудобную для ребенка. Такого чувства гордости Стася не испытывала никогда.
    Ее слова подтвердились, саперы быстро и умело сделали проход в минном поле, а заминированный участок отметили флажками и надписями, и наши войска погнали фашистов дальше. Командир подробно расспросил Стасю о ее семье, записал все в свою командирскую тетрадь и сказал, что она настоящая героиня и  что он представит ее к награде. И вот, аккурат в день ее рождения, Стасе вручили медаль «За отвагу».
           Плакала мама, плакала бабушка, плакали соседи. А братья и сестра не отходили от Стаси, трогали медаль, вертели в руках, разглядывая изображенные на ней самолеты и танк. Старший брат, как более знающий, показал Стасе номер, выбитый  на обратной стороне медали, и сказал, что она вошла в историю под этим номером. И хотя девочка ничего не поняла из его слов, но ей было радостно и приятно. Хотелось обнять маму и прижаться к ней, но Стася боялась, что после этого не выдержит и расплачется, как маленькая.   Этот свой десятый день рождения и первый, совпавший с Днем Победы, она запомнила на всю жизнь.
                - 2-
               Станислава Митрофановна  сидела на скамеечке под навесом возле автобусной остановки в ожидании приезда  дочерей и невестки с внучкой. Ее сын Славка, последний, четвертый ребенок в семье, давно, сразу после службы в армии, поехал по комсомольской путевке на освоение просторов Западной Сибири, там же встретил свою жену Элю, у них родилась внучка Катя, сын построил там небольшую карьеру, был начальником электроцеха на базе нефтяного предприятия.  Катя недавно вышла замуж, и Станислава Митрофановна  ездила к ней на свадьбу, не убоявшись дальней дороги, сибирских морозов, своих больных ног и давления. Любознательность в ней осталась еще с детства, и ей очень хотелось увидеть эту Сибирь. Да и на самолете она летела впервые в жизни. И еду самолетную попробовала тоже в первый раз.
   Просторы этих мест впечатлили ее очень.  Она долго смотрела в иллюминатор вниз, на землю и все удивлялась, что земля эта не кончается. Ее родную Беларусь можно проехать на машине от края до края за несколько часов, а тут… А ее сыночка сумел здесь не затеряться. И нашел на этих  огромных просторах свое счастье…
                Вчера невестка и внучка приехали на своей машине к ней на день рождения.  Сын Славка и Катин муж Сергей  воевали на СВО. Придумали же это мудреное название, война ведь  она и есть война.  Когда Станислава Митрофановна узнала, что они пошли добровольцами  – у нее заболело сердце. Она помнила, что это такое - война.  Как им было страшно сидеть в погребе при бомбежках и обстрелах, с каким ужасом они слушали рассказы партизан о зверствах фашистов, о том, что они сжигали целые деревни  заживо, согнав людей в сараи и амбары. Она видела своими глазами, как немцы вешали на площади партизан и как люди, вот только что бывшие живыми, кричавшими слова проклятий немцам в лицо, иногда плюющие в них, немного подергавшись в петле,  становились похожи на безжизненные  лохмотья одежды, которые шевелил ветер. .. Скрип деревянных  виселиц, на которых  болтались  тела  знакомых и незнакомых ей людей, до сих пор звучит в ее голове…  Теперешняя молодежь любит смотреть «ужастики», а попробовали бы они пройти через деревенскую площадь мимо этих виселиц… И вдохнуть запах уже начавших разлагаться тел…  А теперь , как говорят по телевизору, война стала еще страшнее. Появилось оружие, от которого нет спасения совсем.
       Она ежедневно молилась и за своих, и за чужих родственников и детей. Молилась она и за тех, кто воюет на той, другой стороне. У них ведь тоже есть матери и отцы, которые любят их так же, как любит  своих детей она. Она просила Господа, чтобы он вразумил их, тех, кому злоба и ненависть затмили разум, которые забыли, что они – люди, просила, чтобы Он послал в их сердца любовь и удалил из них ненависть. Станислава Митрофановна читала газеты, слушала радио и смотрела передачи по телевизору и никак не могла взять в толк, как и почему их соседи – украинцы, довели свою страну с таким же простым и работящим, как русские и белорусы, народом до такой лютой ненависти, приведшей к этой войне. Ведь после распада СССР Украина стала самым богатым государством из всех бывших республик. Как же они смогли распорядиться этим богатством так бездарно? Как смогли забыть про зверства фашистов и сами превратились в них?  Вся Беларусь до сих пор помнит про Хатынь, а на Украине стали  забывать о Бабьем Яре… Она читала об этом в газетах и плакала…
            За ее спиной располагалось городское кладбище, которое называлось среди жителей «старым». Оно и в самом деле было старым и начало действовать давно, когда Стася была еще ребенком. Строили его на окраине городка на берегу реки Днепр, за прошедшие годы город расстроился вширь, и теперь кладбище находилось почти в центре города. Хоронить усопших горожан на нем уже перестали, а новое кладбище было построено теперь уже на новой окраине.
        Так уж вышло, что на площади перед «старым» кладбищем в свое время был воздвигнут  гранитный Монумент в память о погибших в Великую Отечественную земляках. Здесь ежегодно 9 мая проходили праздничные мероприятия, оставшиеся в живых ветераны и участники той войны  возлагали цветы к Монументу, представители властей говорили проникновенные слова, играл духовой оркестр из Дворца пионеров и Почетный караул, состоявший из отставных военных под руководством военкома, давал праздничный салют холостыми в честь Великого праздника. К этому памятнику также приезжали фотографироваться прямиком из ЗАГСа молодые семьи, возле него торжественно принимали в пионеры и комсомольцы.
              Станислава Митрофановна, как участница Великой Отечественной и человек, награжденный боевыми наградами, каждый год приходила сюда в редеющей колонне ветеранов . После официальных мероприятий ветераны на предоставленном городскими властями автобусе уезжали на праздничный банкет с получением подарков, а она шла на кладбище к могилке своего мужа повидаться и поговорить с ним.  Семь лет назад этот майский день стал для нее «днем трех событий». На могилку к мужу она приходила и в другие дни, но 9 мая – обязательно. В любую погоду, в ливень и ветер, даже если болели ноги и скакало давление.
           И вот теперь она, оставшись на площади после прошедшей церемонии, ждала своих дочерей – Надю, Шуру и Таню, невестку Марию – жену своего сына Славы,  и внучку Катю,-  чтобы с ними пойти на могилку  Савки. Шумно, с музыкой и гудками, на площадь въехал свадебный кортеж…
… Замуж за Савку она вышла быстро и несколько для себя неожиданно. Познакомились они на уездном слете молодых передовиков производства, ее неожиданно выбрали в Президиум заседания, она, пунцовея от внимания зала и пробираясь к выходу на сцену, споткнулась о его ногу и едва не упала. Он успел подхватить ее и провел под »ручку» несколько шагов до сцены. Она тогда удивилась силе, которую почувствовала в его руках, и бережности и аккуратности, с которой он поддержал ее. Парни из ее деревни в редкие приходы Стаси в клуб на танцы обнимали ее как-то не так, как этот высокий кудрявый парень с васильковыми глазами, по-другому, и ей бывало неловко от их прикосновений и хотелось, чтобы танец закончился быстрее. От его же прикосновения шел покой и уверенность. В ее сердце пришли  волнение и трепет. Стасе было двадцать, она превратилась в статную и красивую- вся в мать! - любуясь ей и вытирая слезы умиления говорил иногда, подвыпив, отец, - девушку. Ее русые косы были предметом зависти многих девиц на выданье, а черные мерцающие глаза, совсем неожиданные для этих мест       ( отец  утверждал, что цвет глаз достался ей от его матери, в которой текла частичка цыганской крови), сводил с ума многих деревенских парней.
  Савелий- (Савка), подошел к ней после окончания слета и пригласил сходить вечером в кино для участников слета в соседний кинотеатр. Давали комедию «Свинарка и пастух». Стася застеснялась вдруг – в кино ее еще никто не приглашал,- но согласилась. Они сидели рядышком в темноте зала, от души хохотали, и ей мечталось, что в ее жизни тоже будет  такая же простая и чистая любовь, преодолевающая все преграды и разлуку.
    После кино Савка проводил ее до общежития, в которое определили делегацию из их  деревни, подробно расспросил о том, где и как живет она и рассказал о себе. Несмотря на свой возраст, он успел побыть в партизанах и даже участвовал в пуске под откос немецких поездов. Жил он в соседней – от них 30 км,- деревне. Когда, прощаясь, он взял Стасю за руку, ее вдруг охвати-ла дрожь и она испугалась, что Савка заметит ее волнение. Они простились и разошлись по своим общежитиям. Утром молодые передовики производства разъехались по своим деревням. Стася по приезду не смогла удержаться и рассказала сестре про Савку, про его сильные руки, васильковые глаза и кудрявые волосы. Ольга, выслушав ее восторженный рассказ и гладя на блеск ее глаз, сказала, что Стася просто влюбилась. Та стала отнекиваться, но потом, смутившись от слов сестры, затихла на полуслове, стала обнимать ее и целовать и уже не спорила. Внутри нее что-то застыло, словно в ожидании.
  А через две недели Савка приехал  к ней свататься. Ее родителей, оказывается, заранее предупредили о приезде сватов, и они уже были готовы к этому визиту. По всему было видно, что будущий зять им понравился. Немного – по обычаю- «поломавшись», они благословили молодых. Бабушка вышла к ним с иконой Божьей матери, которая перешла к ней по наследству,  и строгим голосом наказала молодым поцеловать ее. Те не посмели ослушаться. Свадьбу назначили через две недели, как раз после уборки  урожая.
       Стася эти две недели летала, словно на крыльях. Любая работа в ее руках спорилась, ее коровы стали вдруг давать молока вдвое больше, полы в доме она мыла с песнями, белье в речке полоскала тоже напевая. Она затискала и зацеловала сестру, задарила семью подарками, привезла сестре  из райцентра  чулки «Паутинка» и духи «Ландыш серебристый», маме - духи «Красная Москва»,  отцу –  новый портсигар, а братьям – новые бритвы и по флакончику «Шипра». Бабушке она подарила бусы из искуственного янтаря. Родные шутя корили ее за такие дорогие подарки, а ей было хорошо от мыслей, что она смогла порадовать их, сделать им приятное. Сердце ее колотилось в груди от предчувствия новой  жизни, готово было выскочить оттуда и обнять весь мир. Она была счастлива.
               К свадьбе готовились всей деревней. Прийти на нее обещали все. Бабушка и мама проявили себя как организаторы и распределили между хозяйками, что, кто  и сколько готовит. За самогон отвечал дед Петрович, большой мастер  по его изготовлению. Сельчане доставали из погребов и ледников припасы, коптили сало,  вялили колбасу и окорока. Женщины приносили  в дом невесты припасенные на дне сундуков и коробов отрезы и заказывали к предстоящей свадьбе новые платья. Мать еле успевала шить их. Для платья невесты тетя Даша с соседней улицы не поскупилась отдать отрез сатина, из которого планировала пошить свадебный наряд своей дочке Вере, уехавшей учиться в город на врача. Платье мама сшила шикарное, совсем как в модном журнале. Туфли-лодочке Стасе подарила девушка, с которой они жили в одной комнате в общежитии во время недавнего слета. Вся деревня жила ожиданием свадьбы. Оказалось, что их семью, такую простую, безотказную в помощи  и незаметную, любят все. И все хотят в праздничный для них день разделить с ними их радость.
    А в деревне, в которой жил Савка, происходило примерно то же самое. Возникли даже споры – где все-таки проводить свадьбу? И решили сделать так: в субботу – в деревне невесты, а в воскресенье – в деревне жениха.
   Свадьба прошла так, как ей и положено проходить, как принято у нас: со щедрым столом, красивой невестой и мужественным женихом, криками «Горько»,  громкими и остренькими  частушками под баяны, бубен  и гармошки, зажигательную «Кадриль» и «Яблочко», обязательными песнями о прошедшей войне, всеобщими слезами и лобызаниями и, уж извините, небольшим мордобоем. Как всегда – хлопцы не поделили девок. Драка проходила без злобы,  не яро и истово, а так, для поддержания традиции. Вскоре после ее окончания участники сидели в обнимку за столом и признавались друг другу в любви и уважении…
    … Станислава Митрофановна с улыбкой смотрела на свадебный кортеж, подъехавший к Памятнику. Радостно-возбужденные нарядные люди вышли из машин, начали фотографироваться, защелкали пробки из открытых бутылок с «Шампанским». Послышались крики «Горько!» Новоиспеченные муж и жена поцеловались, он поднял ее на руки и закружил в танце. Она, одной рукой обнимая мужа за шею, другой  придерживала длинный подол свадебного платья и счастливо смеялась…
     … Савка неожиданно подхватил ее на руки и закружил в танце. В деревне не принято было так делать, местные женщины и девушки к такому были не приучены, и Стася испытывала неловкость от этого. Она одной рукой  крепко обнимала мужа за шею, а второй придерживала подол платья. Единственный мужчина, который  кружил ее, взяв на руки, был отец. Стася откинула голову назад и смотрела в плывущее высоко-высоко небо, ей было хорошо и покойно, радость переполняла ее, ее было столько много, что хотелось сказать об этом другим, поделиться с ними, она прошептала: «Господи, хорошо-то как!!!» и  засмеялась. «Это, наверное, и есть счастье»-думала она.
      Муж поставил ее на землю, Стася, смущенно улыбаясь,  оглядела гостей и увидела, с каким восторгом смотрели на них многие женщины. Возможно, они даже ей немного завидовали. Может быть, на руках их никто никогда не носил.
  А Савке нравилось это делать. Стася вспомнила, как он иногда подхватывал ее на руки и нес на сеновал. Она шутливо делала вид, что пробует отбиться от него, уговаривала отпустить, вон и курей еще не покормила, и корову подоить пора, и дети в доме, он шептал ей что-то на ухо, она вертела головой от щекотки и начинала млеть и от его сильных рук, крепко обнимающих ее, и от его  мужского запаха, и от его ласковых слов, и от предчувствия того, что сейчас случится… И спустя столько лет она помнила, какими острыми и колючими были соломинки, коловшие ее в мягкие места … И детей своих – Таню и Славу, они зачали на сеновале…
… Свадебная кавалькада уехала. Стало тихо. Станислава Митрофановна, с трудом встав со скамейки, собрала остатки закуски, лежавшие на скамейке возле Памятника, и раскрошила их за остановкой. Пусть птицы доклюют. Негоже, когда хлеб на земле валяется.
          Она вспомнила про свое довоенное, военное и послевоенное голодное детство. Кушать хотелось всегда. Вся их семья была занята ежедневным поиском пропитания. Дети ходили в лес за грибами-ягодами, летом ловили рыбу, которую бабушка засаливала по своему старинному рецепту, и этой рыбы порой хватало почти до следующей весны, мама ходила с сестрами в поля собирать травы и корешки и учила их различать съедобные от несъедобных, полезные от неполезных. Во время оккупации Стася с сестрой часто приходили к дому, в котором раньше был сельсовет, а немцы организовали в нем кухню и солдатскую столовую. За задворках здания стояли баки для отходов, и девочки выискивали в них  картофельные очистки, кусочки овощей, хлебные корочки, иногда попадались даже колбасные обрезки и кусочки шоколада.  Собирали они и банки из – под тушенки – в них на стенках всегда оставалось немного вкусного жира. А уж  если удавалось разжиться косточками, даже без мяса – дома у них был целый пир. Мама складывала все найденное в большой чугунок и ставила его в печь на ночь томиться. Утром косточки становились мягкими настолько, что их можно было растолочь в  кашу. Мама разделяла эту кашу на несколько порций и уносила на ледник. А в чугунок поменьше наливала воды и ставила ненадолго в  печь. Какая запашистая, вкусная и сытная еда получалась! Иногда чувство голода пропадало на целый день.
             Иногда немцы угощали детей то конфеткой, то шоколадкой, то давали буханку хлеба или банку тушенки. Они показывали девочкам фотографии своих детей и пытались им что-то рассказать, наверное, об оставшихся в Германии семьях. Станислава Митрофановна помнит, что продукты у них она брала с каким-то непонятным ей, ребенку, чувством. Где-то в глубине ее маленького сердца жил страх и ненависть к ним, захватившим их деревню, страшным в своей форме цвета мыши и в касках с рогами, словно у дьявола, о котором им рассказывала бабушка, с автоматами и винтовками, кричащими что-то на непонятном языке, вешавшим на  сельской площади на сооруженной ими виселице захваченных в плен партизан, и хотелось убежать от них, и не брать у них совсем ничего, но… очень хотелось попробовать и конфетку, и шоколадку, которых она до этого даже в глаза не видела. Сестры приносили все домой и отдавали маме, а та уже делила потом на всех, отказываясь от своей части в пользу детей, говоря, что не любит эти сладости. Девочки иногда не выдерживали соблазна и разворачивали  конфетную обертку, стараясь делать это аккуратно, чтобы хотя бы лизнуть конфетку…
  Немцы иногда начинали допытываться у детей, где находится их отец, они подозревали, что он ушел в партизаны. Они раскладывали перед ними целую гору конфет и шоколадок и предлагали им рассказать об этом в обмен на недоступные  и так желанные сладости. Где он находится на самом деле сестры не знали, но надеялись и думали, что он жив и в самом деле партизанит. За всю оккупацию они отца ни разу не видели. Девочки замечали, что мама иногда, дождавшись, когда они уснут, потихоньку уходила из дома и возвращалась только под утро. Они каким-то чутьем догадывались, что спрашивать ее об этом не надо, а она им до поры ни о чем сама не рассказывала. Рассказала она им о том, что староста дядя Павел, ос-тавивший правую  руку еще на фронтах Первой мировой, сумел как-то сделать для немцев справку, в которой было написано,  что их отец погиб при отступлении войск Красной Армии из их деревни. Немцы после этого с подобными вопросами к детям не приставали. Потом уже Стася узнала, что такие справки и справки о том, что такой-то и такой-то пропали без вести дядя Павел выправил почти всем семьям, у которых отцы и старшие дети ушли в партизаны. После освобождения дядю Пашу арестовали суровые неулыбчивые мужчины в военной форме с голубыми петлицами – он ведь был деревенским старостой – значит, сотрудничал с оккупантами, хотя он не принимал никакого участия в казнях и пытках людей. Из города он уже не вернулся…
                … Наконец-то приехали дочки и невестка с внучкой. Они вышли из машины и направились к Станиславе Митрофановне. Та с трудом, опираясь на палочку, встала.
 - С праздником, мамочка! – дочери обнимали и целовали мать, прижимались к ней, как в детстве, а Станислава Митрофановна любовалась на них – какие же они до сих пор статные и красивые,  глаз не отвести, и не скажешь ведь, что все они уже пенсионерки.
  - С праздником тебя, мама! – невестка обняла Станиславу Митрофановну, они от души расцеловались. Она с первого дня знакомства стала называть Станиславу Митрофановну мамой, и ей было приятно, что у нее появилась еще одна дочь. И отношения у них были такие же, как между родными людьми.
   - С праздником, бабушка моя дорогая!- прижалась к ней внучка Катя. Станислава Митрофановна расчувствовалась и всплакнула. Женщины стали ее успокаивать.
  - Подарки мы тебе дома подарим, решили, что не надо их сюда везти,- говорила невестка. – Ну что, пойдем папу проведаем?
     Они потихонечку вошли на кладбище, поддерживая ее с обеих сторон.
    Посетителей в этот праздничный день там было немного. Скрипнула дверца оградки. Они вошли вовнутрь и присели на скамеечку.
- Ну здравствуй, дорогой мой Савелий Афанасьевич. Вот мы пришли к тебе почти всей нашей семьей. Внуки только в разъездах, да Слава с Сережей на войне… Звонили, что постараются приехать…
       Станислава Митрофановне огладила выцветшую  уже фотографию мужа рукой. Фото это когда-то делали на совхозную Доску Почета, и Савка получился на ней  напряженным с непривычки, и галстук ему мешал, и пиджак  сдавливал, и белая  рубашка была в диковинку. Их поколение  могло свободно и раскрепощенно работать да воевать, а вот позировать…
                Женщины быстро и споро прибрали могилку, повыдергивали прошлогоднюю траву, заменили поблекшие цветы на новые. Тоже присели. Светило яркое майское Солнце, щебетали в ветвях птицы, внизу по Днепру , тарахтя мотором, носились лодки.


… Мы так и думали, что вас здесь найдем,- раздался за спиной Станиславы Митрофановны знакомый голос. Женщины  обернулись и не смогли сдержать удивления и  радости:
      - Сыночка, внучок - выдохнула Станислава Митрофановна и ноги ее ослабели.
         - Слава, сынок, - прошептала Эля и оперлась об оградку.
         - Папа, Сережа,- крикнула Катя, вскочив на ноги.
         - Братик, Сережа,- кинулись к ним сестры.
           Женщины враз заплакали и стали обнимать и целовать мужчин. А те их  успокаивали, прижимали  к себе, но тоже не смогли  сдержать слез.
  - Вы надолго? В отпуск? – спрашивала  Эля. - По ранению?- она быстро осмотрела мужчин.
  - В отпуск, на две недели, но не по ранению, не беспокойся, - Слава обнял жену и поцеловал ее. – Теперь положено на 14 дней отпускать раз в полгода. Нам командир рапорт сразу подписал, когда узнал, что у мамы день рождения 9 мая.
- Что ж вы не позвонили, не сообщили, когда приедете? Как вы добирались? Почему в гражданской одежде? Как себя чувствуете?- посыпались вопросы.
   - Не сообщали, потому что не знали, когда точно приедем. С билетами  напряженка была.  Летели из Ростова до Москвы, потом до Минска, Гомеля, оттуда на попутках доехали. В Москве прошлись с Серегой по магазинам, «гражданку» прикупили, в другую ведь страну едем, решили, что незачем нам в форме показываться. Мало ли что… Форма наша в сумках лежит. И подарки тоже…
     Слава отвечал со свойственной ему обстоятельностью. Зять Сергей больше молчал. С тестем они служили в одной группировке, но в разных подразделениях. Слава был снайпером, а Сергей занимался беспилотниками. Связь друг с другом держали постоянную. И в отпуск поехали вместе. Сергей несколько лет назад закончил с отличием  МАИ и работать начал в одной из структур Ростеха. У него, как у ценного специалиста, была бронь, но когда тесть решил пойти на СВО добровольцем,  зять добился снятия брони и тоже заключил контракт.  Жене Кате он  твердо пояснил:
   - Твой отец  пошел воевать, а я, молодой и здоровый,  останусь здесь сидеть? Я так не могу…
       И все. Жена спорить не стала. Они поплакали на пару с мамой и стали собирать мужей на войну.
          Сын сел на заднее сиденье машины. По бокам от него расположились мама и жена. Они держали его за руки и расспрашивали всю дорогу и про войну, и про американцев, и про украинцев.
 - Сынок, а сколько ты их…- Станислава Митрофановна замолчала, растерявшись от того, что не знала, какое слово произнести.
  - Уничтожил, мама, - твердо и жестко ответил сын, поняв ее нерешительность. – Их надо уничтожать как вредителей, как жуков колорадских.
  - Но они же тоже люди, - возразила Станислава Митрофановна неуверенно.       -  Их ведь тоже матери в муках рожали, воспитывали,  любили…
- Я это все понимаю. Но не могу их людьми называть.- Сын говорил это спокойным голосом, как  говорит человек, твердо для себя что-то понявший и решивший.
- Мама, они детей насилуют и на телефоны это снимают. А потом в интернете выкладывают. Понимаешь?
 Слава внимательно посмотрел матери в глаза.
- Они  над женами и дочерьми на глазах мужей, родителей  и детей глумятся, пытают стариков беспомощных, от скуки расстреливают. Помнишь,  ты рассказывала, что немцы в оккупацию вас иногда подкармливали? Эти  хуже  фашистов. Я столько всякого навидался в оптику…
 - Я в засаде был, выцеливал одного гада,  и  увидел однажды, как нацики эти заставляли бабушку и дедушку тушенку есть. Развлекались они так. Гогочут, снимают все, бьют их, старики  уже не могли есть, так они  стали силой в них запихивать. Стариков бедных стошнило, они стали заставлять их эту рвоту  с земли есть…
  Руки  у сына задрожали, голос стал срываться, и Станислава Митрофановна начала гладить его руку.
  - Мама, я это вижу и не могу остановить, мне нельзя стрелять, у меня приказ… А эти гогочут, им весело издеваться над стариками…
   У сына на глазах выступили слезы.
 - А один раз я не выдержал, - успокоившись, продолжил он рассказ.
 - Увидел тоже в оптику, как какая-то… сука, - не сдержался сын,- девочку собрался насиловать. Он ее на столе посередине двора положил, забора там не было, мне хорошо было видно, давай с нее платьишко срывать, трусики… Она слезами заходится, брыкаться пытается, а его это, наверно, еще больше заводит… Ей лет, наверное, 11-12 было, там женского еще ничего и не выросло, грудка только расти начала, припухшая такая была… А он, сука, лицом как раз в мою сторону повернут был, негром оказался… И мне в лицо смотрит,  мы с ним как будто даже взглядом  встретились… И тоже гогочет… А второй  такой же рядом бегает, снимает все на телефон… Я этому прямиком между глаз и влупил. Боялся только, чтобы девочку не задеть. А потом тут же и второго положил. Без команды стрелял, мог себя выявить… Но тут наши обстрел начали. Успел увидеть, как девочка  еле выбралась из под  негра, вся его кровью заляпанная, одежду свою схватила и убежала куда-то… Дай Бог чтоб живой осталась…Я командиру потом об этом доложил.  Он вздохнул только и сказал, что наши вовремя артподготовку начали. У него дома две дочки близняшки растут… И сколько такого они творят… И ты говоришь, что это люди? А я к ним по-человечески относиться должен?
                Сын посмотрел на мать ставшими вдруг страшными глазами, и она ужаснулась этой перемене.
  - Мама, я не знал, что во мне может помещаться  столько злобы и ненависти, - грустно сказал сын и вытер глаза. – Я как человек все понимаю, мне этих «оболваненных» ВСУшников местных даже жалко бывает, я понимаю, что война – это страшно, что она калечит не только тела, но я буду там до конца, пока последний нацик не сдохнет. Ведь если их не остановить, то они сюда, к нам, придут… Я не хочу пускать их на свою землю, в свой дом. ..Они понимают только язык силы… А сколько я их перебил тебе лучше не знать…
      Слава посмотрел на мать и поцеловал ее.  Он был последним ребенком в семье, долгожданным сыночком. Савка очень хотел сына, но получались все девочки, пока почти к сорока  Стасиным годам Бог не дал им мальчика. Он рос тихим и ласковым, любил обниматься с мамой, но, став подростком, как-то враз изменился, записался на секцию бокса, стал часто драться с мальчишками и к старшим классам слыл уже хорошим бойцом. Потом уже Станислава Митрофановна узнала, что за голову ее сына командование ВСУ объявило денежную награду.
                Вся многочисленная семья собралась в доме у Нади. Станислава Митрофановна после переезда из деревни жила уже несколько лет в доме старшей дочери. Муж у Нади умер, деток им Бог не дал, и они хозяйничали вдвоем. Надя держала в хозяйстве и кур, и уток, и поросят, и еще козочку. Огород у нее был небольшой, но им всего хватало. Дом стоял на высоком берегу Днепра и красота местной природы ничем не была закрыта. Была у них и небольшая банька.
    Праздничный стол был накрыт в зале. Магазинной еды почти не было – стол украшали деревенские разносолы: соленые, из кадушки,  огурцы с помидорами, хрустящая капустка, моченые яблоки, рассыпчатая белорусская бульба, тонко нарезанное сало со слезой, домашний козий сыр, маринованные белые грибочки, и, конечно же, знаменитые белорусские зразы, начиненные  мясом и грибами. Скромно стояли в ожидании своего часа графинчики с домашней наливкой и штоф с самогоном, который Станислава Митрофановна до сих пор делала по своему рецепту. То, что он был сделан из свеклы, нельзя было догадаться ни по цвету напитка, ни по его вкусу, ни по его запаху.
      Когда вся семья: четверо детей, зятья и невестки, внуки и внучки располо-жились за столом и праздничная суматоха притихла, Станислава Митрофановна, как это было заведено у них издавна, привстала для благословения. Все сделали то же самое. Поблагодарили Бога за пищу и питье, которые Он дает.
  И пошли поздравления и подарки имениннице. Подарков было столько и таких, словно именинницу начали готовить к освоению   новых  технологий, к знакомству с  Крайний Севером и написанию мемуаров. Надарено было много всего разного и нужного: и новый телефон с большими кнопками, и дорогие очки для зрения и чтения,и шуба на зиму ( пальто Станиславы Митрофановны, к которому она привыкла за 25 лет, было очень уж старым и потертым), Эля привезла в подарок настоящие зимние унты из оленьей кожи, расшитые какими-то северными узорами, и шапку с непривычным названием «малахай». Внук  Коля ( сын второй дочери Шуры) подарил бабушке цифровой диктофон – она как-то сказала ему, что столько всего интересного было в ее жизни, если бы кто-то решил записать ее рассказы – могла бы получиться толстая книга. А Катя подарила бабушке  красивую тряпичную куклу, сделанную своими руками. Станислава Митрофановна готова была от любви и умиления зацеловать всех своих дорогих людей.
   Слава и Сергей привезли ей фронтовой подарок – сделанную из снарядной гильзы лампу.
  - Мама, помнишь,  ты мне рассказывала, что в детстве вы учились читать при свете таких коптилок. И даже писали письмо Сталину…
  Станислава Митрофановна тут же, словно это было вот только что, увидела, как они с Олей, пыхтя и потея от старательности и напряжения, выводят буковки на листке бумаги, который им дал отец. «Дологой товарищ Сталин! Пишут тебе Стася и ее сестра Оля. Мы живем хорошо. Наш папа пришел домой из партизанского леса. Он был два раза ранен. Он нам сказал, что это мышка откусила у него один палец, но мы уже взрослые и знаем, что палец ему отрезало осколком. Наша коза Маруська уже выздаравливает и стала давать молоко. Наша мама очень красивая, она пошила нам красивые сарафаны из занавесок к лету, она сказала, что занавесок у нас много, а платьев к лету у нас нет, потому что мы быстро растем. Папа наш сильный и добрый. Он всегда покупает нам конфетки. Желаем тебе крепкого здоровья. Спасибо, что ты нас освободил от фашистов.»
  Станислава Митрофановна удивилась даже – сколько лет прошло, она про это письмо и не вспоминала, а поди ж ты- почти дословно помнит.
  - Помню, сынок, - тихо сказала она и опять заплакала.Ей за это письмо к Сталину, которого многие теперь называют кровавым тираном, не было ни капельки стыдно, они с сестрой писали его с чистым наивным детским сердцем и верили в то, что писали.
- Ну что ты, - сын подошел  и прижался к ней. – Мы для тебя эту лампу переделали на современный лад, она теперь от электричества работает. Надя, погаси, пожалуйста, свет,- попросил он сестру. Та щелкнула выключателем.  Слава вставил вилку лампы  в розетку и нажал тумблер. Из лампы выскочил язычок пламени. Оно забилось, словно колеблемое ветром. Казалось, оно вот-вот затухнет, ветер погасит его, но оно не сдавалось, словно уворачиваясь от  его порывов, и разгоралось вновь. Комната освещалась этим мелькающим  меняющимся светом, блики бегали по лицам людей, по стенам, потолку. Было такое ощущение, что горит настоящая «коптилка», сделанная из снарядной гильзы и заправленная керосином, стоящая на сколоченном из шершавых досок столе, а они все находятся в блиндаже, и вокруг пока тишина – на фронте передышка, и слышно только, как где-то вдали перекликаются птицы. От этого мерцающего света становилось почему-то грустно и немного жутковато. Вспомнилась песня Бернеса про землянку.
  - Мы тебе ее сделали на два режима, Серега постарался,какие-то микросхемы впаял,  - Слава взглянул на зятя. – Она может светить и постоянным светом, вот так,- Слава нажал на тумблер еще раз. Комнату наполнил яркий светодиодный свет. Все загомонили и стали рассаживаться за столом.
   Станислава Митрофановна слушала тосты в свою честь, благодарила гостей, пригубляла из стопки наливку, закусывала. Она думала о том, какую долгую и счастливую жизнь позволил ей прожить Господь. Сколько повидать, узнать и понять. Сколько хороших людей встретить.
  Надя, посмотрев на часы, включила телевизор. Неувядающий Лев Лещенко исполнял  свою  самую  знаменитую  песню.
  « День Победы, как он был для нас далек,- проникновенно делился  он со Станиславой Митрофановной, глядя ей в глаза.  – Были версты, обгорелые , в пыли, этот  день мы приближали, как могли…»
        Станиславе Митрофановне стало трудно дышать, словно кто-то забрал у нее воздух, в груди заныло, и она испугалась, что может случиться сердечный приступ и она умрет вот сейчас, в день своего рождения, в День Победы, на глазах у детей и внуков.
        « Господи, - взмолилась она.- Не забирай меня сейчас, так хочется еще правнуков  увидеть. Вон у Кати муж с войны в отпуск пришел, глядишь, и понесет она, и прибавление у нас будет.  С правнуками бы повозиться еще… Будет потом Савке о чем рассказать…»
   В этот день в каждом доме Союзного государства звучала эта песня.
  Январь-февраль  2025г.