Флейта и Конь. глава 3

- Ух… - Марк опустился на свой край койки, - как ты провернул всё это!

Фин довольно ухмыльнулся:

- Да чего там было проворачивать.

- Ну, - Марк смущённо улыбнулся, - просто ты всё так уверенно сделал, что мы все себя идиотами почувствовали.

- Но-но, Марк Вилиг, - недовольный Китиш возник в купе, - говорите только за себя.

- Слушай, Китиш, - Фин с удовольствие развалился на постели, - а чай у тебя имеется?

Китиш с удивлением покачал головой:

- Ещё бы его не было! Но делать я вам ничего не буду.

- Это почему же?

- А потому что вредные, - Китиш, не поворачиваясь к попутчикам, гремел стаканами на закрытой полке.

- Это я вредный, - вздохнул Фин, - а Марк хороший. Заслуживающий чая. Хотя и я не слишком-то плохой.

Китиш брякнул на стол стаканы:

- Получите. И отстаньте уже от меня. Вернёте потом целыми.

- За стаканчики спасибо, - Фин сунул стаканы Марку и выпихнул его за кипятком, - а вот отстать не обещаю. Ты лучше скажи про людей снаружи.

Китиш улыбнулся, понимающе покивал головой:

- А что про них говорить? Живут себе люди снаружи, самые обычные. Едут, курят, на станциях соскакивают, покупают хлеба и забираются обратно. Обычное дело.

Фин кивнул. Вагон потряхивало и покачивало. По грязноватым занавесками бежали солнечные пятна.

- Слушай, а много их там? – Фин помог Марку внести стаканы, расставил их на столе.

- И мне налей! – Китиш сунул стакан Марку. Тот покорно вышел снова, - Кого много?

- Настоящих дураков, - брякнул Фин и тут же поправился, - людей снаружи поезда. Откуда берутся?

- Да откуда им браться-то, - Китиш глупо улыбнулся, - с севера бегут. Знаешь, как тараканы.

Фин кивнул. Он знал Тараканов. Снова пришёл Марк, Фин расставил стаканы на столе ровным треугольником.

- Как тараканы… - он постучал ногтём по гранёному стеклу, подождал пока Китиш опустит в кипяток сухой чай, завёрнутый в марлю, - а эти с севера, наши или соседние?

- А! – Китиш отмахнулся, - все вперемешку. И ладно, если были бы только «наши и соседние», да ведь, поговаривают, ещё какие-то третьи появились. Говорят, что это люди дождя из Небеснограда.

Фин хрюкнул от смеха:

- Говорят? Это, я полагаю, народ так считает. А сами эти «дождевики» что про себя говорят?

- А они про себя ничего не говорят. Смеются и руками машут. Говорят, наваждения могут строить.

По спине Фина пробежали мурашки:

- Это и в лабораториях умеют наваждения строить…

- Одно дело, когда в лабораториях, - неожиданно подхватил Марк, - а другое, когда человек своим разумом вмешивается в чужое сознание!

- Я бы стрелял таких, - пожал плечами Китиш, - не люди они. Нормальный человек
так не может, нормальному человеку так не нужно. Если бы человеческому виду такое было бы нужно, то эволюция предусмотрела бы такое для всех.

- Такое опасно, - подтвердил Марк, - если бы все так умели, то человечество бы самоуничтожилось. Остался бы самый сильный, да и тот бы умер, сошел с ума.

- Или естественной смертью, без потомства, - Китиш осторожно потягивал чай.

- А есть ещё такой вариант, - Фин мечтательно потянулся, - что такие могущественные люди имели бы другое сознание, не испытывали бы желания убивать друг друга, властвовать, подчинять. Был бы кругом мир, чистое небо и крылатые кони, по две штуки на каждого человека.

- Утопист, - снисходительно улыбнулся Китиш, - ты предполагаешь самый невозможный сценарий. Человеческая сущность кровожадна и жестока, так было всегда. И если ты предполагаешь существование общества существ с другой сущностью, значит, они уже не люди. Если они имеют не человеческую сущность, то и людьми являться не могут. «Дождевики».

- Печально, - вздохнул Марк.

- А что печального?! – возмутился Китиш, отодвигая стакан, - люди есть люди. Нужно радоваться, что никакой другой неизвестный вид не сможет незаметно подменить нас!

- Вас бы военным мясникам сдать, - вдруг неожиданно заявил долго молчавший Фин, - их бы такие теории здорово заинтересовали. Послушали бы, начали бы исследования в нужных направлениях, а вас как смутьянов и опасных для общества людей к стеночке. Или на опыты.

Китиш улыбнулся, хотя Фин чувствовал, что тот испугался:

- Ничего не выйдет. Не имеют права.

- Нарушение декларации прав человека, подписанной всеми странами, - добавил Марк. Его карие глаза неуверенно блеснули за стёклами очков.

- Уж мне ли тебе объяснять, - Фин прикрыл глаза, - Плевать они хотели на эти права с высокой горки. Кому какое дело до прав человека? Если власти нужно, она сделает. И будет права. Потому что, что такое власть? Это способность влиять на характер и направление деятельности людей и их групп, их поведение. Если власть ограничена, она не имеет смысла.

- Да, интересную теорию ты здесь нам представил, - хмуро засмеялся Китиш, - тебя бы самого за такие предположения к стенке. За преступление против человечества.

Фин расхохотался, повалился на койку. Он прекрасно знал, что никто и никогда не сможет казнить его без его собственного желания. Что погибнуть он может только от несчастного случая. Что стоит человеку задумать против него недоброе, как Фин узнает об этом и переубедит злоумышленника…

- Ребят, ну что вы… - Марк потёр переносицу под очками, - развели тут, взаимный допрос… кто кого раньше под пули поставит. Не правильно это.

- Э-э, Марк, ты немного не  понимаешь, - Китиш снова хлебнул чаю. – у нас свобода слова. Военное положение пока не объявлено, поэтому можем говорить всё что нам угодно. А есть такая прекрасная поговорка: в споре рождается истина. Спор и конкуренция – основные двигатели развития. Постоянно идёт конкуренция, стороны стремятся  стать лучше соперника, а вместе с тем растут сами.

Фин снова засмеялся, но уже не  так весело. Он вспомнил так рассмешившие его слова: «Все сейчас интеллигенты. Все заводские, безработные, грузчики – все теперь грамотные, а значит образованные»

- Да, интересная у нас беседа получается. Прямо консилиум профессоров философов, - Фин потянулся, сбросил сапоги, повалился на койку, - предлагаю прерваться и продолжить нашу интеллектуальную битву сегодня на закате.

- Прекрасное предложение, - кивнул Китиш, - только сапоги свои вонючие убери.

- Сам убери, если мешают, - хмыкнул Фин и отвернулся к стене.

Китиш пробормотал что-то про синеглазых задавак и, схватив сапоги попутчика двумя пальцами, выбросил их в тамбур.

- Не свистнут? – осторожно поинтересовался Марк.

Китиш плюхнулся на свою полку, достал какую-то книжонку:

- А это уже его проблемы будут.

- И твои тоже, - сонно буркнул Фин, - голову тебе откручу, если сапоги стырят.

- Тоже мне, - фыркнул Китиш, - напугал.

Марк тихо поднялся, завязал распустившийся шнурок на ботинке:

- Я пойду на воздух…

- Не свались, - не отрываясь от книги, буркнул Китиш.

Фин накрылся с головой курткой и закрыл глаза. Влажная кисловатая духота плотно окутала голову,  прижалась к лицу плотной тряпкой. Сквозь веки пробивался желтовато-красный свет, вагон мерно качался. Фин вдыхал этот бедный кислородом воздух и при каждом раскачивании слегка напрягал мышцы рук, будто это лёгкое напряжение могло уберечь лёгкую рыбацкую лодку от переворачивания.

Наконец ему надоело эта желтоватая темнота, и он сел, откинув брезент в сторону. В лёгкие ворвался свежий холодный морской воздух, пахнущий лёгким ароматом весенних цветов. Фин огляделся. До самого горизонта расстилалась смятая материя моря, по небу бежали белые лёгкие облака.

- Эй, Финик!

Фин обернулся на знакомый голос. На корме сидел Эл и распутывал какие-то верёвки. То же весёлое умное лицо, что и в пятнадцать лет, даже шейный платок такой же, но очки блестели на носу. Когда появились очки, платка уже давно не было: Эл случайно утопил его в реке. Это немного смутило Фина, но тихая радость тянула его вверх и времени для удивления совсем не оставалось.

«Что, братишка?» - будто спрашивал его взгляд. «Да ничего» - пожал плечами Фин. Эл улыбнулся и снова погрузился в работу. Фин засучил рукава тельняшки и легким шагом канатоходца зашагал прямо к тонкому игольчатому носу гондолы. Чёрная нитка всё тянулась и тянулась под ногами, слегка раскачиваясь, а Фин упивался своими гибкостью и чувством равновесия и шагал всё дальше и дальше над колышущейся зеркальной водой, отражающей его всего, словно гладкий паркет.

- Эй, не раскачивайся так сильно.

Фин снова бросил взгляд на брата и почувствовал, как нить вздрогнула под ногами, натягиваясь туже любой струны. На корме, с улыбкой Эла на лице, сидел рыжий Таракан. Ноги предательски дрогнули и лодка перевернулась. Фин полетел всем телом на полированный паркет.


- Что, Бани, снова спишь?

Таника насмешливо глядела на него. Платье для танцев светилось в голубых лучах солнца, губки обиженно надуты.

- Нет, что ты… - Эрбан поспешно поднялся и снова сел на свой стул на гнутых ножках.

- Потерпи немного, я скоро закончу, - Таника снова смерила его презрительным взглядом, вдруг благосклонно улыбнулась и кивнула музыканту. Тот кивнул  в ответ, и резвые пальцы забегали по хрустальным клавишам.

Бан, незаметно потирая под камзолом ушибленную грудь, украдкой поглядывал на Танику, кружившуюся по тёмно-синему, блестящему паркету. Её ножки в изящных жёлтеньких туфельках переступали в такт мелодии, юбки разлетались в стороны, кудряшки подлетали и мягко опускались вновь на плечи.

Бан любовался мягкой игрой голубоватого света на её плавном профиле, блеском жёлтых глаз, лёгкостью движений, гибкостью стана… называя всё своими словами, он просто пялился на красивую и недосягаемую девушку. Пялился, ни на что не надеясь, просто для того чтобы поддержать сладко ноющую боль в сердце, чтобы продлить ватный шум в ушах, чтобы в мыслях хоть чуть-чуть побыть с ней вместе на этом красивом танце, покружиться с ней под эту музыку, с ней…

Последняя нота улетела под высокий свод и растворилась в желтоватом полумраке. Таника, замершая в летящей позе, вновь зашевелилась, направилась к Эрбану. Заметил он это слишком поздно и, когда вскочил в последнюю минуту на ноги, оказался с ней лицом к лицу. Их глаза встретились, и Бан поспешно отвёл взгляд. Таника хмыкнула:

- У тебя уши покраснели.

- Я знаю…

- Грубиян, - вздохнула Таника и повернулась к музыканту, - благодарю вас, встретимся с вами завтра.

Они остались наедине. Таника прошла к окну, села на обтянутый ситцем диван и устремила взгляд за окно тонкого водяного стекла. Бан тоже посмотрел на уходящие вдаль изящные улицы города, на облачные холмы, цветущие сады и цветники, орлиные стада…

Таника вспомнила о его присутствии, кивнула на стоящий рядом стул:

- Что же ты? Садись. Я, так и быть, не буду на тебя смотреть.

Эрбан закусил губу и сел возле неё, чувствуя, как уши снова теплеют.

- Слушай, Бани, а стань рыжим. Ну, помнишь, как в тот раз.

Бан вскинул на неё удивлённые глаза. Таника смотрела серьёзно, слегка прикусив розовую губку.

- Зачем тебе? – искренне недоумевая спросил Бан.

- Ну, - Таника пожала плечами, - просто хочется. Ты весь такой бледный, светленький… зацепиться не за что.

Бан в раздумьях покивал. Он крепко прижал ладони к лицу, и прикрыл глаза. Он чувствовал, как под пальцами комками перекатывается кожа, меняя очертания его лица. Наконец он отбросил руками волосы назад и предстал перед Таникой в своём новом облике.

Та окинула его придирчивым взглядом, внимательно вглядываясь в каждую новую чёрточку.

Тут он словно увидел себя со стороны: с рыжими спутанными волосами, торчащим подбородком, неказистым носом.

- Знаешь, - задумчиво протянула Таника, - ты теперь похож на рыжего таракана. Точно! Таракан. Так и буду тебя звать.

- Жестокая…

- А раз жестокая, - Таника поднялась с дивана, - то что же ты продолжаешь за мной мотаться хвостиком?

Бан улыбнулся, понимая что краснеет в очередной раз:

- Потому что любовь тоже жестока.

- Наглец, - беззлобно бросила Таника, прижимаясь щекой к тонкому кружеву оконного переплёта, - ты хоть понимаешь, что говоришь? Какая любовь может быть у тебя ко мне? Кто ты, и что ты делаешь в доме моего отца.

- Почему ты решила, что любовь к тебе? К твоему танцу, - Эрбан улыбнулся, с ужасом осознавая всю свою наглость.

Таника явно обиделась. Всем своим видом выражала она эту обиженность. Сопением, изредка бросаемым взглядом, движением рук… прекрасных, живых, говорящих рук…

- Вот скажи, почему ты глаза не поменял? Как были чёрные, так и остались.

Бан снова глупо пожал плечами:

- Ты же знаешь… они не меняются.

- А знаешь что?! – Таника резко к нему обернулась, - я тебя сейчас поцелую. И… - она задохнулась от собственной решительности, - и мне всё равно, что подумает кто бы то ни было!

Потолок закачался и утонул в нежном жёлтом тумане. Всё тело свело дрожью, где-то в плоти гнездилась тупая, мучительная боль. Он снова будто видит себя со стороны: маленького, жалко свернувшегося на полу огромной залы, что-то прижимает к груди обеими руками. Рубашка и камзол перемазаны кровью, по взъерошенным волосам пробегают судорожные разноцветные волны.

- Ну помоги же! Ему ведь больно! – тонкий крик оборвался, гулким эхом забился в ушах, смешался с шумом крови.

- Пусть запомнит! В себя поверил, червяк! По земле ему захотелось походить, вот, теперь знает. Самоуверенный болван!

- Папа! Но он ведь и так всё понял.

- Таника, выйди отсюда!

- Никуда я не пойду!

- Выйди!

Звонкие обиженные туфельки простучали к двери и замерли там, на границе сознания. Рядом с ним опустилось большое и тёплое, вырвало покалеченную левую руку из спасительных объятий правой.

- Прекрати дёргаться, - приказ с трудом пробился сквозь завесу полузабытья.

Бан открыл глаза, сквозь мокрые искрящиеся ресницы увидел склонившегося над ним Илака Рона. Кровоточащая рана зарастала на глазах, кожа натягивалась свободными складками и склеивалась ровным швом.

- Ну? – Рон испачканной рукой слегка толкнул Бана в плечо. Тот поспешно вытер глаза рукавом и, мигнув посмотрел на того, кого знал и почитал с самого раннего детства:

- Мои… пальцы…

- Тут я не помогу, - Илак Рон поднялся на ноги, вытирая руки об носовой платок, поманил Бана рукой.

Он поднялся и последовал за своим благодетелем.

- Слушай меня, Эрбан, - жёсткий голос заставил сердце сжаться, - если сам хочешь сгинуть, пожалуйста, мешать не буду. Но Танику не трогай, слышишь меня? Не касайся, не общайся, не смотри. Относись с немым обожанием, слышишь? Как к солнечному свету. Как к воздуху, как к дуновению ветра, понимаешь? Ты ей не пара, слышишь, ты кто? Простой чудодей, я держу тебя при себе из милости, а Таника – моя дочь. Для тебя она должна быть выше всех божеств, слышишь? Если с ней случиться хоть что-нибудь, хоть простуду подхватит, хоть об розу уколется, я тебе собственноручно сниму голову, понял меня?

Бан понял. Это была справедливость, жестокая справедливость. Жестокая, как сама жизнь – как Таника…


Она кружилась по паркету под лёгкую протяжную музыку, как танцовщица из музыкальной шкатулки, юбки разлетались, она напоминала перевёрнутый цветок жёлтого ириса. Такт идёт за тактом, тема повторяет тему. Она оборачивается к нему, тонкое личико замирает с выражением удивления и ужаса, она делает шаг в сторону и… снова кружится под ту же мелодию.

И так будет всегда! Отныне и навеки, и всегда до этого! А всё он… он… Как же ужасно быть самоуверенным идиотом!  А хотел что-то исправить, показать ей, что он чего-нибудь да стоит…

Он проходит мимо. Коридоры и лестницы путаются, сплетаются кружевом, огромные окна, за окнами город, такой же, как уже очень давно. И так будет всегда! А всё он, решивший, что сам знает, как лучше.

Кабинет Илака Рона с открытой резной дверью. Илак пытается достать что-то с полки, но падает безвольно на пол. У него случился сердечный приступ, незадолго перед тем, как Кольцо замкнулось. И вот он снова у стола, за столом, у окна, перед полкой, снова тянется и снова умирает…

И так будет всегда! Всё вокруг не меняется, кроме него, Эрбана, замкнувшего свой мир в кольцо, кроме него, от ужаса принявшего внешность того рыжего уродца, что так рассмешил Танику…

Она кружилась по паркету под лёгкую протяжную музыку, как танцовщица из музыкальной шкатулки…

Так невозможно жить!!! Быть наедине с ней, смотреть час за часом, минуту за минутой, секунду за секундой на то, как она снова и снова повторяет свой танец, пугается его силы и снова кружится по паркету под лёгкую протяжную музыку…
Нужно уходить, покидать этот печальный и светлый сон, снова возвращаться в это грязное рыжеволосое тело, спящее бессмысленной кучей под железнодорожной цистерной. А ещё этот мальчишка с синими глазами, так же уверенный в собственных силах… надо бы что-то сделать, но Бан устал, он хочет к ней…


Бан подпрыгнул на кровати, со всей силы ударив рукой в стенку. Лёгкое покалывание в затёкшей руке, саднящая боль в ушибленной ладони, мерное потряхивание поезда и тихий терпкий запах купе вернул Фина в действительность. Он сел, помотал головой. В купе было пусто, в окно светили низкие оранжевые лучи.

- Хорошо поспал… - Фин взлохматил свои волосы, яростно потёр уши, чтобы вернуться в реальность. Какая-то странная, сказочная лёгкость не покидала его, будто сегодня должен быть какой-то праздник. Ощущение красивого волшебного сна не хотело оставлять. Восстановить в памяти всё, что приснилось, не получалось, только какие-то воздушные обрывки. И что-то странное было, даже чуть страшное.
Фин встал, потянулся. Взгляд упал на блестящую пластиковую стену, раскрашенную под дерево. Тонкая плита от удара треснула снизу вверх, край ушёл внутрь. Фин внутренне порадовался тому, что Китиша сейчас нету рядом. Осторожно подцепив острый обломанный край пластиковой панели пальцами, Фин попытался вернуть плиту в исходное состояние. Он едва успел выдернуть пальцы, как с глухим щелчком трещина сошлась.

«…Рана зарастала на глазах, кожа стягивалась ровным швом…»

- Голова моя, тупая и бездонная, - вздохнул Фин, - откуда на сей раз ты вытащила этот перл?

Ответ не приходил, пальцы ныли, банка с нейростимуляторами сама вытащилась из
рюкзака. Неожиданно возникло желание послать всё это подальше, отгулять отпуск и подать в отставку. В голове всё смешалось и, чтобы прекратить это брожение мыслей, Фин закинул в себя таблетку и запил остывшим горьким чаем.

Марк сидел на балконе в начале вагона, на узкой скамеечке, прикрученной старыми болтами к стене. Он поднял на Фина глаза, слегка кивнул.

- Сидишь? – Фин пристроился рядом.

- Сижу, - вздохнул Марк, - думаю.

- О чём? – Фин улыбнулся, разглядывая задумчивое лицо Марка.

- О многом…

Фин присвистнул, толкнул Марка в бок:

- Если не хочешь говорить, скажи сразу. А то будто в дурачка играем. Только ты подумай, может, всё же расскажешь?

Марк вздохнул вновь:

- Скажи, ты влюблялся?

Фин расхохотался:

- Разумеется! Ни раз!

- Нет, я не так сказал, - Марк поправил очки на переносице, потом досадливо цыкнул и стянул свои стекляшки с носа, - ты любил когда-нибудь? Так чтобы серьёзно.

- Серьёзно? – Фин почесал в бороде, - да как понять, серьёзно или нет? Сначала страдаешь, потом остываешь, находишь новую, снова страдаешь… Это по-настоящему.

- Нет… - Марк смотрел куда-то в сторону, - я про любовь с самыми серьёзными намерениями. Так чтобы до конца быть вместе.

- А у тебя что, горит?

- Смеёшься, да?

- Угу… Ты жениться собрался?

- Почти, - Марк сунул пальцы в тесный карман на груди, попытался что-то выудить оттуда, - почти собрался, только страшно… ответственность большая. А если не уживёмся, если окажется, что была не любовь, а увлечение?

- Сложные задачи ставишь, брат, - Фин приобнял Марка за плечи, - да только раньше женитьбы никак не проймёшь, правда ли ты её любишь. Я вот женился как-то…

- И что теперь?

- Развёлся, естественно.

- Почему естественно? Людям естественно жить одной парой…

Фин хмыкнул:

- Людям свойственно следовать инстинктам, а потребность в размножении – инстинкт.

- Нет, - Марк яростно помотал головой, - инстинкты – атрибуты животного, а сознание – то, что отличает человека от животного…

- Ладно, ладно, - Фин засмеялся, - как знаешь. Красивая хоть?

- Вот, - Марк всё же выудил из кармана фотографию, распечатанную на плотной бумаге. С фотографии улыбалась глазами тёмноволосая круглолицая девица.

- Ничего так, - кивнул Фин, - ладно, не надо о женщинах. У меня совершенно не женственное настроение. Ты мне лучше скажи, тебе никогда не казалось, что ты
другой человек?

Марк удивлённо глянул на собеседника, приподнял щетинистые брови:

- У меня два варианта: либо шизофрения, и тебе нужно к специалисту…

- Ооо!... – Фин вскочил с неудобного сидения, привалился спиной к столбику, держащему навес, - можешь не продолжать, я тебя понял.

- Нет, совсем нет, - Марк тоже поднялся на ноги, - это только один вариант, такое тоже бывает. А может, какие-то духовные связи…

- Нет, первый вариант звучал всё же лучше.

Марк пожал плечами, снова нацепил очки. Фин, не дождавшись продолжения шутки, снова заговорил:

- А ты что? веришь в душевные связи?

- А почему нет? В мире столько удивительного, даже физическую составляющую мира
мы ещё не изучили до конца. А нематериальную… Вот ты мне скажи, - Марк посерьёзнел, - а про людей Дождя - правда?

- Не могу сказать, я знаю слишком мало, чтобы хоть что-то опровергать. Может, где-нибудь есть идеальный мир, поднебесный город, - Фин задумчиво смотрел куда-то мимо Марка, - и живут там счастливые люди… вернее, те, кто должны быть счастливы, но всё равно не могут вырваться из кольца общечеловеческих проблем. Любят, страдают, мечтают, злятся, благодарят, надеются, желают знать, как же живётся в других местах. Может быть они и устроены чуть-чуть по-другому…

Фин провёл рукой по глазам, подмигнул Марку:

- Ты ведь сам говорил, что мир до конца не изучен. Так что, есть вероятность, что через пару лет кто-нибудь найдёт потайной лаз в этот самый Небесноград.

Марк тоже улыбнулся:

- Ага, через пару лет. Тогда уж пару десятков лет!

- Вот и я о том же! – Фин снова встал рядом с Марком.

- Слушай, Фин, через несколько минут будет остановка на станции, сорок пять минут. Выйдем, походим?

- А почему нет? – Фин засмеялся, - давай походим. Может, пожевать чего купим.

- Верно, - Марк смущённо потупился, - а то у меня ничего съестного. Уже думал, голодать придётся.

- Голод – не страшно, - сказал Фин, ловя в своём голосе нотки снисхождения, - тебе приходилось голодать, а?

- Ну, - Марк снова смутился, - было такое… В седьмом году, у Боровика.

Фин присвистнул:

- Ух ты ж… Тебя и туда занесло. Что ты там делал?

- Детский лагерь сопровождал, они там отдыхали, по рекам сплавлялись. А потом блокада, город и окрестности в окружении… вторая бригада в тот день дежурила, они пошли в город, в магазин… и там их… накрыло, - Марк сердито сдёрнул очки, мазнул рукой по глазам. - Мы ещё неделю там торчали, а потом власти пришли, снова порядок навели, дома отстроили, парки, автобусы снова пустили… И будто ничего не было.

Фин с ужасом смотрел на приятеля. Тёмные глаза Марка яростно блестели, тонкие губы сложились жёсткой складкой.

- И словно так и должно быть. Все снова молчат. Что дом упал, что обстрел мирного города – всё одно, всё как надо. Будто это необходимый элемент жизни, вынужденная тень, отброшенная человеком под яркими лучами солнца. И ведь ничего не сделаешь. Ничего, пока ты один. И смотришь вокруг, и видишь равнодушные лица: ужас, сочувствие, но не решимость действовать. И так тебе эти люди противны становятся, что жить не хочешь среди этих… этих… подонков.

Поезд так же спокойно колыхался, рельсы стучали на стыках, пахло травами, камнями и близким городом. По сторонам стали показываться домики с крохотными участками земли в штакетниках. Прямо и чуть справа от поезда появились трубы и высотные дома.

- Скоро уже остановка, - Марк прерывисто вздохнул, - я тут много сказал… давай забудем?

- Не, - Фин мотнул головой, - забывать нельзя. Просто отложим.

Марк лишь кивнул. Город навалился серой громадой и ржавыми гаражами, многократно увеличив грохот несущегося поезда. Паровоз сбросил скорость, потянул своё длинное тело по широкой многоколейной дороге, зажатой между двумя решётчатыми заборами.

Появилась добротная бетонная платформа, с фонарями и кассами, со скамьями и зеленоватыми табло, по которым пробегали тусклые огоньки. Поезд завизжал и остановился. Засуетились люди, стали таскать мешки, выгружаться из вагона и загружаться в него.

- Пойдём? – Марк потянул было Фина за локоть, но тут же бросил.

- Пойдём, конечно, договорились же, - Фин спрыгнул с балкончика на перрон.

Они ввинтились в толпу людей у пассажирского вагона и вырвались на свободное пространство. Солнце всё никак не садилось, ветер таскал по асфальту платформы бумажки, пыль и кожурки каких-то семян. Из ларьков терпко пахло мясом и жареными овощами. Прохладными, матовыми от конденсата боками светились металлические баки с холодными напитками.

- У тебя деньги есть? – Фин покопался в своих карманах.

- Немного есть. Фин, давай ты за питьём сходишь, а я пирог куплю?

- Лады, - Фин махнул рукой и направился к палатке с квасом.

Квас светло-коричневой струёй лился в большие пластиковые стаканы, поднимался нездоровой пеной желтоватого цвета.

- Это что? брага? – Фин насмешливо гляну на продавца.

- Если нужна брага, гони ещё сотку, - равнодушно буркнул тот, тщательно закручивая кран, - а если нужен квас, то бери и топай.

- Как скажете, товарищ главнокомандующий пузырчатой армии, - Фин хмыкнул и, подхватив стаканы за края, поспешил прочь.

- Эй! А десятка где? – продавец перегнулся через узенький прилавок.

- Издержу в свою пользу! – отозвался Фин, не оборачиваясь.

- Ах, твою ж… Я зову полицию!

Фин Рейвд круто обернулся, приподнял веки:

- Нет, дружок. Никого ты не зовёшь. Сидишь молча, булькаешь своей жижей. Выполняй!

Продавцу явно расхотелось преследовать должника. Неловко он снова опустился на табурет, сложил руки на коленях и после этого ещё десять минут не мог прийти в себя и найти себе места.

- У тебя как? У меня успешно, - Фин поймал Марка на платформе.

- Вот, пирог я говядиной купил, - Марк махнул в воздухе бумажным свёртком с масляными пятнами.

- Ещё пошатаемся? Или в вагон пойдём?

- Давай до головы сходим? – неожиданно предложил Марк, - время ещё есть.

Фину вспомнилось, как он спешил за этим самым поездом, карабкался, цепляясь за ржавые скобы, волновался, курил… он похлопал себя по карманам. Нашёл одну сигарету, остальные ещё тогда отдал Таракану.

- Смотри… Что это там? – Подёргал его за рукав Марк, щуря глаза в попытке разглядеть происходящее впереди.

- Тащат кого-то, - пожал плечами Фин. И тут в груди что-то кольнуло. Среди тёмной формы железнодорожных служащих ему показалось яркое рыжеватое пятно… безвольно выпала серая, беспалая рука…

- Это кто? – Марк со страхом и жалостью смотрел на тело.

- Да… - отмахнулся один из служащих, - бродяга какой-то. угораздило же его прямо на поезде помереть. Теперь службы всякие ждать, бумаги оформлять…

- Как ж бумаги?! – всполошился седоватый человек с значком машиниста, - у меня ж график! Расписание ж! Мне ж начальство последние волосы выщиплет!

- А мы что сделаем! У нас протокол!

- А я-то! мне ж что ж делать?

Фин не слышал пререканий служителей железной дороги. Он смотрел в знакомое, всё ещё насмешливое лицо. Открытые блестящие глаза улыбнулись ему искрой закатного солнца и были закрыты рукой в тонкой резиновой перчатке.

- Ты его знаешь, да? – Марк тронул Фина за локоть.

- Ага. Дурак дурака - видит издалека. Если они, конечно, настоящие дураки.