Солнце встает с востока. 88. Блокпост

Утром, когда Дима позвонил  сказать, что уже выехал, но покажет квартиру только в два часа, Туренин срочно засобирался к Борьке.

-Ты мог бы к нему сегодня и не ходить. А если Дима приедет?

-Туда больше ста километров и раньше одиннадцати его не будет.  А мне сиди и жди. Тем более, что речь шла о двух часах.

Тут в другом конце дома снова прозвенел звонок. Сначала было тихо. «Нина слушает, что говорят. Это, видно, Дима. Ему все неймется. Опять что-то не так. Опять согласование», - пронеслось в голове Туренина. Затем начала говорить Нина Николаевна. Она шла по длинному коридору и говорила: «Пускай едут. А, а с комиссионными потом разберемся. А, а…»

-Ну, что еще, - спросил Туренин, когда Нина Николаевна появилась в дверях комнаты с диваном.

-Ему звонили по поводу нашей квартиры. Есть еще одна семья. Они уже здесь. Приехали из Харькова и с шести часов на вокзале. Но Дима хочет, чтоб первыми смотрели квартиру те, с кем он договорился раньше. Говорит, что он обещал. Сейчас звонил им, те не отвечают.

-Понятно. Тогда в два.

Он вышел со двора в десять часов. Был все тот же блокпост рядом с некогда заброшенным двором, который, ничем не огороженный, вылез на грязную улицу, там еще была балка, летом заполненная зловонной жижей, где медленно, но уверенно от времени и из-за хозяйской лени ветшала глиняная халупа с пыльными окошками в голубых ставенках. Тогда Борька познакомил его с другом, который там вроде как жил. Он только вышел из тюрьмы (у Борьки все такие друзья: из тюрьмы в тюрьму). Это невысокий одетый в чистое молодой мужчина со смазливой мордочкой. Он так и брызгал (прыскал) энергией, устремленной в будущее, как у вышедшего из запоя, когда кажется, что вся жизнь впереди и все горизонты перед тобой открыты. Но когда тот назвал цену – тридцать тысяч долларов (тогда это били большие деньги), интерес к покупке у Туренина тут же пропал. И дальше он уже спрашивал его, как тот распорядится деньгами. Тот купит дом в селе. Там жизнь простая и недорогая. Тогда Туренин с сомнением отнесся к его словам. Он знал примеры, когда  был дом в селе, но там никто не жил. И его владелец или умирал под забором, или попадал в тюрьму, что не так уже и плохо. Прошло совсем немного времени. Теперь там забор, этот блокпост из лавки и козырька над ней, двухсотлитровая бочка с обгоревшими краями, микроавтобус, открытые задние двери, как зев, как хавало для пожертвований. В сторону Турениных рядом с соседским двором, где почти в яме в домике под старой покрытой грибком шиферной крышей жили Миша и Валя, напротив  покойного Григория, на дороге лежали автомобильные покрышки, и тут водитель сбавлял скорость. Нередко машину останавливали. Проверяли документы. Все говорило о скуке жизни и о глупости людей. Он интересовался у теробороновцев, что они здесь делают. «Мы охраняем газораспределительную станцию», - был ответ. Той станции – негде плюнуть. Понятно, что был кто-то, кто хотел выпендриться перед властями. Показать: вот он я. А что я. Я – патриот. Похоже,  никто, кроме Туренина,  не возмущался. Собственно, он и не возмущался, спросил просто так, из любопытства. Некоторым даже нравилось, что их проверяют. Они переговаривались с проверяющим. А затем, вильнув влево, вправо, ехали дальше.

С блокпоста бегали в туалет во дворе Григория.

Обычно, закрывая двери дома, Туренин машинально смотрел на его старый неопрятный домик и рядом с ним севший на одну сторону сарайчик, тут же на веревке ночная рубашка, лифчик, другие мелочи женского туалета, а также детские ползунки и боди.
 
Если вернуться к Мише с Валей, то оттуда, с высокого крыльца, их двор, как на ладони, в том числе клумба с  гнутой алюминиевой трубой посередине, отдаленно напоминающий  сверх округлые линии женской фигуры, и это была Валя, без головы и без рук, такая же, как у нее, большая задница. Она невысокого роста, у нее короткие ножки. Когда она идет, то быстро-быстро перебирает ими. В молодости она была привлекательной. Теперь же от ее трогательной красоты остался только намек. Она всегда чем-то озабочена. Это отражается на ее пухлом личике.
 
Миша среднего роста. В последнее время в связи с этими всеми современными веяниями в мужской моде носит бороду, как у Хемингуэя.

Этим он на некоторое время вызвал симпатию у Туренина.

-С бородой ты похож на Эрнеста Хемингуэя, - не вытерпев, однажды он сказал Мише.

-А что? Мне говорят, что идет. Красиво!

Насчет красиво, у Туренина было сомнение. Просто, Мишина борода похожа на бороду писателя, романами которого он зачитывался в юности. Они вызывали у него прекрасные чувства. Теперь воспоминания о тех днях всколыхнули их.

Еще был случай, добавивший дивидендов его соседу. Он разговаривал с неизвестным возле своей калитки. Тот держал велосипед. Рядом на длинном поводке - немецкую овчарку. Опять говорили о Путине. О нем говорили везде и всегда. И тот отозвался о нем очень плохо: ну, это слово, оно у многих на Украине на языке. Оно на футболках, на заднем стекле автомашин, на билбордах.

-У нас тоже не сахар. Своих хватает, - ответил на Путина Миша.

И дальше о русском языке:
-Он вовсе и не язык, а так смятая, надорванная калька с украинского. Возьми их культуру. Что там? Шансон.

-Шансон и во Франции:  у Мирей Матье, или Азнавура, например.

«Ха! Вот это да. Не ожидал», - подумал Туренин и в тот момент, тут же проникся к нему уважением.  И потом все хотел сделать комплимент, и наконец, улучив момент, заметил, что с бородой он похож на Хемингуэя.

Но все перечеркнул один случай. Приехал его сын – Витя, который, со слов Миши, в армии работал на бензовозе, в этой жабьей форме.

-Здравствуй. Как дела? – спросил его Туренин, заискивающе улыбнувшись, - это он перенес свою симпатию с отца на сына.

-Здравствуйте, - и такой веселый. – Хорошо. Хорошо, что живой. Через два дня назад.

Витя стоял рядом с черной машиной с красными номерами, откуда все: и Миша, и его жена Валя - суетясь, и чтоб быстро, и, наверное, он это уже позже понял, чтоб никто не видел, носили тяжелые коробки, одна коробка была раскрыта и в ней тарелки.

«Сервиз! Мародер!» - решил он, и уже не восхищался Мишей.

Миша шел на блокпост. Там уже был Анатолий, который жил рядом  в доме на углу. Они говорили о войне. Миша – со знанием дела. К нему прислушивались. Как же иначе, ведь он знал о событиях на фронте из первых уст.