Долина реки детства

 Екатерина Андреевна сидела в своём кабинете и просматривала отчёт об участии её школы в очередном городском конкурсе. Призовое место ожидаемо принадлежало им. Не исключено, что и первое. За пятнадцать лет её руководства школой она добилась того, что школа функционировала, как хорошо налаженный механизм. Ей не приходилось дважды повторять подчинённым свою волю. Всю себя она отдавала работе и того же требовала и от остальных. Она, говоря образно, жила на работе и жила работой.
Руководство (и окружное, и городское) ценило её. К пятидесятилетнему юбилею (а он должен был наступить вскоре после завершения конкурса) планировали наградить её орденом. Так ей сообщили доброхоты во властных структурах. С орденом только пока не определились, каким именно. Екатерина Андреевна ждала этого момента. Орден подводил итог её самоотверженного труда, как бы признавал его необходимость. Получив когда-то самую «завалящую» школу, она сделала её лучшей в городе. Все новинки учебного процесса, внеклассной работы «обкатывались» здесь. Все делегации из городов-побратимов ближнего и дальнего зарубежья направлялись сюда.
         
Время было вечернее, основной поток учащихся схлынул, работали только многочисленные кружки. Стоял «нормальный» рабочий гул, как у пчёл в улье. И вдруг до неё донеслись крики явно какого-то скандала. Крики приближались. Что-то сварливо кричала женщина. Ещё через минуту она без стука ввалилась в кабинет, толкая перед собой девочку (девушку уже) и юношу. Замыкала шествие учитель математики – классный руководитель одного из восьмых классов. Очевидно, что ученики были из её класса.
- Это что делается-то у нас? У вас, то есть! Чему Вы в школе детей-то учите, а?! Этот негодяй (она ткнула в шею юношу) изнасиловал мою дочь! Пришли домой, якобы, что-то прорепетировать к предстоящему городскому конкурсу. Я и разрешила! Сама на полчаса отлучилась в магазин, а когда возвратилась, застала обоих в постели. Куда мне на Вас жаловаться?! В Департамент образования?! В прокуратуру?!
Девочка, закрыв лицо руками, плакала. Юноша молчал, глядя куда-то в «никуда». Лицо было бледным, за исключением нескольких красных пятен- очевидных следов побоев. Одежда обоих была в беспорядке. Видно, что одевались впопыхах, то есть мать девочки не врала.
Для Екатерины Андреевны и для репутации возглавляемой ею школы это была катастрофа. Замять не получится. В «городе» узнают. И приедут сюда уже не для обмена опытом, а для проверки и организационных выводов по ряду вопросов обучения, воспитания, организации досуга и т.п. И уж не ордена ждать, а сохранить бы место. Завистников-то и недоброжелателей сразу наберётся больше, чем надо.
Надо было что-то срочно предпринимать. В первую очередь, надо было, чтобы угомонилась эта женщина. Сейчас с ней говорить бесполезно, пусть немного успокоится.  Отложить разбирательство назавтра по принципу «утро вечера мудренее»! Далее, надо пресечь всякое распространение нежелательной информации о произошедшем. И, наконец, попытаться, хоть с кем-то там, «наверху», «провентилировать» возможные последствия, смягчить их, насколько будет возможным.
Классного руководителя она послала за охранником, а сама попыталась «нейтрализовать» даму. Твёрдым, но доброжелательным голосом, она заявила, что этот «вопиющий» и постыдный, чернящий учеников и педагогов школы, случай будет тщательно проанализирован, виновные будут строго наказаны. Но сейчас, дескать, не время для таких разборок. Дети вряд ли что-то скажут, да и многие педагоги уже дома.
Она предложила женщине с дочкой прийти завтра с утра. Юноше предложила прийти тоже. С родителями, естественно. А когда они ушли принялась за охранника:
-  Кто слышал о случившемся из случайных и неслучайных лиц? Почему Вы сразу не пресекли распространение нежелательной информации?
- Да, она такая скандальная! Что я смог с ней сделать? Уж не помню, кто именно, подсказали мне имя классного руководителя, а то бы и не знаю, что делал.
- Так вот, сейчас Вы вспомните, кто слышал и мог слышать что-то, а дальше, как уж Вы уговаривать их будете, не знаю, да и знать не хочу, но если слухи пойдут, Вы у нас работать не будете! Я Вам это обещаю!
Классный руководитель покорно ждала своей очереди. Выставив охранника, директор, молча, уставилась на неё, и молчание это было страшнее крика. Лучше бы уж кричала.
Наконец, заговорила:
- Если меня снимут с работы, Вас тоже ни одной здесь не останется: Вас (классного руководителя), учителя литературы (властителя дум учеников), учителей биологии, анатомии…Да, многим достанется! Вы мне испортили итог моего пятнадцатилетнего труда здесь. Замять, чувствую, не удастся. Слишком скандальна мать девочки. Завтра же с утра проведём педагогический совет. Надо устроить показательную порку. Прелюбодеев, естественно, из школы исключить. Самим найти виновных педагогов и наказать их. И потом уже «там» просить согласиться с нашим решением. Я попытаюсь сейчас же кого-то найти из тех, кто к нам относится более-менее доброжелательно. Чтобы скоординировать действия.
И, уже собираясь уходить, поинтересовалась, а что же это за дети, и как это она, классный руководитель, не заметила их «преступных» наклонностей.
И, хотя бедный педагог жутко боялась своего директора, она всё же сказала, что-дети-то хорошие, ничего предосудительного, «сального» в их дружбе раньше на замечалось, учатся оба хорошо, активно участвуют в спортивных и культурных мероприятиях.
- Вот за свою слепоту и получите!  - Заявила директор, покидая кабинет. Она торопилась ещё сегодня с кем-то обговорить проблему и возможные последствия для школы и для себя самой.

На остановке автобуса было много людей. Только что окончился рабочий день, и когда подошёл автобус, все дружно ринулись в него. Занятая своими мыслями, Екатерина Андреевна двинулась со всеми. Ей даже досталось место у окна, но она, занятая своими мыслями, в него не смотрела, а когда глянула, поняла, что едет не туда. Вышла. Начались звонки от преподавателей, которых оповестили о завтрашнем педагогическом совете. Всем надо было дать инструкции. Шум трассы мешал. Она отошла подальше от дороги в парк, где села на скамейку, а когда ответила на все звонки и огляделась по сторонам, вздрогнула. Она была в долине реки её детства. И хотя лет тридцать она здесь не была, ошибка исключалась. Всё здесь когда-то было исхожено их маленькими босыми ножками. Они, детвора, знали каждый завиток реки. Знали, где можно ловить рыбу, где купаться. Можно сказать, что они здесь жили, ибо большую часть своего времени проводили тут. И школа этой привязанности не отбила. Долина реки, по-прежнему, оставалась их вторым домом. Всё, в основном, происходило здесь. Всё, в том числе и то, что она давно «забыла» и не вспоминала до сего времени.

Здесь у неё случился первый сексуальный контакт. Поэтому-то, оказавшись здесь, она хотела сразу же покинуть это место. Какая-то чертовщина выходила. Будто кто-то (или что-то) целенаправленно «привели» её сюда, чтобы она вспомнила то, что так старательно хотела забыть. Для чего-то это было нужно.
Двинулась было из парка, но воспоминания уже «повисли» на ней, оторваться от них не было сил. Она покорно побрела к реке, а потом по-над рекой, к тому месту, где когда-то произошло ЭТО.

Она тогда училась в восьмом классе. Как сегодняшняя девчушка. Стоял сентябрь. Погода чудесная. В воскресенье они всем двором на весь день собрались на реке. Играли в волейбол, пели песни под гитару, ловили рыбу, а потом жарили её на костре, пекли картошку, купались. Она притомилась и уснула, а когда проснулась, то на поляне никого не было. Только одноклассник Пашка возился на берегу реки, строил замок из песка.
- А где все? – Спросила она.
- Ушли. Пытались будить тебя, но ты сказала, что хочешь спать. Они и ушли.
- А ты-то чего остался?
- Ну, как я тебя одну оставлю? Мало ли что! Да и тебе бы самой было неприятно!
Да, Пашка был настоящим другом! Они с ним в одной команде играли в волейбол, баскетбол, гандбол за класс, школу, район, двор. Вместе проводили время. Она уже привыкла, что он всегда рядом. Спустилась к нему, помогла строить его замок. Пошалили, побросали друг в друга песком, выкупались, собрались уходить. И тут Пашка огорошил её своей просьбой.
- Кать! Мы же с тобой друзья?! Так?! Поэтому ты не обижайся на мою просьбу. Покажи мне, пожалуйста, твою…
- Ты что, Паша, спятил? - Возмутилась она.
- Кать! Все мальчишки хвастаются, что они уже видели, а я – ещё нет.
- Что? Тоже похвастаться захотелось?!
- Нет, Катя, нет! Правда интересно, а кого попросить, как не лучшего друга!
- Пойди, Паша, в библиотеку, возьми анатомический атлас…
- Нет! Я хочу вживую, а не на картинке! А я тебе свою покажу. Тоже, наверное, интересно. Я слышал, в классе девчонки говорили на эту тему.
Она замешкалась с ответом, и он тут же приспустил свою трусы, демонстрируя то, что скрывалось.
- Теперь ты, пожалуйста!
Она не нашла, что возразить, тоже приспустила свои трусики и тут же надела их, но он сказал, что так нечестно: он, дескать, ничего не увидел.
- Почему нечестно? – Оправдывалась она. – Ты свои немного приспустил, и я тоже.
- А я могу их совсем снять! – Пашка снял свои трусы и стоял перед ней голый. – Теперь давай ты!
Уже не рада, что позволила «втянуть» себя в эту «игру», она посмотрела вокруг. Никого не было, место было укромным. Не без стеснения она сняла, наконец, свои трусики. Пашка уставился на неё, а затем спросил:
- А где же она? Ну, ты понимаешь, о чём я?!
- Ну там. Она внутри. Что? Думаешь нету?! – Попыталась она шутить, но Пашка канючил своё: «Кать! Ну, покажи! Мы же друзья?! Не бойся! А я тебе, что хочешь, за это сделаю!»
Опять оглядевшись вокруг, она присела на пригорок, откинулась на руки назад и раздвинула ноги, чтобы Пашка мог разглядеть то, что хотел. И тут произошло неожиданное. Неожиданное и для него, и для неё.

Пашка потом пояснил ей: «Как только я увидел нежно розовое на мраморно белом, что-то у меня внутри оборвалось, а что-то, наоборот, будто взорвалось. И дальше я действовал, как автомат, сам ничего не соображая».
Она же вдруг неожиданно для себя увидела, как Пашкин орган вдруг вскочил и превратился в направленное на неё копьё, а ещё через момент вошёл в неё. Она вскрикнула от боли и стала отпихивать Пашку. И когда ей это удалось, он разразился струёй ей в живот и свалился рядом с ней.
- Ты что натворил?! – Закричала она. – Я же верила, что ты ничего плохого не сделаешь, что только посмотришь?!
Пашка молчал. Она закрыла лицо руками и заплакала. Он пошёл к реке, намочил свои трусы, вытер ими кровь с её ног и «свою жидкость» с её живота, а затем попытался надеть на неё трусишки. Она оттолкнула его, отвернулась и продолжала плакать, а он сидел рядом, неумело гладил её по плечам и голове и просил:
- Извини меня, пожалуйста! Я сам не знаю, как это всё произошло.  Я не хотел тебе сделать больно.
- Отец убьёт тебя! – Грозила она.
- Ну, убьёт, так убьёт. – Обречённо отвечал он.
Отплакавшись, она стала собираться домой. Павел тенью следовал за ней, но она его не замечала и у дома не попрощалась.

Как-то так странно для самой Екатерины Андреевны было, что воспоминания на столь щекотливую, «грешную» тему она, поборница морали и нравственности, не прервала. Более того, почувствовала их какую-то сладость. Как иссохшая почва моментально впитывает влагу, так она сейчас с жадностью впитывала воспоминания, чувствовала, как что-то жизненно-важное «вливается» в неё, и сама от себя требовала «продолжения». «Звала» воспоминания: «Сюда! Сюда!»
- Прямо, как в том стихотворении: «Приснись, приснись мне грешный сон. Я наяву грешить не смею!» - Горько усмехнулась она.
Да! Не так, как должно, у неё произошло ЭТО. Не по правилам: по достижении брачного возраста и после Дворца бракосочетания. Но это была её жизнь! И теперь случившееся тогда она вспоминала с каким-то сладко-щемящим чувством.

Родителям тогда она ничего не сказала. Подумала: «А зачем?! Ничего уже не поправить! Только себя ославишь! Беременности не будет. Заражения какой-либо болезнью тоже. По действиям Пашки было видно, что она у него первая. И вряд ли он хотел ей сделать больно.
Она боялась другого: что Пашка кому-то расскажет, похвастает или своим поведением как-то выдаст себя и её. Поэтому в класс на следующий день она шла с опаской. Но изменения отношения к себе одноклассников она не увидела. Только Пашка смотрел на неё весь день глазами нашкодившего щенка.

После школы он поплёлся за ней, но держался на некотором расстоянии. Она не выдержала:
- Ну, чего мнёшься? Если есть, что сказать, - говори!
Он тут же подошёл и запел свою «мантру»: «Прости меня, пожалуйста».
Видя, что парень и вправду переживает, она сменила гнев на милость:
- Ладно, пообещай, что ты такого больше не сделаешь.
Он замялся, а потом неожиданно для неё «выдал»:
- Как я могу такое обещать?! Мне «ЭТО» так понравилось! И ты была такая красивая! Ой, нет!  Не то! Я сказал глупость. Ты красивая всегда, но тогда была по особенному красивой. Женственной какой-то! И моей!
Она выслушала неумелое, но видно, что искреннее, объяснение в любви, улыбнулась и пошутила:
- Да, кто тебе право собственности-то на меня дал?!
- Мне бы этого очень хотелось! – Робко, но твёрдо ответил он.
И, видя, что она улыбается, предложил:
- Давай мир, а?!

Так они помирились. Но теперь отношение его к ней стало не просто дружественным, а каким-то нежно-заботливым. В один из воскресных дней октября они классом пошли в поход вверх по долине реки. На обратном пути она подвернула ногу и не могла идти. Пашка несколько километров нес её домой. И на руках, и на спине. Ну, как после этого было отказать ему, когда он снова начал «канючить», что хочет «того». Тем более, что он заверил её, что с «безопасностью» он всё продумал и подготовился. И, действительно, в этот раз всё обошлось без боли, без страха, спокойно и поэтому вскоре стало регулярным. Постепенно она сама «втянулась» в эти «отношения», где-то в библиотеке отыскала «Новую книгу о супружестве» Нойберта. Книга была на немецком языке, но она проштудировала её, вычитала там информацию о «безопасных» днях и предложила Пашке попробовать. В этот раз она кричала, но не от боли и страха, как в первый раз, а от счастья, радости и блаженства.

Её мать, наблюдая их тёплые отношения, заботу друг о друге, просила:
- Деточки, только не вздумайте жениться раньше времени. Вот окончите свои институты, тогда и ладно.
Она не могла предположить, что они уже давно состоят «в браке», только без штампа в паспорте. Но им он, этот штамп, и не нужен был.

Купаясь в Пашкиной любви, она становилась всё красивее. На неё заглядывались парни и из их класса, и из других. А однажды мерзкий тип из соседнего класса Моргунов облапил её за ягодицы и нагло уставился, как она отреагирует.
- Я Пашке скажу! – Пригрозила она, так как знала, что Пашку все боялись. Тот побледнел, попросил прощения и пообещал, что впредь такого не допустит. Соврал, конечно. Позднее стало известно, что именно он навёл на них шпану из соседнего района: дескать, девка уже, наверняка, «того», возиться с ней долго не придётся; парня только от неё отбейте, всё время торчит возле неё и мешает.
Как-то вечером во время пробежки в долине реки, дорогу им преградило то ли пять, то ли шесть парней. Пашке сказали: «Ты здесь лишний! Девчонку оставляй, а сам «канай»! Пашка прижал её спиной к дереву, схватил сучковатую палку и один отбивался от всей компании, пока на шум не прибежали люди.
-Ты - мой герой! - Сказала она Пашке после этого случая и часто так потом называла. Тем более, что для этого появлялись всё новые и новые поводы.

Ну, к примеру, на майские (с 1 по 9 мая) праздники в девятом классе их физрук решил организовать горный поход (переход их Домбая в Архыз). Горы тогда манили многих. Ещё очень популярны были песни Владимира Высоцкого из кинофильма «Вертикаль» («Если друг оказался вдруг…», «Сверкал закат как блеск клинка…», «В суету городов и в потоки машин…»), ещё была жива романтика горных походов, песни Юрия Визбора («Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены», «Поезд длинный смешной чудак…», «Домбайский вальс»).
Но состав участников похода был неоднородным. Уступил их руководитель уговорам коллег-педагогов и взял в группу детей преподавателей, которые, мягко говоря, ни по физическим, ни по моральным критериям к трудностям похода готовы не были. Это был урок, как (и с кем) не надо ходить в горы. Слишком много в походе зависит от «руки друга» («Надеемся только на крепость рук, на руку друга, да вбитый крюк и молимся, чтобы страховка не подвела» - В. Высоцкий).

Уже на момент подготовки к походу стала видна необязательность некоторых членов. Но руководитель только разводил руками: «Ну, что я могу сделать?!» На бумаге всё было хорошо проработано. А на деле…
Поездом они доехали до Невинномысска. Потом автобусом добрались до Домбайской поляны. Удивительное место, красоты со всех сторон!
Разбили палатки, переночевали. День провели на поляне, готовясь к походу, и осматривая окрестности. Казалось бы, теперь – в путь. Но в горах подниматься надо очень рано, как только появится солнце, когда снег ещё не подтаял. Иначе по нему идти будет очень трудно. Если вообще возможно. Их же неженки поднялись очень поздно, долго собирались. Короче, вышли они из лагеря чуть ли не к полудню и к Алибекскому перевалу шли, проваливаясь по колено и грудь в снег. По плану ночевать они должны были уже в ущелье реки Аксаут, перемахнув Алибекский перевал. Но до темноты даже не достигли перевала. Ночь застала их на подходе к нему. Вместо трёх палаток, смогли разбить только одну. Не было ни места для неё (склон!), ни распорок. Не было дров для чая. И было очень холодно. Набились в палатку на двоих (по штату) одиннадцать человек, сидели вплотную друг к другу, всухомятку что-то пожевав, и дрожали. И от холода, и от страха (а ну, как сойдет лавина и сметёт их вниз!).
Было очень тесно. Кто-то попытался высунуть ноги из палатки.
- Не делайте этого! – Послышался чей-то окрик. - Этого нельзя делать! Есть такая примета. И туристическая легенда:
Парень с девушкой в связке пошли в горы. Девушка сорвалась в пропасть. Парень, ухватившись за камень, пытался её удержать. Потом, решив, что не удержит двоих, обрезал верёвку, и девушка сорвалась в пропасть и разбилась. Последнее, что она видела перед смертью, это горные ботинки своего неверного друга. И теперь по ночам она ходит по бивакам, и, если увидит, что из палатки торчат чьи-то ноги в горных ботинках, хватает их и сбрасывает человека в пропасть.

Вот за рассказом таких «страхов» они и провели ночь, а как только стало светать, двинулись к перевалу. На перевале сфотографировались, поели мороженого из сгущенного молока и снега и стали спускаться вниз.
Однако то ли бессонная ночь сказалась, то ли что-то ещё, но она на спуске оступилась и полетела вниз. Шла в связке с Павлом, это её и спасло. Павел успел «застраховаться» своим ледорубом, а потом с помощью физрука вытащил её на тропу. Вися над пропастью, видела она ботинки. Но эти «ботинки» её не бросили.
Они спустились к реке Алибек. Дальше уже никуда не пошли. Утром пошёл дождь, затяжной, нудный. «Неженки» приуныли и заявили, что продолжать поход они не могут и не хотят. Дескать, надо возвращаться домой. И поход-то был первой категории сложности, и тот не одолели.
Пришлось прекратить маршрут. Дорого дался опыт горного похода. Но он того стоил. В том числе, и в их отношениях с Павлом.

Как-то она, кокетничая, спросила его, что она для него значит. Ожидала, что он скажет что-то типа «Ты – моя красавица!» или «Ты – моё вдохновение!». Но Павел серьёзно ответил: «Всё!» Вот и Павел для неё был теперь «Всё». Она не мыслила себя отдельно от него, без него. Они были единое целое.

После окончания школы она поступила в педагогический институт, а он – в военное училище. Да ещё какое – Рязанское воздушно десантное. Павел считал, что самая достойная профессия для мужчины – быть офицером.
Она при каждой возможности навещала его, подпитывалась морально. Тем более, что в жизни произошли серьёзные перемены. Развалился Союз, пришли серьёзные экономические трудности. Один из другим ушли из жизни её родители. Она даже хотела бросить учёбу – не на что было жить. Павел отдавал ей своё денежное содержание (хотя, какое оно там было у сержанта!), но просил образование продолжать.

А потом не стало и самого Павла. Рвалась на части теперь уже сама Россия. То там, то там вспыхивали очаги напряжённости, сепаратизма. Армия оставалась, по-существу, единственным механизмом, который крепил единство страны, не давал ей рассыпаться, подобно Союзу. В «горячие точки» (а их было много) бросали даже курсантов. Из одной такой «командировки» Павел и не вернулся. Какой-то негодяй ударил его ножом сзади в бок под бронежилет. Спасти Павла не удалось.

Она как будто окаменела. Жить не хотелось. После того, что у неё было, будущее виделось безотрадным. Ничто не радовало, никто не интересовал. Но потом встряхнулась. Внушила себе, что о прошлом надо забыть, вычеркнуть из жизни, чтобы не мешало. Будто ничего у неё и не было. Дескать, всё  только начинается. Поменяла квартиру. Прервала общение со всем и всеми, что и кто могли напомнить о Павле и прежней жизни.
Ухватилась за учёбу, как утопающий за соломинку. Завершила её с «красным» дипломом, и вся ушла в преподавание. Правда, попросила не направлять её на работу в район её детства: понимала, что не выдержит.
А дальше, замордовав себя, учеников, их родителей и других педагогов, она стала лучшей в профессии.
Вышла замуж (положено, вроде бы). И муж неплохой достался. Но, как только дочки повыскакивали замуж, они с мужем поняли, что им и говорить-то не о чем, и по обоюдному согласию тихо разошлись. Да, не Павел это был!
Дочек вроде бы и любила. Но… они больше жались к отцу. И сейчас чаще навещают его, а ей откровенно говорят: «Ты же как полицейский! У тебя только указания!» Да, не Пашкины дети!
Она вытравила из себя всё, не имеющее отношение к работе. И если бы не сегодняшний случай, такой бы и осталась, влача безрадостное, но внешне кипучее, наполненное содержанием, существование.
Видно, этому не суждено было быть. У неё там, вверху, совсем вверху, был любящий, надёжный защитник. Она опять почувствовала себя живым человеком, вернула себе прошлое и уже не хотела его забывать.

В парке стало совсем темно, пора было возвращаться. Нехотя, она побрела к выходу.
В свой район она попала уже довольно поздно. Людей на улице и у подъездов не было, никто не мешал её мыслям. И вдруг что-то её остановило. Она как раз проходила мимо подъезда, где жила виновница её сегодняшних треволнений. Весь вход в подъезд был разрисован цветными мелками - послание в обрамлении сердечек:
«Катёнок, я люблю тебя. Ты – самое прекрасное, что случилось со мной. 1000 раз спасибо. 1000 раз прости».
- Ну, надо же! – Удивленно констатировала она. – Эта маленькая засранка, оказывается, её тёзка! Не удивлюсь, если и парня зовут Павел. Прямо вечер чудес! А парень-то хорош! Со стержнем! Утром ему предстоит предстать перед судом взрослых злых тёток, а он на весь мир заявляет о своей любви. Хочет морально поддержать свою девчонку! Точно Пашка! Не отдам вам его! – Заявила она, не понятно кому. Хотя, как раз понятно – своим будущим, утренним, оппонентам. – Ни парня не отдам, ни девчонку!
Постояла, перечитала ещё несколько раз.

   

Понимая, что уже утром разгневанная мать девчонки «послание» сотрёт, она сфотографировала его своим мобильным телефоном и пошла домой.
Что будет делать утром, она уже знала.
У неё не оставалось сомнений, что все сегодняшние «тектонические» сдвиги в её жизни послал из своих «горних высей» Павел. Чтобы она пробудилась для настоящей жизни. Поняла, что в ней ещё теплятся сильные чувства. Что она ещё «не засохла» окончательно. Что она ещё может и должна быть любимой и любить. И пусть это будет не Павел, но всё равно это будет что-то светлое, настоящее, живое. Ведь 50 лет – это ещё даже не осень, а жаркое, жаркое лето.