Елена Сомова Колокольный звон в телефон

Елена Сомова Колокольный звон в телефон

    Звонок, слава Богу, не в дверь. Очередные банковские мародеры зудят нарывами общения с потенциальными жертвами. В горле застревают ответные слова, даже давиться не надо: само собой уже получилось. Платформа издателей убила своими эмоциями. Эмансипированные терминаторы коварны и злы. Им не до смеха, подзаряженным шквалом успеха в продвижении Своих, поэтому на мои ироничные стишки и рассказики их реакция однозначна: делово убить словом. У них это получается: выстраданное и дорогое под их автоматическим прицелом становится расшмяканными ошметками, не годящимися даже под унитаз от протечки. Реактивные двигатели эмоций зашкалили от реакции на мои недоумения: им же плевать на то, что человек испортил зрение и нервы, продираясь через длительные зависания  их сайта. Это не их печаль, а моя, что я так увлеклась писательством, увидев свою силу и воплощение своих идей. Ну хилое издательство без продвижения: всё сами, — и певец, и спец, и на дуде игрец. Неоднозначно больное восприятие ими моих действий переросло в вулкан событий и вопросов: кто кому должен. Передернутые зажимы реактивных двигателей усилены правообладателями платформы, к которой шел мой поезд. Обогрели, ободрили, ободрали и обустроили на ошметочной их фабрике клеить предел моему терпению и их уважению к себе. Растяжимый их плевок длился, и через полночь перевалил в Петропавловск—Камчатск. Там  Клеопатра Тутанхамоновна поразила всех своей красотой, а ее слуги наутро просто задушили меня своими слезами: так жалко им было меня убивать. Но в вертикальной душевой камере мгновенно испарилась жалость, и наступило равнодушие. Как бесхвостого щенка, меня удалили одним нажатием кнопки, не внимая всхлипам соотечественников по моей иронии. Что вам сказать о встрече с Ильфом—Петровым, Райкиным и даже не собирающимся сюда Евгением Мининым, живым и здоровым, и зачем ему в бардак Аида?! — Они надеялись, что прибудет мужчина, а Харон приплыл со мной. Ко Дню защитника Отечества усопла их жалость, и наступил разгул истерик и травль.  Слово—то какое: «травля, травль», похоже на «цаплю, цапль», или «цапни цаплю!», — побуждение к действию, оно всегда лучше пробуждения в бездействии. Так и поскакал мой запряженный ослик в булочную на такси, как не советский человек. Совсем не советский. Бывший советский, но интеллигентный. Человек— осёл обыкновенный, как сорная травка у болотца, выгоревшая от паления солнцем. Перешагнул травку платформенный бычок, наклонился и подумал, что доска ломается, а она стала  упругой, и самого бычка под задок и подстегнула, так что полетел он далеко и висловато. В свободном полёте  приземлится, но когда протухнет. Новомодное в том приколбасило выкруташествие: лететь, умерев от страха за свое будущее в просторах Вселенной, поймав и покормив сокола и утопив его в полёте своей крови. Покапало натуральным красным краплаком на головы издателей — они приняли это за кару небесную — и собрались, навострили перья написать помилование мне, с ярым соколом в мякоти моей. Характерно для трупов начинать вонять, но от меня пёрло ландышем Ив—Роше так, что лесные цветы сникали и скручивали тихонько, грустно так, головенки свои и темно—голубые,  ярко—белые и оранжевые подоткнув под верхний листок, заглавие книги зеленой жизни. Или жизни зеленых, — это оптимистичнее было 20 лет назад, до войны персиков с яблоками, черешни с вишней. И чабрец приуныл, и ромашка покраснела от стыда за стыдный страх настоящего запаха луговых трав Ля Гасийи, 65 лет назад бывшей экологической помойкой, и так приуспевшей, что погнались за ней, ее запахами, лавандами и персиком с ванилью все мировые кондитерские фабрики. Надо же как—то залить горе,  размякшее кровью нации унылых, учтенных галочкой в графских развалинах.  Аминокислота взгляда поражает пылкостью интересов директоров и обладателей интеллектуальных яств печатной блевотины.
— Прощаемся?
— Прощаемся без сожалений! — квакнул телефон своим колокольным звоном, помянув сложивших буйны головушки под дубами и цепями на них. Ученого Кота сократили до УК, поймали, кастрировали и пустили в опочивальню прынцессы Клеопатры  Тутанхамоновны, чтоб не вспоминала отца и не забеременела от вольных игр после бала.
      Загнитесь! Загнитесь от смеха, юные дамы с кавалерами, переходя дорогу на цвет крови, ибо ибо  ибо ваша молодость иного цвета, банковского! Не залежавшегося в помойках кабинетов касты кастрированных котов всех расцветок!
   Пролетает ястреб и дракон пятиглавый — салют бычку и ослику!
Проползает кум зятя главраспреда хозяйства, — салют бычку и ослику!
Идет пешим ходом трактор с прицепом свежей бумаги — салют бычку и ослику! Его печатают, и бумагу подвозят, как цветы на День рождения! Прямо на пиршество угорания от плача от смеха!
Как мне пережить этот смех, мне, ослику, бычку, которого линейкой большой, строительной пустили в оборот вокруг планеты всей! Лететь и смеяться — опасно для смерти,  — отлетит винт — и напашет столько книженций, что ни одной ярмарке и не снилось! Не то что самому книжному магазину!

22 фев. 25 г.