Ч1. Глава 13. Шёпот грядущей зимы

Дорогой читатель! Вы открыли тринадцатую главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с начала. Помимо первой главы, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к книге.
 
Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!
 
Приятного чтения!

 
* * *

 
ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 1. Слуга колдуна
Глава 13. Шёпот грядущей зимы


Но на сей раз Семхай-тан оказался глух к мольбам Гиацу и не стал будить его рано утром. Вместо него мальчика растолкал Оллид. Семанин обеими руками вцепился в него и радостно завопил:

— Господин, ты не уехал!

— Я же сказал, что не уеду, — колдун отлепил от себя слугу. — Вставай. В этом году осень наступила раньше срока, и зима, пожалуй, тоже близко. Нам стоит торопиться, — он обратил взор на север и промолвил: — В горах у меня достаточно шкур, чтобы сделать тебе тёплую одежду. Мы должны успеть до холодов: в деревнях я останавливаться больше не хочу. Ты понял?

Гиацу яростно закивал и побежал умываться. Вода в речке поутру оказалась такая студёная, что от сна быстро не осталось и следа. Вдобавок и злые комары облепили мальчика, едва он отошёл от господина. «Я точно умру здесь без Оллид-тана! — в который раз подумал Гиацу, стремглав летя обратно. — Если я не стану едой для ченам атау, то меня сожрут алльдские комары!».

Вскоре с завтраком было покончено, вещи, которых путники и так почти не имели, собраны, и Туринар с двумя седоками легко помчался дальше.

Лисья макушка слыла последним рубежом Лисьепадского княжества, и за ней тянулись дикие земли, на которых лишь изредка расцветали одинокие поселения. На северо-западе дубовой крепостью высился Ерилль-град, и некоторые из деревень платили ему дань в обмен на защиту. Ещё пару зим назад местные тропы кишели разбойниками под предводительством Трандира, сына Тёмного леса — как звали его свои. Да, говорят, ерилльский князь Илльтор, в конце концов, разбил неуловимую шайку и скормил трупы волкам да воронам.

Далеко-далеко за Ерилль-градом, где мельчают деревья и каменистая тундра перехватывает власть у дремучего леса, людей уже совсем мало. Когда-то они жили здесь бок о бок с хёггами, северными великанами, чьи голубые глаза холодны как небо над их пустынными землями. Нынче же там всё засыпано снегом, и солнце, которое едва поднимается над горизонтом, никого не может согреть — таково проклятие Инга Серебряного, поразившее народ Фёнвара.

В другой стороне, на северо-востоке, вместо испещрённой холмами тундры выросли Дикие горы. Они тянутся ввысь побелёнными острыми пиками, но никак не могут достать небеса. От Лисьей Пади сюда на обычных конях скакать без малого почти две луны, а теперь и того больше, ведь горы широким кольцом опоясал разросшийся Вязкий лес. Здесь некогда цвело Гадурское княжество, от которого сейчас остался лишь чёрный незарастающий пустырь да пара полувымерших деревень. Населяющие их люди смогли ужиться со страшной природой, но едва не погибли от постоянных набегов лисьепадских князей, искавших Инга.

Десятки зим Оллид взращивал Вязкий лес, чтобы навеки пропал проход к Диким горам. Каменным крошевом засыпал он единственную дорогу, которая ещё оставалась здесь. Теперь она была погребена под неподъёмными осколками гор, и справа к ней примыкал Вязкий лес, а слева — Тёмный, угрюмо шуршащий листьями.

Но потомки Рована, потеряв несколько дружин да обломав мечи и копья в горных лабиринтах, к тому времени сами бросили поиски и стали наведываться к знахарям Лисьей Пади, подозревая колдуна в каждом из них. Так Оллид и сидел на своей Лосиной горе, пока не явился к нему дух мёртвой семанки Тахиё. И будет сидеть дальше, едва доберётся вновь до дома!

Казалось, с каждым днём солнце всё больше остывает, и всё меньше сил у него, чтобы подняться высоко на небосклон и осветить замерзающую землю. Но мир не желал сдаваться, и лес потихоньку переодевался в ярко-жёлтые, рыжие и багряные платья, словно тут и там вспыхивали большие тёплые костры. Гиацу глядел ни них, разинув рот: ничего подобного не встречалось ему на родных землях. Деревья сменяли наряд за нарядом, один краше другого... Как тут не свернуть шею, разглядывая мир со спины могучего коня?

Туринар теперь мчался быстрее прежнего, и земля, трава и камни под его копытами сливались в одно сплошное месиво. По пути стало попадаться всё больше мелких речушек и озёр причудливой формы. Стальным блеском отливала их гладь, отражая низко нависшее небо. Лес порой раздвигался, являя взору каменистые холмы, покрытые рыжевато-красной невысокой растительностью. Обычный конь давно бы переломал себе здесь ноги, угодив в узкую расщелину, но Туринар лишь немного сбавлял ход, осторожнее ступая по обманчивой поверхности.

Оллид желал добраться до гор тем путём, которым когда-то пришёл сюда прямиком из Тусар-града, ещё не разграбленного лисьепадским князем Огьяром, и потому направился на северо-запад. Между Ерилль-градом, самым северным алльдским рубежом, и Вязким лесом до самой Дикой гряды распростёрлись необжитые безлюдные земли, полные диких зверей. Сюда порой приходят искатели шкур — охотиться на соболей. Да пропадают в этих краях чаще, чем богатеют, раздобыв ценный товар. Ерилльцы зовут эти места Тёмным лесом, а в Лисьей Пади их нарекли Живолесьем и боятся как огня.

Зим триста назад сгинул здесь Ринук Рыжий, сын Рована, после неудавшегося штурма Дикой гряды. Соврал он своим воинам, будто Инг Серебряный скрылся на севере, унеся с собой лисьепадское золото. И будто прячет он там же и богатства гадурских князей, чьё княжество когда-то примыкало к горной гряде. И собрал Ринук целое войско. Но долго скитались воины по каменным лабиринтам и сами не заметили, как добрались до развалин Гадур-града. А там и смерть встретила их.

Погибла вся дружина Ринука, и молодой князь совсем потерял голову. Он сбился с пути и углублялся всё дальше в непроходимые леса у подножия гор. Сколько он там блуждал, ведомо одному лишь Дьяру, богу дорог. Говорят, однажды охотники повстречали оборванного и исхудавшего рыжего мужчину, который метался среди тёмных елей да всё звал своих воинов. Но глухи были воины к его мольбам: давно они отправились к Халльфре, и в чертогах её уже заняли место князю за широким столом. Пропал Ринук, сын Рована, не вернулся в родную Лисью Падь. Не дождался его юный сын, принявший власть всего в тринадцать зим...

Повзрослев, Мирган, сын Ринука Рыжего, повелел рубить Тёмный лес. Новый князь желал расчистить другую дорогу до Диких гор, чтобы легче было снарядить очередной поход на поиски колдуна. Мирган напомнил своему народу, что Инг укрывает в горах невиданные сокровища, отобранные ещё у последних гадурских князей, и пообещал, что Лисья Падь станет самым богатым княжеством во всём алльдском крае, и каждый бедняк сможет есть из золотого блюда да пить из серебряного кубка. Поверив ему, люди охотно взялись за топоры.

Да только Тёмному лесу пришлось это не по нраву. Едва минуло новолуние, и месяц стал расти в чёрном небе, как на месте срубленных деревьев появились молодые ростки. Каждый день вытягивались они и крепли, пока не заполнили все пустыри. Теперь деревья стояли так часто, что нельзя было ни проехать, ни даже пройти.

Каждого, кто обнажил топор в этом лесу, постигла страшная участь. Деревья окружили людей, которые прорубали дорогу до Диких гор в надежде найти богатства. Кольцо оказалось столь плотным, что выбраться из него было нельзя, и несчастные так и сгинули внутри древесной тюрьмы. Вот тогда-то лисьепадцы и окрестили эти земли Живолесьем и перестали сюда ходить.

Но Мирган пришёл в ярость, решив, что это дело рук Инга. Молодой князь повелел сжечь весь лес. Однако только заполыхали деревья, как поднялся сильный северный ветер и заставил огонь отступить. Пламя двинулось на юг, к Лисьей Пади, и едва не погубило несколько деревень на своём пути. Бросив бороться с лесом, Мирган спустя несколько зим отправился в Дикие горы по старой заросшей тропе, где некогда прошёл и его отец со своим войском. И, как и Ринук, тоже не вернулся.

Но ни один колдун не повелевал Тёмным лесом. Была у него своя воля, и не желал он терпеть безжалостные топоры лисьепадских князей. Так никто и не смог покорить и освоить эти места, прикрывавшие Дикие горы с юго-запада. Лишь Туринар, чёрный словно безлунная ночь, легко шагал сквозь лес, и еле заметная тропа услужливо стелилась под его копытами, тотчас зарастая высокой травой позади.

Настроение Оллида заметно улучшилось: колдун уже здесь чувствовал себя как дома. Он с уважением и осторожностью относился к Тёмному лесу, наводящему страх на простых людей. Оллид никогда не брал больше, чем нужно: ловил столько дичи, сколько мог съесть вдвоём со слугой, ломал лишь отжившие старые ветки для костра, не вытаптывал понапрасну травы, не шумел и не истреблял зверьё ради наживы. И лес позволял ему беспрепятственно идти в любую сторону.

Кругом тихо шуршали опадающие с веток листья: разноцветным ковром устилали они путь. Порой шли дожди, и ковёр этот темнел и оседал, превращаясь в вязкую грязь. В такие дни лес окружал зябкий сырой туман, и Оллид отдавал на время Гиацу свой плащ, чтобы мальчик хоть немного согрелся.

Колдун вновь принялся учить слугу алльдскому языку, и Гиацу, вне себя от радости, забывал даже про терзавший его холод. Казалось: ещё немного, и семанин почти свыкнется с ним. Теперь мальчик то и дело увлечённо расспрашивал господина о том, что и как называется, послушно повторял за Оллидом целые истории на алльдском и интересовался переводом названий — только бы господин не стал вновь хмурым и нелюдимым, каким был после отъезда из Медведянки! Но колдун больше не замыкался в себе, и даже Туринар всё чаще переходил на шаг, давая седокам возможность спокойно насладиться красками осени вокруг. Но Гиацу невидяще глядел на лес и всё задавал и задавал вопросы:

— А что означает название Ерилльского княжества? Это ведь на древнем языке?

— Ты прав, — кивнул колдун. — «Ерилль» — это что-то вроде «золотые песни» или «золотой звон». Но тут речь не про золото. Говорят, в давние времена на рассвете, когда первые золотистые лучи касались земли, из-под неё раздавалось вдруг пение и звуки чудных музыкальных инструментов. Но едва свет солнца сменялся с золотисто-медового на белый, пение смолкало. Люди считали, что это подземный народ встречает так начало нового дня, а потом расходится по своим делам, и потому становится тихо. Но никто этот народ никогда не видел.

— Вот это да! — восхитился Гиацу. — И они до сих пор там поют под землёй?

— Кажется, уже нет. Но я зим триста не бывал в тех краях и наверняка не знаю, — Оллид поглядел туда, где за непроглядным массивом леса распростёрся Ерилль-град, и задумчиво добавил: — Инг говорил, что в названии княжества когда-то было ещё одно слово: поля. И означало это название «песни золотых полей». «Ер» — это песня, а «илль» можно перевести и как «золото», и даже как «мёд». Но слово, означавшее «поля», видно, потерялось за ненадобностью.

Гиацу нахмурился, вспоминая своих единственных друзей на алльдской земле:

— Получается, в названии деревни Илльгирки тоже есть что-то про золото и мёд?

— Ты быстро схватываешь! — похвалил Оллид, и довольная улыбка от уха до уха озарила лицо мальчика. — Всё так. В названии деревни есть слово «илль». Ещё там есть «гир», что значит: «глубокое дно» или «болотное дно». Всё вместе я бы перевёл как «золото на дне болота», иначе говоря, торф, который издревле добывают в этой деревне.

— Непросто... — со вздохом признался Гиацу: придётся учить не только алльдские слова, но ещё и слова этих Древних, чтобы всё понимать. — А Горнское княжество — это тоже что-то на древнем?

— Нет. Горн, или горнило — это кузнечная печь. Когда-то все алльды жили в основном на землях Горна, пока не расселились севернее, основав ещё несколько княжеств. У нас говорят, что все мы вышли из кузнечной печи, закалённые, сильные, и потому алльдский характер подобен стали. «Алль» чаще всего переводится как «белый». Но также это может означать и «серебристый», и даже «стальной». «Алльды» — это «люди из стали». По крайней мере самим алльдам нравится так думать, — усмехнулся колдун. — На самом же деле сталь делают не так давно, и в глубокой древности название нашего народа могло означать что-то другое. Например, «люди с белой земли» — то есть, с земли, засыпанной снегом. Ты волен выбрать то значение, которое тебе по душе, — предложил Оллид.

— Мне нравится «люди с белой земли», — решил Гиацу. — Это похоже на то, как называли алльдов у меня на родине. Шамьхины, то есть белокожие.

— Да, я тоже считаю, что «люди с белой земли» больше подходит, — согласился колдун. — Ведь далеко не все алльды из стали. Есть и такие, которых явно сделали из гнилого полена.

— Из полена? — изумился семанин. — Это ты так шутишь, Оллид-тан?

— Как знать...

Туринар шёл медленно и осторожно, седоки говорили негромко, и потому лес продолжал жить своей жизнью, почти не замечая чужаков. Среди деревьев вдруг мелькнул рыжий всполох. Гиацу сначала решил, что ему показалось, или что ветер поднял осенние листья, но всполох стремительно скрылся в тёмной чаще. Лиса! Тут семанин вспомнил ещё один вопрос, который хотел задать господину:

— А почему Лисья Падь называется лисьей? Там тоже живёт колдунья, которая обращается в лису, и все лисы у неё в подчинении, как медведи — у Мевиды?

— Интересная мысль, — заметил Оллид. — Ну, если такая колдунья там и живёт, то я о ней ничего не знаю. Но в Лисьей Пади в самом деле много лисиц, потому что в княжестве строго-настрого запрещена охота на них.

— Почему? — удивился Гиацу.

— Есть легенда о том, как один князь... его вроде бы звали Агнир, сын Ровангара — отправился на охоту, — начал колдун. — Он долго бродил в поисках добычи, но никто ему не попадался. Наконец, он вышел к просторной поляне, на которой резвились лисята. Князь уже натянул тетиву, но в тот момент откуда ни возьмись выпрыгнула лисица-мать, заслонив детей от стрелы, и обратилась к Агниру человеческим голосом: «Не тронь моих детей, княже, и я клянусь тебе, что княжество твоё простоит вечность, и ни один враг не захватит его и не пробьётся сквозь крепкие стены неприступных градов». Говорят, Агнир опустил лук и пощадил лисят. И запретил отныне охоту на лисиц на своей земле. И с тех пор стоит Лисья Падь, и ни один враг в самом деле не может её одолеть.

— О, вот как... — протянул Гиацу. — Какая красивая история, — и добавил сердито: — И какие теперь подлые в этой Лисьей Пади князья — бьют колдунов копьём в спину!

Оллид ничего не ответил. Лишь поглядел в небо, обрамлённое яркими рыжими кронами, и вздохнул. Затем похлопал Туринара по шее и велел коню бежать быстрее, чтобы показались уже впереди Дикие горы, а Лисья Падь канула в прошлое — хотя бы сейчас. И вновь замелькал лес сплошным неразличимым пятном.

Огненные кроны постепенно редели, и вскоре сквозь них проступили, наконец, заострённые пики величественных гор. Гиацу, впервые разглядев их, онемел от изумления. Он попытался влезть на дерево, чтобы увидеть больше, но высоко забраться у него не вышло, и он расстроенно спрыгнул вниз.

Тогда Оллид выбрал на поляне самый старый дуб, возвышавшийся над лесом, и, положив ладони на потрескавшуюся, заросшую мхом кору, прикрыл глаза. Он ощутил идущие по стволу линии, которые, подобно кровеносным сосудам, пронизывали дерево и достигали каждой ветки. Колдун не собирался приказывать дубу: он лишь попросил его. Но дуб откликнулся на просьбу. Ошарашенный Гиацу смотрел, как огромное старое дерево, скрипя, склоняется к господину, будто желая послушать, что тот скажет. Оллид с улыбкой обернулся к мальчику:

— Иди сюда, — позвал он.

Он обхватил Гиацу левой рукой, а правой вцепился в поредевшую дубовую крону, одновременно шагнув на толстую ветку. Дуб с протяжным стоном медленно распрямился, и холодный ветер с севера тотчас ударил Гиацу по лицу, разметав волосы и унеся вдаль кусок верёвки, которой они были перевязаны. Но мальчик даже не заметил этого. Во все глаза смотрел он на раскинувшееся перед ним жёлто-рыжее море, разбавленное тёмной зеленью елей и сосен. Море бурлило и шевелилось из-за сновавшего по нему ветра. Листья, сорвавшиеся с веток, кружили над кронами, исчезая вдали вместе с испуганными птицами.

А далеко впереди вздымались Атахань-горы, как звала их мама, — неизмеримо огромные, с белыми заострёнными шапками, почти что подпиравшими золотистое вечернее небо. Отсюда они казались крепостью, за которой, должно быть, жили древние великаны. Гиацу никогда не видел ничего подобного и даже рассмеялся от мысли, что именно к ним они и едут. «Мама, мама, — подумал он вдруг с нахлынувшей грустью. — Вряд ли ты даже могла представить, что однажды я окажусь здесь и сам увижу Атахань-горы».

Оллид с упоением вдохнул холодный густой воздух, улавливая в нём и запах преющей листвы, и отсыревшей от дождей земли, и чистой воды из холодных горных озёр. Скоро, уже совсем скоро он будет дома...

Спустя несколько дней лес, наконец, выпустил путников к поросшему невысокими елями подножию Дикой гряды. Здесь Туринар пустился во весь опор, и замелькали перед глазами Гиацу горные лабиринты и побелённые пики, едва отличимые один от другого. Конь бежал весь день без устали, лишь с краткими остановками, и к вечеру вынес своих седоков к необычной горе, носившей название Лосиной. Вершина её была сплюснутой, будто Небесный Лось однажды наступил на неё огромным копытом.

Закатное солнце расстелило по Дикой гряде тонкое золотистое покрывало, похожее на прозрачный шёлк. Свет поднимался всё выше, будто кто-то утягивал покрывало в небо, и вот уже тёплые лучи едва освещали мир. Туринар перешёл на шаг и вскоре без всякой команды встал. Оллид спешился. Он взвалил на себя дорожный мешок, отдав часть вещей Гиацу, и снял с коня седло и перекинутую через шею верёвку.

— Спасибо тебе, Туринар! — поблагодарил колдун, мягко проводя рукой по тёплой лошадиной шее и с любовью разглаживая вороную гриву. — Пришло время отдохнуть! Иди! — повелел Оллид.

И Туринар вдруг рассыпался как печная сажа. Гиацу в изумлении вытаращил глаза, не понимая, что произошло. Но в следующее мгновение мельчайшие частицы, из которых только что состоял верный колдовской конь, стали вновь собираться вместе. Они липли одна к другой так быстро, что казалось невозможным уследить за ними. И вот Туринар вновь предстал перед Гиацу, однако на сей раз он был совсем не похож на коня.

Тьма клубилась у подножия Лосиной горы. Тьма без глаз, ног и пасти. Тьма, которую Гиацу никогда не забудет... Ощутив, как она непонятно чем смотрит на него, мальчик попятился, но, споткнувшись, повалился спиной на камни и выронил из рук шкатулку, где Туринар был запечатлён в былом облике. Холодный пот мгновенно прошиб Гиацу:

— Вард?.. — прошептал он в ужасе.

— Да, — подтвердил Оллид и добавил властно, обращаясь к тому, что только что было конём: — Иди! Ты свободен пока. Я позову, когда придёт время.

Вард отступил и стремительно понёсся к небольшому еловому лесочку, почти сливаясь с подступающими сумерками. Гиацу всё ещё сидел на земле, силясь осознать произошедшее. Все эти дни... Все эти дни он ездил верхом на варде! На существе, которое пожирает души! Так вот почему так удивился Улль... Вот почему он спрашивал господина, как ему удалось приручить... А и правда: как?!

— Я одолел его однажды, — пояснил Оллид, помогая Гиацу встать. — И он стал служить мне, обратившись конём.

— И что, он больше не ест души? — шёпотом спросил мальчик.

— В некотором смысле он теперь питается моей силой, и ему больше нет нужды искать кого-то ещё. Иногда он ест и траву с соломой, как обычный конь. Да ты и сам это видел.

Оллид стал подниматься в гору. Тропа была неровная и каменистая, вдобавок вокруг всё сильнее сгущалась тьма. Гиацу, шедший за господином, то и дело спотыкался. Колдун же шагал так легко и аккуратно, что не задевал ни единого камешка. Это место и впрямь было его домом! Однако семанин не мог перестать думать о Туринаре — коне, который оказался вардом...

— А ты можешь его натравить на тех, кто желает тебе зла? — спросил он, наконец.

— Нет. Варды нападают только если голодны. Туринар не собака, защищающая хозяина. Он принял облик коня и ведёт себя как конь, — Оллид поудобнее перехватил дорожный мешок. — Но за себя он способен постоять, если кто-то, кроме меня, вздумает его увести.

— Такое бывало?

— Да... Многим нравится мой конь. Кто бы не хотел себе такого красавца? — усмехнулся колдун. — Но всё же Туринар скорее пугает воров, нежели серьёзно ранит их. Мне кажется, он относится к людям как к докучливым насекомым.

— О-оо, — протянул Гиацу. — А как тебе удалось приручить его?

Оллид остановился, чтобы немного отдышаться:

— У нас с тобой впереди много времени, — отозвался он. — Как-нибудь я расскажу тебе.

Они взбирались долго. Сумерки, плотным кольцом обступившие путников, плавно перетекли в ночь, и тысячи серебристых огней россыпью покрыли небеса. Тонкий месяц взошёл над миром: он то показывался из-за соседней горы, то вновь ухался за её рваный хребет. Сырая дымка поднималась вверх, следуя по пятам за людьми и погружая в безмолвие всю Дикую гряду. Холодный ветер то и дело разгонял туман, но тот упрямо сгущался вновь.

Гиацу зябко поёжился и обернулся. Ему показалось, будто там, внизу, под этими плотными беловатыми облаками он видит маленькое тёмное пятнышко — варда по имени Туринар. Но в следующий миг туман вновь затрепыхался от ветра и собрался уже совсем в другие узоры. Гиацу вздохнул, и облачко тёплого пара вырвалось из его рта. Мальчик подумал, что, верно, будет очень скучать по коню.

— Господин, а мы будем куда-нибудь ездить?

Оллид, не оборачиваясь, ответил:

— Нет.

— Совсем? — удивился семанин. — Но как же...

— Мне ничего не нужно. Я всё могу раздобыть или сделать сам.

— А... одежда?

— Я же сказал, — повторил колдун раздражённо: — Я всё могу сделать сам. У меня было семьсот зим, чтобы обучиться всему на свете! Но в дороге я не хотел тратить на это время.

Гиацу огорчённо замолчал. Он-то всё же рассчитывал порой выбираться отсюда и путешествовать по алльдскому краю. Ему даже захотелось вновь влезть на спину Туринара, зная уже, что это вовсе не конь, и прокатиться на нём куда-нибудь. А теперь выходит, этого не случится?

Гора круто уходила вверх. Господин по-прежнему шёл легко, но Гиацу пришлось кое-где пробираться ползком, чтобы ненароком не сорваться. Наконец, они добрались до небольшой плоской площадки — той самой, которую будто бы раздавил своим копытом огромный Небесный Лось. Лишь один большой валун — остатки былого гребня — тянулся заострённой вершиной вверх.

— Мы пришли! — сообщил Оллид.

Прямо в валуне стала проявляться дверь, которой до того не было видно. Её огибали загадочные знаки, так похожие на те, что серебром окаймляли плащ колдуна с зелёной стороны. Оллид приблизился к двери и велел:

— Отворись!

И она тяжело отъехала в сторону, приглашая путников спуститься в кромешную тьму. Гиацу стало жутко:

— Господин, — испуганно позвал он, — а в этих горах есть кто-нибудь ещё? Ну, другие люди или колдуны, кроме тебя?

— Нет.

Сильный ветер ударил Гиацу, и дрожь прошла по его телу: то ли от холода, то ли от страха. И всё же он задал ещё вопрос:

— А я смогу один порой куда-нибудь ходить? Может, ты будешь отпускать меня в ближайшую деревню?

Оллид смерил его взглядом:

— Зачем тебе? — спросил он.

— Неужели мы тут всегда будем сидеть?

— Именно так, — подтвердил Оллид. — Пока ты не знаешь этих гор, одному тебе лучше не ходить. Вниз, конечно, спустишься, но дальше я за тебя не ручаюсь. Да и до ближайших деревень здесь очень, очень далеко.

Гиацу совсем сник. Даже поклажа за спиной показалась ему теперь непомерно тяжёлой. До него вдруг дошло, что господин совсем не шутил, рассказывая, как он не любит жить рядом с другими людьми. Похоже, Оллид-тан и впрямь собирался запереться в Диких горах и не высовывать отсюда даже носа. Для Гиацу это означало, что он не только не сможет отыскать Тсаху и других ребят из родной деревни, на что семанин втайне надеялся, но и больше никогда не заведёт друзей среди сверстников. Да, не все алльды были ему рады, но Мьярн и Гьяра, в конце концов, охотно приняли его в свои игры! Неужели он никогда не увидит даже их?!

Гиацу судорожно сглотнул. Оллид стоял перед ним: непоколебимый, сильный, мрачный, и плащ его яростно трепыхался от холодных порывов ветра. За спиной колдуна чернел уходящий вниз провал пещеры, в которой, видно, отныне придётся жить. Семанину показалось, что если он зайдёт туда, то никогда не выйдет обратно, никогда больше не увидит белого света... И ноги его сами собой сделали шаг назад. Брови Оллида взметнулись:

— Гиацу, ты поклялся служить мне до последнего вздоха, — тихо напомнил он. — И сам просил оставить тебя моим слугой...

Помнится, на этом самом месте и явилась колдуну мёртвая Тахиё, умоляя вызволить сына из рабства. Порывы ветра сделались яростнее: казалось, вот-вот они сдуют худенького семанского мальчишку с горы, и он кубарем покатится к подножию, объятому густым туманом. Ноги Гиацу подкосились, и он упал на колени, спрятав лицо в ладонях. Всё его тело сотрясалось: холодно... как же здесь холодно! На небо набежали тёмные облака, прикрывшие часть звёзд и тонкий месяц, едва поднявшийся над горизонтом, и ночь стала ещё непрогляднее.

Наконец, Гиацу совладал с собой. Он отнял руки от лица и твёрдо пообещал:

— Господин, я не нарушу свою клятву! Но мне... очень страшно, — признался он почти шёпотом. — Меня пугает эта гора. Я не хочу всё время сидеть в ней. Я хотел бы видеть других людей, солнце... — он поднял глаза к почерневшему небу. — И звёзды...

Их было ещё немного видно: облака не полностью заволокли раскинувшийся над миром небосвод. Мерцающие серебристым светом точки — далёкие и негреющие огни чертогов Халльфры, которые даже на вершине Лосиной горы не стали ближе и теплее. Вот снова одна покатилась вниз: должно быть, кто-то из мёртвых печалится об участи, ждущей Гиацу... Но за первой полетела и вторая, и третья: сотни серебристых точек вдруг сорвались с неба и, кружа в бешеном танце, понеслись к земле. Гиацу в недоумении моргнул, но понял, что ему не кажется: звёзды в самом деле продолжали спускаться.

Оллид тоже поднял взгляд к небу. Бешеный ветер, круживший по Диким горам, постепенно стих и отправился к подножию, толкать туман в белёсые сырые бока. Гиацу вытянул руку и, перестав дышать, наблюдал, как крохотная звезда опускается ему прямо на ладонь, а через мгновение обращается в капельку ледяной воды. Звёзды падали и падали, ложась на плечи мальчика, на неровные каменистые поверхности, на скудную растительность, торчавшую из редких расщелин. Прошло совсем немного времени, а Гиацу, онемев от изумления, уже сидел посреди серебристо-белого моря.

— Это снег, — улыбнувшись, пояснил Оллид и добавил громче и торжественнее: — Похоже, Дикие горы приветствуют тебя, Гиацу, сын Атхая!

Он сделал пару шагов вперёд и поднял мальчика с колен:

— Кто сказал тебе, что ты не будешь видеть солнце и звёзды? — спросил колдун, пристально глядя в глаза слуги. — Я не собираюсь запирать тебя в пещере. Мы просто будем здесь спать. Ты ведь не хочешь замёрзнуть насмерть, заваленный снегом?

Гиацу замотал головой: конечно, он не хотел! Но...

— Тогда идём скорее, — поторопил Оллид. — Даже я продрог!

Он уверенно шагнул во тьму пещеры, и та мгновенно поглотила его, будто колдуна и не существовало никогда на этом свете. Гиацу глубоко вздохнул, собираясь с духом. Он сделал шаг, ещё и ещё... Вход был прямо перед его носом, но изнутри не доносилось ни звука. Мальчик обернулся, бросая взгляд на небо: облака уже сползали с него, вновь обнажая яркие огни. А внизу, под ними, расстилался переливающийся серебром мир, погруженный в вечный сказочный сон. «Так вот ты какой, снег, — подумал семанин. — Такой холодный и такой красивый, что можно даже умереть».

И, сжав кулаки, Гиацу решительно шагнул за порог пещеры. Тяжёлая каменная дверь тотчас затворилась за ним, возвращаясь на прежнее место, и стихла Лосиная гора. Лишь ветер поднялся к её вершине, но легонько разметав следы, оставшиеся на снегу, тут же унёсся прочь. И мир продолжил спать, укрытый лёгкой тканью из чистого серебра.



***



А далеко на юге молодой лисьепадский князь Мьямир вдруг распахнул глаза и резко сел в своей постели. Разгорячённое тело его покрыли капельки пота, насквозь пропитав рубаху. Мьямир в остервенении стащил её с себя и швырнул на пол.

Ночь нынче выдалась необычайно холодная, но в доме было тепло. Растопленная печь всё ещё грела, хотя дрова внутри давно прогорели и даже угли уже почернели и развалились. Мьямир опустил босые ступни на дощатый пол, застеленный заморским ковром, и в задумчивости потёр лицо.

Странный сон приснился ему: настолько живой, будто всё происходило в самом деле. Возможно ли, что кто-то из умерших предков пытался что-то сказать ему? Уж не отец ли, по которому совсем недавно отпылал погребальный костёр? А, может, сами боги благоволят молодому князю, едва принявшему власть, и посылают вещие сны?

Мьямир поднялся и, подойдя к окну, распахнул плотно закрытые ставни. Ледяной ветер тотчас ворвался в покои, выдувая из них тепло и холодя взмокшее тело князя. Но то был приятный холод: он остужал и голову. Несколько крохотных снежинок вдруг пронеслись мимо Мьямира. «Какая ранняя нынче зима, — подумал он. — Ещё ведь и листья не все с веток осыпались».

Но снег не торопился ложится: чуть покружив в стылом воздухе, он сгинул, как и не было. Ветер быстро гнал облака, и тонкий месяц порой проглядывал сквозь них, вися кривой ухмылкой над спящим княжеским двором. Мьямиру отчего-то почудилось, будто месяц смеётся над ним: мол, сколько зим будешь ты, княже, искать, а всё равно ничего не отыщешь. Отец твой не смог, дед не смог, и ты не сможешь.

Князь нахмурился, сжимая кулаки: не бывать этому! У него, Мьямира, сына Гаранура, обязательно получится! Ведь он собственными глазами видел во сне, что живёт в одной из деревушек Лисьей Пади колдунья, притворяющаяся простой знахаркой, и ходят к ней люди, лечить свои хвори да недуги. Мьямир явился к ней такой же точно ночью, как теперь, и одним сильным ударом снёс с плеч её непокорную голову. И сила, колдовская, желанная, наконец, потекла по его рукам...

Князь поднёс ладони к лицу. Пальцы его едва заметно дрожали, и Мьямир сжал их. Он ведь только что чувствовал её, эту силу, ощущал, как она взаправду струится по его жилам, заполняя собой всё тело, наделяя невиданным могуществом! Ох, что это было за чувство! Мьямир многое бы отдал за то, чтобы испытать его наяву.

Князь бросил взгляд в угол, где едва заметно светился неземным серебристым сиянием расписной посох. Его обронил в покоях Рована колдун Инг в тот роковой день. Да как потомки убитого князя ни пытались, не удалось им разгадать секрет посоха. По всему выходило, что никаких чар в нём нет, лишь сплошное сияние да красивые завитушки. Но у Мьямира было иное мнение на этот счёт. «Кажется, я знаю, как использовать эту вещицу», — подумал он, прищурившись.

Сколько зим его предки искали Инга Серебряного! Сколько людей — и молодых, и старых — убито по всей Лисьей Пади, но среди них — ни одного колдуна! Мьямир и сам ездил недавно в Горнскую Высь, чтобы высмотреть деревенского лекаря, о котором шла большая слава, да тот уже отправился к Халльфре. Однако ведь рождались на свет не только колдуны, но и колдуньи: отчего же князья так мало ими интересуются? Говорят даже, будто одна такая сидит на Гиблых болотах, да Мьямир не спешил проверять: сидит или нет, всё одно — утонешь там с концами.

Нет, жизнь свою стоит пока беречь, она и так рано закончится... Только-только ведь подходит шестнадцатая зима. Успеть бы пожить! Да как тут успеешь, когда дел у князя невпроворот: управиться бы... Вон воевода Хугар уже обозвал Мьямира пустоголовым мальчишкой. Сплюнул под ноги: «Не дорос ещё — князем зваться». Рассердился воевода, что юный князь ускакал в какую-то Дьяром забытую Илльгирку, когда враг почти на пороге. А выбирать слова Хугар совсем не привык. «Это он зря! Мы ещё посмотрим, кто здесь пустоголовый! — топнул ногой Мьямир. — Я ему ещё покажу!»

Но в чём-то он в самом деле прав, этот Хугар. Колдуны колдунами, а всякий раз, стоит помереть прежнему князю, как ерилльская дружина уже подходит к воротам, будто только и ждала, что погребального костра как некого знака. Всё кажется этим болванам, что если новый князь столь молод, то не сможет дать отпор, и Лисья Падь попросту рухнет.

«Ну уж нет, — зло рассмеялся Мьямир. — Я за своё княжество насмерть стоять буду! Я этих ерилльских псов лично покромсаю: будут знать, как на Лисью Падь рты разевать! Силу бы мне ещё колдовскую... Тогда ни один враг подойти не посмеет».

Но не стоит больше так срываться на поиски, иначе дружина рассердится и, чего доброго, пойдёт против своего князя. Проблем тогда не оберёшься. И нельзя позволять судачить о том, что князь лично ездит по лекарям, будто послать никого из людей не может. Не княжеское ведь это дело... Даже своим лучше не знать.

Ну а что до Ерилль-града, то битв юный князь не страшился. От проклятия Инга тоже есть польза: по крайней мере Мьямир скорее всего доживёт до отведённого срока. Просвистит мимо чужая стрела, не проткнёт князя вражеский меч. А как наступит тридцать третья зима, так сердце само и остановится. Сколько уже минуло времени, а род Рована всё не прерывается, уверенно держа Лисью Падь в своих руках, и раз за разом у князей рождаются сплошь сыновья. Чего ж хотел добиться Инг Серебряный своим проклятием?..

«Как холодно нынче! — вздохнул Мьямир, провожая взглядом ещё несколько снежинок. — Илльтор, ерилльский князь, скорее всего отзовёт воинов до лета. А летом я вышлю ему навстречу Винлинга с дружиной — уж он-то тепло его поприветствует... Хорошо бы Винлинг за меня ещё и дочку свою выдал: страсть, как она хороша! Ну да это ждёт. А пока...»

Мьямир захлопнул ставни и, вернувшись в постель, вновь вытянулся во весь рост. Пока что стоит ещё поспать.

Знахарка, значит... Найти бы её теперь.



* * *


Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314


Итак, друзья, часть первая, «Слуга колдуна», на этом кончается. Но сам роман — нет.
Читать дальше часть вторую, «Отряд Мираны», главу первую «Дочь Винлинга» — http://proza.ru/2025/03/05/1439

Несмотря на то, что первая часть заняла без малого двенадцать авторских листов (а это полноценный роман!), она даже не является половиной «Огней чертогов Халльфры», и впереди вас ждёт ещё много интересного.

Обратили ли вы внимание на историю о князе Миргане, сыне Ринука Рыжего? Это тот самый, который сначала повелел рубить Тёмный лес, потом жечь, и всё очень плохо кончилось для Лисьей Пади: княжество едва не сгорело! А уж сколько дровосеков погибло в страшных чащах, лучше даже не вспоминать... Так вот, на моей обложке есть лисица ; символ Лисьепадского княжества. И сидит она... рядом с пеньком. Это те самые пасхалочки, которые мы вместе с художницей Дарьей Вдовиной разбросали по иллюстрации.

Кстати, а с другой стороны леса вы можете найти лося. Его обычно почти никто не замечает: я намеренно просила Дашу сделать его сливающимся с лесом. Возможно, вы помните, что лось являлся символом погибшего Тусарского княжества, родного княжества Оллида? Именно поэтому лося на картинке едва видно. И именно поэтому конь Оллида скачет прочь от него, ведь Тусар-града больше нет на свете. Однако он всё ещё есть в душе самого колдуна, и потому я хотела, чтобы он был на обложке.

Оллид и Гиацу непременно вернутся на страницы моей истории, но не сразу: пройдёт целых десять зим прежде, чем вы встретите их вновь. А пока я расскажу вам о других важных персонажах, о которых до того лишь намекала. Во второй части, «Отряд Мираны», вы найдёте и лисьепадского князя Мьямира, и дочь Винлинга, на которой он желал жениться в конце тринадцатой главы, и даже город-крепость Ощрицу — ту самую, что была основана на месте битвы Тусарского и Лисьепадского княжеств (см. концовку седьмой главы и начало восьмой). А также вас ждёт, наконец-то, встреча с Вязким лесом и проклятыми гадурскими воронами, которые тенью летают туда-сюда сквозь главы романа (четверо воронов есть также и на обложке). И слава всем алльдским богам, что эта встреча ждёт вас лишь на страницах, и не более того! Так что не переключайтесь!))

Если вам нравится моя история, лучший способ поддержать меня ; оставить отзыв или стать моим доном вконтакте: там выложены последующие главы, не опубликованные пока больше нигде. Ссылку найдёте в моём профиле.

И как всегда — до скорых встреч в колдовском краю алльдов!

Ваша Алёна Климанова.