Добрицкий и азиаты

   “Основное богатство Мао Цзе-Дуна, управлявшего, в своё время, Великой Империей, составляли три пары кед…”

    Бортрадист Добрицкий совсем чуть-чуть не успел закруглить очередную серию анекдотов, на этот раз - про китайцев; лучи зенитных прожекторов, внезапно ударившие по кабине, озарили лунным серебром его знаменитую шевелюру (по общему мнению - как у какого-то американского астронавта); выругавшись, рассказчик попытался прикрыться от нестерпимого света воротником своего пальто.
 
   Неизвестно где, кем и как пошитый, знаменитый тот каракулевый воротник, вкупе с такой же шапкой, полагавшейся в то время только высшим должностям Министерства Гражданской Авиации, часто выручал нас в ситуациях погорячее, чем палящее зарево пограничных прожекторов.

   Генеральская выправка, громовой голос и огненный взгляд Кирка Дугласа (того, самого знаменитого, американского “Спартака”) в сочетании с двумя метрами роста, производили неотразимое впечатление на всех, на кого должны были производить; зачастую совершенно неимоверной тяжести административные вопросы, связанные с неприкаянной жизнью воздушного грузовичка,  решались Добрицким легко и непринуждённо; ни один капитан не обладал даже близким по уровню авторитетом.

   К тому моменту, когда до всех только начинало доходить, что это не Большой Начальник, а всего лишь радист, широчайший каракулевый воротник коего скрывает не золото погон министерства, а полторы скромненькие и унылые “полоски”, Добрицкий, разрешив всё в нашу пользу, торопливо втягивал стремянку в самолёт, задраивал люк и доставал из портфеля кипу кроссвордов. В дальнейшие его обязанности входило мужественно прохрипеть в ларингофон “СТГ отключился по оборотам” на запуске двигателей, разогреть экипажу курицу в духовке и храпеть в грузовой кабине до посадки. Но в этот раз у него не вышло. Спальное место было занято заказчиком.

    Лучи зениток, сместившись назад к салону, осветили стропы, тюки и унты бортоператора, выхватили некогда белую, а ныне - сальную, закопчённую и, кое-как украшенную совершенно неуместным галстуком рубашку сопровождающего, снова  деловито вернулись к приборным доскам и, убедившись в отсутствии потенциальной угрозы, вежливо откланялись.

   - "Держи, Сашка, свои стрелки точнее, сейчас пройдём одну речку, потом вторую, там сразу направо и аэродром увидишь, - наставлял меня, прикрываясь от зарева бортрадист, - а за речку третью, самую широкую, и думать не моги, а то пульнут в нас чем-нибудь посерьёзнее, чем эти лампочки".

   - "Хотя чем они пульнут, нет у них тут ничего, прожектора одни, что с них возьмёшь - азиаты!"

   - "Конечно, азиаты бестолковые, что с них взять, - на следующее утро, тыкая бычком “Магны” с балкона в сторону противоположного  берега, и, разделяя нашу с Добрицким гостиничную тоску, размышлял переквалифицировавшийся из докторов наук в  мелкого коммерсанта сопровождающий, - и всё, гляди, своих Председателей и Партию воспевают"; его собственный жизненный расклад вполне соответствовал унылости наблюдаемого пейзажа.       

   Вид приземистого барака под красным знаменем - единственного украшения бескрайней степи, вид странных, одетых в серые робы и островерхие шляпы людей, соответствовал грусти-печали нашего заказчика, которого то ли в очередной раз “кинули”, то ли не дали ему самому это сделать.

   Изредка доносимые ветром отголоски боевых маршей, напоминающие скрип вилок                по доньям гигантских сковород, гармонировали с постепенной трансформацией университетского  лексикона нашего клиента. По мере продвижения на Восток мы всё чаще и чаще наслаждались его незабываемыми ненормативностями, а ведь не прошло ещё и недели, как он пришёл на самолёт при галстуке и белой рубашке, что, очевидно, соответствовало  его представлениям об авиации  (“сверхзвук-высота-романтика”);  тогда он называл нас всех на “вы” и “голубчик”, и вёл себя в соответствии со своим статусом хоть и бывшего, но жреца науки.

  К моменту прибытия в пункт назначения уже почти ничего не оставалось от крахмала сорочек и горделивости осанки; непрерывные обтирания об ящики, стропы и оснастку, шинковка крупными кусками сала с луком на щелястом бортовом ящике, шныряния по полузаброшенным аэродромам, где не было то топлива, то стоянок, то средств навигации или мест в гостиницах, а, большей частью - всего этого вместе, не могли не оставить печального следа на внешности и поведении бедолаги.   

  Он вышел из той академической когорты, что на рубеже слома веков и общественно-политического строя поменяла университетские кафедры на более простые и лёгкие способы формирования личного бюджета. Многие тогда пробовали заняться различного вида коммерческими аферами, как например -  транспортировкой и перепродажей различного вида барахла; судьба как-то раз меня даже свела с дедком, то ли кандидатом, то ли доктором наук, который гонял по необъятным просторам нашей Родины фуры, гружёные не много ни мало - тренажёрами операторов атомных станций. Сейчас уж не вспомню, кому и на каких условиях он собирался их “впарить”,но, судя по его не очень презентабельному внешнему виду, дела шли не очень хорошо, должно быть также, как и у нашего заказчика…




      …отсутствие мест стоянок…топлива…мест в гостинице…оплаты за аэронавигационное обслуживание…,надо же, другой мир, сейчас вспомнишь, да и не поверишь, что такое было, а, может быть, где-то и сейчас случается, - через почти сорок лет, но почти на том же самом месте размышлял я, наблюдая одним глазом за непрестанной суетой вокруг самолёта, а другим - в очередной раз проверяя готовность в отправлению; надо было спешить, за азиатами угнаться сложно, вон как носятся вокруг.  Заправщик только начал отъезжать, и пассажиры принимали стойку готовности  “низкого старта”…

  Я снова был в тех краях, только теперь уже немножко к югу от Великой Русской реки. Зенитные прожекторы, что ослепили нас когда-то, скорее всего, давно уже переплавили, а на месте приземистого барака, украшенного красным знаменем и портретом Великого Председателя, вознеслись небоскрёбы, хайвеи и виадуки. Если бы их не было, я, со своего места, гипотетически, мог лицезреть балкон гостиницы, с которого когда-то, давным-давно, наблюдал марши странных людей в кедах, робах и островерхих шляпах.
  Возможно, я смог бы разглядеть и барак, в котором, когда-то, неудачно пытался поменять чеснокодавки и старый фотоаппарат на местные дешёвые и скверные шмотки. У меня, помнится, ничего не вышло, а вот командир мой, к сожалению, успел.
   Он успел, умудрившись выклянчить за свою дембельскую шинель, пошитую из офицерской, какое-то новомодное, синтетическое барахло; сомневаюсь, что он простил себе это.



   Среди многочисленных сообщений, непрестанного мерцания дисплеев  и гомона радио, всей этой обычной предполётной суеты, не сразу улавливаю писк телефона. Сердце сбоит; кому это я, бедный, мог понадобиться в столь неурочный час?  Печально отслеживаю  прыжки стеклянной коробочки на пульте между креслами, в надежде, что она умолкнет сама собой. Пищание на секунду прекращается, остановившееся на миг сердце идёт дальше своим ходом, но только для того, чтоб встать снова. Коробочка взрывается опять, в этот раз - диким трезвоном.

   - Командир, это центральный офис, нам нужно срочно поговорить с каким-либо азиатом.
 
   Печально сканирую взглядом окружающее пространство; второй пилот где-то бродит под самолётом, стюардессы чирикают о чём-то с агентом на трапе, даже
уборщиков рядом нет. Принимаю удар на себя, одновременно разыгрывая раздражение.

  - Вы что там ещё не проснулись, какого вам ещё азиата нужно, когда вы со мной разговариваете?

  - Ах, простите, БиРоФу-сан, обмишурились, не признали сразу своего …сущность мондая.. ("Тяжёлая, неразрешимая задача"  яп.-  прим. авт.   Через “О”, гусары!)  заключается  в том…

  …БиРоФу… - теперь моё второе имя, его как-то местные  даже на кандзи  расписали;  две их слоговые азбуки плюс иероглифическое письмо предоставляют невероятный  простор полёту фантазии любителей восточных шарад:

  “Би”, в оннном чтении “красивый” (На седьмом десятке уже не очень важно, и не берусь судить. На любителя, скорее всего).

  “Ро” - “русский” (это без сомнения, хотя…)

  “Фу” - богатый  (увы…)



   Конечно же, мы запросто решили тогда тот мондай, который, по мнению центрального офиса был по силам только азиату, но никак не тупенькому европейцу; бортрадист Добрицкий, должно быть, где-нибудь в своей небесной выси, одобрительно прислушивался к нашему диалогу. Вполне вероятно, что он мной гордился.

  И я всегда гордился тем, что ещё застал таких удивительных дядек, каждый из которых, наверное, знавал  Кренкеля, Маркони и Папанина, и я до сих пор храню  своё самое первое пилотское свидетельство с “Допуском к полётам без бортрадиста в составе экипажа”. 
  Допуск тот мне дался не очень легко, хоть я и был лучшим на зачёте. Старший бортрадист отряда меня сразу отметил, я был из немногих, кто мог отличить МРУ от ДЭМШ на ларингофоне.


     Я иногда демонстрирую свой допуск местным; они всегда вежливо слушают и кивают, хотя, по-моему -  не понимают ничего. Что с них возьмёшь…азиаты.