наша жизнь часть первая
Короче говоря. Новая моя повествовательная нескладуха написана о нашей жизни и будет состоять из четырех частей. Часть первую я постараюсь закончить к 23 февралю. С чем – с днем Советской Армии – я поздравляю всех советских солдат, сержантов, старшин, прапорщиков и офицеров. С ними поздравляю их жен, матерей, подруг и вдов. Также я поздравляю всех тех, кто служит сейчас якобы отечеству. И даже воюет якобы за него. Увы. Да, защитники у нас есть, и многие достойны уважения. Но только защищают они не отечество. И воюют не за него. Поелику нет у нашего населения никакого отечества. А теперешняя беспрецедентная кормушка для кучки выродков во главе с гандоном всех времен и народов и режимная помойка (2) для большинства населения некогда великой станы, это, простите меня, даже не резервация. Это некое оригинальное по своей гнусности устройство, где к быдлу (большинству населения) относятся аналогично.
Объясняем на пальцах. Что дает правительство РФ своим защитникам, проливающим кровь, хрен знает за что? Да ни фига! Можно бывшему защитнику выучиться в российском вузе бесплатно? Нет. Или он получит бесплатное жилье? Нет. Или… Нет, нет и нет! Зато он может рассчитывать на кредитные каникулы! То есть, пока воюет, кредиторы не станут брать с него регулярные платежи по погашению кредита. А вот закончит воевать – милости просим! Да ещё кой-какие процентики нарастут. Другое дело если ты дал дуба. Да, тогда, быть может, кто-то из родни и получит обещанные презером миллионы. И сможет купить однокомнатную квартиру где-нибудь за МКАДом. Покупать жилье в других местах России просто нет смысла, потому что… Впрочем, дуракам объяснять бесполезно, а нормальные люди в теме.
А помните советские времена? Любой инвалид Советской Армии получал бесплатно квартиру. Нет, квартиры в наши времена давали бесплатно всем, но инвалид Советской армии получал её вне очереди, и речь шла о месяце или двух ожидания. Плюс поступление в любой советский вуз вне конкурса. И обеспеченная стипендия на все время обучения. А ещё инвалид Советской армии получал вполне достойную пенсию. Плюс он мог взять бесплатную машину типа «запорожец». Или «москвича» за полцены. Или «жигуль» с «волгой» вне очереди. Плюс…
Да что толковать. Умные мои сограждане (повторяюсь) итак все понимают, а дуракам (и дурам) никакой закон не писан. Кроме тех, какие пишет их ублюдочный кумир.
Ну, да ладно. В общем, Бог мне судья и поменьше бухла в глотку. Поелику писать о таких серьезных вещах предпочтительно на трезвые мозги…
Итак, часть первая.
Наша ВОЙНА
Бой шел вторые сутки. Их первый бой в ЭТОЙ войне. Они – это артиллерийский расчет под командованием младшего лейтенанта Алвиса Якобсонса. И бойцы: Виктор Иванович Коломиец, Иван Петрович Колобеев, Дмитрий Васильевич Коладзе. И самый младший, которого старослужащие по-отечески звали Санькой. Фамилия у Саньки была Качанов. Ему недавно исполнилось 19-лет и его всего три недели назад призвали на действительную. Вернее, Санька вместе с остальными своими сверстниками-земляками из их фабричного поселка околачивался у главного призывного пункта в Костроме аккурат с 23-го июня. Отработают смену и – айда на призывной. А на призывном, пока Санька и его сверстники горлопанили на чем свет, оформляли пока только людей солидных и с военным опытом. Но потом дошла очередь и до Саньки. И его сверстников. Одного Петьку Саврасова забраковали. Как-то раз Петька попал дуриком под пресс в момент подачи листового железа и… Вернее, не попал, потому что после натурального попадания известно куда от Петьки осталось бы одно мокрое место. Но Петька решил подсмотреть за процессом в момент подачи семимиллиметровой толщины железного листа в «жевалку», в это время пресс сработал, и Петька после этого стал плохо видеть на один глаз и также плохо слышать на одно ухо.
«Да че один глаз?! - вопил Петька возле призывного пункта, съев предварительно косушку водки (3) . – Ну, правый чутка не видит, так один фиг я левша и мне при стрельбе именно этот глаз жмурить надо!»
«Не бузи! - увещевал Петьку милицейский старшина. – Меня тоже на фронт не берут, так что, мне с тобой горькую завивать? Иди, авось у нас и тут делов будет невпроворот…»
Говоря так, старшина лукавил. Он тоже рвался на фронт, где теперь происходили самые главные для их с Петькой и всей СТРАНЫ (4) дела.
А Санька Качанов простился с маманей, младшими сестренками, соседями, набил «сидор» всякой снедью и аккурат четыре дня назад «влился» в вышеупомянутый артиллерийский расчет. Влился после обеда, наевшись борща и макарон по-флотски у походной кухни. И выпив ещё неположенные ему 125-ть наркомовских. Это один земляк из Кинешмы, тащивший хозяйственную службу, сподобился. Так Санька, слегка навеселе, потому что фигли ему, фабричному молодцу, какие-то 125-ть граммов, начал службу в 112-м артиллерийском дивизионе.
А утром, пока Санька только получал дополнительное обмундирование, противогаз и саперную лопатку, его судьбу решали в дивизионной канцелярии при полевом штабе.
«Вот мне забота! – хрипел штабист капитан Малых. – Да куда мне девать этих необстрелок? Ведь даст концы через час после начала боя!»
Сам Малых был из пограничных вояк, раньше он справлял должность политрука заставы, а родом был с Гомельщины. И воевал на ЭТОЙ войне с самого её начала.
Но командир дивизиона, западный украинец Павел Константинович Цопа, лично распорядился судьбой необстрелянного Саньки Качанова. И таким образом попал молодой солдатик РККА, Александр Тихонович Качанов, в расчет под командованием младшего лейтенанта, латыша Якобсонса.
«Нехай! – заключил свое назначение командир. – У них тама самая советская компания получается. По национальному признаку. К тому ж они уси прошли через зимнюю. А може и пацана быстро подтянут, щоб хотя бы сразу не сгинул…»
«А ведь хотели их всех распределить по одному по другим расчетам! – принципиально спорил штабист. – Ну, для того, как говорится…»
В это время рядом ахнула авиационная бомба. Штаб-времянку, верхнюю его надземную часть, перекосило. Но никто не побежал прятаться в укрытие. А Санька пешим строем прибыл в расчет. И познакомился с будущими сослуживцами. Были они старше Саньки каждый на четыре года. И все успели обзавестись семьями и родить по мальчонке. Трое участвовали в зимней кампании, как назвал майор Цопа Советско-Финляндскую войну 1939-го года. В 41-м всех их снова призвали, сформировали расчет для ЗИС-2 (5) , а командиром назначили Алвиса Якобсонса, выпускника Ленинградской школы младших артиллерийских офицеров. И послезавтра им предстоял первый бой в ЭТОЙ ВОЙНЕ.
Когда расчет, после прибытия Саньки, был окончательно сформирован, Якобсонс организовал среди бойцов беседу. Беседа предполагалась с политическим контекстом. Плюс знакомство Коломийца, Колобеева и Коладзе с Санькой Качановым. Но политического контекста не получилось.
«Кушать хочешь, генацвале?» - спросил Саньку Коладзе.
«Не стесняйся, хлопец!» - подбодрил новобранца Коломиец.
«Откуда, землячок?» - поинтересовался Колобеев. Санька ответил. Колобеев неопределенно хмыкнул. Сам он был из Оренбургской области.
«Разговорчики!» - выступил строгий и неприветливый Якобсонс. – Докладывай!»
«Чо докладывать-то?» - удивился Санька. Сослуживцы ему понравились. Они представились друг другу, и как-то так сразу повелось, что все (кроме лейтенанта) стали звать новобранца ласково «Санькой», а он их строго по имени-отчеству. Хоть и выглядели они не так уж старше. А вот командир… Тот называл своих подчиненных, и Саньку в том числе, по фамилиям, озвучивая фамилию после обязательного обращения «боец». Себя латыш велел называть строго по званию. Не понравился, в общем, Саньке, его командир. И говорил, зараза, как переодетый немец. Вот и сейчас.
«Не по уставу отвечаете, боец Качанов!» - сказал лейтенант.
«А чо отвечать-то?» - продолжил буксовать Санька.
«Чему тебя учили и сколько», - подсказал Колобеев.
«В школе, што ли, или в фабзюхе (6) ?»
«Ты лейтенанта не серди, хлопчик, - встрял в беседу Коломиец. – Видал?»
И Виктор Иванович показал на пушку внушительных (по мнению Саньки) размеров. Пушка стояла в шеренге таких же (штук пять) и поменьше (штук десять) на походном положении.
«Не, не видал», - честно признался Санька.
«Во дает! – ухмыльнулся Иван Петрович. – А какого лешего тебя к нам прислали? Мы же, брат, артиллерия!»
«А, это! – хлопнул себя по лбу Санька. – Ну, дней пяток мы где-то под Москвой учились подносить снаряды к какой-то пушке. Мы там ещё присягу дали. Только та пушка была не такая… ствол гораздо короче…»
«Тю! Так цэ ж наша, с какой мы финнов били!» - хлопнул себя по лбу Коломиец.
«Трехдюймовая, полевая, образца 1902-г года, - выступил со своим замечанием Якобсонс. – Позже была модернизирована до образца 1936-го года в противотанковую тем же калибром 76-ть миллиметров».
«Так точно! - гортанно подтвердил Дмитрий Васильевич. Он, как и Коломиец, и Колобеев, считал себя профессиональным артиллеристом. – А винтовку ты там же, под Москвой, получил?»
«Да», - горделиво ответил Санька. И то. Пока он добирался до линии фронта, на его винтовку, СВТ-40, обзавидовался не один солдатик. А чо ж не обзавидоваться? И самозарядная, и в обойме десять патронов, и облегченная, не то, что «Моська». В общем, и тутошние сразу обратили внимание на личное оружие новобранца, но из солидности не стали интересоваться. Типа, нам и привычная винтовочка Мосина сгодится. Один темпераментный Коладзе не сдержался. Но тему закрыл Колобеев.
«В общем, снаряды тебя подносить научили, - снисходительно констатировал Иван Петрович. – Вот, будешь это делать с товарищем Коладзе…»
«Да, дорогой! – подтвердил Коладзе. – Мы их будем так подносить, что они стрелять не успеют! А фрицы не успеют подыхать и на тот свет бегать! А потом, когда закончится война, мы все вместе поедем ко мне в Цхалтубо…»
«Та шо нам твое Цхалтубо? – возразил Коломиец. – Лучше ко мне, на Полтавщину…»
«Нет, братцы, - вскинулся Колобеев, - лучше, чем у нас, в Яике, осетра не добудешь. Или стерлядку. И вот бы из неё ушицы сейчас похлебать!»
«Какой ещё Яик?» - не понял Коладзе.
«Так называлась река Урал до правления Екатерины Второй», - объяснил Якобсонс. Надо сказать, он был самым ученым из их компании. Сам лейтенант никого вслух приглашать не стал, но мысленно представил весь расчет вместе с новобранцем Качановым у себя на мызе в районе Южного Взморья. И ещё он представил, как они всей компанией ловят угря, готовят его по местному рецепту на огне, пекут картошку, пьют самую лучшую в мире русскую водку (7) и вспоминают войну.
Ночью их дивизион стал выдвигаться на оборонительные позиции. Пушку прицепили к тягачу и – поехали. Ещё затемно были на месте. Выгрузили снаряды, боеприпасы для стрелкового оружия, гранаты, сухпай на три дня, воду, комплект шанца, попрощались с солдатиками-механиками и стали обустраиваться.
«Окапываться, живо!» - приказал Якобсонс.
«Не суетись, командир, мы свое дело знаем», - ответил Иван Петрович. Бойцы быстро разобрали шанц и стали окапывать орудие. Лейтенанту дали кирку. Санька хотел взять совок, но Коломиец велел взять ему штык.
«Не лезь поперед батьки в пекло, - пошутил он. – С совком, да накидывая насыпь, враз умаешься…»
«Да че тут маяться? – удивился Колобеев. – Вот на Финской, да зимой…»
«Правильно говоришь, генацвале! – поддержал беседу Коладзе. – Эх, какой земля! И не поймешь, это он от мороза или такой вабще кругом!»
«Разговорчики! – подал голос Якобсонс. – Карельский полуостров, скальный грунт, богатые флора и фауна, но бедное земледелие…»
«Все знает!» – восхитился Колобеев.
«Я учился в Юрмале, получил бесплатное место в гимназии, а чтобы получить бесплатное место в гимназии, нужно было сильно постараться», - неожиданно словоохотливо объяснил латыш. Да, он нервничал. Так же, как Санька, он готовился к первому своему бою.
«Бесплатное место?»
«В гимназии?» - одновременно не поняли и переспросили Колобеев и Коломиец.
«Да, у нас за гимназию надо… было… много платить, - ответил Якобсонс. – А отец мой простой рыбак…»
«Сандро, ты, давай, дорогой, в сторону рубись», - сменил тему Коладзе.
«Как?» - не понял Санька.
«Мы должны углубить позицию до нижнего уровня ствола, - стал педантично объяснять Якобсонс, не переставая махать киркой. – В узком месте мы устанавливаем орудие, дальше в тыл углубление должно расширяться. Получится своеобразный сектор с точкой схождения радиусов на огневой позиции и…»
«Да че ты со своими радиусами, командир! – встрял в «лекцию» Колобеев. – Мы шас малому все на практике изобразим. Тем более видимость отличная…»
«И ничего я не малый!» - обиделся Санька.
А видимость действительно была прекрасной. Вдали гудели и громыхали орудия, и почти все впереди горело. Горел Киев, оставленный Красной Армией после тяжелых и кровопролитных боев. Сполохи огня отражались в далеком и совсем близком Днепре. Где-то печально звонил колокол. Звонил по павшим и гордым, не сдавшимся в плен на милость победителю. Временному победителю, потому что тот, кто звонил, знал, что звонит он отходную и по незваным гостям. Тем самонадеянным недоумкам, кто сейчас пытался победить ВЕЛИКУЮ СТРАНУ. А СТРАНА, после известия о падении Киева, погрузилась в траур. Оплакивали мужей, сыновей и отцов. Скорбели о военных и гражданских соотечественниках из братской Украины (8) .
К утру бойцы управились со всеми текущими подготовительными делами. Их батарея заняла позицию по всей линии холмистой возвышенности в виде некоего природного вала, образующего своеобразную – если смотреть сверху – дугу. Вал своими условными концами показывал на восток, а «лбом» упирался туда, откуда ожидали противника. Вот в этом месте и обосновался расчет под командованием Алвиса Якобсонса. Вчера, перед отправкой на позиции, разведка предупредила командиров второй линии обороны о готовящемся прорыве немцев именно в этом направлении. В принципе, за такое разведдонесение могли поставить к стенке, потому что какие могли быть возможные прорывы противника? Но разведчики уже знали по горькому опыту, что если противник в составе целой вражеской танковой группы под командованием Гудериана готовится штурмовать наспех сооруженную линию обороны южнее Бровар (9) , то советским бойцам, как бы они отчаянно не сражались, не удалось бы сдержать натиска вражеских танков. Поэтому разведка уже не кокетничала, и заранее предупреждала о прорыве. А красные командиры из оставшегося резерва принимали свои решения. Но это были трудные для исполнения решения, потому что на сегодняшний день, 25-ое сентября 1941-го года, когда юго-западный фронт, как единое целое, прекратил свое существование, уже не шло речи об эффективном сдерживании врага по всей линии обороны. Киев пал, немцы, используя эффективную тактику расчленения крупных соединений противника на малые подразделения с последующим их окружением, рвались вперед. А генерал-полковник Кирпонос, командуя одной из уцелевших групп красных бойцов и командиров и пытаясь выйти из окружения, готовился погибнуть, как простой боец, в рукопашной схватке (10) .
А бойцы артиллерийского расчета под командованием младшего лейтенанта Якобсонса плотно позавтракали, улеглись на насыпи вокруг орудия и, наблюдая окружающую местность перед собой, затеяли неторопливую беседу. Местность выглядела плачевно: сплошная гарь и пожарища. И дальняя канонада. День стоял погожий. Солнце давно показалось и, так как находилось, согласно законам астрономии, на востоке, светило вполне ясно.
- Как у нас с куревом? – поинтересовался Иван Петрович Колобеев.
- Та як? – ответил Виктор Иванович Коломиец. – Вчора солдатской махрой под завязку затарились…
- Вчора, вчора, - недовольно ответил Колобеев. – Я к тому, что дал бы ты нам закурить?
- Я йому про Тараса, а вин мне пивтараста! – хохотнул Коломиец. – Сверни свою цыгарку…
- Говорить не по-русски по уставу не полагается! – не очень уверенно влез в диалог Якобсонс. Устав он знал назубок, но в декларации того, что сейчас по нервности брякнул, был не уверен.
- Вот ты жлоб! – не зло воскликнул Колобеев. – Я же знаю, что у тебя ещё гражданские остались…
- А, эти! – хитро подмигнул Коломиец и достал из сидора нераспечатанную пачку «Казбека». – Угощайтесь, хлопцы…
Все, за исключением латыша, потянулись к пачке. А лейтенант крепился, но потом достал пачку «Герцеговины» и раскололся:
- А у меня есть во-от такие!
- Ну, такие – так такие, - не стали привередничать бойцы и одолжились и у командира. По одной – из пачки Коломийца – закурили, по другой – из коробки латыша – сунули за ухо.
- Может, стоит провести политинформацию? – спросил Якобсонс.
- А ты газеты давно получал? – вопросом на вопрос ответил Коладзе.
- Позавчера…
- Ну, дык, давно твои новости протухли, - выдохнул вместе с дымом Колобеев. – Вон, сучара…
Иван Петрович кивнул в сторону дымовой завесы.
- …Так и прет, так и прет. Поди, наши газетные дармоеды не поспевают описывать ход событий…
- Ты, это, не шуми! – опасливо встрепенулся Виктор Иванович и высунулся из-за укрытия, посмотреть, нет ли поблизости стукача-особиста или какого-нибудь ретивого политрука. Но поблизости все было нормально: типичная артиллерийская позиция, но усиленная пехотой. То есть, справа и слева от них стояло по пушке – сорокопятка и такая же, как у них, «Зоська». И так далее до окончания возвышенности. Между артиллерийскими расчетами наблюдались бойцы пехоты: кто с винтовкой, кто с пулеметом, кто с противотанковым ружьем. Но пехота, слегка окопавшись, дрыхла, а вышеупомянутых стукачей среди их ближайшего окружения не наблюдалось.
Что касается остальной местности, типа, помимо их возвышенности, то за её одним окончанием был неширокий лог, а за ним – метрах в ста – лесок. Там, очевидно, тоже имелись артиллерийские расчеты. Или, на худой конец, пехота с пэтээрами. И если немец сдуру попрет меж холмом и лесом, то…
Другое окончание возвышенности опускалось к какой-то заболоченной речушке и уж там ждать вражеских танков не приходилось.
- Эх, и денек выдался! – беззаботно воскликнул Санька, с восторженным любопытством глядя вдаль перед собой, где, в плотной завесе дыма и огня, несомненно что-то происходило. Звук разрываемых снарядов усилился, стали слышны пулеметные и винтовочные выстрелы. И характерно, для движения огромного количества танков, заскрежетало. Но ещё едва слышно.
- Кажись, скоро нам за работу приниматься, - буднично констатировал Колобеев. – А денек, действительно, того… Сейчас бы в речке искупнуться… Во, слышь, даже утка где-то крякнула!
- Сейчас самая охота, - с каким-то умилением сказал Коломиец. – А то скоро улетят…
- Я одного не пойму? – не в тему загорячился Коладзе. – Какого черта эти чатлахи здесь пойдут?! Ведь возвышенность же?
- Если у немца есть приказ преодолеть нашу временную линию обороны, то дальше он пойдет инерционно по их тактическому плану продолжения движения не менее тридцати километров – по возможности – за сутки, – стал популярно и одновременно казенным языком объяснять Якобсонс. – А дальше – мы. То есть, нас сюда поставили ночью, и немец об этом пока не знает.
Говоря так, младший лейтенант не знал, что немцы рвутся к Забродному, где на уцелевшем железнодорожном полотне стоял ещё действующий советский бронепоезд «Литер Б». Там же стали скапливаться разрозненные, но боеспособные группы красноармейцев и красных командиров, которым удалось вырваться из киевского котла. И немцы, оперативно оповещенные своей авиационной разведкой о таком скоплении в одном месте группы решительно настроенных бойцов и офицеров плюс целый бронепоезд, решили, во что бы то ни стало, ликвидировать данный очаг действенного сопротивления. Тем более, что «Литер Б» был «вооружен» артиллерийской батареей дальнобойного характера и тремя зенитными расчетами. И пушки бронепоезда, пусть он и утратил способность передвигаться из-за поврежденного железнодорожного полотна, не смолкали ни на минуту.
Разумеется, всего этого Алвис Якобсонс не знал, и объяснял стремление немцев пройти именно по такой неудобной местности как мог. Или так, как подсказывала ему его военная интуиция.
- Та шоб он сдох со своими планами! – сплюнул Коломиец.
- Обязательно сдохнет, вах! – поддержал однополчанина Коладзе.
- Но денек все равно хорош! – ни к селу – ни к городу высказался Санька. Он расстегнул ворот гимнастерки, а затем и винтовку снял.
- Не положено! – строго сказал Якобсонс.
- А чо, и снаряды с ней таскать? – удивился Санька. – Мы, под Москвой, снаряды таскали без всяких винтовок.
- И снаряды с ней таскать, хлопче, и стрелять с неё, коль нужда придет, - весело возразил Коломиец.
- Ну, дык, покеда не бой, пущай на насыпи полежит, - искательно возразил Санька.
- Не насыпь, а бруствер, специальное фортификационное сооружение, - снова возник педантичный латыш. – И снимать все равно не положено, раз ты…
- Да, ладно, тебе, командир: пугать пацана всякими словечками, - дружески хохотнул Колобеев. – Насыпь – она и есть – насыпь… И немцу она по барабану. Вон, и 63-ий укрепрайон взяли, и остальную линию Сталина (11) прошли…
- Что? Да за такие слова? – взвился Якобсонс. – Лично расстреляю!
- Тю, зовсим здурил! – воскликнул Коломиец. – Шо ты чипляешься, командир? А ты тож раскудахтался: взяли, прошли!
- Да я че? – стушевался Колобеев. – Ну, брякнул, не подумав, так меня сразу в предатели?
- Братцы, братцы! – всполошился Санька. – Кажись, чо-то показалось!
Действительно, пока бойцы перебрехивались, отдаленный рев вражеской техники стал трансформироваться в отчетливый характерный лязг движущейся тяжелой техники. Одновременно с этим стихли отдельные выстрелы и очереди.
- Всем экипироваться по полной боевой готовности и занять свои места! – приказал Якобсонс.
- А то! – весело ответил Коломиец, и бойцы быстро накрылись касками и навешали на себя – помимо винтовок – противогазы. А командир снял «колпак» с трубы дальномера и достал из планшета дозиметр. Аналогичное движение произошло в соседних расчетах. А пехота… А пехота как будто и не дрыхла снами праведников всего минуту назад.
- Ствол расчехлили? – нервно спросил Якобсонс и огляделся. Бойцы были на местах: Колобеев с Коломийцем припали к замку, а Коладзе и Санька замерли у небольшого штабеля ящиков с боеприпасами.
- Ещё ночью, - доложил Коломиец.
- Какие снаряды готовить первыми? – спросил Коладзе.
- Бронебойные и подкалиберные! – ответил Якобсонс.
- Есть бронебойные и подкалиберные! – с каким-то злым задором выкликнул Коладзе. – Давай, Сандро…
Коладзе хлопнул по плечу Саньку. И они сноровисто растащили штабель наполовину: два ящика с буквами «ББ» они положили с правой стороны широкой стороны сектора, а два ящика с буквами «ПК» - с левой. Затем бойцы вскрыли ящики, сняли упаковочную промасленную бумагу и даже слегка выдвинули по снаряду из двух ящиков: головкой на остальной ряд снарядов, гильзой – на боковой торец ящика.
- Винтовка мешается! – пробормотал Санька, работая слаженно с Коладзе не потому, что чему-то успел научиться за неделю где-то под Москвой, а потому, что опытный Коладзе на ходу грамотно руководил движениями молодого бойца с помощью одних только жестов.
- Давай, давай, это ещё цветочки! – подбодрил Саньку Дмитрий Васильевич. Он же Дмитро или, совсем уж по-домашнему, Митуша.
- И каска, язви её! – продолжил бузить Санька, «дрыгая» головой и болтая на ней непослушную каску.
- А вот за каску я тебе башку вместе с ней отрывать буду! – заорал Коладзе.
- Каску снять, подложить, где на-адо ветошь, ремешок натянуть! – раздался голос командира. – Работы по приготовлению боеприпасов к бою не прекращать!
- Вот, черт! – бурчал Санька.
Обер-лейтенант Иоганн Клофф был на ЭТОЙ войне с самого её начала. А до ЭТОЙ войны он завоевывал Польшу. И тогда война показалась ему увеселительной прогулкой. И за все время вышеупомянутой прогулки Иоганн Клофф даже не поцарапал свой Panzerkampfwagen III, на котором «приехал» в Польшу. И сам не получил ни одного ранения. Также ни разу не пострадали все четыре члена его экипажа. Один только механик-водитель, этот придурок Отто Шнабе из пригорода Кельна, умудрился подцепить триппер в Краковском борделе. С чем (на третьи сутки после посещения борделя) поехал в госпиталь. Откуда ему светила прямая дорога в концентрационный лагерь для военнослужащих Вермахта, нарушивших тот или иной параграф воинского немецкого устава. И на его место сел исполнительный молодой человек из зажиточных крестьян из земли Виттенберг. И звали его…
«И какая разница как его звали», - подумал Иоганн Клофф. Тут стоит объяснить причину рассеянности педантичного немца: механики на его бывшем PzKpfw III сменились 18-го июня, а 22-го июня началось такое! После той роковой даты Иоганн успел получить ожог 3-ей степени и две контузии. И сменил танк. И два экипажа. Первый танк сгорел под Кобрином (12) . Сначала какой-то советский фанатик из явных ополченцев (на нем не было никакой формы) поджег танк Иоганна смесью Молотова (13) . Затем танк по инерции наехал на кумулятивную мину. Как Иоганн остался в живых и выскочил из танка раньше заряжающего с наводчиком, он до сих пор понять не мог. Скорее всего, после детонации мины, наводчик с заряжающим получили тяжелые травматические ранения и остались в танке. Но предварительно успели открыть люк. А механика и стрелка-радиста накрыло сразу…
Потом Иоганн две недели блаженствовал в Варшаве, в немецком госпитале, переделанном из центральной городской больницы имени Ядвиги Силезской. Персонал частично был польский. Но присутствие побежденных поляков в теперь уже немецком госпитале не создавало никакого дискомфорта для раненных немцев. Один лишь наци по имени Вольфганг, тоже танкист, но из дивизии СС «Мертвая голова» и родом из Мюнхена, пытался все испоганить. А именно: он любил рассказывать каждый день «смешную» историю о том, как на их танк напал один полоумный шляхтич с саблей наголо. И как он – командир танка, этот чертов наци по имени Вольфганг, – приказал давить несчастного психа на самой медленной скорости. Пациенты и персонал отмалчивались. Судорожно смеялись только один польский врач и две польские медсестры. А пехотный майор Вильгельм Краузе, сосед Иоганна по койке, велел весельчаку заткнуться. Но тот все не затыкался и не затыкался. А когда он выписался, попал под гражданский тягач и был раздавлен всмятку. Что стало потом с водителем тягача, точно Иоганн Клофф не знал, но догадывался.
Обер-лейтенант Клофф выписался через три дня после эсэсовского «юмориста». Получил новый танк с экипажем и снова попал в мясорубку. И спустя неделю опять оказался в госпитале, но уже полевом. А танк отправили в ремонт. Тогда повезло не только Иоганну, но и его танку. Советский снаряд лишь задел башню, её «накренило», наводчика с заряжающим смяло насмерть, а командир, механик и стрелок покинули танк через «ходовой» люк. Но остался в живых, и снова чудом, один Иоганн. А механика и стрелка подстрелили советские автоматчики…
Потом танк снова вернули в строй. Вернулся в строй и Иоганн. И сейчас, прорвав хлипкую и наспех сооруженную линию обороны в квадрате 31-45 SO (14) , он вместе с остальными уцелевшими немецкими танками из их батальона «отдыхал» на виду далекой – три километра с четвертью – холмистой гряды. Иоганн открыл башенный люк и высунулся наружу, чтобы огляделся с помощью бинокля. Снайперов он не боялся, потому что кругом не было видно ни одного удобного места для засады. Впрочем, опыт подсказывал, что скоротечность событий и их стремительное продвижение вглубь советской территории не дает возможности противнику организовывать эффективное снайперское противодействие.
«Черт бы побрал эту банду Гитлера и их сумасшедший план Барбаросса», - подумал Иоганн и мельком заметил, что в соседнем танке его командир тоже упражняется с биноклем. Танки их батальона, потерявшие треть машин во время ночного прорыва, гудели на холостом ходу. Очевидно, командир ударной группы, доложив в штаб корпуса о неожиданном препятствии, ждал подтверждение директивы о продолжении движения в заданном направлении.
«Вот тут мне точно конец», - безрадостно подумал Иоганн и помахал соседу. Перекрикиваться с ним не имело смысла. Да и о чем? Вообще, последнее время Иоганн старался лишний раз не трепать языком. Дело было так. 21-го июня все подразделения Вермахта, дислоцирующие на западной границе СССР, оповестили об окончательной дате и даже о точном времени вторжения. И вечером накануне вторжения один капитан из саперов, напившись, орал, что вот теперь им всем крышка. Он озвучивал ту же мысль, которая пришла в голову обер-лейтенанта сейчас.
А тогда…
А тогда, откуда не возьмись, появилась полевая жандармерия и капитана расстреляли без суда и следствия. На виду всех тех, кто был поблизости. Иоганн как раз стоял возле своего танка, а тот стоял в колонне подобных ему. И ещё Иоганн знал капитана. Тот тоже был из русских немцев. Кажется, откуда-то с Волги. И так же, как Иоганн, он переехал в Германию с родителями в начале тридцатых, перед разгаром коллективизации. И так же, как Иоганн, знал, что с русскими, которые к тому же стали советскими, воевать бесполезно. Или смерти подобно…
А Иоганн жил до этого на Украине. Но, когда ему исполнилось 17-ть, отец с матерью решили посетить всей семьей родину предков. Как посетили, так и остались.
«Черт бы их побрал, - с досадой подумал Иоганн, - лучше бы они посетили брата отца в Бразилии или двоюродную бабку в Канаде».
В общем, никаких радужных перспектив от ЭТОЙ войны Иоганн Клофф, родившийся и выросший в ВЕЛИКОЙ стране, не предвидел. В отличие от некоторых оптимистов – немецких соотечественников. Хотя даже они начали понимать, и это спустя всего три месяца боевых действий, что ввязались они в фатальную (или гибельную) для себя авантюру.
- Герр обер-лейтенант, - высунулся из люка заряжающий, - вас к рации.
«Сейчас начнется», - уныло подумал Иоганн, спустился к рации, подключил её к шлемофону и мельком вспомнил русскую пословицу о том, что Бог любит Троицу.
«Ну, да, - по-русски подумал Иоганн, - авось и мне повезет в третий раз…»
По рации ничего хорошего не сообщили. А именно: велели задраить все люки, держать двигатели на холостом ходу, дождаться прохождения бомбардировщиков и, как только те сбросят фугасы на укрепленную русскими гряду и естественное укрытие в виде леса, начинать движение по сухой низине между лесом и возвышенностью. Помимо прямых адресных указаний Иоганн подслушал часть ругани вышестоящих. Переругивались штабисты панцерваффе (15) с разведкой. И речь шла о том же недоумении, какое в свое время испытали Иоганн и другие командиры танков из их ударной группы. А именно: когда эти русские успели здесь окопаться?
«Вообще-то, советские», - снова по-русски машинально подумал Иоганн.
Тем временем поступил приказ от командира дивизиона открывать огонь на дальней дистанции. Приказ получил по рации командир 1-ой батареи капитан Ладынин. Он оборудовал свой командный пункт позади такой же, как у Якобсонса, «Зоськи», на правом фланге. Уместней бы ему находиться в центре, но правая часть гряды была чуть выше остальной, поэтому…
- Товьсь... с дальней… готовится артналет! – прошла устная команда по цепи от расчета к расчету.
- Слышь, пехота, щас артналет будет! – крикнул Колобеев.
Ближний пехотинец повернул к Колобееву смуглое скуластое лицо и «неуклюже» матюкнулся.
- Молоток, Рахимка! – весело загоготали два его сослуживца.
- Зря такой приказ, - недовольно констатировал Алвис Якобсонс, - ещё очень далеко… Почти все снаряды пойдут мимо (16) …
- Наше дело телячье: обосрался и стой! – возразил Колобеев. – С чего начнем?
- Подкалиберный… к бою…
Алвис припал к окулярам дальномера, четко передал вводные указания, Коладзе подал снаряд в руки Колобееву, тот «положил» снаряд в замок, Коломиец сноровисто повертел «верньерами» горизонтальной и вертикальной настройки и доложил готовность.
- Пли!
- Рот раззявь пошире! – успел крикнуть Иван Петрович Саньке и пушка ухнула.
Вместе с их пушкой громыхнули ещё четыре «Зоськи». Сорокопятки помалкивали.
- Есть попадание! – радостно, утратив всю свою солидность, завопил Якобсонс и, отслонившись от дальномера, исполнил какой-то дикий и совсем нелатышский танец. И было с чего! Первый бой, первый выстрел. И какой выстрел! Вражеский танк прошило, словно консервную банку, а на месте выхода снаряда – характерный султан и развороченная броня. И, наверняка, теперь уже дохлый немецкий экипаж.
- Мы? Это мы?!! – радостно заорал Санька и по-детски подпрыгнул.
- Остальные… сколько я бачу… - зорко прищуриваясь, сообщил Коломиец, - мимо…
- Отставить веселье! Ещё подкалиберный! Товьсь! Смещение от первой наводки по горизонтали…
«Нет, с первого попадания! – мысленно ликовал Санька, передавая снаряд Коладзе. – Надо же! Эх, интересно, а медаль за это дадут? И в отпуск! И я с медалью да к Танюхе… Но это надо, чтоб начальство знало? А где оно? Тута, окромя комбата (17) , по-моему, никого…»
Тем временем комдив Цопа усилил командование 2-ой батареей собственным присутствием. Он приказал её максимально «вытянуть» с севера на юг возле временного штаба. Политрук Малых с 3-ей батареей и её командиром отошли в тыл и чуть восточней, заняв позицию в кукурузном поле. Надо сказать, дивизион, техника и личный состав были только-только из резерва. Поэтому подготовительные работы спорилась в лучшем виде. Единственно, учитывая стремительно меняющуюся ситуацию, не тратили время на обеспечение полевой связью составные подразделения дивизиона(18) . И решили обходиться рациями. И ещё дивизиону повезло не попасть в капитальную разделку во время одного из массированных налетов вражеской авиации. Бог, в общем, пока миловал майора Цопу и его дивизион. Поэтом, правда, Богу стало не до отдельных военных персонажей и отдельных воинских соединений: а то, такая масштабная по всем показателям, от беспощадного кровопролития до самой обширной географии, ВОЙНА! И куда уж тут за всеми, при всей безграничной божьей милости, уследишь. Поэтому, забегая вперед, сообщим: не станет скоро ни Цопы, ни Малых, ни всего остального 112-го артиллерийского дивизиона. А пока…
А пока Санька тащил третий подкалиберный снаряд из ящика (второй не попал в цель), передавал его Коладзе, Якобсонс корректировал установки, Коломиец и Колобеев без суеты продолжали дело и, ещё не успела прозвучать команда «пли!», как раздался характерный гул приближающейся вражеской авиации и предупреждение кого-то из пехотинцев «воздух!»
- Да пусть ещё стрельнет, успеем! – азартно заорал Санька. Поле первых двух выстрелов у него заложило уши и, хоть он разевал рот при стрельбе до отказа, слышно стало хреново.
Выстрелить по третьему разу успели все «Зоськи» их батареи, но опять без результата. Тем временем их всех накрыло волной рева низко летящих немецких бомбардировщиков, и раздались характерные оглушительные взрывы авиационных фугасных бомб. Бойцы их расчета попадали ничком у основания насыпи вокруг орудийного окопа (или, как говорил командир, бруствера), пехотинцы юркнули каждый в свой индивидуальный окоп, больше похожий на вертикальную нору, и тому пехотинцу повезло лучше всех, кто не поленился своевременно закопаться поглубже.
Бомбардировщики отбомбились тремя эскадрильями (19) , следующими на небольшом расстоянии друг от друга и улетели в тыл. Очевидно, немцы не планировали несколько заходов над незначительным – по их мнению препятствием – и улетели бомбить резерв противника. Тем же временем, когда отгрохотала последняя авиационная бомба, танки ударного батальона под командованием оберста Генриха фон Вагнера начали движение. Танков, после прорыва, оставалось двадцать три боевые машины. Танк Иоганна Клоффа расположился третьим слева. И ему, как и трем другим соседним танкам, предстояло сделать небольшой маневр: угол подъема на возвышенность составлял больше 30-ти градусов, слева возвышенность проходить было нельзя из-за заболоченной (так значилось на полевой оперативной карте) местности, поэтому двигаться нужно было только вправо.
«Что ж, поехали», - снова по-русски подумал обер-лейтенант панцерваффе и занял свое место по боевому штатному расписанию.
- Саньку убило! – первое, что услышал младший лейтенант Якобсонс, вылезая из земли. Бомба угодила правее и сзади их расчета, и лейтенанта завалило грунтом бруствера.
- Ка-ак убило? – потряс головой Якобсонс, осматриваясь вокруг.
- Видно, прямым шваркнуло по соседней позиции, сорокопятку с расчетом в дребезги, а Саньку колесом от пушки и прихлопнуло, - деловито доложил Колобеев. – Да вот оно, рядом валяется… Обидно от такой фигни погибнуть…
- Са-а-а-нька, бидчо-о! – продолжал кричать Коладзе.
- Та шо ты голосишь, як баба на сносях?! – заорал Коломиец. – Танки!
- Вот именно! – повысил голос Колобеев. – А то ты первый раз замужем… Мог и привыкнуть в свое время… Давай, работай!
Колобеев имел в виду советско-финскую войну, где Коладзе должен был насмотреться всякого. А голос приходилось повышать из-за нарастающего шума приближающейся вражеской техники. Плюс первые оглушительные разрывы снарядов, пущенных из башенных орудий.
- Разве к такому привыкнешь? – горестно провыл Коладзе и вопросительно посмотрел на командира.
- Бронебойный (20) !
Якобсонс, мельком огляделся, насчитал ещё четыре позиции, вместе с командирской, в дохлом состоянии, и припал к дальномеру. Тот чудом остался невредимым и даже стоял на штативе в прежнем положении (21) . Младший лейтенант подкорректировал глубину экспозиции, протер лицо рукавом гимнастерки и стал командовать.
- Дистанция… поправка на сближение… Пли! Коладзе, подтащи ящик ближе, я буду помогать!
- Я те помогать! – заорал Колобеев. – Смотри в свою трубу! Митька сам справится!
Немецкие танки, частью подбитые на средней дистанции, продолжали приближаться. А батарея огрызалась тремя оставшимися сорокопятками и двумя ЗИС-ами. Послышались первые автоматные и пулеметные очереди: среди надвигающейся механизированной группы показались первые немецкие пехотинцы.
- Пли! – снова рявкнул Якобсонс.
- Есть, сука! – заорал Коломиец.
- Пли!
- Черт, мимо!
- Сворачивают в лог! – крикнул Коломиец.
- Пушку развернуть на полкорпуса влево!
- Есть развернуть!
- Бронебойный… прямой… пли!
- Есть, сволочь!
Одновременно с их «Зоськой» эффективно сработали две уцелевшие сорокопятки на левом фланге позиции. Два танка, ткнувшись «мордами» в подлесок, замерли, подбитые из пэтээров.
- Ура! – дружно закричали пехотинцы. Бойцы Красной Армии, воодушевленные значительными потерями гитлеровцев, снялись со своих позиций и дружно бросились на врага. Часть из них была уложена из башенных пулеметов противника, кого-то достала автоматная пуля вражеской пехоты, но советских бойцов уже было не удержать. И скоро три немецких танка, после попадания в них бутылок с горючей смесью, горели, а один, с подбитой гусеницей, беспомощно вертелся на месте. Четыре оставшихся танка стали сдавать назад. Ещё раньше них решили бежать немецкие пехотинцы.
- Ура!!!
- Черт бы вас побрал! – в сердцах ругнул Колобеев наших солдат, временно смешавшихся и с вражеской техникой, и с вражеской пехотой. – Щас бы ещё одну «черепаху (22) » завалить!
- Годи, завалим! – весело возразил Коломиец. – Командир, как фриц улепетнет подальше взад от наших, давай наводку!
Так и вышло. И, когда немцы, не стесняясь, удрапали на приличное от советских пехотинцев расстояние, расчет младшего лейтенанта Якобсонса подбил еще один танк. А советские пехотинцы продолжали гнать и бить своих гитлеровских «коллег» по роду войск.
- Тю, дурни, во разогнались! – скептически резюмировал Коломиец, наблюдая поле боя. – Так и нарваться недолго…
- Надо менять позицию, - предложил Якобсонс.
- Зачем? – спросил Колобеев. – Можно бы и перекурить?
Коладзе молчал. И по его лицу было видно, что, если бы ни устав и дисциплина, он сейчас бежал бы вместе с НАШЕЙ пехотой и рвал бы врага на части одними только зубами. За Саньку, за других погибших однополчан, за комбата…
- Сейчас! – отмахнулся Алвис, вылез на бруствер и перекрикиваясь с соседями, точно установил, сколько расчетов уцелело и как они укомплектованы личным составом. И, так же перекрикиваясь и жестикулируя, командиры расчетов договорились спустить две уцелевшие сорокопятки с правого фланга и их ЗИС-2-57 в лог. А одну ЗИС и одну сорокопятку оставить на левом фланге.
– За работу, жив-ва! – крикнул Якобсонс.
И бойцы сноровисто принялись за дело. Работали все, включая двух раненных: в руку ранило замкового сорокопятки с левого фланга, а ящичного с правого фланга зацепило за бедро. Также уцелевшие позиции потеряли убитыми (вместе с Санькой) три человека. Поэтому всего работало 16-ть бойцов и три командира. Почва из-за продолжающейся суши была твердой, поэтому работа спорилась. Сначала перетащили крайнюю пушку, установили на позицию, потом ещё и ещё. При этом пушки стаскивали по внутреннему склону естественного редута не прямо вниз, а по диагонали. Затем перенесли снаряды. Их оказалось в достаточном количестве.
- Снаряды, это хорошо, - кряхтел Колобеев, хватаясь с Коладзе за очередной ящик. – Мить, ты че это придумал?
- Ниче! – гортанно передразнил Колобеева Коладзе. Когда они с Иваном Петровичем пришли за последним ящиком на их позицию, Коладзе, невысокий, но крепкий и жилистый крестьянин из Колхиды, сначала взвалил себе на плечо Саньку и только потом взялся за тяжелый ящик.
- Эх, паря! – мотнул головой Колобеев, стряхивая с щеки предательскую слезу…
Пушки, перемещенные с возвышенности в лог, установили следующим образом: одну сорокопятку – возле склона. «Зоську» Якобсонса – посередине. Другую сорокопятку – чуть в тылу и нацелив её на ближний к логу край леса. Здесь, в отличие от чащи, деревья росли молодые и не часто. Здесь немцы, встретив отпор в лоб, могли пойти напролом через посадку. Задачу дальней стрельбы усложняли два подбитых немецких танка. Но они же и упрощали задачу поражения вражеской техники, которая была бы вынуждена атаковать не широким фронтом, а почти поодиночке. Впрочем, дальнюю стрельбу могли осуществлять оставшиеся на возвышенности пушки.
- Надо окопаться, - неуверенно предложил Якобсонс.
- Да иди ты! – огрызнулся Коломиец. – Давай, лучше твою «герцеговину» покурим.
- И пехота наша куда-то подевалась? – вопросительно молвил Колобеев.
- Им все равно конец, - буркнул Коломиец, смачно затягиваясь душистой папиросой.
- Да-а, немцы, это очень исполнительные и очень дисциплинированные воины, - затянул свою песню Якобсонс. – Тактика у них не очень умная, она дубо-овая, но, при качественном её претворении из тактики в действие немцы всегда получают хорошие результа-аты…
- Ты это о чем? – не понял Колобеев.
- Та цэ он немчуру нахваливает! – весело сказал Коломиец. – Слухай, командир, а, може, мы щас тебя расстреляем? А, Дмитрий Васильевич?
Но Коладзе продолжал молчать. Он сидел возле Саньки. Санька лежал на спине и смотрел в небо своими голубыми глазами. А лицо его выражало удивление и любопытство одновременно. На лицо пытались садиться мухи. И Коладзе, делая свое лицо свирепым, мух отгонял.
Когда пять уцелевших танков ударного батальона отошли на достаточное расстояние, обер-лейтенант Клофф связался по рации с командиром. И узнал, что с тем уже связывались из штаба и пообещали его расстрелять. Но предварительно пообещали, что сейчас к ним присоединится 3 резервный батальон, после чего герру оберсту фон Вагнеру предстояло возобновить бой согласно первоначальному плану и первоначальному маршруту боевого передвижения. Обещанный резервный танковый батальон панцерваффе удачно случился в пяти километрах от места описываемых событий. Он только начал движение в сторону квадрата 30-45 SO, но, ввиду изменившееся ситуации, должен был присоединиться к оставшимся танкам фон Вагнера. Резервным батальоном командовал штурмбанфюрер СС Клаус Райхе. Он же должен был возглавить сводную группу. И танк Клауса Райхе «маркировался», помимо четырехзначного номера, изображением черепа.
«А вот и сраный наци, - по-русски подумал Иоганн, разглядывая в танковый перископ тыл. – Сейчас снова поедем».
Высовываться из башни он не рискнул. Где-то засели советские пехотинцы. Они чувствительно отстали от танков их батальона, но, разумеется, не стали их догонять. Немецкой пехоты, кстати, тоже не было видно. Скорее всего, бывшие солдаты Вермахта готовились к своему последнему пешему походу на небеса.
- Герр обер-лейтенант, вас герр оберст, - послышалось в шлемофоне.
- Переключай, - велел радисту Иоганн.
- Привет! – услышал он голос фон Вагнера. – И прощай. Этот сукин сын Райхе приказал нам идти первыми. В общем, до встречи в Вальгалле, боевой товарищ!
«Хрен его знает, - опять по-русски подумал обер-лейтенант, - небось, и не в таких переделках выживали наши предки…»
Сначала танки наткнулись на ту советскую пехоту, которая заняла ранее брошенные окопы. Три танка при этом «сдохли». Один – от прямого попадания из советского пэтээр, второй – сгорел от смеси Молотова, третьему посшибали гусеницы, а экипаж перестреляли из автоматов. Но потом и советская пехота отправилась на тот свет. Одновременно стала работать та батарея, что уцелела после авиаудара и артиллерийских попаданий из башенных орудий. Причем настолько эффективно, что были поражены ещё пять танков. Три из них – из батальона сукина сына оберштурмбанфюрера Райхе. А вот танк фон Вагнера не брали ни гранаты, ни выстрелы из пэтээр, ни снаряды.
«Зря это он, - подумал Иоганн Клофф, помогая заряжающему, - один хрен расстреляют. Если не по давешнему приказу, так из-за сукина сына. Ведь, наверняка, подслушали…»
Думать обер продолжал по-русски. А иногда он ловил себя на том, что мысленно напевает тягучие и душевные украинские песни. В танке гремело и грохотало. А немец продолжал что-то мурлыкать. Но без слов, потому что шлемофоны во время любых боевых действий всему экипажу отключать запрещалось.
- Рация, командир!
- Слушаю!
- Здесь оберст фон Вагнер! Отходим!
- Как?! – не понял Иоганн.
- Сам Райхе приказал, чертов нацистский засранец!
«Ну, дорогой барон, и это тебе припомнят», - без злости подумал Иоганн Клофф и не без энтузиазма приказал разворачивать танк. Атака, в общем, снова захлебнулась. И это всего из-за десяти (плюс-минус две) советских пушек. Они, кстати, не переставали работать и, пристрелявшись, накрыли ещё два танка на отходе.
Потом был ещё один артналет. Парадоксально, но факт: такую мощь на каких-то 8-мь или 7—пушек. Снова атака. Два танка пошли через лес, но, миновав его, наткнулись на советскую пушку. Один танк был поражен прямым бронебойным в лоб, второй успел сбить пушку накоротке, но и сам вместе с экипажем прекратил свое существование: уцелевший из расчета боец лег под второй танк со связкой гранат и танка не стало. Те немецкие танки, что пошли через лог, потеряли три головные машины через первые десять минут новой атаки. Две подбили с возвышенности, один встал мертвой раскуроченной грудой перед позицией младшего лейтенанта Якобсонса.
Затем стемнело. Фон Вагнер предложил Райхеру организовать ночную атаку с включенными прожекторами, но бравый наци трусливо ответил, что по включенным прожекторам и стрелять лучше.
«Сыкло позорное», - снова по-русски подумал Иоганн Клофф.
Утром началось новое действие продолжающегося с 22-го июня светопреставления. Но уже без предварительного авианалета. Да и на кого налетать? Как оказалось, наутро советские бойцы могли отвечать только из трех пушек. Две на возвышенности, одна – посередине этого чертова лога. Через полчаса нового боя стороны потеряли четыре танка и две пушки, что стреляли с высоты. При этом накрылся танк самого Райхе. Весть сразу дошла до обер-лейтенанта Клоффа и он вспомнил ещё одну русскую пословицу о том, что Бог не фрайер, правду любит.
- Рация, герр обер-лейтенант! – доложил радист.
- Как вы думаете, сколько у русских осталось пушек? – спросил оберст фон Вагнер.
- У советских, - машинально поправил Иоганн. - Я думаю, одна, та, что в низине между лесом и склоном возвышенности. Там их было три, но две вышли и строя. Я так думаю…
- Сейчас бы пехоту! – воскликнул оберст. – Но где её взять?
- Продолжать движение? – спросил Иоганн.
- Пусть идет танк 1221!
- Мне передать?
- Не надо, я уже распорядился!
Танк 1221 тоже сдох. За ним превратился в груду дымящейся брони танк 1222.
- Теперь моя очередь! – передал сообщение фон Вагнер.
- Нет, герр оберст, моя… Заряжать осколочно-фугасным, дистанция… склонение… огонь! Начать движение!
- Может, попробовать навесным? – предложил наводчик. – Боковыми и передними попаданиями их не взять! Сбоку нашей техники навалено, а спереди…
- Огонь!
Наводчик, следуя указаниям командира, навел ствол на башню ранее подбитого немецкого танка, который стоял ближе всех к ещё работающей советской пушке, и нажал рычаг затвора. Снаряд, пущенный с ближней дистанции, ударил по намеченной цели, рассыпался убийственным фейерверком и…
Иоганн Клофф вылез из танка и снял шлемофон. Вместе с ним покинули танк все члены его экипажа. Они, по примеру командира, тоже обнажили головы. Сзади заскрежетало: это танк оберста прокладывал себе путь через груду покореженного металла в виде пяти бывших немецких танков. Он подошел к обер-лейтенанту и, немного помешкав, снял свой шлемофон. Перед ними стояла самая грозная пушка начала войны и лежали – все строго лицами вверх – пятеро самых непобедимых солдат мира.
- Эти русские ещё покажут нам двери в преисподнюю, - сказал фон Вагнер.
- Советские… Уже показали… А ещё они её за нами захлопнут…
- Что за разговоры? – недовольно буркнул оберст и с подозрением огляделся на рядовых танкистов, своих, которые пришли вместе с ним, и из экипажа Клоффа. – Этих пятерых похоронить…
Он снова внимательно оглядел закопченные лица двух экипажей и спросил:
- Вы ведь родом из России?
- Из Украины.
- Они христиане?
- Так точно.
- Значит, поставить один на всех крест. И дать пять салютов из имеющегося личного стрелкового оружия. Выполнять!
23 февраля 2025 года
(1) Автор слишком много прочитал за свою жизнь настоящей литературы, чтобы, называя свою деятельность литературной, обойтись без кавычек
(2) Раньше советские (российские) бомжи могли и харчеваться от пуза на помойках, и ругать порядки. Сейчас и харчеваться на помойках проблемно, потому что жратву туда уже не выбрасывают, а за ругать (даже на пустой желудок) могут отправить туда, куда поехал Навальный
(3) Треть литра
(4) Автор подчеркивает – для всей страны! Когда на фронт уходили и дети рабочих с колхозниками, и дети министров, и даже дети генсека. Сейчас можно представить себе на теперешней бездарной войне сыночка хотя бы депутата госдумы? Каковой сучий депутат имеет тройное гражданство и которому не то, что война, и вся Россия в хрен не уперлась. А нужна ему лишь хорошо оплачиваемая синекура плюс всякие привилегии для ведения разных сытных бизнесов. И такое можно сказать обо всех депутатах без исключения на якобы красных и якобы справедливых. О теперешней чиновной пропутинской мрази даже упоминать неохота
(5) Легендарная советская Зоська. 57-мь миллиметров. Разработана в начале 40-х лично под руководством Грабина. Автору повезло жить рядом с институтом Грабина. Сейчас институт дышит на ладан. Как и 70-т процентов всей бывшей советской оборонки. Особенно интенсивный развал и армии, и всего ВПК России начался при кумире дур и долбоебов. Но кумир авторитета не теряет, поскольку народ железно верит в его дешевые байки о том, что на хрена нам примитивная артиллерия и отсталая бронетехника? Авось мы задавим всех наших врагов нанотехнологиями и прочими чудесами науки под руководством таких вороватых патриотов и личных друзей Пу как Кириенко и Фальков. А раньше этим руководил и Чубайс. Но, видно нахапался или надоело. Вот и отвалил. А дебилы и дебилки думают, что это его их кумир выгнал
(6) ФЗУ, фабрично-заводское училище
(7) Да, была водка. Все, падлы, просрали. Теперь приходится пить, чтобы не травануться, сраный виски
(8) Активное участие в обороне Киева приняли горожане. С начала войны более 200 тысяч киевлян (включая 16 тысяч коммунистов и 40 тысяч комсомольцев) добровольно вступили в ряды Красной армии, было сформировано народное ополчение. Ежедневно более 160 тысяч горожан строили оборонительные линии — возвели 3 линии обороны, отрыли 25-км противотанковый ров, построили около 700 дзотов
(9) Город в Киевской области
(10) Кирпонос, Михаил Петрович, родился в Черниговской области, погиб в Полтавской области. Сражался, в отличие от Павлова и Власова, до последнего дыхания честного большевика, уважающего себя красного генерала и достойного гражданина СССР. Павлов просрал Белостокско-Минскую операцию за 9-ть дней. В то время как Киевская оборонительная операция длилась 2 месяца. Павлов был расстрелян. Потом (на мутной волне «разоблачения» культа личности Сталина) реабилитирован. Власов вообще пошел служить к фашистам. Потом казнен по решению военного советского трибунала. Однако на новой мутной волне так называемых перемен чуть было не был реабилитирован. А мусью Медведев так даже очень тепло говорил и о Власове, и о том, как на родине предателя собираются строить дом-музей Власова. Путин, правда, это дело замял. Но не потому, что хороший: все-таки теплый кореш Медведева. Просто Путин слишком хитрожоп для того, чтобы лишний раз мочить свой дешевый рейтинг
(11) 63-ий укрепрайон часть линии обороны Сталина в районе Минска. Вопреки утверждениям вонючих антисоветчиков, СССР под руководством Сталина готовился к войне. То есть, технически страна была готова к достойному отпору. Но, увы, все тот же человеческий фактор: в России испокон веку офицеры предпочитали праздное времяпрепровождение нормальной службе. Чем старше офицер, тем меньше желания надрываться на службе. Вспоминаем Толстого, Куприна, Лермонтова. Увы, красные офицеры не избежали этой «участи». Плюс военное дело 36-38-х годов. Когда, с одной стороны, вальяжные красные генералы заседают в театральных ложах (случай с Павловым, когда тот с супругой отдыхал в театре, а немцы начали войну), вместо того чтобы грамотно организовывать учения и маневры, с другой стороны, младшие завистливые командиры, строчащие доносы. Так РККА лишилась многих опытных военачальников. Но обвинили (как и во всех остальных смертных грехах) Сталина. Насчет Толстого. Вот его герой, полковник Петр Владиславич, был деятельным человеком. Мало, всю ночь отплясывал на балу, по утру он не поленился принять самое активное участие в экзекуции солдатика
(12) Город в Брестской области
(13) Смесь Молотова придумали финны во время Советско-Финляндской войны 39-года. И назвали её «смесь для Молотова». Да, не любили (и боялись) сучьи буржуи товарища Молотова
(14) Sudosten или Юго-Восток
(15) Танковые войска Вермахта
(16) Максимальная дальнобойность ЗИС-2-57 8400 метров
(17) Комбат и комдив у ракетчиков и артиллеристов – командир батареи и командир дивизиона. Не путать с командиром батальона и дивизии. Сноска для современной российской молодежи с академическим и университетским платным образованием. Которые как бы и за родину и ещё лучше за Путина, но служить в армии или воевать – пардоньте!
(18) Имеется в виду проводная связь между телефонами-вертушками
(19) От 10-ти до 30-ти боевых машин. Тяжелая авиация – это 10-ть самолетов
(20) Подкалиберный тоже бронебойный, но из-за меньшего по сравнению с установленным калибра имеет большую скорость и применяется при дальнобойной стрельбе
(21) Вообще-то, во время пассивного ожидания (артналета или авиаудара) все оптические приборы следует убирать в надежное место, но не всегда это получается
(22) Panzerkampfwagen, панцирь, черепаха
Свидетельство о публикации №225022301535
С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями автору.
Масленников 309 25.02.2025 18:21 Заявить о нарушении
ВСЕГО НАИЛУЧШЕГО!
Герман Дейс 10.03.2025 21:52 Заявить о нарушении