Долгие годы изгнания в памяти и глазах очевидца

Заурбек Хамерзаев


Семидесятилетний старик Закри не помнит день выселения чеченцев и ингушей 23 февраля 1944 года, ему тогда не исполнилось и двух лет. А было всего лишь год и восемь месяцев. Но он запомнил хорошо рассказы своих родителей, родственников и соседей по несчастью тех далёких лет изгнания.
«Обрушить свой верховный гнев на целые народы» Сосо Джугашвили и вся верхушка четырёхбуквенной абриватурой СССР начали заранее. Якобы для обучения ведению боевых действий в горных условиях была переброшена на Северный Кавказ 100-тысячная армия НКВД-ешников для предварительной подготовки проведения операции, под кодовым названием «Чечевица», по выселению чеченцев и ингушей. Они заполонили весь край, расквартировавшись по домам горцев по два-три человека. Они изучали местный ландшафт, дороги, составляли списки всех членов семей, количество живности во дворах, кто находится в рядах советской армии и воюет против немецких захватчиков и т. д. Все необходимые сведения для выполнения операции выселения уходили в Москву. Так с осени 1943 года шла подготовка к изгнанию вайнахов с исконно вековых земель отцов и прадедов.
31-го января 1944 года в Кремле было принято решение о высылке чеченцев и ингушей в Киргизскую и Казахскую республики и утверждён список руководителей по исполнению этого решения: Берия, Круглов, Кабулов, Серов, Мамулов. Хотя к этому времени было известно тому же Кремлю, что на фронтах Великой Отечественной войны героически сражались против врагов чеченцы и ингуши. Под крепостью Брест более четырёхсот чеченцев и ингушей пали смертью храбрых.
28-го августа в 1942 году, уничтожив своим пулемётом 920 фашистов, захватив 12 фашистов в плен, взяв в трофеи 7 пулемётов врага, в боях за реку Дон в Украине геройски пал в бою Герой Советского Союза Ханпаша Нурадилов. На всю страну прославились своими подвигами на войне с фашизмом танкист Маташ Мазаев, воин Ирбайхан Бейбулатов, Хаважди Магамед-Мирзоев, Хансолта Дачаев, командир кавалерийского полка Мовлид Висаитов, который первым встретился с союзными войсками США на реке Эльбе. Многие воины из числа чеченцев и ингушей, которые были командованием воинских частей, представлены к наградам и званиям героев, были отклонены Сталиным, только потому, что они были вайнахами. И вот такой обстановке принимается решение о нашей высылке. Разве это не вероломство, и не удар в спину властной инквизиции во главе со Сталиным? Что  21-го февраля 1944-года издаётся приказ по НКВД СССР о начале операции «Чечевица» 23-февраля с 5-ти часов утра. Работники НКВД, блестяще, справились с поставленной задачей. На выполнение задачи было выделено 12525 большегрузных товарных вагонов, марки «пульман» с заранее подготовленными двухъярусными нарами. Пол-миллионное население ЧИАССР было загружено в эти вагоны и вывезено в Среднюю Азию на произвол судьбы. Треть из вывезенного контингента (135 тысяч) погибло в пути следования и при прибытии на местах поселения от голода, холода, болезней. А со всех не транспортабельных уничтожили бравые энкавэдэшники на родной земле, путём сжигания, утопления и расстрелов.
Умершие в пути выгружались на обочине железной дороги на снегу. Никому не известно нашли ли они покой в земле или были растерзаны зверьми и разными птицами-падальщиками. У старика Закри умерла тогда в пути следования бабушка по отцу Хамсат и сестра Айза, брат дедушки по отцу Сослан, которые тоже остались лежать на снегу одного полустанка бескрайней степи, через которую пролегал их путь. Когда Закри рассказывал своим детям, внукам и правнукам на глаза наворачивались слёзы, видно боль и раны тех жестоких лет ещё кровоточили в его сердце. Забыть муки и страдания, близких и родных тебе людей в те годы, было трудно. Закри, ссылаясь на рассказы своих родителей, говорил, что выгрузили их вагон в киргизском городе Карабалта. Из округи этого города сюда съехались из разных колхозов представители на санях и повозках, чтобы забрать к себе спецпереселенцев, которых потом будут использовать, бесплатную рабочую силу на сельскохозяйственных работах. Люди с узкими глазницами, широкими сплющенными носами, в сопровождении милиции, стали зачитывать списки, называя фамилии переселенцев. Таким способом  депортированные чеченцы м ингуши были расфасованы по разным хозяйствам Калининского района Киргизской ССР. Хотя и наступил весенний месяц Март, было холодно, ветер проникал до тела через дряхлую одежду. Но более страшным был холод, который притаился в сердце каждого вайнаха, который нетающим грузом холодил душу. Наш вагон был расквартирован в колхозы Калининского района: «Литвинова», «За линию ЦК», «Кумарык», «Эрикту», «Эрису», «Большевик», «Будённого». Жребий семьи Закри выпал в колхозе «Будённого». Здесь они нашли приют в опустевшем от зерна складе, конюшне и в сельском клубе. Отец Закри, Мухтар, был механизатором, был знаком с работой полевой техники и трактористом. Он до высылки работал в Курчалоевском  МТС (машинотракторной станции) трактористом, и был депортирован, оторвав от той работы. Поэтому Мухтара сразу определили на работу механизатора в МТС, где шёл ремонт и подготовка техники к весенним полевым работам. Семья Закри была определена на временное жительство в клубе. Каждой семье здесь выделялась площадь 3х3, которую кругом завешивали простынями или одеялами. Пол устилался матрацем наполненным соломой или сеном. Подушки тоже набивались соломой. На такой постели спали, ютились старики и дети, там же была и трапезная. Отапливалось клубное помещение настенной печью, которую растапливали соломой или бурьяном, который здесь называли кураем. Роскошью, как топливо был и кизяк – сухой навоз домашних животных. Ну а дрова и уголь здесь были дефицитом. Чтобы поддерживать огонь в печи соломой и кураем, возле печи должен был находиться истопник, который должен постоянно бросать охапки этого топлива в пасть печи. Так как от соломы и курая не остаётся жар углей, зола от них быстро гаснет, не оставляя жарких углей. Поэтому, пока не погасла горящая порция, надо бросать в печь новую порцию, тогда будет эффект сохранения тепла. Естественно, печь, с постоянно открытой дверцей, дымила, поэтому в помещении всегда присутствовала дымовая завеса. Закри в то время, которому ещё не исполнилось два года, лежал закутанным в тряпьё, с опухшей головой от фурункулов. Есть, он ни чего не ел, так как его постоянно мучили жар и жажда. Из губ его иногда исходил жалобный писк, заброшенного матерью котёнка. Тогда мать подносила к его потрескавшимся губам кружку с водой. Он жадно, пил воду, после чего впадал в дрёму, весь мокрый от пота. Мать с отцом днём уходили на работу, поэтому Закри весь день был предоставлен сам себе. Он укутывался в отцовскую тужурку с головой, защищаясь от мух, которые  пробудившись от зимней спячки, голодной ватагой собирались вокруг него. Каждый «спецпереселенец» обязан был отработать 280-300 трудодней в году, поэтому родители Закри целый день были на работе: мать разнорабочей в колхозе, а отец механизатором в МТС. Правда, бригадир женской бригады колхоза Маруся, депортированная с Волги немка, сделала поблажку для матери Закри, давая ей возможность на один час отлучаться с работы, чтобы присмотреть за больным сыном. Недаром гласит народная мудрость, что мир не без добрых людей. Мать, видимо тогда всем своим дневным пайком – ломтя чёрного хлеба с картошкой, а иногда и с кусочком рыбы или комочком сахара – кормила меня. Паёк отца был более, если так можно выразиться, обильней, который мать с отцом делили на шестерых (по соседству с семьёй Закри жила его тётя, сестра отца, стремя детьми). Конечно, это было нищенское существование, и оно длилось 2-3 года, до денежной реформы 1947 года. Что только не ели в те годы: люцерну, дикий лук, картофель, лебеду, паслён, стебли купырей, стебли и корни лопуха, казелики, кошелики, корни, стебли, даже рогозы молодого чакана, корни камыша. Созревшими рогозами чакана набивали подушки, как куриным пухом.  А из стеблей чакана вязали маты, которыми застилали топчаны и нары, и на них спали. Соцветия акаций, вербы, птичьи яйца, голуби и галки – всё годилось для пищи. После уборки зерновых с полей колхоза собирали колоски, но и их надо было сдавать на ток, поэтому даже колоски приходилось собирать украдкой, чтобы не попасть на глаза комсомольцев, которые патрулировали эти поля. Как бы тщательно не убирали сахарную свёклу, на поле оставались сладкие корнеплоды, которые собирали все кому не лень и осенью, во время пахоты, и зимой, когда выдавалась малоснежная зима, и весной, когда поле подсыхало. Они шли в пищу в любом виде: сырыми, варёнными, испечёнными. А многие немцы, украинцы и русские гнали из свеклы водку-самогон. Самогон из свеклы как спирт горел. На всех праздниках, свадьбах и других увеселительных мероприятиях, веселящими напитками у этих наций был самогон, разные настойки и вина собственного производства. Мечта каждого спецпереселенца тех это, когда же настанет то время, когда можно будет вдоволь наесться только одним хлебом? С такой мечтой засыпали многие вайнахи. Недалеко от семьи Закри ютилась семья двоюродного брата отца, Ахмеда. Мать Ахмеда Маслаат (Да воздаст Аллах им свои милости). Эта добрая женщина, увидев моё мучительное состояние, рассказывал Закри, стала лечить меня дедовскими методами. Она вымытые листья конского щавеля опустила в кипяток, смешала эти листья с накрошенным хозяйственным мылом и эту тёплую смесь наложила на мои фурункулы головы, предварительно, остригав их ножницами. На второй день была повторена та же процедура. Правда, после её процедур температура снизилась, боль стала легче. Фурункулы размягчились и стали прорываться, я стал даже любоваться разгаром весны, говорил Закри. Но оказывается это была прелюдия перед его дальнейшими мучениями. Маслаат стала созревшие фурункулы выдавливать их, зажимая между большими пальцами своих обеих рук. Мальчику казалось, что фурункулы выдавливают, зажимая зубами щипцов или плоскогубцев. Конечно, это была тяжёлая и болевая процедура. Мальчик ругал эту жестокую тётю в те минуты. Но тётя тоже знала, что надо выдавить всю основу с корнем из нарыва, а иначе они вновь могут ожить. Поэтому она, как заправский хирург, выпотрошив весь нарыв от гноя и крови, накладывала на рану марлю, пропитанную соляным раствором. Через два дня после этой процедуры она заставляла мать Закри мыть его голову брынзой, которую выпрашивали у местных жителей, так как своих коров и другой живности у депортированных пока ещё не было. Увидев бритую голову Закри, внуки спрашивали у него: «Дедушка, ты тоже был на войне?» Закри, сделав серьёзный вид, говорил, что на его голову падали осколки от фашистских бомб, которые и оставили свои следы на его голове. Потом, сказав, что это была шутка, подробно рассказывал о врачеваниях тётушки Маслаат (да воздаст ей,  Свои почести Аллах). Всё, что было в их жизни после своего выздоровления, Закри запомнил хорошо. Он помнил как в колхозе  Будённого все чеченцы, сообща, помогая друг другу,  строили саманные домики с земляными крышами. Внутри и снаружи их обмазывали глиной, а после просушки белили известью. В то время это были настоящие барские хоромы для нас. Хата эта имела две комнаты и прихожую каморку. В перегородке двух комнат возводилась русская печь с обогреваемой лежанкой. Дымоходный путь проходил через лежанку и перегородочную стену двух комнат с задвижкой под потолком. Эта печь была очень практичной, т.к. долго сохраняла тепло в комнатах. Задвижка в дымоходе, при закрытии дымохода,  перекрывала доступ холодного воздуха с наружи. Лежанка печи была хорошей парилкой для простудившихся членов семьи.  Пол комнат также обмазывался глиной и всегда содержался в чистоте. Спали на глиняных или деревянных нарах, устланных матами из чакана, накинув на них сверху простыню. В Будёновке Закри выучился русскому языку, прежде чем нормально научился говорить на родном языке, так как среда общения здесь была в основном русскоязычная. Здесь проживало всего четыре семьи чеченцев, но и не компактно устроились. Поэтому, сразу же за порогом дома всё его общение было с русскими, украинскими, немецкими, киргизскими детьми. Тут для всех общим языком общения был русский. Многие родственники Закри жили в соседнем колхозе «Большевик»: дядя Васи, двоюродный брат Мумади, тётя Хамсат и её дети Супьян и Хава. Учиться в школе Закри начал в Будёновке, но так как приходилось быть нянькой при младшей сестре Айзан, часто пропускал занятия, за что и был оставлен в первом же классе на второй год. Отец Закри Мухтар был уважаемым механизатором в Калининском МТС-е, поэтому, когда он попросил у начальства позволения переехать в колхоз «Большевик», где проживали его родственники, ему через комендатуру разрешила переезд.
Заработки в МТС-е были выше, чем в колхозах, поэтому Мухтару удалось скопить деньги на постройку здесь дома и приобретение коровы. Это было уже в 1951году. Здесь, на новом месте, между нашим огородом и домом пролегал арык, по которому всё время протекала вода. Позади дома пролегала уличная дорога, а за той дорогой сразу же был большой овраг, по которому зимой и летом струилась речка, которую называли «Карасук», в переводе «Чёрная вода» или речка. Речку ту питали роднички, которыми был усеян весь овраг там, на южном возвышении. В русле реки росли камыш, чакан, осока, которая, словно лезвие, разрезало голое тело человека, а рана от её пореза долго не заживала. Речке водилась мелкая рыбёшка, как-то: пескари, краснопёрки, вьюнки, карасики, ерши. Водились здесь раки, черепахи, змеи, ужи, андатры. Закри в любую свободную минуту спускался в овраг, особенно с весны до поздней осени. На зиму речка замерзала и становилась естественным ледяным полем для взрослых и детей. Овраг, по которому пролегало русло реки, был глубоким и образовывал склонно – покатистые берега, что позволяло на них утраивать гоночные катки для саночек, салазок и коньков, а то и для старой обуви. Летом речка эта нас, ребятню спецпереселенцев, кормила нас своей растительностью и живностью, зимой же красила наш досуг. На противоположной стороне этой речки находилась начальная школа колхоза «Большевик», сельмаг, ток и зерносклады. Школа была малокомплектной, так как населённый пункт был негусто населён. В школе той было одно классное помещение, кабинет директора и учительская находились в одном помещении, и замыкал это здание не большой коридорчик, который служил и раздевалкой для учащихся. Классы были совмещены, так 1 и 3 класс занимались во вторую смену, а 2 и 4 класс в первую смену. За каждым классом был закреплён один ряд парт, которых в помещении было два ряда. Весь контингент учащихся школы в обе смены не превышал 50 детей. Среди учащихся было много переростков, которым было по 13-14 лет, поэтому дисциплина даже во время занятий на уроках оставляла желать лучшего. Закри хорошо запомнил учительницу тех лет, Марию Константиновну Кононенко, которая была из семьи раскулаченных украинцев. Женщина красивой внешности, мягким и нежным голосом, со стройной фигурой. Она очень кропотливо старалась отшлифовать их каллиграфию, тщательно выводя каждую букву в ученических тетрадях. Она повторяла, что почерк человека отражает красоту его души и внешности. Заставляла буквально заучивать наизусть новые слова, чтобы речь учащихся была красивой, содержательной, эмоциональной. Первоклассники любили Марию Константиновну и выполняли все её задания, но переростки из третьего класса были горазды на хулиганские выдумки и часто срывали уроки. Они применяли рогатки с бумажными, даже проволочными пульками, как только учительница отворачивалась к доске, чтобы сделать записи по теме урока. Они приносили с собой высушенные глиняные шарики и запускали их в своих сверстников. Естественно, получивший удар шарика или проволочной пульки учащийся издавал громко возглас боли. Кому-то было больно, но остальных раздирал смех, что заставляло учителя отвлечься от своей работы и успокаивать класс. Пока учительница занималась выявлением виновника беспорядка, в другом конце класса завязывалась новая стычка. Тогда учительница в слезах уходила в учительскую. Тогда, если находился в школе, приходил на помощь учительнице директор, а отсутствие его в школе, позволяло учащимся резвиться на улице, пока учительница не успокоится. Тогда в четвёртом классе тоже сдавали переводные экзамены. Многих оставляли на осеннюю пересдачу экзаменов, но были и второгодники, которые по несколько лет прозябали в одних и тех же классах. От таких учащихся приходилось избавляться школе, рисуя им, незаслуженно натянутую, оценку «три».
Учебные принадлежности тех лет были несравнимо плохи в сравнении с нынешними. Сейчас одна авторучка заменяла тогда три учебных предмета: ручку, перо и чернильницу с жидкими чернилами. На конце деревянной ручки имелся металлический наконечник, в которое вдевалось металлическое перо. А чернильницы были стеклянные, керамические, а позже и пластмассовые. В них заливали чернила и макали ручку со стороны пера. Чернила обволакивали перо, и этого чернила хватало для написания нескольких букв на листе тетради. Вот таким длительным был процесс письма. Чернила часто проливались, если с ними не обращаться чрезмерно аккуратно и осторожно. Пролившись, чернила пачкали тетради, учебники, даже одежду учащихся. Самым прославленным пером того времени было перо №11. Оно было на пишущем конце с шишечкой, поэтому оно не карябало, лист тетради и мягко скользило по бумаге. Многие учащиеся под брюшко этого пера прикрепляли маленькую пружинку из тонкой медной проволоки. Тогда такое перо превращалось в современную авторучку, так как пружинка набирала в себя чернила, которое медленно из пружины стекало к наконечнику пера. Это позволяло учащемуся больше сделать записи, не макая перо многократно в чернильницу. Но учителя строго запрещали применять это новшество, поэтому изымали у учащихся такие пружинки, а иногда и вместе с перьями. В Большевикской начальной школе из чеченцев учились только нас двое: я и мой кузен Сапи, сын тёти по отцу. Все остальные были детьми курдов, украинцев, немцев, русских и большее количество киргизов. Каждый день у нас бывали стычки с киргизскими ребятами. Начиналось всё с их национальной борьбы «Курёш». Киргизские ребята хотели быть лидерами в школе не в плане учёбы, а в плане «крутых», перед которыми все должны раболепствовать и прогибаться. Ребята других национальностей не конфликтовали с ними и подчинялись им. Но такое поведение не совместимо с характером чеченцев. Мы будем до последнего вздоха противниками такого образа сосуществования. Поэтому мы с кузеном и в борьбе «Курёш» не отдавали им пальму первенства, что, естественно, их злило, после чего начиналась между нами потасовка. В потасовке, так как они количественно преобладали над нами, нам доставалось больше тумаков, но мы не плакали. А среди них бывали всегда прослезившиеся, что придавало нам силы на новые схватки. Часто нас разнимала Мария Константиновна или директор. Директор часто ругал их, но они не унимались. В один прекрасный день, радуясь своей обновке – новые туфли, рубашка – шёл Закри в школу один, кузен в тот день был болен. Когда Закри перешёл через мостик речки и поднялся на противоположный берег, его поджидала группа киргизских ребят. Закри заметил их на расстоянии 20-30 шагов и мог свободно вернуться домой, чтобы избежать драки. Но чеченец не воспитан пасовать перед опасностью, он должен холодно и отчаянно встретиться с ней, если не победить, то хотя бы достойно умереть, смотря гордо в глаза врагу. Возглавлял эту ватагу киргизских ребят рослый крепыш Кенышбек, который претендовал на роль атамана этого хулиганья. Он первым схватил ворот его новой рубашки и рванул его так сильно, что распорол его до самого плеча. Его радостное настроение от обновки было втоптано в грязь. Закри пришёл в бешенство, теперь он не чувствовал удары всей орды Кенышбека. Поэтому он схватил левой рукой Кенышбека за грудки, а правую руку с керамической чернильницей со всего размаха опустил на лоб противника. Кровь моментально залила лицо Кенышбека. Он со стоном схватился за лицо и стал реветь, как прирезанный бык на заклании. Услышав рёв вожака, стая хулиганья стала разбегаться. Я же успел нескольким из них дать пинка под зад и запустить чернильницу в убегающих. Они убежали к школе, а Закри вернулся домой.  Мать, увидев Закри в таком затрёпанном виде, пришла в ужас, так как не прошло и полчаса, как она его проводила аккуратным в школу. Закри рассказал о случившемся, и мать пошла с ним в школу. После школы она собиралась купить в магазине керосин, поэтому прихватила с собой бутылку из-под шампанского, так как она была более вместительной. В школе их встретил директор. Он поприветствовал мать и сказал шутя: «Твой сын чернильницей разбил лоб киргизскому мальчику, не сбираешься ли ты теперь избить его бутылкой?!» Мать сказала, что бутылку она взяла с собой, чтобы купить в магазине керосин, так как без него придётся ночь коротать в потёмках. Мало того, что нас не заслуженно выслали, теперь и вы обижаете нас, хотя это уже не по мусульмански. Директор извинился перед матерью Закри за недостойное поведение ребят его национальности, и сказал: «Твой сын молодец, он сумел постоять за себя. Эти дети давно напрашивались на такой отпор. Твой мальчик защитил свою честь, не подчинился несправедливости. Но таким же настойчивым и ответственным надо быть и в учёбе. В драке твой сын одолел хулиганов, но и в учёбе надо быть победителем и лучшим. Потом он спросил у Закри: «Ты понял меня, Закри?» Закри утвердительно кивнул головой. После этого случая наши стычки прекратились. Кенышбек и другие киргизские ребята стали друзьями чеченских ребят, особенно, когда в пятый класс всем пришлось ходить в школу другого колхоза «Эрикту». Там жили в основном немцы, украинцы, русские люди, которые были раскулачены и высланы сюда в годы коллективизации. Киргизских семей здесь было мало. Климат Киргизии считали схожим с климатом Кавказа многие чеченцы, я же ничего не знал о кавказской погоде. Климат Киргизии очень полезен для здоровья, влажность воздуха умеренная, зима снежная, лето знойное, при поливном земледелии растут с хорошим урожаем все культуры. Детскими  и юношескими играми тех лет были: игра в прятки, в альчики, в колышки, в лапту. Также борьба, вперегонки, фантики и в войну, разбившись на группы: «советских» и «фашистов». Более взрослые юноши играли в карты или в мелкую монету ударами об стенку. Трудовая деятельность Закри началась с 8-9 лет, до этих лет он постоянно был нянькой младших братьев и сестёр. Но, когда подросла сестрёнка Айзан,  она заменила его в роли няньки. Отец Закри брал на работу во время летних каникул, в то время здесь начиналась уборка колосовых культур: ячменя, пшеницы, проса, овса. Закри должен был освобождать соломокопнитель комбайна от обмолоченной соломы, приводя её в действие с помощью верёвки, пропущенной через ролики на кранштейнах от основания копнителя. Когда масса соломы не была смешана с бурьяном, выросшим на поле, то выгрузка чистой соломы не требовала больших физических усилий. Но когда поле было засоренным, тогда Закри часто не справлялся со своей работой. Тогда приходилось делать остановку агрегата, и отец опрокидывал соломокопнитель своими натруженными, мускулистыми руками. На один уборочный сезон отцу Закри пришлось перейти на другую работу. Дело было в том, что в самом начале сезона уборки, когда шла очередная сцепка комбайна с трактором, а тогда все комбайны были прицепными, самоходные комбайны появись позже. Так вот при сцепке комбайна к трактору, по неосторожности тракториста, была зажата между сцепными замками пятка правой ноги отца. Пятка долго не заживала, поэтому отца председатель колхоза перевёл на другую работу – конюхом на конеферме. Закри и его кузен Сапи стали помощниками Мухтару в уходе за лошадьми. В небольшом табуне лошадей были полутора – двухлетние жеребята, которых Закри и Сапи приучали к верховой езде. Благо рядом с конюшней было большое вспаханное поле, на котором мы и обучали жеребят верховой езде. Тут, на пахоте, наши подопечные жеребчики не могли чрезмерно резвиться, чтобы сбросить седока с себя. Но, если и падал седок на пахоте, то оставался без существенных ушибов. Обучаемые лошадки довольно быстро уставали от беготни на пахоте, а уставши, он становились смирными и постепенно привыкали к контакту с человеком для верховой езды. Но однажды, в начале учебного года, когда Закри учился в 5-ом классе, Эриктуйской семилетней школе, с ним приключилась беда. После первой смены, придя домой Закри с кузенами Сапи и Алаудди, загнав в сарай конюшни лошадей, поймали трёх жеребчиков и стали резвиться, как обычно, на пашне. Под Закри был почти трёхгодичный жеребчик с крутым норовом. Когда лошадки изрядно устали и стали смирными, братья решили выехать на просёлочную дорогу, по которой как раз возвращались со школы учащиеся 6-7 классов из колхоза «Эрикту». Тут, как выразился сам Закри, они решили похвастаться перед сельчанами, вот, мол, какие мы храбрецы, что, как индейцы Америки, обучаем мустангов.
Но это минутное зазнайство для Закри обернулось трагедией. Когда братья довольные собой верхом на обучаемых жеребчиках поравнялись с толпой учащихся односельчан, лошадь, на которой сидел Закри, резко отпрянула в сторону, а за тем стала брыкаться задними ногами и вставать на дыбы, приходя в вертикальную стойку. Закри, боясь, что лошадь может опрокинуться на спину, подмяв его под себя, отпустил поводья уздечки и соскользнул с жеребчика. Но пока Закри не коснулся земли и находился в падении в воздухе, лошадь, став на передние свои ноги, успела лягнуть седока в голень левой ноги. Закри прытко встал и хотел поймать, отпущенные поводья, но жеребчик успел убежать восвояси. Закри же, побежав несколько шагов, почувствовал острую боль в голени ноги. Когда он задрал брюки, то увидел рваную рану, которая истекала кровью. Тут Закри присел и, достав из кармана носовой платок, туго перевязал рану. Возможно, кто-то из школьников вспугнул жеребчика, что тот так разъярился, чтобы сбросить седока. Ребята подбежали к Закри и помогли ему подняться. Двое кузенов Закри, отпустив своих лошадей, один справ, другой слева, став ему подпорками, довели его до села. В колхозе «Большевик» работал ветфельдшер Шустов Пётр Васильевич. Он был лекарем животных и людей. Когда он осмотрел рану Закри, сказал: «Кость цела, а мясо зарастёт, как на собаке, так как он молод». Он дал отцу какую-то мазь и жёлтого цвета порошок, которым присыпали рану. И действительно, через две недели рана затянулась, но моя страсть к обучению молодых коней верховой езде не убавилась, наоборот, стала почти хобби. Закри, при рассказе о своём детстве, показывал шрам от раны на голени и шрамы от фурункулов на голове своим внукам и правнукам. Когда отец выздоровел от травмы пятки ноги, председатель колхоза «Большевик» направил отца Закри на курсы повышения квалификации механизаторов в город Токмак. К тому времени страна стала выпускать новую сельскохозяйственную технику: трактора – ХТЗ, ЧТЗ, «Нати»; комбайны – «Универсал», «Сталинец». Пройдя курсы переподготовки, отец проработал на этой технике до возвращения на Кавказ.
Закри все эти годы в сезон уборки хлебов работал с отцом соломокрпнильщиком. Закри испытал на той работе все трудности пыли, грязи, невыносимой жары и зудение тела от пота. Видимо, такой образ трудовой жизни закалил волю Закри, что позволило ему не страшиться любого физического труда на протяжении всей своей жизни. Правда, Мухтар видел, что сыну трудно работать в таких суровых условиях труда. Он видел иногда заплаканное лицо сына от этих трудностей, но надо было приучать сына преодолевать любые невзгоды, так как надо уметь выживать назло всем напастям судьбы. Отец хлопал сына по плечикам своими крупными мозолистыми, изъеденными мазутом, руками, говоря: «Скоро вырастешь и станешь настоящим мужчиной. А вот слезу пускать мальчику не позволено. Вот в эту осень купим корову. Будем тебя поить коровьим молоком, что позволит тебе накопить силы и пуститься в рост. А там, смотришь, настанет пора и жениться». При последних словах отца лицо Закри покрывалось румянцем, и он отворачивался, так как такая фамильярность по чеченским обычаям с отцом не позволительна. Отца Закри Мухтара часто поощряли за отличную работу по обмолоту колосовых культур премиями, а за трудодни выдавали натурой от 100 до 200 граммов зерна за каждый трудодень. А норма трудодней на каждого колхозника была от 280 до 300 дней. Мухтар почти каждый год выигрывал переходящий вымпел передовика социалистического труда. Это позволило ему скопить деньги на покупку коровы. Голод первых лет проживания на киргизской земле отступил для спецпереселенцев. В те годы Закри часто взывал к матери: «Маи, солнце уже на закате, свари на похлёбку». Из чего варилась та похлёбка? Из дроблёного зерна любого злака, который перемалывали  на ручной мельнице. В полную кострулю бросали одну жменю помола, добавляя туда молотые корни лопуха, камыша, чакана или муку семян лебеды. Отцу еду мать старалась погуще налить отцу, но он всегда перемешивал содержимое наших чашек и делил всё поровну. Мать, конечно, не одобряла его действия и говорила, что он кормилец семьи, поэтому должен быть сытым и сильным всегда, а нам и так за день удаётся чем-нибудь поживиться. На что отец возражал, что еда должна делиться на всех поровну, а трудиться должен каждый в меру своих сил. Мухтар был набожным человеком, не пропускал ни одной молитвы. Притом, совершал их исключительно строго в установленное время. Соблюдал весь месяц Рамадан урозу (пост). Поэтому он приучил и сына, Закри, с семи лет молиться и соблюдать уразу по мере возможности до 15 лет, а после поститься весь месяц. Но нельзя сказать, что образ жизни окружающей среды русскоязычного населения и сверстников общения не повлияли на формирование мировоззрения и поступки Закри. Когда началась учёба с 5 – го класса в другом колхозе, Закри попробовал вкус водки и вина, стал баловаться курением табачка, научился врать родителям, выучился многоэтажному мату на русском языке. Но самое страшное – это прогуливание  школьных занятий. Школа находилась от села, где проживали Закри и его сверстники на расстоянии 5-7километров. На пути их следования находилась большая лесополоса. Вот в этой лесополосе и резвились дети колхоза «Большевик», посылая в школу из каждого класса по два человека, согласно жеребьёвке, чтобы от них узнать о домашнем задании. Делегированные уходили в школу, а остальные играли в Тарзана и Маугли. Герои этих фильмов были кумирами подростков и детворы. Но такой образ жизни длился не долго. Классным руководителем Закри в 5-ом классе была женщина не высокого роста, полненькая, красивой внешности Мария Васильевна Шубина. Эта женщина сыграла в жизни Закри значительную роль, и не только в его судьбе, но всей той «братии», которая могла пополнить ряды невежественных беспризорников. Она не поленилась прийти в наш колхоз и познакомиться с родителями Закри и других детей. Она рассказа о наших проделках на пути в школу, о пропусках и запущенности учёбы. После обстоятельной беседы с родителями она попросила их, чтобы они ежедневно требовали от своих детей расписку, написанную ею, с её росписью, что они действительно присутствовали на всех уроках в школе с выполненными домашними заданиями. Такой строгий контроль со стороны школы и родителей вынудил Закри и его товарищей посещать аккуратно все занятия и готовить домашние задания и часто оставаться на дополнительных заданиях, чтобы наверстать запущенный материал по отдельным предметам. Закри в учёбе сильно отставал по математике, поэтому с ним почти ежедневно по этому предмету занимался учитель математики Рудольф Эрнестович Ральф, муж Марии Васильевны Шубиной. Закри с благодарностью вспоминает своих учителей за их душевный, бескорыстный и доброжелательный труд. Так как к седьмому классу они из него сделали своими стараниями, чуть ли не отличником школы. На консультациях перед выпускными экзаменами в седьмом классе из десяти заданий отличники успевали выполнить 6-7заданий, а Закри успевал выполнить все десять. В колхозе «Эрикту» большая часть населения составляли немцы, украинцы и русские. Дети этих наций часто в школу приносили свиное сало, особенно осенью и зимой. Чеченские дети брезгливо, с отвращением, смотрели на этот продукт. Зная об их брезгливости, дети этих народов старались всячески дразнить чеченят, поднося им хлеб с намазанным салом или исподтишка намазать им губы. Такие выходки русскоязычных детей приводили к потасовке и драке. Но из-за численного превосходства этих детей больше тумаков доставалось чеченским юношам. Но последние не прощали свои обиды никому. Поэтому они ловили, по одному, своих обидчиков, и наказывали их так, что они ползали перед чеченятами, прося пощады и обещая больше никогда не ввязываться с чеченцами в ссору. У учительницы по ботанике Марины Фёдоровны Фуфаевой была дочь с яркой красотой Алла. Мать всегда подзывала её, называя Альбиной. Закри по – настоящему влюбился в неё. При игре в лапту или волейбол мяч всегда Закри бросал в её сторону, она отвечала взаимностью. Он часто провожал её со школы домой после уроков и выполняли вместе домашние задания. Их связь дошла до того, что малышня на улице стала выкрикивать: «Жених и невеста, тили-тили тесто!» Видя, их привязанность друг к другу, Марина Фёдоровна не противилась их отношениям. Казалось, что такая тесная связь двух юношей не может разрушить никакой банальный случай. Но случай подвернулся, и причиной тому стало свиное сало. Однажды, когда Алла и Закри выполняли вместе домашние задания, Мария Фёдоровна окликнула дочь: «Альбина, на столе поджаренная картошка и чай. Пока всё не остыло, поешьте. А потом закончите выполнение домашних заданий!» Мать, сказав это, ушла.  Альбина бросилась к печи с возгласом: «Моё любимое блюдо!» Она левой рукой подняла, держа за ручку, сковороду. Правой рукой подцепила на кончик вилки кусочек свиного сала, отправила его в рот, и, шевеля насаленными, жиром лоснящимися губами, произнесла: «Какая вкуснятина!» Увидев, пухлые, свиной жир облизывающие губы Аллы, у Закри возникло чувство отвращения и рвоты, что заставило его быстро собрать свои тетради, книгу и другие письменные принадлежности, скинуть их в свою матерчатую торбу, взять под мышку поношенный солдатский бушлат и заскочив в поношенные отцовские сапоги, не сказав своей подруге даже «до свидания», убежал без оглядки назад. После этого случая Закри перестал симпатизировать Альбине, только холодное приветствие «здравствуй» связывало их. Правда, узнав причину размолвки между ними, Алла старалась возобновить дружеские отношения с Закри. Она клялась, что теперь тоже ненавидит свиное сало и никогда больше не возьмёт его в рот. Но перед Закри вставала картина лоснящихся от свиного жира пухлых губ Аллы, что повергало его в ужас.
Нет, к былым тёплым отношениям возврата не было, чувство юношеской любви угасло навсегда, хотя тепло тех дней иногда пробегало по телу, вызывая приятную истому в душе. Но это длилось лишь на минуту, так как картина сальных губ вытесняла ту истому. Закри учился в пятом классе, когда 6-го Марта 1953 года скончался палач депортированных народов Сталин. В школе все плакали, а Закри, два его кузена и другие чеченские ребята танцевали, сбившись в круг, лезгинку с таким азартом и огоньком, что на них обратила внимание вся, плачущая, школа. После кончины «вождя» народов был отменён комендантский режим, годами разлучённые родственники стали навещать друг друга, все почувствовали свободу и облегчение в открытом общении с людьми. Чтобы продолжить учёбу в 8-ом классе, Закри пришлось ходить в село Вознесеновка. Это был уже 1956/57 учебный год. 16 –го июля в 1956 году Советским Правительством был признан факт незаконного произвола и геноцида над чеченцами, ингушами и другими малыми народами Советского Союза Сталиным и его ближайшим окружением.  А 9-го Января 1957 года вышел Указ Верховного Совета ССР «О восстановлении Чечено-Ингушской АССР», который давал нашим народам право на возвращение на землю своих предков. Отъезд семьи Закри был определён на 25 мая 1957 года. К этому времени Закри собрал свои школьные документы, где было указано, что он успешно закончил восьмой класс и переведён в 9 класс. Отец продал имеющуюся живность на базаре, дом купили соседи курды. 25 мая семья Мухтара загрузила свой скарб в товарный вагон, рассчитанный на 20 –ти тонный груз, получив все документы на переезд, тронулась в обратный путь на родной Кавказ. Правда, разрешалось поселяться в Шелковском районе, но не на исконное место проживания, т.е. в Курчалоевский район, село Цоци-Юрт. По прибытии на станцию Гудермес, здесь встречали прибывающих переселенцев милицейские наряды, чтобы сопровождать прибывших в Шелковской район. Приезжие не соглашались ехать за Терек, а стремились на пепелища покинутые в феврале 1944 года. Двое суток стояло милицейское оцепление, и шли переговоры с властями. На третьи сутки оцепление милиции было снято, и все возврашенцы разъехались по своим сёлам, наняв грузовые машины.
Семья Мухтара прибыла в родное село Цоци-Юрт, где-то после полу ночи. От родного пепелища остались одни развалины, заросли кустарника и бузины, а посреди этого хаоса, возвышалась, высматривая горизонты всех сторон света, дымоходная труба печи, бывшего очага, словно призывая своих хозяев, чтобы они вдохнули в неё былую жизнь. Этот символ потухшего очага напоминал всем возвратившимся, что это родная земля, пропитанная потом и кровью, надеждами и разочарованиями, любовью и горечью расставания, радостью и слезами трудолюбивых, воинственных добрых и гостеприимных предков. Только здесь, на этой земле может найти покой душа истинного нохчо. Все прибывающие на родину вайнахи были уверенны, эта земля, по которой они тосковали 13 лет, даст им душевный покой  и сделает их счастливыли.  Мухтар и его семья, подстелив стебли бузины, накрыв их брезентом, подложив матрацы и подушки, укрывшись одеялами, заночевала под открытым, но родным небом. Это была самая радостная и спокойная ночь за все эти 13 с лишним лет, проведённых на чужбине. Закри тогда было 15 лет, а сегодня уже 77, пошёл 78-ой год. Много было трудностей за те 72 года, что прожил на родной земле. Но все эти трудности и лишения преодолеть помогала родная земля, её природа, климат, фауна, флора, вода, горы и тепло родных соплеменников. Не приведи Аллах того, что могло бы нас разлучить со всей этой благодатью, которую Господь даровал народу «Нохчо» от сотворения человечества.
Перевод автора З. Хамерзаева.