Рогопед и лыба

– Нюрка, сколько можно говорить, панаму на голову надень, а то вон жарища-то какая!
Безнадежно шаря глазами по двору, Нюрка торопилась удержать рукой сползающую стену замка, – Ой, куда же она опять подевалась? – испачканный в строительном растворе Нюркин палец выписал лихой ус под внезапно потекшим носом.
– Если сейчас же голову не покроешь, пойдёшь в хату! – мамин голос угрожающе гремел с огорода, разнося в щепки отлаженный производственный график. Строительство дворцов из жирной грязи и речного песка требовало самоотверженности. Руки мастера неустанно месили раствор, пока голова в отчаянии принимала решение, – Маруся, видишь трусы на веревке? Тащи сюда. Натягивай мне на голову...
Сказано-сделано. Трусы оказались впору, две косички выпали в дыры для ног. Эффектная шляпка пришлась всем на радость, даже заглянувшая во двор тётя Нина засмеялась и махнула рукой, – Нехай так и буде!
Позавидовав креативности подруги, я вернулась к событиям, разыгрывающимся вокруг жестяной ванны. Там мирные корабли одного сказочного королевства, выструганные из древесных щепок, отправлялись в гости к своим соседям свататься. По дороге послы были атакованы врагом и вступили в неравный бой. Град шрапнели, выпущенный из орудий Сережиного пиратского галеона, переворачивал и топил королевские шхуны. Из донжонов по разным берегам водоема за баталией наблюдали влюблённые принц и принцесса. От исхода битвы зависело их счастье. Не дождавшись финала, грузовичок Игорька перевез принца, с куриным пером в голове, к подножью невестиного замка. Вдогонку кортежу Чёрная Борода отвесил артеллерийский удар из всех орудий. Игорёк ответил залпом, – Огонь, при! – песок вперемешку с речной галькой осыпал пирата с ног до головы, набился в рот и уши. Завязался рукопашный бой.
Тем временем счастливая Травяная Невеста умыкнула брошенного на произвол судьбы жениха. Назревала свадьба. Государства объединились в одно славное королевство на берегу синего моря. Счастливый финал был близок.
Идиллия грядущего торжества вздрогнула и потеряла устойчивое положение при появлении новых героев пьесы. Компания Пашкиных друзей, привлеченная боевыми криками, присоединилась к участникам ролевых игр. Судя по виду умника-Паши, его интерес лежал за границей грубой физической силы. Встав на сторону малыша, он протянул горсть мелкой гальки юнге и предложил: "Игорёша, скажи «Пли!»
– При!" – счастливый морячок отправил снаряд в куриную семейку (предположительно группу лазутчиков из стана врага). Ошарашенные куры, истеря что есть мочи, бросились врассыпную. Пацаны, с гиканьем копируя пернатых, присоединились к стае, кружа по двору. Первым пришел в себя петух. Он демонстративно вернул семью на исходную позицию и угрожающе нахмурил гребень.
Отмахнувшись от петуха и взяв инициативу в свои руки, Пашка предложил тему, меняя сюжетную линию: "Игореша, скажи – ложка.
– Рожка.
– Блинчики.
– Бринчики.
Веселье выплеснулось за границы Нюркиного двора. На него, как на молоко из опрокинутого подойника, мухами слетелась уличная детвора.
– Скажи слонёнок.
– Сроненок – Игорек улыбался вместе с нами, радуясь доставить удовольствие зрителям. Ожидаемый всеми конфликт никак не завязывался. От ситуации отделился лёгкий сквознячок, потянул за собой Пашкино внимание, пробежался холодком по моей спине. Я обернулась, и наши глаза встретились. Не выговаривая букву «Р» и имея богатый опыт дискуссий по данному вопросу, я выдержала взгляд. Начинался первый раунд боёв без правил. Желание продемонстрировать гражданскую позицию дёрнуло меня за язык, – Я знаю, ему надо к логопеду, – конструктивное предложение добавило веса моей самооценке.
Получив подсказку, агрессор еще раз вернулся к испытуемому, – Игореша, скажи логопед, – широкая улыбка расцвела на лице Павлика.
– Рогопед, – солнце над моей головой закрыла серая туча, я втянула шею.
Пашка обвел нас глазами, явно суммируя предполагаемое удовольствие, – А скажи-ка ты, Маруся, рыба.
 Как завороженная, я не могла выпасть из типового сценария, который разыгрывался со мной не один раз, - Ну, лыба, – я была старше Игорька и эту историю выучила наизусть. Сейчас начнётся!
– Скажи, кружка.
– Клушка, – в отличие от Игорька, мне явно не хватало силы воли для поддержания лёгкого настроения в компании. Отчаяние подтолкнуло меня к малышу. Мы оказались в центре всеобщего внимания. Толпа, не ожидая ответов, скандировала: «Лак – рак, лама – рама, ложь – рожь, лот – рот, лов – ров, ложки – рожки», – поток предложений для декламации сыпался на нас горохом, и остановить его мы были не в силах. «Лоза – роза, лад – рад, лаз – раз, лампа – рампа, жил – жир. У Милы жар».
Я прижалась к Игорьку, взяла его за руку, и мы гордо вышли со двора под улюлюканье вчерашних друзей. На наших спинах светилась печать «Рогопед и Лыба».
Нюрка увязалась за нами: «Маруся, не расстраивайся, это же шутка!»
Неожиданно повзрослевший Игорёк, сохраняя солидарность, шёл плечом к плечу рядом со мной: «Маруся, они что ли смеялись?
– Еще как!"
Грустные косы Нюры согласно кивнули из дыр в панамке.
– А пойдёмте к кому-нибудь в гости, – она отчаянно пыталась исправить ситуацию.
– И к кому мы пойдём? – я шмыгнула носом, закрепляя за собой статус страдалицы, но предательская слеза так и не выкатилась из глаз. Мне пришлось отвернуться, поднять голову к небу, взывая высшие силы к справедливости.
– А хоть бы к Баб Шуре! – Нюркин палец указал путь к закадычной подруге.
Баб Шура жила за три двора от места событий на краю оврага под треснувшей от старости ветлой. Мы обожали её хату с мазаной печкой в доме, с отсутствием электричества и полатями над входной дверью, так что взрослые, заходя в дом, нагибали голову.
– А ничё, нехай домовому лишний раз поклонются! - Баб Шура нравилась нам своим не убиваемым оптимизмом. С ней самые тяжелые проблемы начинали казаться ничтожными, а ее жизненным кредо являлся поиск источника счастья в проживаемом моменте.
Именно за этим источником мы и отправились в тридевятое царство. Обнаружив хозяйку в добром здравии, прекрасном расположении духа и получив разрешение войти, мы оказались в заветном месте на границе между реальностью и волшебством. Загадочная одинокая жизнь старушки питала наше воображение и провоцировала на порождение многочисленных историй о ее существовании.
Баб Шурин муж когда-то не вернулся с войны, дочь жила в Ростове, и наша подруга поживала одна в старой хатке с соломенной крышей. Там над драгоценной кроватью со старинным подзором и кружевной «накидушкой» она в свадебном венке с лентами по плечам висела со своим любимым в крашеной серебрянкой деревянной раме под стеклом. Мазаная печь радовалась нашему появлению. Она делилась с гостями ароматами перегретой глины и овсяного киселя, ее шероховатая поверхность приятно вибрировала под рукой, когда, слушая Баб Шурины сказки, мы рисовали пальцами узоры на теплой стене. Меловой набел попадал под ногти и слегка сушил подушечки, от чего их приходилось постоянно облизывать. Мел похрустывал, растворялся во рту и, нам казалось, делал наши зубы белее белого, а улыбку ослепительной, как у Мерлин Монро. С ходу от самой двери по натоптанной дорожке мы взлетели на печь, с нее – на полати и свесили головы вниз. Баб Шурин головной платок, завязанный узлом под затылком, плавал по комнате, готовя дом ко сну. Под этим вечным платком жила какая-то тайна!
– Говорят, что у неё косищи до самых пят. И чтобы их расчесать, она становится ногами на скамеечку, – зашептала Нюрка.
– Баб Шура, а что у тебя с головой?
– О, це всё вам знаты надо, – подруга улыбнулась себе в усы и прихлопнула платок к темени.
– Можно мы у тебя спать будем?
– А чего ж нельзя, мне всё веселее.
Выпив молока с ломтем хлеба, мы разлеглись на стеганых одеялах. Сверчки уже затянули колыбельную, день заканчивался.
– Баб Шура, расскажи сказку.
– Ну так слухайте. В некотором царстве, в некотором государстве...
Мои веки смежились, и лодка сновидений слегка качнулась подо мной, отделившись от печи. Дневные переживания остались на суетном берегу. Голос рассказчицы, доносившийся с кровати из дальнего угла комнаты, превратился в тихое воркование, разлился мягким светом по потолку, иллюстрируя сказку.
– ...И была у них дочь красавица…, – образ злодея Павлика затуманился, стал бестелесным, а потому безобидным, на его месте возник Илья Муромец в сияющей на солнце кольчуге на гнедом богатырском коне у камня на дороге, – …Курям корму не давал.
– Баб Шура, ты спишь, что ли? Там надпись на камне была!
– А? Ну так вот, и была там надпись на камне: «Налево пойдёшь, коня потеряешь, направо пойдёшь...» – храп старушки уже не мог прервать запущенную киноленту грёз, где богатыри сражались с драконами, прекрасные девы спускали косы из башен навстречу суженным.
Шорох за стеной выплеснул меня из сновидения. Я оказалась в исходной точке на полатях в кромешной тьме. Нюрка уже трясла мою руку что было силы, хозяйка мерно дышала внизу у себя на перине, – Что это? – палец подруги указывал в направлении разворота ушей. Из курятника, сарая, пристроенного к дому, доносились редкие шорохи, которые то затихали, то становились энергичней. Слегка звякнула петлями дверь. Баб Шура села на кровати, – «Шо такое!!!» Сверчки затихли. Напряжение стало подниматься от земли, просачиваться в дом, заполняя его до краёв человеческого терпения. За стеной заскреблись. Баб Шура забеспокоилась, – У меня ж там сидр стоить. пробу вечёр снимала, глядь, вроде как не полна бутыль. То-то  Степаныч повадился мне курятник чинить, видать заприметил. – Баб Шура прислушалась к звукам за стеной, – Нет, не Степаныч. Сейчас уже булькало бы. Може, какие бандюки?
У меня ж там Валюхин болоньевый плащ весит почти новый, – по курятнику явно кто-то ходил, куры заволновались, – Я и лопату у летней кухни бросила.
Игорёк заскулил, выглядывая из-за Нюркиного плеча. В потёмках мы сползли на хозяйскую кровать, сжались под одним одеялом, да так и замерли, прислушиваясь к передвижениям бандитов.
– В прошлом годе у Гайденок на том краю козу сперли, так она через три дня сама пришла, – Баб Шура взяла ухват, накинула какое ни на есть старое пальто, висевшее на гвозде у печи, и подошла к двери. У Нюрки в руках возник чугунный утюг. Я зажгла фитиль в керосиновой лампе и присоединилась к группе сопротивления. Процессию замыкал Игорёк, категорически отказавшийся сидеть в тылу, пока другие отстаивают свои территории. Куриный переполох подтолкнул хозяйку к решительному поступку. Распахнув дверь в ночную тьму, она, потрясая ухватом, завопила что есть мочи – «Держи вора!!!» Огромные, как удавы, косы разметались по старушечьим плечам и спустились почти до пят. Луч лампады в моих руках высветил её бритый затылок, – А-а-а, Баб Шура, так вот, что у тебя с головой! – Я вспомнила репродукцию картины из учебника литературы «Запорожцы, пишущие письмо царю». Ухват выпал из рук воительницы, она бросилась собирать волосы в узел, пытаясь прикрыть тайну, – Так жарища-ж стоить, это чтоб голова не потила.
Из курятника трусцой к забору проследовал соседский кот.
– Тьфу! От скаженный, – старушка в сердцах захлопнула дверь, – Чого посмихаэтесь? А ну, геть по полатям, и шоб тихо мне!
Освободившись от ночных иллюзий, честной компанией мы отправились спать без сновидений. Поутру хозяйка расхаживала по хате в новом цветастом платке, то и дело прихлопывая его к темечку. Она готовила нам любимые блины со сметаной. Аромат травяного чая разливался по дому. А во дворе на «Золотом крыльце сидели» грустные братья, смиренно демонстрирующие раскаяние и готовность к любым покаяниям ради восстановления мира.



.