Между июльским и августовским кризисами

ИЮЛЬСКИЙ КРИЗИС  http://proza.ru/2025/02/13/166

                VI СЪЕЗД РСДРП(Б). ОБЪЕДИНЕНИЕ БОЛЬШЕВИКОВ С «МЕЖРАЙОНЦАМИ».  

С 26 июля (8 августа) по 3 (18) августа 1917 г. в Петрограде полулегально, укрываясь попеременно в двух рабочих районах, прошел VI съезд большевистской партии.  175 делегатов, в том числе 157 с решающим голосом, представляли 112 организаций, объединявших 176 750 членов. В Петрограде насчитывалось 41 000 членов: 36 000 – в большевистской организации, 4000 – у межрайонцев, около 1000 – в Военной организации. В Центральной промышленной области, с Москвой, как центром, партия имела 42 тысячи членов, на Урале – 25 тысяч, в Донецком бассейне – около 15 тысяч. На Кавказе крупные большевистские организации существовали в Баку, Грозном и Тифлисе: первые две были почти чисто рабочими, в Тифлисе преобладали солдаты.

Ленин, насколько ему позволяла его вынужденная изолированность, внимательно следил за подготовкой партийного съезда и намечал его основные решения: дело шло о плане дальнейшего наступления. Съезд заранее назвали объединительным, так как на нем предстояло включение в партию некоторых автономных революционных групп, прежде всего петроградской межрайонной организации, к которой принадлежали Троцкий, Иоффе, Урицкий, Рязанов, Луначарский, Покровский, Мануильский, Карахан, Юренев и некоторые другие революционеры. 2 июля, как раз накануне демонстрации, происходила конференция межрайонцев, представлявшая около 4000 рабочих. Троцкий опубликовал в "Правде" заявление: "Никаких принципиальных или тактических разногласий между межрайонной и большевистской организацией, по моему мнению, не существует в настоящее время. Стало быть, нет таких мотивов, которые оправдывали бы раздельное существование этих организаций".

Открывая первое заседание, Свердлов, практический организатор съезда, заметил: «По вопросу о докладчиках Организационное бюро сделало всё, что могло, но съезду придется отказаться от тех докладчиков, к голосу которых мы привыкли прислушиваться. В самое последнее время т. Троцкий, докладчик по текущему моменту, был изъят (арестован), как и другие». Тем не менее, находившиеся в «Крестах» Троцкий и Луначарский вместе с отсутствовавшими Лениным, Каменевым, Зиновьевым и Коллонтай, были избраны почётными председателями съезда. "На этом съезде, – вспоминал позже Пятницкий – не присутствовали ни Ленин, ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Каменев... Хотя вопрос о программе партии был снят с порядка дня, все же съезд прошел без вождей партии деловито и хорошо". В основу работ были положены тезисы Ленина. Докладчиками выступали Бухарин и Сталин. 

К концу июля положение большевиков на петроградских заводах было уже восстановлено. "На заводах мы пользуемся колоссальным, неограниченным влиянием, – докладывал 27 июля съезду Володарский. – Партийная работа выполняется главным образом самими рабочими... Организация выросла снизу, и поэтому мы имеем полное основание думать, что она не распадется". Отставая от Петрограда, Москва шла тем же путем. В начале августа при выборах на московских заводах вместо меньшевиков и эсеров проходят уже большевики.

Одним из важнейших вопросов, обсуждаемых на съезде, была оценка текущего момента и выработка стратегии и тактики большевистской партии. В работе «Политическая ситуация», написанной 10 июля, на следующий день после прибытия в Разлив, Ленин констатировал: «Всякие надежды на мирное развитие русской революции исчезли окончательно. Объективное положение: либо победа военной диктатуры до конца, либо победа вооруженного восстания рабочих… Лозунг перехода власти к Советам был лозунгом мирного развития революции, возможного в апреле, мае, июне, до 5–9 июля, т. е. до перехода фактической власти в руки военной диктатуры. Теперь этот лозунг уже неверен, ибо не считается с этим состоявшимся переходом и с полной изменой эсеров и меньшевиков революции на деле».

Новизна данного тезиса, пишет Пайпс,  заключалась не в том, что власть надо брать силой,  но в том, что большевики должны были теперь бороться сами за себя, не делая вид, что выступают от имени Советов. И дегегаты съезда в целом одобрил эту программу. В принятой на нем резолюции было сказано, что в России установилась «диктатура контрреволюционной империалистской буржуазии», в условиях которой лозунг «Вся власть Советам» более не является верным. Был выдвинут новый лозунг, призывавший к ликвидации «диктатуры» Керенского. Это было провозглашено задачей большевистской партии, которая должна повести за собой все анти-контрреволюционные силы, возглавляемые пролетариатом и поддерживаемые беднейшим крестьянством.

Сосредоточение власти в советах, разъясняет Троцкий, при режиме советской демократии, открывало бы большевикам полную возможность стать большинством в советах, а следовательно, и создать правительство на основах своей программы. Вооруженного восстания для этой цели не нужно было. Смена партий у власти могла бы совершиться мирным путем. Все усилия партии с апреля по июль направлялись как раз на то, чтобы обеспечить мирное развитие революции через советы. Но июльские дни радикально изменили положение. Из советов власть перешла в руки военных клик, сомкнувшихся с кадетами и посольствами и лишь до поры до времени терпевших Керенского в качестве демократической ширмы. Если бы Исполнительный комитет вздумал теперь вынести постановление о переходе в его руки власти, результат получился бы совсем не тот, что три дня тому назад: в Таврический дворец вступил бы, вероятно, казачий полк вместе с юнкерскими школами и попытался бы попросту арестовать "узурпаторов". О мирном переходе власти в руки пролетариата при таких условиях не могло быть больше и речи. Для большевистской партии это значило: надо готовиться к вооруженному восстанию. Под каким лозунгом? 

Лозунг "власть советам" предполагал отныне вооруженное восстание против правительства и стоящих за его спиной военных клик. Но поднимать восстание во имя власти советов, которые этой власти не хотят, было бы явной бессмыслицей. "Лозунг перехода власти к советам, – писал Ленин, – звучал бы теперь как донкихотство или как насмешка. Этот лозунг, объективно, был бы обманом народа, внушением ему иллюзии, будто советам и теперь достаточно пожелать взять власть или постановить это для получения власти, – будто в совете находятся еще партии, не запятнавшие себя пособничеством палачам, – будто можно бывшее сделать небывшим".

Отказаться от требования перехода власти к советам? В первый момент, пишет Троцкий,  эта мысль поразила партию, вернее сказать, ее агитаторские кадры, которые за предшествующие три месяца до такой степени сжились с популярным лозунгом, что почти отождествляли с ним все содержание революции. В партийных кругах открылась дискуссия. Многие видные работники партии, как Мануильский, Юренев и другие, доказывали, что снятие лозунга "власть советам" порождает опасность изоляции пролетариата от крестьянства. Однако съезд принял ленинскую точку зрения.

Как же должны были выстраиваться теперь отношения с соглашательскими советами и правительством? Ленин писал: «Глубочайшей ошибкой было бы думать, что революционный пролетариат способен, так сказать, из "мести" эсерам и меньшевикам за их поддержку разгрома большевиков, расстрелов на фронте и разоружение рабочих отказаться "поддерживать" их против контрреволюции». Поддержка должна была сохраняться, но только техническая, не политическая. Против политической поддержки Ленин решительно предостерегал в одном из своих писем в ЦК: "Поддерживать правительство Керенского мы даже теперь не должны. Это беспринципность. Спросят: неужели не биться против Корнилова? Конечно, да. Но это не одно и то же, тут есть грань; ее переходят иные большевики, впадая в "соглашательство", давая увлечь себя потоку событий". "Мы будем воевать, мы воюем с Корниловым, – продолжал Ленин, – но мы не поддерживаем Керенского, а разоблачаем его слабость. Это разница... С фразами... о поддержке Временного правительства и пр. и пр. надо бороться беспощадно, именно как с фразами".

По поводу выборов Центрального Комитета протокол съезда сообщает: "Оглашаются имена четырех членов ЦК, получивших наибольшее число голосов: Ленин - 133 голоса из 134, Зиновьев – 132, Каменев – 131, Троцкий – 131; кроме них в состав ЦК были выбраны: Ногин, Коллонтай, Сталин, Свердлов, Рыков, Бухарин, Артем, Иоффе, Урицкий, Милютин, Ломов". 

                СМОЛЬНЫЙ – НОВЫЙ ШТАБ РЕВОЛЮЦИИ. АМНИСТИЯ БОЛЬШЕВИСТСКИХ ЛИДЕРОВ

  Вскоре после завершения кризиса правительство предложило советам очистить Таврический дворец, как требующий ремонта для нужд Учредительного собрания. Советам отведено было во второй половине июля здание Смольного института, где воспитывались до тех пор дочери благородного дворянства. 4 (17) августа 1917 г. советские органы перебрались в здание Смольного института (воспитанницы были переведены в другие учебные заведения). В Смольный переехали из Таврического дворца ВЦИК и Петроградский совет, в одной из комнат разместилась большевистская фракция ВЦИК. 

 Между тем, 4 августа Исполком принял резолюцию, предложенную Церетели, где говорилось о необходимости прекратить «преследования» участников событий, деликатно названных «делом 3–5 июля».  В ответ правительство стало одного за другим освобождать из-под ареста видных большевиков — иногда под залог, а иногда под поручительство друзей. Первым был Каменев, вышедший на свободу 4 августа: все обвинения против него были сняты. Вскоре выпустили Луначарского, Антонова-Овсеенко и Коллонтай. За ними последовали другие.

                II ВСЕРОССИЙСКИЙ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННЫЙ СЪЕЗД

Проходил в Москве с 3 по 5 августа. На съезд собралось около 300 представителей важнейших биржевых и предпринимательских организаций. Программную речь произнес текстильный король Рябушинский. Он, в частности, заявил: «Нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов...» Эти слова потом множество раз цитировались и по-разному истолковывались современниками.  Большевики увидели в них угрозу капиталистов, готовых задушить революцию «костлявой рукой голода». На самом деле смысл был противоположный. Рябушинский подчеркивал, что именно большевики ведут страну к катастрофе, голоду, но увидят они пагубность своего курса лишь тогда, когда вплотную столкнутся с результатами своей политики.

                КЕРЕНСКИЙ И КОРНИЛОВ

Начало августа было отмечено еще одним знаменательным явлением: обозначившимся противостоянием между Керенским и Корниловым. Можно сказать без преувеличения, что оно сыграло роковую роль в событиях русской революции. Попытка проникнуть в мысли конкретного человека для историка всегда небезопасна, пишет Пайпс, и все же, анализируя действия Керенского в июле и августе, трудно отделаться от впечатления, что он сознательно провоцировал конфликт со своим Верховным главнокомандующим, желая избавиться от единственного человека, угрожавшего его статусу лидера России и хранителя революции. 

С другой стороны, многое говорит за то, что исходным толчком для действий Корнилова было не стремление к личной власти, а искренняя тревога за исход войны и стремление навести порядок в армии. Что касается правительства, то оно, по убеждению генерала, вело своей политикой страну к гибели.

 Зная, что немцы планируют вскоре возобновить наступательные операции, и желая добиться исполнения обещаний, данных ему при вступлении в должность, Корнилов потребовал встречи с кабинетом министров. Он прибыл в столицу 3 августа. Обратившись к министрам, генерал начал с обсуждения положения дел в армии и хотел перейти к проблеме реформ, но Борис Савинков (который в июле стал управляющим военного министерства и товарищем военного министра, т. е. министра-председателя Керенского, занимавшего по совместительству также и этот пост) прервал его, сказав, что военное министерство уже работает над этим вопросом. Тогда Корнилов описал ситуацию на фронте и стал было рассказывать об операциях, которые готовил против немцев и австрийцев, но наклонившийся к нему Керенский шепотом предупредил его, чтобы он был осторожен. Через минуту он получил такое же предупреждение от Савинкова. Этот инцидент, пишет Пайпс,  потряс Корнилова и полностью подорвал его доверие к Временному правительству: впоследствии он неоднократно к нему возвращался, оправдывая этим свои действия. Предостережения Керенского и Савинкова он справедливо расценил как намек на то, что одного или нескольких министров подозревали в разглашении военных секретов. Возвратившись в Могилев и все еще не оправившись от возмущения, Корнилов рассказал о происшедшем Лукомскому и спросил, что за правительство, на его взгляд, управляет Россией. Он пришел к заключению, что министром, которого следовало опасаться, был Чернов: имелись подозрения, что тот передает конфиденциальные сведения своим товарищам в Совете, включая большевиков. С этого дня Корнилов считал Временное правительство недостойным управлять страной. Его убеждение, что в правительстве засели нелояльные элементы, а может быть, и вражеские агенты, подкреплял и тот факт, что в печать попал секретный меморандум, переданный им в это время правительству. Левая печать опубликовала отрывки из этого меморандума и развернула кампанию против Корнилова.

Вскоре после этих событий (6 или 7 августа) Корнилов отдал распоряжение генералу Крымову, командующему Третьим кавалерийским корпусом, передислоцировать подчиненные ему части с румынского сектора на север и, приняв под командование дополнительные силы, занять позиции в Великих Луках, городе, находившемся на одинаковом расстоянии от Москвы и от Петрограда. Третий корпус состоял из двух казачьих дивизий и так называемой Дикой дивизии с Кавказа. Эти части были недоукомплектованы (Дикая дивизия насчитывала всего 1350 человек), но считались надежными. Удивленный этим решением Лукомский заметил, что Великие Луки находятся слишком далеко от линии фронта, чтобы можно было использовать эти части против немцев. Корнилов сообщил о своем намерении держать эти войска наготове для подавления возможного большевистского путча в Москве или Петрограде. Дивизии эти, заверил он Лукомского, не будут использованы против Временного правительства, а при необходимости части Крымова разгонят Совет, повесят его лидеров и расправятся с большевиками, — будь то с согласия правительства или без оного. Он также сказал Лукомскому, что России нужна «твердая власть», способная спасти страну и армию: «Я не контрреволюционер. Я ненавидел старый режим, который тяжко отразился на моих близких. Возврата к старому нет и не может быть. Но нам нужна власть, которая действительно спасла бы Россию, которая дала бы возможность с честью закончить войну и довела бы Россию до Учредительного собрания…»

Стратегический план генерала, полагает Троцкий, был прост. Три дивизии, направлявшиеся с юга, предполагалось по железным дорогам перевезти до Царского Села, Гатчины и Красного Села, чтобы оттуда "по получении сведений о беспорядках, начавшихся в Петрограде, и не позднее утра 1 сентября" двинуть походным порядком для занятия южной части столицы по левому берегу Невы. Дивизия, расположенная в Финляндии, должна была одновременно занять северную часть столицы.

Между тем Борис Савинков, как и обещал,  составил в начале августа проект программы из четырех пунктов, предполагавшей распространение смертной казни на тыловые части, милитаризацию железнодорожного транспорта, введение военного режима на предприятиях оборонной промышленности и восстановление дисциплинарных прав офицеров с соответствующим урезанием полномочий армейских комитетов. По его словам, Керенский обещал подписать документ, но все откладывал это, пока, наконец, 8 августа не сказал, что «никогда и ни при каких обстоятельствах не подпишет законопроекта о смертной казни в тылу». 

10 августа по настоянию Савинкова, но вопреки желанию министра-председателя, Корнилов вновь приехал в Петроград. Настойчивость генерала объяснялась полученными им сведениями о наступлении немцев, которое должно было вот-вот начаться в районе Риги и могло угрожать столице. Он опять завел речь о реформах в армии — восстановлении смертной казни на фронте и в тылу (включая смертную казнь для русских, работавших на иностранные державы) и милитаризации военной промышленности и транспорта. Однако Керенский нашел большинство требований Корнилова «нелепыми».

                ВОПРОС ОБ УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ. ВЫДВИЖЕНИЕ КОРНИЛОВА

Промышленники, губернские комиссары, казачий съезд в Новочеркасске, патриотическая печать, генералы, либералы – все считали, что производить выборы в Учредительное собрание в сентябре совершенно невозможно; лучше всего было бы отложить их до конца войны. На это правительство, однако, пойти не могло. 9 августа оно объявило график созыва этого органа: выборы были назначены на 12 ноября, а первое заседание — на 28 ноября. Не без брюзжания, пишет Троцкий, кадеты приняли отсрочку: они твердо рассчитывали, что за остающиеся три месяца должны будут произойти решающие события, которые самый вопрос об Учредительном собрании перенесут в иную плоскость. Надежды эти все более открыто связывались с именем Корнилова.

Реклама вокруг фигуры нового "верховного" стала отныне в центре буржуазной политики. Шли все более упорные слухи о заговоре, в центре которого стоит комитет союза офицеров при ставке. В виду этого Исполнительный комитет выдвинул новую кандидатуру в главнокомандующие в лице генерала Черемисова. О предстоящей отставке Корнилова заговорили открыто. Сторонники сильной власти всполошились. 6 августа совет союза двенадцати казачьих войск: донского, кубанского, терского и пр. – постановил, не без участия Савинкова, "громко и твердо" довести до сведения правительства и народа, что снимает с себя ответственность за поведение казачьих войск на фронте и в тылу в случае смены "вождя-героя" генерала Корнилова. 

                СВЯЩЕННЫЙ СОБОР ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ 

Открылся в Успенском соборе Московского Кремля 15 (28) августа 1917 г. Заседания его продлились более года и совпали со многими важными событиями революционной эпохи.

              ПОДГОТОВКА ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕЩАНИЯ. МОСКОВСКАЯ СТАЧКА 12 АВГУСТА

 В конце июля правительство постановило созвать на 12–15 августа в Москве Государственное совещание от всех классов и общественных учреждений страны. Состав совещания определялся самим правительством. Оно приняло меры к тому, чтобы заранее обеспечить одинаковую численность представителей имущих классов и народа. Впрочем, никаких серьезных полномочий собрание не имело. "Совещание... получало, – по словам Милюкова, – самое большее – лишь совещательный голос".

Официально целью совещания объявлялось "единение государственной власти со всеми организованными силами страны". Печать говорила о необходимости сплотить, примирить, ободрить, поднять дух. К участию в Государственном совещании привлечены были, по официальному списку, "представители политических, общественных, демократических, национальных, торгово-промышленных и кооперативных организаций, руководители органов демократии, высшие представители армии, научных учреждений, университетов, члены Государственной думы четырех составов". Намечалось около 1500 участников, собралось около 2500, причем расширение происходило целиком в интересах правого крыла. 

Особым постановлением Исполнительного комитета партийные фракции лишались права выступать без согласия его президиума. Большевики решили огласить от имени партии декларацию и покинуть совещание. Зорко подстерегавший каждое их движение президиум потребовал отказаться от этого замысла. Тогда большевики без колебаний вернули входные билеты. Они готовили иной, более внушительный ответ.

К этому времени, пишет Троцкий, на первое место выдвинулись профессиональные союзы, стоявшие уже в большинстве под большевистским руководством. Настроение на заводах было настолько враждебным Государственному совещанию, что идея всеобщей стачки, выдвинутая снизу, была принята почти без сопротивления на собрании представителей всех ячеек московской организации большевиков. Профессиональные союзы подхватили инициативу. Московский Совет большинством 364 голосов против 304 высказался против стачки. Собрание правлений 41 профессионального союза постановило призвать рабочих к однодневной забастовке протеста. Районные советы оказались в большинстве на стороне партии и профессиональных союзов. Заводы тут же выдвинули требование перевыборов Московского Совета, который не только отстал от масс, но и попал в острое противоречие с ними.

Член Московского комитета большевиков Пятницкий писал впоследствии: "Забастовка... прошла великолепно. Не было света, трамвая, не работали фабрики, заводы, железнодорожные мастерские и депо, даже официанты в ресторанах бастовали". Милюков внес в эту картину яркий штрих: «Съехавшиеся на совещание делегаты... не могли ехать на трамвае и завтракать в ресторане». Это позволяло им, по признанию либерального историка, тем лучше оценить силу не допущенных на совещание большевиков. "Известия" Московского Совета исчерпывающе определили значение манифестации 12 августа: "Вопреки постановлению советов... массы пошли за большевиками". 400 000 рабочих бастовало в Москве и ее окрестностях по призыву партии, которая в течение пяти недель не выходила из-под ударов и вожди которой все еще скрывались в подполье или сидели в тюрьмах. "В Москве, на патриархальность и смирение которой уповали многие, рабочие районы неожиданно оскалили зубы" – так определил значение этого дня Суханов. 

                ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОВЕЩАНИЕ. ЧЕСТВОВАНИЕ КОРНИЛОВА

 Приехавшего в Москву Корнилова, пишет Троцкий, встречали многочисленные делегации, в том числе от церковного собора. На перрон из подошедшего поезда выскочили текинцы в ярко-красных халатах, с обнаженными кривыми шашками и выстроились в две шеренги. Восторженные дамы осыпали цветами героя, обходившего караул и депутации. Кадет Родичев закончил приветственную речь возгласом: "Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас!"  Купчиха-миллионерша Морозова опустилась на колени. Офицеры на руках вынесли Корнилова к народу.  С автомобилей щедро разбрасывали биографию генерала с его портретом. Стены были заклеены афишами, призывавшими народ на помощь герою. Как власть имущий, Корнилов принимал в своем вагоне политиков, промышленников, финансистов. Представители банков сделали ему доклад о финансовом положении страны.

Подготовка военного переворота, пишет Троцкий, в это время шла уже полным ходом. За несколько дней до совещания Корнилов приказал, под видом помощи Риге, подготовить для движения на Петроград 4 конных дивизии. Оренбургский казачий полк был направлен ставкой в Москву "для поддержания порядка", но по приказанию Керенского оказался задержан в пути.  Крупные события уже явно нависали в воздухе.

Несмотря на тщательно подобранный состав участников Государственное совещание вместо единения продемонстрировало раскол общества. "Блестящий зрительный зал, – пишет Суханов, – довольно резко разделялся на две половины: направо располагалась буржуазия, а налево – демократия. Направо, в партере и в ложах, видно было немало генеральских мундиров, а налево – прапорщиков и нижних чинов. Против сцены, в бывшей царской ложе, разместились высшие дипломатические представители союзных и дружественных держав... Наша группа, крайняя левая, занимала небольшой уголок партера". Крайней левой, за отсутствием большевиков, оказались единомышленники Мартова.

Открыло совещание выступление Керенского. Не называя прямо большевиков, он начал, однако, с устрашения по их адресу: новые попытки посягнуть на власть "будут прекращены железом и кровью". Это заявление приветствовали бурными аплодисментами оба крыла совещания. 

День 14 августа ознаменовался выступлением Корнилова. Когда генерал появился в ложе, правая часть совещания стоя устроила ему бурную встречу. Левая половина демонстративно продолжала сидеть. Крики "встать!" дополнялись из офицерской ложи грубыми ругательствами. При появлении правительства левая устроила Керенскому долгую овацию, в которой, как свидетельствует Милюков, "на этот раз так же демонстративно не участвовала правая, оставшаяся сидеть". Поначалу Керенский не хотел разрешать Корнилову выступать перед участниками совещания, но затем сдался  на условии, что генерал коснется только военных вопросов.

Милюков пишет в качестве очевидца: "Низенькая, приземистая, но крепкая фигура человека с калмыцкой физиономией, с острым пронизывающим взглядом маленьких черных глаз, в которых вспыхивали злые огоньки, появилась на эстраде. Зал дрожит от аплодисментов. Все стоят на ногах, за исключением... солдат".  Состояние армии и положение на фронте Корнилов не стеснялся рисовать в самых мрачных красках, с явным расчетом испугать. Центральным местом речи был военный прогноз: "...враг уже стучится в ворота Риги, и, если только неустойчивость нашей армии не даст нам возможности удержаться на побережье Рижского залива, дорога к Петрограду будет открыта". Вывод, который напрашивался после выступления генерала, был достаточно прозрачен: если я получу возможность выполнить мою программу, то Петроград, может быть, будет еще спасен; но торопитесь! Московская газета большевиков писала: "Что это – предупреждение или угроза? Тарнопольское поражение сделало Корнилова главнокомандующим. Сдача Риги может сделать его диктатором".

Весь этот эпизод, полагает Пайпс, стал для Керенского переломным в его отношениях с генералом. Оказанный Корнилову восторженный прием он воспринял как личное оскорбление. Как он признавался впоследствии, «после Московского совещания для меня было ясно, что ближайшая попытка удара будет справа, а не слева».

Между тем Корнилов был не одинок. Декларацию от 12 казачьих войск огласил генерал Каледин, имя которого упорно называлось в тот период среди наиболее крепких имен военной партии. ("Не желавший, не умевший угождать толпе" Каледин, по словам одного из его панегиристов, "разошелся на этой почве с генералом Брусиловым и, как не соответствующий духу времени, был отставлен от командования армией". Вернувшись в начале мая на Дон, казачий генерал был вскоре выбран атаманом войска донского). Каледин до конца развернул военную программу генералитета: комитеты упразднить, власть начальников восстановить, тыл и фронт уравнять, права солдат пересмотреть, т. е. свести на нет.

                ПОРАЖЕНИЯ НА ФРОНТЕ И СКЛАДЫВАНИЕ ВОЕННОГО ЗАГОВОРА

 Московское совещание ухудшило положение правительства, обнаружив, по словам Милюкова, что "страна делится на два лагеря, между которыми не может быть примирения и соглашения по существу". 

Требования Корнилова, очевидно, не могли быть выполнены даже если бы их поддержал Керенский. 18 августа пленум Совета обсуждал по запросу большевиков предложение о восстановлении в армии смертной казни. Абсолютным большинством примерно в 850 голосов против 4 (Церетели, Дан, Либер и Чхеидзе) пленум принял резолюцию, отклонявшую введение во фронтовых частях смертной казни как «меры устрашения солдатских масс в целях порабощения их командным составом». Не было никаких шансов, что Совет одобрит распространение смертной казни на части, находившиеся вне зоны военных действий, не говоря уж об установлении военной дисциплины для работавших на транспорте и в оборонной промышленности.

Между тем худшие из предсказаний Корнилова стали сбываться. В середине августа началось наступление немцев на Ригу. Недисциплинированные, политизированные русские войска не смогли ему противостоять и 20–21 августа сдали город.  Это событие явилось сигналом к политическому наступлению партии войны. Печать удесятерила кампанию против "неработающих рабочих" и "невоюющих солдат". Революция оказывалась за все в ответе: она сдала Ригу, она готовится сдать Петроград. Травля армии, столь же бешеная, как и полтора-два месяца тому назад, не имела на этот раз, по словам Троцкого, и тени оправдания. В июне солдаты действительно отказывались наступать: они не хотели ворошить фронт, выбивать немцев из пассивности, возобновлять бои. Но под Ригой инициатива наступления принадлежала врагу, и солдаты настраивались по-иному. Комиссар Войтинский доносил: "Порученные им задачи наши войска в районе прорыва выполняют беспрекословно и честно, но они не в состоянии долго выдержать натиск врага и медленно, шаг за шагом отступают, неся огромные потери. Считаю необходимым отметить высокую доблесть латышских стрелков, остатки которых, несмотря на полное изнеможение, были снова двинуты в бой..." Другой представитель той же армии докладывал через несколько дней на заседании Бюро Исполнительного комитета: "В глубине прорыва находилась только латышская бригада, состоящая почти сплошь из большевиков... Получив приказ идти вперед (бригада) с красными знаменами и оркестрами музыки пошла и сражалась чрезвычайно мужественно".

Милюков в своей "Истории" рассказывает: «В Москве же Корнилов указал в своей речи тот момент, дальше которого он не хотел отлагать решительные шаги для "спасения страны от гибели и армии от развала". Этим моментом было предсказанное им падение Риги. Этот факт, по его мнению, должен был вызвать... прилив патриотического возбуждения... Как Корнилов лично мне говорил при свидании в Москве 13 августа, он этого случая пропускать не хотел, и момент открытого конфликта с правительством Керенского представлялся в его уме совершенно определившимся, вплоть до заранее намеченной даты 27 августа». 

Около 20-го две конные дивизии были продвинуты дальше по направлению к Петрограду. В день падения Риги вызваны были в ставку по 4 офицера от полков армии, всего около 4000, "для изучения английских бомбометов". Более надежным сразу разъяснили, что дело идет о том, чтобы раз навсегда раздавить "большевистский Петроград". В этот же день из ставки приказано было срочно передать в конные дивизии по нескольку ящиков ручных гранат: они как нельзя лучше могли пригодиться для уличных боев. "Было условлено, – пишет начальник штаба Лукомский, – что все должно было быть подготовлено к 26 августа".

Как полагает Троцкий, Керенский был хорошо осведомлен о подготовке заговора против безвыходного режима Февральской революции. Когда настало время откровений, он признавался, что из казачьих кругов, из среды офицерства и буржуазных политиков ему не раз предлагали личную диктатуру. "Но это попадало на бесплодную почву..." 

"Первые разговоры на тему о диктатуре в виде легкого зондирования почвы" начались, по словам Деникина, в начале июня, т. е. во время подготовки наступления на фронте. В этих разговорах участвовал нередко и Керенский, причем в таких случаях само собою разумелось, прежде всего для самого Керенского, что именно он будет стоять в центре диктатуры.  Вдохновителем и руководителем Керенского в эти критические дни стал Борис Савинков.

В середине августа, пишет Пайпс, Савинков получил «из надежных французских источников» информацию, что большевики намереваются организовать в начале сентября еще один путч. Источник этой информации неизвестен, а само сообщение, судя по всему, было фальшивкой

Савинков предупредил Керенского. После этого по распоряжению министра-председателя  Савинков отправился в Могилев со следующей миссией: 1) ликвидировать офицерский заговор в Ставке; 2) ликвидировать политический отдел при Ставке; 3) добиться согласия Корнилова, чтобы Петроград с окрестностями, где предполагалось объявить военное положение, перешел из-под его командования в подчинение напрямую правительству; 4) «испросить у ген[ерала] Корнилова конный корпус для реального осуществления военного положения в Петрограде и для защиты В [ременного] Правительства] от каких бы то ни было посягательств.

Сам Савинков следующим образом определял это поручение: "Испросить у генерала Корнилова конный корпус для реального осуществления военного положения в Петрограде и для защиты Временного правительства от каких бы то ни было посягательств, в частности от посягательств большевиков, выступление которых... по данным иностранной контрразведки готовилось снова в связи с германским десантом и восстанием в Финляндии...".

Савинков прибыл в Могилев 22-го и оставался там до 24 августа. Он сообщил Корнилову, что, по сведениям правительства, большевики готовят на конец августа или начало сентября новые беспорядки в Петрограде. Затем Савинков перешел к обсуждению мер, направленных на предотвращение большевистского переворота.

По протокольным записям ставки, пишет Троцкий, может быть слегка стилизованным, но в общем вполне отвечающим характеру обстановки и действующих лиц, Савинков заявил Корнилову: "Ваши требования, Лавр Георгиевич, будут удовлетворены в ближайшие дни. Но при этом правительство опасается, что в Петрограде могут возникнуть серьезные осложнения... Опубликование ваших требований... будет толчком для выступления большевиков... Неизвестно, как к новому закону отнесутся советы. Последние также могут оказаться против правительства... Поэтому прошу вас отдать распоряжение, чтобы третий конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и был предоставлен в распоряжение Временного правительства. В случае, если кроме большевиков выступят и члены советов, нам придется действовать против них". Посланец Керенского прибавил, что действия должны быть самые решительные и беспощадные, на что Корнилов ответил, что он "иных действий и не понимает".

Далее Корнилов и Савинков обговаривали, когда надо объявить петроградское военное губернаторство на военном положении и когда опубликовать новый закон, договорились, чтобы генерал Корнилов точно протелеграфировал ему, Савинкову, о времени, когда корпус подойдет к Петрограду. Таким образом, констатирует Троцкий, дальнейшие события, документы, показания участников и, наконец, признания самого Керенского согласно свидетельствуют о том, что министр-председатель без ведома части собственного правительства, за спиною советов, которые доставили ему власть, тайно от партии, к которой он себя причислял, вступил в соглашение с генеральской верхушкой армии для радикального изменения государственного режима при помощи вооруженной силы.

Утром 24 августа, перед отъездом в Петроград, Савинков сообщил генералу два дополнительных требования. Первое заключалось в том, чтобы до перемещения Третьего корпуса в Петроград заменить его командующего генерала Крымова: по мнению Савинкова, репутация Крымова могла «привести к нежелательным осложнениям». Вторым было требование отделить от Третьего корпуса Дикую дивизию, поскольку негоже, чтобы российскую столицу «освобождали» кавказцы.

Однако этих требований Корнилов не выполнил. Руководство операцией он твердо решил возложить на Крымова, который в своих кругах пользовался репутацией смелого и решительного генерала. "Я убежден, – говорил о нем Корнилов, – что он не задумается в случае, если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов". А генералу Лукомскому Корнилов сказал: правительство опасается жестокостей Крымова во время подавления бунта, но, когда все закончится, оно будет ему благодарно. 

После отъезда Савинкова Корнилов отдал распоряжения генералу Крымову:
«1) В случае получения от меня или непосредственно на месте сведений о начале наступления большевиков — немедленно двигаться с корпусом на Петроград, занять город, обезоружить части Петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать Совет…
2) По окончании исполнения этой задачи ген. Крымов должен выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и по прибытии туда потребовать от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк».

В это время группа офицеров сообщила Корнилову, что в Петрограде у них есть 2000 человек, готовых принять участие в борьбе с большевиками. Они просили командующего выделить 100 офицеров для руководства этими людьми. Корнилов обещал дать командиров с фронта под видом отпускных. Для наблюдения за настроением петроградских рабочих и солдат и за деятельностью революционеров была образована тайная контрразведка, во главе которой стал полковник "дикой" дивизии Гейман. Корнилов объявил, что все должны быть готовы к 26 августа — самому раннему сроку начала большевистского переворота: добровольцам надлежало захватить Смольный, где располагался Совет, если большевики поднимутся раньше, чем в город войдет кавалерия Крымова.

В мобилизации контрреволюционных сил деятельное участие принимала союзная дипломатия. Сэр Бьюкенен держал в руках многие нити заговора. Военные представители союзников при ставке заверяли в своих лучших чувствах. "В особенности, – свидетельствует Деникин, – в трогательной форме делал это британский представитель".

Между тем 25 августа Савинков вернулся в Петроград и доложил Керенскому, что все его распоряжения будут выполнены.               


КОРНИЛОВСКИЙ МЯТЕЖ  http://proza.ru/2025/03/04/180

Великая Российская революция 1917-1922 гг.  http://proza.ru/2011/09/03/226