Мими 3. Шаг с карниза

Глава 3. Шаг с карниза

Рудика пороли в этот вечер всей семьёй. Протрезвевший от ужаса отец Гришка и вновь похмелившаяся мамашка Наташка. Рудик спрятался за фикус в углу, но помогло мало. Словно два встревоженных орангутанга предки ворвались в комнату, где изображая деланье уроков парень придумывал способ сбежать отсюда к друзьям во дворе. Рассвирепевшие родители сразу вошли в боевой раж и так измолотили драгоценного сыночка ремнями, что посносили все листья с фикуса, а самого Рудика после этого пришлось отвезти в травмпункт к хирургу. Так зловредного парнишку не били, даже когда он только начинал курить травку. Тогда слишком суровая матерь в одиночку практически засекла своего отпрыска на месте преступления. Фикуса в тот момент рядом не оказалось, спрятаться не за что было, вот мамочка на просторе и разошлась до такой степени, что начинающий курец первый раз попал в больничку, где при взгляде на него многим становилось плохо. Так парень выяснил, что мамочка ему по жизни досталась та ещё. До того бьёт своих, что чужим можно швы накладывать.

При очередном судьбоносном, то есть немилосердном избиении отпрыска присутствовали сбежавшиеся к месту события соседка Феруза и родственница Лиана – троюродная сестра Гриши, папы Рудика. Родство так себе – седьмая вода на киселе, но всё же сторона заинтересованная. Обе участницы группы поддержки стояли в стороне и оживлённо перешёптывались. Немного изумляла крутизна воспитательных мер, предпринимаемых для воспитания подрастающего поколения. Но в целом казалось, что парнишка должен был выжить, зря что ли рожали. Так оно потом и вышло, не зря. Остальной многоквартирный двор, состоящий из восемнадцати времянок и домиков, условно именуемых квартирами, тоже слегка притих, пока не до конца осознавая как происшедшее, так и происходящее. Только по значительно более отдалённым номерам сектора частной застройки, имеющим с улиц отдельные коммунальные входы и подъезды, продолжалась прежняя жизнь, с музыкой, детскими криками, сохнущим бельём во двориках и автомобилями под окнами.


В большой многоэтажке, нависавшей над этой частью трущобного квартала, в это самое время колыхалось нестерпимое горе. Старшеклассница Есения из сто сорок пятой квартиры бросилась с крыши собственного дома из-за неразделённой любви к Рудику из параллельного класса. Да ещё и прощальную записку про него оставила. На самом деле сей отрок особенно не был виноват. Красавчик метис с большущими тёмными глазами и довольно пышными курчавыми волосами, походя, легко отверг периодически пристававшую к нему на переменах девицу. Соответственно, по-мальчишески не задумываясь ни о каких последствиях, чего-то несусветного нагородил ей, лишь бы отвязалась со своими пылкими соплями и предложениями пойти в кино. К тому же у него никогда не имелось денег для подобных глупостей. Возможно, для надёжности отворота и припечатал девчонку каким-нибудь гадостным словцом под хохоток приятелей.

Разве полубессознательное существо в штанах может сообразить, что любая влюбившаяся девочка слишком хрупка и всегда может очень легко разбиться?! Ей просто ещё невдомёк, что совсем скоро настанет время, когда она сама начнёт давать сдачи любым обидчикам, сходу превращая их в своих неудачных поклонников. Но сейчас, в самый нестойкий и поэтому чрезвычайно опасный период жизни она очень уязвима. В данную минуту она готова исполнить любую прихоть глупого мальчишки, от взгляда которого у неё под ногами земля качалась. Через год-два всё бы точно поменяло полюса и оказалось совсем-совсем другим. Но нет. Именно эта девчонка так и не проскочила через наиболее страшный затор на своём пути - первую влюблённость до беспамятства. Наверно немногие его проходят без потерь, но чтобы таких?!
Она роковым образом втесалась в недоумка из параллельного класса. По неопытности девчонка совсем не знала, что делать с вселенским отчаянием, матери и подружкам сердечных тайн не доверяла, была совсем-совсем одинока. Когда же избранник отвернулся, отказал в ответных чувствах, отовсюду немедленно стал меркнуть свет, а под ногами и вправду зашаталась земля.


Под вопли и ругань давно так не пугавшихся родителей Рудик ошарашенно отрицал все обвинения в свой адрес, вяло отбиваясь от ремней отца с матерью, и мычал: «А чё она приставала?!». Был он безысходно туп и одновременно довольно пригож собою, что удивительно гармонично сочеталось в этом телёнке, должно быть ещё пахнущем мамкиным молоком. Однако намного ранее его созревшая тёлочка слишком откровенно и оттого пугающе рвалась к тому, о чём он как все мальчики-девственники по-настоящему даже думать побаивался. Только поэтому испугался тогда, вырвался, наорал похабщины и убежал.

А девчоночка-дурочка в накале безмозглого подросткового отчаяния немедленно покончила с собой и ничего теперь было не вернуть, не отыграть назад. Никто не повременил и не одумался. Всё состоялось внезапно, бесповоротно, так что виноватого не найти и днём с огнём.

Выпоротого как собаку Рудика отправили на передержку к бабушке в село. Осатаневшие от горя родители Есении рвали и метали, искали мести, мимо них даже проходить становилось страшно. Хоронили девочку как невесту, во всём белом. Всем домом оплакивали несостоявшуюся Джульетту, а описавшийся от страха Ромео в это время прятался на селе у бабки в погребе. Только через неделю смертоносный барашка стал выходить на поверхность и, оглядываясь по сторонам, кормить бегающих по двору цыплят.

Родители его, Григорий и Наталья, заняли глухую оборону одним тем, что ударились в ещё более беспробудное пьянство, непроницаемо отгородившее остальной мир. Впрочем, желающих к ним приближаться и до этого находилось мало, кроме соседок Ферузы и Лианы. Над двухкомнатным домиком, в котором проживал Рудик с родителями, да и над всем их кварталом никак не сносимой ветхой частной застройки словно бы сгустились тяжёлые тучи теперь вполне обоснованных подозрений и опасений. Облик копошащегося где-то далеко внизу человеческого сообщества, казалось, излучал волны сорвавшейся с привязи вселенской погибели. Любой кто с ним так или иначе свяжется, мог сразу считать себя приговорённым.

С момента гибели девочки Есении жизнь в обоих сообществах настолько притихла, что иногда казалось поголовно вымершей по обе стороны непреодолимого рифа, страшно разделившего людей - и в многоэтажках и в трущобах. В дни весенних праздников из распахнутых окон разнообразных людских жилищ, ни сверху, ни снизу больше не доносилось песен или иных звуков удалых застолий. Не звучала бравурная музыка, люди разговаривали тихо и крепко держали за руки своих пугающе быстро вырастающих деточек, что ещё эти чертенята, бывшие ангелочки, учудят было никому не ведомо. Не били барабаны, не ударяли звонкие литавры, не взвизгивали хмельные женщины, не орали разухабисто крепко поддавшие мужики. Лишь в обтянутых рабицей загонах приглушенно кудахтала и кукарекала мелкая птичья сволочь и кто-то благородно хрюкал в неприметных хлевах и полуподвальчиках. Совершенно другая страна неистребимым бурьяном пробивалась из-под того низу, иной народ, ставшая почти незнакомой противоположная цивилизация, утратившая последние признаки совместимости с кем бы то ни было. Даже вполне безобидные контакты с нею слишком часто грозили непоправимыми бедами и несчастьями.

По поводу своей собственной безопасности Наталья с мужем и подругами не беспокоились нисколько. Напротив, исподволь по-прежнему делали всё так, чтобы там, с верхних этажей, после гибели девочки Есении не теряли чувства самосохранения и не вынашивали никаких планов мести кому бы то ни было. Поскольку тогда мало никому не покажется. Война миров с участием нижних слоёв никогда не приводила и не может привести ни к чьей победе.


По завершении не то затянувшихся поминок, не то усиленных заливаний за воротник к затаившимся жителям трущоб, словно бы взамен погибшей отрочницы, каким-то образом вдруг прибавилась со стороны неописуемой красоты новая дивчина, явно постарше, но словно бы в качестве бередящего напоминания о только что произошедшей трагедии. Ею оказалась та самая роковая неудачница-медичка, только что успевшая получить иммунитет от бандитов в форме гипертравмы в свою нежную попу. Теперь вовсю гонимая и трепетная, словно лепесток в грозу. Будто Персефона, чудесно спасшаяся от мрачного супруга, владыки преисподней Аида, она выпала из прежнего, неистового - в ад потрёпанный, ослабленный. Транзитом из огня да в полымя. А что поделать?! Другой тут жизни не бывает.

Мудрая Феруза, пожилая ногайка, работавшая портнихой и модельершей по заказам из своего анклава, немного понаблюдав за воспитанной девицей, профессорской дочкой, по неопытности тоже попавшей в какую-то передрягу, но как-то выжившей, сразу поняла, что именно могло привести без пяти минут врачиху в самый низ сильно пьющего отребья. Только явный порок, связанный с крайне низкой самооценкой, оставшейся от крутых виражей её отроческих времён. Тогда она удачно пропустила для себя чрезвычайно модный тренд прыганья с крыш, поводом к которому могло послужить что угодно, любая блажь, какая угодно принимаемая дурь.

Как-то это всё минуло её. Девица всё же опомнилась и как-то уцелела. Чудом вырвалась из-под самого ножа бандита. И только теперь, побывав на самом краю, хоть как-то но изменилась. После чего стремление любой ценой продолжать предельно рискованный побег от гиперопеки родителей основательно приугасло, хотя и не совсем. Поэтому ничего нельзя было считать совсем законченным. Опасность нисколько не отступила, а всё ещё продолжала кружить вокруг сорвавшейся жертвы, неутомимо щёлкая зубами. Того и гляди, вновь начнёт сужать круги.

Феруза не удержалась от восхищения юной, внешне почти не залапанной красотой:
- Девочка! Единственное, чего тебе сейчас не хватает для полной неотразимости – так это длинного, до самых пят, красного приталенного пальто, можно от Зайцева. Только тогда получится полный улёт. Гарантирую! Заказываешь?! Давай-давай, пока я добрая и скидку могу дать.
- А можно потом, когда я работать начну?!
- Согласна. Только не забудь.


Помолчав, Феруза перевела взгляд на профессиональную сводню Наталью, урвавшую себе такой куш, по-мужски уверенно катающую желваки на давно не румяных скулах:
- Чем ты таких птичек приманиваешь, Натаха?! Всё же она почти врач, на красный диплом идёт, после ординатуры аспирантура светит, а ты как была, так и осталась поломойка! Ничего себе, кралю себе отхватила! Таких кандидатур на выданье у тебя ещё не было! Теперь наверно заказы посыплются! Смотри, не прогадай!
- Отвали, дура завидущая! – Лениво ответила Наташка, ковыряя зубочисткой гнилой зуб. - С каких пор ты стала ценить людей по дипломам?!
- Да-да-а… – Завистливо протянула Феруза. – Что же ты на самом деле станешь с такой красоткой делать?! Наденешь ошейник и поведёшь по музеям и театрам в поисках покупателей?! «А вот новый товар! Только вчера из Франции. Налетайте-покупайте! Товар свежий, почти не ношенный!». Вот рассмешила, так рассмешила! Ах-ха-ха-а!.. Слушай, может, меня загонщицей возьмёшь?! Шить брошу!.. Толпами клиентов подгонять буду!.. Ах-ха-ха-а!..
- А что, это мысль! – Отмахнулась Наталья. – Только при взгляде на тебя последние разбегутся!
Феруза посинела от злости:
- Рабовладелица нашлась какая! А сама ведьма натуральная! Поэтому от твоего Рудика, сына бесовки, нормальная девочка и шуганулась с крыши. Наверно только представила будущую жизнь в вашей семье и решила: э- э, нет! Уж лучше сразу вниз головой, чем с тобою кухню делить.
- Повторяю тебе в который раз! Не будь дурой завистной! Могу и рассердиться, учти! – По-прежнему спокойно ответила Наталья, отрезая шмат кровяной колбасы и вгрызаясь в него жёлтыми зубами, злобно взглядывая на подругу.

Прожевав, запила тёмной шипучкой из стакана, а потом добавила:
- Ты не хуже меня знаешь, что самоубийство страшный грех. Если состоялось, значит, с рождения ей так и было прописано. Допустим, не сейчас та Есения покончила с собой, но потом-то всё равно и по другому поводу обязательно сделала бы это. Рудику просто не повезло, что эта психопатка зациклилась на нём. Программа такая у подобных девиц от рождения заложена, понимаешь?! Про-грам-ма! Против неё не попрёшь. А от дураков и дур спасения в принципе не бывает, уберечься нельзя. Поэтому психиатры таких суицидников, если те вдруг выживут, сразу забирают к себе на анализы. Потом записывают им в медкнижку волчью сопроводиловку на всю оставшуюся жизнь: «Склонен к суициду!». Это означает, что рано или поздно, но такое обязательно повторится, едва кто не так заденет настолько ранимую душу. А кто у нас, когда и с кем церемонился?! Заденут непременно, да ещё как! Вывод один – обречена та девка была с самого рождения! И если бы на этот раз уцелела, то кто же потом с такой кандидатурой, имеющей клеймо потенциального самоубийцы, захочет связываться, брать, например, на работу?! Вдруг придётся выговор влепить, а она от этого повесится или отравится, да в записке укажет на виновного?! Ты бы взяла к себе такую помощницу?!

- Понятно! Но тебе-то для чего она?! И её станешь готовить для прыжков без парашюта?! – Подала голос Лиана, торгующая на рынке мясом и потому заслуженно считающаяся местной белой костью. – Что если вам с Рудиком организовать курсы самоубийц для юных леди?! Если уж в интернете попадаются такие тренинги, то почему бы на практике не реализовать это замечательное удовольствие?! Наверно же прибыльное дело, коли в сети его так раскручивают!

- И ты туда! Не гавкай под руку! Не то сброшу и тебя! Без курсов! – Голос у Натальи приобрёл клокочущие хриплые интонации.
Обе её подруги вместе с мужем Гришкой и его двумя собутыльниками, опасливо отодвинулись. Репутация у профессиональной свахи всегда держалась на уровне. Народ знал, если тётку Наталью окончательно вывести из себя, всё в доме само собой поднимется вверх дном и не факт, что скоро опустится. А тогда недалеко окажется и до замеса всех кто попадётся на пути. Не только венцы безбрачия кому надо и не надо посрывает, но и бошки заодно пооткручивает. Именно этого все и опасались.

Поэтому никто долго не возражал, сразу отдали неистовой бабе Наталье её очередную товарку, лучшую из вкусняшек для купцов, прихваченную по случаю в одном из крутых баров – красавицу медичку, без пяти минут врачиху с красным дипломом и ослепительными личными данными. Кто же такую не возьмёт?!


Так вот Люся Пирогова практически и выбралась из первой и самой опасной своей передряги. Из одного дерьма, угодив в другое. Однако всё же очутилась не в руках безжалостных бандитов, для которых жизнь и смерть кого-либо не имеют принципиальной разницы, в отличие от денег. Если уж уголовники не смогли свою лепшую куколку использовать в качестве приманки для авторитетных спонсоров, то куда было самопальной свахе из народа за ними угнаться. Кустарной сводне Наталье сразу стало не хватать жестокой упёртости, столь свойственной бандитам, привыкшим влёгкую укрощать любых людей. К тому же давали знать о себе накопившиеся собственные пороки, что неизбежно ослабляло поводок и крепость сетей, которыми она пыталась упаковать попавшуюся редкую бабочку. Однако Люська теперь слишком быстро менялась. Угнаться было уже невозможно, тем более хотя бы стреножить. Она неудержимо вырастала из каких угодно пут, словно из прежних детских платьиц. Любые присосавшиеся к ней черти и чертовки вскоре в изнеможении переставали рыть вокруг воздух, понемногу начинали отваливаться. Так получилось и с самозваной сводней. Самой Люсе она иногда казалась ростовой куклой большой обезьяны или даже медведицы, почему-то выдающей себя за человека и поэтому вдруг решившей позаботиться о человеке.


Время не убавляет ход никогда. Есть у него такое не слишком хорошее свойство, считается, что из основных, за которое его всегда проклинают. Соразмерно этапам стремительного Люськиного становления последняя её манипуляторша почти сразу стала бессильно замирать рядом с ней, практически никак не владея исходом любой ситуации. С кем Люська хотела, с тем и уходила, никого и ничего не спрашиваясь и не страшась. Такую попробуй выгодно пристроить к богатому жениху, найди ещё такого дурака, а потом раскрути!

Через месяц бесплодных попыток обуздать норовистую добычу и хоть что-то с неё наварить Наталья фактически сдалась. Она практически потеряла прежнюю хваткость, держалась из последних сил, пытаясь хайпануть хоть что-то и хотя бы на излёте. Но всё было напрасно, ничто не давало отдачи. Конечно, ей было не позавидовать. С молодёжью любому состязаться  – заведомо гиблое дело. Примерно как молодой тигрице в одно место макаронину вставлять. Сам дьявол не справился бы в данной ситуации, плюнул и сказал в сердцах: «Да ну! Оно мне надо?! Нет-не-ет! Пусть теперь Тузик эту фифу пристраивает! Может косточку себе наварит на обед. А я лучше телевизор посмотрю или газетку почитаю!».

Да и какая у них могла сложиться взаимная выгода от дальнейшего общения – блестящей медички-красавицы и неопрятной тётеньки, бессильно пожирающей глазами тропического мотылька, случаем попавшего в её загребущие лапы?! Вместо одного терзавшего её кровососа Люська как всякая неопытная девочка попала на другого. Попала из огня да в полымя. Из жестокой бандитско-прошмандовочной тусовки – в дремучие апартаменты смутной тётки из городских предместий, сохранившихся тут наверно с юрского периода. Её бабушка наверно с динозаврами дружила.


В завершении второй волны невероятных похождений быстро приходящая в состояние взрослости девчонка скоро осознала, что если она останется на этой мусорке, пускай на немного, то будет полностью обречена. После чего и ей останется сделать шаг с ближайшей крыши, последовать за своей предшественницей Есенией, о чём уже была наслышана и соответственно предупреждена. Сделав для себя единственной возможный вывод, Люся по своим учебникам и конспектам лекций, по справочникам и определителям сама выявила у себя синдром инстинктивной спонтанной жертвенности, присущий большинству молоденьких попаданцев, куда только не попадающих. И сказала сама себе: «Не-не! Мы пойдём другим путём!». С непосредственностью обезбашенной молодости сообщила об этом открытии лукавой благодетельнице Наталье, мол, она полностью раскрыла её матримониальные намерения и поддаваться в коем случае не намерена. Потому что это теперь в прошлом. Не будет она у неё на выдачах, а теперь исключительно в свободном полёте. Предметом бесконечных разменов на дензнаки ей быть попросту надоело. Да и неинтересно стало.

Наталья, немного обескураженная энергичным отпором, всё же проявила проблески житейской опытности, высказавшись в том смысле, что жертва и насильник обязательно находят друг друга поскольку банально предназначены друг другу. Будто бы случайный человек никогда не окажется чьей-либо жертвой. На эту незавидную роль для какого-то конкретного супостата его назначили с самого рождения. Люська вначале опешила от столь глубоких познаний уважаемой поломойки, но затем, подумав, возразила, утверждая, что в любой момент может бросить кого угодно и уйти, что вот бросила же она своего саблезубого жениха, не побоялась, не кого-нибудь, а наикрутейшего бандита и ей ничего за это не стало. Сваха, бодро растирая землистые свои щёки и лоб, вновь с усмешкой парировала, что встретилась Люська с Гайкиной бандой, с ним самим, а потом и с нею, Натальей вовсе не случайно. Они фатально были предначертаны друг другу. Буквально обречены на эти столкновения. По этой жизни всегда кто-то жертва, конкретно приписанная к конкретному насильнику и наоборот. Другими люди попросту не бывают, так устроен мир, а именно на строго предначертанном насилии. Чаще всего оно происходит как раз тогда, когда встречаются именно такие два одиночества, когда хозяин и его суженый паразит сталкиваются лбами на узкой дорожке, естественно, по-над пропастью. Однако никто никого при этом всё равно не пожирает. Напротив. Обе стороны много чего на самом деле дают друг другу, потому что суть их отношений в действительности - на взаимовыгодной основе. Именно поэтому любые отношения «насильник-жертва» устанавливаются сразу - бесповоротно и надолго, если не навсегда.
- Симбиоз, что ли?! – Недоверчиво переспросила Люська, ещё раз удивившись необыкновенно дремучим, но точным познаниям предприимчивой уборщицы.
- Да-да! – Быстро подтвердила как обезьяна хваткая Наталья, никогда не знавшая таких слов. – А что это?!
- Когда идёт действительно взаимовыгодный обмен функциями между хозяином и паразитом, донором и реципиентом, насильником и как бы жертвой. В природе сколько угодно примеров этому. На примере биоценоза любого атолла – это прекрасная губка актиния с пышной кроной разноцветных щупалец со стрекательными клетками, парализующими мелкую добычу, и рак-отшельник, на котором она всю жизнь верхом ездит по всяким злачным местам. Сама кормится и немалые подачки раку сверху кидает, сам бы он никогда столько не добыл. Никто внакладе не остаётся. Каждому получается своё, все довольны.
- Вот видишь?! – Удовлетворённо откинулась на спинку стула Наталья. – Сама себе всё и объяснила по-научному. Так что не рыпайся больше. Я тебе обязательно пригожусь, не переживай. Как тот рак. Распускай свои разноцветные крылышки, а я тебя буду возить по всяким вкусным местам. Поохотимся вволю. Думаю, ты останешься довольна. Противоположности всегда сходятся, даже такие разные, как мы. По телевизору недавно передавали про кукол свифти. Есть такие американские фанатки, очень преданные друг другу. Тоже считай в симбиозе. Мы с тобой наверно такие куклы свифти и есть. Я сразу так подумала. Всё же получше, чем просто раком становиться и губкою, согласись?! Эстетичнее, что ли. Я правильно слово употребила?!


Всё же Наталья тихой сапой, кружным путём, но своего добилась. Выдала таки строптивую девицу замуж, сняла застоявшийся венец безбрачия с блуждающей актинии-принцессы. Наверняка ещё и какой-то навар с этой сделки заполучила. Через некоторое время после разговоров про актинии и раков-отшельников сватья-баба-Бабариха познакомила Люську со своим якобы дальним родственником, и у молодых сразу подозрительно быстро всё срослось. Парень, разумеется, был немедленно ослеплён и даже шокирован поистине тропической красотой девушки. Поэтому, недолго думая, сразу объявил её своей невестой и даже очень боялся, что она передумает. Ха!

Чуть позднее он и оказался её первым законным мужем. Легко откликался на русское имя Женя, худосочный студент инъяза, великолепно шпрехал по-аглицки и почти никак не соображал в делах житейских, низменных. Драться тем более не умел. Так что в случае чего биться во всех смыслах за семейное счастье Люське пришлось бы одной, благо навык худо-бедно появился. Сам брак у них образовался практически гостевым, потому что учился Женя в другом городе, почти в трёхстах километрах южнее Люськиного. Там не имелось медицинского универа, чтобы Люське перевестись поближе к мужу. Поэтому максимум, что могли уделить себе оба для супружеского общения – это лишь выходные дни, да несколько краткосрочных каникул в году. У обоих начались преддипломные практики, а у Люськи затем без перерыва и ординатура. Так что времени для основного процесса у них оказалось в обрез. Однако молодёжи само собой хватило и этого мизера. Рожать детей кому и чего недоставало?! Врач-ординатор Людмила Пирогова даже в декрет особо не уходила, ухаживать за ребёнком клялись помогать её родители.

Природная сводница Наталья, сорвавшая всё же себе какой-то барыш, так и оставалась на своём первобытном приволье – никаких тебе сессий, коллоквиумов, семинаров или ординатур. Своди, снимай пенку, снова своди, какой-никакой, а прибыток. Кр-расота!
Девочку Люська родила в кругу своей семьи, папы и мамы. Муж к тому времени бесконечно раскатывал по обслуживаниям многочисленных брифингов одного крупного нефтегазового холдинга. Потом фактически исчез из поля зрения. Женя-Женечка, полупризрачный муж, любитель атолловых актиний, да и был ли он?! Муж первый, самый никакой и только поэтому наиболее хороший. Ни одного плохого воспоминания, впрочем, как и хорошего. Идеальный вариант во взаимоотношениях полов, по идее должных всегда оставаться в спасительном одиночестве. Если верить Омару Хайяму: «Одиночество лучше друзей, Чтоб не видеть добра или зла от людей!».


Однако тот, самый мужественный, самый наглый рак её жизни и не думал забывать про Люську, особенно в период, когда у неё как бы начинала налаживаться жизнь. Прослышав о замужестве своей бывшей пассии, о том, что она даже успела родить от своего что-то невнятно лопочущего очкарика, Гаик тут же встал на дыбы. Взыграло оскорблённое чувство альфа-собственничества. Явился, не запылился. Примчался ломать из ревности её супружество, впрочем, к тому времени практически самом собой распавшееся. Лез с улицы прямо в окно её комнаты, вызывая свою бывшую на свидание. За неимением каких-либо иных прельщений, в полном соответствии со своим уровнем развития, Гайка прозрачно намекал на свой единственный, но на редкость забойный аргумент. Им не так давно во всеуслышанье, и тоже по-животному нисколько не смущаясь и даже не краснея, хвастался ещё его папа Хач Саркисович. К тому времени Хачик успешно почил на своей исторической родине рядом с великой мамой Нашхун. Отпели и им карабахские ишаки величественную заупокойную песнь, без которой, говорят, в их загробный мир никого из армян не пускают. Без такого своеобразного трек-кода.
Так вот, а хвалился папа Хачик на голубом глазу невероятным мужским достоинством своего боевого сына. Мол, ни одна девушка или даже замужняя женщина, единожды распробовавшая этот воистину шикарный деликатес, никогда не сможет его забыть и обязательно, по первому свисту, бросив любого мужа, вернётся в объятия возлюбленного альфа-самца с несгибаемо железным канцлером в скоромном укрытии и всегда на боевом взводе. Мол, у них в Арцахе все только с такими альфами в положенных местах ходят. Даже ездят. И лишь периодически посвистывают. Вот так - вах-вах! Свисть-свисть!

Воистину потрясающий культурный диссонанс догнал и грохнул сзади овечку по темечку! Только теперь Люся Пирогова целиком, всею кожей ощутила этот леденящий первобытный мрак, подло и жестоко захвативший её на самом взлёте невинной юности. Но были же, были предчувствия и даже отдельные звоночки, которым она тогда не придавала особого значения. А ведь уже в то время по-животному серьёзный Гаик и его уважаемые, но таки понаехавшие предки, неукротимые властители ишаков карабахских, казались ей не совсем всамделишными людьми, а некими действующими манекенами, истуканами или ростовыми куклами человекоподобных существ, наподобие терминаторов повыпавших в ныне существующий мир из далёкого бронзового века. Или их реинкарнатами, заброшенными в современное общество прямиком из всё той же тьмы времён, из дремучего царства Урарту. Столь беззастенчиво хвастаться исключительно скотскими «достоинствами»! Потрясать ими словно на секс-турнире диких животных. Ещё бы на базаре этим Гайкам было их показывать, пять рублей на раз посмотреть. С ума сойти от таких интернациональных раритетов, по-прежнему толпами валящих через русскую границу!

Люська, смеясь, естественно устояла, но не только из-за внезапно вспыхнувшего чувства гадливости к бывшему своему «суженому», на всю голову простуженному. А может быть ещё и потому, что таких сомнительных альфа-«лакомств» она теперь столько успела повидать и покромсать во всяких трупорезках при её «альма-матер» и больницах города, что по одному этому можно было бы снимать отдельный педагогический триллер для скотоподобных дебилов, желающих срочно облегчиться на русских дурочках. Опытнее не бывает девушки, основательно и на деле сотни раз препарировавшей самое скоромное из всех человеческих причиндал на прозекторском столе. Но она же не трындит об этом на всех перекрёстках?! Не сообщает всем встречным и поперечным, что на всякую Альфу всегда найдётся своя западня с лабиринтом, где непременно щёлкнет и перемелет в фарш.


Дочку свою Люся назвала Маргаритой, мечтая, что хотя бы она получится настоящей королевой, научится по-настоящему повелевать подлым мышиным племенем мужчин. Когда девочка принялась немного подрастать, Люся сразу вспомнила про лучшего друга своего детства. Пора было передать его эстафете поколений. Словно молнией пробила связь времён и обстоятельств. Бросилась искать, но любимого Мими, бывало лапкой вытиравшего ей детские слёзы, нигде не находилось. Родители только пожали плечами, сказали, что медвежонок давно ушёл, а куда неизвестно.
Люсин папа, профессор эволюционной и генетической морфологии немедленно занялся полноценным воспитанием и обучением быстро подрастающей внучки, в надежде, что хотя бы она вырастет по-настоящему счастливой и успешной. Для него это была вторая попытка не пыт. Последнее вложение последних жизненных мечтаний и, разумеется, с учётом всего печального опыта, накопленного им с её мамочкой. Всегда же важнее, как человек заканчивает, а не как начинает.

Маленькая Ритка не была столь чреватых наклонностей и с ног сбивающей красоты, как её мать. К ней все тянулись и лелеяли её. Поэтому и отсутствие у ребёнка собственного утешителя медвежонка Мими не особо ощущалось. Нет, так нет. Коренастая, с грубоватыми чертами лица она без всяких отвлекающих препятствий со стороны и запросто уводящих туда же соблазнов занялась собственным развитием. Никто её особо не одолевал, ничем не досаждал. Поскольку даже поклонников было, раз-два и обчёлся, хотя друзей и не сосчитать, то со временем общительная, без каких-либо комплексов девочка Марго научилась легко ладить с кем угодно, однако, не вступая в слишком близкие отношения. И тем сразу же уберегла себя от слишком многих болей, бед и обид. Оттого и последовавшая затем юность задалась практически сразу, с первого захода, не то, что у её мамы.

Она быстро овладела двумя иностранными языками, английским и французским, сказались интеллектуальные отцовы гены, переводчика Жени. Поскольку вскоре подступило время и её неизбежного взросления, притом так быстро, что никто из родных и глазом не успел моргнуть, то поступила Рита учиться на тот же самый лечфак, где училась её мать, того же самого медицинского универа, да продлит аллах его дни и ночи. Подвиги матерей – крылья дочерей! Училась Маргарита во многом по сохранившимся высококлассным материнским конспектам практически всех преподаваемых дисциплин. Может быть не так успешно, но тоже очень неплохо. И в первые шесть лет базового обучения, и потом два года в клинической ординатуре. Но всё равно счастья, подобно матушке, тоже не увидела. Известно же, что детьми наследуются не столько признаки или способности родителей, сколько прежде всего траектории судеб. Разумеется, каждая дочечка лошару своей мечты обязательно найдёт, но лишь в строгом соответствии с алгоритмом, до этого проложенным и установленным её матерью, а ещё ранее - куда более отдалёнными предками, например прапрабабушкой.

За это время её мамочка Люська успела не единожды как бы «влюбиться», даже пару раз скоропостижно повыходить замуж за неких достопочтенных граждан, бета и гамма-уровня. Один из них был в чине майора полиции и поэтому с ним поговорить было абсолютно не о чём. Общение происходило всё равно как с уркаганом каким-нибудь, один в один. Люся-то была уже в этом деле настоящим экспертом. Да таким, что со временем воротило почти от всех соискателей её руки и сердца. Поэтому просто так, теперь исключительно в прямом смысле на голый интерес, по инерции сожительствовала ещё с несколькими фигурантами основного инстинкта, в том числе с заведующим отделением реанимации Центральной клинической больницы, но греческого происхождения.

Вотще! Женское счастье убегало всё стремительнее, как будто за ним гналась свора адских Церберов. Каждые следующие избранники становились всё хуже и хуже. Народ мельчал буквально на глазах. Но всякий раз словно страшко из бузины выскакивал из-за кустов, словно в засаде там сидел, озабоченный местью разлучник Гайка Мартиросян с носорожьим дышлом своего единственного достоинства наперевес - ломать в отместку дальнейшую Люськину жизнь. И свистел-свистел карабахский ишачина, вновь заманивал на обмусоленную свою каркалыгу, пока не сорвал связки и не стал напропалую фальцетить даже в этом. Со временем всё более дико немузыкально при этом.
Кому что нравится, тот тем и мается. Вернее, кто чем мается, тот тем и является.
Короче так, каким он был - могуч, вонюч и колюч, таким Гайка и остался, орёл блатной, ишак лихой. И никем более. Но всё равно не отставал, бешеным шакалом бродил поблизости и в потёмках, по-прежнему надеясь заполучить свою сатисфакцию.


Со временем врачом Люська становилась по-настоящему отменным и даже заслужила высшую категорию по своему профилю своего же ремесла. Однако административную карьеру в медицине делать всё равно не стала. Непосредственно людей спасать ей всегда казалось благодарнее и в чём-то даже благороднее.

Давнее общение с бандитами в самые восприимчивые её года приучило к определённой смелости при некоторых критических обстоятельствах. Или даже к бесшабашности. Но головы никогда не теряла, всегда проявляла себя способной к принятию хладнокровного решения в любой момент времени и при любых обстоятельствах. Её человеческой и профессиональной отваге мог позавидовать любой. Далеко не всякий её коллега был в состоянии решиться на такие поступки, которые могла позволить себе она. Причём всякий раз всё для неё обходилось без серьёзных последствий. Словно боженька, единожды обративший на неё внимание, теперь берёг свою любимую евину дочку. Например, в одиночку, Людмила Пирогова могла сама интубировать туберкулёзника впадавшего в кому, вручную выкачав гной из его плевральной полости, и при этом сама не заразиться.

Всё же ведущий врач отделения Людмила Пирогова всегда очень рисковала, пребывая в океане самых разнообразных инфекций и болячек. Как ни предостерегалась, но всё равно иногда приносила домой разнообразные больничные хвори, полностью уберечься от которых врачу на самом деле нереально. Она всё пропускала через себя. Чем только её дочка и родители ни переболели, а самой Люсе хоть бы что. Своего соседа по лестничной площадке, загибающегося от эмфиземы лёгких Владимира Фёдоровича спасла, вовремя организовав его доставку к хирургам, а потом в реанимацию центральной клинической больницы. Через пару недель жена соседа Валентина Александровна ещё мечтала получить после мужа хотя бы его последнюю пенсию, как тут он сам воротился домой живым и здоровым. А потом ещё много-много пенсий Владимир Фёдорович дополнительно приносил в клюве любимой жёнушке, пока она сама лет через десять вполне им удовлетворённая не почила в бозе. Тогда он уехал назад в своё родное село и спустя пять лет сам упокоился на деревенском погосте.

Казалось, в таких адских трудах и бессонных заботах Люся и проведёт остаток своей многотрудной жизни. Если, конечно, раньше её не укокошит неотступная любовь первая и потому наиболее безжалостная. К полиции ведь обращаться бесполезно. И чем дальше заходила вот такая не слишком приятная со всё теми же опасностями жизнь, тем меньше получалось чего из неё вспомнить. Иногда одолевали серьёзные сомнения – а было ли всё это с нею или только приснилось в кошмарном сне?!